манеж в «октябре» / manege in «octyabr» - Московский ...

манеж в «октябре» / manege in «octyabr»#6Войцех СмаржовскийМария СаакянПолицейским фильм нравится, их Творец зачастую глупее своегоженам не очень, а начальникам созданиясовсем не нравитсяMaria SahakyanWojciech SmarzowskiThe creator is oſten more foolishThe wives policemen don't like like it that the much film, their than his creation(105) the bosses don't like it at allandНАБЕРЕЖНАЯ ТУМАНОВРеж. Марсель КарнеPORT OF SHADOWSDir. Marcel CarneДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬDROGÓWKAстр. 3БЕСПРЕДЕЛDISORDERстр. 43Х3Dстр. 5КАТАСТРОФИЧЕСКАЯ КОЛЛЕКЦИЯTHE CRASH REELстр. 7СТРАННАЯ ИСТОРИЯ АНЖЕЛИКИO ESTRANHO CASO DE ANGÉLICAстр. 7

2COCO SCHRIJBERJuRYЖюри / Коко Шрайбер Я любопытна- Вы были участником Московскогофестиваля с фильмом«Чертовы понедельники и клубничныепироги», а теперь вычлен документального жюри. Вкакой роли вам комфортнее?- В первую очередь я режиссер,и поэтому предпочитаю бытьучастником. Это очень захватывающе:наблюдать за судьбойфильма на фестивале, смотреть,как реагирует публика, переживатьиз-за этого. Сейчас я по другуюсторону, и это совсем другаяответственность. Мне приходитсябыть очень серьезной.- В своем последнем фильмевы рассказывали о рутине,скуке, понедельниках, которыеугнетают. У вас бывают трудные«понедельники», творческиекризисы?- Я живу без дней недели. Просыпаюськаждое утро и позволяюсебе делать, что хочется. Этобольшое преимущество – бытьрежиссером. У меня нет босса,поэтому мои понедельники могутбыть воскресеньями или средами.Конечно, бывают трудные дни. Ноя стараюсь избегать творческихкризисов. Наверное, поэтомуя снимаю свои фильмы такдолго – по 3 – 5 лет. Я готовлюсь ксъемкам очень тщательно. Когдасъемки в разгаре, я всегда знаю,что именно мне нужно и чего яхочу. Это не значит, что все всегдаполучается, но я всегда хорошоподготовлена. Если уж случаетсякакой-то кризис, то предпочитаюего переживать со своимидрузьями.- Почему между игровым идокументальным кино вы выбралидокументальное?- Документальное кино выбраломеня. Я никогда не ходила ни вкакую киношколу, я вообще всешколы всегда бросала, дажеАкадемию искусств. Как-то раз япопала на съемочную площадку.Вначале работала «хлопушкой»,затем первым ассистентом режиссера.Я работала на двадцати пятиигровых фильмах, писала игровыесценарии, хотела стать режиссером.Но как-то раз случайно сняладокументальный сюжет и былаэтим настолько впечатлена, чтозабыла об игровом кино вовсе! Японяла, что документальное мнегораздо ближе. Мне не надо говоритьсо всеми этими ужаснымиактерами, я могу делать только то,что хочу, и ни с кем не советоваться.Так документалистика сталамоей страстью.- Ваш дебютный фильм «Первоеубийство» был о войне и еепсихологических последствиях,в «Чертовых понедельниках...»была героиня, расстрелявшаясвоих одноклассников. Ваминтересны люди, способные наубийство?- Да, я очарована темой насилия,мне интересно, как людистановятся жестокими и какизбежать насилия по отношениюк себе или не стать источникомнасилия. Чем самому бытьжестоким, лучше посмотреть накого-то другого, посмотреть насебя со стороны и понять, какиешаги предпринять, чтобы не статьпричиной чьей-то гибели. А этопроисходит постоянно на мирныхулицах: автомобильные аварии,перестрелки, а ведь есть еще ивойны. Копить в себе злобу оченьопасно. Эта тема меня действительнозахватывает.- Не страшно ли это – погружатьсяв мир людей, совершившихубийство?- Мое любопытство делаетменя храбрее и сильнее. Ятолько постфактум понимаю,что два часа разговаривала счеловеком о том, как он убилтридцать шесть человек. И этотпарень показался мне такиммилым и честным по отношениюко мне. А ведь он обычная длявойны жертва. Когда ему быловосемнадцать, он был сладкиммальчишкой, но армия научилаего убивать, сделала убийствоего работой. Когда он вернулсядомой, он ощущал себя убийцей.Это наше общество отсылаетмолодых парней на войну, делаетих частью системы, а затембросает их на произвол судьбы.- Есть ли темы, за которые выбы никогда не взялись?- Нет, все допустимо и возможно.Не знаю, может быть, детскоепорно или педофилы... Хотя, еслия этим заинтересуюсь, я сделаю обэтом кино.- Вы снимаете кино уже десятьлет. Что изменилось вокругвас за это время?- Мне кажется, обществостановится все более и болееконсервативным. Недавномой аккаунт в сети Facebookбыл заблокирован за то, что явыложила фотографию однойизвестной женщины-фотографа,на которой и она и ее собственныедети в лесу обнаженные.Это же искусство! Очень сильноизменилась и Голландия. Когдая росла, это была самая открытаяи свободная страна в мире. Новдруг многие темы стали запрещенными.Меня это сильно злит.Я думаю, это неплохая тема длянового фильма.Интервью велаЕлизавета Симбирская- You participated in the MIFF with “Bloody Mondays &Strawberry Pies” and now you are a member of the Jury.When did you feel more at ease?- First of all I am a director and so I prefer to be a participant.It is so thrilling to observe the film’s destiny at a festival, to watchthe audience react, to be nervous. Now I am on the other sideand the responsibility is totally different. I have to be very serious.- In your last movie you spoke about the routine, theboredom, the depressing Mondays. Do you have difficultMondays, creative crises?- I live without days of the week. I wake up in the morning andpermit myself to do whatever I want to. It is a great advantageof being a director. I have no boss and so my Mondays can beSundays or Wednesdays. Of course there are hard days. But I tryto avoid crises. That is probably the reason it takes me so longto make a movie – 3 to 5 years. I prepare for the shooting verymeticulously. During the shooting I always know exactly what Ineed and what I want. It does not mean that everything alwaysworks out the way I intend. But I am always well prepared. Whena crisis does occur, I prefer to go through it with my friends.- Why did you choose documentary cinema?- Documentary cinema chose me. I never went to any filmschool. I always dropped out of schools, even out of the Academyof Arts. Once I found myself on the set. At first I operated theclapper, then I was first assistant director. I worked on 25 liveactionmovies, wrote live-action scripts, wanted to become adirector. Once I happened to shoot a documentary episode andwas so impressed that I forgot all about live-action movies! Irealized that documentary cinema was much closer to me.I don’t have to talk to all those horrible actors, I can do onlywhat I want to and I don’t have to consult anyone. That is how Ideveloped a passion for documentary cinema.- Your first film “First Kill” dealt with the war andits psychological consequences. In “Bloody Mondays &Strawberry Pies” one of the characters shot dead herclassmates. Are you interested in people capable of murder?- Yes, I am enchanted with violence, I am interested in howpeople become cruel and how one can avoid becoming a victimof violence or a source of violence. Rather than be cruel yourselfit is better to take a look at other people, to take a look at yourselfand try to understand what you can do not to kill anyone, not tocause someone’s death. And this is happening all the time in thestreets – car crashes, shoot-outs, and then there are wars. It isvery dangerous to store up anger in yourself. This theme is reallyimportant to me.- Is it not frightening to enter the world of people who arecapable of murder or have already committed one?- My curiosity makes me brave and strong. It is onlyafterwards that I realized that for two hours I had been talkingto a man who killed thirty six people. And this guy seemed sonice and straightforward to me. He is a typical war victim. Ateighteen he was a sweet boy but the army taught him to kill,turned murder into his job. When he came home he felt himselfa murderer. Our society sends young guys to war, makes thempart of a system and them discards them.- Are there any topics that you would never take up?- No. Everything is acceptable and possible. I don’t know.Perhaps child porno or pedophilia… Though, if I get interested, I’llmake a movie about it.- You have been making films for ten years already. Howhas the world about you changed during this time?- I feel society is becoming more and more conservative.Recently my Facebook account was blocked because I posteda photo by a famous photographer showing his own children inthe forest and they are naked. But it is art! Holland has changeda lot too. When I was growing up it was the most open and freecountry in the world. But suddenly many topics became offlimits.It angers me a lot. I suppose it is a good theme for a newfilm.Interviewed by Elizaveta Simbirskaya

манеж в «октябре»БЕСПРЕДЕЛКОНКУРС Дорожный патруль (Drogówka)/ Реж. Войцех СмаржовскийИтак, представьте. Множество «технических»,скачущих записей: с телефонов, с автомобильныхрегистраторов, с дорожных камер. Взрывоопасныйкомпромат: на каждой – дорогие авто,то просто грубо нарушающие правила движения,то совершающие аварии или сбивающие людей. Изкаждой такой машины вытаскивают богато одетогогосподина или даму, у которых, как говорится, глазав разные стороны: алкотестер, в который им предстоитдунуть, порой зашкаливает. Каждый ведет себянахально. Размахивают «корочками»: кто прокурор,кто важный чиновник, даже есть священники. Предлагаютгаишникам большие деньги. Матерятся. Орут:«У вас будут проблемы!» Некоторые звонят покровителям,диктуя номер патрульной машины. И тут жеполицейским поступают команды: отпустить...Знакомая картина, скажете вы. Видели такое нафейсбуке или в ютубе, на канале какой-нибудь группыгражданского протеста с «автомобильным» уклоном,будь то «Синие ведерки» или еще кто-то... Скажете – иошибетесь: на самом деле, речь об отличном польскомфильме, снятом по всем канонам качественного кино.Но ошибиться здесь нетрудно, особенно где-нибудьближе к финалу, когда высокопоставленные дельцырасслабляются в сауне с девочками, заодно и обсуждаявсевозможные откаты, связанные с дорожнымстроительством, стоимость асфальта, «распил» миллионови миллиардов... только не рублей, а злотых. И, вызнаете, даже польский мат (обильный в этом фильме)настолько похож на русский, что порой забываешься.Офицеры дорожной полиции Кроль, Лисовский,Гаврилюк и многие другие (запомнить, кто есть кто,поначалу непросто – мужики буквально не расстаютсяни на службе, ни на оглушительных ночных попойках,ни на оргиях с проститутками) несут службу: ктоболее добросовестно, кто менее. Кто берет взятки, акто мягко указывает водителям, что за таки «предложения»в других странах их бы уже посадили («Но,к счастью, я живу в Польше»). Взятки, кстати, даютвсе поголовно. Однажды... Впрочем, пересказ здесьособенно неуместен, потому что фильм остросюжетный,с закрученной интригой, как принято говорить– «кассовый» (что в фестивальном кино встречаетсянечасто). Иногда из детективного жанра он начинаетдвигаться к мистическому триллеру (этомуспособствует и манера съемки), или в сферу суровойромантики, а про «социальную составляющую» (какговорили раньше: «художник ставит диагноз обществу»)вообще молчу.Здесь, кстати, интересная особенность. Западноевропейскиефильмы с «обличениями» такогорода нередко тяготеют куда-то к соцреализму, в томсмысле, что правое дело там превыше всего (борьбас дискриминацией, например), – в итоге праведныйгерой в них и вовсе идеален, и вообще много пафоса.Восточная Европа идеализмом, видимо, переболела,а может, сказывается ощущение того, чтонесправедливость повсеместна, – но, в общем, всеположительные герои здесь «не ангелы» настолько,что зритель симпатизирует им с трудом. Делодаже не в нарушении девяти заповедей из десяти.Впрочем, Кроль и его друзья симпатичны не толькополной достоверностью, но и тем, как высвечиваетсяглавное: они не подлые и верные друг другу. Арасплата с ними берет за душу, опять же, не только«жизненностью» (реальность ведь не щедра нахэппи-энды), но и тем, что это какие-то честные, чтоли, мужские правила игры: мы пожили со смаком –мы и заплатили за это сполна.Игорь СавельевTraffic Department/ DrogówkaCOMPETITIONDir. Wojciech Smarzowski So. Try to visualize it. Numerous“technical” unrelated recordsfrom mobiles, video recorders,street cameras. Each of them containsexplosive sensitive data: expensive carsbrashly breaking traffic rules, causingaccidents, running over people. Aluxuriously-dressed pie-eyed lady orgentlemen is dragged out. The readingsof the breatherlyzer that they are askedto use, are over the top. They are cheeky.They thrust their IDs at the officers: theyare prosecutors, government officials,even priests. They offer large sums ofmoney. They swear. They threaten: “Youare going to have serious problems!”Some of them ring up their patrons andread figures from the patrol car numberplate. And immediately the policemenget the order: let go…A familiar scene, isn’t it. You’veseen similar things on Youtube andFacebook, on the channel of someautomobile-oriented civil disobediencegroup like “Blue buckets” or something.But you are wrong. We are talking abouta fine Polish movie made according tothe best quality standards. It is easy tomake the mistake, especially towardsthe end of the movie when high-rankingbusinessmen relax in saunas with girlsdiscussing possible kickbacks for roadconstruction, the prices of asphalt,division of millions and billions betweenthemselves… Not roubles, but zlotys.Even Polish dirty language (whichis heard in abundance in this movie)sounds remarkably like Russian to thedegree that you tend to forget that it isnot Russia.Traffic policemen Krol, Lisovsky,Gavrilyuk and others (at first it is hard toremember them all, the men never parteither at work or at madcap all-nightparties or at orgies with prostitutes)do their duties with various degrees ofconscientiousness. Some take bribes,others politely point out to the driversthat in other countries they would go tojail for such propositions (“but luckily Ilive in Poland”). By the way, everyoneis offering bribes. Once… But spoilerswould be out of place here, because itis a thriller with a twisted plot, whatis called a box-office hit (which is ararity at festivals). Sometimes it shiftsfrom a crime story to a mystery thriller(which is further accented by themanner of cinematography) or to harshromanticism, not to mention the socialcomponent (once the popular phrasewas “the artist pronounces a diagnosison the society”).There is an interesting peculiarity.Western movies with similar “disclosures”tend to come close to social realism,the right cause is paramount (likefighting discrimination) and as a resultthe righteous hero is almost ideal andthe overall tone is very high-flown.Eastern Europe seems to have gottenover idealism, or perhaps it is the senseof omnipresence of injustice. On thewhole good guys are far from angels, somuch so that the viewer finds it hard tosympathize with them. It is not so muchthe breaking of nine Commandmentsout of ten. Though Krol and his friendsare attractive not only because they arecompletely life-like, but because we canfeel the essential: they are not mean andare faithful to each other. The pay-off ismoving not only because it is realistic(reality rarely offers happy endings), butbecause it presupposes straightforwardmanly rules of the game: we lived a full lifeand we paid a full price.Igor Saveliev

4На войне как на войнеСТАЛИНГРАДСКАЯ БИТВА. ПОБЕДИТЕЛИ И ПОБЕЖДЕННЫЕСобаки, вы хотите жить вечно?(Hunde, wolt ihr ewig leben?)/ Реж. Франк Висбар Для фильма, вышедшего наэкраны в 1959 году, у лентыФранка Висбара на удивлениесовременное название: в том смысле,что экспрессивные, хлесткие, дажеэпатажные наименования вошли в модупозже. Неудивительно, что когда кончилисьтитры и начался Q&A, первый жевопрос из зала прозвучал так: «Почемуу фильма такое название?» Отправляясьна просмотр, я был уверен, что фразапро собак прозвучит из уст одного из героев,но так и не дождался ее. КиноведФилипп Штясны пояснил, что это – несколькопереиначенные слова императораФридриха Великого, с которыми онобратился к своим солдатам, пожелавшимсдаться в плен противнику. Правда,в оригинале она звучала несколькоменее экспрессивно (не «собаки», ачто-то близкое к «парни»), но в ХХ веке иситуация, и сама фраза обрели большийдраматизм.Если оставить «за кадром» современнуюхлесткость названия, то фильм маловыбивается из традиций киноязыка пятидесятых,будь то хоть картины советскойоттепели, хоть глянцевый Голливудэпохи Мерилин Монро (как ни странноназывать ее имя в контексте «сталинградской»ретроспективы). Сегодня всеэти приемы смотрятся несколько наивно:как то, например, что тяжелораненныйгерой умрет именно в тот момент,когда боевые друзья случайно находятего в штабелях полутрупов (по-другомупро госпиталь в подвале сталинградскогодома не скажешь). То есть закатитглаза и откинется назад именно на рукахдрузей. Правда, в следующем кадре шинель,которым они его накрыли, заберетсосед-раненый – с таким деловитонедовольнымлицом... Нет, это, конечно,не «глянцевый» и не пафосный фильм.Сокрушительное поражение, а главное,высшая бессмысленность сталинградскойоперации шестой армии, о которойто и дело заговаривают герои, не даютразвернуться никакому пафосу.Дискуссии, дискуссии – в редкиеминуты затишья, посреди руин и снегов.Священнику Бушу, который настаивает,чтобы раненых не снимали с довольствия(их обрекли на голодную смерть),генерал в раздражении выговаривает:«Война не бывает гуманной... Церковьмолится за нашу победу, но когда доходитдо дела, вы спрашиваете: «Как этовозможно?» История разберется – ктоправ». Уверенности в этих словах ужемаловато – даже у генерала.В рецензии нашей газеты на другойстарый западногерманский фильм,показанный в рамках «сталинградской»ретроспективы, была фраза: «Слово«Сталинград» стало символом пацифизмав сознании немцев в послевоеннойГермании». Это странно, потому что мыпривыкли слышать о ФРГ времен КонрадаАденауэра как о едва ли не реваншистскомгосударстве, – но это в полноймере относится и к «Собакам...», гдеантивоенный пафос предстает в чистом,лишенным каких-либо идеологическихсоставляющих, почти «природном»виде. Все – просто несчастные люди,далеко не всегда симпатичные, но, покрайней мере, не злодеи (все злодействососредоточилось где-то там, в Берлине,на который иронично указываетстрелка посреди заснеженных полей).Поскольку в фильме много хроники,удачно вмонтированной (качество «картинки»хроники и постановки тогда ещене слишком разошлось), даже жаль,что последние кадры – марш колонныпленных – не дополнены документальнойсъемкой прохода пленных немцевпо Москве, пусть это случилось и послеСталинграда. Лица москвичей, если и несострадающие, то точно не озлобленные,много бы добавили к пацифистскомудуху картины.Игорь СавельевСВОБОДА – ЭТО РАЙКОНКУРС Беспредел (Koma)/ Реж. Арчил КавтарадзеНекоторое время назад либеральная российскаяпресса с увлечением живописаланевероятные метаморфозы в политическойсистеме Грузии, отмечая и скоропостижный крахвсякой коррупции, и чистки в рядах полиции,имевшие результатом повальную ее неподкупностьи честность, и много еще чего удивительного. Совсем этим, вероятно, не согласился бы режиссерАрчил Кавтарадзе, в своей картине под бодрымназванием «Беспредел» (оригинальное название– «Koma») явивший не столь жизнерадостный портретсвоей противоречивой родины и вызвавшийпо этой причине сильное неудовольствие властей.Достаточно секундной оплошности (главный геройне справился с управлением и сбил переходившуюдорогу пару), чтобы из привычного шумного, суетливого,солнечного дня переместиться в безнадежнуюмрачную ночь современной грузинской пенитенциарнойсистемы. Без всякой надежды когда-нибудь изнее выбраться. Пока адвокаты гадают, как скажетсясостояние пострадавших (один из них в коме) наприговоре подсудимому, тот проходит все круги тюремногоада: унижениям, избиениям, глумлениям состороны чрезвычайно изобретательной на этот счетохраны, кажется, нет конца, и коррумпированная политическаясистема служит этому беспределу надежнымприкрытием и гарантом. Единственный выход,который может предложить автор своему герою, –это психушка, в которой, как намекает создатель, мывсе в той или иной степени и так находимся. Себе жережиссер оставляет еще одну возможность эскейпизма:время от времени от безысходности, а иногдаи в тщетной попытке противопоставить ей хотькакую-то альтернативу, он обращается к анимации,техника которой явно отсылает зрителя к «Вальсус Баширом» Ари Фольмана – еще одному фильму ссильной автобиографической ноткой, основанномуна реальных ужасных событиях.Герои картины Фольмана, солдаты израильсколиванскойвойны, расстреливавшие мирных палестинцевв лагерях беженцев, пытались стереть изпамяти страшные события, участниками которыхим пришлось стать. Грузинский режиссер АрчилКавтарадзе, находясь на стороне пострадавших,кажется, напротив, хочет получше сохранитьпамять об испытанных унижениях, сделать ихшироким достоянием общественности. Давноизвестно, что кино может быть отличным психотерапевтическимсредством. Но успокоительныйэффект от грузинского «Беспредела», пожалуй, всеже не стоит переоценивать.Стас Тыркин

манеж в «октябре»ПацаныРУССКИЙ СЛЕДСибирское ВОСПИТАНИЕ(Educazione siberiana)/Реж. Габриэле СальваторесAHMAD tea представляетВеликий мастер8 ½ ФИЛЬМОВ 3х3d/ Реж. Жан-Люк Годар, Питер Гринуэй, Эдгар ПераБлагодаря Николаю Лилину, автору романа«Сибирское воспитание», русское слово «урка»стало международным. Стилизованная подавтобиографию история клана «благородных разбойников»со строгим кодексом чести, якобы перемещенногов сталинские времена из Сибири на территориюПриднестровья, была переведена на десятки языкови привлекла внимание оскаровского лауреата,итальянского режиссера Габриэле Сальватореса. Егоэкранизацию романа зарубежные критики окрестили«Русским Крестным отцом». Неудивительно: ДжонМалкович в роли деда Кузи явно напоминает МарлонаБрандо в качестве Дона Корлеоне, набожного философаи главаря мафиозного клана. Хотя Малкович, чтоназывается, «украл» главную роль, режиссеру болееинтересен его внук по прозвищу Колыма, большеглазыйподросток, будущий российский солдат, воюющийв Чечне, и его дружба с братом по крови.Ahmad Tea представляетпрограмму британского кино врамках Московского кинофестиваля,на котором состоитсяпоказ фильма 3х3d.– Теперь вы работаете с 3D?Питер Гринуэй: Раньше я оченьскептически к этому относился, имой скептицизм сохраняется. Я несчитаю, что 3D что-либо привносит вкинематографическое восприятие.Оно не изменяет концепции, простоменяет синтаксис или словарь. Полагаю,мы уже видели начало, серединуи конец большого кино. А этопросто ухищрение, попытка отвлечьлюдей от домашних экранов.- 3D – это больше кино илименьше кино?- Я долгое время думал над возможностями3D. Но смотрите, какаяглупость. У Джеймса Кэмеронапо-прежнему остается один экран.Это накладывает серьезные ограничения.От этого надо избавиться. Уменя есть множество проектов, гдеиспользуется множество экранов вкруговом окружении. Мне кажется,что это интереснее, увлекательнее сточки зрения кинематографическоговосприятия, нежели ограниченияэтой новой, весьма локальнойвизуальной техники.- А что будет дальше?- 4D, наверное. Архитектоническоекино с погружением.Идеальным местом мог бы статьТаймс-сквер с его 126 экранамиразных размеров и форм, с разнымиисточниками изображения, разнойпрозрачностью. Мы хотим предложитьновое явление, которое бы неограничивалось одним экраном.- Для этого нужен и новыйзритель.- По мнению Голливуда, 95 %фильмов просматриваются не вкинозалах. Кино вне кинозалов кудаинтереснее, увлекательнее и важнее,чем в этих странных темных домах,называемых кинотеатрами. Кинотеатрыустарели. Эти фестивали –глупость, они нам больше не нужны.Мир приходит к тебе сам, больше ненужно ездить на фестивали.- Как дела с вашим русскимпроектом?- Мы снимаем фильм проЭйзенштейна. Когда кино умираетпо всему миру, думаю, нам следуетотдать дань самому великомурежиссеру, Эйзенштейну. Он прекраснопонимал кино, его теориямонтажа предложила единственноеобъяснение механизмов киновосприятия.Я совершенно уверен, чтоу него существуют лишь две темы.Одна – это секс, а вторая – смерть.Есть достаточно свидетельств, чтонаряду с Тиссэ и Александровымон хотел снять более «камерную»катастрофу, где у него на руках умиралребенок. Если посмотреть на то,как много у Эйзенштейна образовдетей... Меня эта связь интригует.Вот этот тезис я использую для того,чтобы объяснить, почему потрясающее,замечательное кино Эйзенштейнастало к концу его жизниболее человечным.- Вы спорите или соглашаетесьс работой Годара «Три катастрофы»,который соседствует свашей работой в рамках проекта«Третье измерение»?- Поверьте, я посмотрел эти фильмысовсем недавно. Две характерныеособенности. Одна формальная– текст на экране, чем я занималсяуже многие годы. И второе: все этитри фильма как бы ссылаются самина себя, это фильмы о фильмах.Я уверен, что кино стремительноумирает, и часть этого процесса –раздумья о себе самом. Так что, я повторюсь,когда кино умирает, оченьинтересно отдать дань величайшемукинорежиссеру всех времен.- Что же ждать от вас дальше,помимо работы об Эйзенштейне?- У меня с кино отношения любвии ненависти. Это должна была бытьочень увлекательная отрасль искусства,но она таковой не стала.«Nokia» только что предложиламне два миллиона евро, чтобы яснял фильм с помощью новых технологий.Жду с нетерпением. Придетсяполностью перестроить своевосприятие масштабов, пространства,времени, контраста, звука.Теперь мои фильмы будут смотретьлюди, стоящие на трамвайных остановкахили сидящие на унитазе.Интервью вели Ася Колодижнери Петр ШепотинникКанн-2013В определенном смысле «Сибирское воспитание»можно рассматривать как продолжение «трилогиипобега» Сальватореса, включающую фильмы «ЭкспрессМарракеш», «Турне» и «Средиземноморье»,удостоившееся «Оскара» как лучший иностранныйфильм. Сальваторес исповедует идеи известногофранцузского биолога, врача, писателя и философаАнри Лабори, автора «Похвалы бегству». Закрытыйклан сибирских урок на чужой территории, живущийпо своим правилам отчуждения от общества, руководствующийсяколлективной мифологией и подчиняющийсясвоему харизматичному вождю, как и группаитальянских солдат, оказавшихся во время войны нагреческом острове, – «братья по крови», выбирающиеразные способы бегства: в одном случае борьбы, вдругом – пассивного наслаждения жизнью. Сальваторес– лабортианец в том смысле, что придерживаетсястратегии своего, «художественного» бегства, споразительной экспрессивностью преображая своичувства, свою боль или отчаяние в произведения искусстваи передоверяя свои слова, которые не можетпозволить себе произнести лично, воображаемымгероям в надежде достичь катарсиса у зрителя. Цитатаиз Лабори, звучащая в «Средиземноморье», можетслужить эпиграфом к его творчеству в целом: «В такиевремена бегство – единственный способ остатьсяживым и сохранить способность мечтать».Нина Цыркун

6Ешь, молись, любиВ РАЮ УЛЬРИХА ЗАЙДЛЯТриптих «Рай» Ульриха Зайдля– австрийского режиссера,близкого к гениальности,– истории утрат. Картины «потерянногорая». Тереза, ее сестра Марияи дочка Мелани – протагонисткиЛюбви, Веры, Надежды. Каждыйиз фильмов начинается с пролога,удостоверяющего их родственныесвязи, предваряющего персональныеиспытания героинь в каникулярноевремя. В Кении, Вене иавстрийской глубинке.Грандиозный проект документалиста,ошеломившего игровым дебютом«Собачья жара», но с самогоначала познавшего смысл трансгрессии.Работы пограничника,исследователя территории междуигровым искусством и неигровым.Вызов Зайдля тем кинорежиссерам,которые остались в гетто традиционного(по своей профориентации)разделения на виды и жанры,определил его репутацию радикальногохудожника. Именно этосвойство мышления и режиссурыЗайдля не принесло ему наград нив Канне, ни в Берлине. Зато – пустьи в жестокой полемике членовжюри – его «невыносимые» фильмынаграждались на Венецианскомфестивале.Тереза, нянечка в доме инвалидов,доверчиво и с бесстрашнойтрогательностью сыгранная МаргаретТизель, отправляется в райсекс-туризма. Анна Мария, медсестрав кабинете МРТ, сыграннаясверхвыдающейся актрисой МариейХофштеттер, проводит отпуск вмиссионерском походе, обращаявенских незнакомцев в католическуюверу. Мелани (непрофессиональнаяи отменная Мелани Ленц),дочь Терезы, привозит в лагерь дляпохудания ее тетка. Там корпулентныйподросток переживает драмупервой любви.Фронтальные, излюбленныеЗайдлем мизансцены персонажейразнообразятся в первом из трехфильме мизансценами геометрическими.Строгими и тревожными,когда, скажем, пляжные мальчикивыстриваются в шахматном порядкеперед линией лежаков, которыепридавлены массой распущенныхтел стареющих европеек. Тереза отправляетсято с одним, то с другимсекс-партнером в далекий – паршивый,замшелый квартал. Тамона пытается обучить прагматичныхтуземцев искусству нежности,как она ее понимает. И бредет покенийскому эдему взад-вперед. Изотеля на свидание. Со свидания – вбар, оттуда – на пляж. Перемогаетунижения один, второй, многомногораз. Зайдль снимает планобнаженной Терезы на койке вкаморке (под пологом от мошкары)одного из местных проходимцевкак... «Данаю». Как соблазнительнуюмодель, несмотря на непрезентабельноетело.«Рай: Вера» – жесткое высказываниескептика Зайдля. И – трагедия.Но трагедия, не лишеннаячерного юмора – такова особенностьрежиссерского дарования. Ктому же, не отменившая катарсис.Радикальный вызов прошлому, ХХвеку. Зайдль выбирает сверхаскетичнуюпоэтику, которую взрываетв нескольких эпизодах. Режиссерскийаскетизм достигает здесьтакого высоковольтного напряжения,что фильм может показатьсяслишком «простым». Однако этанецелесообразная простосердечность– удел зрелого художника,которого мало интересует «эстетикапрекрасного» или «безобразного».И «художественные изыски».Строгий, сосредоточенный взглядЗайдля порождает минималистскуюстилистику «Веры», по сравнениюс которой Брессон – художникбарокко.Эта «Вера» врезается в пограничноеместо/время между фанатизмоми эпифанией. Между христианскимиценностями и труднодоступнымсочувствием к ближнему. Междуверой и любовью. Между срамоми милосердием. Между истязаниемсобственной плоти и плотскимвожделением к Распятию. Междудвумя ипостасями Анны Марии, затаеннымив ее имени. Пройдя своюГолгофу, Анна распознала в себеМарию. Но осталась в неразрешимодвуедином мире.Последняя часть триптиха, «Надежда»– скромная смешная картинао разочаровании тринадцатилетнейдевочки, не сумевшей удовлетворитьнастойчивое сексуальноевлечение. Чтобы завершить амбициозныйзамысел таким хрупким фильмом,необходимо особенное чутьечеловека, а не только режиссера.Полуразрушенное здание, гдетолстых девочек и мальчиковтренирует мужланистый физрук,напоминает тюрьму. Стерильнаяатмосфера, перебитая муштрой,бесприютные коридоры, равнодушнаямиловидная диетолог,которая водит с детьми хороводы,распевает глупую песенку, есть фондля истории любви Мели, наивнойсоблазнительницы, к взросломудоктору. Драматизм и не мрачностьопределяют общий тон этой обезоруживающенежной картины.Парадокс «Надежды» в том, чтоздесь Зайдль – в отличие от другихчастей триптиха – выбирает поэтикунедосказанности, трепетных отношенийпри откровенной, вполнебесстыдной телесности, представленнойна экране.К премьере последней частитриптиха в Берлине состояласьвыставка кадров из «Рая», изданроскошный альбом. Там, междупрочим, есть такие слова ДжонаУотерса: «Фассбиндер умер. И Господьдал нам Зайдля».Зара Абдуллаева

ВоСХоЖДЕНиЕКОНКУРС ДОКУМЕНТАльНОГО КИНО КАТАСТРОФИЧЕСКАЯКОллЕКцИЯ (THE CRASH REEl)/ РЕж. люСИ УОлКЕРКевин Пирс – красавец с пышнойшевелюрой и белоснежной улыбкой,сияющей так же ярко, какснежные склоны, которые он покоряетна своем сноуборде. Надежда Америкии ближайший конкурент Шона Уайта (натот момент уже олимпийского чемпионав хафпайпе в Турине-2006, которогозрители, далекие от спорта, могливидеть в роли самого себя в комедии«Секс по дружбе»), 31 декабря 2009года приходит на обычную тренировкув Парк-Сити, штат Юта. И неудачно выполняетэлемент doublecork – прыжокна 180 градусов. Дальше – тяжелейшеесотрясение, искусственная кома, борьбасо смертью и затянувшийся на годыпроцесс восстановления. Кевин зановоучился поворачивать голову, самостоятельносидеть и только после – ходить.Несколько операций на глаза, чтобывернуть пострадавшее зрение. Постоянныеконсультации с психотерапевтом,чтобы помочь Пирсу справиться смыслью, что он уже никогда не вернетсяв профессиональный спорт. В тот самыймомент, когда его огромная сила воли,которые помогли Кевину выбраться стого света, обернулись против него. Доскаи снежный склон никак не выходятиз головы, но доктора говорят «нет».Еще одна – минимальная – травма, и онможет уже не выкарабкаться.Люси Уолкер, одна из режиссеров«Свалки», попавшей в шорт-лист«Оскара» в номинации «Лучший документальныйфильм», реконструируетисторию Кевина Пирса с самого детства.С тех пор, как он впервые, еще неосознанновстанет на доску, играя на снегус четырьмя старшими братьями. До егопревращения в национальную звезду,за два года до Игр в Ванкувере и выступления,по всем статьям превосходящеговыступление Шона Уайта.Падение Кевина превращаетфильм Уолкер из панегирика в остроемногоуровневое высказывание. Кевинсразу после комы, уже с короткимиволосами и в очках, с трудомвыговаривая слова, поразительнопохож на одного из старших братьев,родившегося с синдромом Дауна(тоже призер соревнований в хайфпайпе,но среди людей с ограниченнымивозможностями). Причем похожкак внешне, так и внутренне. Каки его старший брат, Кевин, кажется,просто не замечает своего недуга. Вэтом ему помогают остальные членыСПЯЩаЯ кРаСаВицаПОРТУГАльСКАЯ ЭйФОРИЯ СТРАННАЯ ИСТОРИЯ АНжЕлИКИ(O ESTRANHO CASO DE ANgÉlICA)/ РЕж. МАНУЭл ДЕ ОлИВЕйРАЧудо, не иначе; фильм о смерти, ив то же время – о воскрешении измертвых, о победе над законамивремени и бытия. «Странная историяАнжелики» обескураживает видимойпростотой, даже элементарностьюинтриги, но ускользает от детальногоанализа, отказывается разложиться наэлементы.Больше шестидесяти лет назадМануэл де Оливейра, уже тогда – живойклассик раннего португальского кино,земную жизнь прошедший (казалось)до середины, написал сценарий подназванием «Анжелика». Аристократ,винодел, бывший автогонщик, автородной нашумевшей короткометражкии одного знаменитого полного метрасобирался сделать самый важный свойфильм – о неизбывной любви, которойоказались так или иначе посвященывсе лучшие его поздние картины. Нопроект не осуществился: его зарубиласалазаровская цензура. Сдавшись иотказавшись от «Анжелики», Оливейране чаял к ней вернуться, как к давноушедшей или умершей любви юности.Много лет спустя, после паденияфашистского режима в Португалии, ставклассиком мирового кино, он опубликовалсценарий на нескольких языках, итот остался памятником неосуществленномушедевру.Отметив сто лет, не собиравшийся напокой режиссер неожиданно объявил,что «Анжелика» все-таки родится насвет в виде фильма. А потом сдержалобещание.И творческая судьба Оливейры,снявшего самые лучшие свои картиныуже после того, как ему стукнулосемьдесят, и этот конкретный фильмпарадоксально опровергают все известныенам аксиомы. Начинается этос мнимо-немудреного сюжета. Главныйгерой, фотограф Исаак, влюбляется вАнжелику, с которой ему не довелосьпознакомиться: он увидел ее ужемертвой, скоропостижно скончавшейсяв самые счастливые дни своей тольконачавшейся жизни. Семья вызвалаИсаака срочно, пока тело не тронултлен. Он должен был сфотографироватьАнжелику – на снимке та осталась бывечно юной, уснувшей на минуту. Вглядываясьв фотографию девушки, уже всвоем ателье, Исаак вдруг видит, как ееулыбка оживает, а глаза открываются.Она зовет его за собой.Фильм о призраках, утаскивающихживых за собой, в мир иной? Или оживых, силой своей любви воскрешающихмертвецов? Удивительнымманеж в «октябре»большой семьи и еще большей командыдрузей-сноубордистов. Процессвыздоровления Пирса режиссерхронологически соотносит с другимигромкими несчастными случаями сроллерами. На лыжах, мотоциклах,снегоходах. Одни продолжают падать,кто-то – терять любимых, кто-то– становиться инвалидом, а кто-то,вроде Шона Уайта, в отсутствие главногоконкурента – легко выигрывать«золото» на Олимпиаде в Ванкувере.А Кевин все за свое: «Доктор, чтоеще я должен сделать, чтобы сновавстать на доску?»Здесь все совпало. Уникальныйгерой, трагическое стечение обстоятельств,умный монтаж, уводящийтему фильма далеко за пределыистории человека, преодолевающегосамого себя. Наконец, вдохновенныйфинал, в котором Кевин в компаниидрузей под бешеные аплодисментывпервые после падения снова спускаетсяс горы. «Катастрофическаяколлекция» – это больше, чем эффектныйтрюк. Фильм о дружбе, котораясильнее соперничества. Воле,которая сильнее смерти. Здравомсмысле, который яростно выступаетпротив экстремальных видов спорта.И жажде свободы, которая пересиливаетлюбой здравый смысл.Никита Карцевобразом, Оливейра не видит здесь нималейшего противоречия. Современностьи далекое прошлое смешиваютсяв причудливых условных декорациях«Странной истории Анжелики»,под сопровождение ритуальных, будтотраурных песен виноделов со склоновстаринной реки Доуру. Застольныебеседы об экономической ситуациив мире перемежаются полетами то ливо сне, то ли наяву – невыразимо прекрасными,черно-белыми и немыми,как те фильмы, которые Оливейра смотрелв своей юности. Там, на неведомомдругом берегу реки, куда не дойтии не доплыть, а только долететь,вечный чужак, еврей-эмигрант Исаак,наконец, чувствует близость отчизны,которой у него никогда не было.Главные роли сыграли РикардоТрепа – постоянный актер Оливейрына протяжении последних пятнадцатилет и его родной внук, с каждымгодом все больше похожий на деда вмолодости, – и испанка Пилар Лопезде Айала (языковый барьер не имелзначения: у Анжелики в фильме нет ниодной реплики). Их дуэт рождает не«химию», о которой любят толковатьв Голливуде, но подлинную магию,источник которой – камера Исаака.Порожденная ею сверхреальность поглощаети отменяет унылый вещныймир. Сулит бессмертие, которым лишьи можно объяснить странный случайМануэла де Оливейры: сегодня ему104 года, и он собирается сниматьочередной фильм.Антон Долин

8Disorder/ KomaCOMPETITION Dir. Archil KavtaradzeSome time ago Russian liberal press went into raptures describingthe incredible metamorphoses in the political systemof Georgia, the swift elimination of corruption and purges inthe police resulting in its honesty and righteousness and manyother amazing developments. The director Archil Kavtaradzewould probably disagree with it. In his movie with the inspiringtitle “Disorder” (the original one is “Coma”) he presents a notso optimistic portrait of his contradictory motherland whicharoused strong displeasure of the authorities.A momentary blunder is sufficient (the protagonist lostcontrol of the car and hit a couple crossing the street) to propelthe person from the familiar boisterous busy sunny day into thehopeless gloom of the modern Georgian penitentiary system.Without any hope of ever getting out. While the lawyers speculatehow the state of the injured (one of them is in a coma) willaffect the sentence, the accused goes through all the rounds ofprison hell: there seems to be no end to humiliations beatings,insults on the part of the very inventive guards, while the corruptedpolitical system serves as a reliable cover and guarantorfor the gross injustice. The only way out that the director canoffer to his protagonist, is a psychiatric asylum, where, accordingto the director, we all dwell to a greater or lesser degree.The director leaves one more possibility of escapism forhimself. Now and then out of hopelessness and sometimes inan attempt to counter it with at least some alternative he turnsto animation. Its technique clearly evokes “Waltz with Bashir”by Ari Folman, another move with strong autobiographicovertones describing horrible real-life events.The characters in Folman’s movie, soldiers at the Israeli-Lebanese war shot Palestinian refugees in camps and latertried to obliterate the painful memories about the eventsthey had to participate in. The Georgian director ArchilKavtaradze, being on the side of the injured, on the contraryseems eager to preserve the memories of the insults, andmake them known to the general public. It has long beenknown that cinema may serve as an excellent psycho-therapeuticmeans. But one should not overestimate the sedativeeffect of the Georgian “Disorder”.Stas TyrkinStalingrad:Dogs, Do You Wantto Live Forever?/Hunde, wolt ihrewig leben?THE BATTLE OF STALINGRAD.THE VICTORS AND THE VANQUISHEDDir. Frank Wisbar Frank Wisbar’s movie has an amazingly modern titlesfor a work of 1959. In the sense that expressive, scathing,even flamboyant titles became fashionable only later on. Notsurprisingly after the end of the movie when the Q&A started,the very first question from the audience was: “Why such atitle?” When I was going to the screening I was sure that thisphrase will be said by one of the characters, but I never heardit. The film scholar Filipp Stiasny explained that these werethe slightly altered words of emperor Friedrich the Greatwhich he addressed to his soldiers who chose to surrender tothe enemy. The original, though, was a bit less expressive (ithad something like “guys” in place of “dogs”) but in the 20thcentury the situation and the words became more dramatic.If we leave aside the modern flamboyant title, the moviehardly stands out from the cinematic traditions of the 50s , beit movies of the Soviet Thaw or of the glamorous Hollywoodof the time of Marilyn Monroe (strange as it may seem toallude to her in the context of the Stalingrad retrospective).Today all these techniques seem a bit naïve: like the episodewhen the badly wounded protagonist dies at the exact momentwhen his comrades-in-arms discover him amongstthe heaps of the half-dead (there is no other way to describethe hospital in the basement of a house in Stalingrad). Thatis, he rolls his eyes and kicks the bucket in the arms of hisfriends. Though in the next shot the trench-coat with whichthey covered him, will be appropriated by the wounded soldiernext to him – with a business-like dissatisfied air… No, thisis certainly neither a glamorous nor a pretentious film. Thecrushing defeat, and most importantly the utter meaninglessnessof the Stalingrad operation undertaken by the 6th Army,which is constantly alluded to by the characters, leaves noplace for any histrionics.Debates, debates in rare moments of calmness amongstthe ruins and snows. Reverend Bush, who insists that thewounded should still be issued the allowance (they were condemnedto death of hunger) is reprimanded by the irritatedgeneral: “War is never human… The church prays for ourvictory, but when tings get tough you start asking How is itpossible? History will show who is right”. Even when spokenby the general these words lack assuredness.In another review that appeared in our paper and discussedone more West German film in the Stalingrad retrospectivethere were the words: “In the minds of post-war Germansthe word Stalingrad became synonymous with pacifism”. Itseems strange because we are used to look upon the FRGof the epoch of Konrad Adenauer as an almost revanchiststate. This is fully applicable to the “Dogs…” where theanti-war message appears in its pure, almost “natural” formdevoid of any ideological components. They are all merelywretched people, not always nice, but not evil either (allevil is concentrates over there, in Berlin, to which the ironicarrow is pointing amidst snow-covered fields). There is a lotof documentary footage seamlessly inserted into the film(the image quality of the chronicle and live-action footagedid not differ so much at the time). It is a pity that the closingshots – a march of the file of prisoners of war – are not supplementedby the documentary footage of German prisonersbeing marched through the streets f Moscow, even though ithappened after Stalingrad. The faces of Muscovites, while notcompassionate, but definitely not vicious, might have added alot to the pacifist spirit of the movie.Igor Saveliev3x3D8 ½ FILMS Dir. Jean-Luc Godard,Peter Greenaway, Edgar Pêra Ahmad Tea presents the program of British cinema at the35th MIFF where film “3x3D” will be screened.– So now you work with 3D?Peter Greenaway: Once I was very skeptical about 3D and Istill am. I don’t think 3D adds anything to cinematic perception.It does not change the concept, it merely alters the syntax,the vocabulary. I suppose we have already seen its beginning,middle and end. This is a local, more precisely Californiangimmick, an attempt to lure people away from home screens.- Does 3D mean more cinema or less cinema?- For a long time I considered the opportunities offered by3D. But look how ironic it is. James Cameron still has onlyone screen. It imposes serious limitations. They must beeliminated. I have many projects where numerous screens areused in 360 degrees environment. I think it is more interesting,thrilling cinematically than the limitations of this relatively localnew visual technology.- And what will happen next?- 4D, probably. Architectonic cinema with total immersion.An ideal place would be Times Square with its 126 screens ofall shapes and dimensions, with various sources of images,various degrees of transparency. We want to propose a newphenomenon not limited to one screen.- This would require a new viewer.- According to Hollywood, 95 % of cinema is not viewedin cinema halls. Cinema outside cinema halls is much moreinteresting, fascinating and important than movies viewed inthose strange dark houses called film theatres. Film theatresare obsolete. Festivals are stupid. We don’t need any morefestivals. The world has come to your home, you don’t have totravel to festivals any more.- How is your Russian project faring?- We are making a movie about Eisenstein. When thecinema is dying throughout the world I suppose it is rightto pay tribute to the greatest director ever, to Eisenstein. Heunderstood cinema perfectly, his theory of editing offeredthe only explanation of the mechanisms of film perception.I am sure he had only two themes. One is sex, the other isdeath. There is enough evidence that alongside Tisse andAlexandrov he wanted to shoot a local catastrophe where achild was dying in his hands. If you consider the great quantityof the images of children in Eisenstein’s work this connectionseems intriguing. This is the thesis I use when explainingwhy Eisenstein’s stunning, remarkable cinema became morehuman towards the end.- Do you argue or agree with Godard’s movie?- Believe me, I had not seen his films previously. For thefirst time I watched them yesterday. Two peculiarities – oneformal, text on the screen with which I experimented long ago.And second. These three movies seem to be referencing eachother, they are movies about movies. I am sure that cinema isdying very quickly and it is right to do homage to the greatestdirector of all times.- I have a love-hate relationship with cinema. Thisshould have been a fascinating art but it did not becomeone.“Nokia” has jus offered me 2 mln. euros to make a moviewith this. I am eager to try. You’ll have to drastically alter yoursense of scale, space, time, contrast, sound. Now my filmswill be watched by people waiting at bus stops or sitting in thetoilet.Interviewed by Asia Kolodizhner and Peter ShepotinnikSiberian Education/Educazione siberianaRUSSIAN TRACEDir. Gabriele SalvatoresDue to Nicolai Lilin, the author of “Siberian education”, theRussian word “urka” became international. The fictitious storyof a clan of “honest criminals” with a strict code of honour,allegedly deplaced from Siberia to a western region near Moldaviain Stalin’s day, was translated into dozens languages anddrew attention of the Oscar-winner filmmaker Gabriele Salvatore.His loose screen adaptation of the Lilin’s novel was namedby critics “Russian Godfather”. No wonder: John Malkovich asgrandfather Kuzja manifestly reminds of Marlon Brando’s DonCorleone, a devoutly religious philosopher and mafia’s chieftain.Though Malkovich really appears show-stealer, the helmer ismore interested in his grandson nicknamed Kolyma, a wideeyedchild and a future Russian soldier in Chechenya, and thesouring of his friendship with a blood brother.In some perspective Siberian Education may be consideredas the continuation of Salvatores’ “trilogy of flight” (MarrakechExpress, Turnéand concluding Mediterranean, awarded withOscar as the best foreign film). Salvatores is the follower ofideas of the well-known French biologist, physician, writer andphilosopher Henri Laborit, the author of “Praise of the escape”.The closed clan of Siberian urcas in foreign territory, run bythe rules of abruption from the whole society, collective mythsand a charismatic leader, as well as a group of group of Italiansoldiers who become stranded on a Greek island during thewar – are “brothers in blood”, who chose different forms ofescape – either struggle or passivity. The filmmaker himself isalso laboritarian in that that he adherents to “artistic escape”,with powerful expressiveness transforming his emotions, hispain or despair into the work of art and delegating the wordshe cannot allow to pronounce himself to some imaginativehero in hope of gaining catharsis. The citation from Laborit inMediterranean may serve an epigraph to Salvatores’ creationas a whole: “In times like these, escape is the only way to stayalive and continue dreaming”.Nina TsyrkunULRICH SEIDL:PARADISEThe triptych “Paradise” by the almost brilliant directorUlrich Seidl is a story / stories of loss. Pictures of ParadiseLost. The protagonists of “Love”, “Faith”, “Hope” are Teresa,

manege in «octyabr»her sister Maria and daughter Melanie. Each movie openswith a prologue, which states their kinship and precedes thepersonal trials of the protagonists during the holidays. InKenia, Vienna, Austrian backwater.The ambitions project by the documentary director, whooverwhelmed everybody with his feature debut “Dog Days”but embraced the meaning of transgression from the start.The works of a border-guard, explorer of the territory betweenlive-action and non-live-action cinema. His challengeto those directors who stayed in the ghetto of the traditional(according to their professions) division into kinds andgenres of art, defined his reputation of a radical artist. Thisquality of his mentality and directing did not bring him anyawards in the Cannes or Berlin. But his “unbearable” movieswere crowned in Venice despite heated arguments betweenthe jury members. Awarding Seidl the Grand Prix for “DogDays” and the Special Jury Prize for “Paradise: Faith” Mostrareminded primarily itself that it is not merely a formal partof the Biennale of modern art.Teresa, a nurse at a center for the disabled, playedtrustingly and with touching fearlessness by MargareteTiesel, sets off to the paradise of sex tourism. Anna Maria,an assistant at the MRT laboratory played by the outstandingactress Maria Hofstätter spends her vacation goingon a missionary trip converting strangers to Catholicism.Melanie (the superb non-professional Melanie Lenz),Teresa’s daughter, is brought to the slimming camp by heraunt. There the corpulent teenager experiences the dramaof first love.The story of the sex tourist Teresa is limited to the hotel,bar, beach and the outskirts of the privileged zone, thedomain of local unqualified brash youngsters earning theirliving by servicing the withered bodies of white ladies.The frontal shots favored by Seidl are interspersed withgeometric mise-en-scenes in the first movie. They are orderlyand disquieting when beach boys line up in checkeredorder in front of sun loungers pinned down by slack bodiesof aging Europeans. Teresa joins first one, then another sexpartner on a trip to the far-away lousy district. There shetries to teach the pragmatic locals the art of tenderness asshe understands it. She walks the Kenian Eden hither andthither. From the hotel to a date. From the date to the barand then to the beach. She overcomes humiliation once,twice, many times. The third world will never be friendswith the men and women who came here from the firstworld. Only for money. The first chapter of “Paradise” is theevidence of the total failure of non-monetary relationships.There are no sultry bodies aglow with passion, even paidone. Although Seidl shoots naked Teresa on a bunk in thecell (under the mosquito net) of one of the local hoodlumslike… “Danae”. Like a seductive model notwithstanding theunattractive body. But that is the way she looks only whenseen by the artist’s camera.“Paradise: Faith” is a harsh pronouncement of skepticSeidl. And a tragedy. But with a touch of black humor. Thisis the peculiarity of the director’s style. And without denyingthe catharsis. A challenge to the past, to the 20th century.Seidl chooses the super-ascetic style and explodes it inseveral episodes. Director’s asceticism reaches a degreewhen the movie might seem too “simplistic”. But this pointlesssimple-heartedness is the domain of a mature artistwho is not interested in the aesthetics of the “beautiful” orthe “ugly”, as well as in artistic extravagance. Seidl’s austerefocused gaze gives rise to minimalist aesthetics of “Faith” incomparison with which Bresson is a Baroque artist.“Faith” wedges into the border space/time betweenfanaticism and epiphany. Between Christian values and thealmost unattainable sympathy for others. Between faith andlove. Between shame and mercy. Between the tormentingof one’s own body and the lust for the Crucifix. Betweenthe two faces of Anna Maria contained in her name. Havinggone through her Calvary legendary Maria Hofstätter’sAnna has recognized Maria in herself. But still she stays inthe closed world of Anna Maria.The final part of the trilogy “Hope” is a chamber movieabout the disillusionment of a thirteen-year-old girl unableto satisfy her persistent sexual urge. It requires a specialhuman, not merely director’s, sensitivity to complete thetriptych with such a fragile film.The dilapidated building where overweight girls and boysare trained by a harsh physical instructor reminds one of aprison. The sterile atmosphere diluted with strict regimen,lonely corridors, indifferent handsome dietician who danceswith children to a silly song provide the backdrop for naïveMeli’s love affair with the grown-up doctor. Dramatic toneand gloomy mood prevail in this disarmingly tender movie.“Hope” completes Seidl’s trilogy in which the maincharacter’s hopes are not destined to come true. “Hope” isa school of emotions where the girl’s soul as well as herbody undergo a test of stamina. The fat people’s dream tolose weight seems trivial to Seidl. He is not interested inthe standards of beauty. He is sarcastic about the desireto achieve physical perfection. What intrigues him is thesensitivity of his clumsy character. The paradox of “Hope”compared to other parts of the trilogy lies in Seidl’s choiceof the poetics of understatement, gentle relationships asopposed to the openly shameless physicality of what isseen on the screen.In the incompleteness of “Paradise” lies a promise. Whilehis sympathy for the young character is the director’s challengeto her disillusionment.The Berlin premiere of the final part of the trilogy was accompaniedby an exhibition of stills from “Paradise” and thepublication of an album. Among pother things it containsthe following words by John Waters: “Fassbinder is dead.God gave us Seidl”.Zara AbdullaevaThe Crash ReelDOCUMENTARY COMPETITIONDir. Lucy WalkerKevin Pearce, a heart-throb with luscious hair and adazzling smile which shines as brightly as the snow-coveredslopes which he conquers on his snowboard. On the 31st ofJanuary 2009 the hope of America and the closest rival ofSean White (then already the half-pipe Olympic Championin Turin-2006, whom the viewers who are not interestedin sports could see as himself in the comedy “Friends withBenefits”) came to his usual training session in Park City,Utah. And jumped the doublecork – a jump with 180 degreesrotation - not quite accurately. What follows is a very badconcussion, artificial coma, struggle with death and years ofrehabilitation. Kevin had to learn anew how to move his neck,how to sit without assistance, and only then how to walk.Several eye surgeries were required to restore his eyesight.There were constant sessions with the psychotherapist tohelp Pearce adjust to the idea that he was not going back tothe professional sports. At that very moment his immensewill-power which helped him come back to life, did him adisservice. He cant’ forget about the snowy slopes and thesnowboard. But the doctors keep saying “no”. He might notsurvive just one more even minor injury.Lucy Walker, one of the directors of “Waste Land” shortlistedfor an Oscar for the best documentary, reconstructsKevin Pearce’s story since childhood. Since the time when heunwittingly got on the board for the first time while playingwith his four elder brothers in the snow. And up to his nationalstardom two years before the Vancouver Games, surpassingSean White in every respect. Kevin’s fall turns the film from aeulogy into a tense multilayered pronouncement. Immediatelyafter the coma, with short hair and glasses, articulating everyword with difficulty Kevin looks remarkably like his brotherwho was born with Down’s syndrome (he is also a prizewinnerin half-pipe but among the disabled). His resemblance is outeras well as inner. Like his elder brother, Kevin seems obliviousto his illness. He gets the assistance of all the members ofhis large family and of a still larger family of snowboarders.Pearce’s rehabilitation is juxtaposed with many other notoriousaccidents involving rollers - skies, motorcycles, snowmobiles.Some go on falling, others lose the loved ones, still othersbecome disabled and some, like Sean White, easily take theGold at he Vancouver Olympics in the absence of the main rival.But Kevin keeps nagging: “Doctor, what else can I do to getback on the board?”Everything fell into place. A unique protagonist, tragiccircumstances, clever cutting which takes the film far beyondthe realm of the story of one man overcoming himself. And theinspired final shots where Kevin, accompanied by his franticallyapplauding friends, descends the slope for the first time afterthe fall. “Crash Reel” is more than an effective trick. It is a filmabout friendship which is stronger ahtn rivalry. About the willpowerwhich is stronger than death. About the common sensewhich fiercely protests against extreme sports. And about thedesire for freedom which is stronger than any common sense.Nikita KartsevThe Strange Caseof Angelica/O Estranho Casode AngélicaPORTUGAL EUPHORIADir. Manoel De OliveiraA miracle, definitely. A movie about death and at the sametime about resurrection, about conquering the laws of time andexistence. “The Strange Case of Angelica” baffles by the seemingsimple, even primitive plot, but evades minute analysis,refuses to be separated into constituent parts.More than 60 years ago Manoel de Oliveira, who at that timewas already considered a living classic of the early Portuguesecinema and who seemed to have covered the first half of hisearthly path, wrote a script called “Angelica”. An aristocrat,a wine-maker, a former racing driver, the author of onecontroversial short and one famous feature intended to shootthe most important movie of his life, the one about eternallove, which is somehow the main theme of all his best laterworks. But the project was not realized, abolished by Salazarcensorship. Oliveira gave up and did not expect ever to comeback to it, like one does not return to a love of your youthwhich disappeared or died long ago. Many years later after thefall of the fascist regime in Portugal, when he himself becamea phenomenon of world cinema, he published his script inseveral languages and it remained a monument to the unrealizedmasterpiece.Having celebrated his 100th anniversary, the director, whohas no intention of retiring, announced, that after all “Angelica”will be born as a movie. And he kept his promise.The creative life of Oliveira, who made his best movies afterhe had turned 70, and this very movie disprove all familiar axioms.It starts with a deceptively simple story. The protagonist,the photographer Isaac, falls in love with Angelica, whom henever met personally. When he saw her, she was already dead.She died suddenly at the prime of her life which was just beginning.The family hurriedly summoned Isaac, while the body hadnot started to decompose. He was to take a photo of Angelica.In that picture she would remain eternally young, just nappingfor a moment. Peering at the girl’s photo in his studio Isaacsuddenly sees that her smile comes to life and the eyes open.She beckons him.Is it a movie about ghosts dragging living people with themto the other world? Or is it about the living who resurrect thedead with the power of their love? Amazingly, Oliveira sees nocontradiction here. The present day and distant past mingle inthe convention of the quaint settings of “The Strange Case ofAngelica” to the accompaniment of ritual, almost mourning,chanting of wine-makers from the ancient river of Douru. Tabletalks about the economic situation in the world interspersewith flights in one’s dreams or in reality – inexpressiblybeautiful, black-and-white and silent, like the movies Oliveirawatched in his youth. There, on the unknown other bank of theriver, where you can’t walk or swim, but only fly, the eternalstranger, the émigré Jew Isaac finally feels the proximity of hisfatherland, which he never knew.The main parts are played by Ricardo Trepa, Oliveira’sconstant actor for the last fifteen years and his grandson, whoeach year looks more and more like his grandfather in hisyouth, and the Spaniard Pilar Lopez de Ayala (the languagebarrier did not matter, Angelica does not have a single line oftext). Their duo produces not so much the chemistry, whichthey love to discuss in Hollywood, but real magic, the sourceof which lies in Isaac’s camera. The hyper-reality produced byit, devours and abolishes the drab world of things. It promisesimmortality, which alone can explain the strange case ofManoel de Oliveira. Today he is 104 and he is going to makeanother movie.Anton Dolin

101.3.2.4.5.6.7. 8.9.1. Мария Ярвенхельми2. Виктор Сухоруков3. Василий Сигарев4. Кити Кери5. Дмитрий Мамулия6. Константин Лопушанский7. Анфиса Черных8. Мария Миронова9. Кирси Тюккюлайнен

манеж в «октябре»26 июня / June, 2613:30 Аминь / Amen Октябрь, 8 13014:00 Олимпиада в Токио / Tokyo Olympiad ИЛЛЮЗИОН 17014:00 Настоящая жизнь / The Ridge Октябрь, 5 8114:00 317-ый взвод / La 317ème section Октябрь, 7 10014:45 Скольжение / Slide ТК 11715:30 Ливанские эмоции / Lebanon Emotion Октябрь, 9 10616:00 Ханна К. / Hanna K. Октябрь, 7 11116:00 Волга-волга / Volga-Volga Октябрь, 11 7016:00 Трубки / The Pipes Октябрь, 8 8516:00Ни полицейских, ни черных, ни белых /Neither cops nor blacks nor whitesЦДК 7216:00 Темная материя любви / The Dark Matter of Love Октябрь, 5 9316:30 Портовые ребята / The Kids From the Port Октябрь, 6 7817:00 Черный плавник / Black fish Октябрь, 2 8517:00 Темная кровь / Dark Blood Октябрь, 4 8617:00 Беспредел / Disorder Октябрь, 1 9017:30 Лола Монтес / Lola Montès ИЛЛЮЗИОН 11518:00 Больше-меньше / More-less Октябрь, 9 11118:00 Любовные похождения блондинки / A Blonde in Love Октябрь, 8 7718:00Программа короткого метра. Часть II /Short films programme. Part IIОктябрь, 11 6618:00 Крошка из Бельвилля / Belleville Baby ЦДК 7518:00 Глазами восьми / Visions of Eight Октябрь, 5 11018:00 Дни и ночи / Days and Nights Октябрь, 3 9018:15 Мы будем бунтовать / We Will Riot Октябрь, 10 7618:15 Гений Мэриан / The Genius of Marian ТК 8418:30 Среди нас / Among Us Октябрь, 7 8418:30 Французский связной / The French Connection Октябрь, 6 10419:00 Катастрофическая коллекция / The Crash Reel Октябрь, 2 10919:30 Дорожный патруль / Traffic Department Октябрь, 1 11720:00 Сильные плечи / Strong Shoulders Октябрь, 8 9620:00 Про уродов и людей / Of Freaks and Men Октябрь, 3 9320:00 Пальме / Palme ЦДК 10320:00 Всё о Еве / All about Eve ИЛЛЮЗИОН 13820:00 Майоран / Matzourana Октябрь, 1020:00 Не хочу умирать / I don’t wanna die Октябрь, 11 7020:30 Принять вызов / A Leapto Take Октябрь, 920:30 Мюзидора, десятая муза / Musidora, the Tenth Muse Октябрь, 5 6520:30 Исторический центр / Centro Histórico Октябрь, 7 9020:45 Халяльная лавка / Boucheriehala Октябрь, 6 8522:00 Привратники / The Gatekeepers Октябрь, 11 9522:00 Вуди Аллен / Woody Allen. A Documentary Октябрь, 2 9522:00 Отец и сын / Father and son ЦДК 5822:00 Аврора / Aurora Октябрь, 10 12022:15 Ускользающая красота / Stealing Beauty Октябрь, 8 11822:30 Мальчик по прозвищу «Эйч» / A BoyCalled H Октябрь, 1 11222:30 Одураченный / Tricked ЛП 8522:30 Исчезнувшее изображение / The Missing Picture Октябрь, 7 9523:00 Обнажёнка / Exposed Октябрь, 5 7823:00 7 ящиков / 7 Boxes Октябрь, 9 10023:00 Двойная экспозиция / Double Xposure Октябрь, 6 10527 июня / June, 2714:00 Дом / Home Октябрь, 8 9714:00 Черный плавник / Black fish Октябрь, 5 8515:30 Мамарош / Mamaroš Октябрь, 4 10516:00 Больше-меньше / More-less Октбрь, 11 11116:00 Отец и сын / Father and son ЦДК 5816:00Олимпия. Часть первая – Праздник народов /Olympia.Part 1- Festival of Nations.ИЛЛЮЗИОН 9516:00 Маргаритки / Daisies Октябрь, 8 7316:00 Катастрофическая коллекция / The Crash Reel Октябрь, 5 10916:15 Роль / Role Октябрь, 9 13216:30 Истории, которые мы рассказываем / Stories we tell Октябрь, 2 11816:30 Валентино / Valentino Октябрь, 7 12816:30 Паника в Нидл Парке / The Panic in Needle Park Октябрь, 6 11017:00 Чужие воспоминания / Memories they told me Октябрь, 1 10017:00 Белая пантера / White Panther Октябрь, 10 8917:15 Маленький Будда / Little Buddha Октябрь, 8 12317:30 Джисеул / Jiseul Октябрь, 4 10818:00 Подснежники / Snowdrops Октябрь, 11 5518:00 Память / Memory Октябрь, 3 8018:00 Глазами восьми / Visions of Eight ЦДК 11018:00 О спорт! Ты - мир! / Oh Sports, You Are Peace! Октябрь, 5 12018:00 Осень / Autumn Октябрь, 11 1018:30 Исторический центр / Centro Histórico ИЛЛЮЗИОН19:00 Дегустационное меню / Tasting menu Октябрь, 6 8719:00 Скольжение / Slide Октябрь, 1 11719:00 Гений Мэриан / The Genius of Marian Октябрь, 2 8419:00 Принять вызов / A Leap to Take Октябрь, 1019:30 Сибирское воспитание / Siberian Education Октябрь, 7 10320:00 Двоюродный дядя / FIRST COUSIN ONCE REMOVED ЦДК 7820:00 Одураченный / Tricked Октябрь, 4 8520:00 Странная история Анжелики / The Strange Case of Angelica Октябрь, 8 9520:30 Луна / La luna ИЛЛЮЗИОН 4220:30Ни полицейских, ни черных, ни белых /Neither cops nor blacks nor whitesОктябрь, 5 7220:30 Брат / Brother Октябрь, 3 10020:30 Сон Исаака / Le songe d'Isaac Октябрь, 5 1321:30 3x3d / 3x3d Октябрь, 6 7021:30 Ужастики / Horror Stories Октябрь, 6 10821:30 По эту сторону воскресения / This Side Of Resurrection Октябрь, 9 7822:00 Дымные горы / Cloudy Mountains Октбрь, 2 8522:00 Жизнь человека на ветру / Life of a man on the wind Октябрь, 11 12222:00 Возмутитель спокойствия / Borgman Октябрь, 1 11322:15 Осажденные / Besieged Октябрь, 8 9322:30 Замок / The Castle Октябрь, 7 12022:30 Зеркала / Mirrors Октябрь, 9 13022:30 Это не я / I’m going to change my name Октябрь, 9 9623:00 С тобой, без тебя / With You, Without You Октябрь, 6 9023:00 Тульпа / Tulpa Октябрь, 5 82ТК – Государственный театр киноактераЛП – летний пионерЦДК – центр документального киноРЕДКОЛЛЕГИЯ: ИГОРЬ САВЕЛЬЕВ /АСЯ КОЛОДИЖНЕР / ЕЛИЗАВЕТА СИМБИРСКАЯ / ЕВА КРАУС / МИХАИЛ КУКИН / ИЛЬЯ КОПЫЛОВ / НИКИТА КАРЦЕВ / ЕКАТЕРИНА СНЕГИРЕВА / ПЕТР ШЕПОТИННИКПЕРЕВОДЫ: МАРИЯ ТЕРАКОПЯН / НИНА ЦЫРКУН ФОТО: АЛЕКСЕЙ ЮШЕНКОВ ВЕРСТКА: МАРИЯ РЕВЯКИНА МАКЕТ ГАЗЕТЫ: ДМИТРИЙ МЕТЕЛКИН /ОЛЬГА ЛЬНЯНАЯ