Новак Джокович

отметить, что представления о югославских войнах, согласно которым все сводится
к агрессии сербов, а хорваты, боснийцы и другие выступают в роли невинных жертв,
выглядят предельно упрощенными.
Важно также помнить, что в прежней Югославии многие не имели никакого отношения
к межнациональным «разборкам». Знаменательно, что марш, проведенный в Сараево в марте
1992 г., объединил боснийцев, сербов и хорватов, выступавших против межэтнических
конфликтов, однако он был прерван, когда с сербских позиций прозвучали выстрелы,
а первым погибшим в Сараево стал студент, участвовавший в этом марше мира. Но голоса
в защиту мира редко бывают услышаны.
Легко усмотреть в гражданских войнах в Югославии 1990-х гг. итог десятилетиями
нараставшей межэтнической розни, но самого по себе этого объяснения недостаточно.
Этнические и религиозные различия между большинством народов, составлявших
Югославию, если и существовали, то в гораздо менее выраженном виде, чем различия между
жителями немецкоязычных регионов, образовывающих Германию с 1871 г. и по-прежнему
входящих в состав страны. Столкнувшись с общей для них угрозой в 20-х и 40-х гг. ХХ в.,
югославские государства с готовностью объединились – сначала как Королевство сербов,
хорватов и словенцев, затем как Югославия во главе с Тито, – создавая государство,
способное противостоять внешней угрозе, и пользуясь поддержкой и Москвы, и Вашингтона.
Но когда Тито не стало, а влияние Москвы начало ослабевать, исчезла и внешняя угроза,
способствовавшая сплочению республик. Вероятно, сам факт их объединения на протяжении
большей части периода с 1918 по 1990 г. – главным образом благодаря харизме Тито
и отсутствию подробного расследования преступлений гражданской войны 1941–1945 гг. –
означал, что подспудно межнациональные отношения лишь накалялись, и мало-помалу
страна превратилась в пороховую бочку, только и ждущую малейшей искры.
Бесспорно, величайшей трагедией стало нагнетание сербского национализма до той
степени, когда каждого, кто не принадлежал к сербской нации, причисляли к гражданам
второго сорта, а этнические чистки считались (некоторыми политиками) законным способом
укрепления государства. Наличие у Сербии «инклюзивной» идеологии в 50-х гг. XIX в. и в 20-
х гг. ХХ в., рассматривавшей хорватов, черногорцев и македонцев как младших братьев,
которые могут мирно сосуществовать в одной стране с сербами, выглядят, пожалуй, слишком
упрощенным объяснением истоков сербского национализма. Согласно документу 1844 г.
под названием «Начертанье», который служил проектом создания суверенного государства
Великая Сербия, в ее состав должны были входить также Черногория, Босния, Герцеговина
и север Албании. Кое-кто убежден, что сербские националисты усмотрели в королевстве
1918 г. нужную им модель. Однако то, что сербы с умеренным успехом сотрудничали с пятью
другими югославскими республиками вплоть до 1990 г., а также близость сербского языка
и культуры к языку и культуре многих соседей, указывает, что укоренившаяся позиция «мы
и они» по отношению к национальной принадлежности в настоящее время нецелесообразна.
Есть надежда, что подача Сербией заявки для вступления в Европейский союз означает
возврат к «инклюзивности», пусть даже только потому, что от него зависит экономическое
благополучие Сербии.
Итак, Сербия вступила в XXI в. вновь как суверенное государство, но уже поставленное
перед необходимостью предпринимать огромные усилия, чтобы реабилитироваться.
То, с чем Германия, Италия и Япония столкнулись после Второй мировой войны, ЮАР – после
апартеида, а Аргентина – после жестокого правления военной хунты, Сербия столкнулась
после своего кровавого выхода из Югославии. Если бы в таких условиях нам понадобилось
набросать портрет идеального посланника, способного представлять молодое сербское