«Новая газета» №39 (пятница) от 13.04.2018

More documents

Recommendations

Info

22 «Новая газета» пятница. №39 13. 04. 2018 культурный слой/долги О днажды мы с коллегой обсуждали одного хорошего человека, от которого трудно добиться толку. «Ну что поделаешь, — сказал мой собеседник, — если проявитель у него есть — отлично понимает, что ему говорят, а закрепителя нет — сказанное испаряется из сознания через минуту». Тот, кто помнит черные комнаты, в которых когда-то колдовали над фотографиями, оценит точность этого образа. Особенно опасна такая нехватка закрепителя для мемуариста. Однако мемуарная память — такой же редкий дар, как и талант, поэтому чаще всего нам приходится довольствоваться несовершенными снимками. Но и их мы рассматриваем со страстью. Нам ведь только кажется, что мы озабочены днем сегодняшним. На самом деле прошлое и будущее — вот то, с чем мы по-настоящему имеем дело. И даже странно, что люди предпочитают пустые, скучные будни увлекательнейшему занятию — вспомнить и описать свою жизнь. Такой рассказ, пусть и без особых затей, очеловечит будущую историю — никогда столбики цифр и фактов не отразят ту пестроту чувств и разнообразие событий, которые и интересны потомкам. Тем более что нам, как мало кому, надо наверстывать упущенное. Страх оставить свидетельство — ненаписанные дневники, уничтоженные письма, вычеркнутые события — скорбный памятник недавним временам. Конечно, воспоминания — жанр податливый, часто используется для сведения счетов, настырного себялюбия, да и мемуарами нередко величают ворох выдуманных событий и перевранных слов, — но необходимости фиксировать время это не отменяет. Если раньше мемуары писали, чтобы оценить общее прошлое, то сегодня — чтобы убедиться: оно было у каждого свое. «Компромисс между жизнью и смертью. Сергей Довлатов в Таллине и другие встречи» (М.: Колибри, 2018) Елены Скульской — без преувеличения, литературный памятник эпохе. Автор — поэт, прозаик, литературовед, драматург, веселая рассказчица, обворожительная женщина, душа своего незаурядного таллинского и питерского окружения. Персонажи — знаковые для нашей культуры личности. Любовь, восхищение, остроумие, уважение, скреплявшие их жизни, проступают на страницах этих воспоминаний. Разумеется, зоркость на недостатки своих героев тоже никуда не девается, но автор не тратит сил на очевидные вещи. Человеческие слабости здесь не превозмогают достоинства, как бывает, когда, например, издатель и многолетний друг Бродского Карл Проффер берется развенчать миф, творимый самим поэтом. Скульская разоблачительству предпочитает благодарность людям, наполнившим ее жизнь — и нашу культуру — азартом, смыслом, весельем. Самуил Лурье, который «Рад, что моя жизнь сложилась достаточно горько», Валерий Золотухин, знавший, что «К сентябрю меня уже не будет», Андрей Вознесенский, не хотевший «Хранить невинность в борделе», Белла Ахмадулина, создавшая «Стихотворения чудный театр», Евгений Евтушенко с загадочным «Кик-ин-де-Кёк», Израиль Меттер, Натан Эйдельман, Алексей Герман «В трех застольях», Юрий Норштейн, убежденный, что «Я не рифмуюсь с нашим временем», Сергей Юрский и его «Чистый звук», Евгений Рейн с «Воровскими историями» — из одних названий явствует, какой сложный пасьянс пришлось раскладывать автору. Дружба без амикошонства, дистанция без самоуничижения, остроумие без натуги заражают таким интересом, что и в свое окружение вглядываешься с другим вниманием. В хороших мемуарах, писал Довлатов, всегда есть второй сюжет (кроме собственно жизни автора). В современных им часто оказывается реакция на развал режима и смену представлений о важном и неважном. Сокровенные и откровенные письма Довлатова из многолетней переписки со Скульской подтвердили мое отчетливое переживание от чтения его прозы: осознание незначительности любого опыта. Довлатов умно, насмешливо, доходчиво объясняет, что история, казавшаяся сокрушительной, вскоре не только перестанет тревожить, но, возможно, обернется в твою пользу. Эти впервые изданные письма пронизаны литературой и абсурдом так, что в каждом видишь мерцание его прозы. Об обыденном абсурде мы (трудно удержаться от воспоминаний) говорили с Довлатовым, встретившись в Америке в 1989 году. Мне поручили договориться с ним об издании его первой книги в издательстве «Советский писатель», где я тогда работала. Условились по телефону, и я с друзьями приехала из Вашингтона в Нью-Йорк. Ехали мы на свадьбу, машина была забита нарядами и подарками. Довлатов пришел на встречу с Петром Вайлем, который поначалу и оживлял беседу. Довлатов был мрачен и неразговорчив, но по мере движения положение исправлялось, и вот он уже с любопытством вникал в нашу перестроечную жизнь, переливавшуюся всеми гранями абсурда. Мы провели упоительный день, Петр с Сергеем пошли провожать нас до машины. Подойдя к ней, увидели, что багажник вскрыт. Приготовились считать утраты, но огорчение быстро сменилось изумлением, когда выяснилось, Нужно время что пропала одна-единственная вещь: книга Леонида Баткина «Итальянское Возрождение в поисках индивидуальности». Довлатов был в восторге: «Абсурдна не советская, а любая жизнь!» Сергей Довлатов, один из самых известных героев книги, сказал о самом недооцененном из них: «Так пишет гений». Речь шла о рецензии Самуила Лурье, напечатанной в начале 70-х в журнале «Аврора». Впрочем, как уверяет Скульская, это понимали все, кто внимательно читал книги этого уникального знатока литературы: «О каждом из своих героев Лурье создал повесть или роман, умещающийся порой в пять-шесть страниц. Стремительность таланта сжимала « Для чего пишутся мемуары Дружба без амикошонства, дистанция без самоуничижения, остроумие без натуги заражают таким интересом, что и в свое окружение вглядываешься с другим вниманием РИА Новости « сюжет до фабулы. Лурье легко соединял биографию и творчество, не считая, что они состоят из разного материала. Он видел то, что ускользало от других». Лурье жил так, как того требовал его талант. Он говорил, что никогда не был, как считали, борцом сопротивления. Он просто пытался сыграть — мы все играем какието роли — роль порядочного человека. Он написал больше дюжины книг, стремясь найти в мировой литературе художника, который бы ни разу в жизни от этой роли не отступил. Это никогда не было морализаторством: «Самуил Лурье всегда говорил с гениями как бог на душу положит. Гении для него — не начальство, не высшая инстанция, не значительное лицо, но достойные собеседники и не прощают лакейства». В одном из своих прощальных писем Скульской (Лурье умер от рака в 2015 году) он посетовал, что настоящей встречи с читателями у него не получилось. Очень надеюсь, что признательно-печальный рассказ Скульской многих заразит желанием вчитаться в прозу этого тончайшего стилиста и остроумца. Представляю, как мемуаристке были важны его слова на ее поэтическом сборнике: «Остроумие и воображение — дары божественные. Мы обычно обращаемся со словами, как с пчелами: одомашниваем ради мёда — а Елена Скульская как будто дрессирует рой диких ос. Они мечутся по воздуху, послушно рисуя в нем отчаянные фигуры смысла». Да, признаки отчаяния возникают от мысли, что почти все герои книги умерли, а их ниша в культуре трагически пустует. Тем более существенно, что яркие отблески их таланта осветили не только жизнь мемуаристки, но и книгу ее воспоминаний. Ольга ТИМОФЕЕВА, «Новая»
«Новая газета» пятница. №39 13. 04. 2018 23 Не плачь, Италия! Reuters Что же ты наделал, маленький судья Оливер? Не так должен Буффон уходить из футбола Б уффон был страшен. Страшно было его абсолютно серьезное, сосредоточенное и при этом открытое лицо, на котором так легко читать чувства. Он был страшен не тем, что был в ярости или грозил. Ничего подобного. Страшно было видеть огромного вратаря и достойного мужчину в момент, когда он шел к судье, вздымая руки в салатовых перчатках, чтобы сказать о постигшей его ужасной несправедливости. Но сказать ничего было нельзя. Рука маленького судьи тут же потянулась в задний карман шортов и извлекла красную карточку. Бац! Он сунул ее Буффону в лицо. Бац! Вон с поля. Бац! Ты удален, Джанлуиджи. Бац! Уходи отсюда, ты тут не нужен! Бац! И говорить с тобой не о чем. Салатовые перчатки, красная карточка, синее небо, зеленое поле и Италия за спиной… Прекрасная Италия, bella Italia, за что же они так с тобой? Вратарь еще чтото пытался сказать, еще договаривал свои слова, еще старался сохранить достоинство капитана и человека. А потом с застывшим лицом широким шагом ушел с поля. Что же ты наделал, маленький судья Оливер? Дал пенальти в ворота «Ювентуса», даже не на последней минуте, а на последней секунде. Не было там явного, бесспорного пенальти, когда остается только развести руками и сказать: ну, был! ну, бейте! А тут Бенатиа атаковал Васкеса сбоку, выбил у него мяч, и Васкес упал. Не было ни грубой атаки сзади, ни подката, отрывающего ноги, ни удара по щиколоткам, срубающего, как удар поленом, не было ничего, кроме аккуратной и даже бережной игры защитника, который ростом и весом превосходит нападающего. И маленький Васкес под давлением этой массы упал. Где тут пенальти? В этой игре «Ювентус» был лучше «Реала». «Реал» владел мячом, а «Ювентус» игрой. Желтые майки двигались лучше, обволакивали поле, быстро перетекали из обороны в атаку, собирались в местах опасности, как умные молекулы, закрывающие брешь. Звезды «Реала» поблекли в сиянии желтых маек. Иско, который в иных играх обыгрывает по пять человек подряд, вдруг превратился в ординарного, ничем не примечательного полузащитника. Роналду падал и жаловался на нелегкую судьбу, драматически вздымая руки. И с железной неумолимостью, как удары судьбы, падал мяч в ворота «Реала» — первый раз, второй, третий. На чужом поле, в окружении испанских болельщиков, на Сантьяго Бернабеу, в цитадели великого «Реала», «Ювентус» на наших глазах совершил невозможное — отыграл три гола. Была ночь. И уже сияло и дрожало над футбольным полем ощущение чуда. Но маленький судья Оливер убил чудо. Кьеллини стоял напротив судьи с искаженным лицом и тоже пытался что-то объяснить ему. Лицо его, и без того не сильно гармоничное, и вовсе перекосилось. Нос Через мгновенье легендарный вратарь получит красную карточку съехал к губам. Можно было бы сказать, что Кьеллини плачет. Ну как, какие слова он должен был найти, чтобы сказать судье, что так нельзя, что люди не поступают так с людьми? Кьеллини — жесткий, костистый, словно вырубленный топором из цельного куска дерева защитник, который так долго играет, занимая позицию перед Буффоном, что стал ему как брат. Как слаженно и сильно играли эти двое в невероятной игре! Какой мяч во втором тайме отбил Кьеллини головой, спасая ворота! Он отправил мяч над верхней штангой собственных ворот, рискуя и спасая. Какие мячи тащил Буффон, спасая! Как тяжело он упал, вытянувшись всем телом, в тот момент, когда мяч после рикошета изменил направление и летел точно в нижний угол. Мощное тело вратаря рухнуло на траву, и последним, отчаянным движением он выбросил руку и успел подставить салатовую перчатку под мяч. Buffon, amore mio, sei bellissimо! Роналду, забивший сменщику Буффона, поляку Войчеху Щченсны, злосчастный пенальти на последней секунде матча, сорвал майку и бегал у трибун, демонстрируя свой накачанный, идеально расчерченный дольками мускулов торс. Чо ты бегал, Криш? Нельзя плясать на могиле, даже если выиграл. Нельзя сиять рекламной улыбкой красавца, когда рядом стоит Кьеллини со съехавшим от горя в сторону губ носом, когда Буффон в черной форме широким шагом уходит прочь, а Игуаин, застыв в одиночестве, смотрит на все это с выражением философа, познавшего низость судьбы и человеческой натуры. Правда, после матча под трибунами Роналду обнял и поцеловал Буффона. Спасибо ему за это. Буффон уходит. Италия не едет на чемпионат мира, Буффон не едет на чемпионат мира, но у него еще был шанс завершить свой путь вратаря, сыграв в финале Лиги чемпионов. Он надеялся и хотел этого. После поражения 0:3 в домашнем матче никто не верил, что это возможно, верили только тренер Аллегри, вратарь Буффон и «Ювентус». Но судья выгнал его с поля, EPA выгнал с поля человека, о жизни и достоинстве которого всем известно. Не так должен Буффон уходить из футбола. Сорокалетний итальянец, тридцать лет своей жизни на радость итальянцам и не итальянцам стоящий в воротах, должен уходить в теплом сиянии любви, а не в безжалостном свете красной карточки, поднятой холодным человеком. И если после игры корректный, вежливый, добрый, щедрый Буффон сказал о судье Оливере, что вместо сердца у него мусорный бак, то его можно понять. Буффон никогда в своей жизни не говорил о людях так. Ни разу за всю свою карьеру. Никогда и ни разу. Был пенальти, не было пенальти, в любом случае судья оскорбил Буффона своей красной карточкой, унизил итальянца в его человеческом достоинстве. Caro Buffon, siamo con voi! Это была неделя испано-итальянской битвы, когда в ответных матчах Лиги чемпионов с «Барселоной» и «Реалом» встречались «Рома» и «Ювентус». Итальянцы, проигравшие первые матчи 1:4 и 0:3, были обречены в глазах знатоков и ценителей футбола. Такое не отыгрывается. Не отыгрывается еще и потому, что «Барселона», лучший клуб мира, в отличной форме, а королевский «Реал» могуч и велик всегда. Как обыграть «Барселону», когда у нее в составе Месси, Суарес, Иньеста, Пике, тер Штеген, — трудно понять. Вообще невозможно понять, как убить «Барселону» со счетом 3:0. «Рома» сделала это. И «Ювентус» сделал это против «Реала». Две команды, оказавшиеся в безнадежной ситуации, показали силу и достоинство итальянского футбола. И его класс. Но не только это. Они расширили понятие возможного. Это очень важно. Это имеет общечеловеческое значение. В очередной раз нашлись люди, которые своей волей и своим мастерством раздвинули пределы доступного для человека и изменили понятия у нас в мозгах. Это было коллективное усилие итальянского футбола и его великое свершение. Grazie, Italia. Алексей ПОЛИКОВСКИЙ, обозреватель «Новой»
Page 1 and 2: понедельник среда
Page 3 and 4: «Новая газета» пят
Page 5 and 6: Жертва химической
Page 15 and 16: Хищник нападает со
Page 17 and 18: Русфонд. Жизнь прод
Page 19 and 20: Папа Евгений с сыно
Page 21: «Новая газета» пят

«Новая газета» №39 (пятница) от 13.04.2018

Create successful ePaper yourself

Delete template?

Save as template?