скачать

Москва
2011

Писаревский Григорий Григорьевич

Ïèñàðåâñêèé Ãðèãîðèé Ãðèãîðüåâè÷
Èçáðàííûå ïðîèçâåäåíèÿ ïî èñòîðèè
èíîñòðàííîé êîëîíèçàöèè â Ðîññèè

УДК 94(=112.2)(47).084.8(082)
ББК 63.3(2)622я43
П34
П34
Писаревский Г.Г. Избранные произведения по истории иностранной
колонизации в России / Подготовка текста, составление, редактирование,
комментарии И.В. Черказьяновой. – М.: МСНК, 2011. – 224 с., порт.
ISBN 978-5-98355-084-1
В сборник вошли ранние работы российского историка Григория Григорьевича Писаревского,
посвященные истории взаимоотношений России и Германии и проблемам иностранной
колонизации XVIII в. Публикуемые статьи позже вошли в основные работы Писаревского
«Из истории иностранной колонизации в России», «Внутренний распорядок в колониях Поволжья
при Екатерине II», «Хозяйство и формы землевладения в колониях Поволжья в XVIII и
первой четверти XIX века», «Переселение прусских меннонитов в Россию». Издание рассчитано
на историков и широкий круг читателей, интересующихся прошлым российских немцев
УДК 94(=112.2)(47).084.8(082)
ББК 63.3(2)622я43
Издание осуществленно при финансовой поддержке
Министерства регионального развития Российской Федерации.
Под редакцией Черказьяновой Ирины Васильевны
Корректор Лищинская Марина
Макет Франк Анастасии
Верстка: Иксти Эдгар, Мартынов Виктор
Обложка Смирновой Антонины
ISBN 978-5-98355-084-1
© И.В. Черказьянова, сост., ред.,
комментарии, 2011
© АОО «Международный союз
немецкой культуры», 2011
© Министерство регионального
развития Российской Федерации, 2011
© ЗАО «МСНК-пресс», 2011

Содержание
От составителя . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 6
Из истории сношений России с Германией
в начале XVI века . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 13
Очерки по истории иностранной колонизации в России
в XVIII в. (по неизданным архивным документам) . . . . . . . . . . . . 35
Вопрос о колонизации в царствование
Елизаветы Петровны . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 36
Вызов иностранных колонистов в Россию
в царствование императрицы Екатерины II . . . . . . . . . . . . . . . . . . 61
Переселение шведов с острова Даго
в Новороссийский край (по документам
Государственного архива) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 84
Вызов колонистов Южной Европы и бунт корсиканцев . . . . . . 90
Вызов в Россию колонистов из Данцига . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 124
Вызов меннонитов в Россию . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 155
5
Содержание
К истории иезуитов в России (вероисповедный вопрос
в немецких колониях Поволжья сто лет тому назад) . . . . . . . . 207
Иностранные колонисты греко-российского
исповедания в Поволжье . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 219

От составителя
Писаревский Григорий Григорьевич
6
Григорий Григорьевич Писаревский вошел в отечественную
историографию как автор книги «Из истории иностранной колонизации
в России XVIII в.», увидевшей свет в 1909 г. и сохраняющей
свою актуальность до настоящего времени. Книга стала классической
работой по истории переселения иностранных колонистов в
Россию в XVIII в., без ссылки на которую не обходится ни один современный
исследователь, занимающийся проблемами российских
немцев. До последнего времени не было не то, что научной биографии
этого человека, не было даже точных сведений о его жизни,
ошибочна была дата его смерти (1914). 1 Считалось, что автором
книги был профессор Варшавского университета. Действительно,
Писаревский был профессором в Варшаве, но им он стал уже после
издания книги, основной же свой труд он создал, будучи скромным
преподавателем московских гимназий. 2
Григорий Писаревский родился 7 октября 1868 г. в Пошехонье
в семье Григория Ивановича Писаревского, священнослужителя,
смотрителя Пошехонского духовного училища. Мать Ольга Михайловна
Богородская, уроженка Владимирской губернии, тоже происходила
из духовного звания. Григорий был младшим ребенком
и после окончания духовного училища в родном городе ему, как
сыну священника, была прямая дорога в Ярославскую духовную
1
Справочник «Личные архивные фонды в государственных хранилищах СССР»
(1962) и его электронный аналог в Интернете сообщают, что Писаревский
скончался в 1914 г., но о самом исследователе не приводится каких-либо
биографических сведений.
2
В настоящее время ведется работа над развернутой научной биографией
Г.Г. Писаревского. Предварительные материалы были опубликованы нами, см.:
Писаревский Григорий Григорьевич: известные работы неизвестного историка
// Российские немцы: Науч.-информ. бюл. – М., 2007. – № 2. – С. 16–18; Работы
Г.Г. Писаревского о колонизации в контексте отечественной историографии
конца XIX – начала XX века // Вопросы германской истории: Немцы Украины и
России в конфликтах и компромиссах XIX–ХХ вв.: Материалы междунар. науч.
конф. Днепропетровск, 24–27 сент. 2007 г. / Отв. ред. С.И. Бобылева. – Днепропетровск:
Пороги, 2007. – С. 266–287. Некоторые ранее опубликованные
факты уже уточнены и появятся в печати в исправленном виде.

семинарию. В 1888 г. Григорий поступил и в 1892 г. окончил со степенью
кандидата историко-филологический факультет Варшавского
университета. Весной 1896 г. здесь же выдержал устный экзамен на
степень магистра русской истории.
1 июля 1892 г. выпускник университета был принят на государственную
службу в Строгановское центральное училище технического
рисования Министерства финансов, основанное в 1825 г.
для подготовки художников для промышленности, и поэтому
перебирается из Варшавы в Москву. С 1899 г. преподает историю
и географию в московских учебных заведениях, сначала во 2-й
женской гимназии и Александровском коммерческом училище, а
в 1903–1909 гг. работает попеременно во 2-й и 1-й женских гимназиях.
В это время он кропотливо вел исследования в архивах и
библиотеках Москвы и Петербурга для подготовки будущей книги
«Из истории иностранной колонизации», активно публиковал серию
очерков, позже вошедших в книгу в качестве самостоятельных
разделов.
Учителем, наставником и другом Григория Писаревского на многие
годы стал историк и филолог Дмитрий Владимирович Цветаев
(1852–1920), профессор Варшавского университета, директор Московского
коммерческого училища (1909), управляющий Архивом
Министерства юстиции (c 1911), один из организаторов и почетный
член Московского археологического института, младший брат Федора
и Ивана Владимировича Цветаевых. Научные интересы Цветаева
по русской истории концентрировались главным образом на
«немецком» вопросе в России. Он исследовал жизнь и деятельность
представителей протестантского и католического вероисповеданий,
отношения русских к этим людям, к западноевропейской культуре
и образованности. Под влиянием Цветаева сформировались
научные взгляды Писаревского. Их научные и дружеские отношения
сохранились и в последующие годы, когда оба оставили Варшаву и
жили в Москве.
Дальнейшее становление Писаревского как историка шло под
мощным влиянием московской исторической школы, лидером которой
был В.О. Ключевский. Среди историков, с которыми он сблизился
в московский период жизни, были С.А. Белокуров, В.П. Вульфиус,
М.П. Довнар-Запольский, А.А. Кизеветтер, П.А. Шафранов. Давние
товарищеские отношения связывали Писаревского с профессором
Московского университета М.К. Любавским.
7
От составителя

Писаревский Григорий Григорьевич
8
В начале 1909 г. монография по истории иностранной колонизации
была готова и подана в Казанский университет на соискание
ученой степени магистра русской истории. Защита прошла 5 апреля
на открытом заседании историко-филологического факультета.
Отзыв на диссертацию составил заслуженный ординарный профессор
Казанского университета, крупный специалист по истории
колонизации Д.А. Корсаков. Факультет признал защиту диссертации
«удовлетворительной» и присудил Писаревскому степень магистра.
На заседании 4 мая 1909 г. совет университета утвердил решение
факультета.
В 1909 г., накануне защиты диссертации, Писаревский стал лауреатом
17-го конкурса на соискание премии им. Г.Ф. Карпова, который
регулярно проводило Общество истории и древностей Российских
при Московском университете. По условиям конкурса награждались
работы по русской истории, основанные на первоисточниках, поэтому
книга Писаревского вполне соответствовала этому требованию.
25 сентября 1910 г. книга удостоилась почетного отзыва императорской
Академии наук при присуждении Уваровской премии («Награды
графа Уварова») по отечественной истории. Рецензировал работу
А.А. Кизеветтер, специалист по русской истории XVIII в.
2 августа 1910 г. Писаревский стал экстраординарным профессором
в Варшаве, и вновь вернулся в Польшу, а начиная с 21 июля
1914 г. исполнял обязанности ординарного профессора русской
истории, одновременно читал лекции на Высших женских курсах.
Во время работы в Варшаве Писаревский продолжал активно сотрудничать
с Московским археологическим институтом, участвовал
в подготовке и работе археологических съездов.
Первая мировая война резко изменила привычный ход событий.
Из-за приближения фронта Варшавский университет эвакуировался
в июне 1915 г., сначала в Москву, а вскоре – в Ростов-на-Дону. В
первой половине 1920-х годов Писаревский работал профессором
Смоленского университета, а в 1926 г. снова меняет место работы –
он приглашен читать лекции в Баку. С 1 марта 1926 г. Писаревский
занимает место профессора кафедры истории народов СССР Азербайджанского
университета. Кроме преподавания в университете
Писаревский работал в Институте истории Азербайджанского филиала
Академии наук СССР.
В 1944 г. Высшая аттестационная комиссия присудила ему
ученую степень доктора исторических наук без представления

диссертации. В том же году правительство Азербайджанской ССР, в
связи с 75-летием со дня рождения и 50-летием научной деятельности,
присваивает ему звание заслуженного деятеля науки Азербайджанской
ССР.
Григорий Григорьевич Писаревский скончался в 1952 г. в Баку.
* * *
Г.Г. Писаревский был первым профессиональным историком, обратившимся
к проблемам немецкой колонизации России. Его перу
принадлежит серия статей и монографий о российских немцахколонистах,
изданных в 1901–1917 гг.
Самая первая публикация «К истории сношений России с Германией
в начале XVI в.» (1895) раскрывает эпизод о посольстве императора
Максимилиана I к царю Василию Ивановичу в 1514 году. Она
была подготовлена в марте 1894 г. и напечатана в 1895 г., сначала
в виде статьи, а вскоре как отдельное издание. Это была предтеча
последующего увлечения исследователя историей XVIII века. К
столь раннему периоду истории Писаревский больше не обращался,
хронологические рамки всех последующих работ не выходили за
границы XVIII – первой трети XIX в.
В январе 1898 г. в журнале «Русский вестник» появился первый
очерк о колонистах «Вопрос о колонизации в царствование Елисаветы
Петровны», ставший одной из глав будущей диссертации и книги
«Из истории иностранной колонизации». Затем печатались новые
подготовительные материалы: «Вызов иностранных колонистов в
Россию в царствование императрицы Екатерины II» (1898), «Переселение
шведов с острова Даго в Новороссийский край» (1899), «Вызов
колонистов из Южной Европы и бунт корсиканцев» (1901), «Вызов в
Россию колонистов из Данцига» (1902) и другие. Анализ этих очерков
свидетельствует о целенаправленной работе автора над диссертацией,
каждый из очерков практически без изменений стал одной из
глав диссертационной работы, а в книге они размещены в той же
последовательности, в какой издавались.
Увлечение Писаревского проблемами колонизации российских
окраин, в центре которой стоит поселение выходцев из Германии
в Россию, сформировалось, как уже отмечалось, под влиянием его
научного руководителя Д.В. Цветаева, с одной стороны, и любовью
к истории России XVIII века, екатерининскому периоду, с другой.
Если в первой книге история российских немцев не была главной
9
От составителя

Писаревский Григорий Григорьевич
10
– автор обращается к проблеме иммиграции иностранцев в Россию
в XVIII веке в целом, и рассматривает ее как часть европейских миграционных
процессов, то в следующих работах на первый план выступает
история немцев Поволжья и меннонитов.
Работы Писаревского по истории иностранной колонизации четко
вписываются в историографический контекст своего времени.
Последняя четверть XIX – начало ХХ века являют такой научный
феномен в отечественной историографии как взрыв в исследовании
проблем колонизации российских территорий. Буржуазные реформы
в стране, активизация переселенческого движения – все это
заставляло обратиться к истории колонизации, необходимо было
осмыслить мировой и отечественный опыт в освоении пространств.
В это время в России публикуются одна за другой работы, посвященные
колонизационным проблемам. Это работы Г.И. Перетятковича,
П.А. Шафранова, А.А. Жилинского, С.М. Середонина и многих других.
Важный вклад в исследование колонизации Украины внес профессор
Харьковского университета Д.И. Багалей.
История выхода в свет главной книги Писаревского «Из истории
иностранной колонизации» тесно связана с Археологическим институтом
в Москве, который открылся в 1907 г. Целью этого учебного
заведения была подготовка специалистов для музеев, архивов и
библиотек. 10 сентября 1908 г. совет института принял постановление
о публикации работы. Месяц спустя, 7 октября Писаревский
пишет введение к уже готовой рукописи, а в начале 1909 г. книга
была издана как пятый том «Записок Московского археологического
института».
После исследования А.А. Клауса «Наши колонии» 3 почти сорок лет
в России не появлялось достойных работ о немцах-колонистах. Разумеется,
писали, и писали разные люди, но профессионально, с привлечением
архивных материалов, в России проблемами немецкой
колонизации не занимались. В лучшем случае авторы использовали
«Полное собрание законов Российской империи» и пересказывали
его. Другие делились впечатлениями от посещения колоний или давали
статистические сведения, приводили описание колоний.
В годы Первой мировой войны Писаревский опубликовал несколько
новых работ о российских немцах, в том числе книги
3
Клаус А. Наши колонии: Опыт и материалы по истории и статистике иностранной
колонизации. – СПб., 1869.

«Внутренний распорядок в колониях Поволжья при Екатерине II»,
«Хозяйство и формы землевладения в колониях Поволжья в XVIII и
первой четверти XIX века», «Переселение прусских меннонитов в
Россию».
В советский период историк уже не обращался к теме немцевколонистов.
В 1920–30-е годы им опубликованы статьи по истории
Польши и Германии, во время Великой Отечественной войны – несколько
научно-популярных работ на военно-патриотические темы,
в том числе о М.И. Кутузове. Последние известные нам работы были
посвящены вопросам крестьянского движения в Азербайджане в
начале ХХ в.
* * *
Работы Г.Г. Писаревского никогда прежде не переиздавались, хотя
в интернете можно найти электронную версию книги «Из истории
иностранной колонизации». Поэтому настоящее издание следует
расценивать как первый опыт републикации ранних работ Писаревского.
Впервые представлен и портрет Г.Г. Писаревского, выявленный
в отделе рукописей Российской государственной библиотеки в
личном фонде Писаревского. Ведь до настоящего времени внешний
вид автора не был известен.
В настоящем сборнике помещены ранние работы Г.Г. Писаревского
за 1895–1916 годы, которые предопределили его дальнейшие
научные интересы или со временем вошли в его книги. Публикуемый
цикл очерков Писаревского начинается самой первой его статьей
«Из истории сношений России с Германией в начале XVI века», подготовленной
им во время работы в Строгановском училище. С 1898 г.
на страницах отечественных журналов «Русский вестник» и «Русская
мысль» начинают выходить один за другим очерки по истории иностранной
колонизации, которые составляют основную часть настоящего
издания.
При работе с исходными текстами наши вмешательства в авторский
текст были минимальными: старая орфография изменена на
современную, но в цитатах более ранних документов сохранено
старое написание, исправлены явные опечатки, дополнены знаки
препинания. При цитировании архивных документов Писаревский
иногда вставлял в круглых скобках свои добавления, в этих
случаях мы сохраняли тексты в скобках, но ставили свою пометку
«– авт.». Существенная работа была проделана нами по уточнению
11
От составителя

Писаревский Григорий Григорьевич
12
подстрочных ссылок. Там, где это было возможно, они раскрыты,
уточнены и оформлены в соответствии с современными требованиями
для справочного аппарата. Авторские сноски имеют сквозную
нумерацию, примечания составителя отмечены звездочкой
или даны в конце статьи в виде комментария. Сохранены авторские
заголовки статей и все выделения курсивом. Переводы с иностранных
языков сделаны преподавателями Санкт-Петербургского
государственного университета: с немецкого и латинского языков
– кандидатом филологических наук, доцентом Михаилом Витальевичем
Корышевым, с французского – доктором филологических наук,
профессором Екатериной Павловной Ивановой. Выражаем им глубокую
признательность за оказанную помощь.
Санкт-Петербург,
сентябрь 2011 г.

ÈÇ ÈÑÒÎÐÈÈ ÑÍÎØÅÍÈÉ
ÐÎÑÑÈÈ Ñ ÃÅÐÌÀÍÈÅÉ
 ÍÀ×ÀËÅ XVI ÂÅÊÀ

ИЗ ИСТОРИИ СНОШЕНИЙ РОССИИ
С ГЕРМАНИЕЙ В НАЧАЛЕ XVI ВЕКА
Писаревский Григорий Григорьевич
14
В 1870 году в «Журнале Министерства народного просвещения»
появилась статья покойного профессора С.-Петербургского университета
В.В. Бауэра «Сношения России с германскими императорами в
конце XV и начале XVI столетий. 1 В основу своей статьи автор положил
отечественное издание «Памятники дипломатических сношений древней
России с державами иностранными», комментируя, разъясняя и
дополняя его данные иностранными изданиями вроде «Acta Tomiciana»,
«Fontes rerum Austriacarum», «Archiw für Kunde Oesterreichicher
Geschichts-Quellen» и проч. Но так как в 1-м томе нашего дипломатического
сборника есть значительный пробел, образовавшийся вследствие
утраты австрийских посольских дел за 1510–1515 гг., то профессор
Бауэр заявил о невозможности выяснить отношения императоров
с Россией за этот период времени по недостатку материалов. Между
тем еще в 1863 году в «Sitzungsberichte der kaiserlichen Akademie der
Wissenschaften» (Philosophisch-Historische Classe, Band XLIII, Heft II, Juli)
были обнародованы Иосифом Фидлером извлеченные из Венского
архива документы о сношениях императоров с Россией за 1513–1515
(и отчасти последующие) годы. Документы эти представляют значительный
интерес не только потому, что не сохранилось вовсе соответствующих
русских материалов, но и по самому своему содержанию, так как
относятся к тому историческому моменту, когда в отношениях между
Россией и империей произошел кризис. На основании этих документов
и приложенной к ним статьи их издателя (Фидлера) «Die Allianz zwischen
Kaiser Maximilian I und Vasilij Ivanovič Grossfürsten von Russland, von dem
Jahre 1514» нами и составлен предлагаемый ниже очерк.
С конца XIII столетия характер политики германских императоров
изменяется коренным образом. До этого времени императоры
германские, принадлежавшие к династиям Саксонской, Франконской
и Швабской (Гогенштауфены), ставя на первом плане общие
интересы Германии, стремились к возвеличению императорского
достоинства, к обузданию папских притязаний, подавлению власти
князей и государственному объединению всех немецких земель.
1
ЖМНП. – 1870. – № 3, март. – С. 55–93.

Теперь же, с появлением на императорском престоле династий Люксембургской
и Габсбургской, руководящей нитью императорской
политики становится преследование частных династических интересов
императорского дома, и самый императорский титул является
лишь орудием для достижения этих последних. В особенности это
можно сказать о династии Габсбургов, самым типичным представителем
которой в этом направлении является Максимилиан I. Он
доставил своему дому необыкновенное могущество, соединив под
его властью массу самых разнообразных земель посредством тонко
обдуманной политики выгодных браков, о которой составилось известное
латинское изречение: «Bella gerant alii, tu, felix Austria, nube,
nam quae Mars allis, dat tibi regna Venus». Впрочем, для заключения
выгодных браков Максимилиану приходилось пускать в ход самые
разнообразные средства, не исключая и оружия. Особенно много
хлопот наделала ему подготовка брака между своим внуком Фердинандом
и принцессой Анной, наследницей корон венгерской и чешской.
Для достижения этой цели императору, между прочим, пришлось
войти в деятельные сношения с московским государством,
один из моментов которых мы и намерены представить ниже.
Несмотря на явное неудовольствие национальной антигабсбургской
партии в Венгрии, долголетние притязания Фридриха III и
Максимилиана I на наследование венгерского королевства по Пресбургскому
миру 1491 года (7 ноября) были признаны незаконными со
стороны короля Владислава и санкционированы высшими сановниками
королевства, а в 1506 и 1507 гг. подкреплены заключением брачных
договоров между детьми Владислава и внуками Максимилиана. Но
около 1511 г. национальная аристократическая партия в Венгрии значительно
усилилась и стала явно действовать в антигабсбургском духе,
стараясь устроить брак между дочерью Владислава Анной и одним
из сильнейших магнатов Венгрии Иоанном Заполья, чтоб тем самым
доставить последнему венгерский престол в случае смерти сына Владислава
– Людовика, хилого и болезненного ребенка. С целью найти
себе поддержку извне, эта партия устроила брак польского короля
Сигизмунда I с сестрой Иоанна Варварой и посредством этого брака
вовлекла в свои интересы Польшу, для которой и без того было крайне
невыгодно и даже опасно чрезмерное усиление Габсбургского дома. 2
15
Из истории сношений России с Германией в начале XVI векае
2
Бауэр В.В. Сношения России с германскими императорами // ЖМНП. – 1870.
– № 3, март. – С. 72–81.

Писаревский Григорий Григорьевич
16
Таким образом, Польша, связав свои интересы с интересами венгерских
патриотов, заняла явно враждебное положение по отношению к
императору, что не могло не возбудить в последнем серьезных опасений.
Чтобы заставить Польшу отказаться от поддержки национальных
стремлений венгров, император задумал составить против нее могущественную
коалицию из России, Дании, Саксонии, Бранденбурга и
Тевтонского ордена, рассчитывая одним видом столь могущественных
врагов склонить Польшу к уступчивости.
Для осуществления этого плана необходимо было, прежде всего,
склонить на свою сторону московского государя, исконного врага
Польши. С этой целью император отправил в Москву посольство в
лице своего советника Георга Шнитценпаумера фон Зоннег, капитана
(Hauptmann) Петау. Согласно данной ему (13 августа 1513 года)
инструкции Шнитценпаумер обязан был:
1. После приветствия и передачи верющей грамоты уверить великого
князя в братской любви к нему и дружбе императора;
2. Напомнить ему о том дружеском согласии и союзе, в каком
император находился с его отцом Иваном Васильевичем и затем с
ним, и которое он желает продолжить и на будущее время, а равно
выразить желание императора помогать ему во всем, что может
служить к пользе и благополучию его персоны и государства;
3. Во внимание к столь многим неприятностям, которые чинятся
великому князю со стороны польского короля, а равно в виду подобного
же образа действий и почти презрительного отношения
последнего к императору и империи, выразившегося в дерзостях
и намеренном притеснении столь важного для всего христианства
Тевтонского ордена, просить великого князя, чтоб он оценил намерения
императора.
Последние же, по смыслу инструкции, заключались в следующем.
Расположив великого князя в пользу императора, Шнитценпаумер
должен был склонить его к заключению коалиции против Польши
и к отправлению с этой целью особого посольства в Данию, куда
со своей стороны снарядили бы подобные посольства император
и его предполагаемые союзники, условившись предварительно с
великим князем и между собою относительно времени проектируемого
конгресса. 3
3
См. приложение: «Инструкция императора Максимилиана I своему послу
Георгу Шнитценпаумеру» и т.д.

В интересах императора было именно устройство коалиции, а
не заключение отдельного договора с Россией: во-первых, один
вид коалиции, без открытия военных действий, мог устрашить
Польшу и заставить ее отказаться от противодействия планам
императора в Венгрии; во-вторых, если б даже великий князь
московский, верный своему слову, немедленно по заключении
коалиционного договора и объявил войну Польше, то император,
под благовидным предлогом, всегда мог бы избавиться от оказания
помощи России в этой войне, предложив ей обратиться за
этим к прочим союзникам, менее угрожаемым со стороны внешних
врагов. Правда, император и ранее, при заключении отдельных
договоров с Россией, никогда не исполнял своих обязательств, 4 но
частое повторение подобных случаев могло надолго лишить его
столь полезного и верного союзника при столкновениях с Польшей,
каким был московский царь.
В 1514 году (в феврале месяце) Шнитценпаумер прибыл в Москву.
Продолжительные переговоры его с уполномоченными великого
князя закончились составлением проекта союзного договора, причем
Шниценпаумер, из усердия не по разуму, или просто сбитый
с толку ловкостью московских дипломатов, вручил последним
бумагу, в которой от имени императора обещал, что содержание
проекта от слова до слова будет изложено в особой грамоте, подтвержденной
крестным целованием со стороны императора, и что
эта грамота будет передана русским послам, которые вместе в ним
отправятся в Вену. 5 Между тем, по смыслу своей инструкции, Шнитценпаумер
должен был лишь подготовить почву для заключения в
будущем союза между великим князем, императором и прочими
союзниками и, следовательно, выдавая упомянутую бумагу, он превышал
свои полномочия. Но как бы то ни было, согласно данному
Шнитценпаумером обещанию, великий князь в том же 1514 году
(7 марта) вместе с ним отправил в Вену своих послов – Дмитрия
Ласкирева и дьяка Елизара Сукова для ратификации договора и
принятия договорной грамоты.
17
Из истории сношений России с Германией в начале XVI векае
4
См. вышеупомянутую статью проф. Бауэра «Сношения России с германскими
императорами».
5
Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными.
Т. 1: Памятники дипломатических сношений с Империей Римской
(с 1488 по 1594 г.). – СПб., 1851. – Стб. 1446.

Писаревский Григорий Григорьевич
18
Между тем, о пребывании Шнитценпаумера в Москве и его переговорах
с великим князем узнали в Польше и, сильно встревожившись,
сделали попытку расстроить союз императора с великим
князем. На сейме в Петрокове, в апреле 1514 года, было решено
посредством переговоров с императором покончить дело об отношениях
Польши к Тевтонскому ордену, которое Максимилиан выставлял
как причину своих враждебных действий против Польши.
С этой целью Сигизмунд I отправил к Максимилиану посольство
в лице Рафаила Лещинского, снабдив последнего четырьмя сороками
соболей для поднесения их императору в виде подарка. 6 Но
посольство это не имело успеха. Император даже не дал послу
личной аудиенции, а уклончиво и холодно отвечал ему чрез своих
уполномоченных, требуя отдачи спора между Польшей и орденом
на решение имперского сейма. Равным образом он решительно
отказывался освободить города Данциг и Ельбинг от подсудности
верховному имперскому суду (Reichskammergericht’y), о чем просил
король. 7 Тогда Сигизмунд обратился к посредничеству своего
брата Владислава Венгерского, который поспешил отправить
к императору, для примирения его с Сигизмундом, своего посла
Ренульта. Посольство это было принято Максимилианом очень любезно,
но не добилось удовлетворительных результатов: император
теперь предлагал лишь передать дело об отношениях Польши
к ордену на решение не имперского сейма, а третейского суда, составленного
из папы, императора, короля Владислава и германских
имперских чинов, под условием, что Сигизмунд заранее согласится
подчиниться тому решению, которое будет постановлено на суде
и что входящие в состав суда князья и нации гарантируют со своей
стороны соблюдение постановленного ими решения. При этом
император обещал склонять к принятию данного предложения
великого князя и гроссмейстера Тевтонского ордена. 8
По той настойчивости, с какой Сигизмунд старался теперь улучшить
свои отношения к Австрии, Максимилиан еще более уяснил
себе и оценил всю важность своего сближения с великим князем,
сближения, как он представлял его себе, не налагавшего пока
на Австрию никаких жертв, никаких определенных обязательств.
6
Acta Tomiciana. – T. III. – № CI, CXLII.
7
Ibidem. – № CLXXIV.
8
Ibidem. – № CLXX.

Тем обиднее было разочарование императора, когда с приездом
московских послов и Шнитценпаумера выяснилось, что сближение
с великим князем получило реальное выражение в виде
договорной грамоты с определенными условиями, благодаря
превышению Шнитценпаумером своих полномочий. Император
теперь был поставлен в затруднительное положение и не знал,
что предпринять: с одной стороны, ему не хотелось связывать
себя определенными обязательствами по отношению к великому
князю, с другой, – он считал для себя неудобным отвергнуть
заключенный Шнитценпаумером договор и тем вызвать неудовольствие
Московского государя, так как цель, ради которой была
предпринята вся эта дипломатическая кампания против Польши,
пока еще не была достигнута. Был созван императорский совет,
на котором венские дипломаты со столь свойственною им казуистическою
изворотливостью придумали компромисс: было постановлено,
что император, «чтобы не осрамить Шнитценпаумера
пред русскими и не заставить русское посольство возвратиться
домой, не исполнив дела», 9 письменно и с клятвой подтвердит
его обещания, но с существенной оговоркой: указав на причины,
по которым он не отказывается от выдачи обещанной Шнитценпаумером
договорной грамоты, император выговорит себе право
переменить ее впоследствии на другую, вполне тождественную
с первой, за исключением некоторых изменений в содержании
и форме. Во исполнение этого постановления, 4-го августа
1614 года в городе Гмундене, согласно проекту Шнитценпаyмера,
была приготовлена на пергаменте грамота, снабжена золотой
печатью, подтверждена крестным целованием со стороны императора
и передана русским послам, которые со своей стороны
передали императорскому правительству соответствующую русскую
грамоту. 10 После этого русское посольство отправилось в
обратный путь. 11
19
Из истории сношений России с Германией в начале XVI векае
9
Fiedler J. Die Allianz zwischen Kaiser Maximilian I und Vasilij Ivanovič Grossfürsten
von Russland, von dem Jahre 1514. – Wien, 1863. – С. 188, Приложение 7,
с. 262.
10
Ibidem.
11
Bместе с тем Шнитценпаумер был удален от императорского двора, получив
(28-го августа) место в Крайне с жалованьем в 100 рейнских флоринов. См.:
Fiedler J. Die Allianz. – Примечание, с. 189.

Писаревский Григорий Григорьевич
20
Между тем великий князь, полагаясь на заключенный Шнитценпаумером
договор, 8-го июня выступил в поход против Польши, а
29-го июля осадил Смоленск и в тот же день взял его, благодаря
удачному действию своей артиллерии. 12 Потеря Смоленска произвела
удручающее действие на Сигизмунда, который в это время
находился в Минске. 30-го июля он отправил к своему брату Владиславу
Венгерскому письмо, полное горьких жалоб на императора,
которого считал главным виновником своих несчастий. Сигизмунд
указывал на то, что император постоянно интригует в Риме против
Польши через своих послов и послов своих союзников – королей
испанского, английского и датского, и что ему же Польша обязана
своей войной и с Московским государством. В заключение король
просил брата выступить посредником между ним и императором и
уговорить последнего, по крайней мере, не преследовать Польши,
если уж он не желает помогать ей. 13
Исполняя просьбу брата, Владислав снова отправил к Максимилиану
посольство в лице Албрехта Ренделя, который должен был
выяснить последнему, что для Венгерского короля, как родного
брага Сигизмунда, далеко на безразличны такие или иные отношения
императора к Польше, указать на важное значение Польши и
Венгрии, как оплотов христианства против неверных и, наконец,
просить императора – изменить свои отношения к польскому королю
и примирить его с Московским государем. 14
Когда затем 1-го сентября прибыл в Офен доктор Куспиниан,
в качестве поверенного Максимилиана из года в год, начиная с
1510 года, совершавший поездки в Beнгрию для переговоров о
брачных договорах, Владислав, горько жалуясь на императора за
преследование им брата, дал понять Куспиниану, что без участия
Сигизмунда он не решится подтвердить их вновь. 25-го сентября
Куспиниан уехал к императору, а 26-го октября возвратился снова
в Офен и сообщил о согласии императора вступить в переговоры с
польским королем при участии Владислава.
Император не считал более нужным отказываться от примирения
с Польшей, тем более, что Сигизмунд, несмотря на блестящую
12
Соловьев С.М. Иcтopия Poccии с древнейших времен. – СПб.: Общественная
польза, 1893. – Кн. 1, т. 5. – С. 1608–1609.
13
Acta Tomiciana. – Т. III. – № CCXVI, с. 154–155.
14
Ibidem. – № CCXIX, с. 156–157.

победу над русскими, одержанную Константином Острожским при
Opше (8-го сентября) все-таки стремился к сближению с императором,
другими словами, – готов был отказаться от своей прежней
политики, порвать связь с партией Заполья и содействовать
осуществлению планов императора в Венгрии. 15 Таким образом,
при деятельном участии Владислава между Сигизмундом и Максимилианом
начались переговоры, которые, пережив несколько
фазисов, закончились в 1515 году (июль–август) Венским конгрессом,
подтвердившим и со стороны Сигизмунда прежние брачные
договоры между детьми Владислава и внуками Максимилиана. Но
еще осенью 1514 года, когда лишь только завязались вышеупомянутые
переговоры, Максимилиан счел уже возможным отправить
в Москву посольство в лице Якова Öслера и Морица Бургсталлера,
которые должны были переменить прежнюю договорную грамоту
на новую и вместе с тем предложить великому князю покончить
счеты с Польшей мирным путем посредством конгресса в Любеке. 16
Врученная этим послам грамота и по содержанию и по форме отличалась
от предыдущей грамоты, составленной при участии
Шнитценпаумера.
По договору, заключенному Шнитценпаумером, между императором
и великим князем устанавливался наступательный и оборонительный
союз против всех врагов вообще и против польского короля
в особенности; объявление войны предоставлялось произвольному
усмотрению того или другого союзника, причем самый факт открытия
военных действий одним из них уже ео ipso обязывал другого принимать
в них участие, коль скоро этот последний извещен был об этом
со стороны первого или другим путем получил соответствующее
известие. В грамоте же, отправленной с Öслером и Бургсталлером,
говорилось преимущественно касательно оборонительного союза
против всех врагов вообще и наступательного против польского
короля в частности, впрочем с оговоркой, уничтожавшей в сущности
все союзнические обязательства императора, а именно: предлагалось
прежде всего попытаться мирным путем склонять польского
короля к удовлетворению требований союзников и только в случае
21
Из истории сношений России с Германией в начале XVI векае
15
Forschungen zur Deutschen Geschichte. Bd. 7, Heft 3. Xaver Liske. Der Congress
zu Wien in Jahre 1515. Eine kritisch-historische Studie. – S. 478, 481. Fiedler J. Die
Allianz. – С. 203–205.
16
Acta Tomiciana. – Т. III. – № CDXXVI, с. 294.

Писаревский Григорий Григорьевич
22
его отказа от исполнения этих требований открыть военные действия;
последние должны открыться одновременно с двух сторон
весною 1515 года (в Егорьев день) и продолжаться все лето и зиму до
тех пор, пока притязания союзников не получат должного удовлетворения;
ни одна сторона без ведома и согласия другой не может
заключать мира или перемирия; после того как польский король
выполнит требования союзников, союзный договор остается в силе
по отношению к прочим врагам договаривающихся сторон. 17
Что же касается формы, то различие между первой и второй грамотой
сводится к следующему:
1. Первая грамота начиналась словами: «Nach Gottes Willen und
nach Unser Liebe» («По Божьей воле и по нашей любви»), между тем,
как вторая обычной в практике австрийской императорской канцелярии
вступительной формулой (forma tituli): «Wir Maximilian von gottes
genaden Erwelter Römischer Kayser Zu allentzeitten* merer des Reichs»
etc. Фидлер предполагает, 18 что Шпитценпаумер имел под руками более
древнюю русскую договорную грамоту (быть может, союзный договор,
заключенный Георгом фон Турн в 1490 г.), которой и пользовался
как образцом при составлении проекта союзного договора.
2. В немецком дубликате первой грамоты и в титуле и в самом
изложении неоднократно великий князь называется «von Gottes
Gnaden Kaiser und Herscher aller Rewssen** und Grossfürste», между
тем как во второй грамоте это наименование, как перевод слова
17
Fiedler J. Die Allianz. – Приложение 4: Freundschaftsbündniss zwischen dem
Grossfürsten Vasilji Ivanovič von Russland und Kaiser Maximilian I (оригинальная
русская грамота, сохранившаяся в Венском архиве; черновик этой грамоты, сохранившейся
в Московском Главном Архиве Министерства иностранных дел,
издан в «Собрании государственных грамот и договоров» (Т. 5, № 67, с. 66– 68);
в «Памятниках дипломатических сношений» (т. 1, с. 1503–1508) напечатан перевод
с немецкого оригинала, сделанный при Петре Великом; Приложение 5:
Umgefertigte Urkunde über das Freundschaftsbündniss zwischen Kaiser Maximilian
I und dem Grossfürsten Vasilji Ivanovič von Russland. – С. 247–250, 253–256.
* «Zu allentzeitten» – скорее всего, ошибочное написание XVI века, следует читать
«zu allen Zeiten». С точки зрения орфографии написание императорского
титула, если судить по другим документам, имеет варианты, например, «Wir
Maximilian von Gottes Gnaden erwöhlter Römischer Kayser, zu allen Zeiten Mehrer
des Reichs».
18
Ibidem. – С. 106.
** В тексте, вероятно, ошибка, следует читать «aller Russen» – «всех русских».

«царь», встречается только однажды в титуле, в изложении же, при
каждом упоминании имени великого князя, последний называется
только «grosser Herr aller Rewssen».
3. В первой грамоте заключительной и вместе с тем подтвердительной
формуле (Bekräftigunsclausel) предпослан титул обоих
государей в полном объеме, тогда как во второй он лишь кратко
обозначен в самой заключительной формуле.
4. В первой грамоте договаривающейся с великим князем стороною
является один император, во второй же грамоте в качестве
таковой стороны названы также империя и союзники.
5. Заключенный договаривающимися сторонами союз по второй
грамоте распространяется и на их потомство, о чем в первой
грамоте вовсе не упоминается.
6. Месту составления первой грамоты в первом ее печатном
издании, 19 хотя только вследствие неправильного чтения, придано
название «Brudenach», между тем как вторая грамота и согласное с
ней второе печатное издание первой дает чтeниe «Gmunden». 20 Но
так как во всей Германии не встречается ни одного города, местечка
или селения с именем «Brudenach», то эта ошибка дала многим ученым
повод отрицать подлинность самой грамоты, когда последняя
была обнародована Петром Великим для доказательства своих прав
на императорский титул. 21
Помимо измененной таким образом грамоты, Якову Öслеру и
Морицу Бургсталлеру была вручена для руководства особая инструкция,
до нас не дошедшая, касавшаяся, по мнению Фидлера,
трех пунктов: а) вышеупомянутой перемены грамот, b) предположенного
конгресса в Любеке и с) принятия в число союзников
новых членов. 22
13-го декабря 1514-го года послы были уже под Москвою. Не доезжая
до нее двух миль, они с большой пышностью были встречены
19
Сделанном в 1718 году по распоряжению Петра Великого для доказательства
прав его на императорский титул.
20
Fiedler J. Die Allianz. – C. 196–197; Приложение 4 и 5, с. 247–250, 253–256.
23
Из истории сношений России с Германией в начале XVI векае
21
Памятники дипломатических сношений. – Т. 2. – Стб. 1442–1444. В русском же
переводе, изданном Петром Великим одновременно с немецким оригиналом,
было напечатано: «Дано в нашем граде Гундене». См.: Памятники дипломатических
сношений. – Т. 1. – Стб. 1508.
22
Fiedler J. Die Allianz. – C. 189.

Писаревский Григорий Григорьевич
24
людьми великого князя, а 17-го декабря в первый раз приняты последним
в торжественной аудиенции, причем, если верить окончательному
донесению послов, им был оказан необыкновенный
почет. Во время приветственной речи послов великий князь сошел
со своего трона и слушал ее стоя, при каждом упоминании имени
императора делал поклон («gesсhlagen»), наконец, серьезно расспрашивал
о его здоровье и, получив благоприятный ответ, выразил
свою радость и благодарил Бога за эту милость. Однако ответ, данный
великим князем лично в следующей аудиенции на сделанные
послами предложения, касавшиеся трех вышеуказанных пунктов,
далеко не соответствовал той предупредительной любезности, какая
была оказана послам в первой аудиенции.
Великий князь решительно отказывался от перемены грамот, заметив
послам, что инициатором заключенного союза был сам император,
предложивший дружеское единение и братство, причем его
посол Шнитценпаумер передал бумагу, в которой были указаны статьи
и форма договорной грамоты; что он, со своей стороны, в угоду
императору, принял предложение, крестным целованием подтвердил
свои союзнические обязательства и до сих пор свято исполнял
их, равно как и на будущее время готов делать то же самое, жертвуя
для этого своим здоровьем, жизнью и отцовским наследием, в уверенности,
что его брат император сделает тоже самое.
На сделанное послами возражение, что Шнитценпаумер не имел
полномочия на заключение такого союза, великий князь выразил
свое удивление, мотивируя его тем, что Шнитценпаумер передал
ему как верющую грамоту, в которой император просил его (великого
князя) давать полную веру предложениям своего посла,
так равно и свою инструкцию, которая вполне согласовалась со
сделанными им предложениями; что проект договора был составлен
Шнитценпаумером, в котором с русской стороны не сделано
никаких изменений, что сам император, наконец, подтвердил заключенный
Шнитценпаумером договор, привесив золотую печать
(буллу) к грамоте, составленной согласно с проектом последнего,
и поцеловав крест в присутствии русских послов. Исходя из этих
соображений, великий князь заявил желание, чтоб старая договорная
грамота осталась в силе, выразив при этом свою непоколебимую
уверенность, что император докажет ему свою добрую
христианскую верность и доверие. При этом Василий Иванович дал
понять послам, что он уже давно мог бы добиться выгодного мира

с польским королем, чего он, тем не менее, не сделал по желанию
императора, но еще глубже погрузился в неприязненные действия
против Польши и притом со значительным для себя ущербом, от
которого, однако, с Божьею помощью он надеется освободиться в
короткое время.
Помимо этого разумного и исполненного достоинства ответа со
стороны великого князя, московское правительство при каждом удобном
случае напоминало послам о том, что данное Шнитценпаумером
от имени императора обещание – отправить в Иванов день (24-го
июня) 1514-го года императорские войска против Польши – не было
исполнено, хотя великий князь вполне рассчитывал на это.
Положение императорских послов было очень затруднительно:
возможность такого ответа со стороны великого князя не была
предусмотрена их инструкцией и потому они не знали, что возражать
на него. Наконец, по некотором размышлении, они дали
следующий ответ.
Известно, что поручение, данное Шнитценпаумеру, ограничивалось
приказанием разузнать, угоден и приятен ли будет великому
князю союз с императором, если последний его предложит. В случае
утвердительного решения этого вопроса Шнитценпаумер должен
был предложить великому князю отправить посольство к датскому
королю, куда император и его союзники снарядили бы также свои
посольства, чтобы там единодушно и соразмерно (с интересами и
силами договаривающихся сторон) заключить союз, – потому что,
если император желал войти в дружеский союз с великим князем,
то не меньшим его желанием было осуществить этот союз таким
способом, какой не был бы неприятен папе и христианским королям
и князьям. В виду несоблюдения этих условий, заповеданных и
честью и религией, легко исполнимых и совершенно безубыточных
для великого князя, император неодобрительно отнесся к поступку
Шнитценпаумера, хотя вообще он ничего не может возразить
против заключенного последним союза. Настоящие послы хорошо
знают, что верующие грамоты находятся в связи с инструкцией,
которая вместе с ними вручается послам, но им также известно
и то, что Шнитценпаумер не получил никакой другой инструкции,
помимо ими упомянутой. Очень возможно, что он в своем письменном
предложении пошел дальше, чем позволяли его полномочия
и предписывала инструкция, но в таком случае это – уже не
воля императора, но бумага превысившего свои полномочия посла.
25
Из истории сношений России с Германией в начале XVI векае

Писаревский Григорий Григорьевич
26
Впрочем, им отнюдь не безызвестно, что Шнитценпаумер проект
союзного договора не привез с собою от императорского двора, но
впервые списал его в Москве со старой договорной грамоты. Если
же император со своей стороны передал послам великого князя
соответствующую грамоту с золотой печатью, то это было сделано
с добрым намерением, чтоб не стали кричать, будто его величество
не хочет заключать союза, что могло бы укрепить польского короля
в его предприятии. Далее, это было предпринято в несомненной
уверенности и добром братском доверии к тому, что великий князь,
если нужды императора и положение дел потребуют этого, братски
снизойдет на его просьбу о перемене грамот, так как московское
правительство и в настоящем и в будущем может только выиграть
от такого образа действий.
Несмотря на всю ловкость этой отповеди послов, великий князь
неизменно отвечал одно, что император целовал крест в исполнении
первой, а не второй грамоты и, следовательно, невозможно
принять этой последней, тем более, что он сам лично желает оставаться
при первой и держаться за нее до конца жизни.
Вследствие решительного отказа со стороны великого князя,
вопрос о перемене грамот пришлось, таким образом, оставить
нерешенным.
Но оставалось решить еще два вопроса.
Относительно предположенного конгресса в Любеке великий
князь дал императору письменный ответ, 23 а чрез своих уполномоченных
сообщил послам ту точку зрения, с какой он смотрел на
это дело. Уполномоченные говорили: великий князь, равно как и
блаженной памяти его отец, много раз требовал от короны польской
возвращения своей отчины (западнорусских городов), но
всегда безуспешно, вследствие чего и решил наконец от слов и
переговоров перейти к делу. Желая оказать честь и сделать приятное
своему брату императору и вместе с тем выяснить прочим
князьям, прав он или не прав в своих отношениях к Польше, он
намерен отправить к императору посольство, которое сообщит ему,
каким образом Россия была вынуждена объявить войну Польше.
Равным образом, он хочет разъяснить это и на конгрессе в Любеке
устно и письменно, обстоятельным образом изложив факты того
великого вероломства и глубокого недоверия, которое постоянно
23
Документ этот, очевидно, не сохранился в Венском архиве.

приходилось испытывать со стороны польского правительства ему
и его покойному отцу, а также указав на те усилия, какие он делал
со своей стороны для устранения христианского кровопролития.
После того как он теперь видит, что ни письменные обязательства,
скрепленные печатью и крестным целованием, ни другие виды
христианского подтверждения верности для поляков не имеют никакого
значения, и сам он чрез свою доверчивость всегда терпит
один вред и убыток, – он не вложит своего меча в ножны до тех пор,
пока не добьется, что, наконец, перестанут обманывать его словами,
убивать его родственников и предоставлять христианскую кровь
произволу неверных. Поэтому он желает свое здоровье и свое имущество,
одним словом все, что дал ему Бог, без всяких дальнейших
переговоров приложить к достижению вышесказанного, причем
император может вполне на него положиться.
Таким образом, великий князь соглашался принять участие в
проектируемом императором конгрессе, но не для того, чтобы заключить
на нем мир с Польшей при помощи посредников, а затем
лишь, чтоб открыто пред всеми засвидетельствовать свою правоту
в столкновении с нею.
Относительно третьего пункта – принятия в число союзников
новых членов – великий князь объявил, что в угоду императору он
готов вступить в тесный союз на вечные времена или на определенный
срок с теми князьями, какие ему будут указаны, и какие сами
будут добиваться этого.
Таким образом, императорское посольство, в сущности, потерпело
в Москве полнейшую неудачу: оно поехало домой ни с чем,
не добившись никаких положительных результатов. 24 Великий князь
обнаружил в этом деле необыкновенный такт, непоколебимую твердость
в раз принятом решении и уменье замаскировать неприятные
чувства, возбужденные в нем двуличной политикой императора:
несмотря на очевидное недовольство предложениями послов, он
приказал проводить их с предупредительною любезностью и теми
же почестями, с какими они были приняты. 25
27
Из истории сношений России с Германией в начале XVI векае
24
Relation vor dem versammelten k. Hofrath über die von Dr. Jacob Ösler und Moriz
Burgstaller verrichtete Gesandtschaft nach Moskau. 1515. 19. Mai. См.: Fiedler J. Die
Allianz. – Приложение 6, с. 256–260.
25
Памятники дипломатических сношений. – Т. 1. – Стб. 173.

Писаревский Григорий Григорьевич
28
Когда, по возвращении послов, император увидел, что его хитросплетения
не привели ни к чему, он приказал своему гофмейстеру и
членам придворного совета собраться в своем дворце в Аугсбурге
для торжественного заседания, на которое сверх того были приглашены
особые свидетели и нотариусы. Заседание было открыто
в субботу 19-го мая 1515 года в 9 часов утра. Перед собранием
выступил Конрад Пейтингер, доктор обоих прав (doctor utriusque
juris) в качестве поверенного императора, чтоб от его имени заявить
протест против непринятия великим князем измененной договорной
грамоты. С этой целью, в присутствии обоих послов – Öслера
и Бургсталлера, он велел публично прочесть бумагу, сущность которой
заключалась в следующем.
Императорский посол Шнитценпаумер, отправленный в Россию
с поручением завязать дружеские сношения с великим князем,
заключил с последним от имени императора союзный договор,
превысив свои полномочия. Несмотря на это, император, выслушав
мнение своих советников, счел нужным со своей стороны
изготовить соответствующую договорную грамоту и подтвердить
ее клятвенным обещанием, чтоб не осрамить Шнитценпаумера в
глазах русских и не заставить прибывшее к императорскому двору
русское посольство возвратиться домой, не выполнив своей миссии.
При этом император выговорил себе право переменить эту
грамоту на другую, по большей части тождественную с первой, за
исключением тех мест первой грамоты, которые противны совести
императора и употребляемому в императорской канцелярии стилю.
Отправленным в Москву послам Öслеру и Бургсталлеру между прочим
поручено было произвести эту перемену грамот, но великий
князь решительно отказался от нее, заявив, что подтверждена была
клятвой первая, а не вторая союзная грамота, и что он не может и не
желает принимать второй, о чем оба посла обстоятельно сообщили
всему собранию. Ныне его величество выражает свою непреклонную
волю следовать только второй союзной грамоте, подтвердить
ее клятвой в присутствии имеющих вскоре прибыть сюда русских
послов и затем передать им.
После прочтения этой бумаги Пейтингер устно повторил сполна
ее содержание, присовокупив при этом, что все вышеизложенное
пред императорским советом, свидетелями и нотариусами он рассматривает
как протест императора, и просил нотариусов приготовить
и передать ему, как поверенному последнего, один или

нисколько законным образом удостоверенных официальных актов
относительно этого. В качестве свидетелей в этом деле фигурировали:
Ганс Бонгартнер из Виллаха, Патминер из Констанса, Ганс
Юнгвирт и Матвей Шöнбергер – оба из Пассау, а в качестве нотариусов
– Яков и Гильг Мöрлин’ы и Мартин Гейдент, императорские
нотариусы и граждане Аугсбурга. 26
Между тем великий князь во второй половине лета 1515-го года
отправил к императору посольство в лице Алексея Григорьевича
Заболоцкого и дьяка Алексея Малого просить у него обещанной в
первой грамоте помощи против поляков. Впрочем, после посольства
Якова Öслера и Морица Бургсталлера, великий князь едва ли
мог серьезно рассчитывать на помощь императора и, отправляя к
нему посольство, по всей вероятности, руководился желанием выяснить
себе, что означал неожиданный поворот в императорской
политике, выразившийся в отправлении специального посольства
в Москву для перемены договорных грамот. Послы великого князя
прибыли к императорскому двору в конце августа или начале
сентября, 27 т.е. вскоре после окончания Венского конгресса. Из
врага превратившийся теперь в союзника Польши император на
просьбу великого князя о помощи против поляков отвечал предложением
своих услуг для примирения воюющих сторон. Послы
увидели теперь, что на Максимилиана рассчитывать нельзя,
ознакомились с истинным положением дел и поспешили поэтому
отправиться в обратный путь, заявив, что они не имеют никаких
инструкций для ведения мирных переговоров. С ними вместе отправился
в Poccию императорский посол Панталеон, чтобы лично
великому князю предложить посредничество императора для
примирения России с Польшей. С этого момента вплоть до смерти
Максимилиана следует целый ряд императорских посольств в Москву
с той же целью, но ни одно из них не имело успеха. Стремясь
столь настойчиво к примирению двух славянских государств, Максимилиан
не столько руководился желанием выполнить данное
29
Из истории сношений России с Германией в начале XVI векае
26
Protest des kaiserlichen Bevollmächtigten, Konrad Peutinger, Lehrers des Rechtes
und kaiserlichen Raths, vor dem Reichshofrathe gegen die von dem Grossfürsten
von Moscau verweigerte Annahme des ihm mit den kaiserlichen Gesandten Jacob
Ösler und Moritz Burgstaller zugeschickten umgefertigten Bündnissbriefes von
4 August 1514. См.: Fiedler J. Die Allianz. – Приложение 7, с. 260–264.
27
Fiedler J. Die Allianz. – С. 227.

Писаревский Григорий Григорьевич
30
Сизизмунду обещание – примирить его с великим князем, сколько
политическими соображениями: в его живом и энергичном уме,
по улáжении венгерского дела, возник смелый план крестового
похода против турок, в котором Россия и Польша должны были
принять деятельное участие. 28
ПРИЛОЖЕНИЕ
20-го марта 1894-го года.
Москва.
Инструкция императора Максимилиана своему послу Георгу
Шнитценпаумеру, отправленному к великому князю Русскому Василию
Ивановичу. 1513 г. 11 августа.
Максимилиан, Божьей милостью избранный Римский император
и проч.
Инструкция, что должен делать и выполнить наш верный любезный
Георг Шнитценпаумер, наш советник, при светлейшем Василии,
великом Господине и князе всея Руси, герцоге Московском, как нашем
любезном друге и брате, а именно:
Во-первых, по заявлении ему нашего приветствия и передаче
нашей приложенной при сем верющей грамоты, сказать нашу братскую
любовь и дружбу.
И тогда тщательным образом представить и изложить то дружеское
согласие и союз, в каком мы обыкновенно прежде находились
с ним и блаженной памяти его отцом, (заявить) что мы со своей стороны
также желаем, не переставая, поддерживать их с особенным
тщанием, охотою и страстным желанием, а равно не быть для него
бесполезными во всем том, что относится к благополучию и пользе
собственной его персоны и его государства.
И поэтому мы послали к нему нашего советника Шнитценпаумера,
в особенности же руководясь тем, что мы слышали, как ему
причинены со стороны короля Польского замечательные и нестерпимые
неприятности. И этот самый король поступает также
с нами и священной Римской империей несправедливо и почти
с презрением, а именно: он позволяет себе дерзости, старается
28
Ibidem. – С. 228 и след.

погубить для христианства и подавить, вопреки всякому закону,
Тевтонский орден нашей Пресвятой Девы, что служит не к малому
вреду и убытку не только немецкой нации, но и всего христианства,
так как рыцарство этого ордена, беспрерывно и даже ежедневно
ведя борьбу с неверными, упражняет и употребляет свои силы
для охраны христианской виры и не расточает своего имущества
безрассудно, но к благу христианства. Таким образом этот орден,
почтенное убежище и приют немецких дворян, снабжаемый дарами
со стороны великих и богатых людей, до сегодняшнего дня
уподобляют всеобщему госпиталю дворянства немецкой нации со
славной и превосходной репутацией. И поэтому, чтобы вышеупомянутый
польский король не остался безнаказанным по отношению
к этому самому великому государю, князю всея Руси и герцогу
Московскому, за неправильное и презрительное поведение и
поступок, мы намерены, упомянув о такой прежней и дружеской
готовности и согласии, к которому мы привыкли со стороны его
отца и которое мы практиковали прежде по отношению к нему,
побудить вышеназванного нашего советника Шнитценпаумера и
заставить придерживаться по отношению к господину всея Руси
нашего образа действий, чтобы он (великий князь) к благу своему,
упомянутого ордена и всего христианства и в отместку, в особенности
же в виду таких основательных причин, вследствие которых
мы также наконец решились удержать вышеупомянутого польского
короля от его прежних насильственных поступков, пожелал бы
сделать со своей стороны то, что такой мужественный воин должен
делать, именно, – согласиться с нашим мнением и на наше предприятие,
начать дела самым практическим манером и как можно
храбрее исполнить их.
Для исполнения всего этого мы заблагорассудили единодушно
заключить союзный договор с королем датским, герцогом саксонским,
маркграфом бранденбургским, с ним и точно также с гроссмейстером
Тевтонского ордена Пресвятой Богородицы против вышеупомянутого
польского короля, вследствие чего мы можем быть
гарантированы на вечные времена, что он впредь не обидит нас
несправедливым поступком, и почтенный орден получит возможность
находиться в мире и покое.
Поэтому мы намерены, соблюдая должную почтительность,
вместе с нашим вышеупомянутым дорогим дядей, курфюрстами и
князьями послать наших послов к королю датскому вести таким
31
Из истории сношений России с Германией в начале XVI векае

Писаревский Григорий Григорьевич
32
манером переговоры о делах, хотя мы сами лично, если б нам можно
было, готовы были бы сделать это (обуздать польского короля),
не только помогая нашей силой и деньгами, но и лично, как это
было бы до французской и венецианской войны, в которую мы
теперь впутаны. Но как скоро, как мы верно надеемся на это, мы
освободимся от этих войн, благодаря нашей победе и торжеству,
то мы намерены для исполнения всего этого пустить в ход свою
собственную личность и не перестать до тех пор, пока великий государь
и князь всея Руси не пожелает этого.
Вследствие этого наш советник Шнитценпаумер должен побудить
этого великого государя и князя, если последний хочет, чтобы
мы не сомневались в нем, что он вместе с нами и упомянутыми курфюрстами
и князьями исполнит это, послать своих послов к королю
датскому и написать нам и своему соседу гроссмейстеру, когда он
намерен это сделать, для того, чтобы гроссмейстер и впредь посылал
нам такие грамоты и давал бы нам знать обо всем этом, и мы
со своей стороны могли бы во время послать с поручением своих
послов и назначить день, когда будут трактовать об этом, и вышеупомянутые
курфюрсты и князья могли бы послать своих послов к
упомянутому королю датскому.
Таким образом, мы должны не переставать делать все то, что нужно
для осуществления нашего предприятия и желания и что служит
также к его пользе и к пользе его личности и государства; и этот
великий государь и князь всея Руси должен принять к сердцу такое
наше дружеское побуждение и просьбу к его дружбе, как выше упомянуто.
Все это должен вышеназванный советник наш Георг Шнитценпаумер
передать этому великому государю и князю всея Руси,
Василию, герцогу Московскому, с большим числом подобных слов,
чтоб он положился во всем на нас, что мы с полным основанием не
хотели скрыть от него нашего дружеского образа мыслей, как это
ему (Шнитценпаумеру) хорошо известно вследствие нашего указа и
желания. Поступая так, он делает честь нашему серьезному мнению
о нем и нашему государству. 11-го августа 1513 года, в 28-й год нашего
правления. 29
29
Прилагаемый перевод инструкции Максимилиана I Шнитценпаумеру сделан
нами при содействии В.А. Зентбуше, коему и считаем долгом выразить свою
живейшую признательность

33
Русские послы на приеме у императора Максимилиана.
Примечания
Статья была подготовлена к печати 20 марта 1894 г. и впервые опубликована
в 1895 г. в «Чтениях в Императорском обществе истории
и древностей Российских» (ЧОИДР. – М., 1895. – № 2. – С. 2–21). В том
же году статья без изменений вышла в виде отдельного издания, отпечатанного
в типографии Московского университета на Страстном
бульваре. Здесь текст воспроизводится по изданию: Писаревский Г. Из
истории сношений России с Германией в начале XVI века. – М.: Университет.
тип., 1895. – 21 с.
Из истории сношений России с Германией в начале XVI векае

Писаревский Григорий Григорьевич
34
с. 14. Бауэр В.В. – Бауер, Бауэр (Bauer) Василий Васильевич (5 дек. 1833,
СПб – 6 нояб. 1884, СПб), историк, специалист по истории Древней Греции,
выпускник, затем профессор кафедры всеобщей истории Санкт-
Петербургского университета.
с. 14. «Die Allianz zwischen Kaiser Maximilian I und Vasilij Ivanovic Groossfürsten
von Russland, von dem Jahre 1514» (нем.) – «Союз императора Максимилиана
I и великого князя Московского Василия Ивановича в 1514 году».
с. 15. Bella gerant alii, tu, felix Austria, nube, nam quae Mars allis, dat tibi regna
Venus (лат.) – Пусть воюют другие, ты же, счастливая Австрия, заключай
браки, ибо иным Марс, тебе же Венера дает царства.
с. 15. Пресбургский мир 1491 года – мир, заключенный императором
Максимилианом и королем Чехии и Венгрии Владиславом II Ягеллоном,
согласно которому Габсбурги становились наследниками Ягеллонов
в Чехии и Венгрии, а Венгрия отказывалась от притязаний на земли
Австрии.
с. 18. Четыре сорока соболей – «сорок» или четыре десятка, четыре сорока
означали 160 соболей. В старину в России считали «сороками»
– первый сорок, другой сорок и т.д. Соболь продавался сороками еще
в конце XIX в., одного сорока хватало на шубу.
с. 18. Acta Tomiciana. Epistolarum, legationum, responsorum, actionum et
rerum gestarum: Serenissimi principis Sigismundi Primi, Regis Poloniae, Magni
Ducis Lithuaniae. – Poznan, 1852–1860. – Собрание документов об известных
деятелях в Польше. Станислав Гурский по поручению крупнейшего
мецената, епископа П. Томицкого собрал и систематизировал документы
о жизни и деятельности людей, чем-либо прославившихся в Польше.
Собрание в 8-ми томах издано графом А.Т. Дзялынским в Познани в
1852–1860 гг.

Î×ÅÐÊÈ ÏÎ ÈÑÒÎÐÈÈ
ÈÍÎÑÒÐÀÍÍÎÉ ÊÎËÎÍÈÇÀÖÈÈ
 ÐÎÑÈÈÈ Â XVIII â.

Писаревский Григорий Григорьевич
36
ОЧЕРКИ ПО ИСТОРИИ ИНОСТРАННОЙ
КОЛОНИЗАЦИИ В РОСИИИ В XVIII в.
(по неизданным архивным документам)
ВОПРОС О КОЛОНИЗАЦИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ
ЕЛИЗАВЕТЫ ПЕТРОВНЫ
Московские государи XVI–XVII веков, а равно Петр Великий и его
ближайшие преемники благосклонно относились к «выездам» в Россию
иноземцев и нередко принимали чрез своих представителей
за границею довольно энергичные меры к привлечению в Россию
иностранных офицеров, врачей и всевозможных техников, обещая
им обширные льготы и привилегии и солидное жалование. Особенно
усилился приток в Россию иноземцев с царствования Петра
Великого, который, предаваясь кипучей преобразовательной деятельности,
нуждался в помощи различных специалистов, и потому
не жалел никаких средств для привлечения в Россию нужных людей
из-за границы. Многие из иностранцев и сами, на свой страх, являлись
в Россию искать счастья. И те и другие в большинстве случаев
не отказывались от мысли о возвращении на родину, как только
наживут здесь известный капитал. Притом эти «выезды» в Россию
иностранцев до половины XVIII века, за немногими исключениями,
носили, если можно так выразиться, чисто индивидуальный характер,
ограничиваясь отдельными лицами и семьями. Около же
половины XVIII столетия русское правительство приходит к мысли
о пользе массового и прочного водворения в России иностранных
поселенцев и начинает систематическую колонизацию ими
русской территории. Для привлечения иностранных поселенцев
употребляется много усилий, приносится масса материальных
жертв; иностранцы щедрою рукой награждаются привилегиями и
льготами, которым можно только позавидовать коренное русское
население. Этот странный факт русской политики может быть понят

и рационально объяснен лишь на почве исторических условий того
времени.
Огромные степные пространства на юге и юго-востоке России
не только не приносили государству никакой пользы, но и служили
для него источником постоянных беспокойств. Почти вовсе
не заселенные и не эксплуатируемые оседлым земледельческим
населением, степи служили удобною ареной различным кочевым
народам для подготовления их набегов на соседние русские области.
Исторический опыт упорной и продолжительной борьбы со
степью показал русскому правительству, что наилучшим средством
для укрепления за собою степных окраин, извлечения из них возможных
выгод о водворения спокойствия является их колонизация,
одновременно военная и земледельческая. В XVI, XVII и первой половине
XVIII века правительство усердно хлопочет о колонизации
южных, юго-восточных и восточных окраин русским элементом –
великороссами и малороссами, не отказываясь в исключительных
случаях и от услуг инородцев. К половине XVIII века свой, русский,
источник колонизации иссякает. Людей свободных, вольных делается
все меньше; крепостное право, развиваясь и количественно
и качественно, лишает крестьянское население империи свободы
передвижения; оно задерживает, таким образом, естественное распределение
населения по территории, сообразное с количеством
почвы, и искусственным образом сосредоточивает его в менее
плодородном центре, в бассейнах Оки, верхней и средней Волги,
то есть в пределах прежнего Московского государства. В виду недостатка
туземного колонизационного материала правительство
в царствование Елизаветы Петровны, в самом начале пятидесятых
годов XVIII века, решает обратиться к содействию иностранцев и
прежде всего единоплеменников и единоверцев славян. В двадцати
верстах от польской границы, за южными пределами Киевской губернии,
австрийские сербы, под начальством полковника Хорвата,
образуют ряд военных поселений известных под именем Новой
Сербии. Эти поселения составили два полка – гусарский и пандурский,
по 4 000 человек в каждом. Восточнее, на Лугани и в Бахмуте,
поселяются полки Шевича и Прерадовича, образующие так называемую
Славяно-Сербию. Поселение сербов в этих пределах имело
стратегическое значение и было прямым продолжением прежних
колонизационных операций правительства на южной окраине государства.
По самому количеству отводимой каждому земли сербы
37
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
38
приравнивались к русской ландмилиции и отставным военным. 1
Позднее, в царствование Екатерины II, на юго-восточных окраинах
Европейской России появляются колонии западноевропейских выходцев,
преимущественно немцев. Созидая эти колонии, правительство
преследует уже здесь не военные, а чисто культурные цели
– эксплуатацию естественных богатств страны, извлечение из них
возможных выгод.
Но район, где появляются колонии западноевропейских выходцев,
не ограничивается малозаселенными окраинами: мы их
встречаем в губерниях – Лифляндской, Петербургской, Черниговской
и Воронежской. Правительство радушно отворяет двери
России и тем из иностранцев, которые пожелают поселиться
в центральных и даже столичных городах. Все они пользуются
при переселении в Россию поддержкою правительства, щедро
наделяются льготами и привилегиями. Таким образом, задача
иностранной колонизации не ограничивалась заселением лишь
пустынных окраин империи; вызывая иностранных колонистов в
Россию, правительство преследовало еще другую, более широкую,
цель: развитие в империи торгово-промышленной деятельности,
заведение новых фабрик и заводов, ознакомление туземного населения
с новыми ремеслами и новыми усовершенствованными
способами обработки земли, вообще поднятие русской культуры
на ту высоту, на которой находилась тогда культура передовых
западноевропейских народов.
Осуществления этой задачи думали достигнуть двумя путями – непосредственным
и посредственным. Первый путь состоял в привлечении
в Россию преимущественно опытных, технически образованных,
ремесленников и фабричных мастеров, опытных земледельцев,
способных завести в России плантации тутовых деревьев, винограда,
табака и проч. Поэтому, прежде всего, внимание правительства было
обращено на самую передовую и промышленно развитую в то время
нацию – французскую.
Второй путь состоял в увеличении вообще количества народонаселения
в империи посредством иммиграции, при чем уже
обращалось внимание на национальность и непосредственную
пригодность иммигрирующих элементов. Уже самое увеличение
1
Соловьев С.М. История России с древнейших времен. В 6-ти кн. – СПб.:
Общественная польза, 1893–1895. – Т. 23. – С. 713–714.

народонаселения, происходящее от иммиграции, должно-де было
способствовать торгово-промышленному развитию и вообще культурному
росту России.
Такое направление колонизационная политика русского правительства
приняла под влиянием господствовавших в то время на
Западе теорий народонаселения и основывающейся на этих теориях
политики некоторых западноевропейских государств, в особенности
Дании и Пруссии.
В XVIII столетии учение о народонаселении становится центральным
пунктом в науке о народном хозяйстве; положение, что
многочисленность населения оказывает благотворное влияние на
жизнь страны, считалось несомненным, не нуждающимся в доказательствах,
и на нем, как на аксиоме, строили свои выводы не только
меркантилисты, но и явившиеся на смену им физиократы. 2
Многие государственные деятели XVII–XVIII веков, разделяя популяционистские
теории своего времени, ставили своею целью
увеличение народонаселения в управляемых ими государства путем
различных правительственных мероприятий. «Несомненна та
истина, – говорил Фридрих Великий, – что от численности населения
зависит богатство государства». Увеличения населения думали
достигнуть, препятствуя безбрачию, поощряя заключение браков и
их плодовитость, снисходительно относясь к внебрачной беременности,
воспрещая эмиграцию и поощряя иммиграцию.
Таким образом, когда в 1685 году был отменен во Франции
Нантский эдикт, бежавшие из отечества французские протестанты
встретили радушный прием в Голландии, Англии, Пруссии и других
государствах не только по сочувствию к ним как страдальцам
2
Представителями этих теорий народонаселения были: в XVII веке – немецкие
ученые Фейт Людвиг фон-Секкендорф, Иоганн Иоахим Бехер, Лейбниц, англичанин
сэр Вильям Пети, французский маршал де-Вобан и другие; в XVIII веке
– Иоганн Петер Зюсмильх, посвятивший свое сочинение «О божественном
порядке в судьбах рода человеческого» (Die göttliche Ordnung in den Veränderungen
des menschlichen Geschlechts) Фридриху Великому, Иоганн Генрих
Готтлиб, Ф. Юсти и другие прусские экономисты эпохи Фридриха Великого,
Франсуа Луи Верон де-Форбоннэ, известный историк французских финансов,
знаменитый Монтескье и др. Относительно последнего нужно, впрочем, заметить,
что он, хотя и одобрял для своего времени политику размножения
народонаселения, но отнюдь не считал ее полезною и необходимою во все
времена и при всех обстоятельствах.
39
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
40
за веру, но и в силу господства вышеуказанных популяционистских
теорий.
Голландия даровала тогда французским эмигрантам натурализацию,
в силу которой они приравнивались к коренным гражданам
республики и наравне с ними получали право вступать в цехи
ремесленников и торгово-промышленные компании; в виде пособия
им было выдано в три приема 312 000 гульденов из государственной
казны, помимо пожертвований в их пользу со стороны
частных лиц. Те из французов, которые были в состоянии обзавестись
здесь домами, освобождались от уплаты половины налогов,
падающих на этот вид собственности. «Одним словом – писал своему
правительству русский посол в Гааге граф Головкин, – великое
милосердие от здешних жителей показано и еще поныне (1752 г.)
продолжается ко всем гонимым французам, равно же и в других
здешних провинциях всякое щедрое попечение о них было и еще
продолжается». 3
Не менее гостеприимно были приняты французские эмигранты
и в Англии, где около половины XVIII столетия их насчитывалось
уже до полутораста тысяч человек. И правительство, и общество
принимали горячее участие в их судьбе. Король Иаков I разрешил
производить во всех английских церквах сбор пожертвований в
пользу эмигрантов; таким образом, в течение двух лет было собрано
70 000 фунтов стерлингов, которые отчасти пошли на наем для эмигрантов
квартир и устройство церквей, отчасти были розданы им в
виде милостыни и пособий на обзаведение. Особенно же много внимания
и забот уделял французским эмигрантам король Вильгельм III,
по настоянию которого парламент определил ежегодно выдавать
из liste civile сумму в распоряжение особой комиссии для раздачи
беднейшим из них.
Ни в Голландии, ни в Англии, вследствие густой населенности
этих стран, эмигрантам не было отведено для поселения особых земель;
все они поселились в существующих уже городах и селениях
3
Московский главный архив Министерства иностранных дел (далее – МГА МИД).
«Дело по проектам: а) бригадира де Лафонта – о призыве в Россию на поселение
изгнанных за веру французской нации купцов и мастеровых людей;
б) генерала Вейсбаха – о вызове бранденбургских подданных и о поселении
их около Украинской линии». Донесение графа А.Г. Головкина от 1 декабря
1752 года и все другие цитируемые в дальнейшем изложении нашей статьи
архивные документы входят в состав этого дела.

и занялись преимущественно ремеслами и работой на фабриках и
заводах, при чем не замедлили оказать свое благотворное влияние
на эти отрасли народного труда. Благодаря французским эмигрантам,
в этих странах возникают новые виды обрабатывающей
промышленности, главным же образом совершенствуются уже
существующие: французы вносят в эти последние свой тонкий
художественный вкус, свойственное им чувство изящного. 4
Более широкая постановка дулу иммиграции дана была в Пруссии
и Дании. Не ограничиваясь французскими эмигрантами, хотя и отдавая
им предпочтение, правительства этих государств старались
привлекать в свои владения и других иностранцев (путем пособий,
льгот и привилегий) и систематически колонизовали ими свою
территорию.
Помимо французских гугенотов, приглашенных великим курфюрстом
Фридрихом-Вильгельмом грамотой от 29 октября 1685 года,
в прусских владениях при короле Фридрихе-Вильгельме I поселились
протестанты из Зальцбургского архиепископства и из Богемии,
подвергшиеся на родине гонениям за веру. В данных случаях мы
видим колонизацию в виде целых общин, получавших при поселении
во владениях Гогенцоллернов особые права и преимущества.
Но и отдельные лица из иностранцев, переселявшиеся в Пруссию,
радушно встречались правительственной властью. Права таких иммигрантов
были точно определены и расширены в царствование
Фридриха Великого. Иностранные колонисты получали денежную
подмогу со стороны правительства уже во время пути в свое новое
отечество, пользовались казенными подводами, освобождались от
уплаты таможенных пошлин. Прусские подданные обязаны были
помогать переселенцам в отыскании пристанища и вообще оказывать
всевозможное содействие. Иностранные мастера бесплатно
зачислялись в цехи; иностранные купцы, художники, ремесленники
и рантье освобождались на три года от всяких государственных
податей и налогов. В случае надобности им выдавались ссуды и
другого рода пособия, сообразно с родом деятельности каждого.
На постройку домов переселенцам часто выдавался лес или оказывалось
денежное вспомоществование и совершенно безвозмездно
отводились для этой цели участки земли: лишь по прошествии
41
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
4
МГА МИД. Донесение графа Чернышева из Лондона от 29 января 1753 г. Донесение
графа А.Г. Головкина от 1 декабря 1752 г.

Писаревский Григорий Григорьевич
42
15 или 20 лет они должны были уплачивать за них небольшой
оброк. 5
Не менее завидную будущность обещало иммигрантам и датское
правительство. Королевский манифест от 29 ноября 1748 года,
обнародованный в № 1 «Регенсбургской газеты» за 1748 год, следующим
образом определил права и преимущества иностранных
поселенцев:
1. Все иностранцы, принесшие королю присягу в верности,
пользуются одинаковыми правами с природными датскими подданными
и, сверх того, освобождаются на 20 лет от платежа сборов с
торговли и промыслов, от военно-постойного налога и поголовных
денег, да и вообще ото всех податей как бы они ни назывались.
Исключение составляют лишь акциз, налог на съестные припасы и
таможенные пошлины с товаров, привозимых иностранными поселенцами,
как для торговли, так и для собственного употребления,
– ото всех этих видов косвенного обложения иностранные переселенцы
не освобождаются.
2. Впрочем, им дозволяется беспошлинно привезти с собой в
Данию свои пожитки и разные предметы, как то: серебряные вещи,
столовую посуду, обои, картины, вина, но только для своего домашнего
обихода, а отнюдь не на продажу; равным образом беспошлинно
же они могут провозить из-за границы необходимые
для их «художества или ремесла» инструменты и сырые материалы,
как то: шерсть, шелк и проч., объявляя эти товары в подлежащих
местах и получая на них пропускные свидетельства. Переселенцы
получают особые паспорта, и королевским чиновникам
запрещается требовать с них что-либо под каким бы то ни было
предлогом.
3. Все здания, каменные и деревянные, старые и новые, в которых
переселенцами будет производиться выделка мануфактурного
товара (как то: сукон, драгетов, сарж, фризов и других шерстяных
и шелковых материй, а также парусины и подобных ей видов полотна
доселе не выделываемых в Дании) освобождаются от военнопостойного
налога на восемь лет. Хозяевам таких дворов не позволяется
поэтому поднимать наемный платы. Освобождение от налога
5
Народонаселение и учение о народонаселении // Handwörterbuch der Staatswissenschaften.
– М., 1897. См. здесь статью Людвига Эльстера «Учение о
народонаселении и политика народонаселения».

производится Коммерц-коллегией по заявлению предпринимателя,
устраивающего фабрику.
Эта статья манифеста имела в виду обеспечить иностранным переселенцам
дешевые помещения под заводимые ими фабрики.
4. Те из иммигрантов, которые в Копенгагене или других городах
выстроят каменные дома «с простенками, о трех или двух апартаментах
по улице», освобождаются от уплаты военно-постойного налога
в течение 8–10 лет, считая льготные годы с того времени, как дом
окончательно будет отделан для жилья. Да и вообще всем, кто будет
производить какие бы то ни было постройки, будут оказываться всякие
облегчения и льготы, смотря по постройке.
5. Если иностранные поселенцы, обосновавшиеся в Копенгагене
в течение первых 20 лет, пожелают переселиться в другие датские
города или провинции или вовсе покинуть Данию, то они не платят
со своих пожитков никаких вычетных денег. Равным образом
наследство поселенцев, достающееся их родственникам, живущим
вне пределов Дании, освобождается от так называемых десятой и
шестой деньги и вообще от всех вычетных денег, как бы они ни назывались
и под каким предлогом ни требовались бы. Иностранцы же,
поселившиеся в герцогствах Шлезвигском и Голштинском, вместе с
их наследниками и потомством, сохраняют за собой право выехать
за границу вместе со всеми своими пожитками и капиталами «без
малейшего сокращения» лишь в том случае, если докажут, что эти
пожитки и капиталы они привезли туда из чужих стран. Датское
правительство отказывается, сверх этого, от так называемого droit
d’aubaine даже по отношению к уроженцам тех стран, где существует
это право. 6
6. Те из иностранцев, которые захотят устроить в Дании фабрики
и мануфактуры, не только беспрепятственно могут привести свое
намерение в исполнение, но еще будут пожалованы привилегиями
и льготами.
7. Художественные мастера и ремесленники, переселяющиеся
в Данию, бесплатно и немедленно принимаются в соответствующие
датские цехи, если только они под присягой подтвердят, что у себя
на родине занимались этими же ремеслами и «художествами» и сами
содержали подмастерьев. При этом для поступления в датский цех
43
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
6
Droit d’aubaine есть право местной власти на имущество, оставшееся после
смерти иностранца.

Писаревский Григорий Григорьевич
44
иностранец не обязан представлять аттестата из магистрата того города,
откуда он выехал; не считается также необходимым условием
для этого предшествующая принадлежность к цеху на родине.
8. Иностранцы-подмастерья принимаются на тех же основаниях,
то есть от них не требуется представления аттестата, достаточно
того, что они знают свое ремесло и под присягой подтвердят, что
раньше служили подмастерьями.
9. Лица, занимающиеся каким-либо ремеслом, но еще не подготовленные
к тому, чтобы сейчас же могли быть приняты в соответствующий
цех, имеют право целый год работать самостоятельно,
на кого хотят; однако, прежде они должны принять датское
подданство.
10. Не желающие вступать в цехи могут исходатайствовать
себе право работать самостоятельно, как привилегированные
мастера.
11. Всем художникам и мастеровым людям, в особенности тем, которые
обделывают шерсть, дано будет позволение продавать оптом
и в розницу собственноручно сделанные ими произведения.
12. Иностранцам, которые на родине не занимались никаким
ремеслом, дозволяется производить оптовую и розничную торговлю
и заниматься промыслами, с тем, однако, чтоб они не нарушали
интересов тех лиц, которые пожалованы особой привилегией, и поступали
во всем согласно земским уставам и учреждениям.
13. Знатные и зажиточные иностранцы принимаются, по их желанию,
в гражданскую и военную службу и могут дослужиться до
баронского и графского достоинства. Если они привезут с собой
капиталы или наживут их в Дании, то могут выгодным и надежным образом
поместить их в привилегированных компаниях обеих Индий,
во всеобщей купеческой компании, в Исландской компании, в банк
при страховом обществе и прочих торгово-промышленных учреждениях.
Отдавая, таким образом, деньги в рост и приобретая земли
и имения, они найдут случай приумножить свое состояние.
14. Так как реформатам давно уже дозволено свободное отправление
их веры в Копенгагене и других городах, то тем же самым
правом будут пользоваться и вновь переселяющиеся в Данию лица
этого исповедания. Переселенцы римско-католики получат возможность
без утеснения продолжать свободное отправление их веры в
Копенгагене; если же они сочтут за лучшее поселиться в таких ме-

стах, где отправление их веры им формально дозволено, то найдут
в Дании несколько городов, где эта привилегия им дарована.
15. «Ежели некоторые из вышеозначенных чужестранцев по
каким-либо особливым обстоятельствам еще других кондиций и
привилегий востребуют», то они должны заявить об это датскому
правительству, которое по рассмотрении дела даст им надлежащий
ответ. Иностранцы, желающие переселиться в Данию, могут завить
о своем желании датским резидентам и агентам при чужестранных
дворах или, по приезде в Данию, королевским министрам и коллегиям;
все эти лица и учреждения окажут иностранным переселенцам
всевозможное содействие к приведению их намерения в
исполнение.
Цель этого манифеста, заключавшаяся в то, «чтобы столичный город
Копенгаген умножением мануфактур, художеств и купечества
в вящее приращение привести», не была достигнута: французские
банкиры не явились в Данию. 7 Однако, датское правительство не
бросило мысли о привлечении в Данию иностранцев: оно лишь обратило
тогда свое внимание на более доступный колонизационный
материал – на немецких крестьян, которых в большом количестве
стало селиться в Ютландии.
Слухи о пользе, принесенной французскими эмигрантами развитию
промышленности в Голландии и Англии, известие о колонизационных
мероприятиях Пруссии и Дании не могли пройти бесследно
и для русского правительства. Изречение «пример заразителен»
приложимо не только к частным житейским отношениям, но и к
отношениям государственным. Разделяя, как дети своего века, популяционистские
теории того времени и видя осуществление их на
практике в колонизационной политике вышеупомянутых государств,
русские государственные деятели начинают склоняться к мысли о
пользе и своевременности для России «по примеру других держав»
приступить к колонизации своей территории иностранцами. Такое
решение тем скорее созревает у них, что описанные нами выше
историко-географические, бытовые и отчасти экономические условия
России как нельзя более способствуют его осуществлению: на
юге и востоке своих владений государство располагает огромными
пространствами незаселенной земли, не только в данный момент (о
будущем не думали) не приносящей никакой пользы, но и служащей
45
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
7
Донесение барона И.А. Корфа из Копенгагена от 18 декабря 1752 г.

Писаревский Григорий Григорьевич
46
источником постоянных беспокойств; на скорое заселение ее русскими
людьми, в виду существования крепостного права, не приходится
рассчитывать; наконец, русская обрабатывающая промышленность
находится в зачаточном состоянии и страдает от недостатка
опытных мастеров, – подвинуть ее вперед могут только технически
образованные выходцы с Запада.
И вот, вполне естественно, возникают проекты о вызове иностранных,
в частности западноевропейских, колонистов в Россию.
В нашей литературе первую мысль об основании в России колоний
европейцев обыкновенно приписывают царствованию Екатерины II 8 ;
в действительности же, как свидетельствуют неизданные архивные
материалы, мысль об этом явилась раньше – еще в царствование
Елизаветы Петровны.
Первый толчок к возбуждению вопроса о вызове иностранных
колонистов в Россию дал француз де Лафонт, протестант по вероисповеданию,
бригадир русской службы. 8 июня 1752 года он подал
канцлеру графу А.П. Бестужеву-Рюмину свой проект о привлечении в
Россию гонимых на родине за веру французских протестантов. Сущность
его проекта можно передать в следующих словах.
Утрехтские газеты сообщают о продолжающемся во Франции гонении
на протестантов, вследствие которого многие французские
семейства решили покинуть свое отечество. Наиболее страдает
провинция Лангедокская, где находятся такие промышленные города
как Нимес и Каркассона, уступающие лишь Лиону по развитию
в них шелковых и шерстяных мануфактур. Россия извлекла бы
несомненную пользу от привлечения этих ремесленников в свои
обширные области. Из этих областей наиболее удобств для устройства
иностранных поселений и заведения мануфактур представляет
Украина. Поселившись на Украине, французы привели бы эту область
в цветущее состояние путем устройства шелковых и шерстяных
мануфактур, улучшения качества местной шерсти и проч. Для привлечения
французов Россия могла бы прибегнуть к тому же приему,
какой употребил в подобном случае прусский король. Последний
опубликовал в голландских газетах, что несколько протестантских
8
См.: Историческое обозрение водворения иностранных поселенцев в России
// Журнал Министерства внутренних дел. – 1837. – Ч. 26. – С. 428; Благовещенский
В. Обзор правительственных мер относительно иностранных поселений
в России // Там же. – 1850. – Ч. 30. – С. 5.

французских семейств, преследуемых на родине за веру, прибыли в
Берлин, где они благосклонно и приняты. Таким образом прусский
король дал понять французским протестантам, что они могут найти
себе убежище в его областях, и в то же время не возбудил подозрения
в союзном ему французском дворе, что у него с корыстной
целью переманивают подданных. Подобным же образом русское
правительство могло бы напечатать в голландских газетах, что несколько
французских семейств прибыло в Киев, о чем гетман Малороссии
немедленно донес императрице; что императрица тотчас
же приказала отвести им земли, даровала свободу исповедания,
позволив иметь собственные церкви и священников и, наконец,
прислала к ним директора их национальности и вероисповедания.
Сверх всех этих привилегий, для успеха дела де Лафонт считает еще
желательным, чтобы русские министры при чужестранных дворах
оказывали материальную помощь тем их французов, которые желают
переселиться в Россию, но не имеют для этого необходимых средств.
«Я считаю возможным надеяться, – говорит де Лафонт, – что такие
привилегии обратят внимание не только французов, действительно
выезжающих из королевства, но большей части и тех, кои уже поселились
в Германии. 9
Проект Де Лафонта встретил очень сочувственный прием со стороны
русского канцлера. В своем замечании («ремарке») на проекте
де Лафонта Бестужев-Рюмин писал: «Гонимых французов в пространные
Ея Императорского Величества области привлечь и поселенными
их видеть государственная польза так очевидна, что, кажется, о
том что-либо и упоминать излишно». Бестужев считал лишь более
полезным селить французов по Волге близ Астрахани, где колонисты,
каждый по своему умению и способностям, могут заняться или
виноделием, или шелководством; если последнее почему-либо не
удастся, колонисты могут привозить шелк из Персии и обрабатывать
на устроенных ими мануфактурах. 10
О проекте де Лафонта Бестужев доложил императрице, которая
поручила рассмотреть его комиссии, состоявшей из трех лиц: самого
Бестужева, вице-канцлера графа Воронцова и барона Черкасова.
На совещании этих лиц, 26 сентября, было постановлено: 1) для
47
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
9
МГА МИД. Дело «Перевод представления бригадира де Лафонта, поданного
канцлеру 8 июня 1752 г.»
10
Там же. Дело «Ремарка на письмо бригадира де Лафонта».

Писаревский Григорий Григорьевич
48
приглашения французов на поселение в Россию «по примеру других
держав», отправить бригадира де Лафонта в Гданьск, Гамбург и
Любек; 2) поручить Коллегии иностранных дел: а) собрать сведения
о том, «каким образом в других местах такие гонимые французы
приглашаемы и принимаемы были» и б) выработать инструкцию
для де Лафонта; 3) императорским указом потребовать у Сената отправления
инженерных офицеров на Волгу, Терек и Куму для приведения
в известность порожних земель и описания их «по регулам
географическим». 11
Для содействия Коллегии иностранных дел в ее работе де Лафонту,
служившему в Украине при ландмилиции под командой графа
Салтыкова, велено было прибыть в Петербург и состоять в распоряжении
помянутой коллегии. 12 31 октября Коллегия иностранных дел
отправила в Гаагу, Лондон, Варшаву, Гамбург и Гданьск циркулярный
рескрипт, в котором русским резидентам предписывалось собрать
сведения о французских эмигрантах и немедленно ответить на
следующие вопросы. Как велико число французов в областях того
двора, при котором аккредитован резидент? «Какие им привилегии
акордованы? Какие им в городах места, а по провинциям земли под
селение отведены? Не дают ли им, яко новопришедшим, на первый
случай для вспоможения какие награждения? На сколько лет им
льготы от податей и какие другие выгоды дозволяются? Какие чрез
них тамо фабрики и заводы и какие именно заведены». Циркуляр
предписывал также сообщить копии с дарованных французам привилегий,
если их можно будет достать. 13
К русскому посланнику в Дании барону Корфу был отправлен особый
рескрипт, в котором предписывалось только сообщить, какое
действие имел изданный в 1748 году королевский манифест. «Для
лучшего усмотрения» к рескрипту была приложена копия с этого
манифеста на немецком языке. 14
Ответы на рескрипт, более или менее обстоятельные, не замедлили
последовать. Мы не будем на них останавливаться, так как выше
11
Там же. Дело «Записка для Высочайшего Ее Императорского Величества известия,
из кабинета Ее Императорского Величества в Коллегию иностранных дел».
12
МГА МИД. Дело «Промемория Военной коллегии в Коллегию иностранных дел
от 16 октября».
13
Там же. Дело «Циркулярный рескрипт от 31 октября 1752 г.»
14
Там же. Дело «Рескрипт к тайному советнику барону Корфу от 31 октября 1752 г.»

имели случай в кратких чертах охарактеризовать отношение к иммиграции
западноевропейских государств отчасти на основании этих
же ответов. Заметим только, что русский посланник в Варшаве Гросс,
заявив в своей реляции о совершенном отсутствии французских
эмигрантов в Польше и о малом количестве их в Саксонии, обратил
внимание русского правительства на колонизационную политику
Пруссии и обещал выслать напечатанную в Берлине «книгу о дозволенных
привилегиях французам для веры из отечества выгнанным и
живущим в прусских областях». 15 Вероятно, он имел в виду «Recueil
des Edits, Oronnnces, Règlement et Rescripts contenant les Privilèges et
les Droits attribués aux Francais refugiés dans ies états du Roi».
Между тем бригадир де Лафонт, прибыв в Петербург, принял деятельное
участие в работах коллегии по возбужденному им вопросу 16
и 28 ноября представил в дополнение первоначального своего проекта
«мемориал», в котором говорит о мерах, какие, по его мнению,
должно употребить для привлечения иностранных поселенцев в
Россию.
Де Лафонт прежде всего предлагает опубликовать в газетах императорский
манифест, в котором говорилось бы, что императрица, по
просьбе некоторых недавно выселившихся из Франции протестантских
семейств, приказала для подобных эмигрантов и всех других
рассеянных по Европе вольных людей «отвести место на доброй
и плодоносной земле, на вершине ли реки Волги недалеко от Москвы,
или по берегам Днепра, близ польских границ протекающего».
Де Лафонт поясняет, что он нарочно в предлагаемом им проекте
манифеста поместил Москву близ Волги, так как если упомянуть о
царствах Казанском и Астраханском, то дальность расстояния испугала
бы переселенцев. Впрочем, наиболее удобным местом для
поселения французов де Лафонт по-прежнему считает земли по
Днепру, близ Киева.
Вслед за манифестом де Лафонт предлагает поместить в газетах
дополнительное «уведомление», что дело иностранной колонизации
в России поручается единоверцу и единоплеменнику французских
49
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
15
Там же. Дело «Донесение действительного статского советника Гросса из Варшавы
от 27 ноября (8 декабря) 1752 г.»
16
Сначала в Петербурге, а потом в Москве, куда 16 декабря 1752 года выехала
императрица со всем двором и главными правительственными учреждениями.
Пребывание императрицы в Москве продолжалось до 13 мая 1754 года.

Писаревский Григорий Григорьевич
50
протестантов, бригадиру де Лафонту, при участии которого и выработаны
«кондиции» или условия приема иностранных поселенцев
в Россию. В этих «кондициях» де Лафонт считает нужным наделить
своих земляков всевозможными благами.
По проекту де Лафонта правительство должно:
а) не только предоставить колонистам свободу вероисповедания,
право иметь церкви, священников и колокола «для созывания
к службе Божией», но и отпустить им из казны средства на содержание
пастора (а равно патера, если будут переселяться католики),
доктора, лекаря, аптекаря и аптеки, по крайней мере, на первое
время.
б) Освободить колонистов на пятнадцать лет ото всех податей
и даже давать в течение 6 лет казенное пропитание и содержание
всем ремесленникам (в особенности мастерам, обрабатывающим
шерсть и шелк, ткачам и проч.).
в) Предоставить переселенцам право обращаться за деньгами
на дорогу к представителям русского правительства за границей,
а по приезде в Россию оказывать им всевозможное вспоможение
как материалами, так и деньгами для построения на отведенном им
месте города, который должен быть назван Галати или Новый Галликон
«для показания будущим векам, что сей есть народ французский,
следовательно же, и вольной».
г) Учредить для управления колонистами особых комиссаров
наполовину из лиц их национальности, предоставив высшее заведование
колонистами Коллегии иностранных дел, так как, только
находясь в ведении этой коллегии, они не будут опасаться за свою
свободу.
д) Дозволить переселенцам обратный выезд за границу вследствие
болезни или по другим причинам, так как характер французов
таков, что только при этой свободе выезда они прочно водворятся
в России.
е) Снабдить переселенцев по прибытии на место водворения необходимыми
инструментами и материалами сообразно с ремеслом
каждого.
ж) Тех из переселенцев, которые заведут какую-либо фабрику,
наградить в потомственное владение землей, содержащей пашню,
от двух до шести пар волов, с таким же количеством крестьянских
семейств для ведения сельского хозяйства. Этой мерой, по мнению
де Лафонта, правительство, с одной стороны. Привлечет массу

переселенцев, «ибо для такого человека, который никогда над чемлибо
господином себя не видал, ничего ласкательнее нет, как вступить
во владение такого места», с другой стороны, Россия, таким
образом, истратит меньше денег. 17
з) На заводимые иностранными переселенцами фабрики и заводы
назначить в качестве природных русских подданных, с тем,
однако, чтобы заводчики и фабриканты получали не только свою
прибыль от производства, но еще и денежное вознаграждение от
правительства. 18
Заканчивая изложение проектируемых им мер по привлечению
иностранных колонистов в Россию, де Лафонт выражает желание,
чтобы публикуемые манифест и «уведомление», содержащее «кондиции»,
сопровождались следующим «разсуждением», исходящим,
якобы, от самого издателя газеты: «По сей щедроте и милости Ея
Императорского Величества всякой ремесленной человек не имеет
нужды искать счастия в Миссисипи или в других местах Америки,
ибо Европа представляет ему такие хорошие положения земли, какие
только на свете сыскаться могут и которые такие преизрядныя и
изобильныя паства производят, что живой баран вдоль по всей Волге
також и по Днепру не стоит больше десяти и двенадцати копеек,
а прочие съестные припасы по пропорции».
Представленный де Лафонтом мемориал послужил предметом
обсуждения в Коллегии иностранных дел. Как ни чрезмерны предлагаемые
им льготы иностранным переселенцам, как ни странны,
если сказать более, некоторые из них, как, например, отдача русских
крестьян в крепостную зависимость иностранным выходцам,
мемориал не встретил резкой критики со стороны членов коллегии
и не подвергся существенным видоизменениям в своих «кондициях».
Правда, коллегия отвергла прибавочный «артикул» мемориала
о даче русских рабочих на устраиваемые иностранцами фабрики,
не признала возможным отпускать из казны деньги на содержание
пастора, доктора и проч. и дать устраиваемому иностранцами городу
наименование «Галати» или «Новый Галликон», сократила срок
казенного содержания иностранным ремесленникам с шести до
одного года, но зато, с другой стороны, под влиянием манифеста
датского короля, продлила свободу переселенцев от податей до
51
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
17
МГА МИД. Дело «Мемориал бригадира де Лафонта».
18
Там же. Дело «Прибавочный артикул к мемориалу».

Писаревский Григорий Григорьевич
52
20 лет вместо предлагаемых де Лафонтом 15 лет и признала за ними
право, не довольствуясь предложенными льготами, входить в особые
соглашения с правительством 19 , наконец, всецело согласилось
на отдачу русских крестьян в крепостную зависимость иностранцам,
устроившим фабрики.
Произведя таким образом некоторые видоизменения в проектируемых
де Лафонтом «кондициях», Коллегия иностранных дел условия
приема иностранных поселенцев в Россию формулировала в
9 статьях следующим образом:
1. Будут оные пришельцы пользоваться с приезду своего в Российские
области всею вольностию исповедания веры своей как
сами, так и их потомки, и им позволится иметь церкви и пасторов
своих, равно как такую же свободу веры и все другие в Российской
империи проживающие разных наций люди имеют.
2. Возымеют совершенную свободу, как от пошлин, так и от всяких
податей через 20 лет таким образом, что весь плод всей работы
им же в пользу будет.
3. Учредятся комиссары, как от Ее Императорского Величества,
так и из них собственной нации, дабы они вообще отправляли дела
и об оных представляли в государственную Коллегию иностранных
дел, в которой коллегии им ведаться.
4. В случае если б кто впредь пожелал о возвращении своем из
Российской империи просить, ему тотчас паспорт дается ехать, куда
сам пожелает.
5. В отводимых им местах подается им всевозможное вспоможение,
как материалами, так и деньгами для построения города.
6. Для поспешествования выезда их в области Российской империи
к пребывающим при союзных с Ея Императорским Величеством
Всероссийской дворах Ея Величества министрам указы отправятся
столько им денег давать, чем бы им по состоянию каждого
на проезд удовольствоваться можно было и так они могут к ним
адресоваться.
7. Ежели кто из вышеупомянутых в Российскую империю приходящих
людей особливо себя предъявит и в состоянии будет зависеть
какую-либо фабрику (чтобы, например, сукна, драгеты, саржи,
фризы или других рук парчи шерстяные и шелковые делать, також
и полотна ткать), то ему в начале заведения такой фабрики учинена
19
См. напечатанное курсивом в 1-й и 15-й статьях манифеста.

будет из казны Ея Величества денежная ссуда без процентов, токмо
б они впредь оную ссуду в урочные годы по частям обратно в казну
выплатили, а сверх того оной фабрикант награжден быть имеет как
на его персону, так и для потомков его в вечное владение землей, содержащей
в себе пашню, от двух до шести пар волов, с толикими же
семьями крестьян для земледельства, поелику сия вознамеренная
фабрика награждения заслуживает.
Ремарка: По всеподданнейшему Коллегии иностранных дел мнению,
можно толикое наибольшее количество крестьян давать из
находящихся в близи к тем местам, где оные фабрики заводятся, из
дворцовых волостей или из отписных, буде какие случатся.
8. В рассуждении того, что называется вообще ремесленной человек,
как шерстяной мастер, ткач, також медного, железного, стального,
разных и токарных и других всяких мелочных и крупных работ
мастеровые люди, которые сами особливых фабрик завести не могут
быть в состоянии, то им пропитание и содержание давано будет чрез
один год с приезда их в Россию.
9. Ежели некоторые из тех пришельцев по каким особливым
обстоятельствам еще других кондиций и привилегий востребует и
о таком своем требовании представлять будет, то им тогда по обращению
обстоятельств в том столь склонное решение учинено быть
имеет, какого они от Высочайшего Ее Императорского Величества
праводушия надеяться могут.
Увлечение господствовавшими тогда теориями народонаселения
и колонизационною политикой Пруссии и Дании было столь сильно,
что от поселения в России иностранных колонистов ожидали для
нее стольких благ, что наши передовые государственные деятели не
останавливались ни пред какими жертвами.
Для привлечения в Россию переселенцев на вышеизложенных
условиях, согласно решению, принятому 26 сентября на совещании
Бестужева-Рюмина с графом Воронцовым и бароном Черкасовым,
Коллегия иностранных дел проектировала отправить самого де Лафонта
вместе с поручиком Ингерманландского полка Паскалем в
города: Данциг, Любек и Гамбург, снабдив его на этот предмет суммой
в 10 000 рублей. Помимо прогонных денег на почтовые подводы
до Риги, де Лафонт должен был получить 500, а Паскаль 200 червонных
на дорожные расходы, в виде единовременного пособия.
Тот и другой сохраняли свое обычное окладное жалование и еще
сверх его во все время пребывания за границей имели получать
53
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
54
дополнительное содержание – де Лафонт по 100, а Паскаль по 50 рублей
в месяц.
Коллегия поспешила выработать и инструкцию, которой должен
был руководствоваться де Лафонт в своих действиях по вербовке
иностранных переселенцев в Россию.
Прибыв в вышеупомянутые вольные города, де Лафонт должен
«повсюду под рукою осведомляться», на каких условиях французские
эмигранты принимались в других государствах и каково их там
настоящее положение, о чем и сообщать обстоятельные сведения
Коллегии иностранных дел. Затем, завязав сношения с находящимися
в вольных городах эмигрантами, де Лафонт через посредство
последних может вступить в переговоры с остающимися во Франции
протестантами, а равно и с переселившимися в различные
области Германии, в общих выражениях («в генеральных терминах»)
приглашая их к переселению в Россию. Приглашать в Россию
можно всех рассеянных по Европе вольных людей, исповедующих
христианскую религию, но главное внимание следует обращать на
французов, в особенности на жителей городов Нимесса и Каркассоны
(в Лангедоке), где существуют в большом количестве шелковые
и шерстяные мануфактуры, – мастеров шелкового и шерстяного
дела следует привлекать «всякими удобовозможными способами»,
чтобы посредством их завести в России такие же мануфактуры как
во Франции.
Переселенцев надлежит обнадеживать, что они будут пользоваться
в России полной свободой вероисповедания, получат удобные
к переселению участки земли и денежное вспомоществование на
дорожные и другие потребности; при этом, впрочем, де Лафонту следует
держаться обнародованных «кондиций», «не авансируя собою
сверх того ничего, ежели бы с оными малейшее несходство было»,
дабы не дать повода переселенцам по приезде в Россию заявлять
излишние претензии. Упомянутое в 8-й статье «кондиций» право
переселяющихся в Россию иностранных художников и ремесленников
получать пропитание и содержание в течение одного года
по приезде в Россию нужно понимать в том смысле, что переселенцы
будут получать от 6 до 25 копеек на день, смотря по ремеслу
каждого. Де Лафонту предписывается входить с переселенцами по
этому предмету в соглашение и присылать в коллегию именные списки
с обозначением, сколько кому следует ежедневной дачи. Всем
переселяющимся художникам и ремесленникам де Лафонт должен

присоветовать запастись у себя за границей необходимыми в их
профессии инструментами, так как в России их иногда нельзя достать
ни за какие деньги.
Сборными пунктами для эмигрантов всего удобнее назначать
приморские города, чтобы иметь возможность отправлять их водой
в С.-Петербург на особо нанятых для того судах, договариваясь со
шкиперами последних относительно платы за провоз и содержание
переселенцев во время пути. При этом часть платы, в виде задатка,
шкипер может получить в месте отправления, а остальную – по доставлении
переселенцев в Петербург. Этим, впрочем, у де Лафонта
не отнимается право, в случае надобности, отправлять переселенцев
и сухим путем, прибегая к содействию дипломатических представителей
русского правительства за границей. При отправлении
сухим путем переселенцев нужно снабжать деньгами без излишка,
в таком размере, чтобы только хватило на дорогу, и особенно наблюдать
за тем, чтобы кто-нибудь из них напрасно не выманил денег
и не скрылся.
Обо всех своих действиях по набору переселенцев де Лафонт
обязан возможно чаще доносить Коллегии иностранных дел, сообщая
подробные сведения о том, в каких местах и сколько человек
явилось охотников к переселению в Россию из французов и
других вольных людей, «каких они художеств и ремесла», на каких
основаниях переселяются в Россию, – под условием ли принятия
вечного подданства или иначе, в каких пунктах будут собираться
и каким путем отправляться, – обо всем этом коллегию надлежит
уведомлять заблаговременно, чтоб она могла принять все надлежащие
меры для приема переселенцев. Для сношения с коллегией
де Лафонту даются две «циферные азбуки» – на русском и французском
языках.
В случае надобности де Лафонту разрешается «для исполнения
этой ему поручаемой комиссии» из вольных городов переезжать в
Ганновер и Голландию.
Вообще же, предоставляя установление деталей переселенческой
организации благоразумию де Лафонта, коллегия рекомендует
ему руководствоваться в этих случаях примером других государств,
в особенности Пруссии и Дании, и все дело на первых порах вести
втайне, не подавая и вида, что он имеет формальное поручение
приглашать переселенцев в Россию; особенно нужно остерегаться,
чтобы не узнало о его миссии французское правительство, так как в
55
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
56
противном случае оно может принять меры против эмиграции своих
подданных. 20
К дипломатическим представителям русского правительства в
тех местах, где главным образом де Лафонт имел производить набор
эмигрантов, именно – к Шереру в Данциге, князю Голицыну в
Гамбурге и графу Головкину в Гааге, Коллегией иностранных дел
был изготовлен циркулярный рескрипт, которым предписывалось
оказывать де Лафонту всевозможное содействие. В то же время
другой циркулярный рескрипт предполагалось отправить в Лондон
к графу Чернышеву, в Копенгаген к барону Корфу и в Варшаву
к Гроссу с предписанием, помимо содействия де Лафонту в его
миссии, самостоятельно производить набор переселенцев и снабжать
их деньгами на дорогу в Россию, соблюдая при этом надлежащую
осторожность и своевременно представляя в коллегию счеты
произведенным издержкам. В этом рескрипте, как и в инструкции
де Лафонту, рекомендовалось отправлять переселенцев в Петербург
по преимуществу морским путем.
Таким образом, определив условия приема иностранных переселенцев
в Россию, Коллегия иностранных дел установила в общих
чертах и организацию их набора. Теперь оставалось только получить
санкцию императрицы предположениям коллегии, чтобы положить
начало западноевропейской колонизации в России. Изложив свои
предположения по этому вопросу в особом докладе, Коллегия
иностранных дел 14 января 1753 г. отправила последний канцлеру
Бестужеву-Рюмину для представления императрице. Нет оснований
сомневаться в том, что доклад был своевременно представлен Бестужевым
на благоусмотрение императрицы. Тем не менее, никакого
ответа на него в это время не последовало. Лишь в конце апреля
следующего 1754 г. получено было устное повеление императрицы,
в силу которого Коллегия иностранных дел должна была передать
вопрос об иностранной колонизации России на усмотрение Сената.
При этом Сенату предоставлялось право не только отвести по
своему усмотрению удобные места для поселения западноевропейских
колонистов, но определить и самый объем даруемых им льгот.
Коллегии же иностранных дел поручалось только, руководствуясь
20
МГА МИД. Дело «Инструкция отправляющемуся в Германию господину бригадиру
де Лафонту». (Два экземпляра, несколько различающиеся между собой
в деталях – авт.).

решением Сената, составить императорский манифест о вызове иностранных
колонистов в Россию и публиковать его в иностранных газетах
через посредство дипломатических представителей русского
правительства за границей.
Сообщая Сенату «доношением» от 27 апреля 1754 года о последовавшем
повелении императрицы, Коллегия иностранных дел
сочла нужным представить ему при этом и некоторые материалы
для решения возбужденного вопроса, как то: манифест датского
короля в русском переводе, копию с циркулярного рескрипта
к русским послам и посланникам при чужестранных дворах от
31 октября 1752 года и экстракт из полученных от них ответов на
этот рескрипт. О проекте и мемориале де Лафонта, а равно и о выработанных
ею «кондициях» и «инструкции» де Лафонту Коллегия
иностранных дел в своем доношении не обмолвилась ни единым
словом. 21
Передача вопроса о вызове иностранных колонистов в полном
объеме на рассмотрение Сената не могла быть приятной Коллегии
иностранных дел, так как выполненную ею по этому предмету
работу делала бесплодной и все дело откладывала в долгий ящик.
Коллегии была хорошо известна медленность Сенатского делопроизводства,
благодаря которой множество дел по целым годам и
даже десятилетиям оставались нерешенными. Ожидая и в данном
случае такого же результата, Коллегия иностранных дел сочла излишним
дальнейшее пребывание при ней бригадира де Лафонта и
потому спешила отослать его в распоряжение Военной коллегии
«для определения по прежнему к команде». 22 Действительность
оправдала ожидания коллегии: дело о вызове западноевропейских
колонистов в Россию не подвинулось в Сенате ни на шаг к своему
разрешению в царствование Елизаветы Петровны, тем более что
внимание русского правительства вскоре было всецело поглощено
Семилетней войной.
Отвлекая, однако, внимание русского правительства от преследования
мирных культурных целей и способствуя забвению вопроса,
возбужденного проектами де Лафонта, Семилетняя война со своей
57
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
21
МГА МИД. Дело «Доношение Коллегии иностранных дел Сенату от 27 апреля
1754 г.»
22
Там же. Дело «Промемория из Коллегии иностранных дел в Военную коллегию
от 7 мая 1754 г.»

Писаревский Григорий Григорьевич
58
стороны вызвала появление нового колонизационного проекта,
который преследовал не столько культурные, сколько чисто военные
цели. Мы имеем в виду проект саксонского генерала Вейсбаха,
поданный им в 1758 году русскому посланнику при польскосаксонском
дворе Гроссу. 23
Борьба с могущественной европейской коалицией заставила прусского
короля Фридриха II до крайности напрягать платежные силы
своих подданных, обременять их строгими «экзекуциями», военными
постоями и беспощадными рекрутскими наборами. Чрезвычайные
меры, к которым был вынужден прибегнуть прусский король, вызвали
эмиграцию из его владений в соседние польские области. Особенно
много было беглецов из трех провинций: Померании, Пруссии и Силезии.
Но, бежав в Польшу, эмигранты, в сущности, попадали из огня да в
полымя: они не только не получили здесь никакой правительственной
поддержки, но, будучи в огромном большинстве протестантами по
вероисповеданию, подвергались еще гонениям за веру со стороны
римско-католического духовенства. Тем не менее, бегство прусских
подданных в Польшу продолжалось, что, естественно, должно было
вести к ослаблению Пруссии. Наблюдая этот факт, генерал Вейсбах
сделал заключение, что если бы какая-нибудь держава дала у себя
приют этим беглецам, наделила их землей под условие уплаты известной
подати и обеспечила им свободу вероисповедания, то число
беглецов из Пруссии возросло бы в значительной степени, а также
умножились бы случаи дезертирства из прусской армии. Имея в виду
нанести прусскому королю «знатный ущерб в доходах и войске»,
Вейсбах составил проект поселения прусских подданных на южной
окраине России между старой украинской линией и новой турецкой
границей, установленной после Белградского мира в 1740–1742 гг. В
своем проекте Вейсбах предлагает русскому правительству для более
успешного привлечения прусских беглецов в южные пределы России
предоставить эмигрантам право собственной юрисдикции через выбираемых
ими старшин и судей и свободу от всех рекрутских и лошадиных
наборов и также от поставки провианта, дозволить им варить и
между собой продавать пиво и вино, торговать с турками и татарами
23
Там же. Дело «Проект поселению бранденбургскими подданными земли меж
старою украинскою линиею и новою с турками 1741 года поставленною границею
лежащей, сочиненной Кур-Саксонским генералом Вейсбахом и в 1758 г.
поданной статскому советнику Гроссу».

хлебом и другими товарами и ловить рыбу и зверей на Днепре и других
реках, не уплачивая за все это никаких пошлин. На этих условиях,
по словам Вейсбаха, Россия, затратив всего 100 000 червонных, привлечет
в свои южные пределы большое количество переселенцев,
которые «охотно пребудут в должной преданности» и извлечет из
этого следующие выгоды:
1. Увеличатся государственные доходы, так как по истечении шести
льготных лет правительство будет ежегодно получать не менее
20 000 червонных поземельной подати (по два червонных с каждого
земельного участка).
2. Украина будет свободна от малых татарских набегов.
3. «Маломощные» украинские жители будут удержаны от бегства
к запорожским казакам.
4. Предупреждена будет возможность образования гайдамацких
отрядов, на набеги которых часто жалуются соседние державы.
5. Наконец (и в этом главная и основная цель проекта), нанесен
будет ущерб прусскому королю в доходах и войске, что равносильно
тому, «как бы баталию у него выиграть, чего ради надлежит с иждивением
многих миллионов собирать армию».
Проект Вейсбаха Гросс представил в Коллегию иностранных дел,
но здесь на него, как видно, не обратили внимания и не дали дальнейшего
хода; таким образом, он имел еще более печальную участь,
чем проект де Лафонта.
Тем не менее, возбужденный этими проектами вопрос о вызове
иностранных колонистов в Россию не мог окончательно заглохнуть:
обстоятельства сильно благоприятствовали решению его в положительном
смысле. И, действительно, как только со вступлением на
престол императрицы Екатерины II и с прекращением участия России
в Семилетней войне наше правительство получило возможность
всецело заняться внутренними делами, вопрос о вызове колонистов
снова был поставлен на очередь. Тогда вспомнили о проектах де Лафонта
и Вейсбаха.
59
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
Примечания
Очерк был опубликован в 1898 г. в журнале «Русский вестник» (т. 253,
1898, январь). Текст воспроизводится по этому изданию.

Писаревский Григорий Григорьевич
60
с. 37. Пандурский полк – пешее иррегулярное военное формирование,
предназначенное для поселения, было сформировано в России в
1751–1752 годы из сербов. Вооружение состояло из ружей, сабель, пик.
В 1764 г. полки расформированы.
с. 40. Liste civile (цивильный лист) – в монархических государствах сумма,
предусмотренная государственным бюджетом на содержание царствующего
дома.
с. 45. Русский посланник в Дании барон Корф. Корф Иоганн-Альбрехт
(1697–1766), барон, выдвинулся службой при дворе герцогини курляндской
Анны Иоанновны, в 1738–1740 гг. – президент Санкт-Петербургской
Академии наук, с 1740 г. – посол в Копенгагене.
с. 55. Циферная (цифирная) азбука – специальный шифр, который разрабатывала
Коллегия иностранных дел для сохранения тайны дипломатической
переписки.

ВЫЗОВ ИНОСТРАННЫХ КОЛОНИСТОВ В РОССИЮ
В ЦАРСТВОВАНИЕ ИМПЕРАТРИЦЫ ЕКАТЕРИНЫ II 1
Императрица Екатерина II была крайней последовательницей господствовавших
в ее время теорий о народонаселении. Будучи еще
великой княгиней, женой наследника русского престола, Екатерина
писала: «Мы нуждаемся в населении. Заставьте, если возможно, кишмя
кишеть народ в наших пространных пустырях. Я не думаю, чтобы для
достижения этого, было бы полезно принуждать наших инородцев нехристиан
принимать нашу веру, – многоженство еще более полезно
для умножения населения». 2 Таким образом, ради торжества своих излюбленных
теорий народонаселения Екатерина, по-видимому, готова
была пожертвовать распространением православия среди инородцев,
имеющим у нас в России не только религиозно-нравственное, но
и культурно-политическое значение. Позднее, уже сделавшись самодержавной
императрицей, Екатерина в своем знаменитом «Наказе»
высказала те же мысли о необходимости умножения в России населения
во что бы то ни стало, выраженные, правда, не в такой крайней
и резкой форме: «Россия, – писала Екатерина, – не только не имеет
довольно жителей, но обладает еще чрезмерным пространством земель,
которые ни населены, ниже обработаны. Итак не можно сыскать
довольно ободрений к размножению народа в государстве».
«…Чтобы восстановить Державу, обнаженную от жителей, напрасно
будем ожидать помощи от детей, могущих впредь родиться.
Надежда сия вовсе безвременна; люди, живущие в своих пустынях,
не имеют ни ободрения, ниже рачения. Поля, могущие пропитать
целый народ, едва дают прокормление одному семейству…» 3
Естественным выходом из этого положения, по мнению Екатерины
и ее сотрудников, является вызов в Россию иностранных колонистов.
От привлечения последних, помимо увеличения количества
населения, ожидают больших и определенных выгод для России и
61
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
1
См.: Писаревский Г. Очерки по истории иностранной колонизации в России в
XVIII в. // Русский вестник. – 1898, январь.
2
Бумаги императрицы Екатерины II, хранящиеся в Государственном архиве Министерства
иностранных дел. Т. 1. 1744–1764 годы // Сборник Имп. Русского
исторического общества. Т. 7. – СПб., 1871. –С. 85.
3
Наказ комиссии о сочинении проекта нового Уложения. С. 265, 279.

Писаревский Григорий Григорьевич
62
ее коренных обитателей. Предполагается, что колонисты «работами,
трудами, промыслами, ремесленными заводами и рукодельными
мануфактурами в короткое время равную же могут принесть обширной
… империи пользу – распространение торговли, богатству –
какую изгнанные из Франции уничтожением Нантского эдикта протестанты
принесли Англии, Голландии, Дании, а особливо болотным,
пещаным и не плодородным областям короля Прусского».
Главным же образом на иностранных колонистов возлагаются
теперь надежды, что они «могут приобретенным своим искусством,
рукодельством, промыслами и разными незнаемыми еще в России
машинами открыть (русским – авт.) подданным легчайшие и кратчайшие
средства к обрабатыванию земель, к распространению домового
скота, к разведении. Лесов, к употреблению с пользою всевозможных
только произношений (произведений), к заведению собственных фабрик,
к управлению всего крестьянского домоводства». 4
Собственно забота о заведении новых фабрик и заводов отходит
теперь как бы на второй план: не отказываясь поощрять иностранцев к
устройству фабрик и заводов, в особенности таких, каких еще не существовало
в России, правительство главное внимание свое обращает в
другую сторону – на заведение земледельческой культуры в пустынных
степных окраинах империи и улучшение ее там, где она уже существует,
вообще на поднятие в России сельского хозяйства до того уровня, на
каком оно находилось тогда в Западной Европе. В этом заключается существенная
разница колонизационной политики Екатерины II от колонизационных
проектов, составлявшихся в царствование Елизаветы Петровны.
Разница эта объясняется различием экономических воззрений
у деятелей того и другого царствования. Государственные люди Елизаветинского
царствования, ставя основною целью западноевропейской
колонизации в России основание шелковых и шерстяных мануфактур
и вообще введение новых видов обрабатывающей промышленности, а
также совершенствование и более широкое развитие уже существующих,
действовали под влиянием экономических воззрений меркантилизма.
Экономические же воззрения Екатерины II и ее сотрудников до
некоторой степени приближаются к учению физиократов: земледелие
признается основным производительным трудом, источником богатства
нации; подмечается связь его с промышленностью и торговлей.
«Земледелие, – писала Екатерина в «Наказе», – есть первый и главный
4
МГА МИД. Дело «Реляция Мусина-Пушкина из Гамбурга, от 3 (16) сентября 1763 г.».

труд, к которому поощрять людей должно; второй есть рукоделие из
собственного произращения (le second les manufactures qui mettent
en oeuvre les propres producations du païs 5 ). … Не может быть там ни
искусное рукоделие, ни твердо основанная торговля, где земледелие
в уничтожении, или нерачительно производится». 6
Таким образом, взгляды русского правительства на основные задачи
экономической политики несколько видоизменяются; но убеждение
в пользе для России иностранной колонизации остается: эту
пользу видят теперь только, главным образом, в расширении площади
эксплуатируемых земель и усовершенствовании земледелия. Как
основной и непреложный принцип политической мудрости, провозглашается
положение, что размножение народа и земледелие суть
крайне важные и заслуживающие, чтобы каждый государь и каждый
министр, знающий истинную политику, крайнее, во что бы это ни
стало, попечение о том имел. 7
В то же время из ремесел признаются наиболее полезными те,
которые имеют прямое отношение к земледелию и вообще к сельскому
хозяйству. Так, на сообщении русского посла в Лондоне Генриха
Гросса 8 об отправлении им в Россию на поселение искусного
кузнеца, швейцарца родом, в Коллегии иностранных дел было сделано
следующее замечание: «Такова ремесла люди гораздо России
полезнее, нежели шелковые и серебряные фабриканты». 9
5
Наказ. Гл. XIII. С. 313.
6
Там же. С. 294.
7
МГА МИД. Дело «Рассуждение, внесенное в (лондонские) газеты, от 28 сентября 1763 г.»
8
Там же. Дело «Цидула г. Гросса в Коллегию иностранных дел от 18 июня 1764 г.»
9
Надо заметить, впрочем, что старые экономические воззрения не сразу уступили
место новым, но продолжали существовать у деятелей Екатерининского царствования
параллельно с новыми. Одновременно со взглядами, очень заметно
примыкающими к учению физиократов, высказываются характерно меркантилистические
воззрения. Когда в 1763 году немец Яган Готфрид Шнейдер, позолотчик
по ремеслу, выразил желание переселиться в Россию и предложил для этого
свои «кондиции», то в Петербурге положили на последних следующую резолюцию:
«Сколько известно, истребителей золота и серебра в нашем отечестве и без
него довольно. Полезные сии вещи покупать от чужестранных и при полезной
коммерции платить их вексельными переводами нежели заводить и умножать
такие фабрики, которые металл, действительное государственное богатство,
истребляют». МГА МИД. Дело «Реляция резидента Ребиндера из Гданьска от
12 (23) декабря 1763 г. с приложением кондиций Шнейдера» (на нем. яз.)
63
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
64
Екатерина, сделавшись самодержавной императрицей, не замедлила
приступить к осуществлению на практике вышеизложенных
популяционистских и экономических воззрений.
При самом вступлении своем на престол она заявила, что главным
правилом себе поставляет «иметь попечение и труды о тишине
и благоденствии вверенной ей от Бога пространной империи и о
умножении в оной обитателей».
14 октября 1762 года дан был Сенату собственноручно написанный
императрицей указ, которым повелевалось «раз навсегда»,
«без дальняго доклада», сносясь лишь с Коллегией иностранных дел,
принимать всех желающих поселиться в России иностранцев, за исключением
евреев. 10 Этим распоряжением устранялись пока только
излишние канцелярские формальности, излишня канцелярская волокита
при «выездах» в Россию иностранцев.
В конце того же 1762 и в начале следующего 1763 года предприняты
были более активные меры для привлечения в Россию иностранцев.
4 декабря 1762 года Екатерина издала манифест, которым
приглашала всех иностранцев, за исключением евреев, селиться в
России, обещая им оказывать свою монаршую милость и благоволение
11 , при чем повелела Сенату данный манифест «публиковать
на всех языках и во всех чужестранных газетах напечатать». 12 Исполняя
волю императрицы, Сенат озаботился напечатанием манифеста
на разных языках и при указе от 29 декабря препроводил
в Коллегию иностранных дел по сотне экземпляров манифеста
на русском, французском и других языках, с тем, чтобы коллегия
разослала их нашим дипломатическим агентам за границей, предписав
последним способствовать распространению манифеста в
тех землях, где они аккредитованы. 13 В силу этого указа Коллегия
иностранных дел разослала к русским министрам и резидентам
при чужестранных дворах циркулярный рескрипт, которым поручалось
им «не токмо известным учинить» манифест императрицы
«внесением его в обыкновенные тамошние газеты, но при том и
10
Бильбасов В.А. История Екатерины Второй. – [Лондон, 1895]. – Т. 2, приложение
I, 15. – С. 522.
11
ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 16. № 11720.
12
Бильбасов В.А. История Екатерины Второй. – Т. 2. – С. 195.
13
МГА МИД. Дело «Указ из Правительственного Сената Коллегии иностранных
дел».

всевозможное старание прилагать, чтоб оный непременно свое
действие иметь мог». 14
Получив этот рескрипт вместе с экземплярами манифеста, некоторые
из наших дипломатических агентов поспешили указать центральной
власти на недостаточность заключающихся в манифесте
обещаний для привлечения в Россию иностранцев. «Одно только
обещание принимать тех, – писал из Лондона своему дяде канцлеру
граф Воронцов, – которые к тому являться будут, не может привлечь
большого числа жителей; ибо в сем случае оставили б они то, что им
уже надежно, для принятия того, что им еще совсем безызвестно». 15
Отсюда, по мнению наших дипломатов, вытекала необходимость
точно определить и обнародовать те «авантажи» и привилегии, которыми
иностранные переселенцы имеют пользоваться в России, а
также установить им денежную дачу на путевые издержки, так как,
главным образом, люди бедные прибегают к переселению. 16
Признавая основательность этих соображений, Коллегия иностранных
дел обратилась в Сенат с «доношением», в котором, ходатайствуя
о назначении переселенцам денежной дачи на путевые
расходы, просила также указать: а) какие места назначены для поселения
иностранных колонистов; б) какие «облегчения и выгоды»
могут им быть дарованы и в) к кому должны обращаться колонисты
при прохождении через русские города, чтобы напрасно «не таскаться»
из одного места в другое. При этом коллегия сочла нужным
напомнить Сенату, что она с такой же просьбой обращалась к
нему в царствование Елизаветы Петровны доношением от 27 апреля
1754 года, при чем представила и необходимые для решения данных
вопросов материалы, но что «резолюции тогда не воспоследовало».
Представляя теперь, на всякий случай, копию с помянутого «доношения»
и всех к нему приложений, коллегия к числу последних
присовокупила на этот раз составленные Де Лафонтом «мемориал
и проект» манифеста, «который хотя не состоялся, – заключила свое
14
Бумаги Екатерины II. 1762 год // Сборник Имп. Русского исторического общества.
Т. 48. СПб., 1885. С. 251. (Циркулярный рескрипт от 7 января 1763 г. «О
вызове беглых русских подданных к возвращению в Россию»)
15
МГА МИД. Дело «Перевод экстракта из письма графа Воронцова из Лондона
к канцлеру от 18 февраля (1 марта) 1763 года».
16
Там же. Реляция графа Остермана из Стокгольма от 24 февраля (4 марта)
1763 г., реляция Генриха Гросса из Гааги от 11 (22) февраля 1763 г.
65
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
66
«доношение» коллегия, – да и ныне по обстоятельствам не может
во всем содержании оного, в рассуждении французов, издан быть,
разве с некоторыми отменами; однакож не малое облегчение подать
может в рассмотрение о сем деле в настоящем случае». 17
Сенат не спешил отвечать на «доношение» Коллегии иностранных
дел, а между тем наши дипломатические агенты не переставали напоминать
последней о необходимости, ради успешности колонизации,
точного обозначения и обнародования во всеобщее сведение
тех «вольностей и выгод», которыми имеют пользоваться переселяющиеся
в Россию иностранцы, вследствие чего Коллегия иностранных
дел «доношениями» от 25 апреля и 16 июня 1763 года снова обратилась
в Сенат с ходатайством определить, «на каком основании оным
чужестранцам быть, дабы министры, к которым адресуются, знали, в
чем их обнадежить». 18
Коллегия иностранных дел, вероятно, еще долго и, быть может,
напрасно, как это случилось с доношением от 27 апреля 1754 года,
пришлось бы ждать резолюции Сената, если бы не энергия императрицы,
неоднократно и настойчиво выразившей свою волю. Благодаря
ее вмешательству в это дело при Сенате под руководством
генерал-прокурора А.И. Глебова был выработан проект даруемых
иностранным колонистам льгот. В то же время у Екатерины и в кругу
приближенных к ней лиц, во главе с графом Григорием Орловым, возникла
мысль об учреждении особенного «опекунственного места»,
которое заведовало бы иностранной колонизацией в России; здесь
же «будущими опекунами», как выразилась императрица, был рассмотрен
присланный Глебовым проект и подвергся некоторым видоизменениям
и дополнениям. После новых совещаний с Глебовым 19 ,
17
МГА МИД. Дело «Доношение Коллегии иностранных дел Правительственному
Сенату от 10 апреля 1763 г.»
18
Там же. Дело «Доношение Коллегии иностранных дел Правительствующему
Сенату от 16 июня 1763 г.»
19
См.: Сборник Имп. Русского исторического общества. Т. 7. – СПб., 1871. –
С. 301–303. (Записка Екатерины II к генерал-прокурору А. Глебову «Предложение
Сенату об учреждении правительственного места для поселяющихся
в России иностранцев» от 26 июня 1763 г.; заметка Екатерины II «О присутственном
месте для заведывания колонистами, план и рассуждение об иностранцах,
поселяющихся в России», 1763 г. [без даты]; записка Екатерины II к
генерал-прокурору А. Глебову «О проекте манифеста и инструкции касательно
иностранцев, поселяющихся в России» от 18 июля 1763 г.).

канцлером М.И. Воронцовым 20 и другими лицами 22 июля 1763 года
были, наконец, одновременно обнародованы два законодательных
акта, послуживших фундаментом иностранной колонизации в России,
именно: указ об учреждении Канцелярии опекунства иностранных
и манифест о даруемых иностранным переселенцам правах и
преимуществах». 21
Первым из этих законодательных актов был создан особый центральный
административный орган для насаждения и развития иностранной
колонизации в России. На Канцелярию опекунства иностранных
возлагалось попечение обо всех приходящих в Россию на
поселение иностранцев, чтобы они «никакому изнурению или тягости
подвергнуты не были», отвод им в Петербурге квартир из одной или
нескольких комнат, «смотря по числу людей», на время, пока они не
будут отправлены в назначенные им для поселения места; приведение
в известность порожних земель и выбор из них мест удобных для поселения
путем составления их планов и описаний, наконец, отправление
колонистов из Петербурга в отведенные им местности и водворение
в последних. Равным образом деятельность русских дипломатов
и наших агентов за границей по набору и отправлению в Россию
иностранных переселенцев находилась под высшим наблюдением
Канцелярии опекунства и направлялась ее указаниями. Для сношения
с «заграницей» при президенте Канцелярии опекунства учреждалась
должность «особого секретаря, знающего достаточно иностранные
языки». Так как заранее нельзя было определить число имеющихся
ежегодно переселиться в Россию иностранцев, то в распоряжение
канцелярии «на первый случай, пока больше потребно будет», определено
было отпускать из Камер-коллегии по 200 000 руб. в год, как на
содержание самой канцелярии и квартир для иностранцев, так и для
доставления колонистам всего хозяйственного обзаведения полезных
фабрик и заводов. 22 Деньги, потребные Канцелярии опекунства иностранных
предписано было выдавать «тотчас, сколько, когда требовано
будет, из всяких сборов, какие бы на лицо не случались». 23
67
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
20
Архив князя Воронцова. Т. 28: Письма русских государей и особ царского дома
к графам Воронцовым. – СПб., 1883. – С. 26.
21
ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 26. № 11879, 11880.
22
ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 16. № 11881 (Инструкция Канцелярии опекунства
иностранных).
23
Там же. Т. 17. № 12763.

Писаревский Григорий Григорьевич
68
По своим правам Канцелярия опекунства приравнивалась к государственным
коллегиям, т. е. имела характер особого министерства
и обязана была отчетностью одной императрице. Она состояла из
президента, назначаемого самой императрицей, и членов, избираемых
президентом. 24 Оклад жалования служащим в ней был назначен
такой же, как и в прочих коллегиях, а именно: статскому советнику
1 500, коллежскому советнику 1 200, секретарю 600, казначею, бухгалтеру
и переводчику – каждому по 400 рублей, канцеляристам по
250 рублей, а знающему по-немецки 300 рублей, подканцеляристам
и копиистам по 120 рублей, а знающим по-немецки по 130 рублей
в год. 25 Президентом Канцелярии опекунства Екатерина назначила
близкое к ней и доверенное лицо – графа Г.Г. Орлова, что уже
само по себе должно было служить залогом успешности действий
канцелярии.
В своих отношениях к иностранным переселенцам Канцелярия
опекунства должна была руководствоваться вышеупомянутым манифестом
от 22 июля 1763 года. Содержание этого основного в истории
нашей иностранной колонизации законодательного акта сводится к
следующему:
1. Все иностранцы получают дозволение приезжать в Россию и
селиться, где только пожелают, во всех русских губерниях, объявляя
о своем желании или Канцелярии опекунства иностранных в Петербурге
или губернаторам и прочим начальствующим лицам в пограничных
русских городах. Не имеющие средств для переселения
могут обращаться к находящимся при иностранных дворах русским
дипломатическим агентам, которые немедленно будут отправлять
их в Россию на казенный счет и снабжать деньгами на дорожные
расходы.
2. По прибытии в Россию иностранные переселенцы обязаны
объявить – желают ли они записаться в купечество или в цехи, или
же поселиться колониями на свободных и удобных для хлебопашества
землях. Сообразно изъявленному желанию всякий получает
свое назначение, при чем по своей вере и обрядам приносит обыкновенную
присягу на подданство.
3. Иностранным поселенцам предоставляются следующие права
и преимущества:
24
Там же. Т. 16. № 11879.
25
Там же. № 11890.

а) Свободное отправление веры по своим обрядам, с правом
строить церкви и колокольни (но не монастыри) и иметь при них потребное
число пасторов и прочих церковнослужителей. Но при этом
строго воспрещается переселенцам склонять в свою веру кого-либо
из христиан других исповеданий, живущих в России, магометан же из
числа соседних с Россией народов дозволяется не только обращать
в христианство, но и делать себе крепостными.
б) Свобода от податей и налогов всякого рода, служб и повинностей
как обыкновенных, так и чрезвычайных для поселившихся
целыми колониями на пустопорожних местах в продолжение 30 лет,
для поселившихся в столицах (Петербурге и Москве) или в городах
прибалтийских, ингерманландских, карельских и финляндских – на
5 лет, а в прочих губернских, провинциальных и других городах – на
10 лет. Свободою от податей и повинностей пользуются и потомки
первых колонистов во все продолжение льготных лет. По прошествии
означенных льготных лет переселенцы, как и коренные русские
подданные, обязаны платить все обыкновенные подати и нести
земские повинности. Но они освобождаются навсегда от службы военной
и гражданской, кроме обыкновенной земской, которую несут
по истечении льготных лет наравне с прочими жителями империи.
Однако переселенцы могут по собственному желанию поступать в
солдаты, и в таком случае вступающему в полк дается 30 рублей помимо
обыкновенного жалования.
в) Переселенцы получают не только достаточное количество
земли выгодной и свободной как для хлебопашества, так и для заведения
фабрик и заводов, но и всякое вспомоществование, сообразно
с состоянием каждого переселенца и той пользой, которой можно
ожидать от его деятельности.
На особенное внимание и содействие правительства могут рассчитывать
те переселенцы, которые заведут фабрики и заводы, небывалые
еще в России, – продукты таких фабрик и заводов (если они
до того не были производимы в России другим путем) дозволяется
вывозить из России за границу в течение 10 лет без платежа внутренней,
портовой и пограничной пошлины.
г) Иностранные колонисты, на собственные средства устроившие
в России фабрики, мануфактуры и заводы имеют право покупать
к последним крепостных людей и крестьян.
д) На постройку домов и покупку скота, земледельческих орудий
и необходимых в ремеслах инструментов, а равно на приобретение
69
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
70
припасов и материалов производится переселенцам из казны денежная
ссуда без процентов с одной обязанностью лишь выплатить
ее по истечении 10 лет в три года по равным частям.
е) Переселенцы получают право беспошлинно провезти в Россию
не только свое имение, в чем бы оно ни состояло, он и товаров
для продажи на сумму не свыше трех сот рублей для каждого
семейства под тем, впрочем, условием, если последнее проживет
в России не менее десяти лет, в противном случае при выезде своем
за границу оно платит обычные ввозные и вывозные пошлины.
Вообще же иностранным поселенцам предоставляется свобода обратно
выехать за границу, когда пожелают, но при этом они обязаны
отдать в казну из всего нажитого в России имения известную часть,
а именно: прожившие от одного года до пяти лет – пятую часть, а от
пяти до десяти лет и далее – десятую.
ж) Поселившиеся особыми колониями и местечками пользуются
правом собственной внутренней юрисдикции без вмешательства в
их распорядки русских властей. 26 Впрочем, все колонисты обязаны
подчиняться русскому гражданскому праву.
з) Переселенцам позволяется в основанных ими колониях заводить
по собственному усмотрению торги и ярмарки, не уплачивая
за это никаких казенных сборов и пошлин.
и) Переселенцам со дня прибытия на русскую границу даются до
места назначения кормовые деньги и безденежно подводы. 27
к) Наконец, помимо всех этих прав и льгот, дарованных всем вообще
иностранным переселенцам, последним пунктом манифеста
26
В скором времени (19 марта 1764 года) это право подверглось некоторому
ограничению: было постановлено, с выезжающими в Россию иностранцами
заключать особые письменные договоры относительно внутреннего их управления;
договоры эти должны быть представляемы на утверждение Сената,
после чего они делаются обязательными для всех колонистов, к которым относятся.
См.: ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 16. № 12095.
27
Первоначально кормовые деньги выдавались в следующем размере: мужчинам
по 15 копеек, женщинам по 10, а детям, смотря по возрасту, от 2 до 6 копеек
в сутки, но затем, в 1766 году 19 мая, решено было уменьшить мужчинам
размер кормовых денег до 10 копеек, в виду того, что колонисты употребляют
кормовые деньги, не взирая на знатную здесь против Гамбурга в съестных
припасах дешевизну, по большей части не с такой бережливостью, какой бы
собственная их польза требовала, но больше на вино и на другие излишества
проматывают. См.: ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 17. № 12651.

дозволялось желающим из них выговаривать себе особые преимущества,
обращаясь с просьбами по этому делу в Канцелярию опекунства
иностранных. 28
К манифесту 22 июля был приложен реестр свободных и удобных
к заселению земель. Таковыми были объявлены следующие
места 29 :
1. В Сибири: по Барабинской степи и близ Усть-Каменогорской
крепости, а также по рекам: Убе, Ульбе, Березовке, Глубокой и по
другим, впадающим в Иртыш.
2. В тогдашней Астраханской губернии: от Саратова вверх по
Волге и по речкам: Тилюн, Вербатунь, Иргиз, Санзалея, Березовка,
Малый Иргиз, и от Саратова вниз по Волге, ниже речки Мухор-
Торлык, при Камышевом Буераке, по речке Малому Иргизу, Нижнему
Еруслану, Яблонскому Буераку.
3. В Оренбургской губернии: по реке Сакмар, в 40 верстах от
Оренбурга, и вниз реки Самары, от Оренбурга в 300 верстах, до реки
Конели и по реке Иргизу.
4. В Воронежской губернии, по речкам: Журавка, Геркул, Битка и
Оскол, в пределах Валуйского уезда.
В пределах данной территории иностранным поселенцам предоставлялось
право водворяться по своему усмотрению, где пожелают,
при чем не воспрещалось, однако, селиться и на других, помимо
указанных в реестре, свободных землях.
В соответствие центральному органу, ведавшему делом иностранной
колонизации – Канцелярии опекунства иностранных – первоначально
не было создано за границей местных специальных органов по
набору и отправлению колонистов в Россию: и то и другое было возложено
на русских дипломатических агентов в иностранных государствах.
Посредствующим звеном в этом деле между Канцелярией опекунства
иностранных и нашими дипломатами, естественно, явилась
Коллегия иностранных дел. В дополнение и разъяснение манифеста
28
Ср. 15-й пункт манифеста датского короля и 9-й пункт «кондиций», выработанных
при Елизавете Петровне Коллегией иностранных дел. См.: Писаревский Г.Г.
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в. // Русский
вестник. – 1898, январь. – С. 109, 117.
29
Впоследствии решено было главное внимание обратить на колонизацию
территории между Волгой и Доном. См.: ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 17. № 12095 (Высочайше
утвержденный доклад Сенату Канцелярии опекунства иностранных от
19 марта 1764 г.)
71
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
72
от 22 июля и как руководства при наборе и отправлении колонистов
из Коллегии иностранных дел был послан ряд циркулярных рескриптов
к нашим министра и резидентам при иностранных дворах.
Согласно этим циркулярам при отправлении переселенцев наши
дипломатические агенты должны соблюдать умеренность и не делать
никаких лишних расходов, выдавая денежную ссуду и подмогу
лишь тем из них, которые окажутся в действительной нужде и пожелают
ехать в Россию на поселение и на вступление в подданство на
предписанные в манифесте годы; при этом предписывается следить,
чтобы получившие деньги на самом деле отправлялись в Россию, а
не оставались в прежнем месте жительства. 30 Обязанность открыто
оказывать содействие отправлению переселенцев в Россию возлагалась
лишь на тех наших дипломатов, которые аккредитованы
при правительстве тех стран, откуда эмиграция не воспрещается
местными законами, «ибо инако непристойно аккредитованному
министру явным образом сделаться вербовщиком людей той земли
подданных, где он пребывает, подговаривать и под своею протекциею
партиями и фамилиями высылать». Там, где эмиграция воспрещена,
нужно поступать с осторожностью, «чтобы ни малейшей не
могло быть причины к неудовольствию и нареканию от того двора»,
при котором аккредитован русский министр или резидент; в виду
этого переселенцам, принадлежащим к числу подданных таких
стран, предписывается паспортов не давать, «а оставлять каждому
на его собственное попечение выезд из своего отечества»; по отношению
же к иностранцам, проживающим в подобных странам,
можно действовать более открыто. 31 С особой осмотрительностью
нужно относиться к фабрикантам и мануфактурщикам, которые, имея
намерение завести в России шелковые и другие фабрики, не довольствуются
обещаниями, заключающимися в манифесте от 22 июля, но
требуют особых, точно определенных условий. Наводя тщательные
30
Сборник Имп. Русского исторического общества. Т. 48. – С. 571–572. (Циркулярный
рескрипт от 12 августа 1763 г. «Разъяснение о порядке вызова в Россию
иностранных переселенцев); МГА МИД. Указ Правительствующему Сенату
Коллегии иностранных дел от 13 августа 1763 г. и циркулярный рескрипт от
25 августа 1763 г.
31
Политическая переписка императрицы Екатерины II. Т. 2: 1763 и 1764 г. // Сборник
Имп. Русского исторического общества. Т. 51. – СПб., 1886. – С. 126–127.
(Циркулярный рескрипт от 28 ноября 1763 г. «О необходимых предосторожностях
при вызове иностранцев к переселению в Россию»).

справки о личности и искусстве подобного рода эмигрантов, но не
заключая с ними контракта, не выдавая вперед денег и не отправляя
в Россию, наши дипломатические агенты обязаны требовать от них
умеренных условий и собрать следующие сведения для предоставления
центральному правительству: 1) на каком основании намерены
они завести фабрики: на свои ли средства или же некоторым
вспоможением от казны, обязываясь, возвратить его впоследствии
в несколько сроков; 2) сколько в компании каждого ремесленника
и какого именно ремесла и сколько им понадобится денег на проезд
в Россию, если они не имеют для этого своих средств; 3) могут
ли они достаточно обучить своему искусству русских учеников и за
какую плату; 4) какие сорта шелковых и других материй будут они
производить на своих фабриках и из каких именно материалов – туземных
русских или же иностранных и, если из иностранных, то «на
каком основании» придется «выписывать» их из-за границы; 5) для
приведения в действие фабрик не требуется ли им вывезти с собой
из-за границы некоторых инструментов или их моделей и рисунков
и сколько на это потребуется денег.
«Кондиции» эмигрирующих фабрикантов должны быть изложены
ясно и обстоятельно, чтобы не возбуждать никаких недоумений и
тем дать возможность центральному правительству без замедления
дать на них такой или иной ответ. При этом следует предупредить
переселяющихся, что им позволяется строить фабрики в расстоянии
60-ти верст и ближе от столичных городов, но отнюдь не в самых
столицах.
Вообще же предписывалось строго следить за тем, чтобы в Россию
переселялись лишь такие фабриканты и мануфактурщики, от
которых по совершенному их искусству в заведении и распространении
желаемых фабрик можно ожидать настоящей пользы, а не
напрасного убытка.
При всем том наши дипломаты должны иметь в виду, что России
«особливо нужны земледельцы и пахотные люди, которых сколь много
б не являлось охотников» к переселению, следует отправлять «без
всяких затруднений» к русским границам на основании публикованных
манифестов. 32
73
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
32
Сборник Имп. Русского исторического общества. Т. 51. С. 69–70. (Циркулярный
рескрипт от 28 октября 1763 г. «Правила для желающих переселиться в
Россию иностранцев»).

Писаревский Григорий Григорьевич
74
При снабжении переселенцев деньгами на дорогу надлежит заблаговременно
доносить в Коллегию иностранных дел, сколько,
кому дано денег и до которого именно места. Лучше же, если возможно
будет, давать ассигновки на получение таких денег в пограничных
русских городах. 33
Но еще прежде, чем один из циркулярных рескриптов был издан,
а другие успели дойти по назначению и оказать свое действие,
уже начался сбор и отправление в Россию колонистов; каждый из
наших дипломатических агентов спешил заявить свое усердие отправлением
возможно большего числа колонистов, не обращая внимания
на нравственную и физическую пригодность эмигрирующих
элементов.
Более осторожно, по-видимому, действовал русский посол в Голландии
Генрих Гросс, писавший в своей реляции от 18 (29) ноября
1763 года, между прочим, следующее: «Понеже по сю пору у меня
ради поселения не явилось кроме самых некоторых ветреных и негодных
французов, кои только деньгами на проезд напрасно пользоваться
хотели того ради и по сю пору я на коште Вашего Императорского
Величества никого не отправил». 34 В этой осторожности
Гросса на самом деле играла не маловажную роль национальность
являвшихся к нему эмигрантов. Немец по национальности и вюртембергский
подданный, Генрих Гросс вообще был против переселения
в Россию французов, быть может, приберегая здесь место для своих
земляков. В этих видах он старался даже заподозрить в глазах русского
правительства политическую благонадежность французских
переселенцев. Так, в реляции от 5 (16) декабря того же 1763 года,
сообщая об отклонении им проекта о наборе для России 6 000 человек
в Австрийских Нидерландах, Фландрии, Шампани, Лотарингии
и Люттихе вследствие чрезмерности притязаний составителя этого
проекта французского инженера Жибралтара и вообще рискованности
всего предприятия, Гросс писал: «Я надеюсь, что Ваше Императорское
Величество всемилостивейше изволит апробовать поступок
мой толь наиначе, что на колонии, почти совсем из французов состоящей
и на границе Вашей империи переселяемой, по легкомысленности
того народа полагаться не можно было б и опасаемо, что
при первом каком неудовольствии часть оных не отошла за границы
33
МГА МИД. Дело «Циркулярный рескрипт от 16 декабря 1763 г.».
34
Там же.

к смежным варварским народам, обучая оных в художествах к предосуждению
Вашего Величества империи». 35 Когда Коллегия иностранных
дел сообщила данную реляцию Гросса Канцелярии опекунства
иностранных, то последняя в ответе на нее заметила, что «места к
населению легкомысленных народов можно избрать в некотором
отдалении от границ соседственных держав». 36
Другие наши дипломатические агенты согласно с намерениями
правительства не обращали внимания на национальность являвшихся
к ним иностранцев и охотно снабжали их деньгами на дорогу в
Россию. Раньше других дипломатов приступил к набору переселенцев
в Россию наш резидент в Данциге Ребиндер. Он еще до издания
манифеста 22 июля, в апреле и мае 1763 года, отправил в Россию
несколько десятков переселенцев, среди которых наряду с немцами
попадались и поляки. 37 После издания манифеста 22 июля Ребиндер
усилил свою деятельность по набору переселенцев и с целью привлечь
возможно большее количество их не скупился на расходы: он
не только отправлял переселенцев морем на казенный счет, согласно
манифесту, но и выдавал каждой семье денежное пособие, иногда
довольно значительное. Впрочем, цифры говорят красноречивее
слов, а потому приведем сполна «список отправленных» им (в сентябре
1763 года) переселенцев с обозначением «сколько каждому
денег выдано»:
Канатного дела мастер Яган Циммер с женой
и подмастерьем Томас Шмидским получил . . . . . . . . 45 гульд.
Кожевник Яган Даниель Пруст . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 130 гульд.
Сапожник Христофор Зидель . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 30 гульд.
Портной Христиан Вирзинг с женой и тещей . . . . . . 100 гульд.
Плотник Якоб Флод . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 100 гульд.
Плотничьего дела подмастерье
Яган Христиан Гедике с женой и детьми . . . . . . . . . . . 100 гульд.
Оного же дела подмастерье
Яган Христиан Сандер . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 200 гульд.
75
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
35
МГА МИД.
36
Там же. Дело «Промемория из Канцелярии опекунства иностранных от 25 февраля
1764 г.»
37
Там же. Дело «Письмо Ребиндера к канцлеру от 1 (12) апреля и реляция от
4 мая 1763 г.»

Писаревский Григорий Григорьевич
76
Перчаточный мастер
Яган Натанаель Винцениус . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 45 гульд.
Служивал кучером Мартын Будберг
с женой и ребенком . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 90 гульд.
Купец Христиан Габриель Генгенс
с женой и четырьмя детьми . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 300 гульд.
Всего на 24 человека, считая
женщин и детей, дано . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 1140 гульд.
Сверх того, перевоз пожитков переселенцев на корабль обошелся
90 гульденов 38 , да за провоз самих переселенцев от Данцига до
Петербурга пришлось уплатить 32 рубля. 39
Наш посланник при берлинском дворе князь Долгоруков, несмотря
на то, что эмиграция из прусских владений строго воспрещалась,
отправил в Россию водой и сухим путем несколько ремесленников
и «фабрикантов», дав им всем на проезд, а двоим сверх того на уплату
долгов, в общей сложности 222 червонных. По этому поводу из
Коллегии иностранных дел отправлен был к Долгорукову рескрипт,
которым выражалось ему порицание за неумеренные расходы и
предписывалось вообще не тратить денег на отправление в Россию
прусских подданных, так как все издержки на это могут оказаться
совершенно безрезультатными вследствие помянутого запрещения
эмиграции из Пруссии. 40
Однако и в странах, откуда эмиграция не воспрещалась существующими
законами, издержки наших дипломатических агентов по
набору и отправлению колонистов не всегда приводили к желанным
результатам. Особенно неудачными, – чего и естественно было ожидать,
– оказались первые шаги наших дипломатов на этом поприще
деятельности: их неопытность и увлечение идеей колонизации, в
связи с отсутствием правильной организации переселенческого
дела, приводили нередко к напрасной трате денег. Характерным в
данном отношении является инцидент, случившийся с нашим послом
38
По тогдашнему курсу русский рубль равнялся 4½ гульденов.
39
МГА МИД. Дело «Канцелярская цидула в государственную Коллегию иностранных
дел от обретающегося в Гданьске полковника и резидента» от 17 (28) сентября
1763 г.
40
Сборник Имп. Русского исторического общества. Т. 51. – С. 115–118. (Циркулярный
рескрипт от 21 ноября 1763 г. князю Долгорукову в Берлин «Правила
для желающих переселиться в Россию»).

в Лондоне Александром Романовичем Воронцовым. 41 Инцидент этот
представляет еще и тот интерес, что наглядно знакомит нас с тем,
какие элементы западноевропейского общества эмигрировали в
Россию.
Ревностные старания графа Воронцова набрать возможно большее
количество колонистов увенчались, по-видимому, успехом: нашлось
«около двухсот, а может быть, идо трехсот человек», изъявивших
желание отправиться в Россию на поселение. Значительное
число их сейчас же стало получать из русского посольства и деньги
на пропитание «по нескольку шиллингов в день». Озабочиваясь отправлением
колонистов в Россию, граф Воронцов нанял для этого
особый корабль под названием «Sally», договорившись с хозяином
последнего Джонсоном, уплатить за пропитание и провоз их до Либавы
по три гинеи с половиной за человека, полагая общее число
отправляемых более двухсот. В счет означенной платы было выдано
капитану вперед 250 гиней, остальные же деньги, согласно контракту,
имели быть уплачены в Либаве тем лицом, которое командирует туда
русское правительство для приема колонистов. Конечным пунктом
отправления избрана была Либава (город, не принадлежавший еще
тогда России), потому что ни один из капитанов не согласился ехать
в Ригу (вероятно, из-за того, что была уже поздняя осень), большинство
же предлагало довезти колонистов лишь до Данцига, «на что
я, – доносил граф Воронцов, – отнюдь не согласился в рассуждении,
что таких случаем, может быть бы, и большая часть сих людей остались
в прусских областях и не дошли бы до российской границы;
впрочем, такие же предосторожности при отправлении их и здесь
возьмутся и капитану дадутся, что ни один из них утратиться не
может». 42 На деле, однако, вышло иначе, – большинство набранных
колонистов «утратилось» перед самым отправлением из Лондона
в Либаву: одних переманило английское правительство для своих
колоний, других – каролинская семья для заселения Каролины (в
Северной Америке). Агенты означенной компании, распространяя
77
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
41
Вскоре после этого инцидента граф Воронцов был перемещен в Гаагу на место
Генриха Гросса, а Гросс занял его место в Лондоне. См.: Сборник Имп. Русского
исторического общества. Т. 51. – С. 134–136. (Рескрипты к графу Воронцову и
Гроссу от 9 декабря 1763 г.).
42
МГА МИД. Дело «Экстракт из реляции полномочного министра графа Воронцова
из Лондона от 21 октября (1 ноября) 1763 г.»

Писаревский Григорий Григорьевич
78
о России ложные слухи, действовали настолько успешно, что сманили
около 40 человек таких, которые уже получали из посольства
деньги на пропитание; в конце концов желающих ехать в Россию
оказалось всего 68 голов. В первых числах ноября ст. ст. этот «bétail
humain» отправился в путь под руководством выбранных из его среды
«инспекторов». Кораблем командовал капитан Александр Муррей
(Murray). Погода не благоприятствовала путешествию: в Северном
море корабль претерпел сильную бурю и попал на мель, откуда выбравшись
с большим трудом, пристал у берегов Зеландии в Цирикзее
(Голландия) ради исправления повреждений. Между тем колонисты,
пока корабль стоял на рейде, украли находившийся в межпалубном
пространстве (en soulevant une planche de l’entre-pont) бочонок водки,
«которую и пили между собой в количестве достаточном, чтобы
потерять рассудок». Как раз в день этой попойки капитан, находя
ветер благоприятным, решил продолжать путешествие; но еще не
успел корабль потерять из вида город, как «один из тех, которые
принимали участие в попойке, увидев землю и вообразив, что она
была очень близко, подогретый винными парами (échauffé par les
vapeurs de la liquer), решил, что можно достигнуть берега вплавь, и
потому бросился в море», где мгновение спустя исчез из глаз. Считая
нужным довести об этом происшествии до сведения городских
властей, капитан отправился в город. Во время его отсутствия между
колонистами и матросами корабля произошла ссора, вследствие которой
последние отказались продолжать путешествие, и сошли на
берег. Лишь при содействии городского магистрата, приславшего
свою стражу, капитану удалось вернуть свой экипаж на корабль. Водворив
здесь спокойствие, капитан решил было снова пуститься в
плавание, как вдруг при сильном северном ветре произошла буря, от
которой корабль настолько пострадал, что было опасно продолжать
на нем путешествие. Колонисты взбунтовались, решительно отказались
продолжать путешествие, и сошли на берег; из 68 лишь 14 человек
остались на корабле. Часть покинувших корабль обратилась
с прошением к русскому послу в Голландии (Генриху Гроссу), категорически
отказываясь вернуться на корабль и вообще ехать морем,
они просили отправить их в Россию сухим путем. Наведя справки
относительно данного инцидента и снесясь с графом Воронцовым,
Гросс не счел возможным исполнить просьбу колонистов, и они были
предоставлены самим себе, получив свободу идти, куда хотят. Потерпевший
от бури корабль «Салли» направился обратно в Англию,

но, не доходя до ее берегов, погиб. Нашему правительству пришлось
однако уплатить собственнику корабля всю сумму (с процентами –
393 фунта стерлингов и 15 шиллингов), которая по контракту следовала
за провоз до Либавы более двухсот человек колонистов, тем
более что в это дело вмешался английский посол Мокартней. Графу
Воронцову оставалось лишь утешать себя размышлениями на тему,
что «обыкновенно начало таких предприятий бывает более убыточно,
нежели полезно, и только время и экспериенция, наконец, научают
и самими ошибками впредь с лучшим успехом дело исправлять и в
такие сети не впадать». 43
Более опытному нашему посланнику в Гамбурге А.С. Мусину-
Пушкину, несмотря на принятые им предосторожности, не всегда
удавалось избежать напрасной траты денег: нередко случалось у
него, в особенности на первых порах, что набранные колонисты,
получив кормовые деньги, скрывались перед самой посадкой на
корабль, который должен был отвезти их в Россию. Мусин-Пушкин
склонен был обвинять в этом прусских вербовщиков, но могло быть
и так, что являвшиеся к нему «подонки» Германии не думали ни о
каком переселении, а хотели лишь воспользоваться кормовыми
деньгами, чтобы потом скрыться. 44
Еще в худшее положении оказались те наши дипломаты, которым
приходилось отправлять колонистов сухим путем: забрав деньги на
дорогу, редко кто из последних на самом деле отправлялся в Россию.
«Из отправляемых от пребывающего в Вене российского министра
князя Голицына, – писала в мае 1764 года Канцелярия опекунства
43
МГА МИД. Дела: Реляции графа Воронцова из Лондона от 2 (13) ноября 1763 г.,
4 (14) января, 23 января (3 февраля) и 15 (26) марта 1764 г.; его же реляция
из Гааги от 1 (12) августа 1764 г.; реляция Гросса из Гааги от 28 ноября (9 декабря)
1763 г. с приложением прошения колонистов; письмо Гросса графу
Воронцову от 27 ноября (8 декабря) 1763 г.; письмо капитана Муррея к Гроссу
от 16 (27) декабря 1763 г., письмо графа Воронцова Гроссу от 5 (16) и 9 (20) декабря
1763 г.; промемория из Канцелярии опекунства иностранных в Коллегию
иностранных дел от 19 ноября 1764 г.; экстракт из конфиденциальной записки
бытности у его сиятельства вице-канцлера в 15 день августа 1765 года чужестранных
министров; справка в Коллегию иностранных дел от 31 августа
1765 г.; промемория Коллегии иностранных дел в Канцелярию опекунства
иностранных (август 1765 г.).
44
Там же. Дело «Реляция Мусина-Пушкина от 3 (14) октября 1763 г. на счет при
реляции от 7 (18) октября того же года».
79
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
80
иностранных в Коллегию иностранных дел, – доныне еще никто не
явился, кроме одного Сербенина Афанасия Поповича, о котором
он в реляции своей между прочим прописывает». 45 «Я ныне неприятными
опытами уже спознался, – доносил Симолин из Регенсбурга,
– что даваемые таковым людям (колонистам) на проезд деньги
редко в пользу употреблены бывают, ибо многие из таковых, коим я
по их горьким просьбам и представлениям о их бедности и нужде
несколько денег на проезд давал, безсовестно поступили и в Россию
не поехали». 46
В видах упорядочения переселенческого движения Симолин
предложил учредить в Любеке должность особого комиссара, к которому
находящиеся в Германии русские дипломатические агенты
могли направить являющихся к ним колонистов, а он отправлял бы
их морем в Россию. 47
Предложение Симолина, по докладу Коллегии иностранных дел,
было утверждено императрицей 48 , и Мусину-Пушкину поручено
было приискать в комиссары «способного и надежного человека»,
«дать ему довольное наставление» относительно предстоящей ему
деятельности и отрекомендовать его со своей стороны городу Любеку
«пристойным образом». 49 По представлению Мусина-Пушкина
комиссаром был назначен купец Генрих Шмит с жалованием по
500 рублей в год 50 . Таким образом, в Германии, как таком месте, откуда
преимущественно являлись колонисты, создан был специальный
орган для отправления их в Россию. Большая часть наших дипломатических
агентов получила предписание отсылать являющихся у них
эмигрантов в Любек как центральный пункт, из которого переселенческое
движение направлялось в Россию 51 , но денег им на дорогу до
45
МГА МИД. Дело «Промемория из Канцелярии опекунства иностранных в Коллегию
иностранных дел от 4 мая 1764 г.».
46
Там же. Дело «Перевод с реляции министра Симолина из Регенсбурга от
14 (25) февраля 1764 г.»
47
Там же. Дело «Реляция Симолина из Регенсбурга от 24 сентября (5 октября)
1765 г.»
48
Там же. Дело «Всеподданнейший доклад Коллегии иностранных дел от 15 декабря
1763 г.»
49
Там же. Дело «Рескрипт к Мусину-Пушкину от 9 января 1764 г.»
50
Там же. Дело «Реляция Мусина-Пушкина от 10 (21) февраля 1764 г.»
51
Там же. Дело «Циркулярный рескрипт от 9 января 1764 г.»

Любека не давать, «ради избежания от утраты оных чрез бездельных
и данного обещания не содержащих людей». 52 В пользу последний
меры Симолин приводил то соображение, что «добрый работник
может в Германии в короткое время столько нажить, сколько ему
и с домашними своими в пути до Любека на нужное содержание
надобно быть может; и если такие люди истинное намерение имеют
сыскать» в России «лучшее себе пропитание, нежели в отечестве
своем, то они весьма и тем довольны будут, что им из Любека всевозможное
вспоможение учинится, следовательно, и сами все свои
старания приложат, дабы до означенного города дойти». 53 Однако,
чтобы строгим применением этой меры «не отвратить и добросовестных
от правдивого их намерения», Канцелярия опекунства иностранных
рекомендовала «в таких случаях их уговаривать, чтоб они,
ежели собственного достатка на проезд до Любека не имеют, то б от
знаемых ими на то заимствовали без излишества, с тем, что как скоро
у комиссара в Любеке явятся и водою в С.-Петербург отправлены
будут, то оной о том министров российских немедленно уведомить,
почему занятое число, кому следует, возвращаемо будет без всякого
продолжения».
Благодаря этим распоряжениям переселенческое движение с
внешней стороны несколько упорядочилось, обманы со стороны
колонистов стали менее возможны, но состав переселенческих партий
не улучшился: как и раньше отправляли в Россию всякого, кто бы
ни пожаловал, не обращая внимания на нравственную и физическую
пригодность эмигрантов. Вспоминая это, колонист Platen впоследствии
писал:
Stadt Lübeck war der Ort
Wo man thät engagiren;
Da konnte, wer da wollt,
Jung, Alt, ja Gross und Klein,
Zu diesem Gastgebot
Bald eingeladen seyn.
Эмигрировал в Россию, главным образом, городской пролетариат,
оборванцы и пропойцы из разных слоев общества, в роде автора
81
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
52
Там же. Дело «Промемория из Канцелярии опекунства иностранных в Коллегию
иностранных дел от 4 мая 1764 г.»
53
Там же. Дело «Перевод с реляции Симолина из Регенсбурга от 14 (25) февраля
1764 г.».

Писаревский Григорий Григорьевич
82
цитируемой поэмы, который говорит о себе, что он – „ein Officier,
auch gut von Adel wär“ и так характеризует свое положение пред
поступлением в колонисты:
Mundirung, Geld und Gut
Thät mir nun gänzlich fehlen;
Kurr, meine ganze Sach’
War herzlich schlecht bestellt
Ich konnte’es ohne Klag’
Vor Leuten nicht verhehlen:
Ich musste barfuss gehen,
Kein Schnеht zu wählen. 54
Примечания
Очерк опубликован в 1898 г. в журнале «Русский вестник» (т. 255. С. 146–
167). Текст воспроизводится по этому изданию.
с. 61. «Мы нуждаемся в населении…» Отрывок взят из собственноручной
заметки великой княгини Екатерины Алексеевны, написанной на французском
языке. Возможно, автор приводит его в собственном переводе
на русский язык. Составитель бумаг Екатерины II академик П.П. Пекарский
дает несколько отличный перевод этого места: «[…] мы нуждаемся
в населении, а не в опустошениях; заставьте, если это возможно, кишмя
кишить народ в наших пространных пустынях. Для достижения этого не
признаю полезным принуждать нехристиан-инородцев принимать нашу
веру: многоженство более полезно для умножения населения […]».
с. 62. МГА МИД. Дело «Реляция Мусина-Пушкина из Гамбурга, от 3 (16) сентября
1763 г.». Этот и другие упоминаемые в данном очерке архивные
документы 1762–1763 годов составляют «Дело о всемилостивейшем
принятии иностранных разных наций, кроме жидов, в Россию на
54
„Reise-Beschreibung der Kolonisten, wie auch Lebensart der Russen“ on einem
Officier Plathen (1764–1770) // Клаус А. Наши колонии. СПб., 1869. Приложение.
«Город Любек был тем местом, // где шла вербовка; // там мог каждый, кто
хотел, // молодой и пожилой, да, стар и млад // на этот переезд // вскорости
получить приглашение.
Ни обмундирования, ни денег, ни имения // – ничего этого не было у меня
и в помине; // все дела мои без исключения // шли из рук вон плохо // Без
причитаний не мог все это я // скрыть от людей: // Ходить мне приходилось
босиком, // да шнапс выбирать не приходилось» (перев. с нем. М.В. Корышева).

поселение и позволении бежавшим от сего из своего отечества российским
подданным возвращаться с прощением всех из преступлений».
Документы 1764 и следующих годов значатся в архиве под рубрикой «О
колонистах».
с. 76. Червонные (червонцы) – название золотой монеты. Первые русские
червонцы были отчеканены в 1701 году достоинством в 3 руб., в
1775–1914 гг. – достоинством в 5 и 10 руб.
с. 77. Либава – совр. г. Лиепая (Латвия).
с. 78. «bétail humain» (фран.) – человеческий скот.
с. 79. Экспериенция (от лат. experientia) – опыт, знание предмета.
83
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

ПЕРЕСЕЛЕНИЕ ШВЕДОВ
С ОСТРОВА ДАГО В НОВОРОССИЙСКИЙ КРАЙ
(по документам Государственного архива) 1
Писаревский Григорий Григорьевич
84
Особый исторический интерес в наше время получают те опыты
колонизации окраин, какие предпринимало наше правительство
в прошлом столетии. В настоящем очерке мы намерены коснуться
одного эпизода из области этих опытов, а именно: переселения
шведов в Новороссийский край, предпринятого Потемкиным в
1781–1782 годы.
Около этого времени мыза Гогенгольм на острове Даго, принадлежавшая
ландрату графу Стенбоку, перешла к новому владельцу, лифляндскому
помещику Унгарну. Потемкин, занятый тогда устройством
Новороссийского края, охотно принимавший туда и русских беглых,
и подонков западноевропейского общества, серьезно думавший о
поселении в Крыму даже беглых английских преступников и каторжников
2 , решил воспользоваться этим обстоятельством в целях
колонизации вверенного ему края. По его ходатайству, в 1781 году
состоялся указ императрицы Екатерины II о переселении проживавших
на мызе Гогенгольм шведских крестьян в Новороссийский край.
Заведывание переселением было вверено полковнику Ивану Синельникову,
который 9 июля этого года явился с упомянутым указом
в Ревельскую генерал-губернаторскую канцелярию и потребовал
от нее командировки с ним на остров Даго особых чиновников для
переписи подлежащих переселению крестьян. В Ревельской канцелярии
Синельникову сообщили, что шведы уже заключили условие с
новым владельцем Гогенгольма – Унгарном и теперь живут на той же
земле, на которой жили и раньше; тем не менее Синельников, предполагая,
что многие из крестьян решились остаться на старых местах
от крайности, по неимению себе «пристанища», 10 июля отправился
на остров Даго, «как для внушения всех выгод со стороны казенной
им открывшихся, так же и ко узнанию способов о переселении их в
Новороссийскую губернию». 3
1
Государственный архив, XVI, 692; из дел Потемкина-Таврического.
2
Брикнер А.Г. Потемкин. – СПб., 1891. – С. 76.
3
Рапорт Синельникова от 10 июля 1781 года.

Миссия Синельникова, как и следовало ожидать, увенчалась
успехом: «выгоды со стороны казенной открывшиеся» были настолько
значительны, что крестьяне не могли долго колебаться в
решимости переселиться на новые места. Потемкин «обнадеживал
и удостоверял» шведов, что переселение их состоится на следующих
условиях:
1) нарезано им будет в Новороссийской губернии довольное
количество земли весьма плодородной, именно по 60 десятин на
двор; 2) в течение четырех лет они будут пользоваться льготой ото
всех податей с обязательством по истечении льготных лет платить в
казну то же, что и прочие «государственные поселяне», а именно: по
пяти денег в год за каждую десятину, «не платя уже подушных денег»;
3) на постройку домов и на первоначальное обзаведение выдан им
будет казенный лес и денежное пособие в размере 12 рублей на
каждый двор; 4) будет доставлено достаточное количество разных
семян для посева хлеба и казенный провиант в течение года для
прокормления; 5) на новых местах будут поселены они «особыми
колониями», т. е. отдельно от поселенцев другой национальности, и
будут иметь церковь и пастора; 6) во время следования их до новых
мест оказано им будет возможное вспоможение.
Шведы с радостью приняли предложенные условия, и Синельников
при помощи сопровождавших его чиновников Ревельской
генерал-губернаторской канцелярии составил список всех крестьян
мызы Гогенгольм, как находившихся на месте в данный момент, так
и проживавших в Ревеле; последних решено было разыскать и отправить
вместе с первыми в Новороссию. Всех, подлежавших переселению,
оказалось 935 человек (мужского пола 422 и женского 513).
Однако, крестьяне, в количестве 75 человек уже давно проживавшие
в Ревеле и свыкнувшиеся с городской жизнью, отказались от
переселения, несмотря на все «изобильные выгоды», ожидавшие
переселенцев в Новороссии; местная Ревельская администрация
недоумевала, что с ними делать, и спрашивала князя Потемкина: «Как
с оными нежелающими отсюда в Новороссию людьми поступить повелено
будет, выслать ли их туда или оставить по их вольности и
желанию здесь в Ревеле?».
Что ответил на это Потемкин, из находящихся у нас под руками
документов не видно.
Зато среди крестьян-земледельцев, проживавших на острове
Даго, нашлись охотники к переселению и с других мыз, помимо
85
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
86
обывателей Гогенгольма, так что общее число переселявшихся составило
около 960 душ.
20 августа 1781 года назначено было днем выступления переселенцев
в путь, но прежде нужно было ликвидировать их имущественные
отношения. С собой переселенцы должны были взять
только необходимые «инструменты», повозки и годных к упряжи лошадей
и волов; продажа собранного и остающегося на корню хлеба
и прочего имущества, чего не успели продать сами переселенцы,
возложена была на местную администрацию, которая вырученные
деньги должна была передать в комиссариат для перевода в Новороссийскую
губернию. «Езжалый скот», лошадей и волов Синельников
решил переправить, прежде их владельцев, в город Гапсаль
и потребовать от местного магистрата для пастьбы скота удобных
мест. Переезд самих переселенцев встречал затруднения в недостатке
судов на Даго, но граф Стенбок, желая угодить всесильному
Потемкину, изъявил готовность помочь в этом деле «всеми своими
паромами и лодками и крестьянами». После необходимых приготовлений
переселенцы переправлены были в Гапсаль и оттуда предприняли
отдаленное и утомительное путешествие в Новороссию в
сопровождении назначенного им руководителя отставного капитана
Макаретова. Последний должен был руководить и водворением
переселенцев на новых местах, получая за это обычное жалование
«земского провинциального комиссара».
Между тем, пока переселенцы совершали свой долгий путь, новороссийский
губернатор Николай Данилович Языков, по распоряжению
Потемкина, должен был принять подготовительные меры для их
водворения: а) Отвести шведам землю при реке Днепр, выше города
Кизи-Кермена (переименованного в 1784 года в Берислав), в городской
даче, отмежевав на каждый двор, состоящий из четырех душ,
по 60 десятин, а сверх того (в общее пользование) «довольную часть
лесных мест из ближайших днепровских островов»; б) купив на губернские
суммы ржаных семян и собрав по запорожским зимовьям
волов и плуги, запахать отведенную землю «за плату казенную» и
посеять на каждый двор по двенадцати четвериков в течение осени
1781 года; в) так как переселенцы должны прибыть на новые места
уже в глухую осень, то, «избрав выгодное селение, поместить их для
перезимования, довольствуя их казенным же провиантом».
Языков отвел переселенцам для зимних квартир местечко Решетиловку,
расположенное между Кременчугом и Полевой.

В Решетиловку переселенцы прибыли 26 ноября, употребив, таким
образом, на свой длинный путь целых три месяца.
«Переход их был им сносен, – доносил Синельников Потемкину
из Кременчуга рапортом от 9 декабря, – но только обременились
малолетними детьми, от нападения на них в дороге оспы, от коей и
на месте еще страдают; впрочем, они, видя над собой благодеяния
вашей светлости, изобильное продовольствие и землю, обещающую
им лучшую жизнь, весьма довольны». Во время пути и на зимних
квартирах по 24 января 1782 года умерло из числа переселенцеввзрослых
30 человек, от разных болезней, главным же образом от
старости, а малолетних – 56 человек, от оспы, которой они заразились
в Белоруссии; итого всех умерших было 86 душ, на лицо же
оставалось в живых 880 душ обоего пола. 4
Переселенцы были удовольствованы провиантом, а их лошади (в
количестве 326 – фуражом по 16 апреля, причем администрация обратила
особенное внимание на поправление лошадей, изнуренных
дальней дорогой: сверх «указанной дачи» было прибавлено на каждую
лошадь по пяти фунтов сена в сутки и единовременно отпущено
на каждую же лошадь по полчетверти овса.
16 апреля, т.е. с началом весенних полевых работ, переселенцы
должны были выступить на отведенное им под поселение место,
где администрация также озаботилась заготовлением для них провианта,
а равно семян для весеннего посева – на каждый двор по
12 четвериков.
Одной из первых забот местной администрации было построение
домов для переселенцев. Потемкин предписал губернатору Языкову,
чтобы дома для переселенцев были выстроены под наблюдением
мастеров, выписанных из Курляндии. В этом распоряжении видна
необыкновенная заботливость о переселенцах, видно стремление
создать на новых местах обычный в Прибалтийском крае тип построек,
к которому переселенцы уже привыкли на своей родине, чтобы
тем, хотя отчасти, облегчить им возможность сродниться с новыми
местами, устроиться среди новых условий жизни.
Вследствие недостатка леса в Новороссии материалом для построек,
по мысли Языкова, должен был служить камень-плита, которого
имелось достаточное количество близ отведенных переселен-
87
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
4
Рапорт князю Потемкину от губернатора Языкова от 24 января 1782 г.

Писаревский Григорий Григорьевич
88
цам мест; этим Языков думал не только выиграть в прочности, но и
в дешевизне построек.
Среди хлопот по водворению переселенцев не были оставлены
без внимания и их религиозные потребности. В рапорте Потемкину
от 9 декабря 1781 года Синельников, между прочим, писал, что
переселенцы «скучают о определении к ним пастора» и просил о
назначении такового. Потемкин не остался глух к желаниям переселенцев
и озаботился приисканием для них пастора, который в
то же время удовлетворял бы и религиозным нуждам служивших в
русских войсках лютеран. Желание занять это место изъявил пастор
Иоганн-Адольф Европеус, которому были предложены Потемкиным
очень выгодные условия.
«Узнав желание ваше принять на себя звание дивизионного и
шведских переселенцев пастора во вверенной мне Новороссийской
губернии, – писал Потемкин Европеусу, – предлагаю вам следующие
выгоды для лучшего удостоверения со стороны нашей: 1) Определяю
я вам жалования ежегодно по 400 рублей; для обзаведения же
вашего на счет жалования отпустится вам впредь 200 рублей, с тем,
чтобы оные вычтены были в два года. 2) Время жалования, вам определяемого,
начнется со дня отправления вашего отсюда в тамошний
край, по прибытии же вашем туда получите вы, как в самой колонии
помянутых шведских крестьян, так и в Кременчуге, приличную вашему
званию квартиру и землю, особливо выделенную для церкви.
3) Соглашаюсь я охотно и в собственное ваше владение, вечное и
потомственное, особливо приказать отвести тысячу десятин удобной
земли на основании Высочайше конфирмованного о землях плана.
4) Невозбранно позволяю вам пользоваться теми доходами, которые
по обычаю шведских прихожан и по их собственной воле священникам
от них определяются. 5) По прошествии пяти лет полную вы будете
иметь свободу отбыть оттуда, если бы далее в сем звании там оставаться
не восхотели, для чего должно вам будет заблаговременно
уведомить о том меня или тамошнего губернатора. Наконец, проезд
ваш туда заплачен будет без возврата из жалования вашего».
8 апреля 1782 года пастору Европеусу для церкви основанной
шведами колонии была выдана из казны церковная утварь в более
чем достаточном количестве, утварь, можно сказать, роскошная для
сельской церкви, а именно: 1) большой сосуд серебряный с позолотой,
2) маленький сосуд серебряный с позолотой, 3) телохранительница
серебряная большая с позолотой, на верху крышки приделан

агнец, 4) другая маленькая серебряная с позолотой, 5) два дискоса
серебряные гладкие вызолоченные, 6) большой сосуд серебряный с
крестом и ручкой для держания вина церковного, 7) дорожный сосуд
на подобие банки, сделанный для держания вина церковного, с позолотой,
8) большое блюдо серебряное, 9) четыре священнических
облачения: а) одно – серебряное, полосатое с зеленым, обложено
по краям серебряной тесемкой с фольгой; б) другое – фиолетового
атласа, по краям обложено серебряной тесемкой с фольгой; в) третье
– малинового атласа, обложено по краям серебряным газом;
г) четвертое – черного па-де-суа, обложено серебряным газом; на
всех облачениях кресты из таких же серебряных тесемок и газов.
Доставление прочих необходимых в церковном обиходе вещей, как
то: напрестольных одеяний, подсвечников, колоколов, кошельков с
колокольчиками для собирания денег в церкви и проч., правительство
также приняло на свой счет.
При таком заботливом попечении правительства о хозяйственных
и религиозных нуждах переселенцев возникла первая шведская колония
на юге России, в пределах нынешней Херсонской губернии и
Херсонского же уезда, неподалеку от заштатного города Берислава,
на правом берегу Днепра. Эта колония получила название Старошведской
(Альт-Шведендорф). В царствование императора Павла I
в 1800 году шведам, хотя они и до переселения в Новороссию были
русскими подданными, присвоены были права иностранных колонистов
«по совершенному различию новой местности от их родины»,
а в царствование Александра I в 1804 году были основаны еще три
шведских колонии, образовавших вместе с ранее основанной шведский
колонистский округ.
Примечания
Очерк опубликован в 1899 году в журнале «Русская мысль» (№ 3.
С. 246–252).
с. 84. Остров Даго (совр. Хииумаа) – остров в Балтийском море, входит
в Моонзундский архипелаг.
с. 85. Ревель – совр. г. Таллин (Эстония).
с. 89. Дискос – круглое блюдо на ножке, украшенное священными изображениями
и надписями, служит для размещения просфор.
89
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

ВЫЗОВ КОЛОНИСТОВ ЮЖНОЙ ЕВПРОПЫ
И БУНТ КОРСИКАНЦЕВ 1
Писаревский Григорий Григорьевич
90
В 1781 году, во время североамериканской войны, испанцы отняли
у Англии сначала часть острова Менорки на Средиземном море
с портом Магон, а затем овладели и всем островом. Перемена властителей
отразилась, прежде всего, на пришлом населении острова:
командующий испанскими войсками герцог де Крильон (Crillon) поспешил
изгнать с острова проживавших на нем греков, а также и
корсиканцев, состоявших до того времени на службе у английского
правительства.
Русский посланник в Португалии граф Нессельроде сообщил
своему правительству о несчастной судьбе, постигшей греков;
6 ноября 1781 года письмо Нессельроде было доложено императрице.
Екатерина II не осталась равнодушной к участи изгнанников:
восьмидесятые годы XVIII столетия были временем, когда императрица
платила дань увлечения известным «греческим проектом»
князя Г.А. Потемкина. Покровительство и помощь грекам и другим
православным народам Востока и привлечение таким путем их
симпатий к России, с одной стороны, возможно быстрое заселение
Новороссийского края русскими переселенцами и иностранными
колонистами, с другой, считались теми подготовительными мерами,
которые должны предшествовать осуществлению проекта. В ответ
на сообщение Несельроде Екатерина приказала дать «надлежащие
повеления» русскому морскому генеральному комиссару в Италии
графу Дмитрию Мочениго, а равно командующему русской эскадрой,
зимовавшей в то время в Ливорно, чтобы они «на случай желания
сих высланных и других тому подобных Греков выехать на эскадре
Российской сюда» позаботились «о помещении их на оной и о подании
им всякой пристойной защиты и пособия».
1
См.: 1) Государственный архив. XVI, 692: «О колонистах, переселенных в Екатеринославскую
губернию… и о бунте корсиканцев». (Из дел князя Потемкина-
Таврического). 2) МГА МИД. Дела: «О чрезвычайных издержках графа Мочениго
на отправление колонистов в Херсон», «Сношения с Тосканой», «Записки о
докладах» за 1782–1783 гг. 3) Московское отделение Архива Главного штаба.
«Дело, произведенное в Херсоне над итальянскими колонистами, учинившими
бунт и убийство на фрегате „Борисфен“» (№ 539, из дел князя Потемкина).

На первоначальное пособие изгнанникам в случае желания их
переселиться в Россию императрица повелела (16 ноября 1781 г.)
ассигновать в распоряжение графа Мочениго 3 000 рублей. Вскоре
во флорентийских газетах появилось известие, что императрица
всероссийская принимает под свое покровительство греков и иных
изгнанников с острова Менорки и открывает для них убежище в своих
обширных владениях, возложив исполнение своей высочайшей
воли по этому предмету на графа Мочениго.
13 января 1782 года к графу Мочениго в Ливорно явились первые
греческие изгнанники из Магона в числе 17 человек и представили
ему «мемуар», в котором, описывая свое бедственное положение и
ссылаясь на известие о милости императрицы к изгнанникам, просили
о денежном вспомоществовании. Это были, по-видимому, до
своего изгнания люди более или менее состоятельные, имевшие на
острове Менорке свои дома, лавки и земли, и теперь, вследствие
высылки, обратившиеся в нищих. Естественно, что они не могли
сразу примириться со своим положением и питали надежду, что
военное счастье перейдет со временем на сторону англичан, и тогда
им представится возможность опять водвориться на Менорке.
На переселение в Россию они смотрели как на крайнюю меру, на
которую можно решиться не ранее, как потеряв всякую надежду
на возвращение в отечество: только тогда они соглашались переселиться
в Херсон. Граф Мочениго счел необходимым исполнить
просьбу греков.
«Ваше превосходительство увидит из их мемуара, – писал он
вице-канцлеру графу Остерману, – что они просят о субсидии, и
хотя я не имею достаточно ясных приказаний чтобы производить
ее, не смотря на то я разсудил что было бы несогласным с величием
ея императорскаго величества, после публичнаго объявления
что она милостиво приняла (их – авт.) под свое покровительство,
отказать им в субсидии, в величайшей возможной для них
милости в их настоящих обстоятельствах. Я решился выразить им
свое согласие, тем более, что это не превысит приблизительно
100–150 рублей в месяц».
Екатерина одобрила распоряжение Мочениго, предписав продолжать
выдачу грекам субсидии впредь до нового ее приказания.
Между тем, военные успехи испанцев на Менорке, в особенности
взятие ими форта «Филипп», последовавшее 5 февраля, побудили
изгнанных греков согласиться на переезд в Россию. Как люди,
91
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
92
серьезно смотревшие на предпринимаемый ими шаг, они решили
предварительно отправить из своей среды двоих уполномоченных
в Херсон, чтобы те сделали там необходимые распоряжения, прежде
чем перевозить туда целые семейства. В ожидании возвращения посланных
остальные 15 греков должны были оставаться в Ливорно
на попечении графа Мочениго. Последнему приходилось не только
ежемесячно тратить на содержание их ассигнованные 100–150 рублей,
но и делать новые расходы на лечение: вследствие развившихся
среди эмигрантов болезней Мочениго должен был заплатить
аптекарю, хирургам и лекарю около 100 рублей. Этим, однако, не
ограничивались заботы Мочениго об эмигрантах. Летом 1782 года
он обратился к испанскому послу во Флоренции Монино с просьбой
оказать «добрые услуги», выхлопотать у губернатора Менорки
позволение изгнанным грекам продать там свои земли и вывезти
с собой вещи и мебель. Монино изъявил на это свое согласие и
депутаты от греков отправились в Магон с его рекомендацией и
под покровительством русской императрицы для ликвидации своих
имущественных дел. «Услуги» Монино оказались очень полезными
для изгнанников: губернатор на этот раз отнесся к их депутатам с
вниманием и заботливостью.
Несмотря на всю предупредительность Мочениго по отношению
к грекам, число греческих эмигрантов, хотя и увеличилось новыми
семействами, в общем все же было незначительно: Ливорно не был
удобным пунктом для вербовки греков. Главный контингент изъявивших
желание переселиться в Россию составили представители
других национальностей, главным же образом итальянцы, и то переселенческое
движение в Россию, проводником и организатором
которого сделался теперь Мочениго (в 1782–1783 гг.), должно было
таким образом положить основание на греческой, а итальянской
колонизации на юге России.
Изгнание с острова Менорки, подобно грекам, корсиканцы, потеряв
всякую возможность после капитуляции форта св. Филиппа
продолжать свою службу Англии, рассеялись по разным городам
Италии: их можно было встретить в Генуе, Ницце, Ливорно и других
местах; в одном Ливорно их было около 60 человек. Последние,
ознакомившись с публикацией, помещенной во флорентийских
газетах, представили Мочениго свой мемуар, в котором заявляли
о своем желании отправиться в Херсон, но не в качестве простых
колонистов, а в качестве военнослужащих: они просили образовать

из них роту егерей, снабдив их домами и землями и почтить военными
чинами тех, кои ими облечены; при этом составители мемуара
уверяли, что все их товарищи, рассеянные по разным местам Италии,
немедленно присоединятся к ним, как только узнают о согласии русского
правительства принять их на службу, что тогда же поспешат
соединиться со своими семьями те из корсиканцев, которые их
имеют. Не желая ничего брать на свою ответственность, Мочениго
представил мемуар корсиканцев вице-канцлеру графу Остерману
при письме от 16 (27) мая. Ответ со стороны русского правительства
на ходатайство корсиканцев последовал благоприятный: 21 июня
императрица повелела «упоминаемых в письме графа Мочениго
корсиканцев обнадежить милостию и покровительством, и по
желанию их отправить в Херсон», сообщив о том предварительно
князю Потемкину, чтобы он в качестве генерал-губернатора Новороссийского
края распорядился принятием необходимых мер для
их водворения.
Одновременно с принятием корсиканцев последовало разрешение
на переселение в Херсон «луканцев» по ходатайству Квилличи,
уроженца города Лукки, «который вследствие превратностей судьбы
не имел средств содержать себя и жить честно в своем отечестве».
Квилличи обещал перевести в Россию помимо своего семейства,
состоящего из жены и 5-ти человек детей, еще 5 или 6 добрых крестьянских
семейств и привезти собой в новое отечество умение
обрабатывать хлопок; взамен этого он просил отвести ему в собственность
дома и земли в количестве достаточном и дать субсидию
на дорогу и на приобретение необходимых в хлопчатобумажном
производстве инструментов.
О последовавшем соизволении императрицы по переселению в
Россию корсиканцев и луканцев вице-канцлер уведомил Мочениго
письмом от 5 июля.
Между тем молва о гостеприимстве русской императрицы, приглашавшей
в свои обширные владения представителей разных национальностей,
быстро разнеслась по берегам Средиземного моря:
явились проекты переселения в Россию славян, женевцев, евреев,
началось движение в Италии среди пролетариата и среди горцев
Корсики и Сардинии, живших разбоем.
Граф Иван Трифон Бурович, дворянин города Катаро и два его
товарища, Франциск Лазари и Андрей Лукович, все трое подданные
Венецианской республики, предложили набрать полк, в два
93
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
94
батальона, из 1 200 человек славонцев и македонян, «привычных к
морю, добрых земледельцев и храбрых солдат», для водворения в
Херсоне и образования там военно-земледельческой колонии. При
этом они выговаривали себе следующие условия:
1. Солдаты-колонисты снабжаются со стороны русского правительства
шинелями, одеялами и платьем «по-славонски» и находятся
на полном его содержании с момента посадки на корабль и до приезда
в Херсон.
2. В России колонисты пользуются всеми правами и преимуществами,
предоставленными другим колонистам.
3. В случае, если через три года полк будет распущен, штаб и
обер-офицеры переводятся в другие полки с тем же чином и с тем
же старшинством.
4. Управление колонией и назначение офицеров зависит от
Буровича и Лазари, а сами они подчиняются непосредственно
генерал-губернатору.
5. При сформировании первого батальона Бурович получает чин
подполковника, Лазари майора, а Лукович первого капитана; когда
же будет набран второй батальон, все они получат повышение на
один чин.
Представляя на благоусмотрение правительства «мемуар» указанных
лиц, Мочениго писал вице-канцлеру графу Остерману: «Считаю
необходимым указать вашему превосходительству, что будут садить
людей на суда на Черногорском и Рагузском берегу, чтобы не придти
в столкновение с венецианцами. Если ее императорское величество
найдет также условия, требуемые предлагающими слишком чрезмерными,
то достаточно мне будет объявить ее высочайшую волю,
чтобы направить дело сообразно с ней».
Условия, предложенные Буровичем и его товарищами, императрица
не нашла чрезмерными, но дать полное согласие на их проект
она не сочла возможным, очевидно, по тем же соображениям, по
которым сами предприниматели не решались производить посадку
колонистов на суда в венецианских владениях, то есть не желая возбуждать
неудовольствия в Венеции: в эпоху вооруженного нейтралитета
Екатерина с вниманием относилась и к мелким государствам,
тем более к Венеции, все еще представлявшей значительную морскую
силу; возможно также, что, оказывая в своем согласии на переселение
в Россию уже сформированных полков, Екатерина хотела
избежать подозрений и разных придирок со стороны Турции при

провозе колонистов через Дарданеллы и Босфор. Как бы то ни было,
когда ей были доложены «промемория» Буровича с товарищами и
письмо Мочениго к Остерману, императрица положила следующую
резолюцию: «Что касается до желания некоторых из Славян набирать
полки, то может он, граф Мочениго, советовать им просто переселиться
в Херсон или другие места Новороссийской или Азовской
губернии, где по переезде их в таковое их желание удовлетворено
будет; а в формировании там на месте полков великия на то неудобности
предстоят; впрочем, может он их обнадежить высочайшею
милостью и всяким со стороны правительства защищением
и пособием».
Таким образом, массовое переселение славян в Россию на этот
раз не состоялось, но отдельные лица и целые славянские семейства
являлись к Мочениго в Ливорно и были им принимаемы в число
колонистов. 2
Сам Мочениго, имея в виду усилить переселенческое движение в
Россию и притом эмигрантами наиболее, по его мнению, полезными,
предложил свои услуги для привлечения в Россию швейцарцев, искусных
ткачей, обрабатывающих лен «до совершенства батистовой
ткани», и женевцев, «искусных ювелиров и часовщиков».
«Я имею средства и в Швейцарии и в Женеве, – писал он графу
Остерману, – чтобы их привлечь, но ваше превосходительство хорошо
знает решение Ирландскаго парламента которое дарует каждому
из этих выходцев 50 фунтов стерлингов, землю, дом, натурализацию
и все права гражданства; здесь нет сравнения между издержками и
издержками Ваше превосходительство, будьте сообщить мне
2
В следующем 1783 году среди славян Далмации снова обнаружилась тяга к
переселению в Россию. Их уполномоченный Любович обратился к русскому
послу в Вене князю Д.М. Голицыну с просьбой о позволении им переселиться
в Россию. Голицын отправил Любовича в Петербург со своими письмами, «по
коих содержанию ее императорское величество повелеть изволила помянутого
Любовича с курьером препроводить к князю Г.А. Потемкину, сообщая
ему, что ежели он таковое переселение далматинцев находит выгодным и полезным,
то и позволяет ее величество дать сему присланному ответ и сделать
нужные распоряжения, а буде в нем предусматриваются напрасные издержки
и разные затруднения, особливо же в переводе их, в таком случае, объявив
о неудобности того на настоящее время и отлагая на другое способнейшее,
отпустить его, выдав ему, Любовичу, на проезд сто червонных из суммы на
чрезвычайные расходы определенной». («Записки о докладах 1783 г.», доклады
2 июня в Царском Селе).
95
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
96
привилегии, которые ея императорское величество имела милость
даровать Херсонской колонии, все служит к тому, чтобы дать большее
движение делу».
Русское правительство не думало, однако, вступать в конкуренцию
с Ирландским парламентом и не обратило внимания на предложение
Мочениго; когда вскоре кавалер де Гриер из Парижа также
предложил со своей стороны организовать переселение женевцев
в Россию, то Екатерина велела холодно отвечать ему, что переселение
женевцев в Россию зависит от их собственной воли, равно
как и избрание ими здесь того или другого места для поселения,
что в России всем иностранцам предоставлена полная свобода
«приезжать, селиться, переселяться и выезжать из государства по
своему благорассуждению». Императрица сознавала, что для заселения
южнорусских степей женевские ювелиры неподходящие
колонисты.
Точно также было отклонено ходатайство евреев с острова
Менорки о переселении их в Россию. Евреи эти, подобно грекам
и корсиканцам, были изгнаны испанцами из порта Магон. Узнав о
принятии в Россию их собратьев по несчастью, евреи через своего
уполномоченного Иосифа Вилла де Бенедетти представили графу
Мочениго «мемориал», в котором ходатайствовали о разрешении
им водвориться в Херсоне и принимали на себя следующие обязательства:
1) вывезти в Россию некоторое число торговцев и ремесленников
из своих единоверцев без всяких других издержек со
стороны русского правительства, кроме платы за провоз от Ливорно
до Херсона; 2) на том же основании вывезти земледельцев, художников
и рукодельных шелковых мастеров, способных ко всякой работе,
кои все римско-католического исповедания, а также 3) мастеров для
устройства завода «цветных и других всякого рода стекол», если
только императрица пожалует этому заводу привилегию на определенное
число лет.
Взамен этого евреи испрашивали для себя у русского правительства:
а) поселение на местах, удобных для торговли сухим путем и
морем; б) «домы для житья, кои не были бы им в тягость»; в) земли
наряду с другими колонистами; г) денежную подмогу «художникам и
рукодельным мастерам» «для скорейшего произведения их работ»;
д) свободное отправление веры и открытие синагог с теми преимуществами,
коими пользовались они тогда в Ливорно; е) «вольность
и свободу в отправлении торгов» наряду с другими колонистами и

ж) все права русских подданных наравне с переселенцами прочих
национальностей.
Традиционная политика русского правительства по отношению
к евреям носила ограниченный и даже запретительный характер;
известна резолюция императрицы Елизаветы Петровны: «от врагов
веры Христовой не желаю интересной прибыли». Сама Екатерина
манифестом от 22 июля 1763 года приглашала в Россию всех иностранцев
«кроме жидов». Граф Мочениго как представитель русского
правительства знал это, но, считая переселение евреев полезным
для России в видах развития торговли, не отказал им, а представил
выписку из их мемориала в Петербург при письме на имя вицеканцлера
графа Остермана. Последнему Мочениго писал, между
прочим, следующее: «Хотя не безызвестно мне что в счастливых ея
императорскаго величества областях нет Жидов, однако я не хотел
сам собою решиться в разсуждении их требования, а доставляю
оное вашему сиятельству, тем больше что место где они просят
о позволении селиться собственно не в России находится, и когда
великий герцог Тосканский вознамерился основать в сем городе
(Ливорно – авт.) торговлю, то он употребил к тому сей народ, коему
и должна она частию цветущим своим состоянием».
Соображения Мочениго, что Херсон «собственно не в России находится»
и указания его на цветущее состояние торговли в Ливорно
благодаря евреям возымели, очевидно, свое действие и на Коллегию
иностранных дел: она, по крайней мере, не торопилась отказом на
ходатайство евреев; по некотором размышлении решено было представить
последнее на усмотрение Потемкина, что и было исполнено
23 октября. Потемкин находился в это время на юге России, и дело
затянулось. Между тем, получая от вице-канцлера письма, в которых
ни словом не упоминалось о евреях, Мочениго недоумевал, что это
значит. В письме к Остерману от 26 ноября (7 декабря) 1782 года
он писал: «Хотя ваше превосходительство мне сделали честь ответить
на мои письма от 8 (19) августа, я не вижу, однакож, чтобы вы
мне объяснили волю ея императорскаго величества относительно
проекта Еврея Бенедетти; правда что в вашем письме от 7 октября
сказано: „принимать и отправлять в Херсон колонистов разных
национальностей которые пожелают там водвориться“, и так как
Евреи представляют нацию, то я буду иметь возможность считать
себя уполномоченным их принимать; несмотря на то, чтобы мне никоим
образом не ошибиться, я умоляю ваше превосходительство
97
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
98
сообщить мне положительно волю ея императорскаго величества
по этому предмету».
Только письмом от 19 декабря вице-канцлер сообщил графу
Мочениго, что набор колонистов в силу приказания императрицы
должен быть ограничен только двумя нациями, греками и корсиканцами:
представители других национальностей принимаются лишь в
том случае, если они сочтут возможным примкнуть (очевидно, не
по языку только, но и религии) к грекам или корсиканцам. 3 То же
самое было подтверждено вице-канцлером в начале следующего
1783 года. Этим ответом совершенно устранялись евреи от принятия
в число колонистов 4 , но зато открывалась возможность переселения
в Россию для итальянцев и славян 5 . Этой возможностью и воспользовался
главным образом итальянский пролетариат.
В письме к графу Остерману от 31 октября (11 ноября) 1782 года
Мочениго сообщил, что принятые для привлечения колонистов
меры, а именно: публикация в газетах, «милостивое и щедрое предложение»
императрицы грекам и корсиканцам и принятие луканцев,
возбудили во множестве лиц стремление к переселению в Россию и
водворению в Херсоне.
«Я принял, – писал Мочениго вице-канцлеру, – депутатов горцев
из Гросаньяны, Пармы, Модены и Массы просивших меня устроить
переезд их соотечественникам земледельцам, пастухам и нескольким
мануфактурщикам шляп Если ея императорское величество
имеет расположение принять людей, я могу себя льстить
надеждою послать до июля месяца свыше 2 000 человек населять
новую колонию».
До получения предписания ограничить эмиграцию в Россию греками
и корсиканцами Мочениго напринимал в число колонистов
3
„L’engagement des colons est borne aux seules nations Grecque et Corse, à moins
que d’autres sous le nom de celles-ci ne jugeassent à propos de se presenter“.
4
В черновом письме вице-канцлера, вслед за приведенным в предыдущем примечании
текстом, говорилось далее: «Il s’ensuit naturellement de cela, que les
juifs comme tells ne peuvent point entrer en consideration», но затем эти слова
были зачеркнуты. См.: «Сношения с Тосканой», III.
5
Записки о докладах 6 декабря 1782 г. «По письму графа Мочениго о являющихся
к нему желателях для переселения в Херсон или другой место Новороссийской
губернии ее императорскому величеству угодно, чтобы ему дано было
знать, дабы он прием таковых желателей ограничил в одних греках и корсиканцах,
разве бы между ними под именами сих наций являлись и другие».

людей различных национальностей: среди них встречались французы,
немцы, славяне, испанцы, шведы, но все же количественно преобладали
итальянцы. Независимо от национальности, это были по преимуществу
бедные горожане-пролетарии, заброшенные судьбой на
побережье Средиземного моря в портовые и промышленные города
Италии. В письме к вице-канцлеру от 24 декабря 1782 года (4 января
1783 г.) Мочениго заявлял, что он вынужден окружать себя миром
черни, потому что люди порядочные не желают переселяться. Несмотря
на это Мочениго выражал надежду, что колонисты-пролетарии
разных национальностей не подадут никакого повода к нареканию
на себя: «Они не обольщены, не навербованы никаким эмиссаром;
ужасный голод, крайняя бедность, вот что выгнало их из отечества и
заставило просить о принятии» (в колонисты). Те же мысли о крайней
нищете колонистов, как основной причины их эмиграции, высказал
Мочениго в августе 1783 года в письме к князю Г.А. Потемкину, причем
уже обнаружил более трезвое отношение к эмигрантам: в том обстоятельстве,
что только крайняя необходимость, голод, побуждала
записываться в колонисты, Мочениго видел уже скорее отрицательную,
чем положительную сторону организованной им эмиграции:
«Здесь нет никого, кто предпочитал бы водворение в Херсон самому
скудному в Италии: эмигранты побуждаются голодом давать согласие
на переселение в надежде дезертировать весной».
Особенно тяжелым становилось положение итальянских пролетариев
с наступлением осени и зимы, когда приходилось думать не
только о пропитании себе, но и о квартире: поступление в колонисты
обеспечивало и то и другое на целую зиму. Эмигрантам выдавались
«харчевые деньги» в различном размере, смотря «по людям и их
состояниям». В среднем содержание каждого колониста обходилось
приблизительно в три осмиреальных пиастра, то есть по тогдашнему
курсу по 3 рубля 90 копеек в месяц.
Помимо этого, колонистов, «как людей в крайней бедности находящихся»,
приходилось снабжать всем необходимым из одежды и
белья: для мужчин изготавливались «епанчи, фуфайки и по паре матросских
шаровар» на каждого, «а для женщин шерстяное с головы
до ног платье». Для избавления от насекомых и содержания в чистоте
всем выдавалось по две рубашки, по две пары чулок и по две пары
башмаков. Иногда расходы для колонистов возрастали вследствие
случайных причин, например, развития среди них болезней или
нежелания капитана нанятого для перевозки колонистов корабля
99
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
100
своевременно отправиться в путь 6 . Характер колонистов также
обусловливал собою большую или меньшую степень расходов на
них. Сообщая об отправлении колонистов на корабле «Св. Николай
и св. Спиридоний», Мочениго меньшее сравнительно количество
расходов по этой экспедиции приписал «тихому и кроткому характеру
колонистов», умеренности их потребностей, в противоположность
колонистам из сардинцев, и отсутствию у них назойливости.
В общем, по вычислениям Мочениго, каждый колонист должен был
обойтись русскому правительству от 50 до 60 рублей, но действительная
стоимость колонистской «головы», несомненно, превысила
эту цифру. 7
Иные, поступив в колонисты в сентябре месяце, пользовались
готовым содержанием и квартирой всю осень и зиму, а когда с
наступлением весны предстояло отправиться в Россию, дезертировали.
Против этого Мочениго принужден был принимать меры
предосторожности. Сообщая о посадке колонистов на корабль «La
très sainte Annonciantion» для отправления в Россию, он писал графу
Остерману: «Чтобы удержать посаженных на корабль эмигрантов во
время пребывания в этом порту, я обращался к господину адмиралу
(командовавшему русской эскадрой в Средиземном море – авт.),
который назначил мне стражу, и благодаря этому и мерам строгости,
которые мне должно было употребить, я воспрепятствовал бегству
с корабля, (равно – авт.) как благодаря военной силе, которая мне
была дана правительством (Тосканским – авт.), мне удалось остановить
тех, которые, будучи содержимы в течение шести месяцев
на императрицыном иждивении, старались убегать. Без доброго
расположения его королевского высочества (герцога Тосканского
– авт.) мне было бы очень трудно благополучно справиться
с этим поручением, труд по исполнению которого превосходит все
другое».
6
В письме на имя вице-канцлера от 6 (17) марта 1783 г. Мочениго писал: «Vendredi
3/14 du courant le capitaine André Garmongliesi se mit à la voile après un
séjour Presque d’un mois, causé en partie par les tempêtes et en partie par ses
caprices pour ne pas perdre le carnival, ce qui lui fît perde le bon temps et occasionna
bien de dépenses».
7
За одну перевозку от Ливорно до Херсона 212 человек колонистов на корабле
«Александр Великий» Мочениго должен был заплатить 7 000 рублей. Копия
договора Мочениго с корабельщиком Н. Калерджи.

Впрочем, у Мочениго нашлись помощники из числа самих эмигрантов,
до некоторой степени облегчавшие его труд. В числе желающих
переселиться в Россию вместе с корсиканцами солдатами
и итальянскими пролетариями оказалось несколько иностранных
офицеров. Некоторые из них и раньше уже состояли на русской
службе, как, например, поручик Паччиола родом корсиканец, майор
Этаньон родом француз; другие, как Макюзи, служили раньше различным
правительствам; теперь они заявляли желание отправиться
в Россию с тем, чтобы стать во главе отправляемых колонистов и
образовать из них на новом месте жительства военные колонии. В
последнее время Макюзи состоял на английской службе и командовал
отрядом корсиканцев в Магоне. 60 человек его отряда, по
ходатайству его и его товарищей, уже были приняты в колонисты и
отправлены в Россию; не довольствуясь этим, Макюзи предложил
набрать 1 200 человек колонистов, включая сюда женщин и детей,
с тем, чтобы половина их была земледельцы, четвертая часть – мануфактурщики,
а остальные – солдаты. При этом обещал завести
в Херсоне культуру винограда и тутовых деревьев, устроить там
мануфактуры: 1) хлопчатобумажную, 2) шелковых чулок и 3) неаполитанских
макарон, наконец, основать завод для производства
стекла и хрустальных изделий. В награду себе за все это Макюзи
испрашивал 2 000 рублей и чин майора, колонистам автономию с
непосредственным подчинением их колонии генерал-губернатору,
плодородные земли на берегах Днепра и все права и привилегии,
предоставленные прочим иностранцам, водворяющимся в России.
Какой ответ был дан нашим правительством на предложение Макюзи,
из документов не видно; можно думать, что в общем, скорее,
благоприятный, так как, с одной стороны, мы видим его, наряду с
Паччиолой, Этаньоном и другими иностранными офицерами, стоящим
во главе партии колонистов, а, с другой, выработанные позднее
«конвенции» 8 , намечавшие будущее устройство водворяемых
в России итальянцев и корсиканцев несколько напоминают собой
условия, предложенные Макюзи в его мемуаре.
Положение сначала вербовщика колонистов, а потом офицера
колонистского отряда и шефа или начальника колонии (иначе «директора»)
было очень выгодным и потому заманчивым для многих
искателей приключений: помимо выговоренных у правительства
101
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
8
Государственный архив. XVI, 692.

Писаревский Григорий Григорьевич
102
законных субсидий и жалования, они получали много незаконных
доходов, обирая колонистов и присваивая себе суммы, ассигнованные
на их водворение. Вследствие этого никогда не было недостатка
в лицах, предлагавших нашему правительству свои услуги по набору
колонистов.
Благоприятные условия для эмиграции, а, следовательно, и для
деятельности подобных лиц, представляли в то время острова
Корсика и Сардиния. Население Корсики было недовольно французским
владычеством: значительная часть корсиканцев, охраняя
свою независимость, нашла убежище в горах своего острова или
укрылась в горах соседней Сардинии. Здесь они с оружием в руках
поддерживали свое существование, «добывая себе необходимое
набегами на свои края». Мочениго, по-видимому, рано обратил внимание
на жителей Корсики. В 1782 году французское правительство
заподозрило его в попытке сманить в Россию греческую колонию
на Корсике. «Все лица которых императрица определяет на службу
за границей, – писал с негодованием Вержен, – постоянно заняты
сманиванием людей Они вкладывают сюда более или менее
ловкости, но все же это есть та часть их инструкций которая всего
более им по сердцу. Слишком хорошо известно, какова судьба несчастных
которые соблазняются обещаниями русских министров
и эмиссаров. Большая часть обречена погибать в пустынях предоставленныя
корыстолюбию начальников колоний, которые дают им
только самую ничтожную часть того что императрица назначила для
их водворения». Франция приняла самые суровые меры «против
охоты за колонистами», против вербовщиков-соблазнителей, заранее
осужденных на виселицу. Военный министр запретил некоему
Перетти сформирование на Корсике полка для русской императрицы,
решено было даже во что бы то ни стало воспрепятствовать
единичным отъездам с острова. «Король, – писал тот же упомянутый
выше министр, – имеет чем занять своих подданных какое бы
состояние они ни хотели избрать; они могут поступать на службу
иностранной державы только получив позволение, которое дается
в очень редких случаях». 9
Тем не менее, попытки склонять корсиканцев к переселению в
Россию не прекращались. Некто Антуан Паоли предложил Мочениго
устроить переселение в Россию нескольких сотен корсиканцев,
9
Pingaud Léonce. Les Français en Russie et les Russes en Francé.Paris, 1886. P. 81–82.

укрывающихся в горах Корсики и Сардинии, на условиях дарования
им военной организации. Мочениго сочувственно отнесся к предложению
Паоли, но, прежде чем вступить с ним в обязательство,
решил навести справки, и отправил в Сардинию одно доверенное
лицо, чтобы разузнать «о настроении этих людей» и отношении сардинской
администрации к предложенному переселению их. Ответ
получился благоприятный. В частности, Сардинская администрация
готова была всеми мерами содействовать выселению с острова
корсиканцев, «чтобы освободиться от этих людей».
«Получив эти известия, – доносил Мочениго своему правительству
рапортом от 8 (19) августа 1783 года, – я приказал одному из
моих друзей нанять корабль, чтобы закрыть глаза французскому
консулу который за мной наблюдал и вместо того чтобы запасаться
провизией в Ливорно, я дал сто золотых дукатов указанному
Паоли чтобы купить провизию в Сардинии, и несколько денег
другим троим Корсиканцам которых он избрал для помощи в этом
предприятии».
Паоли благополучно прибыл в Сардинию, и корсиканцы готовы
уже были двинуться в путь, как вдруг один из компаньонов Паоли,
Жан Санто Перальди (при помощи своего друга Франсуа Делитата
Тедде и двоюродного брата Паоли Эттори) «по зависти к своему
соотечественнику» распустил среди корсиканцев слух, «что Паоли
продал их как Негров, и что должно обличить этого человека, отослать
его и устроить свои дела самим. Эти инсинуации возымели
свое действие: Корсиканцы отказались садиться на судно и капитан
должен был возвратиться ни с чем в Ливорно».
«Хотя я был крайне поражен, – писал Мочениго в том же рапорте,
– дурным исходом дела которое я считал верным и ради которого отсрочил
другую экспедицию на Корсику где я также пригласил людей
тем не менее, в виду показаний капитана Chelmi и Корсиканца
Антонелии что люди пребывали все в том же намерении переселиться,
я рискнул отправить еще раз самого капитана, тем более
что он требовал всего только 15 дукатов, если не успеет перевезти
самих людей. Это второе путешествие к Корсиканцам было также
бесполезно, так как они постоянно были убеждаемы Перальди и Эттори
никоим образом не доверяться. Но с другой стороны мои служащие
увлекли с собой 44-х Сардинцев 10 , которые были соединены
103
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
10
В списке колонистов они были помечены как пьемонтцы.

Писаревский Григорий Григорьевич
104
с Корсиканцами Они вознаграждают до некоторой степени
этот расход короны».
«Хотя и обескураженный» неудачей в Сардинии, Мочениго «тем
не менее не потерял своей цели» и обратился в сторону Корсики.
Однако, несмотря на содействие нашего поверенного в делах при
Генуэзской республике Мордвинова, попытка нанять в Генуе одно
или два судна для отправления в Корсику за колонистами долго не
удавалась, так как никто не хотел рисковать собой и своим кораблем
в виду суровых мер, принятых на Корсике французским правительством.
Экспедиция на Корсику, таким образом, затянулась. Только в
конце июля 1783 года явился в Ливорно корабль, капитан которого
«отважился на предприятие». Но к этому времени Мочениго уже
получил приказание от своего правительства «прекратить всякий
дальнейший прием» колонистов. В силу этого приказания пришлось
не только отменить посылку корабля на Корсику, но и отказать в
приеме 120 корсиканцам, явившимся в Ливорно из Гибралтара в начале
августа 1783 года.
Отправление колонистов в Россию совершалось по мере накопления
их в Ливорно и приискания подходящих судов для их перевозки.
Важную заботу для графа Мочениго составляло охранение
колонистских транспортов от нападения пиратов на Средиземном
море и поддержание внутреннего порядка и дисциплины среди
посаженных на корабль колонистов. Для охраны от пиратов иногда
назначались в качестве конвоиров военные суда русской эскадры,
крейсировавшей тогда в Средиземном море. 11 Гораздо больше
приходилось считаться с возможностью беспорядков среди самих
колонистов; особенно опасными в этом отношении казались Мочениго
некоторые «довольно беспокойные и упрямые корсиканцы».
Во главе каждого транспорта колонистов ставился один или несколько
офицеров иностранцев, избиравших себе помощников из
числа самих колонистов. «Для доброго управления» колонистами
Мочениго «счел подходящим установить систему, распадающуюся
на гражданскую, которая наблюдает за добрым порядком в отношении
обеспечения съестными припасами, и военную, чтобы заставить
наблюдать субординацию и добрый порядок во всем». Колонисты
11
Так, русский корабль «Александр Великий», принадлежавший Михаилу Фалееву
и нагруженный 212 колонистами, был конвоируем русским военным
судном.

подчинялись строгой военной дисциплине: выработанный Мочениго
«Ordonnance», состоявший из 14 артикулов, определял их поведение
на корабле; за нарушение того или другого из артикулов
ордонанса колонисты подвергались более или менее суровым взысканиям:
заключению в оковы, уменьшению рациона на половину,
наказанию линьками и проч.
Офицеры должны были наблюдать, чтобы, в случае остановок в
портах дружественных держав, колонисты не вызывали своим поведением
жалоб со стороны местных властей или вовсе не скрылись
с корабля. Особенное внимание офицеров Мочениго обращал на
поддержание чистоты и вообще на санитарное состояние корабля,
рекомендуя производить беспрестанные окуривания жженным
уксусом во всех помещениях, где находятся колонисты, а также
заставлять последних «чесаться, мыться, переменять рубашку и
чулки, чтоб избежать того, что заведутся вредные для их здоровья
насекомые».
Отправление колонистских транспортов совершалось в следующей
последовательности: 26 августа (5 сентября) 1782 года на полярке
«Мадонна де Мегаспиль», принадлежавший Димитрию Вальсамахи
и плававшей под русским флагом, отправлено было в Херсон
87 колонистов греков, корсиканцев, луканцев и иных итальянцев.
Начальство над колонистами было вручено поручику Августину
Паччиола. Эти первые колонисты обошлись нашему правительству
в 4 981 рубль 85 копеек.
3 (14) марта 1783 года корабль «La très sainte Annonciantion» отправлено
было 229 человек, по преимуществу итальянцев (греков
совсем не было), в том же месяце 20 (31) числа последовала новая
экспедиция колонистов, в количестве 300 человек, на корабле «Св.
Николай и св. Спиридоний». В конце мая того же года на корабле
«Александр Великий», принадлежавшем русскому негоцианту Михаилу
Фалееву, Мочениго отправил 212 колонистов (в большинстве
итальянцев). Все четыре экспедиции прошли благополучно,
но над пятой и, как потом оказалось, последней экспедицией, для
которой был назначен фрегат «Борисфен» (принадлежавший тому
же Фалееву) тяготел какой-то рок.
Не желая ограничиваться эмигрантами итальянской национальности,
Мочениго обратил внимание на греков, живших на восточном
побережье Адриатического моря, в южной части Далмации, где,
по заявлению самого Мочениго, его «репутация стояла довольно
105
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
106
прочно». Для привлечения греков в число колонистов Мочениго
употребил неких Лазаревича и Десковича, вручив им на первый раз
24 дуката. Под влиянием уговоров этих лиц греки стали являться в
Ливорно, и Мочениго отправлял их вместе с корсиканцами (с острова
Сардиния), которых поджидал со дня на день.
20 июня старого стиля, видя, что набралось достаточно людей для
отправления в Россию, и не желая обременять Ливорно большим
количеством греков, Мочениго приказал капитану фрегата Власьеву
«сойти с мола и пойти на рейд». Греки и огромная часть колонистов,
видя что «Борисфен» намеревается уходить, наскоро сошли на
землю и отправились в трактиры, которые обычно удовлетворяли
их нуждам. Из объяснений Мочениго с Десковичем обнаружилось,
что последний превысил свои полномочия и наобещал колонистам
больше, чем следовало, что сверх того греки и славяне напуганы
слухами о войне между Россией и Турцией и потому отказываются
ехать в Херсон. Желая положить конец все возраставшему волнению
среди колонистов, Мочениго, по совету ливорнского губернатора,
запретил трактирщикам отпускать взбунтовавшимся пищу. Но
это только подлило масла в огонь, и Мочениго должен был пойти
на уступки.
«В момент величайшего волнения, – доносил Мочениго своему
правительству рапортом от 8 (19) августа 1783 года, – я приказал
позвать начальников Греков и Славонцев, я им дал чем удовлетворить
их нужду по этот вечер, я им обещал удовольствовать их
на следующий день и, отослав их, старался найти средства к тому,
чтобы усмирить также других, которые, увлеченные своею яростью
напали на мой дом, старались выломать дверь, угрожая
разграбить его и даже покуситься на мою жизнь, но так как мой
дом находится в центре города, то я имел достаточно времени,
чтобы велеть позвать стражу которая при помощи моих людей и
особенно некоторых сардинских колонистов, находившихся у меня
разсеяла этих людей. Губернатор города был у меня в тот же
вечер; так как из его разговоров я понял что я не могу успокоиться
на этих распоряжениях, то я принял решение дать всем свободу
уйти, дав им некоторую небольшую сумму на дорогу Вследствие
этих распоряжений у меня осталось Греков в двух партиях
всего 13 человек Хотя все казалось спокойным, тем не менее
буря не прошла. Оставались еще люди которые вообразили себе
что могут уладиться с господином адмиралом, но так как они все

отказывались отправиться в Россию, они хотели служить только
своему капризу, то, получив отказ и истратив то немногое что я им
дал на дорогу, возбуждаемые своими предводителями, они снова
безпокоили город и меня. Внушения правительства сделать некоторые
новые жертвы чтобы освободить от затруднений его королевское
высочество, слабость самого правительства и еще более
нерасположение министра к этой эмиграции покровительствуемой
единственно государем великим герцогом вследствие дружбы к ея
императорскому величеству, побудили меня приступить к легальному
и окончательному договору с предводителями этих людей,
которые, как вся эта порода предпринимателей, не имели другой
цели как только выманить денег: когда им это удалось, люди эти
разсеялись сами собой».
Из этих начальных происшествий Мочениго сделал лишь следующий
вывод: во-первых, что не следует ограничивать набор колонистов
людьми какой-нибудь одной национальности, так как они
«способны соединяться и претендовать на то, чтобы давать законы
там, где они считают себя самыми сильными»; во-вторых, что имея на
руках 150 человек, не следует медлить их отправлением. Усомниться
в пользе для России подобных колонистов русскому дипломату не
пришло и в голову.
Потеряв греков и не дождавшись корсиканцев, Мочениго 24 июля
посадил на «Борисфен» тех 228 колонистов, которые у него имелись
и 15 (26) июля отправил их под начальством Макюзи. Так как русский
адмирал получил от своего начальства приказ не отпускать
ни одного из своих кораблей для конвоирования «Борисфена», то
последний пришлось вооружить по требованию капитана Власьева,
который заявил, «что он не двинется, не будучи вооруженным,
из опасения варварийцев». Однако, опасность «Борисфену» и его
капитану угрожала не оттуда, откуда ее ждали.
2.
107
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
«Борисфен» благополучно совершил свой путь по Тирренскому,
Ионическому и Эгейскому морям, обогнув Италию и Балканский полуостров,
и в сентябре 1783 года приблизился к Дарданеллам. Наступление
осенней погоды задержало, однако, на целые два месяца
дальнейшее движение корабля к пределам России: несколько раз
«Борисфен» пытался войти в Дарданельский пролив, но каждый раз

Писаревский Григорий Григорьевич
108
противные северо-восточные ветры заставляли его возвращаться
назад; пришлось поневоле стать на якорь и дожидаться более благоприятной
погоды. Место для этой невольной стоянки корабля было
выбрано у берегов острова Тенедоса по тем соображениям, что
здесь «способно было стоять для налития пресной воды и покупки
дров и провианта».
Продолжительное и однообразное пребывание на корабле,
сопряженное с необходимостью соблюдать известный порядок и
дисциплину, было тяжелым испытанием для отбросов итальянских
городов, и строгие взыскания, до телесного наказания включительно,
которым по настоянию командира «Борисфена», лейтенанта
Власьева, они были подвергаемы за нарушение установленных
правил, только озлобляли людей, которые были «все почти с виселицы».
На беду Власьева и его экипажа в это время один беглый из
России колонист распространил на Тенедосе слух, «будто бы находящиеся
в Херсоне колонисты, худо содержатся». Этот слух был искрой,
попавшей в порох. «Не хотя себя подвергнуть равной участи,
а желая снискать себе вольность и независимость», семь человек
колонистов «Борисфена» составили заговор с целью завладеть кораблем.
В случае успеха своего предприятия они предполагали
отправиться в Алжир и там или продать «Борисфен» вместе с его
грузом, или же заняться на нем морским разбоем. Во главе заговора
стоял сардинец Николай Теальди, по профессии подлекарь. Для
приведения своего намерения в исполнение заговорщики сначала
хотели отравить экипаж корабля опиумом, тайно влив его в «водяные
бочки», откуда корабельные служители пресную воду употребляют
в пищу 12 , но почему-то передумали и решили действовать
открытым бунтом.
С 15 (26) на 16 (27) октября около двух часов по полуночи колонисты
выскочили внезапно на палубу с ножами и поленьями, напали на
подштурмана Кузьму Любимова и шестерых человек матросов, стоявших
на вахте, избили их поленьями и бросили в фор-люк; боцмана
Андрея Ащепкова и трех матросов, находившихся на баке, зарезали
и еще одного матроса тяжело ранили.
Чтобы остальные русские матросы, спавшие в трюме, не оказали
им сопротивления и помощи своим товарищам, колонисты
12
Государственный архив. Рапорт подштурмана Любимова контр-адмиралу Макензию
от 1 декабря 1783 г.

загородили им выход на палубу, став с поленьями и ножами вокруг
люков: пытавшихся выйти били и бросали обратно в трюм, где между
тем другая часть колонистов вязала матросам руки.
Когда таким образом одни из колонистов, принявших участие в
бунте вели борьбу с экипажем корабля, другие во главе с руководителями
заговора расправлялись с командиром «Борисфена» лейтенантом
Власьевым.
В кают-компании собралось скопище из 15-ти или 20-ти человек
колонистов, из коих большая часть «с отчаянием и зверством»
бросалась в камеру помянутого капитана Власьева, разбивая у нее
двери и стекла поленьями и крича: «А, кончил жизнь, собака!» Из
капитанской каюты (или «камеры») слышался голос Власьева, призывавшего
к себе на помощь начальника колонистов Макюзи, и плач
его жены. Бунтовщики ворвались, наконец, в каюту Власьева через
выбитое окно с наружной стороны. Собравшись с духом, Макюзи
отворил дверь своей каюты и «увидел при лунном сиянии выходящую
из капитанской каюты» и направляющуюся к нему «с воплем»
жену Власьева. Впустив ее к себе и поместив вместе со своей женой,
Макюзи сделал слабые попытки образумить бунтующих, но не имел
успеха, расправа с Власьевым продолжалась, истязания не прекращались:
колонист Борию ударил Власьева два раза поленом по
голове, главный зачинщик бунта Теальди нанес ему ножом две раны
в живот, а вслед за ним Бартоломей Боджи два раза топором по голове;
так как Власьев обнаруживал еще признаки жизни, то «капрал»
Джузеппе Мари Фили взял у Боджи топор, чтобы прекратить жизнь
несчастного лейтенанта.
Вокруг каюты Власьева толпились колонисты, готовые принять
участие в совершении убийства, как то: Станислав Пес, Томас Марцис
и другие.
В это время, несмотря на меры предосторожности, принятые
колонистами, подштурману Никифору Дресвянникову удалось выбежать
из комиссарского люка. Преследуемый колонистами, охранявшими
выход из люков, Дресвянников был загнан в капитанскую
каюту, откуда через окно выскочил за борт и схватился за веревки,
которыми привязаны были к кораблю стоявшие на воде баркас и
шлюпка; одновременно с Дресвянниковым оказался за бортом стоявший
на юте матрос, сброшенный колонистами, и спасся таким же
способом. Таким образом, на баркасе и шлюпками вместе с находившимися
на них четырьмя дневальными матросами оказалось шесть
109
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
110
человек из команды «Борисфена». Теперь явилась возможность отвязать
эти суда и отправиться на них искать помощи на острове,
чем Дресвянников и поспешил воспользоваться. Под градом поленьев,
лотов и бутылок, бросаемых с корабля колонистами (причем
у Дресвянникова была перешиблена левая рука), удалось отвязать
шлюпку и баркас и направиться на стоявший по близости греческий
корабль под русским флагом. Здесь Дресвянников рассказал
о бунте колонистов и просил о помощи. Капитан корабля Антоний
Драко немедленно дал знать об этом по стоявшим венецианским и
турецким купеческим судам, а затем послал судно в сопровождении
своих служителей и двух русских матросов на стоявший неподалеку
турецкий военный фрегат для объявления о случившемся. В то же
время сам Дресвянников в сопровождении матроса и данного ему
с греческого судна переводчика отправился в город Тенедос, где,
явившись на гауптвахту, просил у турок защиты. Турки со своей стороны
также дали знать по стоявшим судам, равно как и на свой военный
фрегат. Дресвянников очень торопил турок оказать помощь, так
как, отъезжая на греческое судно, заметил у колонистов намерение
уйти в открытое море.
Между тем колонисты, умертвив лейтенанта Власьева, начали
хозяйничать на «Борисфене». Войдя в артиллерийскую каюту, они
разломали сундуки и вынули оттуда тесаки, сабли, ружья, мушкеты
и пистолеты и, вооружившись ими, стали ранить матросов, которые
попадались им под руку; другие вбежали в комиссарский люк и,
смертельно ранив караульного матроса, начали вытаскивать наверх
и бросать за борт провиант, предназначавшийся на содержание команды
корабля; «письменные дела», находившиеся в том же люке,
«рвали и на огне жгли», а вещи, принадлежавшие матросам, растаскивали
и делили между собой.
Впрочем, жажда крови и увлечение грабежом овладели не всеми
колонистами. Более расчетливые из них понимали, что в видах
личной безопасности им следует поторопиться выходом в открытое
море: в то время как их товарищи расправлялись с матросами, расталкивали
и уничтожали корабельное имущество, они приготовились
к отплытию: отрубили у «Борисфена» оба якоря, подняли паруса
и поплыли было в южном направлении. Однако корабль оказался
приспособленным более к якорной стоянке, чем к плаванию, и шел
очень медленно. «Чтобы иметь больше парусов», пришлось обратиться
к содействию русской команды, так как сами колонисты ничего не

понимали в мореходстве. Отыскав подшкипера Новоженова, они «за
конвоем, с тесаками, водили» его по кораблю и заставляли отдавать
приказания матросам, что нужно делать.
В это время находившийся на «Борисфене» лоцман, венецианский
подданный Павел Дисеменос, взятый в Занте «для провождения»
корабля до Константинополя, поспешно «сошел на низ и обрезал
веревку (штур-трос), коею руль управлялся»; таким образом, «действия
в руле и не стало и понесло корабль к берегу Тенедосскому
при ветре ONO», и он вскоре стал на мель. Пользуясь этим случаем,
Новоженов бросился в море и выплыл на берег, а виновник посадки
корабля на мель Дисеменос, «опасался, чтобы за то его не убили,
тотчас влез на западную мачту и там скрывался даже до рассвету».
На рассвете к стоявшему неподалеку военному турецкому фрегату
присоединилось еще два таких же фрегата, и со всех трех фрегатов,
а равно и с греческого судна под русским флагом, были посланы
к «Борисфену» гребные суда с достаточным числом вооруженных
людей. Под предлогом, что нужно облегчить корабль для снятия с
мели, колонистов пригласили сойти на берег, где их турки тотчас же
арестовали и отвели в Тенедосскую крепость.
После этого корабль был снят с мели и поставлен на «вольную
воду». Турецкие капитаны поручили капитану греческого судна Антонию
Драко оказать помощь русской команде своими людьми и
провести корабль в Константинополь, причем, со своей стороны,
снабдили «Борисфен» якорем и канатом.
1 ноября (старого стиля) «Борисфен» благополучно прибыл в Константинополь.
На нем находилось в это время, помимо лиц команды,
оставшихся невредимыми во время бунта, 14 человек матросов
«раненных легкими и тяжелыми ранами», несколько мертвых тел 13 ,
начальник колонистов Макюзи с семейством и четырьмя служителями,
четыре человека пассажиров, находившихся в ведении того
же Макюзи и, наконец, жена покойного лейтенанта Власьева (родом
француженка).
«О плачевной трагедии, воспоследовавшей на „Борисфене“» русский
посланник в Константинополе Яков Иванович Булгаков был
уведомлен письмом Макюзи из Тенедоса от 18 (29) октября. 1 ноября
старого стиля в день прибытия «Борисфена» в Константинополя
111
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
13
А именно: капитана Власьева, боцмана Ащепкова и четырех матросов. Все они
были преданы земле в Буюк-Дере у греческой церкви.

Писаревский Григорий Григорьевич
112
подштурман Кузьма Любимов «обще с командою» также представил
Булгакову рапорт о бунте колонистов. 14
Русскому посланнику предстояло теперь много хлопот. Трое из
колонистов успели потурчиться в Тенедосе, то есть принять магометанство
(один из потурчившихся был уже в Ливорно в цепях за то,
что хотел зарезать своего тестя). 15 Вслед за этими тремя ренегатами
и все остальные колонисты заявили желание принять турецкое подданство,
вследствие чего турецкие власти в Тенедосе поспешили
отправить их в Константинополь.
Здесь, однако, Булгаков, сделав представления турецкому правительству,
«преуспел всех оных колонистов получить от Порты в свои
руки». «Оковав», он посадил их на «Борисфен», поручив начальство
над ними и над кораблем русскому подданному, англичанину Томасу
Рейну, «который умел обходиться с подобными извергами, перевозя
неоднократно негров из Африки в Америку». 16
21 ноября 1783 года «Борисфен», вооруженный двенадцатью
шестифунтовыми орудиями, вышел из Буюк-Дере и направился
к пределам России 17 , в Херсон, где Томас Рейн должен был сдать
колонистов, при письме Булгакова от 8 ноября, полковнику Гаксу,
начальнику Херсонской крепости. На случай, если бы за поздним
временем года и противными ветрами «Борисфену» не удалось
добраться до Херсона, Булгаков разрешил пристать в Крыму и обратиться
к командовавшему там русскими войсками барону Осипу
Андреевичу Игельстрому, или иному из начальствующих там лиц. На
имя барона Игельстрома Булгаковым вручено было Томасу Рейну
особое письмо и сверх того было предписано, в случае прибытия в
Крым, распечатать письмо к полковнику Гаксу, чтобы местные вла-
14
Московское отделение Архива Главного штаба. Рапорт штурмана Любимова
Я.И. Булгакову от 1 ноября; письмо Макюзи к Булгакову из Тенедоса от
18 (29) октября и его же «объявление», сделанное в канцелярии русского
посольства в Константинополе; показания лоцмана Дисеменоса, данное там
же; показания подштурмана Дресвянникова, данное в следственной комиссии
2 марта 1784 г.
15
Там же. Письмо Булгакова полковнику Гаксу от 15 (26) ноября 1783 г.
16
Государственный архив. Письмо Булгакова к полковнику Гаксу от 8 ноября
1783 г.
17
Там же. Рапорт подштурмана Любимова контр-адмиралу Макензию от 1 декабря
1783 г.

сти, сообразно с содержавшимися в нем сведениями, могли принять
меры относительно колонистов. 18
В письме от 8-го ноября Булгаков писал Гаксу, между прочим,
следующее: «Обязанным почитаю себя просить ваше высокородие
тотчас по получении сего приставить сильный караул к колонистам,
даже и в карантине из цепи их не освобождать, а особливо начальников
бунта, кои и на корабле с большею перед другими строгостью
содержались, дабы они как не разбежались, в котором случае причинить
могут большие бедствия, ибо сверх небольшого числа добрых
и невинных все почти с виселицы».
В другом письме к Гаксу от 15 ноября, отправленном сухим путем
через ольвиопольскую почту, Булгаков опять напоминает о необходимости
принять все меры предосторожности против колонистов:
«Остается мне просить ваше высокоблагородие принять все нужные
меры с сими колонистами. Вообразить невозможно, на какие они
злодействы в состоянии пуститься, и следовательно не надлежит
верить ни клятвам их, ни лицемерным лицам. Теперь они, по словам
своим, все святые и кроме начальника своего лекаря никто ни
в чем участия не брал. Ваше высокоблагородие скоро о поведении
каждаго можете удостовериться от экипажа и чрез то в состоянии
найдетесь отличить и облегчение сделать невинным».
К этому письму Булгаков приложил все документы, имевшие отношение
к колонистам и их бунту, и предлагал Гаксу отправить их
немедленно к барону Игельстрому и нарочным офицером, если «Борисфен»
за поздним временем года не в состоянии будет добраться
до Херсона. 19
«Борисфен», действительно, принужден был направиться
к крымским берегам и 30 ноября вошел в Ахтиярскую гавань
(Севастополь).
Теперь началась переписка между крымскими и херсонскими
властями по вопросу, как поступить с колонистами? Херсонские
власти в лице генерал-поручика графа Дебальмана 20 сочли нужным
довести дело до сведения екатеринославского губернатора
113
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
18
Там же. Рапорт барона Игельстрома Потемкину от 17 декабря 1783 г.
19
Московское отделение Архива Главного штаба.
20
Дебальман заменял в это время Гакса, который, вследствие «возложения на
него князем Потемкиным крепостного строения», был уволен «от все
зависящих по гражданскому управлению дел».

Писаревский Григорий Григорьевич
114
Тимофея Ивановича Тутолмина, «особому распоряжению» которого
«препоручены» были князем Потемкиным вызываемые в Россию
колонисты. 21 Тутолмин, со своей стороны, обратился к барону
Игельстрому с просьбой «учинить строгое изыскание, кто у них был
главным зачинщиком заговора и причиною содеянного на корабле
злодеяния, и кто, наконец, прямо участвовал в злоумышлении и действительном
исполнении онаго». 22 Во исполнении просьбы Тутолмина
для производства следствия 1 марта 1784 года учреждена была в
Ахтиярской гавани следственная комиссия под председательством
флота капитана 2 ранга Доможирова. Вскоре, однако, дело по распоряжению
Потемкина было передано военно-судной комиссии,
учрежденной в Херсоне, куда перевезли колонистов. Херсонская
комиссия потребовала пересылки ей дела, производившегося в
Севастополе (Ахтиярской гавани), что и было исполнено; однако
присланными документами она не удовлетворилась, а произвела
дополнительное расследование. Дело, таким образом, затянулось.
Генерал-поручик Гудович ордером от 10 сентября 1784 года побуждал
военно-судную комиссию «всю возможность употребить к скорейшему
окончанию сего дела, толико времени продолжающагося».
Несмотря на это напоминание начальства, комиссия не спешила:
только 7 ноября Гудович получил возможность представить на усмотрение
князя Потемкина «дело с заключенной при нем на основании
законов сентенцией 23 и свои мнением».
Как показало расследование, виновниками возмущения и убийства
были не корсиканцы, а сардинцы и отчасти иные колонисты,
главным образом, итальянской же национальности: но так как по
официальной терминологии всех их принято было объединять под
именем «Корсиканцев», то и самое возмущение получило название
бунта Корсиканцев.
Всех найденных так или иначе виновными, не исключая и начальника
колонистов Макюзи, военный суд на основании соответствующих
артикулов морского и воинского уставов, приговорил к различным
видам смертной казни: колесованию, повешению и простому
«лишению живота», смотря по степени виновности.
21
Московское отделение Архива Главного штаба. Письмо графа Дебальмана
Тутолмину от 15 декабря 1783 г.
22
Там же. Письмо Тутолмина из Полтавы от 20 января 1784 г.
23
Сентенция заключена в Херсоне 28 октября 1784 года.

В приложенном к сентенции своем «мнении» Гудович предлагал
значительно смягчить наказание виновным, а именно:
1. Николая Теальди и 6 его сообщников, как первых зачинщиков
бунта и убийства, казнить смертью (вместо колесования).
2. Петра Перацони и 6 же его сообщников, приставших к заговору,
но не участвовавших в убийстве, сослать на два года в каторгу
(вместо повешения).
3. Доминика Доминичиса и 20 его товарищей, присоединившихся
к бунтовщикам уже во время самого бунта без предварительного
уговора и в убийстве также не принимавших участия, в городовую
работу на один год (вместо повешения). (Впрочем одного из виновных
последней категории, «флорентинского дворянина» Чованито
Ферони, Гудович полагал «оставить без всякого наказания», вменив
ему в оное содержание в железах до резолюции, «во уважение его
дворянства» и того обстоятельства, что он насильно и в самом конце
бунта был привлечен к участию в нем, будучи поставлен часовым у
матросов).
4. Начальника колонистов Макюзи, применение к которому
смертной казни за попустительство и непредусмотрительность сам
военный суд находил несоответствующим степени его виновности,
от всякого наказания избавить, вменив ему в оное содержание под
караулом до воспоследования конфирмации.
Князь Г.А. Потемкин, на усмотрение которого поступило дело
только относительно виновных первой категории (Николая Теальди
и его сообщников), согласился с мнением Гудовича, по отношению
же к виновным остальных категорий стоял за более суровые
наказания.
В своем всеподданнейшем докладе императрице Потемкин предлагал:
(2-я категория) Петра Пероцони с прочими его товарищами
«наказать кнутом, сослать вечно на каторжную работу». (3-я категория)
«Доминиса с соучавствовавшими с ним Павла Гусича, ведавшего
о заговоре и не донесшего, наказав кнутом, сослать в каторжную
работу на время, причем Феврония, как нечаянно и насильно вовлеченного
к этому делу от преступников, во уважение его дворянства
и насильственного его примешания к возмутителям, не подвергая
телесному наказанию, сослать на время в работу».
Что касается начальника колонистов Макюзи, «коего власть недовольно
была сильна к усмирению бунтовщиков, сколько он ни
старался», то в виду продолжительного содержания его под стражей
115
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
116
и той опасности, которой он сам подвергался во время бунта, Потемкин
полагал от смертной казни его избавить, предавая определение
ему наказания на милость императрицы. 24
Окончательное решение участи виновных колонистов опять затянулось:
весь следующий 1785 год они просидели в херсонской крепости
под караулом. Только 9 февраля 1786 года последовало распоряжение
Потемкина отправить виновных колонистов из Херсона
в Кременчуг к «правителю екатеринославского наместничества»
Синельникову (сменившему Тутолмина) для приведения в исполнение
состоявшейся относительно их высочайшей конфирмации.
При этом оказалось, что из числа виновных 9 человек, и среди них
двое присужденных к смертной казни Николай Теальди (главный зачинщик
и руководитель бунта и убийства) и Франциско Папа умерли
под стражей, двое бежали из под стражи, «за что бывшие тогда в
карауле офицеры штрафованы, а часовые наказаны», один был отдан
«на поруки херсонскому трактирщику Бенодето, от котораго бежал,
да и самого поручителя не найдено», наконец, бывший начальник
колонистов Макюзи, уволенный для излечения болезни на форштадт,
скрылся. Только в августе 1786 года Макюзи был пойман и отправлен
в Кременчуг «для поступления и с ним также по оной высочайшей
конфирмации». 25
Таков был финал трагедии, разыгравшейся на «Борисфене».
3.
Обратимся теперь к колонистам, не участвовавшим в возмущении
на «Борисфене», а равно к прибывшим в Ливорно с предшествовавшими
экспедициями, и постараемся осветить их судьбу, насколько
позволяют это сделать сохранившиеся в Государственном архиве
документы.
В среде иностранных офицеров, предводителей или начальников
колонистских партий, возник свой план организации итальянских
колоний на юге России. План этот не имевший, к сожалению, даты, изложен
в документе, озаглавленном «Конвенции». Судя по некоторым
данным, заключающимися в самих «конвенциях», они выработаны
24
Московское отделение Архива Главного штаба.
25
Государственный архив. Рапорты Потемкину генерал-майора Якова Репнина
от 26 марта и 15 августа 1786 г.

не позже весны 1783 года. 26 Что представляет из себя этот документ,
есть ли он результат обоюдного соглашения между русским правительством,
с одной стороны, и представителями и начальниками
колонистов, с другой, как можно судить по его названию: «конвенции»
или же это только проект, простое пожелание, исходящее от
одного или нескольких лиц из числа предпринимателей, «которые
из разных мест собрали в Ливорне» колонистов для России? Не имея
других документальных данных, трудно ответить на этот вопрос положительно,
но второе решение его, кажется, более вероятным. Как
бы то ни было, «конвенции», отражая в себе интересы и стремления
лиц, стоявших во главе колонистских партий, и их взгляды на организацию
колоний, представляют несомненный интерес. И мы считаем
не лишним, привести их здесь сполна.
«Конвенции»
«Колоней будет две: одна составляемая из корсиканцев и геновезов,
а вторая из лукезов и разных народов итальянских; каждая колония
иметь будет особливое правление под одним начальником, и каждое
селение должно отдать некоторое число в солдаты.
Хлебопашцы, которые не будут иметь фамилий, соединятца с теми,
которые с фамилиеми, или между ими учредить товарищество кои
в хлебопашестве пособствовали б взаимно, и каждое товарищество
составляло б менее пяти человек.
Салдаты и художники разселятца будут по пропорции между вышереченными
фамилиеми и соглашены будут с ними; отведенную ж
землю позволяется салдатам и художникам отдавать в работу помянутым
фамилием, а от них за то получат половинную часть из
прибыточнаго.
Тем, которые их от разных мест собрали в Ливорне, чтоб быть достойными
пользоваться милостию Ея Императорскаго Величества,
каждой из тех колонистов обязан будет работать, а когда сам не
может, то за оную (работу – авт.) заплатит, хотя он художник или
солдат, 1 600 квадратных геометрических шагов или 40 шагов длиною
117
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
26
При умножении колонистов разделение их на две колонии по «конвенциям»
должно зависеть от разрешения генерал-поручика И.А. Ганнибала, между тем
последний в рапорте полковника Гакса Потемкину от 3 мая 1783 года называется
«бывшим здесь», т.е. уже не состоящим на службе в Херсоне.

Писаревский Григорий Григорьевич
118
и шириною; половинное число сей земли работать осенью, а другую
(половину – авт.) весною; начальникам же тех, которые им будут
работать, содержать на свои порции во все время ево работы.
Господин поручик Пачиола должен иметь команду над обеими
колониеми, пока оне не разделятца, а ежели он будет обязан какими
другими делами, которые не допустют ево быть при вышереченных
колониях, также когда умножутся, что можно будет их разделить на
две колонии, то просить должны г-на генерал-поручика Ганнибала
определить на место его Пачоли г-на Гантина Гарделина.
Военный корпус, который Ея Императорское Величество соблаговолила
сформировать от колонистов, иметь команду г-ну порутчику
Пачолу, и как корпус умножитца и потребуются другие афицеры, то
должны быть г-н Иван Макюзи, а по нем г-н Гантино Гарделини, г-н
Петро Орсини и Павло Антони.
По умножении корпуса, как можно будет составить два селения и
две роты военных, то различить оные колонии и роты сими наименованиями:
первое – Корсолигура, а второе – Ольтрамонтана; г-н Пачол
должен получить Корсолигуру, а г-н Макюзи Ольтрамонтану.
Вышеписанные колонии и роты зависимы будут от генералгубернатора,
а чтоб не быть под командою других корпусов; когда
ж потребны будут другие афицеры, то начальники имеют право выбирать,
по их разсмотрению, тех которые достойны и представлять
по команде.
Все салдаты, составляющие военный корпус, производились бы
в чины по достоинству, как в России обер-афицерские дети».
При устройстве судьбы колонистов администрация Новороссийского
края на первых порах не обнаружила склонности руководиться
«конвенциями». Согласно желанию самих эмигрантов, часть их
принята была в военную службу и образовала из себя егерскую роту.
К 21 октября 1783 года в последней состояло 56 человек, а именно:
поручик – 1, прапорщиков – 2, сержантов – 3, капралов – 4 и егерей
– 46. В следующем 1784 году еще 71 эмигрант пожелал поступить в
военную службу. Остальных итальянских эмигрантов, не разделяя
«по пропорции» на земледельцев, солдат и «художников», решено
было всех обратить в колонистов-земледельцев 27 ; вопреки «конвен-
27
Так поступила местная администрация вопреки распоряжению Потемкина,
который приказал посадить на землю одних хлебопашцев. См. ниже рапорт
Синельникова Потемкину от 6 января 1784 года.

циям» был даже сделан опыт поселения их не отдельной колонией,
а вместе с другими поселенцами, и при том совершенно чужой им
национальности, с поручением наблюдения за ними состоявшему
при колонии русскому офицеру.
В 1782 году в Новороссийском крае водворены были особой колонией
шведы с острова Даго. 28 Проходя через Белоруссию, шведы
заразились оспой, которая как во время пути, так и по водворении на
новых местах унесла среди них немало жертв. К этому присоединились
заболевания и другие болезни, вызванные непривычкой переселенцев
к новым для них климатическим условиям. Только в мае 1783 года заболеваемость
и смертность приняли нормальные размеры. Между тем
шведы совсем потеряли голову и вопреки здравому смыслу и требованиям
гигиены искали спасения в сплоченности, в соединении нескольких
семейств в одном доме: «будучи в таком неожиданном страхе,
в расстроенном здоровье», они, «к лучшему себе вспоможению, поместились
из числа совсем отстроенных» для них «58 домов только в
19-ти домах, полагая будущим летом разделиться и занять жительством
остальные». Но «главная команда» распорядилась иначе: решено было
воспользоваться пустыми домами для водворения в них «корсиканцев»,
причем последние делались совладельцами отмежеванной
шведам земли. 29 В июне 1783 года поселено было, таким образом, в
шведской колонии 38 семей корсиканцев в количестве 235 душ.
Мы знаем, что за люди были новые иностранные колонисты: в
огромном большинстве это были бездомные горожане, пролетарии,
люди опустившиеся и не способные ни к какой работе, тем более к
земледелию, одним словом, подонки больших и приморских городов
Италии и побережья Средиземного моря.
Зная состав колонистов и не имея при этом никаких других документальных
данных, уже не трудно было бы предугадать результаты
итальянской колонизации на юге России: ясно, что она не могла дать
других результатов, кроме чисто отрицательных; но мы располагаем
и фактическим материалом, который не оставляет никакого сомнения
в справедливости этого вывода.
119
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
28
См.: Писаревский Г.Г. Переселение шведов с острова Даго в Новороссийский
край (По документам Государственного архива) // Русский вестник. – 1899,
март. – С. 246–252.
29
Государственный архив. Доношение Ивану Максимовичу Синельникову уполномоченного
шведов Михеля Альферсона от 5 декабря 1783 г.

Писаревский Григорий Григорьевич
120
Не прошло и месяца от водворения корсиканцев в шведской
колонии, как началось их бегство оттуда: уже 25 июня состоявший
при упомянутой колонии капитан Макаретов рапортом донес Тутолмину,
что 8 корсиканцев скрылись из колонии. Оставшиеся же в
ней (корсиканцы), «узнав, что по желанию их на содержание их и на
одежду деньгами отпуска не будет, вознегодовав за то, к продовольствию
принятием провианта отказались, кроме восьми хозяев, но и
те, получа на полмесяца, увидя, что не пшеничная, а русская мука,
с крайним презрением в домах своих без употребления рассыпали.
Хотя по способности нынешнего времени к употреблению пользы,
выданы им были для кошения сена косы, но ни один в хозяйство
свое не входя, обращались ежедневно в праздности». 28 июня ночью
опять бежало из колонии шесть корсиканских семей в количестве
37 душ, а 6 июля ночью же еще 25 семей, состоявших из 169 душ, в
колонии, таким образом, осталось всего четыре корсиканских семьи
или 21 душа.
Беглецы, захватив с собой выданные им из казны инструменты,
топоры, железные лопаты и косы, как можно было думать, направились
к Херсону. Почему капитан Макаретов просил херсонское полицейское
управление и «начальствующего» в Херсонской крепости
полковника Гакса о поимке корсиканцев. Со своей стороны, губернатор
Тутолмин предложил новороссийской губернской канцелярии
«сделать неукоснительное о поимке их в уездах и городах… распоряжение
и об отправлении пойманных в колонию». Точно также и
Гаксу было предписано Тутолминым, в случае поимки корсиканцев,
«отправить их под присмотром по-прежнему в колонию». 30
Благодаря принятым мерам беглецов поймали, хотя и не всех, и
снова водворили в шведской колонии. В начале 1764 года их находилось
здесь налицо «за умертвением мужеска и женска пола взрослых
и малолетних сорока» и «за побегом тридцати семи» 160 душ.
Но теперь уже сами шведы, ссылаясь на «уверительные пункты»
Потемкина, требовали выселения от них корсиканцев и представления
им всей отмежеванной к колонии земли. Находя претензию
шведов обоснованной и справедливой, бригадир Синельников, со
своей стороны, ходатайствовал перед Потемкиным об исполнении
их просьбы. Помимо указания на законность притязаний шведов,
30
Государственный архив. Рапорт Тутолмина Потемкину от 2 июля 1783 г. из
Полтавы.

он приводил и другие доводы в пользу выселения корсиканцев
из колонии. В своем рапорте от 6 января 1784 года Синельников,
между прочим, писал Потемкину: «Шведским крестьянам льготные
годы положены от вашей светлости на четыре года, а Корсиканцам
Новороссийская губернская канцелярия определила на десять лет, и
следовательно будет тут в одном селении и за одну землю разновременный
сбор; и необходимо должно будет им как пахотными и не
пахотными землями, сенокосами и другими угодьями разделяться,
и чрез то будут выходить споры и безпокойство; а сверх того ваша
светлость, помещая в оную колонию в состоявшие там пустые дома,
оставшиеся от умерших Шведов, означенных Корсиканцев, приказать
мне изволили поселить из оных только земледельцев, а оных
кроме четырех семей, подающих надежду к земледелию, нет, и что
те Корсиканцы чинили побеги, то тому причиною было помещение
их в той земледельческой в степных местах колонии и раздача им
земледельческих инструментов, ибо они возростя и состарившись
при городах и упражняясь в разных службах, не находили там себе
работы и потому огорчались тою жизнию; а при том и поселить их
в том пограничном месте сомнительно, поелику оные, сколько ни
чинили побегов, то всегда пробирались к реке Бугу и в Крым, ища
способа уйти за границу, и не однажды предпринимались красть в
Кизи-Кермене лодки, как видно, на оных уплыли Днепром в море,
ибо и поныне как те лодки, так и оные не найдены».
В силу этих соображений Синельников испрашивал повеление
Потемкина об отослании корсиканцев в Новороссийскую губернскую
канцелярию для поселения в городе Кременчуге, где они по
привычке к городской жизни и знанию ремесел могли бы себе найти
пропитание и «поместиться в приличное звание». Какой ответ дал
Синельникову Потемкин, из документов не видно, но, очевидно, ходатайство
его было уважено.
Во всяком случае, бегство колонистов не прошло бесследным для
администрации Новороссийского края, и она теперь, по-видимому,
была не прочь действовать в направлении, указываемом конвенциями,
насколько это оказывалось возможным.
26 января 1784 года Потемкин дал предписание Тутолмину «касательно
учреждения порядочного жития корсиканских колонистов».
«Исполняя насланное» к нему «повеление», Тутолмин распорядился
«самолично от каждого отобрать желание, в какое состояние
кто из них поступить хочет»? Результаты опроса оказались очень
121
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
122
любопытными: из 485 человек 94 (68 мужского пола и 26 женского)
оказались мастеровыми и были водворены в Кременчуге; 181 человек
(125 мужского пола и 56 женского) заявили желание получить
паспорта, по которым они могли бы «вступать в службу и работу
для снискания пропитания трудами», т.е. и в России хотели остаться
теми же, как были на родине в Италии, бездомными пролетариями:
желание их было исполнено; наконец 210 человек (130 мужского
пола и 80 женского) выразили готовность «упражняться в
земледелии». 31
В мае того же 1784 года по распоряжению Тутолмина произведен
был опрос 206 человек итальянских колонистов, временно расположенных
в местечке Станиславе близ Херсона (сюда входили и прибывшие
на «Борисфене», но не участвовавшие в бунте 180 человек).
На этот раз из 206 человек оказалось только 40 земледельцев; иные
объявили себя «художниками», т.е. ремесленниками, большинство
же изъявило желание получить паспорта и пропитывать себя работой,
т.е. опять таки остаться пролетариями.
Таким образом, состав эмигрантов оказался очень неблагоприятным
для земледельческой колонизации, и соблюсти при поселении
в колониях должную пропорцию между различными их категориями,
как требовали «конвенции», не было возможности; да и среди
самих колонистов большинство предпочитало городскую жизнь
жизни в колониях. Поэтому правительство решило наделить землей
лишь тех, которые сами выразили готовность «упражняться в
земледелии»: таковых оказалось в общей сложности 84 семьи. Из
них была образована отдельная колония в Павлограде, «где по перемещении
уездного правления в Луганку» они могли воспользоваться
«не только землей, к хлебопашеству удобной, но и казенными там
строениями», а также «еще не отделанной церковью»; во главе колонии
был поставлен офицер их национальности, указанный в «конвенциях»
поручик Паччиола. Кроме него при колонии назначены были
состоять: священник, подлекарь и подлекарский ученик. Всем им
было назначено жалование от казны: поручику Пачиоле 120 рублей,
священнику и подлекарю по 100 рублей, а подлекарскому ученику
24 рубля в год. На уплату жалования этим должностным лицам
по 1 января 1785 года и на обзаведение корсиканцев «экономией»
Азовская губернская канцелярия отпустила 2 221 рубль. После
31
Государственный архив. Рапорт Тутолмина Потемкину от 19 апреля 1784 г.

уничтожения Азовской канцелярии попечение о колонистах перешло
к Екатеринославской казенной палате, которая должна была
позаботиться о снабжении их семенами для посева и скотом, а также
продовольствием по 1 сентября 1785 года, т.е. до получения первого
урожая.
За неимением данных мы не можем проследить дальнейшую историю
этой колонии, нам известно только, что, несмотря на все заботы,
и это поселение в качестве итальянской земледельческой колонии
не уцелело, и поселенцы рассеялись бесследно.
Так плачевно кончилась задуманная колонизация юга России итальянцами,
стоившая усилий и трудов многих лиц, больших расходов
денег и даже жертв людьми.
123
Примечания
Очерк был опубликован в 1901 году в журнале «Русский вестник» (№ 2, 5).
В том же году появился отдельный оттиск из журнала. Текст воспроизводится
по журнальному варианту.
с. 94. Славонцы – жители восточной части Хорватии.
с. 100. «Vendredi 3/14 du courant le capitaine André Garmongliesi se mit à la
voile après un séjour Presque d’un mois, causé en partie par les tempêtes et en
partie par ses caprices pour ne pas perdre le carnival, ce qui lui fît perde le bon
temps et occasionna bien de dépenses» (фран.) – «В пятницу 3 (14) капитан
Андрэ Кармонглиези поднял паруса после почти месячной стоянки,
вызванной отчасти штормами, отчасти его капризами, ибо не желал покинуть
карнавал, из-за чего было упущено благоприятное время и что
повлекло большие расходы».
с. 105. Наказание линьками – разновидность телесных наказаний матросов
при помощи короткой веревки с узлом на конце.
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

ВЫЗОВ В РОССИЮ КОЛОНИСТОВ ИЗ ДАНЦИГА
Эпизод из истории иностранной колонизации в России
(по неизданным архивным документам) 1
Писаревский Григорий Григорьевич
124
По первому разделу Польши город Данциг оказался со всех сторон
окруженным прусскими владениями. Уже во время этого раздела
Пруссия добивалась включения Данцига в состав польских земель,
доставшихся на ее долю, 2 но встретила сильное противодействие со
стороны России и Англии.
Несмотря на постепенное умаление в течение XVIII столетия торгового
значения Данцига, последний ко времени первого раздела
Польши все еще был значительным хлебным рынком: через него шло
за границу польского хлебного около половины всего хлебного вывоза
из Польши.
Не добившись на этот раз присоединения Данцига, прусское правительство
предприняло ряд мер, которые должны были отвлечь
торговлю от него в прусские города, главным образом в Эльбинг,
и тем подорвать торгово-промышленное, а вместе и политическое
значение Данцига.
Для достижения указанной цели, хлеб, шедший из Польши в Данциг
и вывозимый из него морем, был обложен высокими пошлинами,
между тем как прусские подданные, покупавшие польский хлеб и
направлявшие его в Эльбинг, платили сравнительно ничтожную пошлину.
Благодаря этому хлеб в Эльбинге стоил дешевле, чем в Данциге,
что привело к падению хлебной торговли последнего.
1
1) Московский главный архив Министерства иностранных дел (далее –
МГА МИД): а) «Дела колонистов 1768–1792 гг.» Письма, полученные и отправленные
коллежским асессором Траппе, вследствие возложенного на
него поручения набирать в Данциге на казенный счет охочих людей к поселению
в наместничествах, вверенных начальству князя Г.А. Потемкина, и
отправлять их в Ригу». («О поселении в России иностранных колонистов и
других выходцев»); б) «Сношения России с имперскими городами. III. Данциг».
Государственный архив. XVI, 692: «О колонистах, переселенных в Екатеринославскую
губернию из Корсики, Данцига и острова Даго». (Из дел князя
Г.А. Потемкина-Таврического).
2
Соловьев С.М. История России с древнейших времен. В 6-ти кн. – СПб.: Общественная
польза, 1893–1895. – Кн. 6, т. 28. – С. 857.

«Многие иностранные корабли, привыкшия всегда ездить сюда за
хлебом, – доносил своему правительству русский дипломатический
агент в Данциге Семен Соколовский, – теперь уже предпочитают
Эльбинг, находя тамо цену оному хлебу гораздо дешевле противу
здешняго. Многие из оных кораблей сего лета (1787 – авт.) приходили
прежде сюда, но не с товаром уже, а только с барластом (sic
– авт.), с которым потом и возвратились, переменяя свой путь в
Эльбинг, по причине, что здешние купцы, платя прусскому королю
высокие пошлины, не могут с уроном продавать товара своего, купленнаго
у поляков за высокую цену». 3
На все другие товары, помимо хлеба, была наложена пошлина от 8
до 12 % стоимости, что, в свою очередь, подорвало Данцигскую («Доминикскую»)
ярмарку, на которую прежде являлись и русские купцы
для закупки товаров: «Из России, – доносил вице-канцлеру графу
Остерману упомянутый Семен Соколовский, – купцы сюда уже почти
совсем покупать не ездят, единственно опасаясь прусских, крайне
высоких и разорительных, нарочно вокруг Гданьска (Данцига – авт.)
расставленных, таможней». 4
Чтобы создать своего рода таможенную блокаду вокруг Данцига,
прусское правительство захватило целый ряд местностей, принадлежавших
этому городу и находившихся в его окрестностях. Самой
тяжкой потерей для Данцига был захват пруссаками Фарвассерской
гавани (или Фарвассера), через которую направлялась вывозная торговля
Данцига.
Таможенные стеснения привели к развитию контрабанды в зимнее
время, когда крестьяне по льду переправляли товары из Данцига,
счастливо минуя прусские таможенные заставы; это еще с грехом
пополам поддерживало вывозную торговлю Данцига зимой, но летом
последний оказывался в отчаянном положении. 5
3
МГА МИД. «Сношения России с имперскими городами. III. Данциг»: Письмо
Соколовского к вице-канцлеру графу Остерману от 8 (19) июля 1787 г.
4
Там же. Письмо Соколовского от 26 июля (6 августа) 1787 г.
125
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
5
Там же. Письмо резидента Петерсона к графу Остерману от 2 (13) марта 1787 г.
(«Lors de l’hiver la ville ne souffre aucun embarras pour son transport (ce qui est
assez considérable) par le moyen du paysan, qui peut éviter les barrieres Prussiens,
passant par dessus le glaces. Ce n’est pas de même en été où il ne peut les éviter;
le proffit ainsi que le négociant tire de son commerce pendant le trainage, est
porté, dès que la navigation est libre, dans les coffres Prussiens pour fournir aux
fraix de la douane qui est exorbitante»).

Писаревский Григорий Григорьевич
126
Еще в худшем положении очутились данцигские ремесленники:
благодаря высокой оценке в Фордонской таможне 6 провозимых
через нее товаров и соответствующему высокому обложению их,
всякие заказы, приходившие раньше из Польши, прекратились, ремесленники
были совершенно разорены. 7
Застой в торговле и промышленности тяжело отзывался на экономическом
благосостоянии многочисленного населения Данцига;
особенно плохо приходилось простому народу, жившему поденщиной
и мелким ремесленным производством.
Крупные капиталисты, стоявшие во главе городского управления,
еще кое-как переносили торгово-промышленный кризис, надеясь на
помощь России, на ее заступничество перед прусским правительством;
«нижняго же класса люди, не имея великаго разсуждения и
понятия о политических делах», показывали «себя от того неинако,
как ожесточенными и терпение потерявшими мятежниками». 8
Простому народу, не имевшему для себя насущного пропитания,
конечно, было не до политики; для него недорога была теперь и
политическая самостоятельность Данцига, и он громко заявлял, «что
гораздо бы городу лучше умереть скоропостижно, т.е. сдаться теперь
в прусское подданство, нежели ожидать себе смерти в продолжительной
болезни». 9
Не ограничиваясь выражением своих сетований и пожеланий,
«ожесточенные и терпение потерявшие мятежники» от безработицы
стали покидать Данциг и переселяться в другие соседние города;
более решительные из них начали являться к русскому резиденту
в Данциг Петерсону и просили его отправить их в Россию для водворения
в Херсон. 10
6
Фордон (Fordon) – город в Бромбергском округе Позанской провинции
(Пруссия) на левом берегу Вислы в 12 верстах от Бромберга.
См.: Всеобщий географический и статистический словарь / Сост. кн.
С.П. Гагарин. – М., 1843.
7
«Avec l΄artisan il en est tout autre, celui-ci est tout à fait ruiné, les demandes qui
venoient autre fois de la Pologne, n΄existent plus, la raison en est à trouver dans
la douane de Fordan» (sic – авт.).
8
МГА МИД. Письмо Соколовского к графу Остерману от 15 (26) апреля 1787 г.
9
Там же. Письмо Соколовского к графу Остерману от 19 (30) апреля 1787 г.
10
Там же. Письмо резидента Петерсона к графу Остерману от 2 (13) марта 1786 г.

Ближайшим толчком для этой просьбы данцигского пролетариата
явился манифест императрицы Екатерины II от 14 июля 1785 г., 11 незадолго
перед тем обнародованный в иностранных газетах. 12
Этим манифестом императрица приглашала иностранцев селиться
в Кавказской губернии (а не в Херсоне) и обещала им, помимо
свободного исповедания веры и невозбранного отправления обрядов
ее, все права и выгоды «наравне с прочими» своими «подданными
равнаго им звания», а также освобождение на 6 лет от
всякой государственной подати; если же по прошествии льготных
лет, кто-нибудь из поселившихся по данному манифесту иностранцев
пожелал выехать из пределов России, то обязан был при этом
уплатить подать сразу за три года.
О возникшем среди жителей Данцига движения в пользу переселения
в Россию резидент Петерсон донес вице-канцлеру графу
Остерману письмом от 2 (13) марта 1786 г.; вскоре узнал об этом и
князь Г.А. Потемкин, настойчиво хлопотавший о заселении вверенного
его попечениям Новороссийского края.
Около того времени великая княгиня Мария Федоровна (супруга
великого князя Павла Петровича) рекомендовала князю Потемкину,
как генерал-губернатору Новороссийского края, некоего коллежского
асессора Георга Траппе. 13
11
Полное собрание законов Российской империи (далее – ПСЗ). Собр. 1-е.
Т. 23. № 16 226.
12
Несмотря на неудачный опыт вызова колонистов из Италии (см. Г. Писаревский
«Вызов колонистов из Южной Европы и бунт корсиканцев». М.,
1901) манифест этот был обнародован, по распоряжению Коллегии иностранных
дел в итальянской газете «Notizie del’ Mondo», Numero 75, Sabato
17 Settembre 1785. См.: МГА МИД. «Сношения России с имперскими городами.
V. Тоскана, Consulat». Rapport de Jean Calamai, Consul Général de Russie
à Livourne от 17 (28) октября 1785 г. (с приложением номера означенной
газеты).
13
В письме на имя Потемкина Траппе говорит о себе следующее: «C΄est pendant
le cours de 23 années que je eu l’occasion de me procurer assez de connaissances
et quelque expérience soit pour les défrichements soit pour les améliorations de
terres selon les principes excellents, solides et très applicables pour ce climat,
de feu M-r de Brenkenhoff, l’homme, le plus célèbre en Allemagne pour les défrichements
et pour l’établissement des colonies, comme il y a des personnes
de distinction ici, qui en sont très bien informées» // Государственный архив.
Письмо Траппе от 11 мая 1786 г.
127
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
128
Потемкин уважил рекомендацию великой княгини и принял Траппе
к себе на службу. 14
11 мая 1786 г. Траппе обратился к Потемкину с письмом, в котором
предлагал свои услуги для привлечения в Россию иностранных
колонистов.
«Не только из прибавления к „Гамбургской газете“ под № 61 (par
le supplement à la Gazette d΄Hambourg sous № 61), – писал Траппе в
означенном письме, – но еще более по частным письмам известно,
что затопление берегов Вислы только что принесло много вреда
окрестностям Торна, и что большое число земледельцев разорено.
Зная в совершенстве местность в этих краях, зная, насколько они
населены, и имея там много связей, я уверен, что Россия могла бы
извлечь пользу из этого бедствия, и могла бы привлечь несколько
сотен семейств, будут ли то земледельцы, ремесленники или поденщики,
тем более, что можно бы перевозить с удобством и малыми
издержками в вольный город Данциг , я готов сам совершить
путешествие в окрестности Торна, чтобы пригласить людей, крестьян
ли или иных, отправиться для водворения в ваших губерниях,
в таком количестве, какое я мог бы склонить (autant qui je pourrois
persuader)». 15
Таким образом, в течение каких-нибудь двух месяцев, если не менее,
Потемкин получил два указания на возможность привлечения
в Россию иностранных колонистов и притом из районов смежных.
Он не мог, конечно, остаться равнодушным к этим указаниям, столь
гармонировавшим с его обширными колонизационными планами,
и вступил в переговоры с Траппе относительно поручения ему набора
колонистов. Переговоры продолжались около месяца и в начале
июня привели к заключению соглашения между Потемкиным
и Траппе: тот и другой подписали взаимные обязательства. 16
Приводим существенные пункты этих обязательств в переводе
на русский язык.
14
Траппе по этому поводу писал Потемкину: «A présent je suis persuadé, que son
altesse impériale madame la grande duchesse a bien raison en soutenant, qu’il
n΄y a personne en Russie, qui ait tant d’attention pour sa recommendation que
vorte altesse» // Государственный архив. Письмо Траппе от июня 1786 г.
15
Государственный архив.
16
Обязательство Потемкина помечено 5 июня, обязательство Траппе – 7 июня
(оба на французском языке).

Обязательство Потемкина
«Князь Потемкин поручит асессору Траппе совершить путешествие
в окрестности Данцига, чтобы набирать крестьянские семейства
для отправления и водворения в губерниях, которые находятся
под (его – авт.) управлением.
1. Князь Потемкин позаботится о том, чтобы резидент и консул
ее императорского величества (в Данциге – авт.) получили необходимые
приказания оказывать ему всякое содействие в случае
надобности.
2. Князь Потемкин велит уплатить названному асессору Траппе
четыреста голландских дукатов на издержки по его путешествию и
возвращению и сверх того тысячу рублей на вознаграждение его за
чрезвычайные расходы.
3. Будет определен в Данциге один торговый дом, который будет
доставлять (деньги – авт.) на издержки по путешествию и содержанию
колонистов, лишь только они прибудут в Данциг.
5. 17 Князь Потемкин обещает асессору Траппе, если он успеет в
своей комиссии, оказать содействие к тому, чтобы он получил чин
надворного советника (de s’intéresser à ce qu΄il obtiene le rang de
conseiller de cour) и был помещен надлежащим образом на службу
Ея Императорского Величества».
Обязательство Траппе
«На следующих условиях нижеподписавшийся асессор Траппе
договорился с его светлостью, г-м князем Потемкиным, совершить
путешествие, чтобы приглашать людей, будут ли то крестьяне или
иные, отправиться для водворения в Россию, в губернии, находящиеся
под управлением его светлости (à venir s’établir en Russie
et dans les gouvernements dépendants des orders de son Altesse), а
именно:
1. Названный асессор обещает ехать немедленно, как только его
светлости угодно будет его отправить, чтобы употребить все свои
усилия на набор и отправление в Ригу или Петербург такого числа
129
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
17
4-й пункт обязательства князя Потемкина по своему содержанию соответствует
4-му пункту обязательства Траппе, которое приводится ниже.

Писаревский Григорий Григорьевич
130
колонистов, какое он в состоянии будет склонить (autant de colons
qu’il pourra persuader).
2. Асессор Траппе обязывается доводить (de faire conduire)
колонистов до Риги или Петербурга, требуя, чтобы ему в Данциге
было заплачено по 60 рублей 18 на каждое семейство за издержки
путешествия и пропитания до Риги или Петербурга, после чего и
тотчас же, как прибудут колонисты, будет ли то в Петербурге или в
Риге, асессор считает себя свободным и слагает на корону заботу о
дальнейшей перевозке колонистов.
4. 19 Названный асессор примет за правило набирать колонистов
под условием, что они удовольствуются правами и преимуществами,
дарованными иностранцам жалованными грамотами (манифестами)
Ея Императорского Величества, 20 без права претендовать
на казенное жалование (sans pouvoir prétendre des gages de la
couronne)». 21
Сравнивая обязательства Потемкина и Траппе, мы находим, что
договаривающиеся стороны не вполне одинаково понимали задачу
предстоящей «комиссии». Потемкин определенно говорит о наборе
крестьянских семейств, как элемента наиболее пригодного для колонизации,
Траппе же обязывается принимать в колонисты всех желающих,
«будут ли то крестьяне или иные»; Потемкин, основываясь
на официальных сообщениях русского резидента Петерсона, имеет
в виду набор колонистов именно в окрестностях Данцига, где не
могло быть недостатка в охотниках эмигрантов, Траппе же говорит
вообще о поездках для набора колонистов, не называя района, где
он будет его производить. Таким образом, Траппе намеренно расширял
рамки своей деятельности и открывал себе возможность
18
«Я еще вчера, – писал Траппе князю Потемкину от 2 июня 1786 г., – имел
случай в совершенстве осведомиться об издержках, которых могли бы потребовать
перевозка и пропитание колонистов, и я знаю, наверное, что по
причине дороговизны, которую разливы Вислы причинили в этом году, эти
издержки, пожалуй, могут возрасти до суммы 60 рублей на каждое семейство.
Но это всегда будет безделицей по причине той великой выгоды, которую
без сомнения доставит увеличение населения» // Государственный
архив.
19
3-й пункт обязательства Траппе соответствует 1-му пункту, а 5-й пункт 2-му и
5-му пунктам обязательства Потемкина.
20
В обязательстве Потемкина «par ukase de sa Majesté Impériale».
21
Государственный архив.

осуществить свой проект о поездке в окрестности Торна и вообще
в Познань. Этой возможностью, как увидим, он и воспользовался,
хотя и без осязательных результатов.
Доведя до благополучного окончания переговоры с Потемкиным,
Траппе немедленно и настойчиво стал хлопотать о своем
отправлении за границу «без дальнейшей проволочки, которая
могла бы повредить интересам короны». Быстроту в исполнении
задуманного плана и соблюдение строжайшей тайны он считал необходимым
условием успеха своей «комиссии»: ради соблюдения
тайны он находил даже излишним посвящать Коллегию иностранных
дел в порученное ему предприятие. «Я вас умоляю, – писал он
Потемкину от 7 июня 1786 г., – приказать гг. Попову и Рибопьеру
соблюдать тайну в этом деле; и чтобы избежать всякого шума и подозрений,
мне кажется излишним объявлять об этом предприятии
Коллегии иностранных дел (le départament des affaires étrangères).
Как я думаю, достаточно, чтобы ваша светлость соизволили подписать
собственной рукой рекомендательные письма к резиденту
и консулу в Данциге; ибо я не могу себе вообразить, чтобы был
такой министр или консул ее величества, который не обратил бы
всевозможнаго внимания на то, что исходит от вашей светлости.
Это безспорно, М.Г., что добрый успех моей комиссии зависит от
(соблюдения – авт.) тайны, и чтобы все делалось без шума и, так
сказать, украдкой». 22
Находя, очевидно, соображения Траппе основательными, князь
Потемкин в тот же день 7 июня написал и вручил ему два письма:
одно к Семену Соколовскому, незадолго перед тем заменившему собой,
в качестве поверенного в делах, резидента Петерсона, а другое
– к русскому консулу в Данциге Карле Фредстендеру.
9 июня Траппе получил паспорт из Коллегии иностранных дел и в
качестве «курьера» через Данциг отправился в Польшу, в Познань. В
Данциге он пробыл только три дня «скрытным образом», остановившись
на постоялом дворе. Сюда явился к нему Соколовский, «дабы
разведать точно о его комиссии», но Траппе ему об этом не сообщил,
а равно не передал на этот раз и письма Потемкина.
О деятельности Траппе в Польше мы не имеем никаких известий,
но, очевидно, его надежды на привлечение в Россию пострадавших
131
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
22
Государственный архив.

Писаревский Григорий Григорьевич
132
от наводнения Вислы польских земледельцев не оправдались, и он
через две недели 23 принужден был вернуться в Данциг.
19 июля Траппе вручил Соколовскому «по секрету» письмо князя
Потемкина. В своем письме Потемкин глухо говорил о «некоей секретной
комиссии» (d΄une commission secrete pour la couronne), возложенной
на Траппе, и просил Соколовского оказывать последнему,
в случае надобности, всевозможное содействие. Сам Траппе устно
объяснил Соколовскому, что эта «комиссия» состоит в том, чтобы «набирать
всякаго сорта людей и на коронном коште отправлять их для
поселения в некоторые российские провинции и города», причем
от имени Потемкина запретил ему доносить об этом вице-канцлеру
графу Остерману «до тех пор, пока он не увидит прежде, какой успех
его комиссия здесь возымеет». Это запрещение Траппе мотивировал
тем, что «князь Потемкин нарочно желает сию комиссию скрытно
чрез него в действо произвести, дабы тем ее величеству в угодность
сделать» (т.е. преподнести императрице сюрприз). 24
Тем не менее, Траппе просил Соколовского представить его президенту
Данцига, что тот и исполнил, но только частным образом, а
не официально, так как не решался без ведома вице-канцлера сделать
какие-либо представления данцигскому правительству.
Тайна, которой Потемкин, по желанию Траппе, облек вызов колонистов
из Данцига, поставила Соколовского в крайне затруднительное
положение, причинила самому Траппе массу неприятностей и хлопот
и задержала надолго успешное выполнением его «комиссии».
Соколовский считал себя не в праве не доносить своему непосредственному
начальнику, вице-канцлеру, о порученном Траппе
наборе колонистов, но в то же время боялся, что, преступая волю
князя Потемкина, он наживет себе в нем опасного врага, поэтому он
решил немедленно же обратиться к графу Остерману «партикулярным
образом», послав ему одно за другим (20 и 23 июля ст. ст.) два
секретных письма, и просил его «наставления», как держать ему себя
по отношению к Траппе. «Больше всего я в недоумении моем тревожусь,
– писал, между прочим, Соколовский в письме от 23 июля (3 августа),
– что он (Траппе – авт.) требует от меня, дабы я ему дозволил в
23
МГА МИД. Дело «Сношения России с имперскими городами. III. Данциг». Письмо
Соколовского к графу Остерману от 13 (24) августа 1786 г.
24
Там же. Письма Соколовского Остерману от 20 (31) июля и 23 июля (3 августа)
1786 г.

казенном здесь доме, в который я ныне жить перебрался, поместить
несколько иностранных людей с фамилиями, коих он скоро сюда из
окружных мест ожидает, и кои, по мнению его, должны неотменно
жить и содержаться в российском доме до времени своего в назначенные
места отправления».
Через четыре дня после отправления своего письма Соколовский
снова выражал графу Остерману свое недоумение по поводу
«комиссии» Траппе.
«Ныне же не могу умолчать, – писал он в письме от 27 июля (7 августа),
– что в разсуждении известнаго, уже находящагося здесь г. коллежскаго
асессора Траппе я нахожусь в весьма затруднительных и
опасных обстоятельствах по причине его тайной комиссии, о коей я,
к моему великому удивлению, ни малейшаго от вашего сиятельства
не имею наставления; но как между тем не вижу я из того еще ничего
такого, которое бы могло стремиться противу интересов российской
державы, а особливо, когда узнал я, что г. Траппе с неограниченным
кредитом от придворнаго в С.-Петербурге банкира Сутерланда адресован
здесь к поселившемуся в сем городе аглицкому купцу Элиоту, за
благоразумнейше почел оказывать ему возможныя услуги, какие он от
меня к успеху своей комиссии здесь требовать может. Я надеюсь,
что сим по верности к службе предосторожным поступком моим не
окажусь безвинно виновным пред его светлостию, князем Григорием
Александровичем Потемкиным, коего гнева я крайне опасаюсь».
Иногда на Соколовского нападало сомнение в подлинности врученного
ему Георгом Траппе письма князя Потемкина, так как до этого
времени ему «еще никогда собственноручной онаго светлейшаго
князя подписи видеть не случалось»; но вице-канцлер не спешил
ответом на «доношение» Соколовского, хотя последний 3 (14) августа
1786 г. отправил к нему «четвертое партикулярное писание», а
6 (17) августа пятое, посланное уже с нарочным курьером, где просил
удостоверить его «скорым сведением о существе помянутаго
секретнаго письма, подлинно ли оное подписано собственноручной
светлейшаго князя Потемкина рукою». 25
133
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
25
Позднее, в письме от 31 августа (11 сентября) 1786 г., Соколовский писал графу
Остерману: «Истину говорю, что полученное мною чрез г. Траппе княжеское
письмо (которое я вчера и сегодня, в угодность оному Траппе, принужден был
некоторым из главных бургомистров показать) почитается здесь за фальшивое»
// МГА МИД. Дело «Сношения России с имперскими городами. III. Данциг».

Писаревский Григорий Григорьевич
134
Между тем Траппе приступил к выполнению возложенной на него
«комиссии».
На другой день по возвращении из Польши в Данциг, представленный
Соколовским городскому президенту, бургомистру Пегелау
(Pegelau), Траппе сообщил последнему о данном ему, Траппе, поручении
набирать людей для отправления в Россию в качестве колонистов
и спросил при этом, «не противна ли будет городу такая его
комиссия»? Президент на это ответил, что раз поверенный в делах
представляет ему г. Траппе, то он всему сообщаемому последним
должен верить и думает, что город, во всем повинуясь воле русской
императрицы, не окажет в данном случае препятствия. Впрочем,
президент заявил, что он «сделает прежде о том всему магистрату
должное сообщение», от чего, однако, Траппе старался его отклонить,
указывая на то, что такое сообщение лучше отложить «до тех
пор, как нужда того потребует». 26
После этого визита Траппе всеми мерами стал распространять
в народе сведения о данном ему поручении, «говорил без разбору
со всеми ему на улице попавшимися людьми», рассылал повсюду
с этой целью своих служителей и сам открыто ездил по деревням,
находившимся в окрестностях Данцига, уговаривая крестьян к переселению
в Россию.
Не довольствуясь этим, Траппе решил поместить в данцигских
газетах публикацию о своей комиссии, «дабы все несумненно ведали
о воле ея величества и о казенном для транспорта их коште». Однако
типография не решилась печатать такую публикацию без разрешения
местной цензуры, и Траппе вместе с Соколовским вторично
должен был отправиться к городскому президенту, чтобы испросить
требуемое разрешение.
Президент «с важным видом» попросил тогда Соколовского
представить об этом официальное требование от имени русского
правительства. Не имея на этот счет предписания от вице-канцлера,
26
Так говорит об этом посещении президента Соколовский в письме к графу
Остерману от 13 (24) августа 1786 г. Траппе же в письме к тому же Остерману
от 17 августа иначе передает ответ президента: «(Bürgermeister Pegelau)
expressis verbis uns erklärte dass, da dieser Ort eine frey Stadt sey, der hiesige
Magistrat niemanden, der freiwillig geneigt seyn möchte, sich nach Russland zu
begeben, solches verwehren würde und glaube er, dass es an solchen Leuten
nicht fehlen dürfte, indem die Noth und die Bedrängnis hier sehr gross sey» //
МГА МИД. «Дела колонистов. 1786–1792».

Соколовский уклонился от такого шага и просил у президента позволения,
по крайней мере, повторить старую публикацию, которая
печаталась в Данциге, с разрешения магистрата, в бытность там
резидента Петерсона; президент на это сказал, что «он сам собою
не может дать никакого ответа» и доложит требование Соколовского
магистрату. Через день к Соколовскому был прислан
городской секретарь и от имени магистрата объявил, что раз поверенный
в делах не может дать письменного «представления» на
требуемую публикацию, то магистрат «всеуниженнейше» просит
его убедить Траппе отказаться от публикации, «для напечатания
коей, он (магистрат – авт.) дозволение дать крайне опасается по
причине как соседняго Прусского двора, который такое публичное
дозволение поставил бы городу в предосудительный поступок, 27
так и потому, что и сам г. Траппе не может по справедливости
жаловаться, получа уже множество и без того охотников, к скорому
отправлению в готовности находящихся, и что он должен
и может быть тем доволен, что ему в том не препятствует здешнее
правление, которое пред прусским и польским королями тем себя
оправдать может, что на то город формальнаго дозволения не дал,
и запрещения тому не учинил единственно с великаго к России
уважения».
Получив через Соколовского такой ответ магистрата, Траппе
особенно и не настаивал на своем требовании, тем более что успех
его деятельности по вызову колонистов превзошел все его ожидания:
особенно много, на первых же порах, склонил он к эмиграции
в Россию крестьян из окрестностей Данцига, элемента наиболее
пригодного для колонизации. Этот успех Траппе не без основания
27
Достойно внимания, что само прусское правительство нисколько не стеснялось
производить в Данциге вербовку солдат для своей армии. В своем
письме к гр. Остерману от 15 (26) июля 1787 г. Соколовский сообщал, что
прусские гусарские солдаты, непрестанно шатающиеся по Данцигу, «не
только в окружности по дорогам, но уже и в самом городе людей хватать
и насильно отсюда в разные полки скрытно отсылать повеление имеют от
своих шефов»; немного спустя, в письмах от 26 июля (6 августа) и 30 августа
(10 сентября) 1787 г., Соколовский писал вице-канцлеру, что вербовка
производится уже явно и насильно, «несмотря на приносимые от магистрата
прусскому резиденту формальные о том жалобы», и что «все жители почти
и за город выходить опасаются, видя повседневно разные от того происходящие
нахальства» // МГА МИД. Дело «Сношения России с имперскими
городами. III. Данциг».
135
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
136
приписывал своему умению обходиться с крестьянами и основательному
знанию местного народного языка (Plattdeutsche Sprache). 28
Итак, не настаивая больше на публикации в газетах, Траппе стал
усиленно применять те приемы вызова, которые он практиковал до
сих пор и которые и без того обеспечивали ему верный успех его
«комиссий».
«С тех пор г. Траппе, – писал Соколовский графу Остерману, –
употребил все свое искусство обратить к себе народ и постарался
прельстить оный частью обещаниями, а частью деньгами, на расплату
долгов и на выкупку пожитков выдаваемыми, в чем ему и удалось:
ибо не только бедные городские жители, но и из окружных мест зажиточные
менонисты к нему все кинулись и толпами за ним бегали,
называя его спасителем своим.
Г. Траппе по желанию своему нарочно избрал себе особливо
несколько покоев в партикулярном и недалеко от меня находящемся
доме, в коем с утра до полуночи безпрестанно люди набирались,
и который окружен был многочисленным народом, и, наконец, до
того дошло, что в скором времени все в городе рукодельные мастера
лишились работников своих, слуги и служанки не хотели долее у
господ оставаться и никто о работе помышлять не заботился, а
все единогласно кричали: в Херсон, в Херсон!» 29
При зачислении в колонисты желающих эмигрировать, «при сем
крайне трудном и скучном, однако ж, с охотою исполняемом деле»,
Траппе соблюдал следующие «предосторожности»: 1) Отнюдь не
принимать прусских уроженцев («Ich ganz und gar keine Preussische
Landkinder angenommen, sondern solche abgewiesen habe»). 2) Для
тех «вольных» людей, которые не зависели от короля прусского, поставил
за «condition sine qua non» принятия в колонисты представление
церковного свидетельства о крещении (Taufschein), вида о месте
рождения (Geburts-Brief ) или «несомненнаго» паспорта (einen reinen
Pass), дабы этим избавить себя от нареканий. 3) За многих людей платил
мелкие долги и выкупал заложенные их вещи, в особенности же
такие ткацкие станки, но отказывался принимать в колонисты тех,
чьи долги были слишком велики.
28
Письмо Траппе к гр. Остерману от 17 августа 1785 г. // МГА МИД.
29
МГА МИД. Дело «Сношения России с имперскими городами. III. Данциг». Письмо
Соколовского к графу Остерману от 13 (24) августа 1786 г.

Таким образом, у Траппе записалось в колонисты 247 семейств,
в том числе 35 семейств меннонитов, «которые весьма искусны в
сельском хозяйстве, очень знающи в скотоводстве и для России особливо
были бы полезны». Для перевозки этих семейств в Россию
Траппе нанял уже корабль, снабдил его съестными припасами, и
многие из эмигрантов принесли даже туда свои пожитки; в непродолжительном
времени корабль должен был отправиться в Ригу,
как вдруг случилось неожиданное препятствие: принятые Траппе
«предосторожности» (dreifache Preacation), оказывается, не избавили
его от серьезных неприятностей.
Данцигская буржуазия, опасаясь с выселением в Россию бедного
люда лишиться дешевых рабочих рук, «отважно» потребовала у магистрата
«немедленно отвратить столь наглый набор (колонистов
– авт.), от коего предстоит явная городу погибель». В то же время,
несомненно, из ее же среды нарочно был пущен в народе слух, что
Траппе «под видом России от другой прислан державы подкупать
людей и делать их потом вечными невольниками». Этот слух произвел
волнение в народе, и у многих из его среды явилось тогда
намерение «вломиться к г. Траппе в дом и там его арестовать».
Отчасти опасаясь волнений в народе, а больше уступая давлению
со стороны буржуазии, магистрат, собравшись «в полное трех орденов
заседание», 30 5 (16) августа послал своего секретаря к Траппе
объявить ему «именем всего магистрата, с должной учтивостью, что
нужные обстоятельства и самая России честь того требует, дабы он с
того часа перестал набирать людей, кои в замешательстве с глупости
сами не знают, что делают».
В то же время магистрат задержал «до нового ордера» приготовившийся
к отправлению корабль с колонистами, а хозяину того
дома, где жил Траппе, воспретил, под угрозой большого штрафа,
терпеть там какой бы то ни было набор и впускать туда «вольных»
людей для переговоров с Траппе и записи в колонисты.
137
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
30
«Под именем трех орденов здешнего правительства разумеется: 1-й магистрат
или ратсгеры, 2-й герихт или шепенгеры, а 3-й, так называемый Дрите
Орднунг или купечество и мещанство, числом сих последних сто человек,
разделяющихся на четыре части и заседающих за четырьмя разными столами,
имея каждая часть одного предводителя под именем квартирмейстера»
// МГА МИД. Дело «Сношения России с имперскими городами. III. Данциг».
Письмо Соколовского к графу Остерману от 23 февраля (5 марта) 1788 г.

Писаревский Григорий Григорьевич
138
Траппе протестовал против этих распоряжений и грозил за них
магистрату возмездием со стороны русского правительства. Тогда
магистрат послал другого своего секретаря к Соколовскому с просьбой
уговорить Траппе, причем секретарь неофициально сообщил
Соколовскому, что город, не имея никакого «удостоверения» со
стороны русского правительства относительно комиссии Траппе,
«находится в великом сумнении о сем удивления достойном и в
Гданьске еще не слыханном публичном наборе людей, коих городу
ныне будет крайне чувствительно потерять».
«После такого внушения», Соколовский немедленно отправился
к Траппе, «у которого пред домом столь было много народу, что с
великим трудом протесниться можно было. Взошед к нему в покои,
тесно людьми наполненные», Соколовский «не преминул советовать
Траппе, дабы он отложил на время комиссию свою и вывел бы
чрез то весь город из подозрения».
Таким образом, Соколовский, не имевший никаких указаний от
своего непосредственного начальства и не доверявший Траппе,
при столкновении последнего с магистратом принял сторону
магистрата: оказалось, следовательно, что один агент русского
правительства становится на дороге другому агенту того же
правительства.
Раздраженный этим, Траппе, обращаясь к предполагаемым эмигрантам,
собравшимся у него на квартире, кричал, что магистрат
поступает несправедливо, отнимая от них хлеб, который Россия
им определяет, что Российскому двору не трудно будет сюда прислать
несколько фрегатов, вооруженных для спасения народа, им
набраннаго, и что он все свои поступки оправдать может своею
инструкцией. Последней он, однако, не показал Соколовскому, 31
а стал в его присутствии читать народу манифест 1763 г. на немецком
языке.
31
Если верить показанию этого последнего; сам же Траппе утверждал противное.
В письме к графу Остерману от 26 сентября 1786 г. он писал следующее:
«Ich habe ihm aus meiner vom Fürsten eingenhändig unterschriebenen
Vollmacht den ersten Punkt lesen lassen, der ausdrücklich lautet, dass
der Chargé d΄Affaires mir in dieser Commission für die Crone, laut der an ihn
ergangenen Orde allen nöthigen Beistand leistet würde. Aber das rührte ihn
nicht, indem er dem Magistrat zu gefallen die Sache offenbar gehindert und
hientertrieben hat».

Нежелание Траппе подчиниться совету Соколовского относительно
приостановки набора колонистов еще более охладило взаимные
отношения двух агентов русского правительства, обязанных
идти рука об руку: недоверие их друг к другу возрастало, переходило
в открытую вражду вызывало взаимные обвинения. Траппе
обвинил Соколовского в отсутствии патриотизма, а Соколовский
Траппе – «в великой нескромности», «нахальном хвастовстве» и
«непрестанном болтании пустых речей», «каких бы не всякому и
слушать было надобно и коими он, как слышно, навлек на себя и в
городе Торне подозрение». Соколовский изливал свои жалобы на
Траппе графу Остерману и, между прочим, сообщал ему (в письме
от 13 (24) августа 1786 г.), что после принятых магистратом мер
«уже за г. Траппе люди не бегают, однако, не для того, – наивно
пояснял Соколовский, – чтобы они не хотели уже в Россию ехать,
но единственно, что на его одну персону и речи доверяться не
смеют, сообразуясь в том своему магистрату, который, имея об
них попечение, яко о детях своих, не может им легкомысленно дозволить
так скоро оставить сей город, не сведав прежде вероятно,
в какие он отпускает их руки». Соколовский, таким образом, полагал,
что магистрат, запрещая выселение бедному люду, заботится
исключительно о благе последнего, а не об интересах правящего
зажиточного класса населения, как было на самом деле. Из среды
именно этого общественного класса распускались разные неблагоприятные
слух насчет «комиссии» Траппе. Помимо упомянутого
выше слуха, что Траппе набирает колонистов не для России, был
пущен другой слух, что он намерен отправить их хотя и в Россию,
но не для императрицы, а для князя Потемкина, т.е. для поселения
не на государственных, а на лично князю Потемкину принадлежащих
землях.
Теперь и Траппе, настаивавший раньше на сохранении своей
комиссии в тайне, когда его дела приняли столь неблагоприятный
оборот, решился со своей стороны писать к графу Остерману.
6 (17) августа от отправил к вице-канцлеру свое первое
письмо, в котором, сообщив сведения о сущности возложенного
на него поручения, первых шагах своей деятельности в Данциге
неожиданно встреченном противодействии со стороны магистрата,
просил дать предписание Соколовскому, чтобы последний
сделал данцигскому магистрату «жестокий выговор за их
беззаконное и невместное поведение и накрепко наказал, чтобы
139
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
140
оный впредь не отваживался запрещать вольным людям по собственному
их произволению выезжать в Россию и поселяться», в
особенности тем 117 семействам, за которых он, Траппе, заплатил
их долги, и коим «производил» и теперь «производит» кормовые
деньги.
При этом Траппе указывал, с одной стороны, на несправедливый
образ действия магистрата, который дозволяет пруссакам беспрепятственно
производить в городе солдатские наборы и спокойно
смотрит на эмиграцию в Пруссию, а с другой – на значительность
ущерба, наносимого интересам России таким поведением данцигского
правительства: «Я должен донесть вашему сиятельству,
– писал он в вышеозначенном письме гр. Остерману, – что теперь
дело настоит о столь важном приобретении, каковаго, может быть,
в сем роде и столь малым иждивением еще не было сделано для
Херсона; что в числе принятых мною людей есть много нынешним
летом из чужих краев сюда прибывших пропитания здесь найти
не могущих, как то: ткачей шелковых, полотняных и бумазейных
материй и проч., здешний магистрат отнюдь не имеет права препятствовать
здешним иностранным людям переходить в Россию,
когда заплатят они то, что следует, т.е. или десятую долю или
же нажитые ими доли».
Четыре дня спустя Траппе снова писал к графу Остерману. В
своем письме от 10 (21) августа он опровергал ссылку магистрата
на противодействие эмиграции в Россию со стороны Пруссии заявлением,
сделанным ему, Траппе, прусским резидентом в Данциге
Линденовским. Последний, явившись к Траппе, подробно говорил
о столь же неожиданном, сколько и непростительном поведении
данцигского магистрата, а также уверил при этом, что ему и
в голову никогда не приходило ставить Траппе какие бы то ни было
препятствия в деле принятия колонистов; что вся его обязанность
в данном случае ограничивается наблюдением, чтобы не эмигрировали
в Россию прусские подданные.
Но Траппе сам тщательно избегал их принимать, тем более что у
него не было недостатка в охотниках эмигрировать из числа данцигских
жителей.
«В течение трех дней, – писал он гр. Остерману, – у меня явилось
еще много людей, большею частью мелких землевладельцев, которые,
так как они здесь едва владеют половиной морга земли, сильно
побуждаемы были тем, что я им в полное и наследственное владение

мог обещать, согласно своей инструкции, полученной от его светлости
князя (Потемкина – авт.), 30 десятин земли с десятилетним
освобождением от податей».
Многие из эмигрантов уже заплатили свои долги и обычные пошлины,
взимаемые с отъезжающих, а также получили позволение
от магистрата продать свое имущество с публичного торга, в конце
концов, совершенно неожиданно были задержаны в Данциге.
Траппе справедливо жаловался на непоследовательность в поведении
магистрата, а равно на иное отношение его к эмиграции в
Пруссию.
«В прусские владения повседневно отправляются отсюда люди, и
город не получает с них никаких пошлин за отъезд, и при всем том
магистрат и не пикнет об этом. Ныне, хотя люди по своей доброй
воле желают в Россию, и у них даже одежду на теле оценили и взяли
с этого десятину, не хотят позволить (им – авт.) выехать».
В рассмотренных двух письмах, равно как и в третьем письме
от 17 (28) августа, Траппе не позволял еще себе задевать Соколовского,
а ограничивался жалобами на данцигский магистрат, причем
выражал уверенность, что дерзкое несправедливое поведение последнего
вызовет негодование и соответствующие меры со стороны
вице-канцлера.
«Ваша известная миру заботливость обо всем, – писал он
гр. Остерману, – что касается высочайшего блага России, именно
увеличения народонаселения, позволяет мне надеяться, что вы милостиво
соизволите распорядиться, чтобы здешний магистрат не
смел более позволять себе возбранять свободным людям, которые
заплатили свои долги и пошлины за отъезд, отправляться в Россию.
Если это случится, то я могу здесь сделать такое приобретение, которое
будет важнее, чем ваше графское сиятельство можете себе
представить».
Однако, надежды Траппе на вмешательство вице-канцлера в пользу
его «комиссии» были пока преждевременны: граф Остерман продолжал
упорно хранить молчание, не отвечая на его письма, также
как и на письма Соколовского. 32
Не получая ответа на свои представления, Траппе решил обойти
препятствия, стоявшие на пути его «комиссии», раз нельзя
их было устранить. На прусском Фарвассере, следовательно, на
141
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
32
МГА МИД. «Дела колонистов. 1786–1792».

Писаревский Григорий Григорьевич
142
территории, не подчиненной данцигскому магистрату, он зафрахтовал
корабль и стал готовиться к отправлению на нем колонистов.
Разрешение на это было дано командовавшим на Фарвассере полковником
Пирхом, аудитор (auditeur) которого скрепил своей подписью
контракт, заключенный между Траппе и хозяином корабля.
Соколовский между тем согласился, со своей стороны, выдавать
колонистам паспорта для отправления в Россию. Таким образом,
Траппе собрал 145 человек колонистов, посадил их на корабль и
снабдил всем необходимым для путешествия: оставалось только
отправить их в Ригу.
Но пока Траппе занимался снаряжением колонистов, отношение
прусских властей к его «комиссии» изменилось. По особому распоряжению,
все отправлявшиеся через прусские границы и порты
лица были изъяты из-под ведения полковника Пирха, и право
выдачи им паспортов было предоставлено прусскому резиденту
в Данциге Линденовскому. Последний же, несмотря на то, что сам
уверял Траппе в противном, «говорил некоторым людям в откровенность»,
что «его двор крайне на г-на Траппа комиссию негодует в
том мнении, что рано или поздно, но надобно со временем городу
Гданьску быть под властью прусской короны». Зная отношения, существовавшие
между Соколовским и Траппе, и желая затормозить
дело эмиграции, Линденовский потребовал от русского поверенного
в делах письменной декларации, что посаженные на корабль
колонисты предназначены для русской «короны», а не для князя
Потемкина: без этой декларации он не хотел дать позволения на
отправление корабля.
Соколовский, не получая от гр. Остермана ответа «на все многократныя»
свои «партикулярныя отношения», не решался исполнить
требование Линденовского и вообще боялся делать какие-либо
официальные шаги в пользу «комиссии» Траппе: он склонился к
мысли, что Траппе не агент Потемкина, а самозванец и авантюрист,
злоупотребляющий именем всесильного вельможи. Свои сомнения
по этому поводу Соколовский письменно высказывал графу Остерману
в следующих выражениях: «Здесь никто ему верить не хочет,
почитая его совсем за фальшиваго человека, за котораго и я могу
его признать, не получая никакого об нем изъяснения»; (Траппе) «безстыдным
образом здесь нахальствует именем нашего высочайшаго
двора и сиятельнейшаго князя Потемкина, который, может быть, его

совсем и не знает, и который, также станется, что и ко мне письма
не писал». 33
Вследствие отказа Соколовского дать письменную декларацию,
приготовленный к отправлению корабль был задержан на прусском
Фарвассере, и эта задержка естественно причинила русской казне
излишние расходы по содержанию колонистов. «Непростительное
поведение» Соколовского возмутило, наконец, Траппе, и он отправил
на него жалобу графу Остерману в своем четвертом письме от
15 (26) сентября 1786 г. «Непростительное поведение г. Соколовского
во всем этом деле, – писал Траппе вице-канцлеру, – служит причиной
того, что корона терпит большой ущерб, так как если бы он
не препятствовал из зависти к тому большому успеху, какой я имел,
то я, наверное, мог бы послать в Россию из этой страны более чем
400 семейств, большею частью сельских жителей». 34
В то же время Траппе письменно обращался к самому Соколовскому,
указывая на странность его поведения и, возлагая на него
ответственность за тот ущерб, какой наносит он России своим образом
действий.
«Декларация, которой от вас требуют, – писал он Соколовскому
от 20 сентября (1 октября), – заключается в паспортах, которые вы
подписали своей рукой, и если вы желаете отнестись по совести,
то увидите, что много рискуете, продолжая противодействовать патриотическим
видам его светлости князя Потемкина, которые имеют
целью интересы короны, и коль скоро вы находитесь в здравом уме,
вы ни минуты не должны сомневаться в том, что князь Потемкин
сделал вам честь написать.
Впрочем, если вы имели малейшее сомнение, то поступили очень
худо, представляя меня и рекомендуя это дело президенту города и
выдавая паспорты. Кстати, об этих паспортах: я не понимаю, как вы
можете оставаться столь спокойным при виде того, как г. резидент
Линденовский не желает принимать во внимание ваших паспортов,
33
Там же. «Сношения России с имперскими городами. III. Данциг». Письмо Соколовского
к графу Остерману от 17 (28) сентября 1786 г. Позднее, в письме к
вице-канцлеру от 1 (12) октября того же года Соколовский снова возвращается
к своей idée fixe: «Здесь все заключают, что комиссия должна быть фальшивая,
разсуждая по всем г-на Траппе принужденным движениям и хвастовству».
34
Там же. «Дела колонистов. 1786–1792»
143
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
144
тогда как он подписывает без колебания те, которые дает магистрат
этого города. Ах, подумайте хорошенько о том, что вы делаете, и что
вы, наконец, будете ответственным за все, и что это ваша вина, что
колонисты находятся в течение двенадцати дней на Фарвассере, не
получая позволения уехать, что причиняет короне значительную трату,
за которую вы, без сомнения, будете отвечать. Документы, которые
я адресовал с г-ном Фейрингом (Feuring) князю Потемкину и его превосходительству
графу Остерману, будут свидетельствовать против
вас. Все, сколько ни есть здесь честных людей, открыто осуждают
ваше настоящее поведение после тех шагов, какие вы сделали вначале.
Словом, (enfin), я принял свое решение, и это будет не моя вина,
если вы себя погубите, так как ваше упрямство является единственной
причиной, что корона теряет столь значительно. Может быть, мы
скоро увидимся с вами в Петербурге, и тогда вы узнаете, какие убедительные
доводы я представил против вас и ваших действий». 35
Несмотря на все доводы угрозы Траппе, Соколовский продолжал
упорствовать. Еще до получения означенного письма его отношения
к Траппе до того обострились, что он серьезно думал принять против
него крайние меры.
«Для меня сей злобный человек столь страшен, – писал Соколовский
графу Остерману от 7 (18) сентября, – что я не смею теперь
наедине с ним говорить, и, наконец, принужден буду для сбережения
российской чести и моей жизни просить у города поставить
ко мне на дому абвахту, или же прикажу его самого арестовать, яко
сумнительнаго человека». 36
Эта угроза произвела, наконец, свое действие на вице-канцлера и
заставила его прервать свое упорное молчание. В самом деле, если
бы предположения Соколовского осуществились, произошел бы
неслыханный скандал, тем более вредный для престижа России в
Данциге, что в этом городе русское влияние должно было бороться
с прусским. На этот раз граф Остерман немедленно же, с «нарочной
стафетой», отвечал Соколовскому: «Сие намерение ваше нахожу я
тем более странным, что вы, писав ко мне неоднократно и донося самому
князю Григорию Александровичу об всех Трапповых поступках,
должны были спокойно ожидать отсюда наставления; да и в подлинности
помянутой комиссии не надлежало вам, конечно, сомневаться,
35
Там же.
36
Там же. Дело «Сношения России с имперскими городами. III. Данциг».

ибо в противном случае были бы вы уведомлены по получении здесь
о том перваго донесения вашего».
Вице-канцлер предписывал Соколовскому «способствовать»
Траппе в отправлении колонистов, «без всякого однако ж письменнаго
представления» и обещал доставить ему на этот счет «нужные
повеления» в непродолжительном времени.
Сущность этих «повелений», доставленных Соколовскому с курьером
Артемьевым, заключалась в следующем.
Соколовскому предписывалось «изъясниться» с президентом
Данцига и выразить недоумение петербургского комитета по поводу
того, что «магистрат города, пользующегося великодушным покровительством»
русской императрицы и «ощущающего деятельные
опыты ее благоволения, препятствует» свободным людям выезжать в
Россию, «хотя он и по собственному его признанию не мог таковым
же людям возбранить переселение в Ельбинг и другие места».
Поведение магистрата тем более русскому правительству кажется
странным, что в Данциге, как вольном городе, производятся даже
наборы для иностранных войск. Что касается требования магистрата
представить письменное удостоверение, что колонисты отправляются
на поселение в Россию, то таковое излишне: достаточным доказательством
этого являются паспорты, выданные колонистам от
русского поверенного в делах, – письменные же представления с
его стороны магистрату могли бы иметь место в том лишь случае,
если бы приходилось требовать у города выдачи какого-нибудь
преступника. 37
Те же заявления о ненужности особых «письменных объявлений»
должен был сделать Соколовский и прусскому резиденту Линденовскому,
присовокупив, что в Россию выселяются вольные люди, «не
имеющие в Пруссии никакой обязанности», и что в виду существующей
между правительствами обоих государств дружбы естественно
было бы ожидать от Линденовского «всякаго облегчения и податливости,
тем более, что, в вящее удостоверение нанятаго корабельщика,
заключенный контракт подписан был и со стороны королевскаго
прусского полковника Пирха».
145
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
37
Чтобы тем вернее подействовать на данцигский магистрат, «по партикулярному
внушению» графа Остермана, польский посланник в Петербурге Деболи
согласился со своей стороны написать в Данциг «о неделании препятствия в
отпуске отправляемых» в Россию людей.

Писаревский Григорий Григорьевич
146
«Таковыми внушениями, которые однако надлежит вам делать
учтивым образом и по сношению с г. Траппе, – заключил свою инструкцию
граф Остерман, – потщитесь, государь мой, преодолеть
встретившиеся затруднения, да и вообще приложите крайнее старание,
чтобы набранные оным асессором люди могли ехать свободно,
и чтобы таким образом была к удовольствию здешнему исправлена
порученная ему комиссия». 38
Сделанные Соколовским, в силу этого предписания, представления
магистрату сразу же возымели свое действие, и требуемое
разрешение на отправление колонистов было дано; что касается
прусских властей, то они разрешили свободный пропуск через Фарвассер
только «после многих разных затруднений» и «во уважением
сильнаго употребленнаго» Соколовским «старания»: лишь 21 октября
(1 ноября) корабль, «нагруженный колонистами» в количестве
141 души, отправился в Ригу, простояв напрасно на Фарвассере
целых шесть недель. Во все время этой утомительной стоянки колонисты,
по свидетельству Траппе, «выносили свои бедствия и всю
суровость этого времени года с мужеством, котораго» он от них «не
ожидал»; все обнаруживали страстное желание отправиться в Россию,
и, несмотря на отсутствие охраны, ни один из них не бежал с
борта корабля. 39
Когда дело эмиграции, по-видимому, наладилось, Траппе сам признался
князю Потемкину, что сделал ошибку, не посвятив предварительно
вице-канцлера в свою «комиссию».
«Я сожалею безконечно, – писал он Потемкину от 8 (19) октября
1786 г., – что я прибыл сюда без письма со стороны г-на гр. Остермана.
Огражденный таким письмом, я имел бы удивительный успех
в моей комиссии, и ваша светлость никогда не можете себе вообразить,
как я возбудил здесь крайнее желание отправиться для водворения
и обработки невозделанных земель в губернию, находящуюся
под управлением вашей светлости. Результаты докажут, что несмотря
на все каверзы и преследования, которым меня подвергали,
я употребил здесь свое время хорошо и с усердием и с большой
пользой для службы ее величества и патриотических видов вашей
светлости; но это вещи, о которых я могу донести только устно или
38
МГА МИД. Дело «Сношения России с имперскими городами. III. Данциг».
39
Государственный архив. Письмо Траппе к князю Потемкину от 22 октября
(2 ноября) 1786 г.

по возвращении, надеясь скоро иметь лично засвидетельствовать
свое глубокое уважение вашей светлости, приготовляясь, согласно
вашим приказаниям, милостивый государь, к возвращению в Петербург,
как только отправлю помянутых колонистов». 40
За первой партией колонистов последовали новые отправления
их в Ригу. Здесь ближайшее попечение о них впредь до отсылки в
Кременчуг было возложено на контору английских купцов «Торлея,
Морисона, Угтерлони и компании», а сопровождать колонистов от
Риги до места назначения был командирован Потемкиным корнет
Данило Гиршфельд. В ведение последнего поступила партия колонистов
в 210 душ. Колонисты оказались «без всякаго одеяния»,
а потому «в разсуждении их наготы» рижский губернатор Александр
Андреевич Беклешов приказал вышеупомянутой конторе
«построить» на них «самонужнейшее платье». Вообще, исполняя
«повеление» Потемкина, Беклешов оказывал Гиршфельду «всевозможныя
пособия»: доставил ему нужное число унтер-офицеров,
нанял для колонистов подводы до Кременчуга и сделал предписание
о снабжении их в дороге всем необходимым. 5 декабря 1786 г.
колонисты двинулись из Риги в Кременчуг, 41 куда прибыли уже в
следующем 1787 г.
Между тем и сам Траппе сухим путем, через Пруссию и Курляндию,
направился в Россию. В Курляндии он остановился на некоторое
время, и свое пребывание здесь решил употребить на привлечение
в Россию новых эмигрантов из числа жителей Курляндии. В Либаве
он принял в число колонистов несколько кораблестроителей и
между ними одного англичанина, «человека очень способнаго, который
обнаруживал страстное желание отправиться для водворения
в Херсон или Таганрог».
Со стороны дипломатических агентов русского правительства
в Курляндии, – резидента барона Местмахера и консула в Либаве,
майора Шуца – Траппе встретил полное сочувствие и поддержку;
поведение их в этом случае, по словам Траппе, выгодно отличалось
от поведения Соколовского: они не ссылались, как этот последний,
на отсутствие приказаний со стороны своего начальства, но заявили,
что со всем почтением, какое приличествует князю Потемкину, они
147
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
40
Государственный архив.
41
Там же. Рапорты Гиршфельда Потемкину от 24 и 28 ноября и письмо Беклешова
к Потемкину от 5 декабря.

Писаревский Григорий Григорьевич
148
считают себя обязанными содействовать «успеху столь важнаго дела,
каково, без сомнения, приобретение колонистов для стран, которые
в них имеют столь великую нужду».
С согласия и одобрения этих дипломатических агентов, Траппе
напечатал записку (le billet) или рекламу, заключавшую приглашение
переселяться в Новороссийский край; распространение ее среди
жителей Курляндии он поручил своим эмиссарам.
В то же время Траппе посвятил в свои эмиграционные планы жену
барона Местмахера. Последняя возымела мысль предложить князю
Потемкину несколько «внебрачных (désavoués) детей, рожденных
не крепостными, но от свободных родителей, которые покинули эти
бедные создания». Баронесса купила их себе, заплатив по 3–4 дуката
за каждого ребенка, наняла им кормилиц и воспитывала их в своем
доме. «Она желала отдать их мне, – писал Траппе Потемкину, – чтобы
послать их с их кормилицами в Кременчуг, но я не осмелился их
принять без именного приказания вашей светлости. Что вы прикажете
мне, М.Г., в настоящее время отвечать этой даме относительно
ее единственного предложения, но исходящего от превосходного
сердца? Если справедливо, как говаривал покойный прусский король
(Фридрих II – авт.), что дети любви талантами и умом часто
бесконечно превосходят таковых же, рожденных в браке, то быть
может, ваша светлость будете иметь день приятного удовлетворения,
видя великих гениев среди этих детей, воспитанных в вашем Екатеринославском
институте (воспитательном доме – авт.) на благо
государства».
Неизвестно, что велел Потемкин отвечать на оригинальное предложение
баронессы Местмахер; деятельность же Траппе в Курляндии
по набору колонистов вызвала жалобы со стороны курляндского
правительства (Messieurs de la Régence de Courlande). Траппе
оправдывался перед Потемкиным тем, что он принимал свободных
людей, а не крепостных, и притом набрал их столь небольшое число,
что об этом не стоит и говорить; не принимать их – было бы с его
стороны небрежением своей обязанностью, так как это были люди
очень полезные для России. Жалобы же курляндского правительства
Траппе объяснял интригами и завистью пруссаков.
«Чем более я размышляю, – писал он Потемкину, – тем более
мне кажется, что ваша светлость с городом Херсоном и в этом самом
случае находитесь (в таком же положении – авт.), как славной
памяти Петр Великий с Петербургом. Все завидовали этому

великому человеку, всем успехам, какие он старался сделать, привлекая
иностранцев, и я припоминаю, что знал многих стариков
в Германии, которые мне часто рассказывали, что завистники России
ему делали много затруднений, стараясь ложными слухами
напугать людей, которые желали отправиться в Петербург, говоря
им, что они рискуют погибнуть от голода в болотах Ингрии, что
никогда там не видать цветущего города. Но вся Европа видит с
изумлением то, чем сделался Петербург, и как Петр Великий сумел
победить все препятствия. Я надеюсь и желаю жить столько,
чтобы видеть, как необыкновенный гений вашей светлости сумеет
также победить все препятствия, чтобы довести до цветущаго состояния
(pour faire fleurir) торговлю Херсона и других водворений,
столь важных для империи, что не преминет сделать вашу славу
безсмертной».
Зависть Пруссии, по объяснению Траппе, в частности поддерживалась
тем обстоятельством, что следом за ним из Данцига по
ее территории направлялись в Россию целые толпы колонистов, в
свое время задержанных каверзами магистрата и интригами пруссаков.
Подобным колонистам приходилось направляться сухими
путем через Курляндию, и Траппе поручил их заботливости барона
Местмахера и консула Шуца. 42 Как и раньше отправленные морем
на Ригу, эти колонисты прибыли в Новороссийский край уже в следующем
1787 г.
Вслед за первой партией колонистов и сам Траппе направился на
юг России, где он и провел большую часть 1787 г., 43 не переставая
хлопотать о лучшем устройстве участи прибывших, а также имевших
еще прибыть туда колонистов. В письмах Потемкину (из Киева) он
советовал не задерживать в Риге подолгу тех колонистов, которые
явились после отъезда оттуда корнета Гиршфельда, «чтобы сберечь
на расходах по их прокормлению, которые в Риге чрезмерны, и чтобы
иметь их на местах, дабы они могли начать свою работу будущей
весной». Продолжительное оставление колонистов в праздности он
149
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
42
Государственный архив. Письмо Траппе к Потемкину от 9 февраля 1787 г. из
Киева.
43
«Ich bin seit Novbr. 1786 bis Novbr. 1787, also in Jahresfrist, – говорил о себе
Траппе в письме к Соколовскому, – mehr als 1 300 Meilen gereist, habe viele
Menschen kennen gelernt, habe in Taurien mit vielen Tatarischen Mursen, ja mit
gemeinen Tataren Umgang gehabt» // МГА МИД.

Писаревский Григорий Григорьевич
150
считал вредным для успехов колонизации и рекомендовал скорейшее
водворение их на местах, для чего, прежде всего, нужно было
озаботиться постройкой домов: немедленную постройку их Траппе
находил настолько необходимой, что, в случае невозможности произвести
ее в течение 1787 г. для всех колонистов, советовал приостановить
на время дальнейший прием последних.
Среди данцигских выходцев были не только земледельцы, но и
горожане-ремесленники: для первых Траппе ходатайствовал перед
Потемкиным о выдаче субсидий на одни год, для вторых же находил
ее вредной, чтобы они, оставаясь праздными, не сделались лентяями;
он советовал распределить их по городам, «где в них могут
иметь нужду, как, например, в Херсоне, где недостаток во многих
ремесленниках». 44 Наконец, Траппе проектировал учреждение, из
людей деятельных и честных, особой колонизационной комиссии,
которая бы имела право сноситься непосредственно с князем Потемкиным
о важных делах. 45
Выказывая сам большую заботливость о колонистах и побуждая
к тому же князя Потемкина, Траппе имел в виду не только с самого
начала положить прочное основание иностранной колонизации
на юге России, 46 но и привлечь из-за границы новые толпы
44
Между прочим, Траппе рекомендовал Потемкину для Херсона одного данцигского
трактирщика на том основании, что в Херсоне не имеется гостиницы,
и прибывающие туда во множестве иностранцы, чтобы полюбоваться этим
городом, этим созданием творческого гения князя, могут оказаться без всякого
пристанища, на мостовой. См.: Государственный архив. Письмо Траппе к
Потемкину от 9 апреля 1787 г.
45
Государственный архив. Письмо Траппе к Потемкину от 7 февраля 1787 г. из
Киева.
46
Траппе не чужда была мысль о создании особой образцовой колонии, которая
служила бы примером рационального ведении хозяйства для окрестных
жителей. Восхищаясь в письме к Потемкину от 9 апреля 1787 г. плодородием и
обширностью поместий, приобретенных этим вельможей в пределах тогдашней
Польши у князя Любомирского, Траппе присовокупил: «Но очень жаль,
М.Г., что ваши крестьяне по ту сторону (de ce coté là), поляки (les polonois)
находятся, так сказать, еще в младенчестве по отношению к возделыванию
земель. Вот почему я осмеливаюсь предложить вашей светлости основать там
колонию из добрых немецких поселян, чтобы возбудить соревнование. Если
вы пожелаете вверить мне управление таковой колонией, М.Г., то я ручаюсь
вам, что озабочусь доставлением отборных людей, которые могут служить
образцом хорошей колонии не только для Польши, но и для России».

эмигрантов. Перед князем Потемкиным он рисовал картину широкой
переселенческой волны, которая неминуемо должна хлынуть
из разных стран Германии в Россию, коль скоро цветущее состояние
новооснованных колоний сделается общеизвестным и несомненным
фактом. В письме от 7 февраля 1787 г. из Киева Траппе,
между прочим, писал Потемкину: «Страстное желание отправиться
для водворения в (подведомственные вам – авт.) губернии все
продолжается в Германии, и особенно в Пруссии, с энтузиазмом,
который много превосходит мое ожидание. Ни злостно распространяемые
газетами ложные слухи, которые я успел опровергнуть,
ни прусские козни, ни каверзы данцигского магистра не могли воспрепятствовать
эмиграции, так что, если ваша светлость очень того
желаете, то я мог бы вам доставить 500 семей и быть может еще
более . Поистине ныне самое благоприятное время для того,
чтобы привлечь большое число колонистов со стороны Данцига;
ибо вполне достоверно, что ныне царствующий король имеет
более, чем когда-либо, значительную партию в Данциге, которая
открыто говорит о своем намерении оставить польскаго короля
и подчинить город прусскому королю. Крестьяне и в особенности
меннониты, эти добрые земледельцы, сильно боятся этой фатальной
катастрофы, питая отвращение к прусскому ярму, – вот
почему они обнаруживают столь сильное желание отправиться
для водворения в наши губернии . Также в пределах Мекленбурга
много людей, которые обнаруживают желание водвориться
в Тавриде или в окрестностях Херсона, – можно посадить их на
суда в вольном городе Любеке. Я только что получил очень добрые
вести со стороны Рейна, а именно из Франкфурта-на-Майне.
Надлежит только совершить туда путешествие, и ваша светлость
можете иметь оттуда виноградарей, крестьян, мастеровых, возделывателей
табака . Все будет зависеть от распоряжений, какие
ваша светлость сделаете для добраго помещения колонистов, и от
ваших приказаний, чтобы заботились о них и чтобы не пренебрегали
ими в начале, что самое трудное. Это – существенный пункт,
но, М.Г., ваша мудрость и ваше могущество сумеют победить все
препятствия».
Осуществление этих обширных эмиграционных планов представлялось
на долю ближайшего будущего, а пока деятельность Траппе и
Данциге в течение 1786 г. привела к переселению в Россию в общей
сложности 910 душ, в том числе 510 мужского и 400 женского пола.
151
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
152
Из них 49 человек мужского пола и 24 женского бежали, 8 мужчин и
1 женщина умерли, а 49 мужчин поступило в военную службу, причем
за ними последовали 24 женщины. Остальные колонисты – 404 души
мужского и 351 женского пола были водворены в Таврической области
и Екатеринославской губернии, 47 а именно: 14 семейств поселено
в шведской колонии, где оказалось более 40 необитаемых
домов, 21 семейство образовало особую колонию, сперва называвшуюся
немецкой, а впоследствии, по переводе ее на новое место,
получившую название Старого Данцига (в Елизаветградском уезде
Херсонской губернии), остальные частью были водворены в Крыму,
частью расселились по городам. 48
Все эти колонисты получили от имени своей родины название
– данцигских.
Как уже выше упоминалось, данцигские переселенцы получили
десятилетнюю свободу от податей. Срок этой льготы истек в царствование
императора Павла в 1797 году, с которого они начали
платить подати наравне с государственными крестьянами тогдашней
Новороссийской губернии. 49
Примечания
с. 124. Первый раздел Польши произошел в 1772 г. Пруссия получила
нижнее течение Вислы без Гданьска.
с. 125. Доминикская ярмарка – Доминиканская ярмарка в Гданьске, одна
из старейших в Европе, проводится в августе. Установлена буллой Папы
Римского Александра IV в 1260 г. Вначале это был храмовый праздник в
честь святого Доминика, покровителя города.
с. 125. Фарвассерская гавань (или Фарвассер, от Fahrwasser) – фарватер.
с. 125. Остерман Иван Андреевич (1725–1811), граф, вице-канцлер.
с. 125. Петерсон Христофор Иванович, дипломат, на русской службе с
1744 г., с 1779 по 1786 г. был министром-резидентом в Данциге.
47
Бильбасов В.А. Исторические монографии. Т. 3. СПб., 1901. С. 463. (Екатерина II
и В.В. Каховский).
48
Еще в марте 1787 года Траппе отправил 13 семейств в Севастополь. См.: Государственный
архив. Письмо Траппе к Потемкину от 9 апреля 1787 г. из Киева.
49
ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 26I. № 19372. См. также: Историческое обозрение водворения
иностранных поселенцев в России // ЖМГИ. 1854, август. С. 64–65.

с. 128. Торн, г. – совр. Торунь, город на севере Польши, стоит на р. Висла.
с. 131. Рибопьер Жан (Иван Степанович) (ок. 1750–1790), бригадир, уроженец
Эльзаса, на русской службе с 1778 г., адъютант Г.А. Потемкина.
с. 133. Сутерланд (Сатерленд Ричард), придворный банкир, ведавший
денежными делами российского двора, имел отделение в Лондоне.
с. 134. «(Bürgermeister Pegelau) expressis verbis uns erklärte dass, da dieser Ort
eine frey Stadt sey, der hiesige Magistrat niemanden, der freiwillig geneigt seyn
möchte, sich nach Russland zu begeben, solches verwehren würde und glaube
er, dass es an solchen Leuten nicht fehlen dürfte, indem die Noth und die Bedrängnis
hier sehr gross sey» (нем.). – «(Бургомистр Пегелау) со всей ясностью
заявил, что здешний магистрат никому, кто по собственной, судя
по всему, воле склоняется к переселению в Россию, не станет чинить в
том препятствий, ибо город этот является вольным городом, добавив
при сем, что, по его разумению, в таких людях не будет недостатка, ибо
нужда и лишения здесь свирепствуют».
с. 136. Менонисты – устаревшее название меннонитов, бытовавшее в
России в XVIII–XIX вв.
с. 136. «Ich ganz und gar keine Preussische Landkinder angenommen, sondern
solche abgewiesen habe» (нем.) – «Пруссаков я не принимал вовсе, напротив,
им я отвечал отказом».
с. 136. condition sine qua non (фран.) – непременным условием.
с. 138. «Ich habe ihm aus meiner vom Fürsten eingenhändig unterschriebenen
Vollmacht den ersten Punkt lesen lassen, der ausdrücklich lautet, dass der Chargé
d΄Affaires mir in dieser Commission für die Crone, laut der an ihn ergangenen
Orde allen nöthigen Beistand leistet würde. Aber das rührte ihn nicht, indem
er dem Magistrat zu gefallen die Sache offenbar gehindert und hientertrieben
hat» (нем.) – «Я велел почесть ему первый пункт собственноручно подписанного
князем мандата, который ясно гласит, что поверенный в
делах будет оказывать мне в этом предприятии, каковое служит благу
короны, всяческое содействие в соответствии с поступившими к нему
распоряжениями. Но это не произвело на него никакого впечатления,
ибо он чинил всяческие препятствия, задерживая передачу дела на рассмотрение
магистрата».
с. 140. Морг – старая единица измерения земли в Польше и Литве, равная
примерно 0,56 га.
с. 147. Барон Местмахер Иван Иванович (1733, Ревель – 1805, С.-
Петербург), барон, тайный советник, дипломат, с 1774 по 1784 г. находился
в должности полномочного министра при дворе герцога-епископа
153
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
154
любекского, в 1784–1788 гг. в той же должности находился в Митаве,
затем чрезвычайный посланник и полномочный министр в Саксонии
(отозван из Дрездена в 1799 г.).
с. 148. Екатеринославский институт – один из воспитательных домов
России, которые стали разворачиваться по проекту И.И. Бецкого. Приказ
общественного призрения в Екатеринославе был организован в 1784 г.
с. 149. Ингрия (Ижорская земля) – историческое название территории,
населенной ижорцами, по берегам Невы и юго-западному Приладожью.
с. 149. «Ich bin seit Novbr. 1786 bis Novbr. 1787, also in Jahresfrist, mehr als
1 300 Meilen gereist, habe viele Menschen kennen gelernt, habe in Taurien mit
vielen Tatarischen Mursen, ja mit gemeinen Tataren Umgang gehabt» (нем.). –
«С ноября 1786 по ноябрь 1787, т.е. в течение года, я проехал более чем
1 300 миль, познакомился со многими людьми, в Таврии встречался с
татарскими мурзами, как и вообще с татарами».
с. 152. Старый Данциг (Альт-Данциг, Немецкая) – лютеранская колония,
основанная в 1787 г. К 1800 г. из-за высокой смертности осталась 21 семья,
в 1803 г. прибыло 10 семей из Померании. Относилась к лютеранскому
приходу Елизаветград.

ВЫЗОВ МЕННОНИТОВ В РОССИЮ
(по неизданным архивным документам) 1
1.
Меннониты получили свое название от основателя их секты, бывшего
католического священника Симониса Меннона (1496–1591),
голландца по происхождению, усвоившего учение анабаптистов в
его основных пунктах. Впрочем, сами последователи Меннона не
особенно охотно усвояют себе это наименование, так как один из
главных их принципов – отрицание какого бы то ни было человеческого
авторитета в области религии; они желали бы быть известными
просто под именем христиан, отличающихся от остальных
исповеданий своим отношением к таинству крещения: последнее
они совершают только над взрослыми, которые в состоянии дать
отчет о своей вере, сознательно отнестись к этому акту.
Другой особенностью вероучения меннонитов является отрицание
присяги и военной службы. «Они осуждают войну и употребление
оружия, хотя многие среди них думают, что есть случаи, когда
можно защищать свою жизнь, свою личность, свою честь против
несправедливого зачинщика», лишь бы это делалось «без страсти
ненависти и мести». Сомнение в законности войны не препятствует,
впрочем, меннонитам жертвовать своим имуществом для защиты
отечества во время войны и даже своей жизнью, не посягая, однако,
при этом на жизнь других. Так, были случаи, что они с самоотвержением
занимались тушением пламени бомб, бросаемых неприятелем
в осажденный город (Гренинген в Голландии).
1
1) Московский главный архив Министерства иностранных дел (далее –
МГА МИД0. А) «Дела колонистов. 1786–1792». Письма, полученные и отправленные
коллежским асессором Траппе, вследствие возложенного на
него поручения набирать в Данциге на казенный счет охочьих людей к
поселению в наместничествах, вверенных начальству князя Г.А. Потемкина,
и отправлять их в Ригу («О поселении в России иностранных колонистов и
других выходцев»). Б) Дело «Сношения России с имперскими городами. III.
Данциг».
2) Государственный архив. XVI. 692. «О колонистах, переселенных в Екатеринославскую
губернию из Корсики, Данцига и острова Даго». (Из дел князя
Г.А. Потемкина-Таврического).
155
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
156
Меннониты воздерживаются также от исполнения судейских обязанностей
и вообще обязанностей государственной службы, но не осуждают
лиц других вероисповеданий за несение этих обязанностей.
Что касается положительной стороны их вероучения, то, признавая,
как и прочие протестанты, единственным источником спасения
веры священное писание, меннониты ограничиваются принятием
тех положений, которые ясно выражены в так называемом апостольском
символе.
По учению меннонитов, «должно не только терпеть, но и признавать
за братьев и членов одного и того же вероисповедания всех тех,
кои, исповедуя себя учениками Христа, чтут авторитет священного
писания и не бесчестят своего исповедания своими порочными обычаями».
На этом основании они допускают к святому причащению
последователей какого бы то ни было христианского вероисповедания,
лишь бы они исповедали Иисуса Христа своим Спасителем и не
позорили своего исповедания дурным поведением.
Принятием основных догматических положений анабаптизма, в
особенности же своим отношением к таинству крещения, меннониты
дали повод смешивать их с фанатиками-анабаптистами, стремившимися
разрушить старое общество и на развалинах его воздвигнуть
новое; в действительности же учение меннонитов, в отличие
от анабаптизма, носит чисто религиозный характер: Меннон отверг
воинствующее, политическое значение церкви, на котором настаивал
Фома Мюнцер и Иоанн Лейденский, и даже направил против
последнего очень едкое сочинение.
Смешение последователей Меннона с анабаптистами вызвало
сильное гонение на них со стороны правительства западноевропейских
государств: голова самого Меннона была оценена Карлом
V, который своим указом от 1540 г. предписал меннонитов, а равно
и лиц, дающих им у себя приют и укрывающих их, казнить самыми
жестокими казнями.
Во время гонений оказывались среди меннонитов и «падшие»,
из страха перед казнью отрекавшиеся от своих верований; когда
же гонения на время затихли, возникал естественно вопрос об отношении
меннонитской религиозной общины к падшим своим сочленам;
этот вопрос пришлось решать меннонитам еще при жизни
основателя их секты.
Более строгие, радикальные элементы меннонитской секты,
во главе с Дирком Филиппом, требовали отлучения от секты всех

падших, без права возвращения в нее, более же умеренные соглашались
на их воссоединение. Это вызвало раскол в секте. Сам
Меннон, несмотря на все свое миролюбие и снисходительность, в
конце концов, должен был примкнуть к радикальному большинству.
Умеренная партия, отлученная от секты, соединилась с ватерландами,
жителями одной из голландских провинций, и образовала
огромную секту либеральных тауфгезинтов, тогда как радикальная
партия удержала за собой название меннонитов. Строгих меннонитов
стали впоследствии называть утонченными, а либеральных
– грубыми меннонитами.
Среди всеобщих гонений, которым подвергались меннониты в
XVI, а в некоторых местах и в XVII столетиях, являлось исключением
благосклонное отношение к ним польского правительства.
Поэтому около 1540 г., в царствование Сигизмунда I, значительное
число меннонитов охотно переселилось из Нидерландов в Западную
Пруссию и водворилось между городами Данцигом, Эльбингом
и Мариенбургом, на так называемой Мариенвердерской низменности.
Последняя состояла в то время из болот, песков и солончаков,
заливаемых то рекой Вислой, то морем. Меннониты вскоре осушили
болота, оградили низменные места со стороны моря и реки различными
искусственными сооружениями и земляными плотинами,
уничтожили пески и солончаки и превратили бесплодную до того
времени местность в тучные нивы, луга и сады. 2
После первого раздела Польши одна часть поселившихся здесь
меннонитов вошла в состав прусского королевства, другая – оставалась
во владениях города Данцига. И те, и другие вскоре почувствовали
на себе все невыгоды для них свершившейся политической
катастрофы.
В видах удержания своего хозяйства на должной высоте, меннониты
не признавали возможным допускать дробления своих
земельных участков; для вновь прибывших, путем естественного
прироста, членов их общины обыкновенно приобретались новые
157
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
2
О меннонитах см.: МГА МИД. «Дела колонистов. 1786–1792»; Extrait de
l’Encyclopédie du Dictionnaire universel raisonné des connaissances humaines,
imprimé à Yverdon, 1770. T. II, P. 469; Вишняков А.Г. Общество анабаптистов или
меннонитов // Православное обозрение. – 1861. – Т. 6; Клаус А. Наши колонии.
– СПб., 1869. Гл. 4; Меннониты // Энциклопедический словарь, изд. Брокгауз и
Эфрон. – Т. 37. – С. 93.

Писаревский Григорий Григорьевич
158
участки на стороне; тесная сплоченность и зажиточность меннонитов
доставляли им необходимые для этого денежные средства. Но
очевидно, что такое расширение площади меннонитского землевладения
приводило к обезземелению коренного населения, более
слабого экономически и менее сплоченного, а «в Гданьской округе»
к тому же переживавшего и тяжелый торгово-промышленный
кризис. Ничем другим, по крайней мере, нельзя объяснить сделанного
данцигским магистратом в 80-х годах XVIII в. постановления о
воспрещении меннонитам покупки земли в «Гданьской области»,
о чем писал Георг Траппе, вызывавший в Россию колонистов из
Данцига, в своем письме к вице-канцлеру графу Остерману от
6 (17) января 1788 г. 3 Это воспрещение поставило меннонитов в
весьма затруднительное положение. Если часть коренного населения
Данцига и его округа могла еще рассчитывать на улучшение
своего положения в случае перехода Данцига под власть Пруссии,
что, по общему тогда убеждению, скоро ли, долго ли должно было
случиться, 4 то для данцигских меннонитов эта перемена подданства
представлялась «фатальной катастрофой»: их пугал полицейскомилитаристский
характер прусского государства, они с ужасом
думали о «прусском ярме» и имели для этого свои основания. Их
единоверцы, перешедшие по первому разделу Польши под власть
Пруссии, рано стали подвергаться там ограничениям своих прав.
В 1780 г., взамен рекрутской повинности, на них была наложена
3
Это ограничение права меннонитов состоялось не позднее 1786 г., когда
они отправили своих депутатов в Россию для приискания себе мест поселения
в Новороссии и для переговоров с русским правительством об условиях
водворения там. Посылку меннонитами депутатов в Россию Траппе
считает прямым следствием воспрещения им покупать земли в Данцигской
области: «Когда он (данцигский магистрат – авт.) или высоко и благомудрые
правители весьма неблагоразумно запретили здешним меннонистам
в Гданьской области покупать земли, (за истину чего я ответствую), то сами
подали повод, что добрые, трудолюбивые и рачительные люди принуждены
были отправлять нарочных к ее императорскому величеству и на тех,
кому безрассудным образом от самих их запрещено за наличные деньги
покупать недвижимые имения, нельзя досадовать, что принимают они в
дар на каждую семью в потомственное владение по 65 десятин земли от
щедрой и благотворительной монархини» // МГА МИД. «Дела колонистов.
1786–1792».
4
См.: Писаревский Г. Вызов в Россию колонистов из Данцига // Русская мысль.
– 1902, сентябрь.

подать в 5 000 таллеров на содержание Кульмского кадетского корпуса,
а девять лет спустя прусское правительство, по примеру данцигского,
лишило их права приобретать земельную собственность;
исключение в этом случае делалось лишь для тех меннонитов, которые
соглашались подчиниться рекрутской повинности. 5
Подвергаясь стеснениям в Данцигской области в настоящем и
опасаясь прусского режима в будущем, меннониты естественно начинали
приходить к мысли об эмиграции избытка их населения в
какую-либо другую страну, правительство которой согласилось бы
предоставить им, сообразно с их верованиями и бытом, некоторые
особые права и преимущества. Прибытие в Данциг в 1786 г. Георга
Траппе, которому князь Потемкин поручил набирать колонистов
для Новороссийского края, пришлось для меннонитов как нельзя
более кстати.
Траппе обратился с приглашением эмигрировать в Россию одновременно
к меннонитам и лютеранам, и сам лично, и через своих
агентов, описывая все выгоды поселения в Новороссии. На данцигских
пролетариев, лютеран по вероисповеданию, не объединенных
в одну сплоченную религиозную общину, увещевания Траппе
имели более решительное действие, чем на меннонитов, и он еще
в течение 1786 г. отправил в Россию значительное их число; 6 что
же касается меннонитов, то они не соглашались переселяться на
общих с прочими колонистами условиях, а требовали себе исключительных
прав и преимуществ, и сверх того желали предварительно
получить точные сведения о тех землях, которые им будут отведены
для водворения. Эти обстоятельства делали необходимым отправление
в Россию со стороны меннонитов, уполномоченных для непосредственных
переговоров с князем Потемкиным и для выбора
себе подходящих мест для водворения. Такими уполномоченными
или депутатами от 270 меннонитских семейств явились некие Яков
Геппнер и Иоганн Бартч.
22 сентября 1786 г. они заключили с Траппе относительно своего
путешествия в Россию особый, засвидетельствованный нотариусом,
договор, коим выговорили себе следующие условия: а) как в
пути, так и во время пребывания в Херсоне (т.е. в Новороссийском
крае), каждый из депутатов получает «для пропитания» по
159
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
5
Клаус А. Наши колонии. – С. 115.
6
См.: Писаревский Г. Вызов в Россию колонистов из Данцига.

Писаревский Григорий Григорьевич
160
четыре (4) голландских червонца или по одиннадцать (11) рублей
в месяц; б) на путешествие водой и сухим путем до Херсона и весной
следующего (1787 г.) обратно до Данцига, через Варшаву или
С.-Петербург (по усмотрению князя Потемкина), депутатам выдаются
«путевые деньги»; в) как в пути, так и во время пребывания в Херсоне,
депутаты пользуются «свободными», т.е. бесплатными квартирами;
г) если на следующую весну прибудет в Россию около двухсот семей
меннонитов, то князь А.Г. Потемкин выхлопочет депутатам у императрицы
«щедрое вознаграждение» за их труды и старание; д) по прибытии
в губернии, подчиненные князю Потемкину, депутаты являются
к местному начальству, которое будет оказывать им всевозможное
содействие «к безопасному их проезду и к осмотру» незаселенных
еще казенных земель, чем «самым делом споспешествовано будет»
патриотическим стараниям князя Потемкина о колонизации помянутых
земель и умножение населения. 7
Депутаты меннонитов отправились в Россию вместе с первой
партией «данцигских колонистов», причем Траппе рекомендовал их
особенному вниманию и покровительству князя Потемкина.
«Вот депутаты меннонитов, – писал он Потемкину в письме от
19 (30) октября 1786 г., – о которых я имел честь предупреждать
вашу светлость своими рапортами. Это очень хорошие люди,
весьма опытные земледельцы, и я знаю, наверное, что будущей
весной мы будем иметь двести семейств и более этих добрых крестьян,
которые не бедны и все обнаруживают большое желание
отправиться для водворения в губернии, находящиеся под вашим
управлением».
При этом Траппе указывал Потемкину, что успех эмиграции меннонитов
в Россию будет зависеть от того приема, какой встретят там
их депутаты, и просил сделать распоряжение об исполнении заключенного
им с нами договора. 8
От Риги депутаты поехали отдельно от колонистов и с большой
поспешностью: 15 ноября 1786 г. они были уже в Дубровне и представились
местному начальнику, подполковнику фон Сталю. «Сей достопочтенный
муж, преисполненный добросердечия и благородной
7
Государственный архив. В подписи означенным договором или «обязательным
письмом» Траппе титулует себя «российским императорским коллежским
асессором и поверенным в принятии колонистов для высокой короны».
8
Государственный архив.

немецкой честности» 9 знал меннонитов еще со времен Семилетней
войны, когда нередко бывал в их деревнях, и теперь принял в их
судьбе сердечное участие. «Я сих людей посылаю к вам прямо в
Кременчуг, – писал он тамошней администрации, – удостойте их
милостивого вашего попечения и старайтесь, чтобы им были отданы
лучшие около Днепра земли, яко имеющие выгоднейшее для их
заведения положение, а особливо когда они изобилует паствами и
лугами». 10
Выбор мест для поселения Потемкин предоставил самим депутатам.
В сопровождении секунд-майора Мейера они обозрели
«порожжие» земли в Павлоградском, Славянском и Бахмутском
уездах, но не нашли среди них подходящих для своего водворения:
некоторые земли оказались безлесными, другие – гористыми
и безводными, а третьи – «и совсем к прожитию неудобными». Тогда
Потемкин обратил внимание депутатов на так называемые долины
Зеленую и Черную и урочище Молочные Воды, но депутаты и эти
места не нашли для себя «выгодными» и отказались от поселения
в них. Свой отказ они мотивировали следующим образом: «Так называемая
Зеленая долина, лежащая в 60 верстах от Бериславля, есть
совсем безводная, а равномерно и Черная, сопряженная с такими
же неудобствами и застраивающаяся уже для других поселенцев.
Молочные Воды удалены не только от Бериславля на 180 верст, но и
от всех прочих промышленничьих мест и городов; находящиеся там
и впадающия в неподвижное их озеро пять рек не имеют никакого
сообщения с другими судоходными водами и теряют свое течение
в середине самой твердой земли; самая земля не есть добрая, черная,
но в целой степи состоящая из илу и серопесчаной земли, а что
всего для нас важнее, то во всей сей стране ни малейшего следа не
находится какого-либо кустарника».
Депутаты, впрочем, безусловно отказывались только от Зеленой и
Черной долин; что же касается урочища Молочных Вод, то принятие
их в свое владение они ставили в зависимость от того, какое число
меннонитов и их батраков прибудет в Россию.
«В разсуждении же урочища Молочных Вод, – писали Потемкину
Геппнер и Бартч, – не прежде желаем иметь в своем владении и
161
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
9
Отзыв немецкой печатной рекламы. См.: Государственный архив.
10
Государственный архив. Письмо барона фон Сталя в Кременчуг от 20 ноября
1786 г.

Писаревский Григорий Григорьевич
162
заселить оное, как по достоверном осведомлении, коликое число из
наших собратий в Россию выйти пожелают. А сверх сего числа обнадеживаемся
мы вывезть с собою обоего полу рабочих людей, коих
мы, по заработании ими известного времени, не инако, как должны
отпустить и заселить как ими, так и некоторыми из нас упомянутое
урочище».
Депутаты облюбовали себе, во-первых, лежащий против Берислава
остров Тавань с окружающими его мелкими островками, 11 омываемой
рекой Конскими Водами и покрытый в изобилии кустарником;
во-вторых, земли, лежавшие по правую сторону Конских Вод и на
протяжении пяти верст представлявшие из себя «луга и сенокосы»;
в-третьих, наконец, специально «для земледелия и хлебопашества»
землю, лежавшую «в одной версте от большой дороги в Чернинькую»
и с левой стороны вдававшуюся в степь.
«Чрез сие самое, – мотивировали свой выбор депутаты, – приобретено
будет наше намерение, которое себе за предмет имеет не
только размножить земледелие, но и отчасти также распространить
некий торг, ибо по сему положению, во-первых, находиться мы имеем
в соседстве с Черным морем и лежащими вблизи нас городами,
как то: Никополем, Берисловом, Херсоном и Перекопом, а во-вторых,
и самый Днепр доставит нам наивеличайшую выгоду тем, что мы в
состоянии будем все наши произведения легчайшим способом в
помянутых первых трех городах с рук сбывать. Производимою нами
по берегам онаго рыбною ловлею снищем мы новую отрасль к пропитанию,
а напоследок и наибольшая часть, как российских, так и
крымских товаров, в Перекопе и из онаго идущих, близ нас провозимы
быть должны». 12
Условия, на которых их доверители, 270 меннонитских семейств,
готовы были водвориться в России, депутаты изложили 22 апреля
1787 г. в 20-ти статьях и просили Потемкина исходатайствовать у
императрицы «утвердительную грамоту» на эти статьи и затем немедленно
отпустить их, депутатов, на родину в Данциг.
Но Потемкину в это время было не до рассмотрения «просительных
статей» депутатов: он всецело занят был приемом императрицы,
11
«Со всеми к оному принадлежащими отделениями».
12
Государственный архив. Прошение Геппнера и Бартча на имя Потемкина от
22 апреля 1787 г. из Кременчуга.

совершавшей свое знаменитое путешествие в Новороссию и Крым.
Сами депутаты все же не были забыты: 2 (13) мая 1787 г. в Кременчуге
они были представлены Потемкиным императрице в присутствии
графа Безбородко, римско-императорского посла и посланников
английского и французского. Екатерина милостиво приняла депутатов
и обещала им, а равно и всем данцигским меннонитам, которые
пожелают переселиться в Россию, свое покровительство и
благоволение. 13
Тем не менее, окончательное решение дела об условиях водворения
меннонитов в России, несмотря на обещания Потемкина, туго
продвигалось вперед, и 17 июня депутаты снова повторили свою
слезную просьбу об отпуске их на родину, указывая на то, что они
изнывают от скорби, будучи продолжительное время разлучены с
женами и детьми и не получая от них ни малейшего известия.
«Если желательно, – писали они в своем прошении, – чтобы
наше водворение в Тавриде дало хорошие результаты (war unser
Etablissement in Taurien gut von Statten gehen soll), то мы должны
со многими другими меннонитами и работниками вернуться сюда
по прошествии осени, что поистине представляется трудным
делом. Сжальтесь из человеколюбия над нами, отпустите нас милостиво,
чтобы мы могли съездить домой, устроить свои дела и
вернуться». 14
Лишь 5 июля последовали резолюции Потемкина на «просительные
статьи» меннонитов. В виду того, что этот документ не вошел в
Полное собрание законов и некоторые статьи его приняты Потемкиным
с ограничениями и оговорками, считаем более уместным привести
его буквально, а не в изложении.
«1787 года июля 5-го дня (следует обширный титул Потемкина
– авт.) князь Потемкин-Таврический, разсмотря нижеписанныя
представленныя депутатами, присланными от общества данцигских
меннонистов, в двух стах семидесяти семьях состоящаго, статьи касательно
предприемлемаго ими в Таврическую область переселения,
преподаю на оныя следующия решительныя положения».
163
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
13
МГА МИД. «Дела колонистов. 1786–1792». Перевод немецкой рекламы, напечатанной
Георгом Траппе в Данциге в конце 1787 г.
14
Государственный архив.

Просительные статьи меннонитов
Решение
Писаревский Григорий Григорьевич
164
1.
Чтоб дозволено было беспрепятственное отправление
веры по их церковным положениям
и обрядам.
2.
Отвести:
А. Для всякой семьи по 65 десятин напротив
города Бериславля, возле реки Конских Вод,
по Перекопской дороге вправо, не считая
неудобной земли в числе 65 десятин.
B. Да против же Бериславля лежащий остров
Тавань со всеми обтекающими оной водами и
вкруг лежащими островками, на которое по
сие время никто указа и плана не имеет; им
же необходимо нужны оные для сенокоса.
На 1-е.
Дозволяется.
На 2-е.
Под литерой А.
Землю отвести приказано
будет.
Под литерой B.
Из сего острова может быть
некоторая только часть, ибо
по деланию там моста чрез
Днепр и по многим другим
казенным работам немалая
часть оного должна остаться
в казенном ведомстве.
C. Полную власть в рыболовстве на Днепре
и в Конских Водах, доколе их границы распространяются,
с запрещением чужим пользоваться
в их границах сей привилегией.
D. Как на вышеописанных землях не находится
лесов, им же необходимо нужны
оные на топливо, то из состоящих на острове
Каире еще не розданных тысячи пятисот
десятин всенижайше просят хотя бы половину
там находящихся лесов отдать им на
употребление.
Под литерой C.
Предоставлено будет им
право пользоваться рыбной
ловлей в водах, их земли
омывающих, на законном
основании.
Под литерой D.
Некоторое небольшое количество
для нужного употребления
отведено быть
имеет.
3.
Десятилетнее освобождение от всех податей.
Дается.
На 3-е.
4.
Чтоб по прошествии 10-ти льготных лет определено
и навсегда ненарушимо утверждено
было платить погодно за десятину от каждой
На 4-е.
Положение сие утверждается,
и как скоро урочные
10 лет минут, то за каждую

фамилии по 15 копеек с вечным увольнением
от подвод, постоя и казенных работ.
во владении меннонитов
землю казна получать имеет
по 15 копеек, с увольнением
их от подвод, работ
и постоя, кроме времени
проходящих каких-либо
команд и содержания в исправности
мостов и дорог в
своем владении.
5.
Чтобы всякому из них, кто заблагорассудит,
дозволено было, кроме сельского домоводства,
в городах и деревнях наместничества
Екатеринославского или области Таврической
заводить фабрики и другие нужные для них
заведения, равно как и вступать в торговлю и
в «художеское» общество, и чтоб фабрикантам
и художникам беспрепятственно и без всяких
каких-либо податей как в городах, так и в деревнях,
позволено рукоделие свое продавать.
6.
Чтобы по изданному печатному от 22 июля
1763 г. Высочайшему манифесту благоволено
было каждой меннонитской семье, которым
вспоможение нужно будет для заведения
хозяйства, выдать заимообразно 500 рублей
с тем, чтоб сия выдача чинилась по прибытии
их в город Ригу ежемесячно по 100 рублей,
которую сумму, по прошествии льготных лет,
в силу Высочайшего манифеста без процентов
в три следующие года они повинны в казну
платить.
7.
Чтоб удостоверение о ненарушимой их верности
от их и их потомков было принимаемо
по обряду их исповедания.
На 5-е.
Позволяется, но не иначе,
как на основании городового
положения.
На 6-е.
Утверждается.
На 7-е.
Исполнить сие по их обряду.
165
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
8.
Чтоб они и их потомки уволены были в вечные
времена от всякой воинской службы, поелику
положения их веры никак им не дозволяют
вступать в воинскую службу.
На 8-е.
От принуждения к воинской
службе свободны быть
имеют.

Писаревский Григорий Григорьевич
166
9.
Чтобы по прибытии их из Данцига для каждой
семьи все к построению порядочного дома по
немецкому образцу нужные припасы, также
для всех их вообще дубовый лес на две мельницы
и шесть хороших мельничных камней с
прочими на две мельницы припасами были б
заготовлены, дабы они, прибывши, с помощью
нескольких казенных нужных работников все
то сами состроить могли.
10.
Чтобы каждую семью из принявших намерение
переселиться в Россию благоволено было
снабдить деньгами на дорожное продовольствие
и на провоз.
11.
Чтобы всем прибывшим семьям в российские
границы до Бериславля даны были повозки и
лошади, и чтобы всякой душе со дня прибытия
на сию границу до окончания пути выдано
было по 25 копеек.
На 9-е.
Дано быть имеет на каждую
семью четырехсаженных
бревен по 120 и потребное
число бревен на две мельницы
с шестью камнями.
На 10-е.
За провоз их и за дорожное
продовольствие заплачено
будет.
На 11-е.
Повозки и лошади даны будут
без излишества, а что принадлежит
до денег, то выше
15 лет каждой мужеска и женска
полу душ производить по
24, а ниже по 12 копеек.
12.
Чтобы из особливого милосердия освободить
от возвращения выданных им по 10 и 11 пунктам
денег, то же и за припасы на строение
домов их таким образом, чтобы им оных и по
прошествии десяти льготных летне платить,
поелику корона немало приобретет пользы
тем, что меннониты хороших фабрикантов
и художников с собою приведут, и что они
вознаградят в короткое время трудолюбием
в земледелии и другими выгодными заведениями
все издержанные на них убытки. 15
13.
Чтобы им, доколе не построятся дома, очищены
были по ту сторону речки Конских Вод порожно
стоящие карантинные строения и даны
б были порядочные палатки для их домостроителей,
а для прочих меннонистов показаны б
были несколько жилищ в городе Бериславле.
? 15
На 12-е.
Сие зависит от Высочайшего
Ее Императорского
милосердия.
На 13-е.
Жилища и палатки дадутся,
но только на время, что все
и должны они потом возвратить.
Квартиры также
отведутся.
15
Расход казны на путевые издержки меннонитов был им впоследствии прощен.

14.
Чтобы всем меннонотам со дня прибытия в
Бериславль до первой жатвы благоволено б
было выдавать на каждую душу по 10 копеек
с тем, чтобы по прошествии 10-ти льготных лет
в три последующие года оная сумма в казну
уплачена будет, но только без процентов.
15.
Чтобы немедленно послано было в Бериславль
и Тавриду повеление, дабы на отводимых
им землях запрещено было дрова рубить,
и чтобы нынешнего же года никакой скот на
просимые ими места более был не допускаем,
дабы они иметь могли довольно травы для
собственного своего скота.
На 14-е.
Утверждается.
На 15-е.
Пошлются сии повеления.
167
16.
Как и после их, может быть, многие семьи
из меннонитов пожелают переселиться в
Россию, то чтобы и ни одними с ними пользовались
правами и преимуществами и им дозволено
было поселиться в тех прекрасных и
плодоносных странах, которые депутатов их в
удивление приводили, то есть в Старом Крыму,
Феодосии, Бахчисарае и прочих местах,
где они сами пожелают и где еще земля не
роздана, однако с тем, чтобы им не быть порукой
за издержанные на них деньги, что они
исполнять между собой будут.
17.
Чтобы всемилостивейшее благоволено было
к ним вторично с надлежащим наставлением
прислать господина Траппе, который склонил
и согласил их к переселению в Россию, и которому
все их обстоятельства по точности известны.
Он же в состоянии отвратить все препятствия,
которые им в Данциге в отпуске их
случиться могут, и может верное попечение в
нуждах их иметь. По прибытии их в Тавриду, соответственно
данному им наставлению, чтобы
он был определен директором и представителем,
дабы направлял он их в заведениях их и
старался бы об их спокойствии и безопасности.
На 16-е.
Когда пришлются от оных
депутаты, то и с ними могут
быть учинены постановления
сообразно с сими.
На 17-е.
Определен быть имеет
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
168
18.
По прибытии их в Бериславль, чтобы прислан
к ним был сведущий немецкий язык и
искусный землемер, который бы как всю их
землю вообще, так и между каждым из них
его собственную часть разделить и отмежевать
мог.
19.
Как дальнее расстояние Тавриды от отечества
их воспрепятствует им забрать с собой разных
для посева семян, то чтобы им было для посева
разного хлеба, который они со временем
и отдать должны.
20.
Напоследок просят, чтобы при их прибытии в
Бериславль строжайше повелено было о них
и об имении их, пока они выстроятся, иметь
попечение, дабы они обижены, обкрадены и
ограблены не были. 16
? 16
На 18-е.
Дан быть имеет.
На 19-е.
Даны будут.
На 20-е.
Повеление о сем дано будет.
Согласно 17-й «просительной статьи» меннонитских депутатов,
Траппе должен был отправиться с ними вторично в Данциг. И без
просьбы меннонитов нисколько не сомневаясь в том, что на него
будут возложены хлопоты по переселению их в Россию, и наученный
горьким опытом первой поездки в Данциг, 17 Траппе решил заранее
заручиться содействием со стороны русской дипломатии.
В своей промемории от 13 апреля 1787 г. он советовал Потемкину
побудить Коллегию иностранных дел дать соответствующие
предписания аккредитованному при данцигском правительстве
русскому дипломатическому агенту, а именно, чтобы последний
предупредил данцигский магистрат, что Русский двор находит нужным
производить посадку на суда меннонитов, отправляющихся в
Россию, на территории города, т.е. что люди и их вещи будут перевозимы
на маленьких судах или шлюпках через Вексельмюнде до
кораблей, которые будут иметь стоянку у деревни Бонзак, принадлежащей
Данцигу. Таким путем Траппе думал избежать придирок
16
Государственный архив.
17
См.: Писаревский Г. Вызов в Россию колонистов из Данцига.

со стороны пруссаков, которые владели Новым Фарвассером, морским
портом Данцига. Свой совет Траппе подкрепил ссылкой на
свое знакомство с положением дел в Данциге и его окрестностях.
«Я приложил всевозможные старания к тому, – писал он в упомянутой
промемории, – чтобы приобрести на местах знакомство с
положением дел (pour acquérir sur les lieux des connoissances locales
de la situation), и думаю, что я в этом достаточно успел. Частые экскурсии,
совершаемые мной в деревню к крестьянам и в особенности
к честным меннонитам, с которыми я советовался для формы
относительно хорошего способа обработки земель, осведомили
меня о всем». 18
Действительно, для новой поездки в Данциг трудно было подыскать
более опытного человека, и уже 14 июля 1787 г. Потемкин
вручил Траппе свое письмо к придворному банкиру Сутерланду об
открытии кредита на расходы, связанные с переселением меннонитов,
и заключил с Траппе условие, аналогичное тому, которое предшествовало
его первой поездке в Данциг.
В письме к Сутерланду Потемкин писал: «Предполагая, что ея
величество императрица соизволит утвердить привилегии, на которыя
я только что изъявил согласие депутатам меннонитов (que
je viens d’accorder aux députés de mennonites), я прошу вас уплатить
предъявителю сего, г-ну Траппе, пятьсот голландских дукатов
и тысячу рублей на расходы по его путешествию в Данциг и Торн.
Сверх того вы будете добры доставлять ему чрез своих корреспондентов
в Данциге и Варшаве средства на издержки по путешествию
и пропитанию колонистов (fournir les fraix de voyage et de
subsistance pour les colons) таким же образом, как в прошлом году.
Я желаю, чтобы все делалось согласно содержанию привилегий,
дарованных меннонитам, – вот почему я думаю, что предварительно
может понадобиться сумма от пятидесяти до шестидесяти
тысяч рублей, и вы озаботитесь приказать вашим корреспондентам
в Риге уплатить колонистам, как только они туда прибудут, те
суммы, которые выговорены в их привилегиях и о которых г-н Траппе
не преминет вас в точности осведомить (les sommes stipulées
par leurs privilèges et dont Mr. de Trappe ne manquera pas de Vous
informer exactement). Будет также необходимо войти в соглашение
169
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
18
Там же. Extrait du Pro-memoria présenté à Son Altesse Monseigneur le Prince de
Potemkin en date du 13-ieme d’Avril 1787.

Писаревский Григорий Григорьевич
170
с кабинетом ея величества (de faire les arrangements avec le cabinet
de Sa Majesté) таким образом, чтобы после прибытия меннонитов в
Берислав все, чего они в праве требовать, им было уплачено через
вашу Херсонскую контору быстро и как условлено в их названных
привилегиях, дабы эти добрые земледельцы были довольны и в
состоянии устроить свое водворение безпрепятственно к пользе
Империи». 19
Среди забот об экономическом благосостоянии новых подданных
русской императрицы не были забыты и их религиозные потребности.
Потемкин уполномочил Траппе нанять «для Тавриды» (pour la
Tauride) пастора с ежегодным жалованием в 400 рублей и отводом
ему сверх того пятисот десятин земли в полную и наследственную
собственность. 20
В случае удачного исхода всех забот и трудов по организации
переселений из Данцига, Потемкин обещал выхлопотать Траппе у
императрицы «награду, достойную короны, и соответствующую важной
услуге, которую он окажет государству». 21
7 сентября 1787 г. последовал именной указ императрицы, коим
санкционировались льготы и привилегии, предложенные меннонитам
Потемкиным. И обещалась выдача им жалованной грамоты «за
подписанием ея величества руки и с приложением государственной
печати».
Таким образом, переселение в Россию данцигских эмигрантов с
высоты престола было признано делом государственной важности,
и те препятствия, чисто формального свойства, которые тормозили
его в Петербурге в первую поездку Траппе, теперь были устранены.
Траппе было вручено рекомендательное письмо к русскому поверенному
в делах в Данциге Семену Соколовскому, который должен
был оказывать ему всевозможное содействие. Письмо было написано
в энергичном, властном тоне.
«Предъявитель сего, – говорилось в письме, – господин Траппе
будет иметь попечение о перевозке меннонитов и других
свободных колонистов, которые пожелают отправиться в Россию;
19
Государственный архив.
20
Там же. Условие, заключенное Потемкиным с Траппе 14 июля 1787 г. в Кременчуге,
5-й пункт.
21
Там же. 6-й (и последний) пункт.

и так я 22 вас прошу, милостивый государь, оказывать ему всякое зависящее
от вас содействие в интересах короны. Вот почему вы не
преминете объявить магистрату твердым тоном, что некоторое
число меннонитов из города Данцига и его окрестностей (de la ville
et des environs de Dantzig), люди совершенно свободные, по происхождению
голландцы, послали депутатов к ея императорскому
величеству, чтобы испросить у нея земли в Тавриде и на острове
Тавани, и ея величество соизволила им на их просьбу. Она желает,
чтобы данцигский магистрат позволил свободным людям переселяться
(passer) таким же манером, как обычно принято позволять
свободный переход всем тем, которые хотят перейти на прусскую
территорию. Вы хорошо сделаете, внушив в то же время магистрату,
что ея императорское величество с неудовольствием только что
узнала о его пристрастии в пользу пруссаков по отношению к эмиграции,
т.е. что предоставляют полную свободу (toute liberté) всем
тем, которые отправляются для водворения в Пруссию, – свидетель
тому – вывезенные (qui sont retirés) во множестве в Ланге-Фуль, Новую
Шотландию (Neu Schottland), Шидлиц, Оливу, Эльбинг и пр. пр.,
– но несправедливо придирались ко всем тем, которые решили отправиться
в Россию, так что у них оценили их старую одежду и даже
их рубашки, чтобы взять с них десятину (pour en payer le dixième),
как имеются убедительные доказательства этого. Доказано еще, что
магистрат потакал тому, чтобы король прусский мог добывать рекрут
из города (Данцига – авт.) и его территорий».
В конце 1787 г. Траппе был уже в Данциге. «Препоручительное»
письмо графа Остермана произвело должное действие, и между
Соколовским и Траппе сразу установились наилучшие отношения.
Вместо жалоб и взаимных обвинений, имевших место в первый
приезд Траппе, оба агента рассыпаются теперь в похвалах друг
22
Приводимый здесь в переводе на русский язык документ сохранился в копии
в Государственном архиве, без подписи, среди бумаг Потемкина по вызову
колонистов, но, очевидно, принадлежал не Потемкину, а вице-канцлеру графу
Остерману, непосредственному начальнику Соколовского. Вероятно, именно
это письмо и имел в виду последний, когда от 31 октября (11 ноября) 1788 г.
писал вице-канцлеру: «Уже тому миновал год, как я имел щастие удостоиться
чрез надворного советника г-на Траппе получить высокосклоннейшее вашего
сиятельства повелевающее мне о принятии нужных здесь распоряжений для
отправления отсюда в Ригу вольных колонистов писание» // МГА МИД. Дело
«Сношения России и императорскими городами. III. Данциг».
171
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
172
другу и стараются действовать рука об руку в интересах порученного
им дела.
«Он оказывает мне, – писал о Соколовском Траппе графу Остерману,
– доселе все от него зависящее пособие во вверенной мне
по высочайшему ея императорскаго Величества имянному указу
важной комиссии, так что если он, как я и надеюсь, так продолжать
будет, то, несмотря на все затруднения, без сомнения достигну я, наконец,
по крайнему желанию моему, до моего предмета – доставить
Российской империи таких земледельцев, которых она еще до сих
пор не имеет». 23
«Я с моей стороны, – писал, в свою очередь, вице-канцлеру Соколовский,
– осмеливаюсь сим вашему сиятельству поистине донести,
что г-н Траппе весьма ревностно для интересов Российской
империи порученную ему комиссию как невозможно лучше исполнить
старается». 24
Старания Траппе были направлены к тому, чтобы не только уже
изъявивших согласие на переселение в Россию поддержать в их
намерении, но и завербовать новых эмигрантов, как из общества
меннонитов, так и из среды данцигского пролетариата. Этой цели
должны были служить издаваемые для распространения в народе
«рекламы», «циркуляры» и анонимные письма (un circulaire, une lettre
anonyme), сообщавшие сведения о «комиссии» Траппе, восхвалявшие
жизнь колонистов в России и опровергавшие ложные слухи
на этот счет, распускаемые Данцигской буржуазией, в особенности
сторонниками Пруссии. В одном из таких «писем», выдавая себя за
данцигского уроженца, «с давних уже лет в России благополучно и
в довольствии живущаго», и ссылаясь на публикацию русского правительства,
помещенную в № 39 «Данцигских ведомостей» за 1785 г.,
Траппе приглашал данцигский пролетариат и меннонитов безбоязненно
эмигрировать в Россию, обещая там счастливую жизнь. Обращаясь
к пролетариату, ремесленникам и батракам, он говорил:
«Будьте вы совершенно уверены, что в лице иностранцев несравненно
более вольности и преимуществ имеете ожидать в России,
нежели теперь обрящете в рабстве, не имея земли ниже на пядень,
23
МГА МИД. «Дела колонистов. 1786–1792». Перевод с письма г-на Траппе к
вице-канцлеру из Гданьска от 6 (17) января 1788 г.
24
Там же. Дело «Сношения России и императорскими городами. III. Данциг». Post-
Scriptum Соколовского к его донесению из Данцига от 13 (24) января 1788 г.

а из поденщины за хлеб насущный служа и работая на своего же
брата, в том числе нередко и на жестокосердаго мужика превозносящагося»;
«внемлите», восклицает он, обращаясь к меннонитам, «и вы
в трудолюбии бодрствующие данцигскаго подсуда меннониты, коих
промысел, проницательство и в землеустроительстве, равно как и в
разнообразном житейском обращении искусство всякому государству
отменно полезно бывает, и которым при всем том, однако, хотя
неудобопонятным образом, на сих же днях запрещалось купить недвижимое
имение с наложением на вас всевозможных затруднений
при приобретении в данцигской окружности земель, вас приглашаю,
приидите, сами смотрите, вкушайте и ощущайте отменное счастие
под кроткою Екатерины Великой державою жить благополучно,
покойно и во всяком довольствии». 25
Печатные воззвания, а равно и устные личные беседы Траппе
не оставались безрезультатными, и в письме к графу Остерману от
6 (17) января 1788 г. он писал из Данцига: «Здешний простой народ
и земледельцы оказывают чрезвычайную приверженность и
доверенность к России, в чем я их удержать всемерно стараюсь, и
которая, если не обманываюсь, в настоящем положении дел может
обратиться в пользу России и послужить к ослаблению прусской
партии». 26
Расчеты Траппе, однако, не оправдались.
Вывоз в Россию колонистов очень чувствительно задевал интересы
правящей буржуазии, лишая ее в лице эмигрирующего пролетариата
дешевых рабочих рук, а в лице состоятельных меннонитов
– исправных плательщиков налогов; эмиграция из Данцига в Россию
была не в интересах Пруссии, которая политическое подчинение
себе данцигской территории считала лишь вопросом времени, и
при том ближайшего будущего. Таким образом, в этом деле интересы
городского данцигского правительства и Пруссии сходились, и это
обстоятельство должно было усиливать прусское влияние, а не ослаблять
его, как думал Траппе. К тому же данцигский магистрат не мог
не чувствовать угнетающей близости к Данцигу Пруссии, которая
173
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
25
Государственный архив. По поводу этой заранее заготовленной рекламы Траппе
писал Потемкину от 7 февраля 1787 г. из Киева: «Je ne sçai pas si la traduction
Russe a bien réussie, mais pour l’allemande je suis bien sûr que mes exhortations
ne manqueront pas de faire un très bon effêt».
26
МГА МИД. «Дела колонистов. 1786–1792».

Писаревский Григорий Григорьевич
174
своей экономической политикой уже успела подорвать его благосостояние,
а в будущем грозила при первом удобном случае лишить
его и политического бытия. Раздражать Пруссию, в особенности же
в данный момент, для данцигского правительства было опаснее, нежели
вызвать неудовольствие со стороны России: последняя не была
непосредственной соседкой Данцига и к тому же тогда была занята
второй Турецкой войной, которая вскоре должна была осложниться
одновременной войной со Швецией; а при войне на два фронта
русскому правительству было не до Данцига.
Понятно, что при таких условиях вскоре должно было обнаружиться
как косвенное, так и прямое противодействие порученной
Траппе «комиссии», и при том как со стороны данцигского магистрата,
так и со стороны отдельных «прусски настроенных» лиц.
В конце 1787 г., т.е. вскоре после прибытия в Данциг, Траппе, по
соглашению с Соколовским, решил собрать к себе тех меннонитов,
которые посылали в Россию своих депутатов; ему нужно было условиться
с ними относительно организации их переселения и выбрать
из числа их, по большинству голосов, строительную комиссию из
шести человек, «искусных в строении». По предложению Траппе,
Соколовский обратился к заступающему место президента лицу
(Конрадию) с просьбой о позволении прочесть в меннонитских
только церквах краткое объявление относительно «изъявленнаго»
меннонитами «желания переселиться в Россию», «как прежде сего
по требованию разных магнатов в Польше, желавших иметь меннонитов,
без всякаго препятствия учинено было». Сверх всякого
ожидания, Соколовскому не только было отказано в его просьбе,
«но и хитрым образом все старание употреблено было, дабы через
разсеяние многих устрашительных слухов и через злобоковарные
разглашения отвратить совсем» меннонитов от переселения в Россию.
Так, распущен был слух, что меннонитские депутаты вовсе не
были представлены императрице, которая ничего и не знает относительно
обещанных их привилегий, что это – «единственно дело
князя Потемкина». 27
После того Траппе не оставалось иного исхода, как напечатать к
меннонитам особое воззвание. Упомянув в нем о возвращении депутатов
из России, о представлении их императрице и о даровании
27
Там же. «Дела колонистов. 1786–1792». Письмо Траппе к графу Остерману от
6 (17) января 1788 г.

меннонитам таких обширных привилегий, каких еще никому из иностранцев
не было пожаловано за все царствование Екатерины II,
Траппе приглашал всех меннонитов обеих меннонитских общин, не
исключая и тех, которые не принимали участия в посылке депутатов,
явиться в Данциг 19 января следующего 1788 г. в 9 часов утра «в
российский императорский министерский дом на Ландгартен, где
предъявлены им будут в оригиналах привилегии и резолюции императорского
кабинета»; желающие могут тогда же заявить о своем
намерении переселиться в Россию, что им, как людям свободным,
и не может быть возбранено, если они при отъезде выполнят все
свои обязательства.
Магистрат, как бы в ответ на это воззвание, обратился к Соколовскому
с требованием о немедленном удалении Траппе из
Данцига.
«Магистрат, – доносил Соколовский графу Остерману от 13 (24) января
1788 г., – мне сделал противу чаяния моего формальное чрез
городского секретаря представление и просьбу, а имянно: дабы
я постарался немедленно удалить отсюда надворного советника
г. Траппе, поставляя в резон, аки бы его комиссия ныне причиняет
у многих бунтующихся жителей здешних, а особливо у третьяго ордена
и почти и всего мещанства, великое неудовольствие, препятствующее
будто благому успеху ожидаемой российским двором от
здешняго правительства резолюции. Я с моей стороны осмеливаюсь
сим вашему сиятельству по истине донести , что злоумышленная
здесь довольно великая партия, наущаема будучи стоять противу
всего, что до чести и славы России касаться может, ищет только нарочито
ложной причины отдать себя в подданство новой державе,
надеясь тем самым свое сделать счастие». 28
Вскоре после этого прямого требования, со стороны правящей
буржуазии была сделана попытка косвенным путем воспрепятствовать
эмиграции из Данцига в Россию.
В 1784 г. в Амстердаме появились мемуары барона Тотта («Mémoires
du baron de Tott sur les Turcs et les Tartares» 4 vls.), бывшего с 1767 по
1769 г. французским консулом в Крыму при хане, а потом служившего
в Константинополе в качестве военного инструктора. В своих мемуарах
барон Тотт, между прочим, рассказывает о встрече с беглыми из
России колонистами в количестве 16 человек (7 мужчин, 5 женщин
175
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
28
МГА МИД. Дело «Сношения России и императорскими городами. III. Danzig».

Писаревский Григорий Григорьевич
176
и четверо детей). Они были немцы, родом из Пфальца (переселившиеся
в Россию в силу манифеста Екатерины II от 22 июля 1763 г.). В
России им не посчастливилось, и они бежали оттуда, но вскоре были
схвачены ногайцами, которые намеревались продать их в рабство
при первом удобном случае (au premier acquéreur). Тотт нашел беглецов
в самом печальном состоянии. «Эти несчастные были
привлечены в Россию, – нравоучительно замечает Тотт, – надеждой
на лучшую будущность, которая вызывает переселения, всегда обманывает
переселенцев и скоро заставляет их сожалеть о своей
отчизне». («Ces malheureux nés dans le Palatinat avaient été attirés
en Russie par l’espérance d’une meilleure fortune, qui détermine les
émigrations, trompe toujour les émigrants et leur fait bientôt regretter
leur foyers»). 29
Этим рассказом Тотта воспользовался данцигский купец Георг
Тонье, завзятый пруссофил, чтобы подорвать в народе доверие к
колонизационной политике русского правительства. Он поместил
в газете «Elbingische Anzeigen» от 20 (31) января 1788 г. немецкий
перевод того места мемуаров Тотта, где говорится о встрече его
с колонистами, причем намеренно исказил слова Тотта о том, что
надежда на лучшую будущность вызывает переселения, но всегда
обманывает переселенцев: по переводу Тонье выходило, что Россия
покровительствует эмиграции, но обманывает эмигрантов
(«Diese Unglückseligen waren geborne Teutsche, die sich die Hofnung
eines bessern Glückstandes nach Russland zu gehen hatten bereden
lassen, welches Auswanderungen begünstiget, aber die Auswanderer
teuscht und sie bedauern bald ihre alte Wohnungen verlassen zu
haben»). 30
В опровержение искаженного перевода из Тотта Траппе попытался
было поместить в той же газете якобы извлечение из своего
дневника, веденного в мае 1787 г. в Крыму во время пребывания там
императрицы. Это «извлечение» и было уже напечатано для № 13
упомянутой газеты, эльбингская администрация (Policey Directorium)
воспретила выпустить его в свет, «вероятно потому, – иронически
замечает Траппе, – что в Эльбинге считают для себя позволительным
помещать в тамошних ведомостях только французскую, искаженную
29
Mémoires du baron de Tott. Amsterdam, 1784. P. 97–99.
30
Elbingische Anzeigen, IX Stück. Donnerstag, den 31. Januar 1788 // МГА МИД.
«Дела колонистов. 1786–1792».

немцем ложь против России, но не истину в пользу России». Траппе
не оставалось иного исхода, как напечатать свое опровержение в
виде отдельного листа, что он и сделал.
В этом опровержении Траппе, прежде всего, заявляет, что, заинтересовавшись
известием Тотта о беглых колонистах, он сам лично
наводил о них справки в Бахчисарае у тамошних немцев и через
переводчика у некоторых татарских мурз, но оказалось, что в Крыму
никто о них ничего не знает и не слыхал. Немцы же, работавшие
прежде на монетном дворе, устроенном ханом в Каффе, уверяли, что
неоднократно видали в Крыму Тотта, но не с немцами, а с небольшим
табором цыган, которых (как говорят) он забавным образом употреблял
на то, чтобы они предсказывали татарам завоевание русского
царства.
Так как враждебная России деятельность Тотта в Крыму и в Турции
окончилась полнейшей неудачей, «то ни один благоразумный
человек не будет удивляться тому, что хвастливый француз ко вреду
России неоднократно передает лживые рассказы в своих мемуарах,
которые ради их неглубокаго содержания (wegen ihres leichten
Inhalts) и справедливо делаемаго ему (Тотту – авт.) упрека в отвратительном
себялюбии, не без основания горько осуждаются солидными
французами». 31
Если бы действительно являлись к Тотту в Крым беглые немцы, то
они могли бы быть только из колоний, основанных на Украине, а именно:
или из колонии фельдмаршала графа Румянцева-Задунайского
– Вишеньки (Wischenka), 32 или из значительных коронных колоний
в Беловеже. Но ничего подобного, уверяет Траппе, ему не удалось
обнаружить во время трехмесячного пребывания на Украине, несмотря
на тщательное расследование. «Вышеназванныя колонии
находятся в цветущем состоянии, что совсем не удивительно, так
31
Французское правительство недовольно было тем, что в мемуарах Тотта турки
рисовались в их действительно неприглядном виде. См.: Бильбасов В.А. История
Екатерины II. – Т. 12, ч. 1. – С. 305.
32
В 1772 г. жившие в Валахии близ Бухареста меннониты, по приглашению
фельдмаршала графа Румянцева, переселились в его имение Вишеньки и водворились
там на основании заключенного с графом контракта. Впоследствии
(в 1784 г.) к ним присоединилось еще 16 семейств меннонитов, вышедших из
Венгрии и Богемии. Это была первая меннонитская колония в России. См.:
Историческое обозрение водворения иностранных поселенцев в России //
Журнал Министерства государственных имуществ. – 1854, август. – С. 69.
177
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
178
как фельдмаршал с отеческой любовью относится к своей колонии;
и корона сделала все от нея зависящее, чтобы сделать живущих в
Беловеже иностранцев зажиточными. Добрые люди (с своей стороны
– авт.) очень довольны и ничего не знают о беглых немцах; но
(им известно – авт.), что у них несколько раз появлялись цыгане, которых
они прогнали и которым очень легко могло придти на мысль
через степи отправиться в Крым и, как выше сказано, отдаться под
вполне достойное их покровительство г. Тотта».
Но если допустить, что пришедшие в Крым были действительно
беглые немцы из России, то что же доказывает этот факт? То, что уже
давно и без того известно, а именно, что «во всех местах, где заводятся
колонии, появляются вместе с тем тунеядцы, негодяи, пьяницы,
которые не хотят работать, напоследок же принимаются
за воровство и, наконец, когда им не хотят позволить этого безнаказанно,
убегают оттуда (см. экономические сочинения знаменитого
г. президента фон Бенкендорфа*)». Как на примере, Траппе указывает
на свою встречу в Польше в июле 1786 г. с пятью оборванными и
голодными уроженцами Виртемберга, бежавшими вместе с женами
и детьми из колонии Западной Пруссии. Они жаловались, что в этих
колониях они чуть не умерли с голода, но по справкам оказалось,
что это были негодяи, проматывавшие все, что им ни вверялось.
«Если бы они только знали о местопребывании г. Тотта, то они также
охотно прибегли бы к его помощи, хотя бы в Египте. Под управлением
умершаго тайнаго советника фон Бренкенгофа в королевскопрусских
землях с большою заботливостью устроено много колоний,
хорошие люди там благоденствуют, тунеядцы же и пьяницы – нет, и
напоследок обращаются в мошенников: так бывает всюду, где основываются
колонии, как уже сказано». Ни одна держава в Европе не
делает так много для иностранцев и их благосостояния, как Россия,
и тем, кому близко к сердцу улучшение своего положения, нечего
бояться россказней француза, состоявшего на службе у заклятого
врага христианства: они смело могут основать свой домашний
очаг в России, «где бесчисленные немцы, – так заканчивает Траппе
свою публицистическую отповедь, – уже устроили свое счастье и
разбогатели». 33
33
МГА МИД. «Дела колонистов. 1786–1792».
* Вероятно, в тексте опечатка, и следует читать «Бренкенгоф».

Между тем требование данцигского магистрата об отозвании
Траппе из Данцига, сообщенное Соколовским графу Остерману в
письме от 13 (24) января, произвело очень быстрое и решительное
действие на петербургский кабинет. Занятое тяжелой войной с Турцией
и ожидая войны со Швецией, русское правительство не желало
осложнять своих международных отношений какими бы то ни было
инцидентами, и уже 27 января вице-канцлер писал Соколовскому об
отозвании Траппе из Данцига.
«Поелику в нынешних обстоятельствах, – говорилось в письме
графа Остермана, – не может настоять удобности к благоуспешному
производству порученной асессору Траппе комиссии, то угодно
было всемилостивейшей государыне повелеть мне дать ему о том
знать, дабы оставил он реченную комиссию и, не делая никаких дальнейших
по ней подвигов, немедленно сюда возвратился». 34
Письмо графа Остермана, пришедшее в Данциг 6 (17) февраля,
упало Траппе, как снег на голову: ничего подобного он не ожидал.
Недоумение его усиливалось тем обстоятельством, что в письме
графа Остермана ничего не говорилось о том, как быть с навербованными
для отправления в Россию колонистами (лютеранами)
и меннонитами. Между тем многие меннониты продали все свое
движимое и недвижимое имущество, «bona fide», полагаясь вполне
на высочайше утвержденные привилегии, и готовились к отъезду
в Ригу. Поэтому на следующий же день, 7 (18) февраля, Траппе обратился
к разъяснениями к графу Остерману, прося его сообщить,
как следует поступить с помянутыми людьми: «для высокой короны
набранные, согласно содержанию всемилостивейшее утвержденных
привилегий, и на счет короны продовольствованные люди должны
ли быть сохранены и весной отправлены в Ригу или нет?» Решение
этого вопроса в последнем смысле Траппе находил во всех отношениях
неудобным и потому просил назначить своим заместителям по
отправлению колонистов и меннонитов Соколовского, и дать ему на
этот счет письменную инструкцию и деньги. 35
О передаче своей «комиссии» Соколовскому Траппе одновременно
хлопотал и перед Потемкиным, причем хвалил усердие Соколовского
и испрашивал для него покровительство всесильного
вельможи. «Он (Соколовский – авт.) меня уверял, – писал Потемкину
179
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
34
Там же.
35
Там же.

Писаревский Григорий Григорьевич
180
Траппе, – и, я надеюсь, он это исполнит, – что он хочет употребить
все свои старания на то, чтобы так устроить, что прибудут в Ригу все
меннониты, которых я принял, и которые желают отправиться, чтобы
пополнить число лиц, одаренных ея императорским величеством
привилегиями. На этот предмет я ему оставляю здесь денежные
средства, в которых он может иметь нужду. Если он исполнит свое
обещание, то будет иметь основание ожидать, что ея императорское
величество вознаградит его путем вашего великодушнаго предстательства
и покровительства, к чему я осмеливаюсь его рекомендовать,
как моего друга и очень честнаго человека, которому покровительствует
г-н граф Остерман». 36
В письме к графу Остерману от 7 (18) февраля Траппе между прочим
заявлял о своей готовности исполнить приказание о выезде из
Данцига, но сомневался, чтобы это можно было сделать без ущерба
«для короны» ранее конца следующей недели (7 февраля в 1788 г.
приходилось на понедельник); в действительности же он пробыл
в Данциге несколько дольше: его удерживало здесь отчасти нежелание
расстаться со своей «комиссией», не только «полезной для
России», но и выгодной лично для него, отчасти же необходимость
привести в порядок дела по организации переселения навербованных
людей и укрепить их решимость переселиться в Россию.
«Меннониты, – писал Траппе графу Остерману от 6 марта (н. ст.),
– которых я отправляю к князю (Потемкину – авт.) и которые путешествуют
в своих собственных экипажах, отняли у меня много
времени. Добрые люди крайне встревожены, что я от них уезжаю,
они ссылаются на 17-й пункт своих ея императорским величеством
самолично утвержденных привилегий; они рыдают и плачут о моем
отъезде, потому что их энтузиазм к России и их доверие ко мне велики.
Но я постарался их успокоить и им добрым манером объяснить,
что перед высочайшей императорской волей, вероятно, только
«ad interim», даже привилегии должны склоняться, хотя бы они и
были столь новы». 37
Между прочим, Траппе старался увлечь меннонитов заманчивой
для них перспективой обращения в христианство крымских татар,
коих соседями они сделались бы по переселении в Россию; и этот
36
Там же. Extrait d’une letter écrite à Son Altesse Monseigneur le Prince de
Potemkin-Tavritscheskoi.
37
Там же.

мотив в среде людей религиозно-настроенных не мог не иметь некоторого
значения, придавая переселению, предпринятому в силу
чисто экономических причин, некоторую идеалистическую окраску.
«Они ничего не делают охотнее, – писал Траппе вице-канцлеру о
меннонитах, – как крестят. О, если бы Россия пожелала воспользоваться
приверженностью этих людей! Теперь – момент». 38
В том же духе, рассчитанном на религиозное чувство эмигрантов,
Траппе напечатал особую рекламу в виде прощального письма к
меннонитам. В ней он заявляет, что решение меннонитов переселиться
в Россию «есть дело Всемогущего Творца, сокрывшаго под тем
неисповедимыя премудрыя намерения…»
В виду того, что в его отсутствие из Данцига недоброжелатели и
завистники России будут употреблять все средства, чтобы отклонить
меннонитов от переселения, Траппе напоминает им свой совет, который
он давал им раньше неоднократно, «разсудить с Богом о сем
деле и ежедневно возсылать к нему моление»:
«Если дело Твое, о, Боже, помоги;
Если же дело рук человеческих, отврати;
И помышления наши примени»
(«Ist’s Wek von Dir, so hilf zu Glück,
Ist’s Menschenthun, so treibs zurück
Und ändere unsre Sinnen»).
Указав на материальные выгоды, соединенные с водворением в
России, Траппе старается успокоить возможные сомнения меннонитов
насчет свободы религиозной совести в России: «Если квакеры,
говорится далее в рекламе, – из освобожденной Францией Америки
могли решиться на переселение во Францию, нисколько не умалив
этим истинных заслуг Франции в деле освобождения Америки, то
тем менее вам следует колебаться выбрать своим отечеством Россию,
где еще в большей степени, нежели во Франции, существует
свобода вероисповедания и все условия, необходимыя для благополучия,
а в особенности – для иностранцев. Где, в самом деле,
в целом мире можно было бы найти государыню, сделавшую для
иностранцев больше того, что сделала в продолжение 25-ти незабвенных
лет и еще теперь для них делает проникнутая величайшим
духом терпимости и благотворения, премудрая монархиня России,
Екатерина Великая, чудо нашего века?»
181
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
38
Там же.

Писаревский Григорий Григорьевич
182
В заключение Траппе, во-первых, просит меннонитов, переселяющихся
в Россию, позаботиться «о хороших учителях, о верных
духовных пастырях», которые пеклись бы о спасении их душ и благочестивой
жизни, чтобы и в России меннониты «светились светом»
своим «пред человеки», а во-вторых, предостерегает их, чтобы в состав
эмигрирующих партий не вошли нравственно испорченные,
ведущие явно порочный образ жизни, как, например, пьяницы, дабы
тем не обесславить в России доброго имени меннонитов. 39
По словам самого Траппе, его «прощальное письмо» произвело
невероятное впечатление на меннонитов. «Я доволен тем, – писал
он графу Остерману от 5 марта (н. ст.) 1788 г., – что и в таком случае
они не остались бы (на родине – авт.), если бы захотели связать их
веревками. На этой неделе меня дважды посетил их епископ, старый
почтенный человек, сердечно расположенный к России; я представил
ему мое письмо, он поцеловал меня трижды и сказал, что все это
правда, что Дух Божий внушил мне это, и верно то, что императрица
величайшая женщина, какая только существовала в мире». 40
Еще раз повторив в письме к графу Остерману от 9 марта (н. ст.)
свою просьбу о поручении отправки набранных им людей Соколовскому,
Траппе затем выехал из Данцига, но не в Россию, а в
Любек.
2.
При 65-тидесятинном наделе на каждое семейство и при интенсивной
системе хозяйства меннониты не могли обойтись без помощи
батрачьего труда, без найма работников и работниц.
Занимаясь сами преимущественно земледелием, они, естественно,
нуждались в услугах ремесленников, не принадлежавших к их
религиозной общине, в особенности же таких, которые имеют прямое
и непосредственное отношение к ведению сельского хозяйства,
каковы, например, кузнецы.
Наконец, намереваясь организовать сбыт продуктов своего хозяйства
по Днепру и Черному морю, меннониты должны были ощутить
потребность в людях, привычных к водной стихии, в матросах.
39
Печатный оригинал см.: МГА МИД. «Дела колонистов. 1786–1792»; русский
перевод см.: Государственный архив.
40
МГА МИД. «Дела колонистов. 1786–1792».

(В людях последней категории нуждался и императорский флот, заведенный
князем Потемкиным на Черном море).
Трудно было рассчитывать на то, что в слабо населенном Новороссийском
крае найдутся эти три категории рабочих людей в достаточном
количестве, и потому приходилось подумать о приглашении
их из-за границы.
Когда в 1787 г. Траппе вторично отправлялся со своей «комиссией»
в Данциг, то ему одновременно поручено было резолюцией
императорского кабинета, за подписью графа Александра Безбородко,
«набрать для меннонитов в Мекленбургских владениях значительное
число батраков и служанок, а также некоторых им в высшей
степени необходимых ремесленников». 41
В северной Германии в XVIII столетии Мекленбург был страной по
преимуществу крупного дворянского землевладения, где крестьянин
спустился до положения батрака.
С развитием денежного капиталистического хозяйства здесь, как
и в других государствах Германии, дворяне начали стремиться к завладению
крестьянскими землями, вопреки обычному праву. Опираясь
на чуждое римское право, не считавшееся со своеобразными
условиями владения и права средневековой Германии, дворяне
старались поставить своих крестьян в положение временных арендаторов,
у которых они в праве на законном основании взять земли
и отдать в аренду. Это им, в конце концов, и удалось. Большую роль
в создании крупного дворянского землевладения, помимо реформации,
с ее секуляризацией церковных земель, и Тридцатилетней
войны, сыграла огороженная или выгонная система полеводства,
которая в начале XVIII столетия произвела переворот в сельском
хозяйстве. «Эта система хозяйства основана на том, что через известные
периоды обработка почвы меняется. Поля, засеваемые
зерном, оставляют не несколько времени в покое и превращают
их в искусственные пастбища. Этот порядок усиливает разведение
скота и позволяет ограничить число работников. Дворяне буквально
массами гнали крестьян с их собственной земли, чтобы очистить
себе место для новой системы хозяйства». В течение первой половины
XVIII столетия таким образом дворяне в Мекленбурге выселили
более 7 000 крестьян. Государственная власть была здесь бессильна
противостоять организованной силе дворянства, и в 1755 г.
183
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
41
Там же. Письмо Траппе к графу Остерману от 7 (18) февраля 1788 г.

Писаревский Григорий Григорьевич
184
формально подтвердила право дворян выселять оседлых крестьян.
После этого в течение 27 лет, по свидетельству герцога Мекленбургского
в его письме к императору от 13 декабря 1782 г., рыцари выселили
49 деревень. «Однако же, если так пойдет дальше, – жаловался
герцог в упомянутом письме, – то лет через двести в тех местностях
моей страны, где находится собственность рыцарей и Landschaft,
не останется ни одной деревни и ни одного крестьянина». 42
В виду указанных особенностей своего хозяйственного строя,
Мекленбург казался наиболее подходящим рынком для вербовки
батраков и работниц в меннонитские колонии. Вот почему, согласно
упомянутой выше резолюции императорского кабинета, уже в декабре
1787 г. Траппе послал своих эмиссаров в Нижнюю Саксонию
(Nieder Sachsen, т.е. нижнесаксонский округ Священной Римской
империи, в состав которого входил Мекленбург) для приглашения
необходимых меннонитам батраков, ремесленников и работниц.
Сборным пунктом для них был назначен Любек, куда и направился
Траппе после выезда из Данцига.
Однако он не намерен был оставаться здесь на продолжительное
время и лично руководить набором и отправлением этого рода
переселенцев: свою задачу он видел в том, чтобы лишь наладить,
организовать это дело.
Высший надзор и контроль за отправлением эмигрантов из Любека
Траппе возложил на тамошнего русского консула надворного
советника Сапожникова, в распоряжение которого он доставил и
денежные средства (3 000 марок). Наем кораблей, посадка в них колонистов
и составление именных списков последних с указанием
их возраста, места рождения и вероисповедания были поручены
особому обер-инспектору Калю (Kahl). Эти списки при письме Сапожникова
должны были пересылаться в Ригу в контору английских
купцов – Торлея, Морисона, Угтерлони и Кº, которой поручено было
производить платежи за доставку и пересылку колонистов и содержать
их в Риге до отправления на место водворения.
Наконец, самая вербовка эмигрантов, с обязательством доставки
их прямо на корабли, была поручена особым трем агентам: 1) Генриху
Христофору Герлаху, уроженцу Гамбурга, 2) Христофору Мейбауму
42
Кампфмейер П. Очерки из истории немецкой культуры (Geschichte der modernen
Gesellschaftsclassen in Deutschland) / Пер. с нем. А.М. Герд; под ред.
П. Струве. – СПб., 1898. – С. 36–38.

из Гильдесгейма (aus dem Stifte Hildesheim gebürtig) и 3) Иоганну
Адольфу Лангеману в Данциге.
В письме Траппе к Сапожникову из Альтоны от 16 апреля 1788 г.,
из которого мы почерпнули сведения о данной переселенческой
организации, указываются и ее мотивы, а равно сообщаются сведения
о вербовщиках и даются Сапожникову указания, в какие отношения
он должен стать к последним. «Я прошу вас заметить, – пишет
Траппе Сапожникову, – что не безразлично, каких людей мы будем
принимать: не следует принимать разных бесполезных бродяг, которые
будут напрашиваться. Отныне и во все продолжение войны
следует принимать только таких людей, которых ея императорское
величество именным указом сама соизволила назначить для блага и
содействия меннонитским колониям. Это значит, главным образом,
батраков и работниц для земледелия и таких ремесленников, которые
нужны меннонитам, а также матросов и т.д.» «Так как я по
опыту в Данциге знаю, что ничто не производит такой сенсации и
такого движения, как если собрать в большом городе много народа,
чтобы содержать его и выдавать кормовые деньги, и так как отсюда
возникает еще то зло, что сбегается много негодных бродяг, желая
получить содержание, то я предусмотрительно заключил контракт
с неким Генрихом Христофором Герлахом, уроженцем Гамбурга,
чтобы он принимал втихомолку, на счет короны, только таких людей,
которых я уже с декабря месяца прошедшего года пригласил
через посланные в Нижнюю Саксонию агентства (Emissarien), чтобы
поименованный сейчас Герлах собирал людей, потом их, когда корабли
будут почти готовы к отплытию, отводил franco на корабль,
за что он, согласно условию, получит с каждой головы, не считая
только детей моложе 15-ти лет, по четыре ходячих любекских марки,
а именно половину, т.е. две марки, при отплытии каждого корабля
из рук вашего высокоблагородия, а другую половину в Риге после
прибытия колонистов. Таким образом, ваш труд облегчается: вам не
придется выдавать кормовых денег всякому в отдельности, а только
при отбытии каждаго корабля вы возьмете у г-на Кале удостоверение
в том, сколько голов Герлах отвел на корабль, и вы заплатите ему за
каждую голову старше 15 лет по две любекских марки, взяв с него
квитанцию.
Если некий Христофор Мейбаум из Гильдесгеймскаго монастыря,
котораго я в декабре прошлаго года послал из Данцига с полномочием
пригласить здоровых молодых батраков и работниц, придет к
185
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
186
вам и привезет с собою хороших людей, то я прошу выдать ему удостоверение
в том, сколько взрослых людей привел он на корабль,
по которому, при своем прибытии в Ригу, он получит условленную с
ним сумму денег. Если у того Мейбаума выйдут деньги, например, в
Любеке, то ваше высокоблагородие могли бы ему в том случае, когда
он привезет людей, выдать, раз он потребует денег, 30 или 40 любекских
марок в счет той суммы, которую он получит в Риге.
Я снабдил также некоего Иоганна Адольфа Лангермана в Данциге
полномочием принимать людей. Если он приведет на корабль
хороших безупречных людей, то я прошу принять их, и ему, Лангерману,
выдать удостоверение, сколько он привел голов, по которому
он получит в Риге следуемое ему вознаграждение при передаче
людей. Но выдать Лангерману в Любеке деньги на руки я считаю
опасным, потому что он кажется мне недостаточно солидным и
надежным».
За провоз колонистов от Любека до Риги Траппе считал возможным
заплатить шкиперам по два альбертовских таллера с человека
и по стольку же за содержание, – всего, следовательно, за провоз
и содержание от Любека до Риги по четыре таллера с человека; но
чтобы заинтересовать самих шкиперов в этом деле и тем обеспечить
успех эмиграции, он рекомендовал Сапожникову лучше отделить
плату за провоз от платы за содержание колонистов, определив последнюю
в 25 копеек за день для взрослого эмигранта и в 15 копеек
для малолетнего, не достигшего 15-ти лет. 43
Всем этого рода эмигрантам, направлявшимся в Россию через Любек,
Траппе гарантировал следующие права и преимущества:
1. Бесплатное путешествие (freye Reise) от Любека до Риги
водой.
2. Как только они прибудут в Ригу, т.е. внутрь русских границ,
каждому взрослому человеку как мужского, так и женского пола
– ежедневно четверть рубля, т.е. 25 копеек, и каждому несовершеннолетнему
ниже 15-ти лет – ежедневно 12 копеек денег на
продовольствие.
3. Равно такие же продовольственные деньги и бесплатный
проезд от Риги сухим путем до места водворения (bis an Ort und
Stelle).
4. Сверх того – содержание до первой жатвы.
43
Post-Scriptum к письму Траппе на имя Сапожникова от 16 апреля 1788 г.

5. Свободное исповедание веры (freye Religionsübung, es sey,
welche Religion es wolle).
6. Вечное освобождение от всякого рода военной службы (ewige
Befreyung von allen Soldatenübungen).
7. Батракам и работницам – хорошую и приличную плату от 18,
20, 24 и 30 рублей, смотря по тому, что они за люди; и когда они со
временем захотят вступить в брак и поселиться (ansetzen) – дом с необходимыми
хозяйственными постройками, 60 десятин земли, также
необходимое количество скота (Zug- und Nutz-Vieh) и 100 рублей
ссуды для покупки на месте водворения земледельческих орудий и
прочего, сверх того десятилетнюю льготу от податей, по истечении
которой назначается ежегодная подать неизменно в 9 рублей.
8. Ремесленникам в деревне – собственный дом и столько пахотной
земли и лугов, сколько они пожелают иметь, при 100 рублях
ссуды и десяти льготных (от податей) годах.
9. Ремесленникам в городах в течение полугода бесплатную
квартиру, 10 льготных лет и 100 рублей ссуды.
10. Свободу опять выехать из России, когда пожелают, если только
возвратят короне ссуду и уплатят подать за три года вместо десятины
(т.е. десятой части нажитого в России имущества). 44
На этих условиях консулом Сапожниковым было отправлено в
Россию всего 43 человека обоего пола 45 в течение двух месяцев, с
апреля по июнь 1788 г., когда русский посланник в Гамбурге Гросс
предписал приостановить дальнейший прием эмигрантов такого
рода впредь до новых распоряжений из Петербурга. 46
Дело в том, что еще письмом от 30 марта 1788 г. вице-канцлер граф
Остерман, «вследствие точнаго приказания» императрицы, поручил
Гроссу принять в свое ведение «колонистскую комиссию» со всеми
ассигнованными на нее фондами. «Они (фонды – авт.) вверены вам с
тем, – писал вице-канцлер Гроссу, – чтобы вы продолжали их употреблять
сообразно намерениям двора, и чтобы вы вспомоществовали
44
МГА МИД. «Дела колонистов. 1786–1792». Письмо Траппе к Сапожникову от
16 апреля 1788 г. из Альтоны.
45
Там же. «Verzeichnis von Personen, die auf Anordnung des Herrn Director Trappe
zum besten derer Mennonisten-Colonien in Taurien und theils für die Russisch-
Kayserliche Flotte auf dem Schwarzen Meer allhier engagiert worden und mit
denen nachher zugleich bemerkten Schiffern abgeseegelt sind».
46
Там же. Письмо Гросса к графу Остерману от 20 июня (1 июля) 1788 г.
187
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
188
ими тем лицам, которых г-н Траппе принял на службу государству,
разумеется, всякий раз, как вы предварительно удостоверитесь в
их неизменном намерении отправиться в Россию, точно также как
и относительно времени их действительнаго отправления. Мне нет
нужды предупреждать вас относительно осмотрительности и мер
предосторожности, которых требует выполнение плана, составленнаго
во время более спокойныя, и который настоящия обстоятельства
могут заставить разсматривать с ложной точки зрения. Ваша
проницательность не позволяет мне сомневаться в том, что вы направите
Ваши шаги таким манером, чтобы избежать всякой огласки,
оказывая в то же время новым колонистам ободрение, какого они
будут заслуживать». 47
Одновременно, своим письмом от того же 30 марта, граф Остерман
предписывал Траппе немедленно, перед отправлением в Россию,
явиться в Гамбург к русскому посланнику и не только объяснить
ему причины своего путешествия в Нижнюю Саксонию, но и дать отчет
о тех денежных суммах, которыми он был снабжен при отъезде из
России. 48 Письмо это было доставлено Гроссу для пересылки в Любек
по назначению, но оказалось, что еще дней за 8 или 10 до получения
письма в Гамбург, Траппе проехал через этот город в Голландию, «чтобы
сделать там несколько новых наборов» (колонистов), куда Гросс
и переправил письмо вице-канцлера с приложением собственного
письма, в котором убеждал Траппе немедленно вернуться в Гамбург,
дабы сообща выполнить данные им обоим приказания двора. 49 Но
возвращение в Гамбург и затем оттуда в Россию не входило в намерения
Траппе: ему вовсе не хотелось расставаться с тем независимым
и доставлявшим большие материальные выгоды положением, которое
обеспечивала ему «колонистская комиссия»; при этом он мог
рассчитывать на скорое прекращение войны и на покровительство
Потемкина, а потому под разными предлогами не исполнял предписания
графа Остермана о даче отчета в израсходованных суммах и о
возвращении в Россию. Придумывая все новые и новые препятствия
к исполнению этого предписания, Траппе одни за другим составил
обширные проекты о соединении всех меннонитов в одну религиоз-
47
Там же. Архив Гамбургской миссии.
48
Там же.
49
МГА МИД. «Дела колонистов. 1786–1792». Письмо Гросса к графу Остерману
от 18 (29) апреля 1788 г.

ную общину и о привлечении в Россию таких иностранцев, которые
могли бы оказать ей существенные услуги в деле развития торговли,
мануфактур, земледелия, судостроения и мореплавания.
На вышеупомянутое предписание вице-канцлера он отвечал
следующим образом в письме из Амстердама от 22 апреля (3 мая)
1788 г.: «Получи я это (письмо – авт.) в бытность мою в Гамбурге,
я не поехал бы в Голландию. Но не получая в течение 8-ми недель
никакого ответа на мое покорнейшее письмо от 18 февраля, как я
сообщил также г. Соколовскому в Данциг, я вполне соответственно
обстоятельствам счел долгом последовать инструкции моего светлейшаго
начальника и сообразно с этим приступить, наконец, к путешествию
по Голландии, благодаря дальнейшему откладыванию котораго
интересы короны сильно пострадали бы. 50 В течение 11 дней,
которые я здесь нахожусь, я не щадил усилий, чтобы быть полезным,
имел при этом хороший успех, и дело дошло до того, что будет созван
синод меннонитскаго духовенства под предлогом изыскания
подходящаго средства (ein schickliches Mittel ausfinden zu machen)
к соединению и слиянию в одну согласную общину эмигрирующих
в Россию данцигских меннонитов, которые все в лице их предков
происходят из Голландии и ныне разделяются под именем грубых и
учтивых меннонитов, и внушить им друг к другу ту самую веротерпимость,
которая здесь достойным подражания образом господствует
в общине van het Lam en den Thoren. Если бы это осуществилось,
то они могли бы не только между собой вступать в браки, но и с
представителями иных вероисповеданий, что принесло бы большую
пользу государству.
Я имею еще по поводу синода, к выгоде России, совершенно
другия, простирающиеся на будущее время важныя намерения, о
которых я до времени не могу письменно распространяться.
Вследствие милостиваго письма вашего сиятельства я так устрою
(Durch Veranlassung Eu. Erlaucht gnädigen Schreibens werde ich
meine Einrichtungen nun so machen, dass ich mich noch einige Tage
hier aufhalte), что мне станется здесь еще несколько дней, дабы
189
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
50
По уверению Траппе в цитируемом письме, он еще в феврале 1787 г. из Киева,
с ведома и одобрения Потемкина, вступил в переговоры с голландскими
меннонитами, которые «с большим усердием приглашали» его к себе. Предписание
графа Остермана застало его среди приготовлений к путешествию
во Фрисляндию и Обер-Иссель к тамошним меннонитам.

Писаревский Григорий Григорьевич
190
поддержать начатое доброе дело и не иметь необходимости снова
сюда возвращаться, решив предпринять обратное путешествие из
Over-Issel’я чрез Долларт в Ост-Фрисландию и оттуда прямо в Гамбург,
как только это можно будет сделать без ущерба для интересов
короны». 51
Траппе удалось заручиться посланиями голландских меннонитов
к меннонитским старейшинам в Данциге и сверх этого «очень трогательным»
письмом ко всем переселяющимся в Россию меннонитам
в совокупности. Но он был не намерен ограничиться этими результатами,
так как вся его цель заключалась в том, чтобы под разными
предлогами продлить свое пребывание за границей. Сейчас же у
него возникает план воспользоваться происходившей в Голландии
борьбой между политическими партиями – княжеской и так называемой
патриотической (к последней принадлежали почти все богатые
меннониты) для привлечения в Россию всех тех лиц, чьи интересы,
так или иначе, страдали от этой борьбы. Он вступает в сношения с
«патриотами» различных голландских городов (между прочим, Гаарлема
и Саардама) и по требованию их отправляется в Брюссель
для переговоров с эмигрировавшими туда голландскими крупными
негоциантами и мануфактуристами, чтобы склонить их к переселению
в Россию. 52 Эти переговоры требуют прямых сношений с князем
51
МГА МИД. «Дела колонистов. 1786–1792».
52
В письме к Гроссу от 12 (23) мая из Амстердама Траппе, между прочим, писал:
«Itzt noch ist der Zeitpunkt, dass Russland von denen hier immer noch herrschenden
Unruhen Nutzen ziehen kann, vornehmlich in Ansehung derer Mennonisten,
die bis diese Bunde erzpatriotisch gesinnt sind Ew. Excellence belieben ja
nicht zu glauben, als wenn hier die Gährung und Erbitterung der Gemüther schon
aufgehört hätte. Keineswegs! Ich habe hier von etwa 9 Tagen von dem angeblich
prinzlich-gesinnten Pöbel Excesse begeben sehen, deren sich vielleicht die guten
Tataren in der Krim geschämt haben würden».
В письме к графу Остерману от 5 (16) июня из Брюсселя Траппе также говорит
о волнениях в Голландии: «Ich bin seitdem die vereinigten Provinzen mit grossem
Success durchgereist, und habe zu meiner höchsten Verwunderung eine unglaubliche
Gährung in denen Gemüthern angetroffen, wovon Russland fürs Commerce,
Manufacturen, für die Landes-Cultur und für den Schiff-Bau und Schiff-Fahrt einen
alle Erwartung übertreffenden soliden Nutzen ziehen kann. Denn die prinzlichgesinnten
Parthey übertreibt es und bringt die Patrioten, deren es in manchen
Provinzen, als in Friesland, Gröningen und Nord-Holland ganz ausserordentlich
viele gibt, zur Verzweifelung, so dass brave wohlhabende Leute noch täglich emigrieren,
wovon ich als Augenzeuge sprechen kann».

Потемкиным, к которому Траппе отправляет курьера из Брюсселя,
а сверх этого в том же Брюсселе и во Фрисландии приготовляются
депутации, «чтобы договариваться с князем непосредственно».
Желающие эмигрировать в Россию требуют при этом, чтобы Траппе
оставался, если не в самой Голландии, то поблизости от нее до тех
пор, пока не будет получен ответ Потемкина. Таким образом, опять
находится приличный предлог не исполнять предписания графа
Остермана о прибытии в Гамбург и затем в Россию. В оправдание своего
поведения Траппе совершенно некстати ссылается на то обстоятельство,
что граф Остерман, когда он отправлял свое предписание
от 30 марта, не было известно о назначении Каля обер-инспектором
по отправке батраков и ремесленников для меннонитских колоний,
каковое назначение делало излишним дальнейшее пребывание в
Любеке самого Траппе. «Это было бы для меня большим и, наверное,
незаслуженным унижением, если бы министерство в Петербурге хотело
думать обо мне, – писал Траппе графу Остерману от 5 (16) июня
из Брюсселя, – что я не могу быть употреблен ни на что лучшее, как
только отправлять батраков и работниц. Последствия научат противному
и укажут, что я способен сделать для важнейшей пользы
России. Только мне очень жаль, что я должен опасаться, что даже
в Петербурге из зависти к славе князя (Потемкина – авт.) могут
быть ставимы препятствия, коль скоро дойдет до того, чтобы привлекать
в Херсон крупных негоциантов, мануфактуристов, судо- и
мельнице-строителей».
Полагаясь на покровительство Потемкина и пугая именем последнего
графа Остермана, хотя и в очень почтительной форме, Траппе
продолжал в указанном письме: «Когда ваше сиятельство в будущем
соизволите мне присылать приказания, я испрашиваю себе теперь
только как милости, чтобы таковыя, где возможно, могли согласоваться:
1. с моей от князя Потемкина полученной письменной инструкцией;
2. с одобренной князем письменной конвенцией, которая также
определяет, как должны быть исчисляемы мною денежные суммы по
числу голов, без обременения этим г. министра Гросса в Гамбурге и
3. с всемилостивейше утвержденными императрицей привилегиями,
которые служат для меня руководящей нитью».
О своих намерениях и планах Траппе извещал не только графа
Остермана, но и посланника Гросса в Гамбурге, через посредство которого
отчасти велась и самая переписка с вице-канцлером.
191
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
192
Гросс был возмущен письмами Траппе и дал настоящую оценку
его поведения в своих донесениях вице-канцлеру. Получив письмо
Траппе от 12 (23) мая из Амстердама, в котором он сообщал о своем
намерении отправиться в Фрисландию, чтобы воспользоваться
происходившими там волнениями для привлечения эмигрантов в
Россию, Гросс писал вице-канцлеру от 16 (27) мая 1788 г.: «Сколь
сильно я ни склонен во всех отношениях, и в особенности после
точных приказаний со стороны нашего августейшаго двора, которыя
я внушил ему о предмете его частнаго поручения, разсматривать все
содержание его письма, как болтовню и приманку, предназначенныя
к тому, чтобы маскировать некоторым образом его дурное намерение,
тем не менее, я считаю своей обязанностью не освобождать
себя от представления здесь на усмотрение вашего сиятельства
верных копий с этой новой присылки г. Траппе ко мне (des
copies fidèles de cette nouvelle expédition du Sr. Trappe à moi), дабы вы
сами могли судить об излишестве его преувеличеннаго усердия или
скорее его дерзости, обнаруженной в этом случае».
Получив затем сразу два письма Траппе от 5 (16) июня из Брюсселя
– одно на свое имя, а другое – на имя графа Остермана (отрывки
из этого последнего письма были приведены выше), Гросс снова писал
вице-канцлеру от 13 (24) июня: «Согласно тем понятиям, которыя
я имею благодаря сведениям, полученным от вашего сиятельства, я
откровенно признаюсь, что продолжение этой корреспонденции
мне кажется совершенно также непонятным, как содержание этих
писем; но все же для меня невозможно сочетать все новые и обширные
проекты г. Траппе с теми точными приказаниями, которые
предписаны ему нашим августейшим двором». 53
В Петербурге, по-видимому, были сделаны попытки воздействовать
на Траппе через Потемкина, но они ни к чему не привели: 54
53
МГА МИД. «Дела колонистов. 1786–1792».
54
Гросс в письме к вице-канцлеру из Гамбурга от 20 (31) октября 1788 г., упомянув
о получении консулом Сапожниковым двух писем от Траппе писал:
«Selon la première, qui est datée de Londres du 5 Août il paroit, que ce dernier
(Trappe – авт.) continue de poursuivre son voyage et les recherches y relatives,
quoique par une contradiction très évidente il y fasse mention en même temps
d’un ordre exprès, par lequel Monseignenr le Maréchal Prince de Potemkin, sur les
instructions duquel il s’est reporté toujours depuis, lui doit avoir enjoint en date
du 10 juin de cette année, de surseoir jusqu’à une paix prochaine toute démarche
ultérieure touchant sa sommission».

из Брюсселя Траппе переезжает в Лондон, откуда в письме от
8 июля (н. ст.) 1788 г. сообщает вице-канцлеру новые проекты о
привлечении в Россию разного рода эмигрантов и обещает ей от
своей деятельности всякое ожидание превосходящие выгоды «для
(умножения – авт.) населения, для торговли и мануфактур и, что
самое главное и дает основание всему – для культуры прекраснейших
и плодороднейших к сожалению лежащих невозделанными
земель».
На этот раз вице-канцлер не счел возможным отделываться молчанием
от предложений Траппе, и в письме от 8 августа того же года
(ст. ст.) повторил ему данные раньше приказания.
«Ни одно их ваших писем, – говорилось в письме вице-канцлера,
– со времени отъезда из Данцига до вашего прибытия в Лондон, не
ускользнуло от внимания ея императорскаго величества. По высочайшему
повелению я имею повторить вам отправленныя в моем
письме от 30 марта точныя приказания, потому что теперь не такое
время, когда можно заниматься набором и водворением новых колонистских
семейств. Вы должны поэтому во всех пунктах сообразоваться
с предписаниями, изложенными в вышеуказанных письмах,
и по получении сего, до заключения, дай Бог, скораго мира, воздержаться
от дальнейшаго набора (Enrolliren) колонистов, а также от
осуществления остальных, вами предложенных проектов». 55
Но и это письмо не удержало Траппе ни от продолжения своего
путешествия, ни от представления новых проектов. Вскоре его мы
видим в Шотландии, откуда он из Глесго от 30 сентября 1788 г. обращается
в Любек к консулу Сапожникову с предложением произвести
расчет в тех суммах, которые ему были вверены на отправку
в Россию батраков и работниц. Но Гросс предписал Сапожникову
оставшиеся от этой операции деньги (2 076 марок с небольшим или
приблизительно, по определению Гросса, 600 экю) оставить неприкосновенными
и отнюдь не возвращать Траппе. Это дало последнему
повод жаловаться, что секвестр указанной небольшой суммы лишил
его возможности «доставить государству множество колонистов и
матросов». 56
Вернувшись в Англию, Траппе от 27 октября посылает письмо
вице-канцлеру, в котором объясняет цель своей поездки в Шотлан-
193
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
55
МГА МИД. «Дела колонистов. 1786–1792».
56
Там же. Письмо Гросса к графу Остерману от 20 (31) октября 1788 г.

Писаревский Григорий Григорьевич
194
дию и излагает новые свои проекты. «После того, как я вернулся из
моего путешествия в Шотландию, – говорилось, между прочим, в
этом письме, – где я внимательно присмотрелся к земледелию и фабрикам,
и где я нашел, что жители, вообще говоря, лучше относятся к
России, чем в Англии, моя великая, даже безграничная, жажда учиться
и расширить свои познания, особенно касательно таких фабрик,
которыя интересны для России, привела меня вторично в Йоркшир,
и я вам пишу это письмо из имения одного из моих старых друзей
(Tyresal in Yorkschire) Ричарда Торнтона, бывшаго долге время главою
(chef ) английских купцов в Гамбурге: его большия сведения могут
мне многое осветить, тем более, что его имение лежит между Галифаксом
и Лидсом, где находятся важнейшия шерстяныя йоркширския
мануфактуры. О, если бы я дожил до того дня, когда Россия последует
примеру англичан, создаст в деревнях класс мелких мануфактуристов
и даст им возможность каждый кусок материи, сотканный на
собственных ткацких станках, немедленно превратить в деньги. При
некотором желании это можно осуществить, и быть может в будущем
я смогу указать пути, ведущие к осуществлению этого. Через три недели
я думаю снова быть в Лондоне и буду рад найти там от вашего
сиятельства ответ, который, несомненно, дойдет до меня, если будет
адресован на имя придворного банкира Сутерланда».
Едва ли Траппе дождался от вице-канцлера какого-либо ответа
на это письмо, что, впрочем, нисколько не мешало продолжению
его путешествия.
В 1790 г. он путешествует по Франции, знакомясь там с состоянием
промышленности и входя в сношения с фабрикантами и ремесленниками,
а в 1791 г. появляется в Лозанне в Швейцарии.
Столь настойчиво отказываясь повиноваться предписаниям вицеканцлера
о приостановке своей деятельности до восстановления
мира, Траппе, очевидно, надеялся на скорое прекращение военных
действий и покровительство Потемкина, который, по заключении
мира, вероятно, снова бы принялся за свою энергичную деятельность
по заселению и оживлению пустынного Новороссийского края, и не
оставил бы без внимания проектов, преследовавших эту цель. Но надеждам
Траппе не суждено было осуществиться: война затянулась,
и сам Потемкин не дожил до заключения мира. Траппе теперь не
оставалось иного исхода, как просить императрицу об увольнении
его от должности «директора и попечителя колоний», состоявших в
ведении Потемкина. Это он и сделал в прошении на имя императрицы

и в письме и «мемориале», адресованных вице-канцлеру. Все три документа
датированы Лозанной 30-м декабря 1791 г.
Но, подавая прошение об увольнении и ходатайствуя при этом о
награждении его чином коллежского советника и орденом св. Владимира,
Траппе питал надежду, что его отставка не будет принята, и
одновременно с просьбой о ней предлагал свои услуги для вызова
в Россию «разных фабрикантов, ремесленников и хлебопашцев из
Германии, Англии, Франции и Голландии».
В случае, если его услуги будут приняты, Траппе просил об уплате
ему жалования, следуемого в силу условия, заключенного им с покойным
князем Потемкиным, о назначении с 1 января 1792 г. нового
жалования в размере 1 200 голландских дукатов ежегодно, о награждении
чином статского советника и даровании права на пенсию в
600 голландских дукатов.
Несмотря, однако, на заключение мира с турками в декабре 1791 г.
в Яссах, развязавшее руки правительству для внутренней деятельности,
предложения Траппе были отклонены письмом вице-канцлера
от 13 февраля 1792 г.
Граф Остерман в означенном письме писал Траппе, что императрица
в данный момент не видит никакой необходимости в вызове
предлагаемых им колонистов, между тем как в письме от 8 августа
1788 г., когда был жив Потемкин, вице-канцлер предлагал оставить
проекты о вызове до заключения мира. Естественно, что отказ
русского правительства очень не понравился Траппе, и в его запоздалом
ответном письме (из Невшателя от 4 октября 1792 г.) звучит
очень заметная нота раздражения.
«Тотчас же, – писал Траппе вице-канцлеру, – по получении вашего
милостиваго письма от 13 февраля текущаго года я не преминул,
во всеподданнейшее исполнение сообщенной мне высочайшей
императорской воли и приказания, отказать рабочим, фабрикантам
и поселянам, которые заявили мне своем желании поселиться
в Крыму и в Новой Сербии, и предложения которых я должен был
принять к сведению в силу именной инструкции покойнаго князя
Потемкина, причем я присоединил (к отказу – авт.) объяснение на
английском, голландском, немецком и французском языке, как вы
изволите выражаться, что „ея императорское величество не видит
в этом в данную минуту никакой необходимости“. Такое объяснение
произвело естественно удручающее впечатление на многих
порядочных людей, особенно же на добрых французов, которые,
195
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
196
теснимые страшной нуждой в их отечестве и господствующей в нем
невероятной безработицей, 57 настоятельнейшим образом просили
меня перенести их промышленность и их умение в Крым, как я об
этом откровенно и обстоятельно докладывал его превосходительству
тайному советнику Симолину, бывшему послу в Париже.
Я никогда не безпокоил бы ея императорскаго величества ни своим
рапортом, ни своими предложениями, если бы ваше сиятельство
не писали мне в письме от 8 августа 1788 г., чтобы я воздержался от
дальнейшей вербовки колонистов, а также от исполнения других
мною предложенных проектов до возстановления мира. Я поэтому
и ждал до заключения мира».
Упомянув далее о своей решимости не обращаться более к русскому
правительству с новыми предложениями и выразив уверенность,
что императрица «zur Aufrechthaltung der öffentlichen Treue und des
guten Glaubens» желает исполнения контрактов, заключенных покойным
князем Потемкиным, и не требует того, чтобы он (Траппе),
в качестве директора и куратора колоний, служил без жалования,
Траппе просил выдать ему: а) заслуженное и не полученное жалование,
б) 1 980 рублей денег, затраченных им на отправку колонистов
и в) 2 076 любекских марок, составляющих около 270 голландских
дукатов, 58 которые удержаны консулом Сапожниковым вопреки контракту,
заключенному им, Траппе, с князем Потемкиным. «Если такой
контракт в России недействителен (nicht gelten sollte), – заключает
Траппе, – то я, по истине, должен пожалеть каждаго честнаго человека,
который захотел бы иметь дела с высокой короной».
Данное письмо Траппе граф Остерман представил императрице,
которая повелела удовлетворить требования «сего вызывателя»,
если они окажутся справедливыми, решение же вопроса о том, насколько
они справедливы, предоставить генерал-майору Василию
Степановичу Попову, как человеку близкому к Потемкину и посвященному
во все его дела и планы. Во исполнение этого повеления
вице-канцлер при своем письме от 2 ноября 1792 г. препроводил
57
Это было время революции во Франции.
58
«Dukaten die ich ihm baar anvertrauet, um solche nach Riga zur Bestreitung
der Transport-Kosten einer kleinen holländischen Colonie zu übermachen, die ich
nebst einem Prediger aus Edam auf ausdrücklichen schriftlichen Befehl des sel.
Fürsten nach Riga habe senden müssen und die, falls ich recht berichtet bin, von
ihm von Dubrovna aus nach Arabat in der Krim gesandt worden».

к Попову как последнее письмо Траппе от 4 октября 1792 г., так и
все другие документы, могущие пролить свет на предстоящий его
решению вопрос. К какому заключению пришел генерал Попов по
рассмотрению всех этих данных, из архивных документов не видно.
Но от самого «вызывателя» обратимся теперь к набранным им и покинутым
в 1788 г. в Данциге меннонитам. 59
3.
Депешей от 30 марта 1788 г. граф Остерман предписал Соколовскому
взять на себя отправление в Россию набранных Георгом
Траппе меннонитов. В ответ на это предписание, в донесении от
19(30) апреля того же года, упомянув о своей готовности приложить
«крайнее рачение» к отправлению в Ригу «сготовившихся туда ехать
колонистами гданских меннонистов», Соколовский выражал опасение
насчет благополучного исхода порученного ему дела. «Но не
без опасности предвижу я, – писал он вице-канцлеру, – великое в
том затруднение и почти самую невозможность по той причине,
что мне такого отправления морем скрытно предпринять в разсуждении
прусскаго Фарвассера никак не можно, а публично и сам
магистрат дозволения дать не смеет, дабы чрез то не подать неприятелям
его причины к приписанию ему того в непростительное
преступление. Я хотя еще и никому не объявлял содержания выше
помянутой вашего сиятельства депеши, однако уже меня здесь
подозревать начинают, и для того теперь слышу я, что правление
отказывается давать от себя пашпорты едущим гданским людям в
Россию. Со всем тем, презирая все трудности и заботы, намерен я
неустрашимо, но осторожно, дабы не зависить от прусскаго здесь
резидента, отважиться послать, если счастье мне послужит, некоторое
число колонистов сухим путем; и для того писал я в Ригу и
Митаву, дабы сюда прислано было несколько русских с подводою
извозчиков: ибо как гданским и прусским здесь фурманам, так и
шкиперам запрещено под великим штрафом каждому от своих начальников
наниматься везти в Россию отсюда каких бы то ни было
колонистов Прусский здесь обретающийся резидент, имея
главную команду над Фарвассером, изъясняется уже нарочно, что
и он с своей стороны никого из гданских жителей из оной гавани
197
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
59
МГА МИД. «Дела колонистов. 1786–1792».

Писаревский Григорий Григорьевич
198
велеть пропустить не может без гданского пашпорта. Для того я
принужден был отказать одному дацкому шкиперу, приехавшему
было из Дании сюда нарочно со мною подрядиться для колонистскаго
такого же транспорта, какой он уже и прежде здесь имел от
г. Траппе». 60
Само данцигское правительство не удержалось от протеста
против деятельности Соколовского по переселению меннонитов
в Россию; правда, письмо, заключавшее протест, носило полуофициальный
характер, как «писанное под видом одного сенатора», но
в действительности оно выражало мнение всего магистрата и при
том с большей свободой, чем это допускалось в строго официальных
актах. В письме указывалось на неискренность поведения России,
которая вместо того, чтобы оказывать городу свое покровительство,
стремится обезлюдить и привести его в упадок, заботясь только о
своей выгоде; что прусские эмиссары, очень чуткие ко всему, что
может служить их интересам, пользуются этим для возбуждения данцигской
буржуазии против России и «стараются под рукою сеять
величайшее недоверие к русскому Двору». 61
Однако последний, несмотря на этот протест магистрата и неблагоприятные
политические обстоятельства того времени, не мог отказаться
от переселения меннонитов и прочих колонистов, принятых
Траппе, так как они уже ликвидировали на родине свои имущественные
отношения: запрещение переселиться в Россию разорило бы
их и уронило бы престиж русского правительства за границей. Вот
почему данное Соколовскому предписание не могло быть отменено.
60
МГА МИД. Дело «Сношения России и императорскими городами. III. Danzig».
61
«If faut Vous faire Monsieur, – говорилось в адресованном Соколовскому
письме, – encore une remarque, c’est que le troisième ordre a fait au Magistrat
dernièrement que plusieurs mennonites du territoire Dantzigois quittent la ville,
pour s’embarquer à Riga, au-delà de 200 familles; que Vous leur donniez des passeports,
que pareille chose se faisoit pour des fils de paysans jeunes et de grande
taille, lesquels s’embarqueront pour la Russie afin de devenir soldats et caet., que
le dit ordre prend tout cela pour une marque trop évidente, que la Russie, au lieu
de protéger la ville, ne tendoit qu’à dépeupler et détruire la ville, et profiter de
ses dépouilles. Les émissaires prussiens, trop vigilants en tout ce qui peut servir
leurs intêrêts, insinuent aux bourgeois de pareilles propos contre la Russie, et
s’empressent sous main de semer la plus grande méfiance contre Vorte Cour». См.:
МГА МИД. Дело «Сношения России и императорскими городами. III. Данциг».
Приложение к письму Соколовского от 18 (29) апреля 1788 г.

Магистрат должен был считать себя удовлетворенным уже и тем, что
специальный агент для набора колонистов, производящий вербовку
их явно и с шумом, был удален из Данцига.
Впрочем, сам Соколовский понял, по-видимому, шире возложенную
на него «весьма для государства нашего полезную комиссию»
и не ограничился отправлением в Россию только навербованных
Траппе колонистов, но принимал в число эмигрантов и новых лиц;
тем не менее, его деятельность не сопровождалась вызывающим
и раздражающим шумом, происходила как бы втихомолку. 62
С марта по ноябрь 1788 г. Соколовский отправил в Ригу 1 333 душ
обоего пола меннонитов и лютеран, причем те, которым удавалось
получить надлежащий «вольный» паспорт от прусского резидента,
отправились туда морем, а остальные сухим путем. По прибытии в
Ригу эмигранты поступали в ведение тамошней конторы английских
купцов – Торлея, Морисона, Угтерлони и Кº, которая выдавала им
кормовые деньги до тех пор, пока правительство не отправляло
их в город Дубровну. В Дубровне же ближайшее попечение о колонистах
было возложено на управляющего Дубровинским графством
обер-квартирмейстера барона Карла Маркловского, который
с наступлением весеннего времени должен был озаботиться
отправлением их водой в Екатеринославское наместничество для
водворения.
Так как подрядчики, явившиеся по публикации могилевского наместнического
правления, требовали слишком высокой платы за
перевозку туда колонистов и их имущества, а именно – по 50 рублей
с души и по 40 копеек с пуда клади, то Маркловский, «единственно
предохраняя казну от излишних издержек», согласился взять подряд
на себя, полагая за перевозку до Кременчуга по 15 рублей с человека
и по 25 копеек с пуда клади; за перевозку же от Кременчуга далее до
Екатеринослава он потребовал дополнительной платы по 7 рублей
с души и по 10 копеек с пуда клади «в разсуждении дороговизны
в тамошних местах в найме рабочих людей». На приготовленных
199
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
62
В письме от 19 (30) апреля Соколовский между прочим писал вице-канцлеру:
«После отъезда отсюда г. надворного советника Траппе, отправил я уже благополучно
в Ригу сухим путем без малейшего шума и примечания 99 душ мужска
и женска пола как меннонитскаго, так и лютеранскаго исповедания колонистов,
на русских тогда нечаянно здесь случившихся подводах ». См.:
МГА МИД. Дело «Сношения России и императорскими городами. III. Danzig».

Писаревский Григорий Григорьевич
200
Маркловским барках и совершилась перевозка колонистов в Новороссийский
край весной 1789 года. 63
Неизвестно по каким соображениям правительство отказалось
от водворения меннонитов на выговоренных ими местах у Конских
Вод, а отвело им для поселения лежащее по правому берегу Днепра
урочище Хортицы с островом того же имени.
Здесь меннониты основали 8 колоний: Хортиц, Розенталь, остров
Хортиц, Эйнлаге, Кронсвейде, Нейенбург, Нейендорф и Шенгорст;
прибывшие же одновременно с ними из Данцига колонисты лютеранского
вероисповедания были водворены в количестве 90 семей
особой колонией в Новомосковском уезде Екатеринославской губернии,
где им отведено было 3 970 десятин 1 558 сажен удобной
земли. От имени своей колонии Иозефсталь они получили название
иозефстальских; среди них были не только земледельцы, но и
ремесленники. 64
Поселение в Новороссии упомянутых выше меннонитов, которых
называют меннонитами первого водворения, предпринято было не в
добрый час. Главный организатор в деле заселения Новороссийского
края и покровитель иностранных колонистов Потемкин был занят
в это время военными действиями против турок, а потом в 1791 году
скончался. К тому же война истощала средства казны, и последняя,
нуждаясь в деньгах, не могла своевременно выполнить своих обязательств
перед меннонитами по выдаче им выгодных пособий в
размере 500 рублей на каждое семейство. Деньги выдавались меннонитам
по частям и тратились ими на текущие расходы по содержанию
семьи и необходимое обзаведение домашней утварью; на то же
пошел и выбранный им в количестве 120 бревен на семейство лес,
который они продавали для той же цели. Дело в том, что собственных
средств у меннонитов не было никаких, и даже привезенные ими
с родины домашние вещи перепортились совершенно или отчасти
во время пути; в мало же культурном и слабо заселенном Новороссийском
крае приобретение необходимых в хозяйстве предметов
требовало больших расходов. Немудрено поэтому, что положение
меннонитов в первые четыре года по водворении было далеко не
завидным, о чем свидетельствует и письмо Траппе к вице-канцлеру
63
Государственный архив.
64
Историческое обозрение водворения иностранных поселенцев в России //
ЖМГИ. 1854, авг. С. 65.

графу Остерману от 4 октября 1792 г. В этом письме Траппе между
прочим писал: «Голландские меннониты, в особенности некоторые
очень богатые из северной Голландии, решили, по моему совету,
употребив на то значительныя денежныя средства, устроить большое
поселение в Херсоне, или в Очакове, или в Крыму, и послали с
этою целью человека, на котораго можно положиться, в эти отдаленные
края, чтобы исследовать все нужное на месте. Этот человек теперь
вернулся, но в виду положения, в котором он нашел данцигских
меннонитов, несмотря на обещания, сделанные покойным князем
(Потемкиным – авт.) и утвержденныя самой императрицей, он представил
такой плачевный доклад, что я его не мог читать без слез. Из
этого доклада видно, что он нашел большинство этих несчастных
людей живущими еще в землянках, и по прошествии четырех лет у
них все еще нет строительного материала и денег, так что многие
от отчаяния, вызваннаго обращением губернатора Синельникова,
умерли, а другие отказались от всякой надежды избавиться от голода,
страшной нужды и прочих ужасных вещей». 65
Несмотря однако на тяжелые испытания, которым подверглись меннониты
в России на первых порах, переселение в нее их единоверцев
из Данцига не прекращалось. С 1793 по 1796 год прибыло в Россию
еще 118 семейств, составивших второе водворение меннонитов.
Так как на острове Хортице и лежащих на правом берегу Днепра
дачах имелось всего лишь 20 000 десятин земли и, следовательно, для
поселения здесь всех меннонитов, если считать по 65 десятин на каждое
семейство, ее не хватало, то депутат Геппнер просил правительство
об отправлении части меннонитов «на избранное ими прежде
против Бериславля место». Но еще более желательным выходом из
этого затруднения Геппнеру и его доверителям представлялось переселение
русских крестьян из деревни Хортицкой на другое место: вопервых,
тогда все меннониты могли бы поселиться в дачах Хортицы, а,
во-вторых, в оставленных крестьянами домах они на первый случай
могли бы «иметь пристанище» вместо неудобных землянок. 66
Правительство, однако, несмотря на все свое расположение к
меннонитам, не сочло возможным согласиться ни на ту, ни на другую
меру. Из 118 семейств второго водворения 86 семейств было поселено
на Хортице, а остальные 32 семейства в 1797 году составили
201
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.
65
МГА МИД. «Дела колонистов. 1786–1792».
66
Государственный архив. Изложение прошения Геппнера (на рус. яз.).

Писаревский Григорий Григорьевич
202
две отдельные колонии: Шенвизе (17 семейств) в Александровском
уезде и Кронсгартен (15 семейств) в Новомосковском уезде.
Меннониты второго водворения прибыли в Россию со значительными
денежными средствами и привели с собой более 400 голов
лошадей и некоторое количество рогатого скота хороших иностранных
пород; сверх этого они своевременно получили и обещанную
правительством ссуду. Поэтому прибытие их сильно ободрило
упавших было духом их единоверцев первого водворения, которые
теперь же, одновременно с меннонитами второго водворения, получили
всю недоданную им раньше долю ссудных денег. Мало-помалу
меннониты обзавелись домами и необходимым хозяйственным инвентарем,
усердно занялись хлебопашеством и получили возможность
обходиться собственным, не покупным хлебом.
Так посеяны были нашим правительством первые семена немецкой,
в частности меннонитской, колонизации на юге России, давшие
впоследствии обильные всходы.
Примечания
с. 155. Меннон Симонис (Менно Симонс, Сименс, Menno Simons) – основатель
протестантской секты меннонитов. В качестве странствующего проповедника
организовал общины в Нидерландах, Германии, Прибалтике.
с. 156. Фома Мюнцер – Томас Мюнцер, один из лидеров Реформации и
вождь в Крестьянской войне в Германии в 1524–1526 гг.
с. 157. Тауфгезинты (от нем. Taufgesinnte) – сторонники крещения, либеральные
меннониты. Название «меннониты» осталось за радикальными
сторонниками Менно Симонса.
с. 157. Мариенбург – современный польский город Мальборк, расположенный
в дельте Вислы.
с. 162. Конские Воды – современная река Конка в Запорожской области.
с. 163. «…императрицы, совершавшей свое знаменитое путешествие
в Новороссию и Крым» – речь идет о поездке Екатерины II в 1787 г., организованной
Г.А. Потемкиным. Путешествие началось весной и длилось
полгода. Императрицу сопровождали польский король Станислав-Август,
европейские послы. В Херсоне к ним присоединился австрийский император
Иосиф II.

с. 176. «Diese Unglückseligen waren geborene Teutsche, die sich die Hofnung
eines bessern Glückstandes nach Russland zu gehen hatten bereden lassen,
welches Auswanderungen begünstiget, aber die Auswanderer teuscht und sie
bedauern bald ihre alte Wonnungen verlassen zu haben» (нем.) – «Эти несчастные
были прирожденные немцы, которые в надежде на лучшее будущее
поддались на уговоры поехать в Россию, которая покровительствовала
переселению, но переселенцы были обмануты и вскоре стали сожалеть
о покинутом отчем доме».
с. 177. Каффа – совр. г. Феодосия.
с. 178. «Под управлением умершего тайного советника фон Бренкенгофа
в королевско-прусских землях с большою заботливостью устроено много
колоний» – Речь идет о деятельности Франца Балтазара Шенберга фон
Бренкенгофа (Franz Balthasar Schönberg Brenkenhof, 1723–1780), прусского
чиновника и государственного деятеля, специалиста в области финансов,
военного дела и колонизации. Вел успешно дела в Померании:
основывал новые поселения, осушал болота, построил Бромбергский
канал, соединяющий Одер с Вислой.
с. 185. «Отводил franco на корабль» – речь идет об условиях доставки
колонистов, согласно которым вербовщик обязан был за свой счет и
риск доставить людей на корабль, в обусловленное договором место,
обозначенное за словом «франко» (свободно).
с. 186. Альбертовский таллер – серебряная монета, чеканившаяся в
Нидерландах, Германии, Курляндии и Лифляндии.
с. 187. «Verzeichnis von Personen, die auf Anordnung des Herrn Director Trappe
zum besten derer Mennonisten-Colonien in Taurien und theils für die Russisch-
Kayserlische Flotte auf dem Schwarzen Meer allhier engagiert worden und mit
denen nachher zugleich bemerkten Schiffern abgeseegelt sind» (нем.) – «Список
лиц, каковые по распоряжению господина директора Траппе были
приглашены в лучшие из меннонитских колоний в Таврии и отчасти
были приняты здесь на Черноморский флот и ушли затем в море с означенными
шкиперами».
с. 190. «Itzt noch ist der Zeitpunkt, dass Russland von denen hier immer noch herrschenden
Unruhen Nutzen ziehen kann, vornehmlich in Ansehung derer Mennonisten,
die bis diese Bunde erzpatriotisch gesinnt sind Ew. Excellence beliben
ja nicht zu glauben, als wenn hier die Gährung und Erbitterung der Gemüther schon
aufgehört hätte. Keineswegs! Ich habe hier von etwa 9 Tagen von dem angeblich
prinzlich-gesinnten Pöbel Excesse begeben sehen, deren sich vielleicht die guten Tataren
in der Krim geschämt haben würden» (нем.) – «Сейчас еще то время, когда
Россия может извлечь для себя выгоду из все еще царящего здесь хаоса,
203
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
204
прежде всего стоит иметь в виду меннонитов, каковые по сию пору преисполнены
чувства патриотизма. Ваше сиятельство не должно полагать,
что брожение и нестроение умов полностью прекратилось. Никак нет! В
течение девяти дней я видел как верная, на первый взгляд, короне чернь
учиняла безобразия, которых бы, вероятно, устыдились добрые крымские
татары».
с. 190. «Ich bin seitdem die vereinigten Provinzen mit grossem Success durchgereist,
und habe zu meiner höchsten Verwunderung eine unglaubliche Gährung in
denen Gemüthern angetroffen, wovon Russland fürs Commerce, Manufacturen,
für die Landes-Cultur und für den Schiff-Bau und Schiff-Fahrt einen alle Erwartung
übertreffenden soliden Nutzen ziehen kann. Denn die prinzlich-gesinnten
Parthey übertreibt es und bringt die Patrioten, deren es in manchen Provinzen,
als in Friesland, Gröningen und Nord-Holland ganz ausserordentlich viele gibt,
zur Verzweifelung, so dass brave wohlhabende Leute noch täglich emigrieren,
wovon ich als Augenzeuge sprechen kann» (нем.) – «С той поры я исколесил
объединенные провинции с большим успехом, встретившись к своему
величайшему удивлению с невероятным брожением умов, из чего Россия
сможет извлечь значительно превосходящую всяческие ожидания
выгоду для коммерции, мануфактур, для земледелия, корабельного
дела и судоходства. Ибо защищающая интересы короны партия ведет
дела слишком круто, приводя в отчаяние патриотов, число которых в
некоторых провинциях, таких как Фрисландия, Гронинген и северная
Голландия, чрезвычайно высоко, так что работящие зажиточные люди
ежедневно покидают родные места, чему я лично был свидетелем».
с. 192. «Selon la première, qui est datée de Londres du 5 Août il paroit, que ce
dernier (Trappe – авт.) continue de poursuivre son voyage et les recherches y
relatives, quoique par une contradiction très évidente il y fasse mention en même
temps d’un ordre exprès, par lequel Monseignenr le Maréchal Prince de Potemkin,
sur les instructions duquel il s’est reporté toujours depuis, lui doit avoir enjoint
en date du 10 juin de cette année, de surseoir jusqu’à une paix prochaine toute
démarche ultérieure touchant sa sommission» (фран.) – «Из первого письма,
отправленного из Лондона 5 августа, следует, что последний (Трапп –
авт.) продолжает свое путешествие и связанные с этим занятия. Однако,
при этом в письме имеется очевидное противоречие, а именно упоминание
о специальном предписании его сиятельства князя Потемкина,
чьим указаниям он всегда следовал, согласно которому 10 июня сего
года ему был отдан приказ прекратить всякие действия, связанные с его
поручением до заключения мирного договора ».
с. 196. «Dukaten die ich ihm baar anvertrauet, um solche nach Riga
zur Bestreitung der Transport-Kosten einer kleinen holländischen Colonie zu

übermachen, die ich nebst einem Prediger aus Edam auf ausdrücklichen schriftlichen
Befehl des sel. Fürsten nach Riga habe senden müssen und die, falls ich
recht berichtet bin, von ihm von Dubrovna aus nach Arabat in der Krim gesandt
worden». (нем.) – Дукаты же, каковые я ему передал наличными, дабы доставить
их в Ригу для покрытия транспортных издержек небольшой голландской
колонии, каковые я наряду с проповедником из Эдама должен
был послать в Ригу по прямому письменному приказу покойного князя
и каковые, насколько я осведомлен, были им отосланы из Дубровны в
Арабат в Крыму.
с. 196. «zur Aufrechthaltung der öffentlichen Treue und des guten Glaubens»
(нем.) – «для поддержания верноподданнических чувств и пламенной
веры».
с. 196. Попов Василий Степанович (1745–1822), государственный деятель,
происходил из духовного звания, обучался в Казанской гимназии.
Вступив в военную службу, искусным изложением канцелярских бумаг
обратил на себя внимание князя Долгорукого-Крымского, назначившего
его правителем своей канцелярии. В 1783 г. Попов перешел к князю Потемкину
чиновником особых поручений и сделался его самым приближенным
и доверенным лицом. С 1787 г. состоял секретарем Екатерины II
для принятия прошений, заведывал Колыванским и Нерчинским заводами
и горным корпусом, принимал участие в управлении Новороссийским
краем. Павел I в 1797 г. назначил его президентом камер-коллегии
и сенатором, но вскоре, по доносу, передал его суду. При Александре I
Попов был председателем департамента гражданских и духовных дел
государственного совета.
с. 197. Митава, г. – совр. г. Елгава (Латвия).
с. 197. Фурман – извозчик.
с. 198. «If faut Vous faire Monsieur encore une remarque, c’est que le troisième ordre
a fait au Magistrat dernièrement que plusieurs mennonites du territoire Dantzigois
quittent la ville, pour s’embarquer à Riga, au-delà de 200 familles; que Vous leur
donniez des passeports, que pareille chose se faisoit pour des fils de paysans jeunes
et de grande taille, lesquels s’embarqueront pour la Russie afin de devenir soldats
et caet., que le dit ordre prend tout cela pour une marque trop évidente, que la
Russie, au lieu de protéger la ville, ne tendoit qu’à dépeupler et détruire la ville, et
profiter de ses dépouilles. Les émissaires prussiens, trop vigilants en tout ce qui peut
servir leurs intêrêts, insinuent aux bourgeois de pareilles propos contre la Russie,
et s’empressent sous main de semer la plus grande méfiance contre Vorte Cour»
(фран.) – «Следует еще обратить Ваше внимание, Ваше Сиятельство, на
то, что в соответствии с третьим приказом за последнее время несколько
205
Очерки по истории иностранной колонизации в России в XVIII в.

Писаревский Григорий Григорьевич
206
меннонитов с территории Данцига покинули город, отправились в Ригу,
всего более 200 семей; Вы им выдадите паспорта, то же самое Вы сделаете
для молодых и статных крестьянских сыновей, которые отправляются в
Россию, чтобы стать солдатами и т.д.; этот же приказ явно подчеркивает,
что Россия вместо того, чтобы охранять город, позволяет его опустошить
и разрушить и выиграть от этого. Прусские эмиссары, особо бдительные,
когда дело касается их интересов, внушают горожанам подобные мысли
против России и усердствуют в том, чтобы вызвать недоверие к Вашему
двору».
с. 199. Дубровна – совр. г. Дубровно (белор. Дуброўна), районный центр
Дубровенского района в Витебской области Беларуси, расположенный
по обе стороны Днепра у впадения в него рек Задубровенка и Свинка.
с. 200. «… Потемкин был занят в это время военными действиями против
турок» – речь идет о русско-турецкой войне 1787–1792 гг. 9 января
1792 г. Османская империя подписала Ясский мирный договор, закрепляющий
Крым и Очаков за Россией, а также отодвигавший границу
между двумя империями до Днестра.
с. 201. Губернатор Синельников – Синельников Иван Максимович
(1741–28 июля 1788), екатеринославский наместник (с 1785), генералмайор.
Был воеводой в Полтаве, помогал А.В. Суворову в переселении
христиан из Крыма на северное побережье Азовского моря. С 1778 г.
заведовал комиссией по обеспечению продовольствием переселенцев
отошедших к России провинций. Г.А. Потемкин поручил Синельникову
подготовить край к поездке Екатерины II по Новороссии, путешествие
ее проходило в 1787 г. по выработанному Синельниковым маршруту.
Исполнял поручения Потемкина по устройству Черноморского флота и
снабжению продовольствием армии. Умер от ранения во время осады
Очакова.

Ê ÈÑÒÎÐÈÈ ÈÅÇÓÈÒÎÂ
 ÐÎÑÑÈÈ

К ИСТОРИИ ИЕЗУИТОВ В РОССИИ
(вероисповедный вопрос в немецких колониях
Поволжья сто лет тому назад 1 )
Писаревский Григорий Григорьевич
208
Императрица Екатерина II, увлекаясь господствовавшими в ее
время теориями народонаселения и ожидая от иностранной колонизации
всевозможных благ для своей империи, в первые же
десять лет своего царствования основала в Поволжье, в пределах
нынешних Саратовской и Самарской губерний, более сотни иностранных
колоний. В них поселились выходцы почти со всей Европы:
тут были французы, шведы, голландцы, швейцарцы, но главную массу
составили немцы, которые уже по водворении в России германизировали
и претворили в своей среде выходцев других национальностей.
По религии колонисты делились на лютеран, реформатов
и католиков. 2 (Особняком стояла колония Сарепта, населенная
гернгутерами).
Последователи этих трех вероисповеданий мирно уживались
между собою, пользуясь в равной мере представленной им законом
религиозной свободой. Так продолжалось до начала XIX века, когда
незадолго пред тем водворившиеся в колониях в качестве патеров
и учителей иезуиты нарушили этот религиозный мир.
Обратив, по своему обыкновению, внимание на женщин и детей,
они старались подчинить их своему безусловному влиянию: первых
пугали муками ада, вторых привлекали ласками и подарками. Особенно
усердно они разжигали религиозный фанатизм у женщин
католичек, состоявших в браке с протестантами, учением о «единоспасающей
католической церкви». В смешанных раках чадолюбивые
матери, желая избавить свое потомство от вечных мук, на
которые отцы иезуиты обрекали всех некатоликов, старались, если
не явно, то тайно от мужей, обратить в католицизм своих детей,
уже крещенных по протестантскому обряду. Это обстоятельство
1
Архив Главного Управления Землеустройства и Земледелия, № 3068: «Дело по
представлению главного судьи Саратовской опекунской конторы Рогенбука
с приложением жалобы пастора Буке на патеров иезуитского ордена Екатеринштадского
прихода и о смешанных браках» 1811 г.
2
См.: Григорий Писаревский «Из истории иностранной колонизации в России
в XVIII в.» Москва, 1909.

вызвало религиозные волнения и распри в одной из главнейших
колоний Поволжья – Екатеринштадте или Баронске, обратило на
себя внимание русского правительства и поставило на очередь
общий вопрос о вероисповедании детей в смешанных браках инославных
христиан.
Ближайшим поводом к возбуждению в колониях Поволжья вероисповедного
вопроса был следующий случай, имевший место
в упомянутом Екатеринштадте. Местный колонист Яков Дирингер
(Dueringer), лютеранин, вступил в брак с католичкою Христиною
Бауэр из колонии Люцерна. При обручении их, происходившем в
доме матери жениха в Екатеринштадте, кто-то из присутствовавших
на этом семейном торжестве спросил Дирингера, в какой вере будут
воспитаны дети, имеющие родителей от брака с Христиною Бауэр?
Дирингер отвечал, что «сыновья будут по отцу лютеране, а дочери
– по матери католички».
Невеста на это промолчала, «сомневаясь, чтоб родители ее условием
таким довольны были». На другой день жених отправился к
невесте в колонию Люцерн, и здесь, от избытка счастья и выпитого
вина сделавшись очень мягким и уступчивым, выразил своей теще
согласие на воспитание всех имеющихся у него родиться детей в
католической вере. Теща постаралась закрепить вырванное у будущего
зятя согласие следующей собственноручной его подпиской, не
совсем грамотно редактированной: «Я нижеподписавшийся свидетельствую
сим, что я обещал теще своей, когда мы приживем детей,
чтоб всех их присоединить в католической церкви, вчем я своеручно
подписуюсь». 3
Свадьба совершилась, и Дирингер совершенно позабыл о данной
им в пьяном виде подписке; родившихся у него детей он крестил
согласно своему заявлению перед свадьбой: мальчиков – в лютеранской,
а девочек – в католической церкви. Жена против этого не
возражала, пока совместная ее жизнь с мужем шла хорошо. Но шли
годы и отношения между супругами стали изменяться к худшему:
муж охладел к жене, «изъявлял мало любви к ней, предавался пьянству
и обнаруживал мало набожности».
209
К истории иезуитов в России
3
«Можно подумать, – заметил относительно этой подписки реформатский
пастор Губер, – будто детей, прижитых с тещею, хотели присоединить к католической
церкви».

Писаревский Григорий Григорьевич
210
Жена искала утешение в религии и у своего духовника патера
иезуитского ордена Гвилемана (Guillemaint), часто водила к нему
и своих старших сыновей – Иоганна-Эрнста десяти лет и Иоганна-
Петра по восьмому году.
Под влиянием патера она постоянно, по признанию мальчиков,
«налегала» на них, чтоб они приняли католическую веру, обещая
им за это синие кафтаны и новые шляпы. Со своей стороны и патер
Гвилеман дарил им картины и голубей и склонял принять католицизм.
Когда же дома заходила речь о религии, отец убеждал сыновей
держаться лютеранства, но, как показывали они потом на следствии,
никаких им подарков за это не обещал.
Получив согласие сыновей на присоединение их к католичеству,
Христина Дирингер в четверг на страстной неделе 1811 года,
тайно от мужа, отвела их к патеру Гвилеману, который исповедал
их и причастил Св. Таин в католической церкви в присутствии
колониста Иоганна Петра Шмита и саратовского купца итальянца
Комоди, «а больше», по словам мальчиков, «никого в церкви не
было».
Отец мальчиков оставался в неведении о происшедшем до понедельника
Фоминой недели. В этот день, по окончании пасхальных
вакаций, он велел сыновьям идти в лютеранскую школу; услышав
распоряжение мужа, жена заявила ему, что дети в лютеранскую
школу не пойдут, так как они уже присоединились к католической
церкви. Дирингер сейчас же отправился за разъяснениями к патеру,
который подтвердил факт присоединения детей к католичеству;
свой поступок патер оправдывал тем, что Дирингер пред браком с
Христиною дал письменное обещание крестить детей в католическую
веру.
Дирингер со своей стороны заявил патеру, что «он о таковом
письменном обязательстве не ведает, а если оное существует, то
верно дал, не быв трезвым».
По возвращении домой Дирингер стал бранить жену, упрекая ее,
между прочим, в неверности; жена отвечала ему ругательствами,
обзывая еретиком; постепенно брань перешла в драку: муж и жена
взаимно наградили себя пощечинами, пошли в ход коромысло и
безмен, наконец, муж выгнал жену из дома из дома и возбудил дело
о разводе с нею, а сыновей отправил в лютеранскую школу. На следующий
день жена взяла старшего сына из лютеранской школы и
отвела его в католическую; Дирингер пошел вслед за нею и хотел

взять оттуда сына, но жена, вместе с женою шульмейстера, спрятав
мальчика за угол, заслонили его собой и не допускали к нему отца;
в этом им помогал упомянутый выше итальянец Комоди и сам шульмейстер.
Тогда Дирингер, выйдя из школьного дома, сел против него
на улице и заплакал; вид плачущего отца привлек к зданию школы
множество народа – и католиков, и протестантов.
На месте происшествия появился, в конце концов, форштегер
(староста) Екатеринштадта и, спросив Дирингера о причине плача,
взял его сына из католической школы и передал отцу, а потом разослал
собравшийся народ по домам.
Обращение в католичество детей Дирингера взволновало как
мужское, так и в особенности женское население Екатеринштадта,
пошли толки и пересуды, возбудившие взаимную вражду между протестантами
и католиками.
Лютеране произносили проклятия в адрес иезуитов и католиков
и главной виновницей обращения в католицизм как детей Дирингера,
так и детей оставшихся по смерти колониста Греера, рожденных
равным образом в смешанном браке, считали Марию Гертлинг. Она
была ревностной последовательницей отцов иезуитов и, ходя по
домама колонистов, проповедовала о том, что «без католической
веры нельзя быть угодным Богу, весть житие христианское и умереть
блаженным», но, прибавляла она, «ежели кто при последнем
издыхании только пожелает сделаться католиком, то может быть
помилован»; девиц католичек она уговаривала не выходить замуж
за протестантов: «Не выходи замуж за лютеранина, – говорила она
служанке колониста Асмуса, – ибо ты и без того уже не была пять
лет у причастия, а тогда и подавно не пойдешь». Эта пропагандистка
католицизма была, как нарочно, должна сто рублей лютеранину
Никельману.
Ее проповедь о невозможно спасения вне католицизма и припысываемое
ей молвой обращение в этот последний малолетних детей
двух колонистов возбудил против нее упомянутого Никельмана, и он
потребовал с нее возвращение долга. Гертлинг просила потерпеть,
пока ее сын продаст табак, – тогда она уплатит часть долга; но Никельман
настаивал на немедленной уплате, говоря, что у самого его
есть долги и ему нужно рассчитываться с кредиторами; впрочем, он
сейчас же дал понять своей должнице, где зарыта собака, присовокупив,
«к тому же говорила она, что он (Никельман), будучи лютеранином,
не может наследовать царства небесного, почему он и
211
К истории иезуитов в России

Писаревский Григорий Григорьевич
212
желает с нею рассчитаться, а ежели у нее денег нет, то пусть идет к
своим единоверцам или к католическому патеру, которые помогут
ей в нужде, а к лютеранам, которых она почитает пропадшими, чтоб
впредь не ходила».
Свои объяснения Никельман закончил руганью по адресу католиков
и католичества: «Проклятый католический народ! Чему вы
молитесь в вашей церкви? Вашим проклятым образам! На мне
на них!»
О ругательствах Никельмана Гертлинг рассказала подобной ей
«католической святоше», некоей Бенкграф, страдавшей припадками
религиозного умопомешательства. Бенкграф, придя к колонистке
Марии Еве Шиллер, застала ее в споре с лютеранкой Шульц по поводу
дела Дирингера. Услышав, что Шульц называет Дирингерову
жену негодяйкой, Бенкграф сказала: «Ежели Дирингерова жена негодяйка,
то и муж ее негодяй … ежели колонист Никельман может
клясть их (католиков) веру и духовников, то и она может проклинать
его и лютеранского пастора Буке», и затем прибавила: «Я осуждаю
всех лютеран в преисподнюю ада и также пастора вашего Буке,
который при живом теле уже горит в нем». Слова «католической
святоши», сказанные при нескольких свидетельницах, сделались известными
лютеранскому пастору, и он подал в сельский суд жалобу
на Бенкграф.
Суд в составе форштегера Цицера и двух бейзицеров – Давида
Бинемана и Филиппа Асмуса привлек к ответственности не только
Бенкграф, но и двух друг лиц, «обвиняемых в хулении веры», а именно
Марию Гертлинг и Якова Никельмана.
К участию в допросе и суждении об их поступках суд пригласил
почетнейших жителей Екатеринштадта всех трех вероисповеданий
(католиков, лютеран и реформатов). Рассмотрев дело, суд «обще с
приглашенными людьми» постановил: Иоганну-Катерину Бенкграф
за то, что она публично на улице осуждала всех лютеран вместе с
пастором в преисподнюю ада, «по троекратному зову не прежде в
суд явилась, как уже по посылке за нею бейзитцеров и вообще
оказывала в суде упорство и вела себя непристойно», подвергнуть
наказанию палками в размере пятнадцати ударов и взять с нее в
пользу рассыльного 25 копеек; колонистку Марию Гертлинг и колониста
Никельмана наказать денежною пенею в размере полутора
рублей с каждого в пользу находящихся в Екатеринштадте трех церквей
(1-ой католической и 2-х протестантских) и взять еще сверх того

по 25 копеек в пользу рассыльного. Первая подвергалась наказанию
«за то, что она у себя дома затеяла с колонистом Никельманом спор о
вере и даже в суде, в присутствии сторонних людей, не переставала
спорить и, между прочим, сказала, что без веры католической никто
не наследует царствия небесного, а второй за то, что он вступил
с нею в спор такого рода и чрез то был причиною происшедших
неудовольствий».
Предпринять эти решительные меры по отношению к упомянутым
подсудимым сельский суд находил необходимым главным образом
с тою целью, «чтоб дать пример другим и тем истребить для
будущего времени семена раздора в отношении к вере». Наиболее
пострадавшая и наиболее фанатичная из подсудимых Бенкграф впоследствии
заявила главному судье Саратовской конторы опекунства
иностранных, что свое наказание, «яко малое страдание ради Христа
и католической церкви», она «претерпела с радостью и никакой жалобы
не приносит». Но этой расправой с виновными в религиозных
спорах дело не кончилось.
Раздраженный и испуганный иезуитской пропагандой пастор
Буке (Buck) не ограничился жалобой в сельский суд колонии и наказанием
лиц, бывших козлом отпущения за грехи отцов иезуитов:
18 апреля 1811 года он послал донесение в Саратовскую контору
опекунства иностранных о вышеизложенных событиях в колонии.
Преувеличивая значение этих событий и их опасность для общественного
спокойствия, он в своем донесении, между прочим, писал,
«что дьявольское правило (которого держится католичество)
– вне церкви нет спасения (extra ecclesiam nulla salus) – рождает то
рвение к осуждению ближних не одной церкви, и что происками
иезуитов легко может нарушиться общественная тишина», во избежание
чего «необходимо нужно … просить об удалении иезуитов
из колонии».
Донесение пастора обратило на себя внимание Саратовской конторы
опекунства иностранных, и главный судья конторы Рогенбуке
(Roggenbucke) в мае того же 1811 года прибыл в Екатеринштадт на
следствие. Так как пастор возбуждал общий вопрос об изгнании
иезуитов из колоний, не входивших в его компетенцию, и в то же
время своим донесением задел и контору, заявляя в нем, между прочим,
что указы самой конторы иногда приводили к последствиям,
которых она не предвидела, то Рогенбуке прибыл в Екатеринштадт,
по-видимому, несколько предубежденным против пастора Буке.
213
К истории иезуитов в России

Писаревский Григорий Григорьевич
214
Приступая к следствию, он, «к отклонению всякого рода пристрастия
к той и другой стороне, пригласил к участию в нем в качестве
свидетелей католического патера-супериора Мейера и местного
реформатского пастора Губера. Следствие подтвердило изложенную
выше картину событий и отношений в Екатеринштадте, при чем
упомянутый пастор Губер сделал к следственному делу такого рода
приписку, направленную против католической церкви и тактики ее
служителей:
«С великим участием был я при производстве сего следствия и
часто рождалось во мне горячее желание, чтоб испрошено было
мнение мужей сведущих в делах, знающих здешние местные обстоятельства
и миролюбивых, каким бы образом привести в законное
устройство как здешнюю столь часто в колониях в ложном смысле
принимаемую терпимость вере, так и соотношения по должностным
делам и, назначив всему пределы, постановить такие правила,
которые бы могли разрешать всякое недоумение и помощью которых
проповедник веры и мира мог неукоснительно вывесть себя из
встречных споров.
Когда также не больше, как только терпимая сродственная
церковь (Schwesterkirche) принимает в основание, что она одна
ведет к спасению, и в сопровождении бодрых своих служителей
похваляется особенными Божьими и человеческими правами, давая
их чувствовать ближнему своему в обители терпимости на кафедре
и на улице, тогда язык терпимости в ее устах гласит весьма
двусмысленно.
Только в сердце может обитать священная терпимость вере,
а у кого в сердце мысль, что его одна вера или церковь ведет к
вечному блаженству, того одними устами изрекаемая терпимость
не выдержит испытания. Кто правильно рассуждает, тот, по всем
правилам логики, должен в сердце своем осуждать своего собрата,
не находящегося в недрах той церкви, а от избытка сердца уста
глаголют. Сверх того нельзя не признаться, чтобы рвение преклонять
других в свою веру, не было любимым чадом сего, всех, кроме
своих последователей, осуждающего учения. История поучает,
что оно расторгало нежнейшие узы кровного родства, распаляло
умы, отягощало совесть и распространяло вокруг себя несказанные
бедствия. Сколь желательно потому было бы иметь здесь, где
мы (в отношении веры) живем, весьма перемешаны между собою,
твердые правила и положительные границы, чтобы спокойствие

не нарушалось, и любовь не охладевала. … Но истине нам нужно
объяснение и устройство по мудрым законам. Дай Боже, чтоб настоящий
случай послужил к тому».
И так, пастор Губер, в виду особенностей вероучения римскокатолической
церкви и агрессивного поведения его духовенства,
настаивал на определении законодательным путем взаимных отношений
между различными «иностранными» исповеданиями в
России.
На ту же точку зрения стал и главный судья Саратовской конторы
Регенбуке. Хоть он и находил, что пастор Буке в своем доносе
«делал неправильные показания и поносил иезуитов неприличным
образом», тем не менее, в столкновениях между протестантским
духовенством и католическим вынужден был принять сторону
первого.
«Во время обозрения колоний, – писал он министру внутренних
дел в донесении от 29 мая 1811 года, – замечено мною, что между
духовенством протестантским и римско-католическим происходят
весьма часто раздоры и взаимные друг на друга жалобы в стеснении
той и другой религии преклонение, посредством набожных прихожан,
людей из той или другой религии, и что католическое духовенство
позволяет себе раздачу лютеранам святой воды от разных
болезней и во время богослужения в церкви увещевать прихожан
не иметь никакого общения с еретиками, разумея под сим лютеран
и реформатов.
Таковые раздоры духовенства и внушения ненависти к ближним
для общего устройства и спокойствия, требующих в основание свое
согласия всех членов, составляющих общество, тем вреднее в саратовских
колониях, то в иных одного и того же общества жители
исповедуют разные веры …
При сем случае нельзя умолчать и того обстоятельства, что иезуитское
духовенство, по особливым правилам своего ордена, старается
преклонить колонистов более к жизни монашеской, нежели
к жизни земледельца. Во время церковных праздников, коих в году
бывает очень много, патеры принуждают колонистов к посещению
церквей и тем много отвлекают их в рабочую пору от хозяйственных
занятий, особливо, когда они для одного праздника должны возвращаться
с пашней, отлежащих от колоний на 25 и 30 верст в степи.
От такового отвлечения происходит, что колонии католического исповедания
пред колониями прочих исповеданий хуже, и в строении
215
К истории иезуитов в России

Писаревский Григорий Григорьевич
216
и в домах жителей их меньше хозяйственного порядка, чистоты и
опрятности».
Для уничтожения всяких трений между католиками и протестантами
Рогенбуке предлагал «постановить известные правила в
рассуждении сего и назначить круг действия каждой религии и ее
священнослужителей» и, в частности, издать определенные узаконения
относительно вероисповедания детей в смешанных браках
инославных христиан. «Каждый из духовенства, – писал Рогенбуке
министру внутренних дел, – по особливому ли ревнованию к своей
религии, или по другим видам старается присвоять присоединение
новорожденных к своему стаду, употребляя к тому разные средства,
и от того рождается несогласие, которое от них переходит и на
самые браки и целые семейства, и первые разрушает во вред казенного
интереса и общественной жизни». Следовательно, издание
ясных и точных правил относительно смешанных браков является
делом государственной необходимости.
Экспедиция государственного хозяйства, на заключение которой
министр внутренних дел передал донесение Рогенбуке,
нашла «представление» последнего о необходимости издания
определенных правил относительно смешанных браков «основательным»
и посему мнением положила: «Обстоятельство о смешанных
браках и детях колонистов разных религий в России, за
исключением греко-российской, о которой существуют особые
узаконения, отнести на уважение господина главноуправляющего
делами иностранных исповеданий и просить о содействии его по
сему предмету, для чего и препроводить к нему копию с донесения
главного судьи». 28 июня 1811 года министр внутренних дел согласился
с заключением экспедиции государственного хозяйства
и «приказал по сему исполнить». Дело, таким образом, перешло в
ведение главноуправляющего делами иностранных исповеданий
и там заглохло.
В ожидании же, пока изданы будут соответствующие узаконения,
главный судья Саратовской конторы опекунства иностранных издал
на имя обер-форштегера Екатеринштадтского округа Боксгорна
следующий характерный приказ: «Окончивши следственное производство
о происшедших в колонии Екатеринштадт раздорах относительно
веры, нашел я к немалому моему прискорбию, что некоторые
колонисты, а особенно женский пол, без всякого права и в противность
своего звания, пускается в толки о положениях веры, подавая

через сие повод к раздорам и ненависти … Как такое направление
умов может иметь вредные последствия для общественного спокойствия
…, то строжайше предписываю сим обер-форштегеру Боксгорну
иметь бдительное смотрении за колониею Екатеринштадтом и
подтвердить сельским ее начальникам, чтоб они со всею строгостью
понуждали колонистов к исполнению обязанностей доброго хозяина
и отца семейства, не дозволяя женам и молодым людям иметь
многочисленных и праздных сходбищ как на улицах, так и в домах,
а еще менее заводить разговоры о несогласностях вере и вообще о
таких предметах, кои вне пределов земледельца, за что не только
сельские начальники, но и каждый хозяин, в доме коего такие суждения
произойдут, будет в ответе».
Вот какая оригинальная и радикальная мера сто лет тому назад
была предпринята в одном из уголков России для пресечения религиозных
смут! Жаль только, что нам неизвестно, до каких пор применялось
и сохраняло свою силу в саратовских колониях запрещение
собираться вместе и разговаривать о предметах, не относящихся к
сельскому хозяйству.
Примечания
Статья впервые опубликована в «Варшавских университетских известиях»
(1912. № 3. С. 1–13). В том же году издан отдельный оттиск статьи,
отпечатанный в типографии Варшавского учебного округа.
В Тульской областной универсальной научной библиотеке хранится
один экземпляр статьи, в свое время подаренный Г.Г. Писаревским
профессору Московского университета, будущему академику М.К. Любавскому.
На экземпляре имеется дарственная надпись: «Глубокоуважаемому
Матвею Кузьмичу от автора 19/X 1911 г.». Статья попала в Тулу
с частью библиотеки академика, после того, как он был репрессирован
в 1930 году по «академическому делу».
Архив Главного Управления Землеустройства и Земледелия, на который
ссылается Г.Г. Писаревский, в настоящее время входит в состав
фондов Министерства земледелия Российского государственного
исторического архива. Современное название и местонахождение использованного
автором дела такие: «По представлению главного судьи
Саратовской конторы опекунства иностранных Рогенбуке с жалобой
пастора Екатеринштадтского прихода Буке на патера того же прихода
217
К истории иезуитов в России

Писаревский Григорий Григорьевич
ордена иезуитов Гвилемана за разжигание розни между лютеранами и
католиками колонии Екатеринштадт с прошениями прихожан, а также
о правилах, касающихся смешанных браков и детей колонистов разных
религий. 1811–1813 гг. Рус, нем. яз. // РГИА. Ф. 383. Оп. 29. Д. 1056.
124 л.
с. 209. Екатеринштадт (до революции – Катариненштадт, Баронск,
в советское время – Марксштадт, после 1941 г. – г. Маркс Саратовской
обл.) – колония в Саратовской губернии, основанная 27 августа
1766 г.
с. 209. Пастор Буке (Buck, Johann Heinrich) (?–?), лютеранский пастор,
уроженец Германии, обучался теологии в университете Галле, в 1793–
1798 служил в колонии Дитель (Олешна) Саратовской губернии, затем
с 1798 по 1820 – в Екатеринштадте, в 1820–1831 – в колонии Розенхайм
(Подстепная).
218

ÈÍÎÑÒÐÀÍÍÛÅ ÊÎËÎÍÈÑÒÛ
ÃÐÅÊÎ-ÐÎÑÑÈÉÑÊÎÃÎ
ÈÑÏÎÂÅÄÀÍÈß Â ÏÎÂÎËÆÜÅ

Писаревский Григорий Григорьевич
220
ИНОСТРАННЫЕ КОЛОНИСТЫ
ГРЕКО-РОССИЙСКОГО ИСПОВЕДАНИЯ
В ПОВОЛЖЬЕ
В числе иностранных колонистов Поволжья имеется небольшое
число семей православного исповедания, главным образом,
в колонии Елшанке (Саратовской губернии, Камышинского уезда,
Каменской волости). Каким образом и из кого составился этот разряд
иностранных колонистов среди обитателей Поволжья? На этот
вопрос, как бы мимоходом, ответил А.Н. Минх в своем «Историкогеографическом
словаре Саратовской губернии», назвав православных
колонистов Елшанки обрусевшими греками. Но этот ответ – ни
больше, ни меньше, как только предположение, не имеющее под
собой твердых оснований. В действительности состав и условия образования
этой группы населения гораздо сложнее.
Само центральное правительство долгое время не подозревало о
ее существовании. В 1808-м году Экспедиция государственного хозяйства,
усмотрев из мемории Саратовской конторы опекунства иностранных
о решенных делах за июль месяц этого года, что «между колонистами,
ведомству ее принадлежащими, состоят люди греческого
исповедания», заинтересовалась этим фактом и предписала конторе
«доставить уведомление, каким образом переход в оное последовал,
и много ли теперь таковых людей в колониях находится»?
Этому запросу экспедиции обязаны мы сохранением сведений об
условиях образования и составе православной группы колонистов.
Получив его, Саратовская контора, не ограничиваясь имеющимися в
ее распоряжении сведениями в делах бухгалтерии, 1 потребовала от
всех обер-форштегеров обстоятельных донесений о проживающих
в колониях православных колонистах.
По собранных таким образом сведениям оказалось, что первоначальными
православными насельниками Елшанки, водворенными в
ней между 1764–1769 гг., были следующие лица:
1
Эти сведения не могли быть полными, так как при вступлении колонистов в
брак с православными женщинами «вольного происхождения колонистский
долг казне не увеличивался, то соответствующих отметок в бухгалтерских
книгах и не делалось.

Иван Саватский, Николай Штанов и Егор Минстер – три отставных
гусара санкт-петербургского гусарского полка, давшие колонии второе
ее название (Гусары) и принявшие православие, также состоя на военной
службе; Кондратий Соколовский, бывший «греко-российского
исповедания», по-видимому, от рождения, и, наконец, Иван Анастасьев
(Анастас), грек, приехавший в 1766-м году из Астрахани в Саратов.
Один из них вовсе не оставил потомства (Юриц), другой (Соколовский)
оставил одну дочь, три бывшие гусара оставили каждый
по одному сыну (Саватский, Штанов, Минстер); самым же многочисленным
было потомство грека Ивана Анастасьева от брака «с русской
девкой» Прасковьей Алексеевой: он оставил четырех сыновей
и одну дочь; после же его смерти в его семье числилось в 1808-м
году, вместе с вдовой-старухой 75 лет, двенадцать душ обоего пола.
Это преобладание потомства Анастасьева среди населения Елшанки,
вероятно, и дало повод думать, что православные ее обитатели
– обрусевшие греки.
Всего среди населения Елшанки в 1808-м году состояло 26 душ
православных обоего пола. 2
Но, кроме Елшанки, православные целыми семьями или отдельными
лицами проживали и в других колониях, а именно: в Екатеринштадте,
Борегарде, Кано, Паульской, Шафгаузен, Отроговке, Теляуз,
Привальной, Гнилушке, Каменке, Россоши – всего в числе 29 душ
обоего пола. Это были или колонисты, сами принявшие православие,
или православные жены колонистов с их детьми, крещенными также
в православную веру. Так, колонист из Отроговки Иван Павлович
Галле с малолетства находился в плену у киргизов, а после выхода
из плена долгое время жил у казаков на Урале, где и принял православие.
В 1807-м году в возрасте 35 лет, он явился и зачислен в колонию
Отроговку по предписанию министра внутренних дел. Колонист
Привальной Георг Фейль принял православие и женился на русской
крестьянке, находясь в течение 18-ти лет (1770–1788 гг.) в бегах. Колонист
Теляузы Вильгельм Ковач, проживая долгое время в г. Саратове,
2
Сто лет спустя, к 1-му января 1910 года, в Елшанке состояло 128 душ православного
исповедания, а именно: потомков грека Анастаса (Анастасовы, Анастасьевы)
71 душа обоего пола, потомков Штанова 46 душ и потомство не
упоминаемого выше Рогажевского – 11 душ. Справка об этом из посемейного
списка Елшанского сельского управления любезно сообщена нам Христофором
Петровичем Шааб, кому и приносим свою искреннюю благодарность.
221
Иностранные колонисты греко-российского исповедания в Поволжье

Писаревский Григорий Григорьевич
222
«принял по желанию греко-российское исповедание». По-видимому,
переход Кавача в православие связан был с его женитьбой на саратовской
мещанке Дарье Пигугиной, которая была вдвое моложе
своего жениха. Колонист Гнилушки Михаил Брейт, вместе со своим
отцом также проживая в Саратове в услужении у статского советника
Есипова, «принял по желанию греко-российское исповедание, а затем
женился на саратовской мещанке Лашмановой.
Колонисты, и не принимая православия, иногда женились на
русских, если им более или менее значительное время приходилось
проживать вне колоний. Возвращаясь на родину, они приводили
туда с собой и своих православных жен вместе с прижитыми
от них детьми, крещеными также, согласно закону, в православное
исповедание.
Так, колонисты Готфрид Шульц (из Паульской) и Андреас Ример (из
Кано) женились на вольноотпущенных крестьянках: первый, состоя
управителем у помещика Бекетова в селе Бекетовка, Пензенской губернии
и уезда, а второй – строя вместе с отцом мельницу у помещика Столыпина
в деревне Покровской, Нижегородской губернии, Лукояновского
уезда. Лоренц Гиль из колонии Шафгаузен, «живши на кавказской
линии», женился на малороссиянке из Георгиевской крепости.
Иногда колонисты женились на женщинах «благородного» происхождения:
колонист Гольцфогт (колония Екатеринштат) женился
на дочери капитана Романова Аграфене из г. Симбирска; колонист
Петер Шверд (колония Каменка), находясь в Ростовской крепости
(Ростов-на-Дону) женился на дочери поручика Ермолаева.
Подводя итоги доставленным Саратовской конторой сведениям,
мы вместе с Экспедицией государственного хозяйства можем
принять следующий вывод о происхождении православной группы
колонистов: «Некоторые колонисты, бывши по разным случаям
в отлучках, вступили в брачный союз с женами греческого вероисповедания,
а иные из них, колонистов, сами по желанию в оное
входили, и прижитых как в первом, так и в последнем случае детей
вводили в оное». Но при этом мы должны сделать ту оговорку, что
были единичные случаи принятия в число колонистов и лиц православных
от рождения (грек Иван Анастасьев и, по-видимому, Кондратий
Соколовский), или перешедших в православие до зачисления
в колонисты (три названных выше гусара и Юриц). Мало по малу
число православных колонистов в Поволжье к 1808 году выросло
до 55 душ обоего пола (22 мужеского и 33 женского пола), или 18-ти

семей. Из них только десять семей имели свои хозяйства в колониях,
прочие же проживали в разных городах по паспортам.
Раз возник вопрос о православных колонистах и заинтересовалось
ими высшее начальство, то контора, чтобы выслужиться пред
последними, решила показать свое попечение об их религиознонравственном
состоянии. Она сочла нужным число православных
колонистов «сделать известным пензенской духовной консистории,
дабы священники соседственных селений за точным отправлением
исповедуемой ими веры по уставам греческой церкви имели с своей
стороны наблюдение до того времени, когда возможность будет
свести их в одну колонию и определить им священника». Мало того,
в своем донесении Экспедиции государственного хозяйства от 28 декабря
1808 года контора обещала представить «должное дополнение»
«о трех в колонии Баратаевке в замужестве за колонистами живущих
женщинах – Юлиане, Анне и Анне-Лизбет, кои хотя и рождены от матери
греческого исповедания, но исповедуют ныне веру лютеранскую»,
т.е. другими словами, контора намеревалась возбудить дело о совращении
помянутых женщин из православия в лютеранство.
Экспедиция государственного хозяйства, «признавая принятые
конторой меры о наблюдении за исполнением» православными колонистами
«их вероисповедания основательными», полагала «предписать
конторе оставить всех таковых, как ныне состоящих, так и
впредь быть могущих колонистов греческого исповедания в покое,
не делая им ни в принятии, ни в содержании оного никакого препятствия
или затруднения». 3
В частности экспедиция высказалась против проектированного
конторой переселения всех православных колонистов в одну колонию,
«как по малому их числу, так и по неудобности отделять семейства
принужденно из колоний, где они имеют своих родственников
и назначенные участки земли».
22-го января 1809 года заключение экспедиции было утверждено
министром внутренних дел, о чем контора и поставлена была в известность
предписанием от 25-го января того же года. 4
223
Иностранные колонисты греко-российского исповедания в Поволжье
3
Но отсюда до преследования названных выше женщин за уклонение от православия
– дистанция огромного размера.
4
Архив Главного управления землеустройства и земледелия. № 2385–3049. «Дело
по выписке из мемории Саратовской опекунской конторы касательно находящихся
в саратовских колониях греко-российского исповедания колонистов».

Примечания
Писаревский Григорий Григорьевич
224
Статья опубликована в: Труды Саратовской ученой архивной комиссии.
Вып. 33. – Саратов: Тип. Союза печат. дела, 1916. – С. 85–88.
с. 220. «Историко-географический словарь Саратовской губернии»
А.Н. Минха – незаконченное справочное издание, выходившее в 1898–
1902 гг. Автор-составитель – историк, краевед, этнограф Александр
Николаевич Минх (1833–1912). Изданные книги включают материал о
Камышинском и Царицынском уездах.
с. 220. Экспедиция государственного хозяйства – Экспедиция государственного
хозяйства, опекунства иностранных и сельского домоводства
(1797–1805), создана 4 марта 1797 г. в период царствования Павла I. Действовала
при Сенате, при создании министерств в 1802 г. подчинена
МВД. В задачи экспедиции входила, в частности, опека иностранцев, поселившихся
в империи. В 1801–1802 гг. располагалась в здании Училища
правоведения (наб. р. Фонтанки, 6/1), со стороны Сергиевской улицы.
с. 220. Саратовская контора опекунства иностранных (с 1833 г. –
Саратовская контора иностранных поселенцев) создана в 1766 г. для
управления иностранными колонистами в Поволжье, преимущественно
немецкого происхождения, подчинялась Канцелярии опекунства иностранных
в Петербурге. Упразднена 1 мая 1877 г. в связи с переходом
колонистов в 1871 г. в общегубернское управление.
с. 220. Форштегер (или шульц) – глава сельской администрации в колониях,
избирался на один год. В обязанности форштегеров выходили:
административно-полицейская власть, суд, надзор и подробная регламентация
ведения колонистского хозяйства.
с. 222. Георгиевская крепость – совр. г. Георгиевск.
Формат 60х90 1/16. Бумага офсетная. Гарнитура «Myriad Pro».
Печать офсетная. Усл. печ. л. 14. Тираж 1000 экз. Заказ № 1630/ОП-11.
Издано ЗАО «МСНК-пресс» по заказу АОО «Международный союз немецкой культуры».
119435, г. Москва, ул. Малая Пироговская, д. 5, оф. 51.
Тел. (495) 937 65 44, факс (499) 766 48 76, e-mail: info@ivdk.ru
Отпечатано ООО «Чебоксарская типография №1».
428019, Чебоксары, пр. И. Яковлева, д. 15.