креатиff meganews Niro / niro@real.xakep.ru / © «Chill» /122 xàêåð 06 /102/ 07
креатиff Золотая клетка му все вернули. Часы, пустой бумажник — больше и не было Е ничего. Сложили все это в бумажный пакет, протянули в маленькое окошко в зарешеченной стенке. — Лукьянов Сергей Петрович, вы считаетесь отбывшим свой срок исправительно-трудовых работ и можете быть выпущены на свободу... Он откашлялся, надеясь ответить что-нибудь. Не получилось. В горле — ни звука. Лукьянов попытался расправить на себе смятый пиджак, который пролежал на складе четыре с половиной года. Вышло ничуть не лучше, чем с прощальной речью. Тогда он махнул рукой, улыбнулся, гордо поправил несуществующий галстук и вышел на улицу. Яркое солнце, горячий асфальт. Никто не ждал его у огромных железных ворот. Лукьянов прищурился, привыкая к свету. — Свобода... — прошептал он, ощутив, наконец, в себе способность разговаривать. — Я уже и забыл, как это — быть свободным. Он делал первые шаги в так долго закрытом для него мире, словно входил в холодное море. Поначалу робко, ожидая лязга запоров за спиной и окрика с вышки; потом все увереннее и увереннее... Автоматчик, стоявший в наряде над воротами, шмыгнул носом, поправил оружие и отвернулся в сторону внутреннего двора и шлюза ворот. Свободные люди были ему неинтересны. До автобусной остановки примерно три километра. Лукьянов потихоньку набрал приличный темп; несмотря на жару, идти было легко. — Дорога домой должна быть короче... — напевал он себе под нос любимые песни. — Три, двенадцать, семь... — временами произносил он какие-то числовые заклинания, умудряясь даже рифмовать эти цифры с «Аквариумом» и многими другими — вспомнил и «Кино», и «Черный кофе». Апофеозом же стала песня «Я свободен». Дойдя до нее в своем стихийном хит-параде, он уже не пел, а просто орал текст Кипелова в летнее марево. «Свет проходит сквозь меня!» — а следом: «Шесть, три, тридцать восемь...» Когда он дошел до автобуса, голос был сорван окончательно... Квартира встретила его не то чтобы хмуро, но как-то недружелюбно. Он еще на подступах к своей двери увидел остатки желтого пластилина, которым была опечатана квартира во время следствия (Лукьянов тогда уже сидел в СИЗО, и жилье вместе со всем барахлом внутри было одним большим вещественным доказательством). Подойдя поближе, Сергей прикоснулся пальцами к желтому пятну. Местами еще виднелись следы печати и обрывки той бумажной полоски, что защищала его квартиру не хуже любого замка. — Охранное заклинание Ночного Дозора, — Лукьянов покачал головой и пальцем смазал с пластилина все намеки на МВД. Поискав в пиджаке ключи, он посетовал на то, что не догадался найти их раньше. В ведомости они значились вместе с часами, но в руки их не дали — вполне могло быть, что связка затерялась где-нибудь в дебрях спецхрана в тюрьме. Но ключи нашлись и привычно легли в руку. Внутри было совсем грустно — если перед дверью еще какие-то светлые мысли приходили в голову, то в квартире они быстро улетучились. Уже на пороге Сергей споткнулся об упавшую холостяцкую вешалку и едва не рухнул. На полу была разбросана одежда: какие-то куртки, зимняя шапка, наполовину съеденная молью. Когда Лукьянов поднял ее с пола и встряхнул, она облетела, словно одуванчик. — Хорошо, что сейчас лето, — он бросил ее обратно, вспоминая, что забирали его как раз зимой. Повалили на пол, пару раз дали по ребрам; эта чертова вешалка упала на кого-то из группы захвата... Шапка, превратившаяся в одночасье в тюбетейку, словно колесо, откатилась куда-то в угол. Лукьянов шагнул в комнату, на мгновение задумавшись, разуваться или нет, но на полу лежал многолетний слой пыли, который напрочь отбил это желание. Дверь распахнулась со скрипом — воздух был чужим, затхлым. Сергей поморщился и поспешил открыть окно, спугнув голубей на подоконнике. Птицы явно привыкли к тому, что здесь нет людей, и вели себя довольно вольготно, поэтому грохот шпингалета поверг их поначалу в ступор, а потом в панику. Они рванули в разные стороны, сталкиваясь между собой, с таким громким хлопаньем крыльев, что напугали и Сергея. Он отшатнулся от окна, выругался зло, по-тюремному, но потом его окутала горячая волна стыда, и он, провожая взглядом разлетающихся птиц, напомнил себе, что уже не на зоне.Что теперь все будет по-другому. Ветер, ворвавшийся в квартиру вместе с хлопаньем крыльев, принес уверенное чувство свободы. Та проклятая жизнь осталась за плечами. Он преодолел ее. Вынес все тяготы. Победил. Четыре с половиной года выкинуты из жизни, однако сожалеть об этом он не будет. Потому что у него есть план. Но сначала не мешало бы перекусить. …Через день он более-менее освоился в квартире и перестал прислушиваться к стукам соседей за стенами (у них, похоже, шел ремонт, а Лукьянову каждая дробь молотка казалась каким-то зашифрованным посланием от тех, кто сидел в соседних камерах). Холодильник, на удивление, заработал — пришлось приложить максимум усилий, но зато теперь можно было не бояться подхватить какую-нибудь инфекцию в этой проклятой жаре, которая уже и не радовала... На то, что в квартире останется телевизор, Лукьянов не рассчитывал — и оказался прав. Пришлось ограничиться маленьким китайским приемником, найденным на кухне, но пока ему больше ничего и не было нужно. Узнавая новости, он пытался выстроить картину той страны, что была сейчас за окном. Получалось с трудом. В тюрьме его система жизненных ценностей претерпела серьезные изменения, и сейчас надо было не просто менять ее — требовалась тотальная ломка. xàêåð 06 /102/ 07 / 123
Change language