«Новая газета» №72 (пятница) от 07.07.2017

More documents

Recommendations

Info

2 «Новая газета» пятница. №72 07. 07. 2017 любимые люди Кармалита Н иколай Рерих говорил, что в полноценном произведении обязательно должны присутствовать два начала: мужское и женское. Правильность этого утверждения продемонстрировали Алексей Герман и Светлана Кармалита. Светлана была не только женой и единомышленницей, но и соавтором сценариев германовских «Торпедоносцев», «Хрусталев, машину!», «Трудно быть богом». Кстати, предпремьерный показ этого последнего фильма Германа по его пожеланию она устроила для сотрудников и авторов «Новой». Случилось это 1 апреля 2013 года, в день рождения газеты. Но никто не подозревал, что это будут и германовские сороковины… Фильм тогда был еще недоозвучен, и Светлана многое «дублировала» сама, иногда даже не заглядывая в бумаги. Ну, понятно — она же соавтор сценария. Кроме того, она была сценаристкой нескольких негермановских фильмов. Но после смерти мужа говорила, что без Леши сценарии больше писать не может, «не хватает силы, энергии». А вот при живом Германе Кармалита была как раз сгустком энергии, движущей силой съемочного процесса его фильмов, организатором этого процесса. Сам это видел на съемочной площадке. Еще она замечательно подыгрывала Леше в его многочисленных байкахминиатюрах и импровизированных застольных пьесах. Но главное, Света Стало меньше света Лешу как никто чувствовала и понимала, что было непросто: настоящий художник — это всегда неожиданность, даже для себя самого. И началось это понимание с первого взгляда, со знакомства в Коктебеле в 1968 году. С тех пор они не расставались почти 45 лет — до самой смерти Германа. Причем Светлана была с ним буквально до последней минуты, а эти последние минуты, по ее рассказам, были страшными… Но все, что только возможно и невозможно, она сделала. Ну и сын у них вырос замечательный — ныне широко известный кинорежиссер Алексей Герман-младший. Вместе с «Лешкой-старшим», как сама его называла, Светлана проходила все испытания, выпавшие на их долю: запреты показа фильмов (началось с гениальной «Проверки на дорогах»), цензурный беспредел, безденежье, опалу… А потом, быть может, не меньшее испытание — медными трубами, мировой славой, которая совершенно не избавила Германа от постоянной рефлексии. Но этой нелегкой и все равно счастливой судьбы могло бы и не случиться. Светлана родилась в Киеве и совсем маленькой оказалась в оккупации. Вот и шла она, держась за руку своей юной мамы, уверенно, как вся толпа, — шла к Бабьему Яру. Но нашелся зоркий (увидел, что не евреи) и благородный (?!) немецкий офицер, который вытолкнул их из этой очереди за смертью. Замечательно, что воспитавший Светлану отчим, которого она всю жизнь называла папой, выдающийся писатель Александр Михайлович Борщаговский (из первых заклейменных «космополитов»), написал одну из лучших своих пьес именно о Бабьем Яре. По ней даже сняли фильм с тем же названием, что и пьеса: «Дамский портной» со Смоктуновским в главной роли. В последнее время Светлана была очень озабочена судьбой рукописей Борщаговского о Холокосте. Теперь это воспринимается как ее завещание. А еще у Кармалиты было много замыслов в области документального кино. Она охотно, как и Герман, делилась ими с друзьями, обсуждала какие-то тонкости и неожиданные ходы. И, конечно, могла еще очень многое сделать. Как много в последние годы делала для того, чтобы спасти «Ленфильм» от рейдерского захвата. Она была твердым человеком, хотя и очень теплым. Внезапный уход Светланы оказался неожиданным и тяжелым ударом для всех ее друзей, среди которых я числю и себя. А каково сейчас ее маме Валентине Филипповне и сыну Леше, даже страшно представить. Знайте, дорогие, мы в этом горе рядом с вами. Олег ХЛЕБНИКОВ, «Новая» Алексей СМЫШЛЯЕВ / Интерпресс / ТАСС Подруга мастера и сама мастер П одруга мастера и сама мастер. Не только сценарного слова, не только киношного ремесла — общей с Германом сложной жизни, в которой десятки раз все менялось, рушилось, сглаживалось, цвело и взрывалось, — и всякий раз она обустраивала все заново. В ней соединялись счастливое легкомыслие и ежесекундная готовность идти напролом. На площадке она сдерживала метания мастера, корректировала закадровую жизнь и получала тумаки за всю труппу. Была не просто решительной — отважной. Константин Симонов недаром подписал ей первую афишу «Двадцати дней без войны»: «Самому храброму в нашей далеко не робкой компании». Умела оставаться равной гению, и вот что он рассказывал про нее сам: — Когда пишем, спорим до смертоубийства. Я Светку чувствую по спине, по тому, как она сидит, скрючившись, терпит-терпит, потом говорит едко: «Да, Леша, это не получилось!» И пошло, как камни покатились. У нас был сценарий, который она выхватила из горящей печки. Она надо мной так измывалась, что я взял и бросил рукопись в печку. Светка как начала ее оттуда выбрасывать, склеивать!.. В Сосново мы тогда жили. Счастливая была жизнь. С виду смиренная, Кармалита всегда оставалась тонким мастером интриги, плетущейся, «чтобы Лешечке было хорошо», и владела неограниченным диапазоном ролей — от Макиавелли до ассенизатора. — На съемках я вообще стараюсь, чтобы она работала со мной, от этого толк и мне, и картине, но она больше всего любит руководить движениями народных масс или принять участие в решении вопроса, от кого монтажница беременна (хоть ее, Светкин, муж с этим никак не связан)... Кармалита вывела Германа за скобки всех забот. Отучила включать газ, чинить пробки, объясняться с малярами, сантехниками и таксистами. — Она это нарочно делает, — злобно сказал он мне однажды в Репино, куда я приехала брать у него очередное интервью. — Мы поссорились, она уехала в Москву, а теперь даже кофе не выпить — черт его знает, как включать кофеварку! Надо самому учиться все делать, а как только я выучусь, она вернется! Помню, как увидела их первый раз на «Ленфильме» много лет назад. Он — громогласный и задиристый, она — тихий воробушек. — Думаешь, кто у них главный? — спросил меня приятель-киношник. Я посмотрела на него как на идиота: «Герман, конечно!» — А вот и нет! Все сложнее... Прошли годы, и я сама спросила у Алексея Юрьевича об исторической роли Светланы Игоревны. — Я давным-давно бросил бы эту профессию, не пережил всех этих диких унижений, не имел бы из-за этого инфаркта и гипертонии и ничего бы этого не снял, если бы не она... …как-то во время съемок «Хрусталева» смотрели дубли в просмотровом зале много часов подряд. Жизнерадостная ассистентка режиссера впархивала с чаем и весело упархивала. Наконец Герман мрачно молвил: — Представляете, я б развелся со Светкой, женился б на такой, просыпаюсь, а она щебечет, щебечет, щебечет — так бы и убил! ...Когда Герман снимал, способен был говорить только о работе. В течение восьми часов смены — множество собеседников, в остальное время — одна Светлана. Однажды она уехала, Герман, чтобы дома не быть одному, попросил приятеля пожить с ним. Через 15 часов разговоров о снимающейся картине приятель робко предложил разойтись по комнатам, почитать. И через минуту услышал в соседней комнате телефонный разговор с Москвой: — Светка, он меня ненавидит! Он не хочет со мной разговаривать! Какой я ее помню? Скептичной. Занятой. Всегда куда-то спешащей. Жадной до впечатлений, веселой всему вопреки. — …мама боялась, что я останусь один перед этой страшной жизнью. Но когда пришел «майор бронетанковых войск» Светка и сказал: левый фланг мы поставим справа, а правый — слева, мама, естественно, опешила. Они не ругались — но молчали друг на друга. Как у Шварца: вы слышите, как народ безмолвствует? А когда я Симонову пожаловался, что от них повешусь, он мне сказал: «Леша, я был женат пять раз, и мама ни разу не могла мне этого простить». У нее был фантастический дар обживания среды. Во всех пространствах, где они обитали, — знаменитой квартире на Марсовом, оставшейся Герману от родителей, «генеральской» квартире на Гончарной, купленной, когда решили переехать в Москву, квартире на Кронверкском в Петербурге, когда решили навсегда остаться, — она варила, писала, лечила, скандалила, «вносила ясность» и охраняла «Лешин покой». Но когда речь шла об «идеологии», о германовских прозрениях, о политических позициях, снимала все запреты. Могла позвонить со словами: «Мы считаем, надо высказаться!» Когда его не стало, она находила себе множество дел. Вела переговоры, создавала архив, организовывала процессы на «Ленфильме». На вопросы отвечала одинаково: все в порядке! Старалась жить без него. Не вышло. Марина ТОКАРЕВА, «Новая»
В нимательная немка принесла стул и предложила ему сесть. Он оглянулся и, отрицательно покачав головой, продолжал свою пронзительную речь пред немцами о блокаде Ленинграда. В Бундестаге сидели все, кто олицетворяет сегодняшнюю Германию: oт канцлера Ангелы Меркель до студентов, для которых Вторая мировая война — далекое прошлое. Эти новые немцы мучили себя воспоминаниями российского гражданина и солдата, воевавшего на другой стороне, чтобы не повторить исторической ошибки. Я подумал тогда, почему мы не способны на акт обострения больной совести? Почему никогда не чувствуем своей вины? Уничтожив в лагерях и тюрьмах, расстреляв у безвестных рвов, может быть, лучшее, что было в генофонде нации, мы продолжаем любить кровавых идолов прошлого, с безразличной терпимостью относиться к исполнителям казни народа и доверяем страну их последователям, не способным что-либо соорудить без репрессий. Зачем мы такие? Зачем мы без совести? Почему Гранина пригласили в Бундестаг и не пригласили в Думу? Хотя, пожалуй, хорошо, что не пригласили. Я вижу полупустой зал, скучающие лица и полное невнимание к тому, о чем говорил бы этот человек. …Несколько лет назад я позвонил Даниилу Александровичу и зашел по старой памяти. Просто так. Он был похож на себя. С седой головой и доброжелательной, но хитрой ухмылочкой. Синий пиджак, голубая рубашка, письменный стол с книгами и рукописными листами. Поговорили. Я наснимал пристойных, но ожидаемых карточек, и уже вышел в прихожую прощаться, когда увидел гимнастические кольца, подвешенные к потолку, и белый шар плафона, испускающего молочный свет прежней жизни, освещающий старую, хотя и послевоенную квартиру в писательском Гранин Наша жизнь — последняя остановка на пути к Богу карта памяти доме на улице Братьев Васильевых, никогда братьями и не бывших. Гранин, провожая меня, уперся руками в границы проема двери, составив некий крест, и я понял, что это и есть кадр, который мне хотелось снять. — Не двигайтесь, Даниил Александрович! Кто-то из знакомых, посетив Гранина, вспомнил, что он говорил, будто я забыл у него кепку, но передавать ее не станет, а пусть я сам за ней приеду. Побеседуем. Я не хотел докучать, но в канун его девяностопятилетия приехал из Москвы к нему в гости. Мы сидели в креслах в его кабинете. Пили чай. Даниил Александрович был доброжелателен и бодр. Конечно, надо было захватить магнитофон, было бы полнее представление, о чем шел разговор. Но кое-что осталось в памяти. — Знаешь, Юра, меня уже не было. Две недели. Сознание отсутствовало… Это была смерть. Придя в себя, я собрал в ресторане врачей, желая их поблагодарить. Возник разговор, почему я выздоровел, на каком основании? Я не имел никакого права возвращаться к жизни. И тут один из них — хороший доктор, говорит: «Я думаю, мы здесь ни при чем. У него есть Ангел-хранитель. Посудите сами: он уцелел на войне, хотя воевал четыре года. Это противоестественно. Он вернулся в Город и уцелел в Ленинградском деле. Это тоже противоестественно. История с этой болезнью и выздоровлением тоже противоестественна. Такая цепь совпадений нереальна». Как выглядит Ангел, не знает никто. А узнавать мы их должны. Может быть, внутри себя. Там, где и находится весь мир человека. И большой мир, и неизмеримый космос — все находится внутри человека. Когда он уходит, он уносит все с собой. И хотя мы говорим, что, пока мы живы, ушедший от нас — все равно с нами, в нашей памяти, — это неправда. Умер и унес! Весь свой мир. А то, что мы помним о нем, это уже наша жизнь и наш мир. — Знаете, все большие художники верили в Бога. И очень многие выдающиеся ученые. Даже яростное безбожье являет собой страх перед Богом. У меня был друг, академик-эмбриолог Павел Светлов. Он мне однажды сказал: «Анализируя все, что со мной произошло от рождения, я понимаю, что жизнь — чудо, человек — чудо, а мы самонадеянно думали, что сами — всё. Я, — говорил Светлов, — изучал, как из клетки получается эмбрион, как он развивается, и меня волновало — когда у человека появляется «Новая газета» пятница. №72 07. 07. 2017 3 Ни достижений, ни обид Не помнит объектив стеклянный, Случайное в непостоянном Нам карта памяти хранит. Винсент Шеремет душа? И где она? И где находится совесть? Совесть тоже божественное явление. Она никакой пользы не приносит, и, кроме мучений, от нее никакого прока нет. А что такое доброта? Это все конституция нашего внутреннего мира. Она записана нам оттуда». …Юра, что происходит вокруг? Агрессия и враждебность — путь к потере себя. Отбирая чужую жизнь, ты утрачиваешь свою, хотя физиологическое твое существование может длиться долго. Ангелы покидают тебя. Ты одинок, никчемен и опасен. Сбой системы. Отчего такое ожесточение? Россия так проржавела вся. Испортилась. Жизнь испоганена. А люди не хотят изменений… Прижились. Притерпелись. Перестали бояться Бога. Откупаются. Считают, что если поставили церковь, отлили колокол, со свечой в храме постояли пред телекамерой, мощи привезли, то и выполнили все долги перед Богом. Это барышническое, купеческое, коммерческое отношение к Богу. — Может быть, боги у всех разные? Земля — шар, и люди, обращаясь к Богу, смотрят в разные стороны. Правда, протоиерей Алексей Уминский, человек тонкого ума, на это заметил, что все они смотрят в одну сторону — в небо! — Он замечательно прав. — Когда я поднимаю рюмку, то, глядя вверх, выпиваю за Него. И только благодарю. Ничего не прошу. Он ничего не должен. Просто, спасибо, и всё. — Я тоже благодарю. За день, за утро, за детей, за то, что я могу еще выпить вина. Тут Даниил Александрович достал бутылку грузинского «Ахашени», и мы посмотрели «в небо». P.S. Кепку я опять забыл. Теперь навсегда. Юрий РОСТ, обозреватель «Новой» Фото автора
Page 1: понедельник среда
Page 5 and 6: «Новая газета» пят
Page 7 and 8: горячая точка «Нов
Page 11 and 12: международная арен
Page 15 and 16: хроника абсурда «Н
Page 19 and 20: Красный квадратик
Page 21 and 22: Представляем истор
Page 23 and 24: Здесь был каток «Но

«Новая газета» №72 (пятница) от 07.07.2017

Create successful ePaper yourself

Delete template?

Save as template?