«Новая газета» №116 (пятница) от 15.10.2021
Выпуск от 15.10.2021
Выпуск от 15.10.2021
- No tags were found...
Create successful ePaper yourself
Turn your PDF publications into a flip-book with our unique Google optimized e-Paper software.
22
«Новая газета» пятница
№116 15. 10. 2021
папка отца народов
РАССТРЕЛЯТЬ
Н
НА РАЗ
Как Сталин отреагировал на аварию в Прокопьевске
Телеграмма секретаря Новосибирского обкома ВКП(б) Ивана Алексеева Сталину и Кагановичу об аварии
с человеческими жертвами на шахте в Прокопьевске. 13 ноября 1937 г. (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 583. Л. 19)
а шахте в Прокопьевске 10 ноября 1937-го
произошла авария. Груженная лесом вагонетка
сорвалась вниз, убив шесть человек. Лишь
через три дня первый секретарь Новосибирского обкома
сообщил об этом в Москву шифровкой.
Как только телеграмму расшифровали и положили
на стол Сталину, на документе появилась его грозная
резолюция: «Предлагаю изобличенных по взрыву
в Прокопьевске привлечь к суду, расстрелять, о расстреле
опубликовать в новосибирской печати. Сталин».
Члены Политбюро со Сталиным согласились, оставив
ниже свои подписи. На следующий день, 15 ноября, его
резолюция была оформлена как решение Политбюро.
Сталин невнимательно прочитал документ, а соратники
не посмели перечить, послушно подписав
документ. Ну со Сталиным все ясно: он был скор на расправу.
А ведь ни о каком взрыве в телеграмме не было
и речи. Ну и что? Был взрыв, не было взрыва — какая
разница. Все равно — расстрелять! И главное — «повязать
кровью» и своих ближайших соратников. Пусть
тоже подписывают расстрельные распоряжения.
Интересно и другое. Сталин как-то по старинке пишет
«разстрелять». То есть — «раз» стрелять. Понятно,
что расстрелять можно только один «раз». Второго
раза не бывает. Но чаще это слово Сталин употреблял
в десятках своих резолюций в правильном написании.
Рябит в глазах, насколько оно было привычным в сталинском
лексиконе.
Погибших от удара вагонеткой — на шахтерском
профессиональном жаргоне «козой с лесом» — было
шесть человек. Согласно телеграмме один погибший
был кадровым рабочим, а остальные детьми спецпереселенцев
(читай: высланных крестьян) возрастом от
12 до 24 лет.
И тут возникает масса вопросов. Почему на шахте
на подземных работах трудятся дети, сколько среди
погибших несовершеннолетних и, наконец, была ли
хоть как-то поставлена охрана труда?
Установить имена погибших 10 ноября 1937-го не
составило труда. Они есть в «Книге памяти шахтеров
Кузбасса/Прокопьевска». Это горный мастер Никонор
Гриценко 45 лет, буровые мастера Федор Бутов 20 лет
и Андрей Кожемякин 24 лет, слесарь Валентин Акулов
19 лет, плитовая (работница на площадке для приема
грузов) Прасковья Шевцова 23 лет и коногон Николай
Козлов 20 лет. Так их возраст указан в «Книге памяти».
В
от вопрос: где неправда? Был ли коногон
Козлов мальчишкой 12 лет, и если так, то кто
ему подправил года задним числом? А другие
— им по-настоящему было сколько лет? Вероятнее
всего, снаряженная Кагановичем комиссия прикрыла
эту неприглядность и скрыла факт использования детского
труда. И, скорее всего, в «Книгу памяти» внесены
неверные данные о возрасте на основе выводов комиссии
по расследованию аварии.
Перечисленные в телеграмме арестованные главные
механики треста, шахты и лесодоставщик были
назначены виновными. Какова была их участь, были
ли они осуждены и расстреляны, к сожалению, не
удалось установить. А вот первого секретаря обкома
Ивана Алексеева расстреляли в феврале 1939-го. Ну,
конечно, не за эту аварию. У Сталина был особый
счет к своим выдвиженцам. Алексеева обвинили как
участника «контрреволюционной террористической
организации». В 1956-м, само собой, реабилитировали.
Но вот откуда у Сталина эта убежденность, почему
непременно — взрыв, злой умысел, вредительский акт,
а не просто разгильдяйство и нарушение технических
норм? Конечно, это тоже преступление, но ведь не
контрреволюционное. Увы, атмосфера 1937-го была
напрочь отравлена прозвучавшим на февральскомартовском
пленуме сталинским постулатом о том,
что страна наводнена заговорщиками и вредителями,
шпионами и диверсантами.
За десять лет до этих событий был установлен порядок,
когда любую производственную аварию следовало прежде
всего рассматривать как вероятный «акт диверсии».
В приказе ОГПУ № 83/33 от 21 апреля 1927-го прямо так
и говорилось: «Во всех случаях происшествий (пожар,
взрыв, авария)… тотчас по их возникновении приступить
к агентурному расследованию и тщательно изучать всякое
происшествие, независимо от степени его значительности,
под углом выявления диверсионного вредительства
или неудавшейся попытки к нему».
Ну, если под таким углом зрения смотреть, то «диверсант»
всегда найдется. Технический руководитель или
инженер с чуждым социальным происхождением — ясно,
вредитель! Так что за минувшие со времени приказа десять
лет «органы» прошли выучку и приобрели богатый
опыт фабрикации дел по «вредительству». А уж процессов
открытых и закрытых провели не одну сотню.
О
бличительный градус с годами рос. К 1937-му
коварные козни «диверсантов-вредителей»
стали дежурной темой печати, главным стержнем
партийной пропаганды. На втором «Московском
процессе» в январе 1937-го прокурор Вышинский блистал
ораторским мастерством и образностью художественного
слова. Обличая подсудимых в организации диверсий и железнодорожных
крушений с человеческими жертвами, он
патетически восклицал: «Я обвиняю не один! Рядом со
мной, товарищи судьи, я чувствую, будто вот здесь стоят
жертвы этих преступлений и этих преступников, на костылях,
искалеченные, полуживые, а может быть, вовсе
без ног… Пусть жертвы погребены, но они стоят здесь
рядом со мною, указывая на эту скамью подсудимых, на
вас, подсудимые, своими страшными руками, истлевшими
в могилах, куда вы их отправили!»
Через год на процессе «Право-троцкистского блока»
в марте 1938-го Вышинский развивал кладбищенскую
тему: «Требует наш народ одного: раздавите проклятую
гадину! Пройдет время. Могилы ненавистных изменников
зарастут бурьяном и чертополохом, покрытые
вечным презрением честных людей, всего советского
народа».
Высокий стиль, школа! У Вышинского учились, его
пафос подхватывали обвинители на многочисленных
показательных процессах прокатившихся волнами по
регионам в 1937–1938 годах.
Никита ПЕТРОВ,
историк — специально для «Новой»