Б. КРИВОГОРНИЦЫН. Малохольный. В. ТРОШИН. Грех юности ...

Он молча обежал глазами несколько строк и под напором их содержания
почти воскликнул:
— Это тетя Маша. Послушайте, что пишет! Анекдот. «Здравствуйте,
Сережа, Нина и Аня. Пишет вам тетка Мария. Не удивляйтесь моему
письму. У нас тут такие дела завертелись, что необходимо, Сережа, тебе
приехать. Витька сдурел. Обвиняет братьку и председателя в том,
что они укрывают от народа колхозный мед. Пока об этом я одна
знаю. Но он сам не свой ходит и говорит, что всех на чистую воду выведу.
Я его уговорить никак не могу, второй день не разговаривает со
мной. Наказал мне в мужское дело не соваться, с братькой я об этом
не говорила. У него на магнитофоне записан разговор братьки с председателем,
с него все и началось. Приезжай, Сережа, сразу, как получишь
письмо. Ты разберешься, что к чему, Виктор тебя уважает и, может,
одумается на твои уговоры.
С приветом тетка Мария.»
— Как это вам нравится, сестры Федоровы? Мы тут хлебосольством
занимаемся, а батя там, поди, сухари сушит или о порог тюрьмы
ичиги вытирает.
Письмо из Еловки повергло застолье Пашковых в некоторое замешательство,
воцарилось недолгое молчание. Первым не выдержал Сергей.
— Чушь какая-то. Батю в воры зачислить. Он скорее свой мед даром
отдаст, чем колхозный возьмет. Много меда мы видим? А у него
своих улей больше десятка наберется. Нет, девоньки, тут что-то не то.
— Да сама тетя Маша пишет, что Витька сдурел,— заговорила Нина.—
Слышал, наверное, звон, да не знает, где он.
— А что он вообще из себя представляет, этот Виктор?—спросила
Оля.
— Это, Оленька, сын моей тети, любимый племянник моего отца.
Мой братан, выражаясь деревенским слогом. А что бросил университет,
ты об этом слыхала. Сейчас, как видишь, играет роль частного детектива.
И, видимо, преуспел в этом качестве, если взывают о моей помощи.
Сергей осушил стакан и молча ушел в свою рабочую, как он называл,
келью. Там сел в кресло и задумался.
Неприятно, черт побери. Пришла какая-то бумажка и вот, пожалуйста,
стыдно взглянуть в глаза родной жене. Такое чувство, словно все
время успешно играл роль достойного человека, а теперь вытащили на
свет божий твою душонку, и от нее повеяло далеким от благовония запахом.
До конца августа оставалось пять дней, как раз хватало, чтобы
обернуться до начала занятий. Надо ехать. Сегодня же.
Виктор, Виктор! Как это ты докатился до такой глупости, чтобы
подвергнуть сомнению честность своего дяди, который боготворит тебя
больше, чем родного сына?
Если говорить откровенно, то Сергей уважал Виктора, и даже
больше: гордился им. Хотя повода для гордости вроде и не было, потому
что ничем еще не проявил этот молокосос. Было в нем что-то особенное.
Молчаливость, упрямство, ум. И вывих с университетом тоже
рисовался Сергею неординарным событием.
Он вспомнил своего двоюродного брата десятилетним пацаном.
Заглянул как-то к ним мимоходом, тот сидит за столом, перед ним шахматные
фигуры.
— Ты чего делаешь?
— Играю.
— А где доска?
— Вот,— Витька ткнул пальцем в клеенку.
И точно, клеенка была в клеточку, на темных и светлых полях ее,
как на шахматной доске, располагались фигуры. Сергей тогда заканчивал
институт, имел твердый второй разряд по шахматам. И не удер-
1»