ЗВЕЗДОГРАД, ЧАСТЬ 2

2

2018 

3

Давид Герцог © 2018 «Звездоград» 

Все изображения использованы и обработаны в соответствии с 

законами об интеллектуальным правам 

David Herzog © 2018 “Zvezdograd” 

All pictures used and reworked in accordance with intellectual 

property laws 

4

ОГЛАВЛЕНИЕ. 

Пролог. - 9 

Барак. - 47 

Сон №1. - 61 

Утренний полёт. - 81 

Сон №2. - 97 

Завтрак. - 113 

Сон №3. - 133 

Лекция. - 151 

Сон №4. - 167 

Ротация. - 181 

Сон №5. - 197 

Паёк копателя. - 213 

Сон №6. - 229 

Могильщик мира Капитулха. - 249ю 

Сон №7. - 269 

Варкаим. - 283 

5

Сон №8. - 297 

Лаборатория. - 319 

Сон №9. - 337 

Звездоград. - 357 

Сон №10. - 371 

ЦПШ-ВПШ - 385 

Сон №11. - 401 

ГУГО. - 417 

Сон №12. - 431 

«Последний приют». - 451 

Сон №13. - 467 

Озарение. - 479 

Сон №14. - 493 

Побег. - 509 

Эпилог. - 525 

6

Звездоград. 

Запускали мы ракету, 

А ракета эта та 

Превращается в планету — 

Вот так чудо-красота. 

И плывет планета мирно 

И, вращаясь над землей, 

Возвещает всему миру: 

«Слава партии родной!» 

Анатолий Гладилин 

“Репетиция в пятницу” 

7

267

268

Сон № 7. 

Во всех государствах справедливостью 

считается одно и то же, а именно то, 

что пригодно существующей власти.“ 

Платон 

«Революция — варварская форма прогресса» 

Жан Жорес 

Жизнь шла безмятежно. И тут грянул гром – переезд. 

Да какой! В силу малопонятных обстоятельств 

родителей переводили в Белоруссию, Витебскую 

область, в «молодой» город Новополоцк, рядом с 

Полоцком. Предполагалось, что города сольются в 

одну «кишку» вдоль Западной Двины. Там были 

построены предприятия нефтехимического комплекса 

и подтянута ветка нефтепровода «Дружба». Город 

считался перспективным. Снабжался он очень 

хорошо, можно сказать первоклассно. Разнообразные 

колбасы и сосиски, масло нескольких видов, сыры на 

выбор, сырки творожные, малоразбавленная сметана 

269

– и всё без очереди! Новгород к тому времени стал 

испытывать чисто российские болезни нехватки, и 

контраст был сильный. 

Подчинение части заводов было союзное, не 

республиканское. Квартир строилось много, хорошего 

качества. Дома были украшены большими мозаиками 

художника-космиста Валерия Мартынчика. В общем, 

родителям предложили повышение, и они 

согласились. 

Переезд состоялся летом. Новая квартира оказалась 

на седьмом этаже двенадцатиэтажного дома. 

Просторная, трёхкомнатная, с большим 

дополнительным коридором на две квартиры. Лифт 

был приятным украшением низкотехнологической 

жизни, а мусоропровод казался лучшим 

изобретением. Ожидание машины-«мусорки», с 

полным ведром, в группе таких же жильцов, было 

малоприятным опытом. Теперь об этом можно было 

забыть. 

Проблемы начались первого сентября. Сначала 

оказалось, что учебные документы Марка 

«потерялись» при пересылке. А учился он хорошо. 

Потом выяснилось, что, хотя белорусский язык ему 

изучать не обязательно, присутствовать на занятиях 

270

он должен. Впрочем, на уроках белорусской 

литературе он даже начал читать на белорусском коечто 

из программы, и ему понравилось. 

Но в довершение всего оказалось, что они живут в 

неправильном месте. Оказывается, город поделен 

группировками со странными названиями, «шесты» и 

«немцы». И Марк живёт как раз на границе! Стать 

официальным «немцем» было не страшно, но 

довольно неприятно. Драки, кстати, были жестокие, 

стенка на стенку. Охота за обидчиками шла 

месяцами. В Новгороде ничего подобного не было. 

Могли изредка дать подзатыльник старшие, отобрать 

деньги по дороге в магазин. Но обычно обходилось. 

Были в Новополоцке и другие неудобства. Ещё в 

Новгороде Марк столкнулся со случаями неприязни к 

чужакам, «нерусским», как выражалось местное угрофинское 

население. Он дружил с братьями Ким, 

жившими в том же дворе. Но семья подвергалась 

постоянным нападкам, и родители Кимов решили 

переехать поближе к корейским родственникам. Были 

и другие инциденты, но всё обходилось. Даже во 

время игр в войну Марк терпеливо становился 

«немцем», не слишком переживая за 

несправедливость другой стороны по отношению к 

271

«исторически проигравшим». 

И тут проблема вернулась, но уже на другом уровне. 

Мало того что он вынужден был сделать болезненный 

выбор в сторону определённой группировки, так ещё 

и его новые одноклассники пронюхали о пятой графе. 

Мать их интересовала меньше, хотя и здесь могли 

просто так назвать «пшеком». Нет, их волновал отец! 

Настоящий немец! Фашист! За два месяца Марку 

пришлось участвовать в нескольких драках, в том 

числе отбиваться от «тёмной» в физкультурной 

раздевалке. После того, как он разбил нос одному 

назойливому субъекту и обеспечил сине-красное, 

распухшее ухо другому, вырастил большую шишку на 

лбу третьему, длинному дылде Кольке Никиферовичу, 

от него отстали, назвав «бешеным». 

Это было трудное время. Из-за постоянных 

конфликтов Марк иногда пропускал уроки, что стало 

предметом громкого разбирательства. Директор 

школы, неврастеничный тип с жёлтым нездоровым 

лицом, терроризировавший всех, устроил настоящее 

представление. Родители Марка, имея за плечами 

ленинградскую школу, держались с достоинством. Но 

Марку стало ясно: школа стоит на стороне его 

обидчиков. 

272

Публика съезжалась в Новополоцк со всего Союза. 

До революции население Белоруссии, бывшего 

Великого Княжества Литовского, состояло из 

сельского населения литвинов и польско-еврейского 

населения штетлов, городов и местечек. Более 

близкое знакомство с историей заставило Марка 

многое переосмыслить. Например, он обнаружил 

следы большого количества протестантских и 

старообрядческих общин, живших на территории 

Северо-Западного Края. Если первые противоречили 

тотальному окатоличиванию населения, то вторые 

указывали на движение религиозных диссидентов с 

востока на запад, из Московии в Литву и Жечь 

Посполиту. 

Название, как оказалось, также двигалось с востока 

на запад. Если в четырнадцатом веке Белой Русью 

была Москва, вероятно, по китайским причинам – 

цвет западной части Улуса Джучи, то позже, в 

процессе расширения границ, название перешло на 

области западнее Москвы. Смоленск пал в 

семнадцатом веке, но находился на границе черты 

оседлости до семнадцатого года. Название 

перекочевало на смоленские земли, потом на 

территорию Могилёва и Витебска. Гродно. 

273

Новогрудок, Слоним, старинные территории Литвы, 

назывались Чёрной Русью. Было время когда вся 

Литва называлась так, Вильно ещё не считался 

польским городом, а Жемайтия и Аукшайтия не 

считались настоящей Литвой, только северозападной 

частью. 

Русификация под властью русских царей не смогла 

сделать то, что сделали две мировые войны и 

советская власть. Черта оседлости исчезла, местное 

польское население резко уменьшилось, а сельское 

население повалило в города. После войны 

республика наполнилась переселенцами из РСФСР, 

военными, пенсионерами «органов» и просто 

всесоюзными искателями лучшей доли. 

В Новополоцке присутствовала именно это странная 

смесь. Что, естественно, отражалось на 

педагогическом составе. Встречались весьма 

примечательные персонажи. Например физик по 

кличке «Базилио», лысеющий субъект с обвислыми 

усами. Система обучения у него, впрочем, была не 

самой худшей. Минимум теории, по причине 

неизживаемого косноязычия, и долгое, нудное 

решение задач. Жертва вызывалась к доске, где с 

четверть часа извивалась под давлением 

274

неторопливых вопросов: «Что это у тебя получилось? 

Напиши, тузикоу или валенкоу? Пяцдесят чего – 

бараньего весу?» Удивительно, но физику знали 

неплохо. 

Его вечным другом и собутыльником был «Винни- 

Пух», низенький круглый физрук с лицом, имеющим 

сильное сходство с мультипликационным 

персонажем. Основным его занятием было 

организовать бегание кругами вокруг школы. Зимой – 

на лыжах. Пятнадцать кругов, двадцать. Круги не 

считали, но стоять не давали. Гораздо интереснее 

было бросать алюминиевую гранату – ею удачно 

разбили стекло в местной котельной и три раза за 

одно занятие(!) поразили «условного противника» из 

числа учащихся. «Винни-Пух» был энергичен и 

необидчив, что вполне подходило бывшему 

штангисту-тяжеловесу. Впрочем, бегать и, особенно, 

прыгать он не мог. Демонстрация пряжка через планку 

происходила следующим образом: «Винни-Пух» 

смешно разбегался, докатывался до планки и матов, 

смешно подпрыгивал на месте/, быстро перебирая в 

воздухе ножками и говорил: «Вот так, ножницами. Или 

спиной...» – он выгибался назад, демонстрируя 

необъятный накачанный живот. 

275

«Винни-Пух» и «Базилио» отличались относительным 

добродушием. В отличие от гораздо более серьёзного 

алкоголика, учителя труда по кличке «Зинзуб». Вечно 

в затёртом халате, болтающемся на нём как 

высохшая половая тряпка на швабре, в чёрном 

тряпичном берете, очках с толстой оправой, «Зинзуб» 

не терпел возражений и не переносил упоминание 

собственной клички даже шёпотом. Он мог 

самозабвенно гоняться за вёртким нарушителем 

вокруг столов с тисками, вооружившись любимым 

инструментом, круглым напильником. Но однажды он 

взял в руки увесистый молоток, и перепуганный 

скелетообразный Шкет вышел через закрытую часть 

стеклянной двери. 

Учился Марк, тем не менее, как всегда хорошо, и 

вскоре стал одним из лучших учеников. Документы из 

Новгорода вскоре «нашлись». Репутация Марка 

улучшилась настолько, что химичка по кличке 

«Жаба», по причине изрытого оспой бледного лица и 

специфического характера, ставила ему лучшие 

оценки в классе, а учительница русского языка и 

литературы по кличке «Мышка» стала намекать на 

золотую медаль. Но директор, преподававший 

математику, был тот же желтолицый психопат. Он мог 

276

бросить тряпкой не только в ученика, но и в педагога. 

Когда директор сломал сразу обе ноги, в школе был 

настоящий праздник. И, несмотря на физ-мат уклон, 

Марк твёрдо решил идти после восьмого класса в 

местную Керосинку, Нефтяной Техникум, творчески 

переименованный в «Политехнический Техникум». 

И ни разу не пожалел. Вступительные экзамены в 

техникум он сдал без напряжения. Учился легко, с 

интересом. Отношение к учащимся было более 

уважительным, чем в школе. Обращались «на вы» 

Публика собралась довольно разная. Многие 

приехали «с районов». Часть пришла только потому, 

что техникум звучит несколько лучше, чем ПТУ. Но 

были и довольно интересные персоналии, 

оказавшиеся в «Нефтянке» по причинам, похожим на 

ситуацию Марка. Или пришедшие с тайным умыслом 

– дальнейшим поступлением в ВУЗ, но уже с 

учтённым стажем, льготами и, возможно, 

направлением. 

Таким был Яшка Шибур, по прозвищу «Чебурашка», 

быстрый, коренастый паренёк, острый на язык и 

крепкий на руку. С ним Марк подружился сразу. 

Вторым товарищем оказался Ванька Березинский, 

длинный, нескладный мальчишка с необычайными 

277

аналитическим способностями. Учились они вместе, и 

планировали идти дальше, тоже вместе. Но Яшку 

загребли в армию – он был несколько старше. После 

армии он вернулся в Новополоцк и постепенно 

сделал карьеру на заводе. А Марк с Ваней стали 

готовиться к поступлению в ВУЗ. 

Продолжать занятия «нефтью» они не хотели. В 

процессе учёбы они узнали много полезного, но не 

слишком интересного. Кое-что рассказали родители. 

Выяснилось, например, что в Новополоцке хранятся 

тысячи тонн синильной кислоты. А противогаз её 

пропускает! Противогазы же им пришлось применять 

на практике, причем неоднократно. Аварии на 

местных заводах происходили с завидной 

регулярностью. И неудивительно: когда Марк увидел, 

как операторы установок начинают день с нескольких 

таблеток циклодола и димедрола, часто под пиво, ему 

самому стало нехорошо. В чьих руках их жизни? 

Заболеваемость жителей Новополоцка на порядки 

выше, особенно астмой и аллергиями, а смерть 

более ранняя. Причём роза ветров была такова, что 

все выбросы через восемь минут оказывались в 

ближайшем городе, Полоцке. А там Гражданская 

Оборона отлично знала, что достаточного количества 

278

противогазов для жителей у неё нет. Потому что в 

городе нет опасных предприятий. Точка. 

Ехать же в большую «Керосинку» имени Губкина тоже 

не хотелось. Представлялось, что пошлют в Сибирь, 

на скважины. Они собрались в Белорусский 

Государственный Университет, на физику. 

В техникуме физику преподавали неплохо, но 

однобоко и не совсем в рамках школьной программы. 

Всё что Марк запомнил, это рассказы одного 

заменявшего педагога. Ему было за восемьдесят. 

Преподаватель был в костюме, с подтяжками. 

Ядерную физику он излагал бойко и доходчиво. 

Причём укладывался в двадцать минут, вместе с 

задачами. Остальное время он рассказывал о своей 

жизни. О разгрузке вагонов. О печени трески, пище 

студентов. Тогда, во времена рассказа, она уже стала 

деликатесом. 

Пришлось обращаться к репетитору. Это было 

недёшево, но того стоило. Родители через своих 

знакомых нашли выпускника физфака ЛГУ, кандидата 

наук Виктора Каховского. Выбор был удачным – 

репетитор в короткий срок составил страничку всех 

необходимых формул, пояснил как выводить из них 

остальные, и быстрым галопом двинулся по темам. 

279

Писал он забавно, вверх ногами, лицом к обучаемому, 

быстро и понятно. 

Позднее Виктор стал депутатом местного 

республиканского совета, и Марк навещал его в 

Минске, в бывшей коммунистической гостинице 

«Октябрьская». Он наслушался историй про местную 

политику, поездки за границу и, конечно же, про 

будущего президента и диктатора республики. Но это 

случилось гораздо позже. 

В техникуме Марк получил красный диплом и, 

наравне с медалистами, мог сдавать в университет 

только профилирующий экзамен – физику. И сдал его 

на «отлично». 

280

281

282

Варкаим. 

«Размеры— самый ненадежный 

критерий величия человека или страны.» 

Джавахарлал Неру 

«Революция - это волны, в которых 

не подобает быть ни пеной, ни грязью.» 

Виктор Гюго 

Марк стоял перед створками больших, ржавых ворот 

с большими шестиконечными синими звёздами, 

намалёванными на них небрежными мазками. 

Наконец, потоптавшись, постоянно поправляя 

падающую циолковку, он направился к воротам. 

Толкнув створку Марк убедился, что ворота заперты 

пусть не слишком надёжно, но достаточно серьёзно. 

Проникнуть через щель между створками или под 

ними не представлялось возможным. Марк поискал 

глазами и нашёл – небольшую, неприметную, ещё 

более ржавую дверь. 

283

Дверь была открыта. За ней находился КПП, со 

шлагбаумом, турникетом и охранником в красной 

кожанке. Последний был, к удивлению Марка, с 

длинным копьём. Краем глаза он также заметил 

вышки, поднимающиеся над забором. На вышках 

дежурили «кожаные», причём, как показалось Марку, 

с арбалетами. 

Давай, чего там у тебя! – грубо обратился 

«кожаный», протягивая руку. Марк подал ему 

пакет. «Кожаный» брезгливо посмотрел на 

обёрточную бумагу конверта, затем 

перевернул. Увидев печать из красного сургуча 

он сразу посерьёзнел и подтянулся. 

Проходите! – сдвинул он турникет и 

освобождая проход и поднимая копье. – Эй, 

вахта! Проводите нохёра к Тевтельскому! – он 

отдал конверт Марку, с большим почтением. 

С вахты, из небольшого вагончика с окошком, вышли 

два нукера в красных кожанках и кожаных же 

циолковках. У них были щиты! В полный рост! 

Наподобие древнерусских, с шестиконечной звездой 

в центре. В руке у каждого Марк разглядел меч 

довольно интересной формы, больше похожий на 

утолщённую короткую шпагу неправильного сечения. 

284

Изучать подробности он не мог, времени и 

возможностей для этого не было. 

Пойдемте, – довольно вежливо обратился один 

из нукеров и даже улыбнулся. «Да, 

стоматология здесь на ожидаемом уровне», – 

подумал Марк, заметив отблески жёлтого 

металла во рту охранника. 

Его провели по территории секретного учреждения, 

до трёхэтажного корпуса красного кирпича, с 

решётками на окнах. На входе в здание Марк снова 

показал конверт и печать. Нукеры коротко произнесли 

«к Тевтельскому», и дежурный, вытянувшись, 

пропустил их дальше. 

Они поднялись на третий этаж, каждый раз проходя 

дополнительную проверку. Марка неизменно 

пропускали дальше, оказывая все знаки внимания. 

Марк же то и дело поддевал верлапти и поправлял 

циолковку. 

На третьем этаже, после звонка и короткого разговора 

через маленькое отверстие, его попросили пройти за 

бронированную дверь. Нукеров дальше не пустили, а 

Марку вежливо объяснили как пройти до конца 

коридора, где находится кабинет «Куссандра 

Львовича». 

285

Марк пошёл по толстому красному ковру, читая 

таблички на кабинетах. «Жульин Тофест 

Исмидорович, инженер-начальник, Демидо Булат 

Евстахиевич, главный зарядитель, Ибаррукин 

Корнелий Доллорович, астрофизик, Мономахт Люций 

Никодимович, счетовидец, Эрзац Клим Раймондович, 

материалознавец, Зигмунд Янусович Плач- 

Ярославский, пар-аппаратчик». 

По ошибке Марк зашёл в тупиковое ответвление с 

табличкой «Группа внесистемной реальности». Здесь 

были кабинеты без пояснений и отчеств, часто по 

несколько имён на одной двери: Злопам 

Хоровзводский, Рембрат Кругопоручников, Активин 

Земледеев, Погребен Констервядский, Кастрюбал 

Взорвиюкс, Текстен Флотояндский, Жервез 

Двоепортов, Умвакуум Местичков, Конпаль Попонд и 

другие, которые он попросту не запомнил. 

Понимая что зашёл не туда Марк вернулся в 

основной коридор и прошёл до конца. На последней 

двери красовалась большая табличка с надписью 

«Тевтельский Куссандр Львович, порт-механик». Марк 

откашлялся и постучал в дверь, сначала робко, потом 

решительнее. За дверью молодой, звонкий голос 

произнёс: 

286

Войдите! 

Марк толкнул массивную дверь, оббитую 

дерматином, и вошёл в просторный кабинет. 

Я к вам, Куссандр Львович, – остановился он 

сразу за дверью. 

Нохёр Тевтельский сейчас занят. Я его 

референт, Саломандров Цецилий Прохорович. 

Что у вас? – довольно сухо поинтересовался 

молодой человек с идеальным пробором и 

тонкими усиками над верхней губой. 

Если бы не мешковатый костюм, он бы выглядел как 

мексиканский злодей из вестерна, или итальянский 

мафиози из боевика. 

Вот, направили к вам, – Марк, то и дело 

поддевая верлапти и поправляя циолковку, 

подошёл к столу референта и положил конверт 

печатью вниз. 

Тот взял пакет двумя пальцами, словно держал за 

хвост давно сдохшую крысу. Перевернув конверт он 

увидел печать и сопроводительную надпись. Его лицо 

немедленно изменилось, растягиваясь в сладчайшей 

улыбке: 

Куссандр Львович вас примет прямо сейчас. 

287

Немедленно! – Саломандров быстро вскочил и, 

подхватив пакет, распахнул большую 

двустворчатую дверь кабинета начальника. 

Куссандр Львович, это к вам! – произнёс он 

громким голосом. – От Жуко Устина 

Цезаревича! 

«Жуко – это Дислокатор?» подумал Марк. 

Прошу вас! – обратился Цецилий Прохорович к 

Марку, отступая в сторону и пропуская его в 

кабинет. 

Марк вошёл. Дверь неслышно закрылась у него за 

спиной. Кабинет был в три раза больше приёмной. 

Стол начальника, монументальное т-образное 

сооружение, начинался в середине комнаты и 

упирался расширяющимся торцом в дальний угол. 

Неудивительно, что Саломандров так напрягал горло. 

За столом сидел небольшой, абсолютно лысый 

человечек. На его голове играли тысячи бликов от 

хрустальной люстры, висящей в центре кабинета. 

Сам он был в косоворотке, на плечи же был 

наброшен пиджак. На столе стояла батарея пустых 

гранёных стаканов в подстаканниках. 

Марк не без усилий, теряя верлапти, преодолел 

дистанцию, отделявшую его от начальства и протянул 

288

пакет. Куссандр Львович, едва взглянув цепкими 

глазами на печать, поднялся и самым приветливым 

тоном принялся расспрашивать, не дожидаясь 

ответов: 

Как там Устин? Как погода? Есть ли особые 

известия? 

Наверное он сам написал, – неуверенно 

ответил Марк, поправляя циолковку. 

Да-да, конечно-конечно! А вы присаживайтесь! 

Не угодно ли чаю? – Не дожидаясь ответа, 

Куссандр взял колокольчик и зазвонил. Дверь в 

кабинет немедленно отворилась, словно 

Цецилий стоял прямо за ней. Впрочем, вполне 

реалистичное предположение 

Цецилий, голубчик, принеси-ка нам чайку! Да 

покрепче! – Куссандр Львович сделал акцент на 

последнем слове. 

Будет исполнено, нохёр Тевтельский! – 

официально ответил Саломандров и на 

некоторое время пропал за дверью. 

Спустя несколько минут он появился снова, уже с 

подносом. На подносе стояло два гранёных стакана в 

подстаканниках, вазочка с кусковым сахаром, ещё 

289

одна – с «трофейными» галетами, которые Марк 

сразу узнал. Третья была до краёв наполнена 

порошковыми сливками. Цецилий проворно составил 

всё на стол и улетучился из кабинета, тихо прикрыв 

дверь. По кабинету пополз приятный запах 

свежезаваренного чая. 

Угощайтесь! – Куссандр Львович снова сел, 

поправив наброшенный на плечи пиджак, и, 

сломав печать, углубился в чтение бумаг. 

Только сейчас Марк заметил, что зашитые рукава 

пиджака не предназначены для рук, а карманы не 

просто накладные, а бутафорские. Он, чтобы не 

выглядеть напряжённо, бросил пару кусочков сахара 

в стакан, стоящий ближе к нему, и стал помешивать 

алюминиевой ложечкой, предательски стучащей при 

каждом движении. 

Значит к нам? – Тевтельский оторвался от 

бумаг и пристально посмотрел на меня. 

Да, – пожал плечами Марк, только сейчас 

осознавая смысл сказанного Куссандром 

Львовичем. 

Ну что ж... – потёр Тевтельский свой 

олимпийский лоб. – Пожалуй, помещу-ка я вас 

290

под начало Меркадера, Терентия 

Аввакумовича. Кстати, а вас как величать? В 

письме ничего не сказано! 

Марк. Марк Генрихович. 

Понятно. А фамилия? 

Отчинников. 

Очень приятно! – Куссандр Львович протянул 

руку через весь стол и стал горячо трясти 

вялую ладонь Марка. – Нам очень нужны такие 

как вы! Энтузиасты! Знающие специалисты! 

И мне... Приятно! – Марк с трудом высвободил 

ладонь и поднял стакан, желая скрыть 

неудобство. 

Пейте! У нас прекрасный чай! Цецилий знает 

своё дело! – Тевтельский сам взял стакан, с 

хрустом разгрыз кубик сахара и громко отпил 

крепчайший напиток. Глаза его заблестели. 

Марк тоже отхлебнул тёмную жидкость. Чай был 

превосходный, не сказать более. Он чем-то 

напоминал круто, до вязкости, заваренную смесь 

зелёного и чёрного чаёв крупной резки. Резкий вкус 

требовалось заглушать сахаром, что Марк и сделал. 

При этом циолковка опала очередной раз. 

291

Кстати, о довольствии! Вещевое и продуктовое 

вам подготовят в каптёрке, у старшей 

баталёрши Ариадны Алкемеоновны. Я дам 

указание Цецилию. А сейчас попьём чайку, и я 

вас познакомлю с нохёром Меркадером! 

Спасибо! – как можно более вежливо 

поблагодарил Марк, отгоняя неприятные 

ассоциации. Для большей убедительности он 

снова отхлебнул чаю. «Теперь ночью не усну!» 

– подумал он. 

Да... – протянул Куссандр, отпивая изрядную 

порцию. – У нас, кстати, для вас уже и задачка 

образовалась! Вам Устин ничего не говорил? 

Нет, – мотнул гудящей головой Марк. – 

Дислокатор... 

Ах, да, понимаю, понимаю... – закивал 

Тевтельский. – Ничего, у Меркадера быстро 

разберётесь. Кстати. А где вы так... ммм... 

натренировались? 

На досуге. Хобби. Увлечение, – отвечал Марк, 

невольно отхлёбывая очередную порцию 

крепчайшего чаю. Во рту установился сильный 

вяжущий вкус. 

292

Удивительно! – улыбнулся Куссандр Львович. – 

А я вот в свободное время коллекционирую. Не 

верите? Подстаканники! Занимательное дело! 

Как стукановцы старую шахту обновляют, так 

сразу и запрос даю! Как-нибудь познакомлю вас 

с моей коллекцией! А сейчас – в путь! – 

Тевтельский решительно допил чай и встал. – К 

Меркадеру! 

Он быстрым шагом пошёл к двери, не оборачиваясь в 

сторону Марка. Тот же, теряя верлапти и поправляя 

циолковку, еле поспевал. 

Тевтельский распахнул дверь и стал в проёме, 

дожидаясь отставшего посетителя. 

Цецилий Прохорович, голубчик, свяжитесь с 

нёхрой Ариадной Алкемеоновной Люксемград! 

Пусть оформят на Марка Генриховича 

Отчинникова аттестат на одежду и трёхразовое 

питание. Ну и всё такое, в придачу. – он сделал 

кистью левой руки неопределённое 

вращательное движение в воздухе. 

Будет сделано, Куссандр Львович! – 

Саломандров немедленно поднял чёрную 

трубку старинного телефона и стал вызывать 

телефонную станцию. 

293

А мы к Меркадеру! – сообщил Тевтельский, 

выходя в коридор. – Да, чаю приготовьте, к 

моему возвращению! И покрепче! 

Куссандр и Марк вышли в пустой коридор с красным 

покрытием. 

У нас серьёзное учреждение, Марк Генрихович, 

– с достоинством вещал Тевтельский. – Мы 

подчиняемся прямо ГЕСИОДу. 

Кому? – удивился Марк. 

ГЕСИОДу. Генеральному Синклиту Оборонной 

Доктрины. У нас есть важные разработки: 

Шапка Закидательная, учебный вариант. 

Пониженной мощности. Стрела-бумеранг. 

Копьё, самонаводящееся. Меч-хладенец — с 

низкой ударной температурой. Праща с 

прицельным механизмом. Так что вы попали 

именно туда, куда надо! 

Они прошли в противоположный конец коридора, и 

Тевтельский постучал в дверь с надписью «Меркадер 

Терентий Аввакумович, оптик-пытатель». 

294

295

296

Сон № 8. 

«Неизбежности самотоком не бывает. 

Неизбежность подготовлена, 

когда субъективный фактор 

берёт её за руки.» 

Л Каганович 

«Революция есть идеал, 

вооруженный мечом.» 

Виктор Гюго 

Колхоз всегда существовал как обобщённый образ 

сельской местности, если не культуры. «Совхоз» был 

понятием абстрактным и взрослыми воспринимался 

как хрущёвская блажь – тот же колхоз, только 

навыворот, не более. Частников терпели, но не 

любили – товар хорош, да цены кусаются. 

Новгородский колхозный рынок был беден 

ассортиментом, дорог и преимущественно 

оккупирован торговцами с тёплого юга. Полоцкий и 

297

новополоцкий рынки были богаче, дешевле, 

ароматнее и просто интереснее. На нём преобладало 

местное население – можно было сравнить и сделать 

выводы о состоянии приватного сельского хозяйства 

в России и в Белоруссии. Оккупация во время войны 

и присоединение части республики после 39-го, а, дефакто, 

после сорок четвёртого года, не могли 

оправдать появление столь заметного хиатуса. 

Оккупация была и в Российской Федерации, а Полоцк 

до тридцать девятого года был приграничным 

городом, но с советской стороны. Значит причина 

была в отношении властей и сохранности сельского 

населения. Последнее, впрочем, было и плюсом и 

минусом – пролетариат был более технически 

образован и организован для системного труда. 

Сельское население отличалось большими 

«частнособственническими» тенденциями и меньшей 

интеграцией в городскую жизнь. 

На рынке кроме ароматных медов и настоящего 

творога с натуральной желтоватой сметаной, зелени, 

овощей, фруктов, грибов, всегда продавали и 

покупали всевозможных животных, от коз и свиней до 

кроликов, котят и щенят. Всевозможных расцветок и 

пород, просто беспородные, они всегда привлекали 

298

большое внимание детворы. 

Знакомство с самой сельской местностью произошло 

у Марка довольно рано. Когда ему было шесть лет 

мать и отца послали в колхоз одновременно, и 

ребёнка было просто некуда девать. Когда-то, в 

четыре года, Марк, после очередной болезни в 

детском саду, провёл несколько месяцев в доме 

бабушки и дедушки, платных нянек. Они были 

бездетны, и души в Марке не чаяли. Пачка масла 

давалась на день – половину точно скармливали 

Марку. К «бабодедам», как называл их Марк, надо 

было идти мимо старинной кордегардии у оплывшего 

городского вала, через мост на речке Гзень, вдоль 

затянутого тиной пруда, напоминавшего картину 

Васнецова «Алёнушка». Марк всегда с опаской 

смотрел в тёмную стоячую воду – не покажется ли 

белая рука утопшей? 

Жили «бабодеды» в двухэтажном бараке с 

деревянной лестницей. В полутёмном доме пахло 

стариной. Так, во всяком случае, казалось Марку. С 

ним никак не занимались, и он был предоставлен сам 

себе – ходил из комнаты в комнату, залезал на 

высоченную кровать с шишечками – валить пирамиду 

из пухлых, упругих подушек. Он бросал их вниз на 

299

покрывало – и засыпал среди них. 

В шесть лет такой то ли оказии не случилось, то ли 

родители не желали платить весьма приличные 

деньги. И маленький Марк был вынужден принять 

участие в битве на урожай. 

На этот раз родина «бросила» на лён. Деревня, 

название которой Марк не запомнил, была 

полупустая. Мало того что существовала 

диспропорция в сторону пожилого населения, много 

домов стояло вообще без обитателей, нередко с 

заколоченными ставнями. Оставлены на время? 

Хозяева работают в городе? Были ли вообще у них 

хозяева? Неизвестно. 

Городских инженеров-колхозников поселили в 

большое двухэтажное здание. Стояло оно на 

массивном фундаменте, образующем полуподвал, 

фактически дополнительный этаж. В подвальных 

помещениях Марк обнаружил настоящий самовар, 

пулемётные ленты, гильзы, ящики из-под патронов, 

несколько разнокалиберных чугунков и пару ухватов. 

Всё это богатство он держал прямо возле двери 

полуподвала. Никто не зарился на мальчишеские 

игрушки. А Марк играл в археолога! Новгородское 

влияние сказалось. 

300

Но увлечение длилось недолго. Однажды возле дома 

остановился красный «Москвич», из которого вышли 

добродушные мужички. Увидев самовар, они весело 

поинтересовались чей он. Марк ответил – его! «А 

можно ли одолжить такую ценность? – 

поинтересовались мужички. – На время, 

естественно!» Марк кивнул, не зная что и сказать 

этим весёлым бородатым субъектам: что чугунков 

несколько, а самовар только один? Можно... Но 

зачем? Они будут пить чай? Но ведь он переставляет 

большую ценность как находка! Как объяснить этим 

непутёвым взрослым все оттенки и тонкости 

ситуации? 

Тем временем дядьки поставили добычу на капот, 

сфотографировались, небрежно поблагодарили 

мальчика и укатили. Забрали просто так! Марк был 

убеждён, что впоследствии видел этот самовар в 

кабинете рисования у длинноволосого и бородатого 

преподавателя Бориса Львовича и несколько даже 

рисовал его. Самовар. К Борису Львовичу остались 

вопросы, которые Марк так никогда и не решился 

задать. Но твёрдо усвоил – доброта требует жертв, и 

немалых! 

Колхозный дом, как уже говорилось, был огромен. Во 

301

всяком случае в представлении Марка. В его 

обширных комнатах находилось несколько 

разнокалиберных печей. Чего в этом доме не было, 

так это удобств. Никаких. Ни водопровода, ни 

канализации. Если воду таскали из соседнего 

широкого ручья, то естественные отправления, до 

постройки помещения специального назначения, 

осуществлялись в огромной, тёмной конюшне, 

занимавшей половину дома. В конюшню можно было 

спуститься по высокой и крутой лестнице без перил. 

Там, внизу, валялись оглобли, хомуты, тележные 

колёса, остатки саней и прочая чепуха, вроде 

глиняных горшков, туесков, бочек и чугунков. Но 

перемещаясь по местности была высока вероятность 

«подорваться» на мине, так как даже днём в конюшне 

не было нормального освещения. Только 

пробивающиеся сквозь щели лучики. Приезжие 

несколько дней пользовались площадкой и верхней 

частью бесперильной лестницы в качестве доступа к 

«удобствам». Удивительно что никто не свалился с 

высоты в несколько метров – предприятие было в 

высшей степени рискованное. 

Основной частью деятельности. Всё таки была 

уборка. Страда – от слова «страдать, как полагал 

302

ребёнок – была в разгаре! Поначалу маленький Марк 

принимал деятельное участие в «дрании» льна. 

«Драл» он наравне со взрослыми – так ему, во всяком 

случае, казалось – он яростно рвал желтовато-серые 

стебли с синими цветочками и иступлённо бросал за 

спину. Увязывать снопы было труднее, но он честно 

пытался. Получалось криво и непрочно, но была 

положительная динамика! 

После трёх дней «битвы за урожай» его почему-то не 

стали больше брать в бескрайние поля, а милостиво 

оставили «дома». Марк не понимал почему – он же 

так старался! Тем более практически все уходят. А 

заняться в доме и вокруг было абсолютно нечем. 

Тогда ему сделали целую серию свистулек – забавы 

хватило на день-другой. Часть почему-то перестала 

свистеть – наверное горошинка выпадала. Другие 

просто испортились, трубки быстро продавливались. 

Потом несколько дней заняли археологические 

изыскания в полуподвале. Ещё два дня – игры возле 

ручья, пока Марк в него не свалился и не вымок с ног 

до головы – воды ему было почти по пояс. После 

этого подходить к ручью ему запретили. А как ты 

запустишь палочку или кораблик из листика, не 

подходя? 

303

Ещё три дня он катал тележку, сделанную специально 

для него. Не успел он поиграть в «юного каторжника», 

как колёсико отвалилось, причём довольно 

безнадёжно. 

Потом два дня он ждал показа кинофильма – на 

натянутой простыне, посреди деревни. Фильм был 

виден и слышен плохо, зато Марк увидело и услышал 

всех жителей. Его угостили семечками, но есть их 

аккуратно, не плюясь, он не умел, а грызть вместе с 

шелухой опасался. Ходили упорные слухи, что 

смертельный аппендицит развивается от шелухи и 

арбузных семечек. От жвачки и от горячего. Свежего, 

вкусного хлеба – заворот кишок. Узлом. Потом чтобы 

развязать разрезают живот и распутывают. Так что 

лучше семечки вообще не есть! 

Затем неделю его занимали собаки – Дружок и 

Пушок. Дружок был гладкошёрстой крупной дворнягой 

с висячими ушами и грустными, «говорящими» 

глазами. По причине своего вида он получал львиную 

долю костей и отбросов. Марк специально следил! А 

Пушок выглядел отлично – белый, мохнатый, бодрый, 

нахальный, он никак не хотел мириться со своей 

участью «толстяка» и лез отбирать кости у Дружка. 

Удивительно. Но он не рычал и не кусался когда его 

304

отгоняли или тянули кость изо рта и отдавали вечно 

голодному печальноглазому Дружку. Пушок был 

настоящий толстяк, сытый и спокойный. Его надо 

было эксплуатировать, а не кормить и спасать от 

голода и несчастья! Марк даже пытался на нём 

кататься – уж очень Пушок напоминал ездовую лайку! 

Пёс, как выяснилось, жил в доме на краю деревни, у 

бабушки с дедушкой. Марк несколько раз бывал у них 

в доме и каждый раз получал белые пряники в меду. 

Пушок оказался вполне компанейским псом, и ходил 

вместе с Дружком и Марком везде. 

Впечатления от всей поездки остались кустодиевские 

и васнецовские. Родина была широка и обильна, да 

порядка в ней не было, судя по обилию и ужасному 

состоянию брошенной в полях и на машинных дворах 

технике, со времён Рюрика и Гостомысла. Вообще 

масштабы страны можно было обнаружить либо на 

больших заводах, куда впоследствии водили класс 

Марка, либо посреди бескрайних. Утыканных 

подбитыми комбайнами и веялками полей. 

Гигантский элеватор, наполненный зерном и пылью, 

изобилием своим потрясал детское воображение. 

Зерно было горячее, сыпучее – и опасное. Голуби 

тонули в нём, в этой райской мечте птичьего 

305

обжорства, как в трясине. Повторить их судьбу не 

хотелось. 

Небольшие объёмы собирали в помощью трактора с 

кузовом впереди, «шастиком», или как его ещё 

называли, «ташкой», наверное производное от 

«тачки». Марк с сыном тракториста с удовольствием 

ездил в кабине. Однажды, когда водителя не было, 

они с дружком они стали дёргать рычаги и вывернули 

целый кузов зерна на землю. Это было здорово! Но 

на элеватор их почему-то перестали пускать. А там 

ещё были не опробованы большие красные кнопочки 

на стене! 

Запомнилась Марку странная поездка на 

«флюорографической» машине, в салоне, внутри. 

Машина была красивая, новая, белая и чистая, с 

иностранными надписями. В кабине было так 

здорово, что его быстро пересадили в салон – там 

ничего не было видно, зато все кочки и ямы 

заставляли прыгать чуть ли не до потолка. Спрятали 

его туда под непонятным Марку предлогом – чтобы 

никто не знал что в машине везут ребёнка. Что в этом 

плохого Марк не понимал. Разве можно ребёнка никак 

не перевозить? Оставить одного, а самим уехать? 

Более поздние импрессии от колхоза появились уже в 

306

школе, когда их класс завезли в поля возле озера 

Ильмень и проинструктировали как убирать турнепс. 

Впечатления были незабываемые. Мало того что 

турнепс, очищенный карманным ножом, оказался 

довольно вкусным и сочным, так рядом ещё 

оказались поля с растущей жёлтой сахарной свёклой, 

ароматной оранжевой репой и огромной сладкой 

морковью. Марк притащил в ведре несколько 

образцов удивительных овощей – больше не влезло. 

Морковина весила не менее двух килограммов и 

кардинально отличалась от замызганной, мелкой и 

безвкусной, продаваемой вперемешку с землёй в 

овощном магазине. Больше всего удивляло 

объяснение, что овощи, мол, кормовые, поэтому 

крупные и сладкие. Неужели животные должны 

питаться лучше людей? 

Тема качественных продуктов питания позднее 

пополнилась рассказами про неразбавленную 

сметану с завода, специфику изготовления колбасы и 

сосисок, про густое солодовое пиво, килограммовый 

кусковой шоколад и прочие тайны перерабатывающих 

заводов, кафе, столовых и ресторанов. В Новгороде 

возле КГБ, например, было кафе «Невод», где 

свободно продавались бутерброды с икрой, уха с 

307

осетриной, балык и просто рыбная снедь. Но 

характерным для большинства заведений обычно 

было как раз низкое качество или просто отсутствие 

нормальных продуктов. На этом фоне закрома 

родины умели удивить. 

Уже в Новополоцке началась настоящая осеняя 

страда. Весь сентябрь вместо учёбы школьники 

ездили на ручную уборку картошки в места с 

романтическими названиями Драньки, Мётлы, Зяльки, 

Кушлики, Зябки, Овечки, Пуговки, Заутье. Однажды их 

завезли довольно далеко, но уборка не состоялась. 

Так школьники и просидели весь день на вёдрах. За 

это время Марк с товарищами, ещё одним новичком, 

добродушным, очень физически сильным, курносым, 

толстогубым, Петькой Малинкиным, сыном 

дальнобойщика, а раньше – прапорщика на 

сибирской зоне; и остроносым, остроглазым. 

худощавым Костиком Вергейко, сыном психиатрессы 

из Новополоцкого диспансера, выкурили в соседнем 

леске полпачки дешёвых болгарских сигарет. Курить 

они только пробовали, и от нескольких затяжек 

входили в состояние лёгкого транса. Тем смешнее 

казались местные названия населённых пунктов, 

находившихся совсем рядом – Грецкие, Юнцы, 

308

Картавые, Малявки и Матюки. 

Через год «повезло» попасть в летний трудовой 

лагерь. Их провезли через Полоцк, деревню со 

странным названием Сякеровщина и быстро 

доставили в Кульки, возле озера Червятно. Впрочем, 

можно уже было привыкнуть: в Новополоцке, в 

зелёной зоне между заводами и городом находилось 

озеро Люхово, любимое место посещения летом. 

Также ездили в Гендики, на озёра Старое Ракомо, 

Корч, Клешно, Мошня, Болныро, Свино, Халмерье. 

Старожила просто нечем было удивить. 

Целый месяц школьники ползали по морковным 

грядкам бесконечной длины и рвали сорняки. 

Выполнить норму можно было только вырывая всё, 

вместе с юной морковью. Более того, она-то как раз 

вырывалась легко, в отличие от живучих и цепких 

сорняков. Иногда за таким «помощником» оставалась 

грядка одной «худой травы», чистая от морковки. 

Зато метраж и нормы перевыполнялись! 

Питание было ужасным. Пока девочки спорили как 

препарировать холодное, тощее крыло курицы, ножом 

или руками, как дичь, Марк тощал. В конце концов все 

их жалкие заработанные копейки вычли «за питание и 

проживание». 

309

В техникуме поездки в помощь сельскому хозяйству 

продолжились. На этот раз выезды уже были 

основательными. Вывозили их в Верхнедвинский 

район, в деревни с поэтическим названиями Таранды, 

Барсуки-2 и Шараги. В первый год они рубили капусту, 

то есть собирали её, подрубая основание. Марк 

приобрёл бесценный, ни с чем не сравнимый опыт. 

Утро начиналось в стылом поле, покрытом кочанами. 

Каждый кочан содержал в себе порцию ледяной 

воды, и руки мгновенно немели. А рубить твёрдый и 

толстый стебель приходилось специально выданным 

топориком! Держать топорик в окоченевших ладонях 

было невозможно, пока руки часам к десяти не 

разогревались. Работы было много. Они загружались 

целые трёхосные грузовики с большегрузными 

прицепами – и всё равно не могли выполнить 

установленные нормы, работая даже под дождём. 

Самой ответственной частью работы было 

раскладывание кочанов в кузове – тогда влезало 

гораздо больше, и не надо было долго ждать 

следующую машину. Эта же работа была самой 

опасной – бросали кочаны со всех сторон. 

Уворачиваясь же легко было оступиться. 

Жили в крайнем домике деревни, у одинокого 

310

мужичка, спавшего на кухне в ватнике. Было холодно. 

Стены дома искривились настолько, что крысы 

спокойно пробегали в щели между брёвнами и 

обклееной выцветшими обоями фанерой. Тощий 

свинтус, которого держали на заднем дворе, 

добавлял такое амбрэ, что никакие опавшие яблоки 

не могли перебить его запахом гнили. 

В тот год мало того что заработали мизер, так из него 

ещё и вычли! За порчу имущества – два топорика 

сломалось при метании в дерево. А что делать 

студентам после обеда в ожидании транспорта? 

Тренироваться! Топоры неплохо втыкались в толстый 

тополь, но необходима была сноровка. Её можно 

было выработать только постоянными тренировками! 

А топорики были так себе – не очень качественные и 

довольно тупые. Как им не сломаться? 

Значительную сумму вычли за поломку забора. А 

пусть ещё докажут кто сломал! Стрелять в живых 

людей даже солью, из-за мелких безвкусных груш и 

кислых яблок – варварство! Тем более спускать на 

них собак! Кто заплатит за джинсы, разодранные на 

ржавых гвоздях? 

Были и самостоятельные поездки «на заработки». 

Пару недель Марк проработал на укладывании тюков 

311

сена в пуни, сенохранилища. Работа была тяжёлая, 

но платили хорошо, наравне со старшими. Марк 

научился различать виды хорошо и плохо 

просушенного сена, типы трав, характер укладки. 

Зелёные тюки были тяжеленными. И укладывать их в 

хранилище не имело смысла – просто всё испортить. 

Но платили за вес! Сухие тюки разгружались легко, но 

были пыльными и колючими. Приходилось работать в 

перчатках, масках и шапках. «Городские» напоминали 

группу импозантно одетых грабителей почтовых 

поездов в Дикого Запада. 

Несколько раз Марку доставалась 

высокооплачиваемая, ответственная работа – 

укладывать вилами силос в бетонных силосных ямах. 

Запах над ямами стоял такой, что их можно было 

учуять за версту – и обойти стороной. Здесь маска 

уже не помогала. Впрочем, и вилы тоже не слишком 

помогали – переплетённые стебли сырых, гниющих 

растений были завязаны в настоящие Гордиевые 

узлы. Александр Македонский вряд ли решил бы 

проблему такого силоса! 

Жили, во всяком случае, в чистых, опрятных домах. 

Это была территория Западной Белоруссии, близко к 

Литве. Деревня называлась Йоды. Никакого 

312

отношения к Звёздным Войнам она не имела. 

Местные жители объяснили, что до войны здесь было 

много евреев, оттуда и название. А теперь есть 

только один. Да и тот городской. 

Особенно Марку запомнились походы на ферму, за 

молоком. Трёхлитровая банка обходилась очень 

дёшево и могла быть обменная на кухонные отходы. 

Можно было взять молоко и от «бешеной коровки», 

но стоило оно дороже 

Марк впервые увидел колхозные коровники изнутри. 

Кеды, после окунания в сточную канавку на полу, 

можно было смело выбрасывать. Впрочем, без сапог 

на ферму не стоило соваться – весь пол был похож 

на сплошной сток. Но больше всего Марка поразили 

мухи. Многослойные одеяла, покрывала мух! 

Шевелящаяся, жужжащая масса забивалась в нос, 

под одежду, в карманы... А потом разлеталась по всей 

деревне. Местных работниц, судя по всему, мухи не 

беспокоили. 

Ещё ему запомнилась то ли разгрузка, то ли погрузка 

телят. Понять было нельзя, да и сами работники, 

похоже, забыли что они делают. Так они были пьяны. 

Сначала несчастных, упирающихся телят то ли 

загоняли в кузов, то ли сгоняли с него. Телята по 

313

круто поставленным доскам идти не хотели. Наверное 

читали опасения Агнии Барто, доски-то качались! 

Затем мужики, озверев от неудачи, стали изо всех сил 

лупасить бедных, жалобно мычащих телят «пугами», 

большими палками. Нескольким в кровь разбили 

морды, двум сломали ноги. Одного таки загнали в 

кузов – фактически затащили внутрь за ноги. 

Половина разбежалась по окрестным лесам, и их 

неделю потом собирали. Двух так и не нашли. 

Тогда Марк привёз из колхоза приличные деньги. 

Дополнительно пришлось поработать на 

перелопачивании зерна. Работа была грязная, 

пыльная, тяжёлая, но платили неплохо. В результате 

у него набралась сумма на новые джинсы. Они 

прослужили верой и правдой много лет, перенеся 

всяческие передряги. После обливания кислотой их 

пришлось «чинить». Нашив кожаные заплаты и 

молнию на колено. Последняя очень разозлила 

милицейский патруль, когда Марка с товарищем 

пытались арестовать за какую-то чепуху. Во время 

обыска милицейская крашеная тётка долго не могла 

влезть руками в карман – потому что его , на самом 

деле не было. У Марка отобрали цепь с ключами – 

длинное, массивное сооружение. Но вернули ключ и 

314

зонтик – настоящее оружие. Ключ зажимался в руке 

очень удобно, а зонтик перенёс уже две серьёзные 

драки. Слегка погнувшись о физиономии нападавших. 

Цепь была слишком деликатной чтобы её рвать и 

терять ключ от дома. 

Поразительной была деревенская культура. Да, 

обязательные танцы в клубе с обязательной дракой 

после них. Драки отдельных субъектов быстро 

перерастали в столкновения «стенка на стенку», 

улица на улицу, деревня на деревню. Если массовые 

городские драки отличались масштабом, в силу 

большого мобилизационного потенциала, то 

деревенские отличались частотой и вложенной 

энергией. Да, были те же велосипедные и 

мотоциклетные цепи, кастеты, заточки, специальные 

печатки. Но они всегда дополнялись «колами», 

вырванными из заборов планками с гвоздями. 

Словно как противовес пьянству и насилию в 

колхозах существовали на удивление богатые 

библиотеки. В студенческие годы, во время выездов 

«на картошку», Марк нередко был единственным 

читателем. Полки были заполнены нетронутыми 

собраниями сочинений известных писателей, редкими 

в городе книгами, новыми дефицитными томами, 

315

пахнущими типографской краской. Один знакомый 

Марка, двухметровый спортсмен, греко-римский 

«борец», интеллектуал и художник, скупал потом 

целые грузовики подлежащих уничтожению книг. 

Тысячи томов! Во многих из них даже не были 

расклеены страницы. 

Запомнилась Марку премьера фильма «Кин-дза-дза» 

Впервые он увидел фильм в сельском клубе. Зал был 

набит битком, но, судя по реакции публики, фильм 

практически никому не понравился. Марк же, 

напротив, просто физически ощутил дыхание 

будущего. Из клуба он шагал по самой середине 

пустынной дороги, под звёздным небом, таким 

близким и выразительным в деревне, с полосой 

Млечного Пути наискосок, и думал: «Плюк – это же 

СССР и его будущее! Господин ПэЖэ, эцилопполицай... 

Кого мог обмануть Данелия?» Как 

оказалось, для большинства фильм тогда прошёл 

незамеченным. Его смысл был понят гораздо позже. 

316

317

318

Лаборатория. 

«Я убедился, что дипломату 

нужны железные нервы 

профессионального карманника.» 

Джон Кеннеди 

«Я вижу слишком много освободителей, 

я не вижу свободных людей.» 

Александр Герцен 

Куссандр Львович решительно постучал по двери и 

тут же, не дожидаясь ответа, вошёл 

Комната была значительно меньше приёмной 

Саломандрова и, тем более, кабинета Тевтельского. 

Она была практически пуста, если не считать стола, 

двух стульев и чертёжной доски. У окна, скрестив 

руки, стоял всклокоченный, бородатый господин и, не 

реагируя на неожиданное вторжение, пристально 

смотрел в зарешеченное окно. На плечи его был 

наброшен пиджак, наподобие пиджака Куссандра 

319

Львовича – с фальшивыми рукавами. 

Вот, дорогой Терентий Аввакумович, привёл 

вам ассистента! – радостно объявил 

Тевтельский. 

Присаживайтесь, – не оборачиваясь произнёс 

Меркадер. 

Да нет, что вы, нохёр Терентий! У меня там чай 

стынет! А вы уж сами тут разберитесь! – 

Куссандр Львович улыбнулся лохматому 

затылку и немедленно пропал за дверью. 

Марк потоптался, прошёл к стулу и сел. Не зная что 

ещё делать, он стал разглядывать изображение на 

желтоватом ватмане. На чертёжной доске был 

закреплён лист, и на нём было изображено нечто, 

сильно напоминающее ледоруб. Отчинников 

почувствовал, как на лбу у него выступают капельки 

холодного пота. Чем дольше длилось напряжённое 

молчание, тем большее волнение испытывал Марк. 

Просто ничего не мог с собой поделать! 

Интересуетесь? – вдруг обернулся Меркадер. – 

Занятная штуковина, занятная... 

О-очень! – выдавил из себя Марк, вздрогнув от 

неожиданности. 

320

Вы понимаете? – оживился Терентий 

Аввакумович, и в его глазах загорелся огонёк. – 

Видите – здесь рукоятка. Тут лезвие. А вот эта 

часть должна давать опору на банке! 

На банке? – удивился Марк. 

Ну да! Вы берёте трофейную банку, 

устанавливаете ножку здесь, протыкаете 

лезвием крышку – и вот, пожалуйста! Банка 

открыта без испорченного ножа и почти без 

усилий! Наука! Рычаг! Архимед! 

Ну да. Дайте мне рычаг... 

И я открою все банки! – залился зловещим, 

инфернальным смехом Меркадер. – Да, кстати, 

я Терентий. Можно просто, Теря. Не терплю 

этих формальностей. А вы? 

Я? Марк... 

Отлично! – собеседник оживился ещё больше. 

– Вас прислали на усиление? 

Да, – кивнул Марк, не желая вникать в 

подробности неизвестного рабочего 

распорядка. Кто знает что у них здесь за 

усиление? 

Вот и прекрасно! Прекрасно! – Глаза 

321

Меркадера сверкали. – Вам задача на 

ближайшие месяцы. Запоминаете? Впрочем, я 

вам дам условные цифры. Настоящие 

засекречены. Но вам они и не нужны! Задача 

следующая: в шахте стукановцев на глубине 

четыре километра ниже уровня моря 

извлекается икс породы. При поднятии из 

шахты, на высоту уровня Земли и ещё 

километр плоскогорья, часть породы исчезает. 

Испаряется! Скажем, игрек. Ваша цель – 

отбросить все научные объяснения как 

неверные и дать органам ГУГО чистые, 

простые расчёты. 

Постойте, как же отбросить? – хмыкнул Марк. – 

Здесь же дело в простом законе гравитации! На 

глубине вес один, а на высоте – несколько 

иной! В малом объёме породы не так заметно, 

а при большом появится разница. Что-то вроде 

закона больших чисел. 

Как-как вы сказали? – нахмурился Меркадер. 

Его кустистые брови нависли над переносицей. 

Смотрите, – Марк схватил карандаш и поискал 

глазами бумагу. Терентий подсунул ему 

исписанный клочок, предварительно 

322

перевернув, чтобы Марк не рассмотрел 

секретные каракули. 

Вот, видите? Здесь шахта. – Марк изобразил 

неровную вертикальную трубку с человечком 

внизу, в колбообразном расширении. – Радиус 

Земли – примерно шесть тысяч четыреста 

километров. – Марк описал круг вокруг трубки с 

человечком, дописав цифры. – Если порода 

извлекается на глубине четырёх километров, а 

затем взвешивается на высоте на пять 

километров выше, то вес внизу и наверху будет 

отличаться, условно говоря, на шесть тысяч 

четыреста минус четыре и шесть тысяч 

четыреста плюс один! Всё это возведите в 

квадрат и подставьте в знаменатель. Видите? – 

Марк ткнул карандашом в формулу. – А потом 

необходимо найти центр массы земли 

относительно поверхности и учесть 

погрешность вниз и вверх относительно этого 

центра. – Марк нарисовал стрелочки. – 

Понимаете? 

Да, действительно... – Меркадер почесал 

клочкастую бороду. – Действительно! Значит 

они просто неправильно считают! Отлично! 

323

Отлично! Хм, хм... Неплохо... – Он заходил по 

комнате, бормоча что-то под нос. Потом он 

вдруг резко остановился и вперил взгляд в 

Марка: 

А у меня вам делать совершенно нечего! – 

вдруг покачал головой Меркадер. 

Как нечего? – не понял Марк. 

Просто. Абсолютно нечего! С вашим талантом 

я отведу вас в святая святых – подвал! – 

Меркадер оживился. – Действительно, в 

подвал, к Лаврентию! Не он вам нужен – а вы 

ему! Просто жизненно необходимы! 

К кому? – озаботился Марк. Имена некоторых 

местных сотрудников вызывали у него 

неприятные ассоциации. 

К Лаврентию Вильгельмовичу! Айрановскому! 

Идёмте! – Меркадер распахнул дверь, 

приглашая Марка выйти. 

А как же Куссандр Львович? – слабо 

сопротивлялся Марк, приподнимаясь со стула. 

Он будет рад. Очень рад! Что же вы сидите! 

Пойдёмте! – Меркадер довольно чувствительно 

подтолкнул его в спину чем-то острым, 

324

вероятно циркулем. 

Они быстро прошли по коридору к лестнице и стали 

спускаться. Меркадер словно торопился куда-то, а 

Марк никак не поспевал за ним, теряя то один, то 

другой верлапоть. Так они спустились на несколько 

этажей вниз. По расчётам Марка, как минимум три из 

них находились под землёй. У массивной, толстой. 

металлической двери с колесом и кодом, как у 

банковского сейфа, Меркадер зловеще улыбнулся, 

нажал большую кнопку звонка с подписью «Звонить 

три раза» и немедленно убежал, словно ребёнок, 

балующийся подъезде. Отчинникову даже 

показалось, что он слышал удаляющийся сдавленный 

смех 

Так Марк попал в лабораторию Самых Элементарных 

Частиц Оборонного Комплекса, САЧОК. Лаборатория 

находилась в наиболее глубоком подвале из всех 

возможных – за дверью обнаружиться 

дополнительная лестница вниз. В ней, в лаборатории 

даже не было зарешеченных полуподвальных 

окошек! Впрочем, совершенно закономерно. Воздух 

поступал по трубам и уже на пути становился 

затхлым. Постоянное тусклое искусственное 

освещение не слишком бодрило, и даже выход во 

325

дворик, обтянутый колючей проволокой и 

обставленный вышками с арбалетчиками при любой 

погоде давал прилив радости. В самой же 

лаборатории Марк был постоянно занят постоянными 

пересчётами данных, которые без как бы то ни было 

объяснений давал ему руководитель. 

Отчинникову тоже выдали пиджак-наплечник, 

парусиновые туфли и ещё кое-какие полезные 

мелочи, вроде личной расчёски и собственной зубной 

щётки. Его поставили на пищевое довольствие, что 

означало право на трёхразовое питание в столовой и 

некоторые пайковые дополнения. Питание в столовой 

у всех было одинаковое, спецкаша для доумков, с 

мощным витаминно-минеральным наполнением, 

спецсуп с настоящей рыбой, спецхлеб с маргарином, 

натуральный крепкий чай, кусковой сахар и, по 

праздникам, напиток какао. В качестве добавок в 

дополнительном пайке подбрасывали знакомые 

Марку галеты, сухофрукты, банки консервов и «Сыр 

Сухой Прессованный Долгого Хранения». 

СЫСУПДОХ. Пайки у сотрудников различались по 

размеру и качеству, что было явно видно по аппетиту 

заведующих лабораториями и секторами начальников 

палуб. Многие из них не доедали обязательные 

326

спецпорции или оставляли некоторые блюда. 

Директор лаборатории, в звании кавторанга 

спезвездолёта, вообще не появлялся в столовой. 

Для питания выдавали трудодневные талоны. Их 

следовало обменивать в окошке кухни. Трудоночи 

также были обязательными. Как правило их 

заполняли лекции общеобразовательного содержания 

и высокой идеологической наполненности. Без 

трудоночного талона нельзя было зайти в спальную 

комнату. Последняя была рассчитана на несколько 

человек. Кровати и тумбочки отделялись 

занавесками, а в двери было окошко – для охраны. 

Объект считался сверхсекретным, и правила были 

очень строгие. 

Лаврентий Вильгельмович Айрановский оказался 

довольно интересным субъектом. Невысокий, внешне 

бесцветный, очень пожилой человек, он имел 

специфический жёлто-землистый цвет лица, то ли от 

постоянного пребывания в подвале, то ли от весьма 

преклонного возраста. 

Появление Марка Лаврентий Вильгельмович 

воспринял внешне спокойно, но скрытое напряжение 

не могло ускользнуть от внимания. Поначалу он 

сторонился Марка, ограничиваясь сухими 

327

приветствиями и прощаниями. Постепенно Лаврентий 

Вильгельмович «оттаял» и разговорился. «Ключом» к 

нему оказались воспоминания о физиках тридцатых 

годов двадцатого столетия. Марк обнаружил это 

случайно, просто оговорившись. Он уже взял за 

правило не болтать ничего, не только лишнего и 

спонтанного, но и тщательно продуманного, уже 

«висящего на языке». Говорить следовало только 

правильное и ожидаемое, ни словом, ни звуком 

более. Но тут, как говорится, сорвалось, и он почемуто 

назвал Льва Давидовича одним из столпов 

отечественной физики. 

Ландау! Яркая была личность, ничего не 

скажешь... – усмехнулся Айрановский. – Жаль, 

погиб молодым. Харьков 1938-го... Как сейчас 

помню! – По старой памяти учёный 

использовал старые даты, значительно 

облегчало Марку жизнь. Проблемой же были 

исторические различия в событийном потоке. – 

Этот профиль! Этот чуб, высокий голос! До 

столпа ему дотянуть не удалось. Нет, не 

удалось... – покачал он головой. – Не успел! 

А Капица? 

Ну, братец, эк вы хватили! – поднял брови 

328

Лаврентий Вильгельмович. – Он же как уехал, 

так и не вернулся! Давненько это было, почитай 

в тридцать втором году... 

Разве не Гамов? 

Гамов! Скажете тоже, Гамов! Гамов – 

ничтожество! Помпезный академик и пьяница! 

Если бы не он, сидели бы мы сейчас в 

подвале? Кто отвечал за внешние обводы 

обороны? Кто, я вас спрашиваю? – тут 

Айрановский понял, что сболтнул лишнее, и 

замолчал. 

Но как же! – невольно удивился Марк. – Ведь о 

нём так положительно отзывался Ферми? 

Ферми? – поднял брови старый учёный. 

Э... Ученик Понтекорво! – удачно нашёлся 

Марк. 

О, Понтекорво! – покачал головой Айрановский. 

– Бруно Максимович, дорогой мой, гений 

почище Пуанкаре, не говоря уже об 

Эйнштейне! Кстати! - встрепенулся он. – 

Откуда вы знаете его настоящее имя? 

Я... Мне... В одной библиотеке... – замялся 

Марк. 

329

А, понимаю, понимаю! – закивал Айрановский. 

– вы, значит, уже и там успели побывать! – он 

многозначительно указал взглядом куда-то в 

сторону. – Что ж, не буду задавать лишних 

вопросов. Странно, что вас допустили сюда! 

Странно, очень странно... 

Затем, помолчав, он добавил: 

Ну уж если вы о нём знаете, пойдёмте! Я вам 

покажу кое-что! О молчании не прошу – если 

вы уже побывали «там» – Айрановский 

многозначительно поднял брови – Вам два 

раза объяснять не надо! 

Лаврентий Вильгельмович провёл Марка в самый 

дальний и тёмный угол подвала, к ещё более 

массивной двери, чем входная. Заслонив от своего 

спутника замки Айрановский долго набрал код, затем 

с усилием дёрнул рычаг и повернул механизм. Дверь 

отворилась с противным металлическим скрипом 

давно не смазанных петель. Они вошли в абсолютно 

тёмное, очень пыльное помещение. Айрановский 

поискал на стене тумблер и включил свет. 

Перед глазами Марка предстали какие-то массивные 

агрегаты в заржавленных, сильно запылённых 

кожухах. 

330

Нейтринные Реакторы Понтекорво! НЕРЕПО, 

по старой номенклатуре! Или НЕРЕПОНТ – по 

новой! – дрожащим шёпотом произнёс старый 

учёный. – Понимаете? Те самые! Вы вообще 

знаете что-то о нейтрино? – повернулся он к 

Марку. 

Да, немного... – уклончиво, тоже шёпотом, 

ответил Марк. 

Но речь идёт об антинейтрино! Как всё 

засекречено... Я сам иногда путаюсь! Но 

теперь-то вы понимаете? Это и есть наша 

главная работа! Когда мы наконец научимся 

улавливать частицы в достаточных 

количествах, вся наша жизнь преобразится! 

Видите эту надпись? – он указал на пыльные 

буквы. 

На кожухе была выдавлена надпись 

«Антинейтринный Уловитель Понтекорво, 

Усовершенствованный, АНУЛОПУС-23». 

Вот он, бесконечный источник! Мы включаем их 

раз в месяц. Пока что результаты 

промежуточные... – Айрановский вздохнул, но 

тут же оживился: – Но мы на пути! 

331

Марк с ясностью вспомнил нейтринные уловители 

распада в реакторах, фиксировавшие ежемесячную 

смену урановых стержней при производстве 

оружейного плутония. Обычный цикл реактора 

требовал замены только раз в восемнадцать 

месяцев. Причина ежемесячного включения была 

довольно прозрачной – производство боеголовок! 

Чтобы увести разговор в сторону, он рискнул блеснуть 

знаниями. 

А как же безнейтринный распад Майораны? 

Если нейтрино имеет античастицу, 

антинейтрино, то и фотон должен иметь 

антифотон! Но он сам и есть свой собственный 

антифотон, только с другим спином! 

Кто такой Майорана? – замер Айрановский. 

Ученик Ферми... Итальянский друг Понтекорво! 

А... Друг... У Понтекорво, как у истинного гения, 

не было настоящих друзей. Чепуха! – махнул 

рукой Лаврентий Вильгельмович. – 

Антинейтрино есть, и мы их будем 

использовать! Фотоны и антифотоны должны 

по-разному взаимодействовать с 

гравитационным полем, но этого нет! 

332

Понимаете, молодой человек? – затем 

Айрановский пожевал губами, словно в 

чём-то сомневаясь. – Я... – начал было он и 

резко оборвал себя. Потом он приблизился к 

марку вплотную и тихим шёпотом спросил: – 

Вы никому не скажете? 

Нет! – решительно замотал головой Марк. 

Тише! – зашипел на него Лаврентий 

Вильгельмович. Потом помолчал, собираясь с 

духом, и снова зашептал: – Так вот, нохёр 

Отчинников! У меня есть телескоп! Понимаете? 

Самый настоящий! Мощный! Мне полагается 

отдельная келья... С окном. Так вот, под утро, 

когда охрана спит... Не удивляйтесь, они тоже 

люди! Так вот, я могу поставить трубу у окна! 

Так чтобы блики от стекол не были видны! 

Понимаете? Галилеевы луны, кольца Сатурна, 

щель Кассини... Я видел их! Сам, своими 

глазами! И ещё! Я сам наблюдал 

гравитационные воздействия на свет звёзд! 

Спин фотонов не важен! И вообще, если мы 

идём от светлого настоящего к ещё более 

светлому будущему, то не зря же пройденный 

путь измеряется в люминах! А нейтрино? Вы же 

333

понимаете, что нейтрино и антинейтрино 

позволят самую быструю межзвёздную 

передачу информации? Что у нас будет такое 

изобилие, которому позавидует Мир Капитулха! 

А мир этот непрост, очень непрост! Старик 

Понтекорво всегда ценил зарубежные 

ценности! Мне рассказывали! А ведь там, у так 

называемых врагов, все сыты, одеты и, самое 

главное, свободны! Понимаете? У нас будет 

лучше, гораздо, гораздо лучше! Много лучше! 

Но потом. В будущем! А они уже сейчас... Они 

же счастливы! У них же прекрасная экономика, 

передовая наука, восхитительная культура! 

Законы так хороши, что соблюдаются 

добровольно! И никакого ГУ... – тут 

Айрановский осёкся и замолчал. 

Марк понял, что тот хотел произнести – ГУГО. Надо 

сказать, что после откровений о нейтрино разговоры 

между ними прекратились, практически совсем. Марк 

очень сожалел: о свободах, науке и культуре 

общества тотального присвоения он мог рассказать 

гораздо больше, чем представлялось любому 

интеллигентному мечтателю. То что происходило в 

России после девяносто первого года радовало его 

334

крахом милитаристско-бюрократического морока. Но 

пришедшие на смену партийным бонзам бандиты и 

проходимцы симпатии не вызывали. Вряд ли они 

поднимут культуру и науку! Да и свобода не может 

быть для них имманентной ценностью! Во всяком 

случае чужая. Как и законность. 

Айрановский явно сожалел о сказанном и 

отмалчивался. Но однажды, когда никто не видел, он 

подмигнул Марку и покрутил кулаком возле глаза, 

изображая настройку телескопа, словно напоминая о 

секретном разговоре. 

335

336

Сон № 9. 

«Временно советую назначать своих 

начальников и расстреливать заговорщиков 

и колеблющихся, никого не спрашивая и 

не допуская идиотской волокиты» 

В.И. Ленин 

«Коммунизм ни у кого не отнимает возможности 

присвоения общественных продуктов, 

он отнимает лишь возможность посредством 

этого присвоения порабощать чужой труд.» 

Карл Маркс 

«Чем больше в армии дубов, тем крепче наша 

оборона!» Эта максима как нельзя лучше походила к 

другому соображению, высказанному однажды дядей 

Марка в его характерной, категоричной манере: «Чем 

больше в ВМФ кебрачо – тем глубже нас зароют в 

ил!» Вторая редакция была направлена против 

частнособственнических, антипатриотических 

тенденций командиров и заканчивалась на «...тем 

337

крепче будут наши дачи!» Вероятно это был 

единственный образец поэзии, услышанный от дяди. 

Марк уже знал что такое «кебрачо», столь любимое 

дядей слово. Дерево с плотностью более высокой, 

чем у воды, оно мгновенно тонуло при погружении. 

Буквально же слово переводилось с испанского как 

«сломай-топор». Дядя называл этим словом всех тех, 

кого следовало бы на обычном языке назвать 

головотяпами, постукивая при этом по гладкой голове. 

Особо отличившихся он называл «пиратинера», 

напирая на первое «р», именем одного из самых 

антиплавучих деревьев. 

Флот, в понимании дяди, был образцом организации. 

«Море крысу не прощает!», – заявлял он, 

подразумевая под крысой вовсе не корабельного 

грызуна. «Хочешь полмарсос (политико-моральное 

состояние) на девять баллов высидура (высокого 

идеологического уровня) – поставь пуделя драить 

медяшку!» – отмечал он неутомимость моряков и 

всей службы. «Один баклан в шнорхеле табанит весь 

плавсостав!» – подчеркивал дядя важность и 

ответственность любой военно-морской должности и 

работы. Впрочем, он вполне благодушно 

воспринимал противоречащую всем его 

338

высказываниям систему «три пакета»: вали на 

предшественника, быстро кайся вне зависимости от 

вины – если не на кого «скинуть» и, уходя с 

должности, готовь преемнику «подарки» – 

незаконченные ведомости, пропавший инвентарь, 

неучтёнку и прочие «донные мины». Узнав о чём-то 

подобном он громко крякал, усмехался и 

комментировал: «Прозевал – получи торпеду!», 

нередко добавляя ещё несколько эпитетов. 

И всё равно никакие лётчики-налётчики, как он их 

называл, никакие ракетчики-макетчики не могли 

поколебать его веру в подводный флот и авианосцы. 

«Что они будут делать без нас, а? – вопрошал он в 

трюме своей дачи, переодевшись в любимое тёплое 

водолазное бельё с воротом. – Да их же собьют как 

бакланов! Там же космос, маяк девять баллов! Со 

спутников видать всю акваторию что твой причал! 

Какие ЧВС (Члены Военного Совета) в акселях и 

золотом такелаже мутят воду? Они контр-обмиралы... 

Этим калошам уже концы пора отдать и открывать 

кингстоны в утки! Да у них же бушприт со всем 

рангоутом давно сгнил, грот-бом-брам-стень-стаксель 

обвис! Им давно даже водоросль не попадала за 

фальшборт, не то что светлая мысль! У них же корма 

339

что твоя броневая плита, в сотню дюймов толщиной! 

– бил он себя почему-то по лбу. – Бычки пучеглазые! 

Кроты в бункерах! Нерпы сухопутные! Только 

подводники! Надо же как камбала... залечь! А потом 

шуршать в сонарах! Тихо-тихо, как лангусты... – он 

показывал пальцами по столу. – Потом шаррах! И 

нету вашей непотопляемой плавбазы! И плавучие 

аэродромы! Да! Авианосцы! Строить! Кровь из носу! 

На хлебе и кильках! Морской водой умываться! Не 

жалея народных денег!» – на импровизированную 

столешницу опускался крепкий кулак. Ёмкости 

подскакивали, словно поддакивая дяде. Отец же 

обычно отмалчивался. 

Даже космонавтов дядя называл «небесными 

снетками» и «узниками центрифуги и барокамеры». 

Сухопутных же дядя обычно презирал молча. Только 

иногда мог назвать их «портянками», «жукодавами» 

или «полихетами», имея в виду морских червей. 

Особо одурённых, не осознающих глубины своего 

сухопутного неведения, он мило величал: «Ты ж моя 

корюшка!» – одаривая взглядом, полным восхищения 

непробиваемой, не сопоставимой ни с чушкой, ни с 

кнехтом глупости. 

Его сын Лёшка, двоюродный брат Марка, углублялся 

340

в биологию, именуя недругов «первичноротыми» или 

«кишечнополостными», намекая на замкнутую 

пищеварительную систему и отсутствие выводного 

отверстия, когда его заменяет рот. Подучив медицину 

в Академии брат перешёл на медико-бактериальные 

термины, из которых «спирохета бледной хаки» было 

самым уважительным. 

Если флот был важнее сухопутной и воздушной 

армии, то цивильные, «пиджаки», вообще не стоили 

внимания. Кто же будет обсуждать закономерный 

хаос в обществе, не осознающему всеобъемлющую 

важность устава и беспрекословного подчинения? 

Только в армии возможен порядок, иерархия и 

дифференциация погон. Лампасы, нарукавники – 

важны! Ордена-медали – так, побрякушки. Для 

коллекционеров и нумизматов. В тайне они гордились 

«доской почёта», хотя внешне старались не 

проявлять. Завидовали имеющим, но сдержанно. 

Узнав о награждении брата «Орденом Дружбы 

Народов» дядя похлопал его по плечу, назвал 

«Лумумбой» и спросил когда у антропофагов в портах 

вместо сернистого асфальта появится нормальный 

мазут. Предполагалось, что отец может поехать туда в 

командировку. Впрочем, несмотря на заслуги брата, 

341

отца так и не пустили. Пятая графа и беспартийность 

подвели. 

Вопреки взглядам брата отец был глубоко 

гражданским человеком. Спокойный, далёкий от 

спорта даже в качестве болельщика, он мог посвятить 

время и силы шахматам, а не фильмам про войну. 

Силовые и радикальные решения «чего тут 

размышлять, трясти-резать надо!» отец не любил 

должным образом, оценивая только тщательно 

продуманные и взвешенные. У них на заводе хватало 

секретов и дисциплины, были и свои военпреды. Что 

они там принимали и контролировали Марк не знал. 

Иногда родители запирались на кухне и громким 

шёпотом обсуждали свои скучные производственные 

проблемы. Слово «военпред» нередко фигурировало 

в качестве значимого. Но к армейской службе Марка 

не готовили, а мама вообще относилась к армии с 

подозрением. 

Тем не менее жизнь была глубоко военизирована. 

Построения в школе были с самого первого класса. 

Строевая подготовка на какие-то смотры. 

Прохождение с песнями перед трибунами с 

партийными бонзами, держа равнение на далёких, 

незнакомых людей. «Зарницы», кроссы, 

342

ориентирование, бросание муляжа гранаты в муляж 

танка, сборка-разборка автомата за сорок секунд, 

причём норматив существовал и для девочек с их 

ногтями. Последние вечно защемлялись пеналом в 

прикладе. 

Стрельба из духовых ружей. Потом из мелкашки в 

школьном тире. Респираторы, противогазы, угроза 

поражения, зоны заражения, марлевые повязки... 

Гражданская оборона и скучные бомбоубежища. 

Стояние с просверленным автоматом у Вечного Огня. 

Весь спорт был направлен на армейскую подготовку. 

Все профессиональные спортсмены имели 

офицерские звания. Несмотря на мирный характер 

жизни «только бы не было войны» и прочие лозунги, 

детей настраивали на иной лад. 

Все фильмы книги, мультфильмы прославляли 

смерть во имя чего-то большего, что сам человек 

понять не в состоянии. Враг был иностранен и чужд, 

союзник хорош, да всё ж не свой. Взорвать себя и 

недругов — вот высшая мечта для ребёнка! Пустить 

под откос эшелон! Бросить в бензин сахар! Проколоть 

покрышки военных грузовиков и штабных машин! 

Впрочем, даже в работах Ленина было упоминание о 

разбрасывании гвоздей под ноги казачьим лошадям, 

343

обливании кислотой и прочих диверсионновредительских 

техниках. Традиция тщательно 

сохранялась. 

В такой обстановке было довольно сложно вырасти 

хиппи и непротивленцем. Интересно, что с 

противниками насилия и службы в армии в СССР 

боролись особенно яростно. Их сажали, запирали в 

специальных психиатрических больницах. Такие люди 

были хуже явного врага. Тот хоть понятен! 

Толстовство и вегетарианство не обсуждалось. Льву 

Толстому предполагалось быть зеркалом русской 

революции и пашущим прокрестьянским графом, а не 

первым «толстовцем». 

Марк впитывал информацию некритично, как и все 

дети. Он играл в войну, в часовых, в подползание к 

окопам, эвакуацию раненых с поля боя. Имитировал 

портупею из фильма «Адъютант его 

превосходительства» с помощью собранных по всему 

дому ремешков, мечтая о кобуре. Игры усложнялись, 

обрастали деталями. Некоторое время Марк 

увлекался изображением карт, исполосованных 

стрелами наступлений. Во всяком случае так они 

изображались в энциклопедии. 

Вместе с взрослением появилась скептическая точка 

344

зрения на жизнь, в том числе и на её милитаристскую 

составляющую. Почему обязательно необходимо 

воевать? С кем и за что? Разве кооперация не 

является лучшей формой сосуществования людей и 

народов? Конечно же всегда есть агрессивное 

меньшинство. Но разве стоит его поощрять и 

позволять ему влиять на остальных? Давать ему 

власть, ресурсы? Подчиняться нелепым приказам? 

Эти мысли вызревали годами, оформившись только в 

более старшем возрасте. Афганистан, то есть то что 

о нём просачивалось, повлиял очень сильно. 

Увязание в стране третьего мира казалось 

удивительным. Военные пенсионеры в доме, где жил 

Марк, яростно спорили сколько ядерных бомб 

хватило бы на эту страну. 

Марк конечно же понимал, что дядя человек 

правильный и положительный, но его военно-морской 

дух переносил с трудом. В детстве он им очень 

гордился, но с годами научился отделять образ от 

живого человека, всё лучше понимая позицию отца. 

Немало повлияли многочисленные циничные 

анекдоты, а также истории про «маленького 

мальчика», которые знали буквально все дети. Марк 

даже их записывал в особую тетрадь, пока мама её 

345

не обнаружила, придя в дикий ужас. Её сын! Как он 

мог! Марк же просто пожал плечами – все это знают! 

Кроме взрослых, естественно. 

Хотя и взрослые попадались разные. Если в 

Новгороде военрук и трудовик, бывший лётчик, 

оказали довольно сильное положительное, 

организующее влияние, то явно не только благодаря 

требованиям дисциплины. Люди они были 

принципиальные, правильные, организованные, не в 

пример многочисленным пьяницам и оболтусам. Уже 

будучи в Новополоцке Марк столкнулся с большим 

количеством офицеров-афганцев, довольно 

специфической группой. В придачу к джинсам, 

японским магнитофонам, сертификатам, они имели 

какой-то особый запас горечи и радикализма. 

Оседали офицеры в благополучном ЗапВО, пусть в 

провинции. Под Полоцком ещё с тридцатых годов 

существовал УР, Укрепрайон, в котором 

располагались различные воинские части и Военный 

Городок. Боровухи, Первая, Вторая и Третья, были 

местами дислокации различных подразделений. Были 

там танкисты, артиллеристы, ракетчики, десантники. 

Последние дислоцировались на севере области, 

вокруг Дретуни, и относились к Витебской Дивизии. В 

346

Полоцке в здании бывшего Кадетского Корпуса 

располагался крупный военный госпиталь. Там было 

много выздоравливающих «афганцев». Местный Дом 

Офицеров был заметным архитектурным 

сооружением. 

Леса Белоруссии были полны объектов, «колючки», 

полигонов и стрельбищ. Однажды Марк отправился с 

родителями собирать грибы. Рано утром, затемно, 

они вышли из дому и долго ехали до деревни с 

названием Домники. Там за деревней был огромный 

лес, насыщены грибными и ягодными местами. После 

полудня, набрав полные корзины грибов, они вышли 

на удивительную дорогу, идущую сквозь лес из 

ниоткуда в никуда. На карте дорога не была указана, 

несмотря на то, что покрытие на ней было отменное – 

очень ровный и качественный асфальт, по которому 

совсем мало ездили. Целый час они шли по дороге 

через бесконечный лес и не встретили ни единой 

машины, ни одного человека. Отец сказал, что эта 

дорога ведёт к «точке» в глубине лесов. К какой такой 

точке? Отец не уточнил, промолчав. Не сразу Марк 

понял что речь идёт о шахте с ракетой. 

Армия непосредственно заинтересовалась 

школьниками довольно рано, вызвав их в военкомат, 

347

а потом отправив на медосмотр. Военкомат оказался 

казённым домом с зелёными стенами, решётчатыми 

оконными и дверными проёмами, разнузданными 

военкомами, желающими показать недорослям их 

истинное место в пищевой пирамиде власти, и кучей 

прилагающихся к человеку бумаг и печатей. 

Медосмотр также служил предтечей приятного 

будущего – прогоном через кабинеты в состоянии 

почти бессловесной скотины. Поговорить получилось 

только с невропатологом, и то повторяя за ним 

двухзначные числа. Родина держала человеческий 

ресурс крепко, но расходовать и использовать 

собиралась щедро. 

Радужная сторона армии демонстрировалась летом, 

во время дня города в Полоцке. Десантники устроили 

показательные выступления на местном стадионе, с 

беготнёй, прыжками через пламя, 

душераздирающими криками во время измельчения 

кирпичей и досок и, напоследок, оглушительной 

пальбой в вечернее небо из 

двадцатитрехмиллиметровой спаренной «Шилки». 

Марк успел подобрать себе несколько больших, ещё 

горячих гильз. На самом деле гораздо больше 

поразило «комсомольское» факельное шествие, 

348

напоминающие какие-то другие исторические 

эпизоды. 

Чуть позже возле того же стадиона Марк со 

школьным товарищем, Генкой Кондратиковым по 

кличке «Кондрат», копали археологический шурф. 

Сам стадион стоял на старом еврейском кладбище – 

наследие хрущёвской борьбы с пережитками и 

сектантством. Отгороженный от всего города «Валом 

Ивана Грозного», он соседствовал с древним 

участком, на котором когда-то находился основной 

город. В шурфе нашлись черепки девятого века, 

дальше шла сплошная глина. До этого Марк с 

Кондратом на дне огромного раскопа долбили 

спёкшийся шлак в кузнице четырнадцатого века и 

таскали по помостам наверх. Работа была тяжёлая, 

но платили неплохо. Больше чем в Новгороде на 

Троицком Раскопе с его деревянными мостовыми и 

берестяными грамотами. 

Уже в техникуме армия напомнила о себе в полный 

рост. Военрук Карпыч гонял их, по его собственному 

выражению, как «сидоровых козлов». Во дворе 

техникума выкопали и оборудовали окоп в полный 

рост, со стрелковой ячейкой. На захвозовских гаражах 

напротив нарисовали силуэт танка и увлечённо 

349

бросали туда муляжи гранат, стараясь попасть в окно. 

Однажды были поставлены настоящие взрыватели, 

напугавшие персонал больше, чем стаи голубей в 

округе. После нескольких хлопков завхоз «Кьюни» 

выбежал прямо навстречу поражающим элементам и 

был немедленно зачислен в условно поражённые. 

Для студентов сразу за серией барьеров было 

сооружено высокое гимнастическое бревно – для 

преодоления части полосы препятствий, а в конце – 

высокий щит для «личного бросания на него с разбегу 

и висения сосиской по причине трудностей 

преодоления». На бревне происходили шуточные 

схватки с нешуточными последствиями: один 

раненый был доставлен в приёмный покой после 

приземления на само бревно. 

Пока студенты копали военрук всячески их 

«стимулировал». Сначала рассказал историю из 

своей монгольской службы, про бойца, вкапывавшего 

пограничный столб. За целый день боец выкопал 

небольшую ямку. А почему? Потому что лопата в 

узкое отверстие для столба не пролезает! Только 

пустая консервная банка! Банкой он и копал. После 

чего следовала фраза: «У белки мозги величиной с 

орех – а как копает! Вам что, на орехи не хватает? 

350

Или банки выдать?» 

Впрочем, военрук эксплуатировал студентиков 

разнообразно. Часть очень важных военных плакатов 

должна была висеть на подходе к кабинету военного 

дела, на лестнице. Для этого надо было пробить дыру 

в стене, поставить деревянные пробки и ввинтить 

шурупы. Марка предупредили: там где-то проводка... 

Одень резиновую перчатку! Он послушно одел. 

Проводку он нашёл уже через несколько минут: из 

отверстия полыхнуло сине-белым, с искрами. А Марк 

чуть не свалился со стремянки в пространство между 

лестничными пролётами. Летя с последнего этажа он 

бы даже успел испытать чувство невесомости! Но 

обошлось. Дыру пришлось заделывать 

профессиональным электрикам, предварительно 

расширяя отверстие и заменяя повреждённый 

провод. 

Однажды летом, вместо каникул, всех мальчишек 

отправили на сборы в «Короедню», полоцкий Лесной 

Техникум. Там их поселили в спортзале, 

переделанном в казарму, выдали старую форму, 

старые сапоги и разодрали какие-то тряпки на 

портянки. Каждое утро начиналось с восходом, с 

обливания холодной водой и трёхкилометровой 

351

пробежке в сапогах. Потом строем, с песней, шли в 

столовую. После еды и перекура – строем и с песней 

назад. Потом были занятия, обед – строем и с песней 

туда и назад. Потом строевая подготовка, до 

вытаптывания всей травы на стадионе техникума. 

Песни пели по тридцать-сорок раз, потому что 

товарищу назначенному офицеру не нравилось 

предыдущее исполнение. Физподготовка, занятия. 

Ужин, строем и с песней. Потом вечерняя строевая, 

практически до отбоя. Времени практически ни на что 

не оставалось. 

В первый же день Марк получил наряд, потом сразу 

же внеочередной – якобы за нецензурные выражения 

в строю. За возражения что это был не он – ещё один. 

За две недели он нахватал их на полжизни вперёд. 

На третий день у половины состава ноги были 

стёрты. Зато прекратились первичноознакомительные 

драки – студенты были из разных 

заведений. Случилась и маленькая радость: Карпыч 

во время выезда на полигон дал «своим» не только 

бросить гранаты, но и по два рожка – пострелять 

вволю по падающим мишеням. В это время засекли 

бабок-ягодниц, просочившихся через оцепление 

прямо на стрельбище и выползших прямо под пули. 

352

Когда их уводили они громко оправдывали, что пули 

картонные, да и летят высоко. 

Венцом программы были «учения». На месте 

бывшего концлагеря двумя сторонами были отрыты 

окопы, после чего была спровоцирована встречная 

атака. Автоматы на этот раз были деревянные, зато 

крапива в кустах и кости в окопчиках – настоящие. 

Марк вышел из техникума со званием сержанта и 

некоторым набором знаний по химслужбе и 

химзащите. Костюмы ОЗК пару раз приходилось 

одевать, ползать и бегать в них по жаре, с 

противогазами. Удовольствие было ниже среднего, 

особенно бегание в гору. Парку человек унесли на 

носилках, обливать холодной водой. 

Потом Марк поступил в ВУЗ, но там уже была другая 

история, скорее её фукуямовский конец. Месячные 

сборы отменили, заменив занятиями, строевой, 

выстрелами из пистолета, присягой и посещением 

музея оружия. Позже присвоили офицерское звание. 

Почти же всех его друзей, школьных и 

техникумовских, загребли в армию. Серёга Тараскин 

попал на Новую Землю, рассказывал потом про 

белых медведей, одним когтем вскрывающих банки 

со сгущёнкой. Лёха Шпирит по кличке «Спирт» попал 

353

в железнодорожный стройбат в Петергоф, где делил 

время между выживанием в казарме, «губой» и 

поездками в Эрмитаж. Пять раз его убивали. Один 

раз кованой табуреткой. Потом прыгали на грудной 

клетке, чтобы сломать. В него стреляли. Его резали. 

Но он выжил. Некоторые не выдержали. Один солдат 

повесился. Второй застрелил обидчиков и сел. 

Андрюха Пермяк был личным водителем какой-то 

офицерской шишки. Он возил своего босса по всем 

злачным местам, привозил и отвозил на дачу гостей. 

Однажды он со своими сослуживцами два дня ползал 

по коврам в поисках потерянной золотой серёжки 

секретарши из части. И так два года. 

Сашка Чернобровский служил на Кавказе. 

Участвовал в разгоне демонстрации в Тбилиси. Был в 

Баку и Спитаке. Потом под началом генерала Лебедя 

– в Приднестровье, где вино пили из больших 

резиновых чулков от ОЗК. Вернулся из Гагаузии с 

женой и неизживаемой горечью. 

Интереснее всех устроился Петька Малинкин. После 

сельхозработ и кирпичного завода он попал на 

фарфоровый, в Гжели. И тут всё завертелось! Через 

дырку в заборе налево сбывались огромные партии 

«битого» товара. Бизнес был настолько серьёзным, 

354

что Колька, редкий случай, не хотел уходить из 

армии! Домой он вернулся на подержанных 

«Жигулях», которые, впрочем, скоро разбил. 

А Витьку Старкевича в армию не взяли. Ковыряя 

гранату он неудачно задел взрыватель и потерял два 

пальца на правой руке и правый же глаз. Ходил он 

теперь как пират, с чёрной повязкой, за что получил 

кличку «Айсман». Он единственный переживал, что 

его не призвали. 

355

356

Звездоград. 

«Товарищи, хотя и с болью, но со спокойной 

совестью я хочу сказать о своих в прошлом близких 

отношениях с Берия — этим злейшим врагом 

партии— до того, как он был разоблачен. Почему с 

болью, понятно ведь это действительно 

гнуснейший и вероломный враг, 

законспирировавшийся в партии. Со спокойною же 

совестью потому, что когда этот враг стал 

раскрывать себя и мы увидели его предательское 

лицо, то я вместе с другими товарищами пошел на 

то, чтобы решительно и беспощадно разделаться 

с ним. Это не заслуга, а обязанность честного 

коммуниста, и я с радостью вместе со своими 

политическими друзьями выполнил эту 

обязанность перед партией.» 

Г Маленков 

Трудно было сказать, что повлияло на дальнейшую 

судьбу Марка, его прилежание, страх Айрановского 

или чей-то донос. Скорее даже доносы. Во всяком 

случае в один прекрасный день его вызвали 

357

непосредственно к Тевтельскому. Тот встретил его 

радушно. По подобострастию Саломандрова ничего 

понять было нельзя. 

Здравствуйте, дорогой Марк Генрихович! – 

зажурчал Куссандр Львович. – Чайку? – он тут 

же, не дожидаясь ответа, позвал 

Саломандрова. Тот немедленно принёс поднос 

с гранёными стаканами, наполненными 

крепчайшим чаем. Его ждали. 

Вы знаете как мы вас ценим, – проворковал 

Тевтельский, отхлёбывая из своего стакана. – 

О вас самые лучшие отзывы! Нам очень не 

хотелось бы с вами расставаться... 

Расставаться? – удивился Марк. 

Приходится! – развёл руками Тевтельский. – 

Восемнадцатое Брюмера, сезонная ротация! 

Теряем ценные кадры! Вас буквально отобрали 

у нас! Из тысяч! Мы, конечно же, вас даром не 

отдали, нет! Нам тоже подбросили кое-что! 

Оборудование, фонды, пайки, то да сё... Но 

жаль, искренне жаль! – Куссандр Львович 

допил чай, достал из ящика огромного стола 

казённый пакет и положил его печатями вниз. 

358

Я вам не имею права сообщать ничего. Ни-чего! 

– громко прошептал он по слогам. За 

дверью кто-то шумно сопел, но Тевтельский 

словно не замечал этого. – Но я вам, тем не 

менее, в связи с особым доверием... – 

Тевтельский посмотрел на дверь и одними 

губами проговорил – ЦПШ-ВПШ! – После чего 

выдохнул: – Ни буквы больше! – и протянул 

Марку пакет печатью вверх. И далее уже во 

весь голос прогремел: – Желаю успеха! 

Сургучные печати были две белые и одна жёлтая. 

Спасибо! – Марк взял пакет и встал. 

А материальное довольствие придётся 

оставить! – тоже поднялся Куссандр Львович. – 

Пиджачок, туфельки... Вам привезут, можете не 

беспокоится! Даже нет, выдадут на месте! 

Всего наилучшего! С коммунатским приветом! – 

Тевтельский выбросил в воздух руку со сжатым 

кулаком. 

Марк вышел из кабинета и побрёл по коридору, не 

откликаясь на воркование Саломандрова за спиной. 

ВПШ! Высшая Партийная Школа! Он уже был 

наслышан об этом учреждении. ЦПШ-ВПШ были 

вовсе не сочетанием, описывающим образование 

359

советских лидеров сталинской эпохи, от церковноприходской 

школы до высшей партийной. ЦПШ 

означало Центральный Политический Штаб ВПШ. 

Главный создатель идеологии. Что же он такого 

натворил, что его опять переводят, причём с 

повышением? 

Марк снова переоделся в старую форму, циолковку и 

верлапти. Втайне он презирал свой костюм учёного, 

пиджак с фальшивыми рукавами, косоворотку и 

парусиновые туфли, но теперь он ощутил насколько 

привык к ним и сжился с этим маленьким удобством. 

Как тогда, по приезду, он стоял возле проходной и 

ждал, только на этот раз с другой стороны. На 

вышках неторопливо прогуливались арбалетчики в 

красных плащах, а вахта, предупреждённая о 

предстоящем отбытии сотрудника, дежурила у ворот 

в полном составе. 

За ним вскоре прибыла чёрная грузовая машина с 

надписью «Хлеб». Марк заволновался. Постоянные 

неприятные ассоциации преследовали его. В Кокании 

трудно было обрести полное спокойствие и 

уверенность в завтрашнем дне. Скорее можно было 

назвать будущее «завтрашним дном». 

Из машины вышли очень деловитые «кожаные». В 

360

белых куртках, с аксельбантами из жёлтого металла, 

золотыми эполётами, в высоких белых фуражках с 

золотым околышем и синими шестиконечными 

звёздами; в белых кожаных галифе с золотыми 

лампасами. Сапоги тоже были белые. жёлтые ремни 

с жёлтой кобурой, белые перчатки. Один, в портупее, 

сухо, но вежливо поприветствовал нохёра 

Отчинникова и попросил его занять место в фургоне. 

Марк молча подчинился. На прощание, перед дверью, 

он обернулся и помахал рукой «краснокожим» 

вахтенным, но те то ли не знали как реагировать, то 

ли были поглощены исполнением обязанностей. Марк 

сел в закрытый кузов без окон, дверь за ним 

захлопнулась. Конверт, впрочем, остался у него в 

руках. 

Машина ехала очень долго. Сначала она, покинув 

Уркаим, явно катила по городку, Шорьковску-на- 

Хивке. Это чувствовалось по качеству дороги, 

укатанных грунтовых улиц, местами 

асфальтированных или мощёных, по скорости и 

характеру поворотов. Выехав за город они поехали 

быстрее, но качество дороги заметно ухудшилось. 

Марк подпрыгивал в своем кузове как теннисный мяч 

на корте. Было душно и пыльно. В конце концов его 

361

так укачало, что он замолотил в загородку со стороны 

кабины. Спустя какое-то время машина 

остановилась, и дверь открылась. Марк попросил 

пить. Ему принесли ни много ни мало, гумколу! «Явно 

не на расстрел везут!» – повеселел Марк, привычно 

открывая банку. «Кожаный» извинился, что также 

было необычно, сославшись на секретность миссии, 

и снова запер дверь. Марк помрачнел. Может быть 

это просто спектакль? 

Потом они катили много часов, не останавливаясь. 

Марк задремал. Наконец он проснулся от изменения 

характера хода машины. Ухабов больше не было! 

Они быстро катили по гладкой дороге. В кузове стало 

менее пыльно, почувствовался воздух свежести. 

Теперь машина часто останавливалась, судя по 

всему для проверки. Марк слышал отрывистые 

голоса, шипящие «ЦПШ-ВПШ», и их пропускали 

дальше. Но в какой-то момент остановка оказалась 

более длительной. После довольно 

продолжительного разговора снаружи, который Марк 

не мог толком расслышать, кто-то постучал в заднюю 

дверь фургона. 

Кто там? – довольно неизобретательно спросил 

Марк 

362

Нохёр Отчинников! Сто первый километр! 

Будьте добры переодеться! 

Дверь открылась. Там стояли «белые» кожаные, 

вместе с «жёлтыми». У «жёлтых» лампасы на 

галифе, аксельбанты, эполёты, околыши были 

серебряные. Перчатки, кобуры, ремни и сапоги были 

ярко жёлтого яичного цвета. 

Прошу вас в специальную комнату! – показал 

офицер в портупее. 

Спасибо! 

Марк спрыгнул на асфальт. После долгой поездки по 

неровностям степи, в пыльном, тёмном фургоне, ему 

было не совсем хорошо. Солнце слепило, и Марк 

прикрыл глаза ладонью, слегка покачнувшись. 

Офицер ловко, но вежливо и предупредительно 

подхватил его, приведя в вертикальное положение. 

Вот сюда, пожалуйста. 

Конверт он не попросил. Отлично! 

Благодарю! – Марк был в странном состоянии и 

хотел уже сделать книксен, но его могли не 

удержать в случае падения. 

Он осмотрелся. Вокруг были высокие стены, 

напоминающие бетонную копию средневекового 

363

города с мощными укреплениями. Стены с башнями 

тянулись справа и слева. На одной из башен под 

жёлтым колпаком что-то блеснуло на солнце. Оптика? 

Асфальт упирался в закрытые жёлтые ворота с 

синими шестиконечными звёздами. Справа от ворот 

находился вагончик, куда и предлагалось пройти 

нохёру Отчинникову. 

Он прошёл к двери и толкнул её. Дверь не поддалась. 

Марк толкнул сильнее. Никакого результата. Дверь 

была заперта! 

На себя, – вежливо посоветовал «жёлтый» 

офицер. 

Ах, да! – воскликнул Марк, дёргая ручку на себя 

и чуть не падая назад. – Спасибо, спасибо, 

дорогой товарищ! 

Он вошёл в помещение. Здесь был стол, за которым 

сидел ещё один «жёлтый» офицер. Увидев Марка, в 

непонятной форме молото-бойца, верлаптях и 

спадающей на бок циолковке, он от удивления 

приподнялся, приоткрыв рот. Но видя за спиной у 

Марка других офицеров, он опомнился и вытянулся, 

отступив в сторону на один уставной шаг. 

Прошу вас переоблачиться, нохёр Отчинников, 

– произнёс сопровождающий, указывая на 

364

шкаф и кабинку с занавеской. 

Для подтверждения своих слов он ловким, 

натренированным жестом распахнул обе створки 

шкафа, открывая взору его содержимое. 

А посмотреть было на что! В шкафу висели 

всевозможные длинные плащи, костюмы, лежали 

кепки, шляпы, фуражки. Внизу стояли туфли, ботинки, 

сапоги. Настоящее богатство! 

Вам полагается костюм кандидата в слушатели 

ЦПШ ВПШ, артикул ЗЫ-4. Вот этот, серый. 

Косоворотки. Коммунатская кепка второй 

категории. Другие принадлежности. Ботинки. 

Вот этот плащ. Прошу. 

Благодарю! – Марк давно отвык от 

предупредительности и невольно был польщён 

и тронут. 

Забрав ворох одежды он нырнул в примерочную 

кабинку. Отдыхая от поездки он не торопясь оделся. 

Одежда не совсем подходила по размеру как и обувь, 

но была добротной и вполне удобной. Усевшись на 

стуле Марк посмотрел на себя в зеркало. Вообще до 

сих пор зеркал ему практически не попадалось. «Да, 

побрит неважно! – провел он ладонью по щетине. – И 

стрижка дворовая, я у мамы...» – Марк не стал 

365

додумывать. Стригся он пару раз, у «могильщиков» и 

в Варкаиме, каждый раз у добровольцев. 

Большинство жителей Кокании мало следило за 

внешним видом, предпочитая убирать волосы совсем 

или оставляя в стиле «полубокс». Никакие проборыканадки 

и прочие кандибоберы не были популярны. 

Доумки, впрочем, отличались большим 

разнообразием, от гривы Меркадера до бакенбардов 

Сухово-Ишакина, заведующего лабораторией 

Невидимых Лучей Добра, НЕЛУД. Секретарь 

Тевтельского Саломандров имел пробор и, как 

показалось Марку, маникюр. Это было исключением. 

Всё в порядке? Нужна помощь? – 

поинтересовался офицер за занавеской. 

Нет-нет, что вы! Всё в порядке! – встрепенулся 

Марк, вставая и отодвигая занавеску. 

Только он хотел выйти из кабинки, как офицер 

вежливо, но настойчиво попросил: 

Будьте добры, нохёр Отчинников, захватите 

свои вещи. Вот вам сумка, – он протянул 

холщовую авоську. 

Вещи? – не сразу сообразил Марк. – Ах, да! – 

он схватил в охапку выцветшую форму 

366

молотобойца с верлаптями и циолковкой, после 

чего стал неуклюже и торопливо засовывать их 

в утробу авоськи. Та, как назло, ни за что не 

открывалась, и офицер помог ему. 

Прошу вас, транспорт уже ждёт. 


Марк вышел из вагончика, помахивая авоськой, и 

вместо ожидаемого фургона с надписью «Хлеб» 

увидел старый «УАЗ», «Буханку», вариант 

микроавтобуса на девять мест. Цвет у него был 

зелёный, защитный, но краска была свежая, а 

бамперы были выкрашены чёрным, в красно-белой 

окантовке. 

При его появлении подскочил «белокожий» офицер, 

открывая пассажирскую дверь. К удивлению Марка в 

микроавтобусе уже сидело несколько человек в 

одинаковых плащах и кепках, таких же как у него. На 

коленях у них топорщились холщовые авоськи. Тоже 

кандидаты в слушатели ЦПШ-ВПШ! Они краем глаза 

оценили Марка и отвернулись. Выучка! У одного из 

них Отчинников заметил краешек чёрной кожаной 

куртки, торчащей из сумки. Понятно! 

«Желтокожий» офицер,в сопровождении «белокожих, 

заняли оставшиеся места, и фургон завёлся. Остро 

367

запахло «ракетным топливом». Один из офицеров 

чуть заметно повёл ноздрями и тихо сглотнул. 

Створки огромных, жёлтых, с большими синими 

звёздами ворот скрипнули и стали расходиться, 

отъезжать в стороны. Когда они открылись на 

достаточную величину, «УАЗ» заворчал громче и 

двинулся вперёд. Спустя несколько секунд они уже 

мчались по широкому проспекту, окружённому 

приземистыми бетонными коробками без окон, 

соединёнными бетонными заборами. На стенах 

висели указатели, где синим по жёлтому было 

написано: «Проспект Первого Космоплавателя 

Крякутного». 

Деревьев не было. В этом царстве бетона и асфальта 

они отсутствовали как явление. Прохожих тоже не 

было видно. Транспорта, ни попутного, ни встречного 

– не было. Они неслись по асфальтовой ленте без 

разметки, в самой середине, игнорируя возможность 

встречного транспорта. Пассажиры смотрели в окна, 

словно в бетонном однообразии могло быть что-то 

интересное. Марк тоже смотрел, словно ожидая 

увидеть нечто необычное. 

Так продолжалось минут пять-десять. Наконец 

машина упёрлась в очередные ворота оборонного 

368

пояса, со стенами ещё более высокими, чем 

предыдущие, и башнями под белыми бетонными 

колпаками. Ворота были ослепительно-серебристые, 

почти зеркальные. В них смутно отражался УАЗ- 

Буханка и лицо водителя. 

Он остановил микроавтобус, не заглушая мотор. К 

автобусу подошли новые «белокожие» офицеры. На 

этот раз у них на головах были циолковки, а у 

некоторых настоящие шлемы, наподобие 

космических. «Желтокожие» вышли, а белокожие 

попросили пассажиров приготовить конверты с 

белыми и жёлтыми печатями. Один «космонавт» в 

белой куртке заглянул в салон. Всех молча проверили 

на наличие конвертов, после чего сопровождающие 

«белокожие» офицеры в фуражках вышли, а место 

заняли те, что в циолковках и один «космонавт». 

Водитель тоже сменился, не выключая мотор. 

Наконец ворота подались в стороны, и УАЗ медленно 

въехал в следующий обвод города. Марку вспомнился 

рассказ Писаки о строении Звездограда. Получалось, 

что кольца агров, женщин и охраны они миновали, и 

впереди лежал уровень Юпитера. 

369

370

Сон № 10. 

«Каменев— циник-убийца, 

омерзительнейший из людей, 

падаль человеческая. 

Что расстреляли собак, 

страшно рад.» 

Н.И. Бухарин 

Я одобряю такой лозунг: 

«Не бояться трудностей, 

не бояться смерти». 

Мао Цзедун 

Минск в конце восьмидесятых был просторный, 

современный город. Новый метрополитен, обширные 

парки и зоны отдыха, сочетание вкраплений 

довоенной застройки, сталинского ампира и 

массового конструктивизма, создавали ощущение 

свежести, удобства, устремления в будущее. Но при 

одном обязательном условии: не брать во внимание 

большие заводские и хозяйственные районы, 

371

занимающие не менее трети площади. Впрочем, 

даже при двух условиях: не придавать большого 

значения общесоветской небрежности. Особенно 

заметной на фоне архитектурной новизны и почти 

полного отсутствия исторических зданий. Нет, 

пожалуй, при трёх условиях: не брать во внимание 

недостаток эстетики, который нельзя заполнить ни 

новыми асфальто-бетонными сооружениям, ни 

колоннадами, ни даже полной сменой населения. 

Скорее наоборот. 

К Минску Марк относился с симпатией. 

Двухмиллионный город был прост и понятен, публика 

добродушна и удовлетворена жизнью с относительно 

высокими, по советским меркам, стандартами. 

Желающий же большего и «неведомого» мог сесть на 

поезд или автобус и прокатиться в близлежащие 

Балтийские Республики за дополнительной 

продуктовой, товарной и социальной экзотикой. 

Впрочем, для приезжающих из Поволжья и более 

восточных районов СССР Минск казался раем на 

земле. 

Для улучшения жизни следовало, по старинному 

рецепту, всегда двигаться на запад. Из Сибири в 

европейскую часть. Из России в западные 

372

республики, ту же Белоруссию. Из восточной части 

Украины и Белоруссии в западную. Затем в 

соцстраны. А там... Берлинская стена. 

На море, в конце концов! Родственники Марка 

регулярно отдыхали то в литовском Бирштонасе, то в 

эстонском Пярну, то в Юрмале, предпочитая 

прохладную Балтику с европейским духом Чёрному 

морю, с его знойными экзотическими дарами в 

овощей-фруктов, забитых пляжей и знойному 

гостеприимству по кусачим ценам. 

Физфак БГУ был интересным местом, привлекавшим 

своеобразную публику. Если языковые спецшколы 

выплёскивали своих выпускников в МГИМО, в 

инъязы, на юрфаки, даже в мед, то физмат школы 

нацеливали их на мехматы, физматы и физфаки. 

Родина не нуждалась в гуманитариях! Так. Во всяком 

случае, предполагалось. Предложение гуманитариев 

превосходило спрос. С техническими 

специальностями нередко было наоборот. 

Неожиданный призыв студентов в Афганистан, с 

отменой «брони» даже в медицинских, создал 

интересные условия для поступления. Кроме того, 

антикоррупционная борьба, наследие андроповских 

времён, повлияла на проходной балл в многих ВУЗах. 

373

А Чернобыльская авария, непропорционально сильно 

ударившая по Белоруссии, потребовала увеличения 

числа специалистов по ядерной физике и медицине. 

Марк учился с 1990 по 1995, захватив переломные 

годы в истории республики и СССР. «Афганцы» 

массово вернулись после вывода войск в 1989 году, и 

мест в общежитии не хватало. Пикантности 

добавляло и то, что распределением мест 

коменданты занимались вместе с ответственным за 

иностранных студентов. Прилизанный товарищ в 

белом пиджаке, с полоской усов как у сицилийского 

злодея, он вальяжно восседал в комнате, 

выдерживая напор толпы, часто только что 

вернувшихся с войны солдат. Сначала у него 

дёргалось одно веко. Потом два. К концу двух суток 

нервный тик сводил пол лица. Многим «своим», в 

результате, мест не нашлось. Приходилось 

выкручиваться. 

Месяц Марк проболтался по квартирам дальних 

родственников с маминой стороны. Неделю до 

колхоза он провёл в двухкомнатной квартирке у пары 

программистов, живших с маленьким ребёнком и 

старой мамой. Марку приходилось спать на 

раскладушке, в кухне, стесняя всех. Пикантным 

374

обстоятельством было то, что родственники 

собирались эмигрировать. Документы уже 

оформлены, вещи были наполовину сложены, билеты 

вот-вот должны были прийти. Впрочем, к Марку 

отнеслись хорошо, по-родственному. Кормили от 

души, вечером приглашали к просмотру 

видеофильмов – у семьи был свой японский 

видеоцентр «Панасоник» и стопки кассет. 

После колхоза, в райцентре с поэтическим названием 

Узда, проблема вернулась. Три недели Марк жил в 

однокомнатной кооперативной квартире нефтяника, 

уехавшего на очередную вахту в Нефтеюганск. 

Проживание было довольно комфортным. Книг было 

полно, причём самых редких: дальний, во всех 

смыслах, родственник, был интеллектуал. Платонов, 

Чаянов, Дудинцев, Войнович скрашивали первые 

недели учёбы. Питание было отличным — 

родственник денег не жалел и покупал всё в больших 

объёмах, оставив Марку непосильную задачу 

«следить чтобы ничего не испортилось». Ящики 

фруктов и овощей, мешки шоколадных конфет. 

Большой холодильник также был забит битком, как и 

бар. Но прошло три недели, родственник вернулся. 

После трёхдневного тура по ресторанам он притащил 

375

своих друзей домой. Сварив настолько крутой суп из 

двух куриц, что в нём стояла поварёшка, налив всем 

коньяка, он попросту сообщил, что не привык жить с 

кем-то ещё. Марк уже взрослый мальчик и должен 

что-то придумать. Друзья, уезжающие в Америку, 

закивали. После чего Марку сообщили, что в этой … 

следовал эпитет, стране делать нечего. Даже учиться. 

Надо валить. Начать же процесс с квартиры. 

Марк думал всю ночь, ворочаясь на раскладушке под 

храп родственника. И к утру придумал. То есть мама, 

естественно. После раннего звонка домой, пока 

родители ещё не ушли, мама задержалась и 

обзвонила «аварийные» номера. После чего Марк 

упаковал чемодан и тепло попрощался с 

родственником – тот оценил оперативность. 

Он переместился в квартиру ещё более дальнего 

родственника. Седьмая вода на киселе. Особенность 

же заключалась в том, что работал тот родственник в 

Комитете Партийного Контроля. Ситуация с 

общежитием ему очень не понравилась, и в 

университете что-то, заскрипев, сдвинулось. Марку 

выделили койкоместо! И не ему одному. 

Он, и ещё множество медалистов, оставшихся без 

общежития, торжественно въехали во вдруг 

376

нашедшиеся свободные комнаты на улице 

Октябрьской, с видом на реку Свислочь и стадион 

«Динамо», с одной стороны, и ликёро-водочный завод 

«Кристалл», с другой. Впрочем, место действительно 

было симпатичное, с зелёной набережной и свежим 

воздухом. Если не считать дни, отравленные запахом 

дрожжей и ещё невесть какой гадости. В соседних 

зданиях коридорного и блочного типа располагались 

«приматы», студенты факультета Прикладной 

Математики, «механики», студенты Мехмата, 

«юрики» – юристы, и «совесть и честность страны», 

совчёсы и совписы – журналисты. 

На лекции и занятия ходили между стадионом 

«Динамо» и «большой короедней», как называли 

Технологический Институт, бывший Лесной. 

Многочисленный транспорт – трамваи, троллейбусы, 

автобусы – съезжался к вокзалу, в нужную студентам 

сторону. Некоторые глубокомудрые хитрецы ездили 

на метро, буквально одну станцию. Но пешком до 

станции получалось идти не меньше, даже, вероятно, 

больше. Тема расчётов десятиминутного 

перемещения в пространстве занимала многих на 

протяжении всех лет учёбы. 

Физфак фасадом смотрел в сторону вокзала, точнее 

377

улицы с вдохновляющим названием «Бобруйская». 

Но место было удачное – центр города, однако в 

стороне от основных людских потоков. 

Учёба была насыщенной и захватывающей. Публика 

интересная. Впрочем, были и те, что попали по 

причинам более бюрократического типа. 

Направления давались «местные» и более 

системные, прямо из армии. Давали их, естественно, 

тем, кто заслужил доверие. И не мог сдать 

вступительные экзамены. Приходилось внимательно 

присматриваться к студентам и преподавателям. 

Более того, самые талантливые, как показало 

будущее, были тихими умниками или энергичными, 

остроумными нонконформистами. Те же, кто не 

обладал ни умом, ни независимостью, но 

переполнялись амбициями, стали всякого рода 

активистами, близкими к начальству. Они пронесли 

любовь к вышестоящим через всю жизнь, вне 

зависимости от убеждений последних.. 

А время тогда наступило более чем любопытное. 

СССР трещал по швам. Рынок «Комаровка» ломился 

от легализованной фарцы. Открывались 

кооперативы, кафе, видеосалоны. Партия сказала 

«надо!» – комсомол с КГБ отреагировали полным 

378

пониманием. Даже в университетском Комитете 

Комсомола появился видеомагнитофон. В том самом 

сейфе. Поговаривали, что там же располагается 

неплохой бар с несоветским выбором, и вечерами 

бесцветный, длинный, вечно помятый секретарь 

проводит заседания при закрытых дверях. 

Под шумок Марк перестал платить маленькие, но 

раздражающие комсомольские взносы. И никто этого 

не заметил! Даже комсорг группы, сын полковника 

девятого управления КГБ Игорь Храпко. Время было 

смутное, за окном шли митинги и демонстрации. В 

республиках постреливали. В Минске стал заметен 

белорусский Народный Фронт, ратовавший за переход 

на «родну мову» и полное отделение от Москвы. 

Однажды весной 91-го года Марк невольно принял 

участие в гигантском стотысячном шествии, 

затопившим весь центр города. Власть дышала на 

ладан. «Опыт» Тяньаньмень не мог быть повторён в 

СССР. 

Динамики добавила военная операция в Персидском 

Заливе. Михаил Сергеевич официально поддержал 

американскую сторону, сдав врагу ближневосточных 

братьев. Во время зимней сессии профессор 

ворвался комнату, где Марк отвечал что-то по 

379

механике и закричал: «Американцы бомбят Багдад!» 

Поставили «отлично». Впрочем, было за что. 

Одновременно шли постоянные сообщения о 

начинающейся гражданской войне, о готовящемся 

перевороте, о боевиках, оружии, разворовываемом из 

военных частей и распродаваемом нечистоплотными 

военнослужащими. Милиция выглядела 

беспомощной, а нарождающийся ОМОН – 

малочисленным. 

И вот, когда Марк был дома на заслуженных 

каникулах, сдав первую летнюю сессию на «отлично», 

случилось неизбежное. Переворот в Москве! Да, он 

видел «пресс конференцию» жёваных лиц и 

сцепленных пальцев. Слышал обещание о шести 

сотках. И о восстановлении порядка. Последнее ему 

особенно не понравилось. Он уже планировал как 

поедет в Балтийские республики, пока нет границ, а 

там уже сориентируется. Переведётся в тамошний 

ВУЗ. Или попытается уехать за пределы СССР. 

Три дня он сидел у радиоприёмника. Появились 

сообщения о танках в Москве, о первых погибших. 

Три дня Марк напряжённо вслушивался в сообщения 

«голосов». К сожалению, они запаздывали. «Эхо 

Москвы» было самым оперативным. Именно так он 

380

узнал, что путч закончился, а путчисты по тоннелю 

бежали на секретный аэродром. Власть в руках 

Ельцина и правительства Российской Федерации. 

Полная победа революции! Поездка на запад 

отменялась. 

Наступили смутные времена. Начальство пребывало 

в тихом смятении, хотя колхоз не отменило и 

студенческое самоуправление не ввело. Зачёты по 

физкультуре оставили, без них не допускали к сессии. 

Однажды Марк, пропустивший занятия по болезни, и 

такой же товарищ по несчастью, набрались 

решительности и принесли физруку по бутылке водки. 

Зачёт был получен. 

Тем временем физфак был потрясён новостью: всем 

известный в узких кругах профессор Станислав 

Шушкевич, заведующий кафедрой ядерной физики, 

подписал в Беловежской Пуще соглашение о 

роспуске СССР. Да, безусловно в качестве 

Председателя Верховного Совета Республики 

Беларусь, а не заведующего кафедрой. Естественно, 

не один. Более того, не по своей инициативе! 

Совершенно очевидно, что идея, в первую очередь, 

исходила из Москвы. Зачем это было нужно Москве? 

Для перехвата власти у Горбачёва, у почившей, но 

381

шевелящейся КПСС, для сбрасывания груза 

национальных республик и консолидации природной 

ренты. Выяснение отношений между республиками 

должно было стать следующим шагом. 

Историю КПСС отменили несколько раньше, а лекции 

по всяческим общественным дисциплинам 

становились всё пространнее, разнообразнее и 

интереснее. Политэкономию читал стройный 

седоволосый товарищ в чёрном костюме. Он сразу 

сообщил, что работал в зарубежных структурах 

«Аэрофлота». Оставалось догадываться в качестве 

кого. Впрочем, требования к экзаменам и зачётам на 

когда-то серьёзной и принципиальной кафедре всё 

более снижались, что радовало студентов 

необычайно. 

Репетитор Марка, Виктор Каховский, стал депутатом 

Верховного Совета. Марк стал часто бывать у него в 

гостинице «Октябрьская». 

Там же находилась так называемая «цековская 

столовая». Раньше это неприметное помещение, 

через дорогу от здания местного ЦК. Само здание 

было знаменито тем, что построенное сразу после 

войны, обошлось очень дорого — во все окна ставили 

импортные витринные стёкла под лозунгом «не надо 

382

экономить на партии». Прямо напротив здания была 

квартира комсорга группы Храпко. Его отцу доверяли. 

Так вот, в этой столовой за совершенно 

символическую плату можно было откушать 

божественную затирку по-могилёвски, пышный омлет 

с тёплым хлебом и свежим маслом, нежнейшие 

биточки, солидный и сочный бифштекс с обильным и 

разнообразным гарниром и завершить обед 

отменным десертом. Поначалу даже были 

бутерброды с икрой, но они быстро исчезли. 

Организовано всё было в ресторанном стиле: 

крахмальные скатерти, стоячие салфетки, быстрые и 

вежливые официантки. И цены! Не просто 

демократические, а самые настоящие, треста 

столовых и ресторанов, даже ниже! Позднее эту 

радость прикрыли, но пару лет Марк с друзьями 

ходил обедать только туда. 

383

384

ЦПШ-ВПШ. 

«Только творчеством живёт человек. 

И добывать энергию нужно из самого себя, 

а не из бабушкиных сухарей.» 

В Молотов 

«Всякий, кто будет кушать 

за чужой счёт, 

хорошо не кончит.» 

Мао Цзэдун 

За огромными воротами находился удивительный 

город, подобного которому Марк никогда не видел. 

Разнородные здания, больше в стиле сталинского 

ампира и примитивного конструктивизма, все словно 

стояли на одной гигантской площади. Улиц, дворов, 

кварталов, в привычном смысле, тоже не было. Коегде 

существовали клумбы иногда довольно 

обширные, но с редкими цветами; скверики, отдельно 

стоящие деревья и кусты, но они скорее разбивали 

385

пространство на участки, чем формировали некую 

единую структуру, ансамбль или протяжённость. 

Заборов, оград любого рода, тоже не было в помине. 

Впрочем, попадались триумфальные арки, большие 

памятники, даже целые скульптурные группы и 

обелиски, но все эти творения было отдельно 

стоящим, никак не связанным с окружающим 

пространством явлением. Более того, создавалось 

впечатление, что на некоторых локациях этих 

«украшений» было слишком много, словно они 

должны были разбивать единое открытое поле на 

множество взаимосвязанных подпространств. Для 

разрушения потенциальной сплочённой группы? 

На улицах, то есть на всей территории без улиц, было 

довольно людно. Публика, по местным меркам, была 

одета очень прилично. Много было «белокожих», в 

шлемах, в циолковках, в фуражках. Гражданские лица 

были в плащах, костюмах, кепках и даже шляпах. На 

людей в настоящих шляпах курсанты смотрели во все 

глаза, словно они были какими-то особыми 

созданиями и курсанты видели их впервые. При этом 

никто не обменивался впечатлениями, которых, судя 

по поведению,было очень много. В салоне царило 

молчание, слышалось только покашливание и 

386

сопение. 

Микроавтобус на относительно невысокой скорости 

катился по городу, пока наконец не оказался на 

неожиданно большом открытом пространстве. В 

самом центре, на одной из вершин, углом вверх 

стоял чёрный куб, довольно внушительных размеров. 

Кто-то из кандидатов не выдержал и воскликнул: 

Инкубарий! 

Курсанты вскочили с мест, только для того чтобы 

снова упасть назад – по причине движения 

микроавтобуса. То же произошло с Марком, причём 

при падении он выронил из холщовой котомки 

циолковку. Кто-то рядом громко охнул. 

Нёхры кандидаты в курсанты, по Единой Книге 

Устава, ЕКУС, вставание перед реликвией во 

время движения транспорта является 

нарушением «Инструкции по Сохранению 

Жизнеспособности Высшего Командного 

Состава» – ИнСоЖиВыКос! – чётким голосом 

сообщил «белокожий» в шлеме. 

Все молча занимали свои сидения, подбирая 

потерянные вещи и потирая ушибленные места. 

Слышалось только сопение, кряхтение и вздохи. 

Марку даже показалось, что кто-то бормотал 

387

ругательства. 

Они доехали до внушительного комплекса 

одинаковых зданий. Вывески или обозначений на них 

не было. Заехав в некое подобие двора, своего рода 

внутреннее пространство между зданиями, 

микроавтобус остановился. 

Это и была ЦПШ-ВПШ. Одно здание являлось 

непосредственно школой. Рядом находилось 

семейное общежитие преподавателей с квартирами, 

общежитие курсантов, с одной комнатой на двоих и 

общежитие кандидатов, с одной комнатой на 

четверых. Тут же было помещение для охраны, 

подразделение «белокожих» в циолковках, кухонныйхозяйственный 

блок, где любили пропадать 

некоторые кандидаты и курсанты, какие-то склады, 

подстанция, гаражи и непонятные помещения, 

назначение которых Марк не мог понять. 

Его поселили в комнату с тремя другими 

кандидатами. Один, Циолк Отцебыхов, был крупным, 

молчаливым, мрачноватым субъектом, прибывшим из 

крупного шахтного комплекса. Он даже иногда по 

привычке одевал фартук – отличительный признак 

геонавтов. По стандартной номенклатуре Кокании он 

являлся стукановцем, но за глаза его называли 

388

«стакановцем». Его любовь к ракетному топливу 

разделял крепкий, коренастый парень с красным, 

обветренным лицом, тот самый, у кого из сумки 

торчала чёрная кожанка, Гонив Самоонов. Он был 

младшим штурманом коммунатского трудармейского 

лагеря «Орлёныш» и за какие-то заслуги был 

вознесён в Звездоград. 

Третьим жильцом комнаты стал невысокий, 

худощавый паренёк, Вселен Горемышкин. Он был 

неутомимым весельчаком и певцом, знавшим все 

коммунатские песни наизусть, от «Героями стали в 

момент роковой, Любви безответной к полёту» до 

частушек-косьмушек «Штурман, штурман, где ты был, 

На проверке топлива, Отчего ж у корабля Вытекает с 

сопл его?». Биография Горемышкина была довольно 

пёстрой. Последним назначением являлась 

загадочная должность «заводителя» в закрытом 

подземном городе «Химертау». Потом оказалось, что 

он был там работником секретной установки по 

производству топлива. 

Комната была обставлена добротной, но простой 

мебелью. Каждому полагался шкаф, тумбочка, столик 

с лампой, два стула и стоячая вешалка. Постель 

меняли каждую неделю, одежду несколько реже. 

389

Питание происходило в специальной столовой для 

кандидатов. Марк с удивлением узнавал содержимое 

гуманитарных грузов, с которых было тщательно 

убрано любое упоминание о помощи. Попадались 

настоящие деликатесы, вроде сыров и 

консервированных фруктов. Раз в неделю подавали 

кофе, причём можно было не ждать зачерпывания из 

большой алюминиевой кастрюли, а получить 

маленькую белую чашечку с чёрным ароматным 

напитком и добавлять порошковые сливки по вкусу. 

Расписание было напряжённым. С утра до вечера, 

пять дней в неделю из шести, они слушали лекции, 

посещали многочисленные Музеи Славы, 

участвовали в заседаниях кандидатов, даже в 

присутствии некоторых высокопосаженых членов 

ЦПШ-ВПШ. Один день выделялся на хозяйственные 

нужды и самоподготовку. 

Им постоянно намекали на возможность стать не 

только кандидатом, но и полным членом. И они 

старались! 

Лекции были довольно интересными, если учесть 

специфику Кокании. Заведующий кафедрой Мирового 

Космизма, академик Остолобов, периодически 

пускался в воспоминания об учёных с которыми ему 

390

приходилось сталкиваться, что добавляло в сухие 

лекции о примитивном описании космоса изюминку. 

Зарванский, читавший «Теорию хозяйственного 

обмена», ТЕХОЗОБ, которую некоторые кандидаты за 

глаза называли «хозяйственным обманом», был, 

напротив, скушен и вязок. Но зато у него Марк 

успешно защитил реферат, в котором отстаивал 

максимальное обобществление с целью изъятия 

дополнительных ресурсов из общего пула, где их и 

собирается максимальное количество. Марку очень 

помогли прослушанные им в начале девяностых 

лекции по маркетингу. 

Доцент Сарманд-Козмославский вместе с 

послецентом Вселенятиным вели курс «Техника на 

службе человечества» ТЕНАСЛУЧЕЛ. Профессор 

Затрапынов преподавал «Основы жизнедеятельности 

коммунатов», а его ассистент Узколюб – «Высшую 

научную теорию постоянного улучшения условий 

изначального быта», ВЫНАТЕПУУИБ. 

Наконец, академик Старт Зипунт занимался 

философией организации, что собственно, и 

являлось главным предметом ЦПШ-ВПШ. Во всяком 

случае официально. Неофициальным духом 

занимался сам директор Зепс-Моргучий и время от 

391

времени подключался его заместитель, Филидырник. 

Формально ЦПШ-ВПШ подчинялась Надворному 

Совету, НАСОВ, органу с большим 

представительством и расплывчатыми функциями. На 

самом деле Зепс-Моргучий контактировал только с 

узким кругом управленцев. Поговаривали, что сам 

Брат №5 курирует ЦПШ-ВПШ. 

Несколько месяцев пролетели незаметно. Марк был 

на хорошем счету, и ему прочили успешную карьеру. 

Два раза ему даже доставался переходящий значок 

«Лучший кандидат». Впрочем, причиной 

благоволения начальства была хорошая память и 

способность догадываться, что именно спрашивает 

немолодой седоволосый академик Зипунт, которого 

плохо понимали даже коллеги по ЦПШ-ВПШ. 

Марк узнал некоторые любопытные подробности 

мировоззрения коммунатов. Он даже составил 

легальный конспект на тему «Город солнца — жизнь, 

радость — город Луны — захоронения». Он отметил, 

что коммунаты не просто делят время на эоны, эпохи 

и юги и дают им названия: Комми-Юга, Рабо-Юга, 

Феода-Юга, Буржи-Юга, Импери-Юга, Соци-Юга, 

Косми-Юга. Он предполагают, что сейчас наступил 

конец времён и они живут в самом начале вечной 

392

Косми-Юги. 

Теория общества в деталях представляла собой 

дикую смесь пифагорейства и досократиков, 

«Республики» Платона, «Утопии» Томаса Мора, 

«Города Солнца» Кампанеллы и хилиастических 

учений, в том числе разных видов социалистических 

утопий бабувистов, Фурье и эклектического 

марксизма. Иногда Марку казалось, что он читает 

Оруэлла или Замятина, в крайнем случае Олдоса 

Хаксли и Уэллса, вперемешку со Стругацкими и 

Станиславом Лемом. Но сходство всегда было 

натянутое или вывернутое несколько раз, и Марк 

оставил привычку сравнивать Коканию с известными 

ему моделями. 

Пять дней в неделю все более-менее успешно 

занимались. На шестой день Отцебыхов и Самоонов, 

после мелкой хозяйственной возни, уходили «на 

стендовые испытания двигателей», что означало 

позднее возвращение и сильный запах «ракетного 

топлива». Несколько раз Филидырник ловил их возле 

складов, накладывал взыскания, но ничего не 

помогало. 

Марк же проводил время в компании Горемышкина и 

ещё одного кандидата, Пролёта Земелькоцкого, 

393

азартно играя в не совсем разрешённые кости и 

прополаскивая горло «спецрастворами». Пролёт, как 

и Отцебыхов, был стукановцем-геонавтом, только в 

Зелюкьянске-на-Момзе, в урочище Порогонилово. От 

него Марк узнал удивительные истории. Как правило 

особое «потепление» в отношениях наступало после 

нескольких порций сомонада. Амброзий Нектарьевич, 

(Марк никак не мог понять имя это или кличка), зав 

спец буфетом, или Амритоном, по неизвестной 

причине питал к Горемышкину особые чувства, 

поэтому джин с тоником и неплохой «трофейный» 

виски всегда были в наличии. Иногда, впрочем, 

приходилось обходиться суро-водью и сомонадом, 

полученным в результате побочного процесса 

изготовления топлива. 

Оказывается, главное в работе стукановцев было 

вовсе не строительство секретных объектов и 

бомбоубежищ, а формирование высокоценных 

отвалов. В них специально обученные, надёжные 

стукановцы добывают золото и алмазы, редкие 

металлы, но не все об этом знают. Потом добытое 

отправляется с караванами на юг, откуда приходит 

некоторое количество уникальных товаров и 

продуктов, не поступающих с гумпомощью. 

394

Кое-что он узнал и от Горемышкина. Спирт, 

оказывается, производится на секретных заводах с 

добавлением пугающей синьки, иногда зелёнки. Там 

же производят и отечественную сому, из которой 

готовят свой сомонад и суро-водь. Вся область 

негласно называется «сомоведение», а специалисты 

– сомоведы. Суть же потребления сомы не в 

примитивном пьянстве, а в достижении понимания и 

контакта с безымянными первоштурманом и 

первокапитаном. Так же предполагается установить 

контакт с братьями по труду и разуму, минуя 

пространственно-временные ограничения. 

Занимается этим высшее руководство и специальные 

закрытые институты. 

Незаметно пролетело время учёбы, и вот настал день 

окончания курса. Торжественное заседание 

проходило в главном зале ЦПШ-ВПШ, с особой 

помпой. Говорили выспренные речи, давали пылкие 

обещания, тёплые напутствия. Потом состоялась 

выездная церемония с митингом у памятника 

коммунатов Нинина и Поджарского, закрывших 

телами сторонников пылающий ядерный реактор. 

Каждого выпускника персонально сфотографировали 

допотопным цейсовским аппаратом, потом засняли 

395

всех вместе. На церемонию приехали какие-то 

важные дядьки в таких шляпах, которые Марк никогда 

раньше не видел. Степень их важности можно было 

угадать по сервильному поведению Зепс-Моргучего и 

всей высшей касты ЦПШ-ВПШ. Дядьки, впрочем, 

фотографироваться отказались, оставшись 

инкогнито. 

Вечером, после официального ужина, кандидаты 

устраивали свои собственные «посиделки» в 

комнатах, хотя это было строжайше запрещено 

комендантом. Марк был в привычной компании 

Горемышкина и Земелькоцкого. Потом к ним 

присоединились Партил Отрыкаев, бывший курсант 

ГУГО, и Иллюмин Паразинцев, непонятный субъект из 

хозсектора, вздрагивавший от всяких громких звуков, 

но быстро прощавший любую межперсональную 

некорректность за дополнительную порцию пищи и 

«топлива». 

Уже была середина ночи, и все пребывали в тяжёлом 

забытьи, приближаясь к великому первоштурману. И, 

судя по позам, даже первокапитану! Горемышкин и 

Земелькоцкий без умолку рассказывали 

уморительные истории из своей прошлой жизни, одна 

потешнее другой. И Марк, испытывая давно забытое 

396

чувство освобождения и единения, вдруг 

разоткровенничался на волне душевной лёгкости и 

приподнятости: 

А теперь, дорогие сомелье и сомоведы, я 

расскажу вам удивительную историю! Дело 

было в Ленинграде... 

Все неожиданно замерли. В комнате повисла 

гробовая тишина. Было слышно как жужжит тусклая 

лампочка в патроне под потолком. Паразинцев сразу 

перестал жевать, а Земелькоцкий от неожиданности 

уронил рюмку. Но все присутствующие смотрели не 

на него, а на рассказчика. 

Где? – машинально переспросил Отрыкаев, 

глядя на Марка пустыми, осовевшими глазами. 

В городе на Неве! – поднял брови Марк, не 

понимая, что он такого сказал. 

Понятно, – шмыгнул носом Горемышкин. – Это 

что! Вот у нас было дело... 

Он стал бойко излагать старую историю про то, как у 

них на заводе вместо сомы получилось густое сусло с 

резким неприятным запахом, и начальник не знал что 

делать. В результате сусло постепенно выпили сами, 

вычтя его из складских запасов каким-то хитрым 

397

бухгалтерским фокусом. 

Марк замолчал, не слушая. Историю Горемышкин 

рассказывал не первый раз, но сейчас он явно хотел 

сменить внимание нетрезвой аудитории. Что же он 

такого сказал? Марк никак не мог догадаться. Даже 

некоторое протрезвление не помогало. Остаток ночи 

он провёл за тяжёлыми размышлениями, пока не 

впал в забытьё. Под утро все, хотя и с трудом, 

разошлись, кроме хозяев комнаты. Хозяева же впали 

в глубокий, беспробудный сон. 

398

399

400

Сон №11. 

«Для того, кто сам не свободен, 

не свободны и другие.» 

Георг Гегель 

«Условия жизни изменятся, 

и зло перестанет господствовать, 

и человек станет человеку самым 

близким другом и братом.» 

Ф. Э. Дзержинский 

В феврале 1992 года наступили весёлые времена. 

Рубль окончательно «одеревенел» и стал плодиться в 

сумасшедшем темпе в ранее невиданных 

количествах и разновидностях. Цены подскочили до 

небес, зато исчезли вечные очереди. Студенты 

массово перешли на дешёвое детское питание и 

вафельные торты «Полярный», с изображением 

медведя. Впроче6м, некоторые получали большие 

сумки припасов «с района»: палки палендвицы 

головки сыра, прямо с комбината, банки овощей, 

консервов, варенья. 

401

Народ бросился продавать и покупать. Один 

однокурсник Марка, Женька Косинский, даже взял 

академический отпуск для коммерческих поездок в 

Польшу. Это не помешало ему закончить университет 

с отличием и стать по-настоящему богатым 

человеком. По специальности он не работал ни 

одного дня. 

Марк тоже подрабатывал как мог. На каникулах ездил 

в Ригу с тяжеленными сумками молочных продуктов. 

Приходилось бегать от вечно голодного ОМОНа из 

вагона в вагон. Развозил по киоскам пластиковых 

солдатиков. Работал агентом по продаже 

французской парфюмерии. Распространял бытовую 

химию компании «Хенкель» и кремы «Нивея». Стал 

мелким представителем финской компании, 

предлагавшей бумагу и сантехнику. Торговал оптикой 

от «БЕЛОМО», объективами и прицелами. Некоторое 

время он довольно активно занимался рекламой в 

качестве агента, заработав в рекламном агентстве 

«Корж» первые приличные доллары. Деньги ему 

выдал лично владелец компании, весёлый и 

энергичный Виктор Храпович. Уже тогда Виктор 

разъезжал на джипе, что было редкостью. Марку 

тогда удалось пропихнуть рекламу местного завода 

402

электроники, завода имени Орджоникидзе. Название 

было загадкой – Орджоникидзе не стало ещё в 

тридцатые, а электронику стали выпускать гораздо 

позже. 

Вся коммерческая активность шла в свободное 

время. Марк истоптал весь Минск, собирая 

информацию для справочника «Компасс-Беларусь». 

Одновременно он продавал калькуляторы. Потом 

пристроился торговым агентом а польскоавстрийскую 

фирму «Метро-Вайс», где ему просто так 

платили тридцать долларов в месяц. Нет, конечно же, 

приходилось суетиться, клеить по всему городу 

плакаты, предлагать контейнеры напитков и 

сладостей, водить потенциальных покупателей на 

экспозицию товара, где даже был оборудован 

фонтанчик лимонада. 

В процессе Марк обзавёлся всяческими 

аксессуарами: модной сумкой, красивой папкой, с 

фирменной ручкой и тонюсеньким финским 

калькулятором, массой записных книжек и авторучек, 

изящными визитками, наклейками, бейджами, с фото 

и без, и прочей чепухой вроде цветных глянцевых 

наклеек и модных блокнотов. 

Однажды Марк неплохо заработал на посредничестве 

403

по поставкам ресторанного оборудования и мебели 

известному минскому специалисту по кетерингу 

Эдику Липовичу. Эдик звал его к себе в фирму, но 

Марк отказался. И правильно: когда Эдик открыл 

второй ресторан, под названием «Синий Мандарин», 

стали поговаривать, что он отмывает местный общак. 

А в ресторане с концертами бывала Пугачёва, 

Арлазоров и прочие знаменитости. Более того, часть 

материала снимали для телевидения именно там. 

Насмотрелся Марк на всех, кто что-то продавал и 

покупал. Пока староста их потока торговал значками 

и медалями на углу возле Центрального Почтамта, 

Марк сидел в офисе компании, предлагавшей, не 

только пайки НАТО, спирт «Рояль и шоколадки 

«Марс», но и вертолёты, речные суда, трактора и 

грузовики. Один из преподавателей военной кафедры 

даже предложил Марку подумать о продаже колонны 

«Уралов», прямо из части. Вместе с кучей военного 

барахла. Но дело заглохло. 

Марк стал читать много специальной литературы по 

экономике и бизнесу: статьи, журналы, книги, 

посещать семинары. Однажды он даже раскошелился 

на специальный тренинг по НЛП и коммерческим 

техникам. Тренинг проводили в Сибири, в 

404

Красноярске, на пароходе, причём с заплывом в 

пещеру на енисейском острове. Природа Марку 

понравилась. Город – не очень. Поразила бедность – 

салат из морской капусты с корневищами 

папоротника – и местные работяги. А также китайские 

рабочие. Таксист же по дороге в аэропорт долго 

рассказывал про местные зоны, которых оказалось 

изрядное количество – Сибирь оставила свой след в 

памяти. 

Со временем Марк стал публиковать свои статьи и 

заметки в газетах и журналах. За них неплохо 

платили. Назвать всё серьёзным бизнесом было 

нельзя, но Марк всё время пытался найти что-то 

солидное. Несколько раз он устраивался в разные 

компании на половинную зарплату. В конце концов в 

клубе Дзержинского при местном КГБ, он 

познакомился с математиком и бизнесменом, тоже 

выпускником БГУ, Борисом Волчинским. На тот 

момент речь шла о торговле цветными металлами. 

Образцы носили прямо в пробирках. Но когда 

компаньона Бориса посадили на цепь, отобрав почти 

все деньги, а сам Борис попал в историю с продажей 

компьютеров, потеряв почти двести тысяч долларов, 

ситуация изменилась. 

405

Они создали компанию, «Борикомп», которая 

занималась всякой всячиной, от консультаций по 

сделкам до малоизвестных тогда офшоров и 

приобретению вторых паспортов. Полдня Марк 

проводил в офисе компании, в полуподвале возле 

университета. Консультации были редкими — спроса 

не было. Эмиграция в Канаду в соседней комнате 

шла более бойко, чем бизнес визы в Чехию и далее 

везде, после консультации у Марка и Бориса. 

Однажды появились офицеры ГРУ, бывшие афганцы, 

первый раз назвавшиеся «гляциологами». От них 

Марк много узнал о Французском Иностранном 

легионе – один там успел побывать. О системе 

наказаний, о наборе уголовников. В другой раз к нему 

заявился выпускник геофака университета, желая, по 

его словам, поехать на Вануату, остров в Тихом 

океане. К другу. Выслушав теоретическую историю и 

молча заплатив десять долларов посетитель 

удалился в снежную темноту. 

Учёба шла успешно. Дела двигались своей чередой. 

По факультету ходила история, как кто-то на химфаке 

с помощью служебного телефона продал фуру водки 

и обеспечил себя как минимум на год. В конце всегда 

добавляли: «Так то ж химики!» Часть преподавателей 

406

университета стала подрабатывать перегоном машин 

из Германии. Один увлечённо описывал перипетии в 

Польше и на границе, но сразу переходил на 

Германию. Восхищался качеством дорог, доставал из 

кармана отодранный от покрытия отражатель, ярко 

светящийся в ночи. Возмущался немцами, 

придирающимся к качеству авто, к натёкшей за ночь 

воде – дескать, за масло заплатишь штраф, я уже 

звоню в полицию! А Марк вспоминал одного 

знакомого, фотографа. Тот рассказывал, как служил в 

Восточной Германии во времена вывода войск. 

Напившись местного пива, от неприязни к местному 

населению они ночью сшибали зеркала и мяли 

машины. О том что они делали с придорожными 

бидонами молока Марк предпочитал не думать. 

Мимо проносились довольно приличные деньги, и не 

заметить их было нельзя. Но многие умудрялись 

неплохо «нагреться». Например, целый кораблик 

апельсинов с Кубы сделал одного заштатного 

режиссёра с «Беларусьфильма» миллионером. 

Впрочем, помогал ему резидент КГБ в Мексике, а 

ныне держатель двух отелей в Испании. Мэтра, когда 

он заявился в Минск, принимали всей компанией, 

задыхаясь от восторга. 

407

Кто-то рядом продавал двадцать пять тысяч тонн 

марганца. Из Грузии марганец должен был выйти в 

Италию, но потеряться в море и попасть в Ливию. С 

деньгами было ещё сложнее – они терялись ещё 

раньше. Результатом сделки была комбинация, в 

которой посредник получал марганец и деньги, 

становясь единовременным владельцем товара и 

оплаты. Семья посредников уже присмотрела домик в 

Испании. Но «не срослось». 

Некоторое время Марк подрабатывал в непонятной 

конторе одного весьма известного в Минске человека. 

Дяденька был простой, любил молочное мороженое и 

несложный язык общения. Однако он также был 

владельцем самых дорогих автосалонов в центре 

столицы. Но неумолимая динамика жизни сначала 

привела к аресту счетов – белый «Мерседес» ручной 

сборки, за двести тысяч марок, стоял среди всего 

замершего автофлота фирмы. Потом изъяли 

документы. А вскоре и сам человек «сел», причём 

очень прочно. 

Вокруг Марка тоже вращались разные субъекты. Ктото 

привозил из-за границы «Гербалайф» и 

почерневший израильский авокадо. Другие писали 

«письма счастья», пытаясь заработать внутри 

408

финансовых пирамид. Несколько человек всерьёз 

занимались экстрасенсорикой, получая за 

«энергетическую обработку офисов и изгнание 

бесов» приличные деньги. Один знакомый, живший в 

соседней комнате общежития, всегда ходил с пачками 

новых местных денег, «зайчиков», активно меняя их 

на «доллары-марочки». 

Кто-то промышлял продажей вещей уезжающих 

эмигрантов. Храпко специализировался на книгах, 

богатейших библиотеках, увезти которые не 

представлялось возможным. Спустя короткое время 

он уже торговал на стадионе «Динамо», ставшим 

гигантским вещевым рынком, кассетами группы «На- 

На» и прочим рвотным, как называл их Марк. 

Были и более экзотические варианты. Один товарищ, 

длинный и худой «афганец», пристроился на 

полставки санитаром в анатомичку. И так там и 

остался, бросив университет. Платили хорошо, 

особенно «черным налом», спирта было много. Не 

устоял человек! 

Другой факультетский товарищ, Аркаша Литвинский, 

не пошёл на кирпичный завод, не стал заниматься 

погрузкой-разгрузкой вагонов, а прямо устроился на 

мясокомбинат. Начал он с того, что притащил всем 

409

сосисок и «мокрой» колбасы. Потом стал приносить 

регулярно и продавать. Уверял, что выбирает лучшее. 

Потом колбаса стала постепенно «высыхать», а 

сосиски исчезли. Объяснением было то, что эксперты 

-дегустаторы, кот по кличке «Карбонад» и кошка 

«Корейка» не признают ни сосиски с сардельками, ни 

колбасу из «докторов и любителей». Но ребята 

продолжали спорить, что домашняя лучше 

«комбинатовской». Тогда Аркаша стал носить лучшие 

куски мяса и печени, запечённые в котельной. Пока 

его не поймали возле дырки в заборе с кусками под 

одеждой и сосисками вокруг ног и рук, и не выгнали с 

позором. Вахтёр унюхал! Аркадий всё возмущался: 

«Люди грузовики прут – и ничего, а меня просто 

подставили как ребёнка! Единица – ноль, единица 

вздор! Недостачу списать!» 

Оригинальнее всех устроился Юрка Чердаш по 

кличке «Брамс». Он решил не выбирать простые 

пути, а пошёл в местную психиатрическую больницу 

«Новинки». Санитаром, естественно. Что только он не 

рассказывал! О том как больные за сигарету 

выполняют любую прихоть санитаров. О наркоманах, 

способных попасть толстой иглой в тонюсенькую 

вену. О подарках врачам: ящиках кур, коробах яиц, 

410

баках мёда, вёдрах сметаны. О тортах и батареях 

бутылок он рассказывать перестал давно. Даже о 

спившихся психиатрах, которых после банкетов 

приходилось укладывать в авто и развозить по 

домам. А шоколадки и цветы он вообще за презенты 

не признавал! Гордился же он так называемой 

«музыкотерапией». Иногда, долгими ночами, он 

начинал играть на своей флейте, успокаивая, по его 

словам, не только самых буйных пациентов, но даже 

самых стервозных медсестёр! 

Работа у Юрки была преимущественно ночная, и на 

занятиях он всегда клевал носом. Однажды на лекции 

по молекулярной физике Юра нахально уснул, храпя 

на всю аудиторию. Под смешки студентов 

преподаватель извлёк длиннющую указку и громко 

хлопнул по столу, под которым безмятежно отдыхал 

санитар. Лучше бы он этого не делал! Юрка наградил 

его таким эпитетом, что вся аудитория сначала 

замерла, а потом взорвалась от смеха. Цензурно его 

можно было перевести как «олигофрен в стадии 

дебильности, нуждающийся в немедленном 

отправлении естественных надобностей, но не 

имеющий для этого достаточных предоставленных 

природой и обстоятельствами возможностей, что 

411

очевидно всем окружающим его нормальным 

людям». 

Как-то раз Юрка пришёл на занятия в состоянии, по 

его словам, «лёгкого офонарения». Он пояснил, что 

не только не спал всю ночь, но и был необычайно 

занят – проблемных пациентов согнали в одну палату, 

и он никак не мог их успокоить. Флейта не помогала: 

Юрка пояснил, что там бы и барабаны Страдивари не 

помогли! Слишком флейта маленькая. После 

объяснения он достал пластиковую ампулу, 

наподобие промедола из солдатской аптечки, и 

загнал под кожу иглу, выдавив содержимое. Те, кто 

видели, пришли в ужас. «Юрка стал наркоманом!» - 

закричала староста группы, Наташка Васькова. Он же 

долго отнекивался, не желая ничего объяснять и 

ссылаясь на предельное утомление. Наконец ему это 

надоело и он достал вторую ампулу, вылив 

содержимое в чашку с водой. После этого он стал 

предлагать выпить всем, в первую очередь 

Васьковой. Она с отвращением отказалась. Юрка же, 

со словами: «Это же кофеин, дефективные!», залпом 

выпил всю чашку и потом весь день ходил одуревший 

от избытка кофеина. Вальку Боревича, 

предлагавшего ему «ещё чашечку кофе» он чуть не 

412

зашиб старинным осциллографом. 

На работе Юрка почитывал необходимый ему 

справочник по психиатрии. Только ленивый не сунул в 

него нос, удивляясь разнообразию диагнозов. Кто-то 

наивно полагал, что сможет найти там способ как 

«косить» от армии. После ознакомления с 

литературой Юрка приобрёл поразительную 

психическую устойчивость, бесконечную 

самоуверенность и ореол слегка «тронутого». 

Марку пришлось участвовать в самых разнообразных 

бизнес-авантюрах. Он снимал залы для семинаров по 

бизнес-психологии. Торговал бочками для бензина, 

молочным протеином для бодибилдеров, устраивал 

бассейн « с чёрной плиткой и подсветкой» в архиве 

студенческой поликлиники. До этого его компаньоны 

пытались перехватить водогрязелечебницу, но ничего 

не вышло. В последнее предприятие его втянули 

«старшие товарищи», мечтавшие создать «центр 

отдыха». Фантазия их была безгранична: перетащить 

все полки с историями болезни из бассейна, разбить 

всю плитку, положить новую, чёрную, и вмонтировать 

лампы! Кончилось дело тем, что горе-бизнесмены 

бросили раскуроченный бассейн и «забыли» о деле. 

Причина была проста: они дорвались до санатория 

413

Академии Наук в Ракове, где собирались открыть 

настоящий притон. А пока проводили там время в 

«бесчисленных заседаниях». Марку это дело быстро 

надоело, и он занялся устройством личной жизни. Да 

и время поджимало – окончание университета было 

не за горам. 

414

415

416

ГУГО. 

«Если кто погубит Россию, 

то это будут не коммунисты, 

не анархисты, 

а проклятые либералы.» 

Федор Достоевский 

«Русский либерал - бессмысленная мошка, 

толкущаяся в солнечном луче; 

солнце это - солнце запада.» 

Петр Чаадаев 

Марк спал беспокойно и через полусомкнутые веки 

смутно видел, как вернулись Отцебыхов и Самоонов. 

Не успел он снова закрыть глаза, как дверь 

распахнулась, и в комнату вошли «белокожие 

космонавты». Отодвигая в сторону как вещь еле 

стоящего на ногах, но ещё способного удивляться 

Отцебыхова, они направились прямо к койке Марка. 

Отцебыхов покачнулся, после чего решительно 

шагнул к «космонавтам» и попытался повалить 

ближайшего, ухватившись двумя руками за круглый 

417

шлем. Из этого ничего путного не получилось, 

космонавт просто отдёрнул голову, а Отцебыхов с 

невообразимым шумом и криком упал и тут же затих – 

видимо, ударился головой. 

«Белокожие» аккуратно перешагнули через 

внушительное тело бездыханно лежащего стукановца 

и подошли к койке Марка: 

Нохёр Отчинников? – низко наклонился один из 

них. Брякнули металлические аксельбанты. 

Что? – разлепил веки Марк, резко выдохнув. 

Собирайтесь. С вами хотят поговорить, – сухо 

пояснил «космонавт». 

Кто? – Марк попытался сесть на кровати, всё 

время падая то в одну, то в другую сторону. 

Там узнаете. – «Космонавты» даже и не 

пытались удержать Марка от очередного 

падения, теперь назад. 

Сейчас, я только возьму вещи... – Марк стал 

судорожно собирать разбросанную одежду, 

ползая по полу. 

Оставьте. Вещи вам не понадобятся. Просто 

оденьтесь и идите за нами, – словно не 

понимая происходящего вмешался второй 

418

«космонавт». 

Хорошо... – Марк сел прямо на полу, с трудом 

натянул рубашку-апаш, с открытым воротом, 

набросил пиджак-наплечник, после чего долго 

боролся с обувью, крутясь в сидячем 

положении, постоянно заваливаясь на спину и 

нелепо дёргая ногами в воздухе. 

Офицеры нетерпеливо переминались, поскрипывая 

белыми сапогами. Наконец у ближайшего иссякло 

терпение и он похлопал Марка по плечу: 

Ваши товарищи желают отдохнуть. Пройдёмтека... 

Сейчас! – Марк уцепился за его рукав и резко 

рванулся по направлению к вешалке, желая 

взять плащ-наплечник и серую кепку, но 

покачнулся и снова плюхнулся на кровать. 

«Космонавт» навис над ним, едва не упав, и 

удержался лишь упершись в стену. 

Тогда старший офицер сделал знак и два других 

охранника легко подхватили Марка под мышки. Когда 

его выводили, буквально выволакивали за дверь, 

Отчинников успел крикнуть: 

Считайте меня кандидатом! 

419

Но язык в пересохшей ротовой полости напоминал 

кости динозавра в пустыне Гоби, и не хотел 

слушаться. Впрочем, даже если бы его крик был 

зычен и отчётлив, как в патриотических советских 

фильмах, желающих и могущих его поддержать не 

было. 

Марка, плохо владеющего ногами, буквально 

проволокли по лестнице, вывели из здания и 

дотащили до одного из непонятных строений, где в 

полуподвале даже ночью горел свет. 

Отчинникова усадили на привинченный к полу 

табурет, после чего, опрометчиво оставив без 

поддержки, доложили сидящему за столом офицеру с 

большими эполётами: 

Нохёр старший спецмеханик Плеб 

Дерзженский! Подозреваемый доставлен! 

Оказал пассивное сопротивление! Во время 

ареста пресечён акт локального терроризма со 

стороны бывшего курсанта, геонавта 

Отцебыхова! 

Сопротивление – неправда! – экспрессивно 

выкрикнул Марк и, не удержавшись, рухнул с 

табурета на холодный пол. 

Нохёр спецмеханик ГУГО Мензурский и 

420

подспецмеханик Доветерс! Усадите его возле 

стены! – скомандовал сидящий. 

Есть! 

Указание было выполнено в точности – Марка 

посадили прямо на пол, спиной к стене. 

Итак, нохёр Отчинников... Вы знаете почему 

оказались здесь? – обратился к нему 

Дерзженский, приготовившись писать и уже 

обмакнув в чернильницу ручку. 

Нет, – мотнул головой Мрак. Его мутило. 

Тогда я вам напомню. Если вы подтвердите 

слова – вас передадут в сектор Марса, для 

дознания... А если нет – останетесь здесь. 

Видите, у нас всё честно! 

Я чист перед партией! – воскликнул Марк, 

вспоминая то ли фильм, то ли книгу на 

похожую тему. 

Мы не сомневаемся! – сухо улыбнулся Плеб. – 

Остаётся только узнать: произносили ли вы 

слова о... 

О чём? 

О ком. Об Ульянове... 

О Ленине что ли? Это вы из-за Ленинграда ко 

421

мне прицепились? – не поверил Марк. 

Так! – Плеб поставил ручку в чернильницу, так 

и не записав ни слова. – Вы сами 

подтверждаете. Всё ясно! – И уже обращаясь к 

стоящему Доветерсу Дерзженский отдал 

указание: 

Свяжитесь с нохёрами Гневским и Босикомым! 

Можно забирать! 

Не успели Доветерс и Мензурский выйти за дверь, как 

на лестнице раздался топот сапог. В проёме 

появились два «желтокожих» офицера. 

Он ваш, нёхры спецмеханики! – несколько 

театрально взмахнул рукой Дерзженский. – 

Только учтите, клиент еле стоит на ногах! 

Не впервой... – проворчал приземистый, 

крупный офицер, крепко ухватывая Марка под 

руку. – Пошли! – его резко дёрнули вверх. 

Я не позволю!... – воскликнул Марк, невольно 

привставая, но голос его пресёкся. В горле 

было сухо как в Сахаре. 

Позволишь... – процедил сквозь зубы второй 

«желтокожий» офицер. 

Отчинникова доставили в «жёлтый» сектор 

422

Звездограда на машине с надписью «Спецтехника». 

Сектор целиком принадлежал ГУГО. Марка 

поместили в одну из бесчисленных камер огромного, 

безликого корпуса. Кормили его сносно, как в лагере. 

Допросы происходили по ночам, но днём позволяли 

спать. Одежду не отобрали, изъяв только ремень и 

шнурки. 

Следствие вели старший спецмеханик Свет Верь- 

Сермяжный и младший спецтехник Вернад 

Вилобрунькин. Первый был серьёзен и напорист, 

второй же расслаблен, улыбчив и почти приветлив. 

Но уже после первого допроса они стали появляться 

вместе, и добродушие Вилобрунькина сменилось 

неприязнью. 

Итак, вы знаете в чём обвиняетесь? 

Нет. Если вы о Ленине... 

Отлично! Ни слова больше! Сначала мы 

должны установить вашу личность. 

Да вы же и так знаете! Я Марк, Отчинников... 

Нет, вы нам скажите где родились! 

Как вам сказать... Родился я под Ленинградом... 

Стоп! Достаточно! Где проживали потом? 

В Минске. В Москве... 

423

Вилобрунькин с перекошенным лицом вскочил из-за 

стола: 

Ты нам зубы не заговаривай! Какой Минск! 

Какая Москва! Ты что, мутант? У тебя есть 

жабры? Странное существо, понимаешь, 

говорит что оно из Москвы. Как можно жить на 

месте кратера Москва? А? Я тебя спрашиваю! 

Ты мутант? Мутант? – махал он руками перед 

лицом Марка. 

Да не из Москвы! Из Минска! Сами вы 

мутанты... – отвернулся он. 

Хм... Все знают Минское Море. Но город... На 

дне моря? Вы можете дышать под водой? 

Судя по лицам дознаватели не шутили. 

Да вы совсем рехнулись! – покрутил Марк 

пальцем у виска, не осознавая, что его жест 

будет воспринят иначе. 

Оба следователя подскочили к нему: 

Руки за спину! – заорали они с двух сторон. 

Пожалуйста... – Марк невольно заложил руки за 

голову. 

За спину! – заорал Вилобрунькин. – Свет, 

давай, проверь у него шею! 

424

Верь-Сермяжный рванул руку Марка вниз, 

одновременно больно наклоняя голову. 

Здесь чисто! – сообщил он. 

И у меня чисто! – откликнулся несколько 

раздосадованный Вернад, проверявший с 

другой стороны. 

Они вернулись на свои места. 

Какие жабры! – хмыкнул Марк. – Да где вы 

видели людей с жабрами! 

Какие? Такие! Все знают про исследования 

биолога Красноброженского! – покачал головой 

Верь-Сермяжный. – Он пришил головы двум 

собакам, Белке и Стрелке, пересаживал 

железы... 

Какие железы? – осклабился Марк. 

Потовые, сальные. 

Да что там! – вмешался Вилобрунькин. – Он 

пересадил гипофиз, создавая гомункулуса 

будущего! Гадаура Политеховича Сферикова! И 

сам умер от неудачного переливания крови! Так 

что ты нам зубы не заговаривай! 

Понятно... протянул Марк. – А с Лениным что 

не так? 

425

Да как ты можешь постоянно упоминать имя 

этого ренегата! – взвился Верь-Сермяжный. – 

Он же был первейший враг коммунатов, автор 

и архитектор Брестской Войны! Памятники 

этому поклоннику пентаграммы переплавляли 

на ложки до самого последнего времени! Если 

бы не коканы Сроцкий и Таслин нас бы не 

было! А НЭП, Низкопоклоннеческий 

Эксплуататорский Порядок? Он же сам был 

дворянин! Его брат – любимчик царя! – Свет 

просто захлёбывался от возмущения. 

Был ещё такой Бухарин. Он пытался что-то 

исправить. В его честь назван город Бухара. Но 

настоящие изменения внесены первыми 

истинными коканами! – вторил ему 

Вилобрунькин. 

Да что ему объяснять! – махнул рукой Верь- 

Сермяжный. – Всё ясно с ним! Кровавый 

слизняк, самый натуральный! 

Нет, не всё, не всё! – отвечал ему Вернад. – 

Осталось выяснить: шпион он или внутренний 

враг? 

А какая разница? - пожал плечами Свет. – 

426

Конец один: спецработы по добыче люминия, в 

лагере высшего режима. У меня сразу пометка 

стояла на деле – СКЧ. 

И у меня. Но нельзя же написать оба 

обвинения одновременно? 

Да можно... Напишешь: «Нельзя исключить» и 

всё такое подобное. Только не прямо моими 

словами! 

После этого разговора Марка на целую шестидневку 

оставили в покое, больше не вызывая на допросы. 

Судя по всем признакам в его судьбе должны были 

произойти очередные изменения. И они произошли. 

Через несколько дней его попросили привести себя в 

порядок перед Судом Коммунатской Чести, СКомЧес. 

Марк всё утро провёл в размышлениях чем кончится 

его бытие. Его малоприятные медитации были 

прерваны заявившимся караулом, в жёлтых плащах, 

широких белых портупеях и белых касках с синими 

асимметричными шестиконечными звёздами. Марка 

повели по длинным, однообразным коридорам, 

постукивая ключом по стенам и дверям. 

Наконец, после долгого и запутанного хождения по 

лестницам и закоулкам громадного здания его 

привели в большой светлый актовый зал и посадили в 

427

пустом первом ряду. Караул же стал рядом, как на 

фотографиях Нюрнбергского Процесса. 

На сцене стоял стол, накрытый алой скатертью. На 

столе стояли гранёные стаканы и такой же гранёный 

графин. Сцена была пуста, как и зал. 

Вскоре появились судьи – тройка нохёров в красных 

балахонах с прорезями для глаз, словно палачи в 

красных накидках а-ля привидение Карлсона. Судьи 

представились как юстиц-механик Явн Дикоряндин, 

старший юстиц-техник Кометин Страстомский и 

юстиц-зампотех Пульсандр Хуррятников. 

Суд долго и нудно перечислял провинности Марка, 

его нелепые ответы, домыслы следователей, доносы 

преподавателей и соседей по комнате. Речи по 

очереди произносились с трибуны, обитой кумачом. 

Марк слушал безучастно, предвидя свою участь. Но 

его почему-то возмутило письмо Амброзия 

Нектарьевича где тот упоминал эпитеты, 

употребляемые Марком при описании сомы и 

сомонада. Хуррятников обвинял нохёра Отчинникова 

в презрении к обряду приближения к первокапитану, 

которого он ошибочно обзывал «джином» и пытался 

вызвать из бутылки, как в реакционных суеверных 

магиях, а также говорил о каком-то «тоннике», явно 

428

намекая на вес звездолёта и выдавая высшие 

секреты собутыльникам без должного допуска. 

В какой-то момент Марк совсем перестал слушать. 

Обвинение было признано верным, и судебное 

заседание перешло в следующую стадию: 

зачитывание наказания. После длительного 

перечисления грехов Марк полагал, что наказание 

будет коротким и недвусмысленным. Он угадал, но 

лишь частично. 

Дикоряндин весьма невнятно бормотал приговор 

через красную тряпку балахона, но Марк успел 

расслышать: «...вечные работы без права на 

переписку, общение с родственниками участие в 

демонстрациях. В показательных полётах отказать… 

Последний приют...» 

Марк понял, что казнить его пока не будут, и волна 

невероятной радости захлестнула его. «Ещё 

поживём!» – улыбнулся он. 

429

430

Сон №12. 

Социализм победит не потому, что он прав, а 

потому, что не правы его противники. 

Петр Чаадаев 

«У нас могут быть только две партии: 

одна у власти, другая в тюрьме.» 

Н.И. Бухарин 

Однажды серым осенним утром Марк стоял в очереди 

к киоску звукозаписи – маленькую будочку между 

зданием химфака и корпусом мединститута. Время 

поджимало, перерыв между занятиями был короткий, 

а надо было ещё пообедать! Но перед ним была 

медичка в белом халате, которая приставала к, Алику, 

лохматому-бородатому мужичку в киоске, со своими 

неуместными вопросами. 

Скажите, это Жан Мишель? 

Я же вам написал! – указал терпеливый Алик 

карандашиком на кассету. 

Хорошо, – не унималась «медичка». – Но это 

431

транс? 

А какой транс вы имеете ввиду? Брайан Эно 

стайл? Эдгар Фрезе? Крафтверк? Берлинская 

школа? 

Ну, не знаю... – смутилась девушка. – Когда 

человек в особом состоянии! Это подойдёт? 

Подойдёт, – выдохнул Алик, давая понять. Что 

консультация закончена. – Что у вас? – 

обратился он к Марку. 

Вот, – протянул тот талончик. – 

Инструментальный сборник. Простите, а вы 

трансами увлекаетесь? – спросил он девушку. 

Это не мне, – ответила она, не отрывая 

придирчивого взгляда от кассеты. – Наши 

студенты в «Новинках» занимаются 

специальными медитациями под музыку. Они 

попросили меня записать кассету. 

В «Новинках»! А, понятно... – протянул Марк. – 

А вы не знаете Юрку Чердаша? 

Врач? Аспирант? В каком отделении? 

Мой однокурсник. Отделение не знаю. 

Шизофрения? 

Да нет! Он санитар! – рассмеялся Марк. – 

432

Подрабатывает! 

Больница большая! – наконец студентка 

положила кассету в карман халата и 

посмотрела на Марка. – На тысячи коек! А с 

санитарами я не знакома. 

Я думал вы там работаете... 

Нет, я ещё учусь. А вы кто? – студентка 

пристально, посмотрела Марку в глаза. «Как на 

труп в анатомичке! – подумал он. – Или диагноз 

ставит... психиатрический!» 

Студент! – снова засмеялся Марк, немного 

нервничая, но не отводя взгляд. – Нет, я не 

пациент! Учусь здесь, на физфаке. Кстати, у 

меня сейчас обеденный перерыв. А у вас? 

Так Марк познакомился с Алиной, студенткой 

четвёртого курса мединститута. После 

«романтического» обеда в столовой химфака, 

полутёмном подвале с химически безвкусной пищей, 

он зачем-то договорился о посещении занятий 

группы, про которую говорила Алина. Наверное из 

любопытства. Или желая компенсировать смущение 

возле киоска. 

Они встретились через неделю, возле 

433

психоневрологического диспансера. Место было 

глухое – улица возле большого Моторного завода, 

окружённого с трёх сторон обширным, пустынным 

парком. Рядом находился Противотуберкулёзный 

диспансер. Время было тёмное – ноябрьский вечер. 

У входа собралась группа студентов-медиков. Ребята, 

как ни в чём не бывало смеялись, шутили. Их 

нисколько не смущало ни само место, ни окрестности, 

ни тема медицинских разговоров. Марк же испытывал 

неловкость от самого факта посещения. Что могло 

привлечь его, физика-ядерщика и начинающего 

коммерсанта, в эту обитель мистики и душевной 

болезни? 

Вскоре, с опозданием, появился преподаватель, врач 

Вениамин Горшенин. Все прошли внутрь, поднялись 

по лестнице и оказались в длинном кабинете, где во 

всю стену хранились многочисленные записи 

психоделических и трансовых групп семидесятых. 

Марк заинтересовался названиями, но не мог 

прочесть большую часть из них, так неудобно в конце 

комнаты он сидел. Последовала малопонятная для 

Марка лекция об изменённых состояниях сознания, 

каких-то техниках гипноза, матрицах сознания и 

прочем медицинском колдовстве. Большую часть 

434

времени Марк не слушал, а крутил головой, 

разглядывая участников заседания, развалившихся в 

комфортных креслах. Потом Марк долго смотрел в 

окно: высокие тёмные сосны стучали ветвями в 

мёрзлое стекло. Было одиноко и неуютно. 

Что нельзя было сказать об участниках сборища. Они 

явно отдыхали и развлекались. По окончанию все 

весело попрощались и направились к автобусам, в 

сторону цивилизации. Марк же, не зная что делать, 

предложил Алине дойти до ближайшей станции с 

трогательным названием «Тракторный Завод», через 

тёмный, мокрый парк. Оттуда можно было быстро 

доехать до нужной станции возле общежития БГУ. 

Алина легко, без страха, согласилась – ей было по 

пути. Жила она на улице Пулихова, неподалёку от 

станции Марка, в так называемом норковопыжиковом 

районе минской номенклатуры. Её отец 

был парторгом какого-то технического НИИ, что 

Марку очень не понравилось. Мать работала в 

вычислительном центре. Ну хотя бы так... 

Пока они шли по пустынным дорожкам, Алина 

увлечённо рассказывала о новых достижениях в 

современной психиатрии, трансовых техниках, о 

тайнах сознания, ощущений повторных рождения и 

435

смерти, переселения душ. Марк вежливо 

отмалчивался. Ему было скучно. Чтобы морочить 

голову за деньги достаточно заряжать воду. А продать 

повторное рождение оптом не так-то просто. 

Зато он узнал почему Алина ничего не боится: 

отрабатывая обязательные два года стажа она 

совмещала занятия на подготовительном факультете 

мединститута с дневной работой в кардиологической 

операционной Четвёртой Городской клиники, детище 

министра Савченко. В качестве санитарки, 

естественно. С ней работали такие же «медалистки», 

не сумевшие поступить в медицинский. Алина 

дважды ездила в Москву, в «Пироговку», где её 

дважды успешно «резали» на профильном предмете, 

физике. Ставили двойку! Человеку, знавшему 

предмет на «отлично»! После этого он 

присутствовала во время десятков операций на 

открытом сердце. Ничего себе! Марк бы не выдержал. 

А она рассказывает как ни в чём не бывало! На фронт 

таких... 

Если вам интересно, приходите к нам на 

практические занятия! – сказала Алина 

прощаясь возле тщательно вылизанного дома 

для генералов и ответственных работников. – У 

436

вас получится? 

Да... Обязательно! Думаю получится... – 

замялся Марк, не зная как отвертеться. 

Она-то ничего не боится! Ни виртуальной смерти, ни 

больных, ни кровавых операций! А он? У Марка 

запершило в горле. 

Вот и отлично! Встретимся через неделю, на 

Площади Победы! – улыбнулась Алина. 

Хорошо! – кивнул Марк. – А где на площади? У 

огонька? 

На остановке восемнадцатого автобуса! Вы же 

сами отделение в «Новинках не найдёте! Да 

вас и через проходную не пропустят. 

В «Новинках»? – Марк весь напрягся, услышав 

название крупнейшей в Европе 

психиатрической больницы. Он уже хотел 

отказаться, как вдруг его мысль пронзила 

мысль: «Вдруг она и вправду подумает, что я 

испугался?» – Хорошо, договорились! – 

произнёс он намеренно мужественным тоном. 

Получилось так громко, что в нескольких окнах 

встревоженные жильцы отдёрнули занавески. «Не 

бойтесь, не война! И не революция...» --- подумал 

437

Марк. 

У него было некоторое представление о 

психиатрических больницах, хотя и очень 

поверхностное. Как-то в техникуме от армии «косил» 

товарищ призывного возраста, Серёга Топильцев – у 

него были какие-то незавершённые дела, как он 

говорил. Крепкий деревенский парень размером, 

видом и разумом напоминающий шкаф, он был 

образцом каменной психики и железо-бетонного 

здоровья. За один присест он мог выдуть из горлышка 

полбутылки «Зубровки» и съесть большую кастрюлю 

пельменей с отваром. Марк однажды попробовал 

пить из горлышка, и чуть не задохнулся от слёз им 

кашля, так перехватило горло. Серёгу же такие 

мелочи не беспокоили. 

Жил Сергей в общежитии техникума. Однажды его 

застали за странным занятием: он якобы варил 

листья герани вместо супа. Косил Серёга уныло и не 

творчески. В ответ на расспросы невразумительно 

мычал, глядя в пол, потом вращал глазами, стараясь 

не смотреть в лицо собеседнику. Когда же его 

поместили в местную психиатрическую больницу, 

бывший мрачный монастырь в Полоцке, он стал 

быстро «выздоравливать». Марк как-то пришёл его 

438

навестить, и сразу стало понятно почему Сергей 

торопится выписаться. 

Здание больницы за высоким забором, бывшего 

монастыря и тюрьмы НКВД, было старинное, с 

толстыми стенами, решётками на окнах, сводчатыми 

потолками и мрачными кельями, превращёнными в 

палаты. Мест не хватало. Кровати стояли даже в 

полутёмных коридорах. Санитары были настоящие 

звери с наколками и железными зубами, многие 

сидевшие. Когда к Марку пристал больной с 

проволокой на голове, жалобно прося дать закурить, 

они схватили его и поволокли в угол, «воспитывать». 

Зрелище для простого обывателя было 

душераздирающее. Потом Серёга объяснил, что 

больной принимает «радиоголоса» из ЦРУ и 

пересказывает их содержание: салат из 

телевизионных новостей и газетных статей. Этим он 

смертельно надоел всем присутствующим, и поэтому 

искал собеседника. Потом указал на бессмысленно 

смеющегося розовощёкого мужика: «Это майор. 

Совсем без ума! Ты бы видел что он выделывает! 

Ранняя деменция... Болезнь то ли Тика, то ли Пика. 

Держись от него подальше!» 

Серёгу все равно призвали. В Афганистан. Вернулся 

439

он уже в госпиталь, в бывший кадетский корпус, без 

кисти, без ступни и без глаза. К тому же ему 

изуродовало лицо и оторвало кончик носа. Врачи как 

могли подправили шрамы и пришили на нос кусочек 

розовой кожи с интересного места. Но он не унывал и, 

подмигивая единственным глазом, сообщал, что 

собирается жениться на медсестре, Лене Капустиной. 

Увы, позднее Сергей спился. 

Ненадолго его пережил другой однокурсник, Емельян 

Кузниц. Сын замполита местного полка, он вырос в 

комфортных условиях: две дачи, «Волга». Полный 

достаток. Емеля пытался поступить в Монинскую 

Воздушную Академию имени Гагарина, в 

Подмосковье. Но опоздал к началу экзаменов: по его 

словам он так спешил, что порвал штаны. История 

всегда вызывала весёлый смех. Но Емеля не 

обижался. Отстучав два года в армии и попытавшись 

повторно поступить через году службы, успешно 

завалив сочинение, он стал массажистом хоккейной 

команды Новополоцка «Химик». Денег у него было 

много, поездки по интересным местам. Емеля 

загордился. Его даже не остудила гибель брата, отца 

двух детей. Офицер, он служил на Кавказе в 

критические годы распада СССР. По официальной 

440

версии он был убит разрядом тока, когда полез в 

электрический щит. Емельян же банально свернул 

себе шею. Как-то он выехал с новыми друзьями на 

природу. Уже сидя за рулём заведённого автомобиля, 

будучи в подпитии, он решил последний раз 

окунуться – было жарко. Он оставил машину 

заведённой и побежал. Его не было уже четверть 

часа, когда спутники заподозрили неладное. Емеля 

нырнул в мелком месте и фатально повредил шейный 

отдел спинного мозга. Осталась вдова и маленький 

ребёнок. 

Ещё раз с психиатрией Марк столкнулся во время 

выезда «на картошку». В Верхнедвинском районе 

Витебской области, в деревне Нурово, возле посёлка 

Луначарское, был стоящий в полях 

психоневрологический интернат для инвалидов. У 

кого-то из ребят там работал врачом знакомый из 

Витебского мединститута. Сначала они зашли в гости 

к нему домой, в маленькую квартирку в двухэтажной 

«хрущёвке» для персонала, а потом заглянули к нему 

на работу в современные корпуса интерната – кто-то 

очень хотел взять слабительное и бросить в общий 

котёл. Слабительное, кстати, взяли, и на следующий 

день никто не вышел на работу. Включая 

441

преподавателей. 

Пока брали таблетки фенолфталеина и бутылочки с 

касторовым маслом, Марк и товарищи стояли в 

коридоре. Время обеденное, коридор был пуст. Вдруг 

из столовой раздались истошные крики, и по 

коридору промчалась целая процессия. Впереди, 

поддёргивая штаны с растянутой резинкой, бежал 

худой, плохо выбритый человек со счастливой 

улыбкой на лице. За ним с криками мчались тётушки 

в халатах, санитары и свита других пациентов. Потом 

подошёл знакомый врач и пояснил, что больной украл 

из столовой вилку. Но им бояться нечего: он с вилкой 

не нападает, он их глотает. 

Позднее Марк и другие студенты видели пациентов 

интерната на полях. В качестве трудотерапии их 

посылали на уборку картошки, но выдавали только 

одно ведро на двадцать человек. В затёртых 

ватниках, выстроившись цепью подгоняемые 

вальяжными санитарами с «Беломором», больные 

вяло ползли по полю, перебрасываясь непонятными 

шутками и картофелинами. Впрочем, на фоне иногда 

появлявшихся солдат они производили не самое 

плохое впечатление. Так, во всяком случае, казалось, 

пока они не стали грузиться в машину, с криками и 

442

хохотом затягивая за ноги одного из своих товарищей. 

Другие пациенты тянули его в обратную сторону, за 

руки. В результате те, что в кузове, сдёрнули с него 

ватные штаны, упав внутрь, а группа, тянувшая за 

ватник, упала под колёса, в грязь. Вся сцена 

сопровождалась диким хохотом: жизнерадостности 

больных могли позавидовать здоровые. 

Через неделю Марк ехал в переполненном автобусе 

по направлению к «Новинкам». Его всё время пихали 

люди, казавшиеся больными. Марк всё время 

озирался, отодвигался, но это не помогало. Алина же 

и её товарищи, казалось, совсем не обращали 

внимания. Впрочем, когда они доехали до пахнущих 

удобрениями полей и вышли на тёмной остановке, 

чтобы пройти ещё с полкилометра до проходной 

больницы, Марк обратил внимание, что за ними 

следом никто не вышел – пассажиры вовсе не были 

психиатрическими пациентами! Они ехали дальше, в 

близлежащий посёлок! 

Марк уже как-то бывал в «Новинках», в закрытом 

отделении. Ходил к Яшке Урмовичу, студенту с их 

потока. Яша, родом из Сумской области, сангвиник и 

просто хороший парень, был большой энтузиаст всего 

на свете: учёбы, спорта, ушу, танцев, туризма, 

443

социальной активности. Казалось, что Яшка способен 

спать по три часа в сутки, как Наполеон. На втором 

курсе он стал подрабатывать: тренером по теннису, 

инструктором по тай-чи и лектором по организации 

частного предпринимательства. При этом учился он 

на «отлично». Но тут у Яши неожиданно для всех 

«поехала крыша»: среди ночи он вдруг обнаружил 

прямой канал с Порфирием Ивановым и Старцами 

Шамбалы. Соседи по комнате провели бессонную 

ночь, наутро вызвав «Скорую», психиатрическую 

бригаду. 

Когда Марк сидел с ним в коридоре отделения, Яша 

надолго выпадал из разговора, счастливо жмуря 

глаза и блаженно улыбаясь: с ним ласково 

разговаривали высшие сущности. Он даже не хотел 

есть принесённые Марком яблоки и дорогой зимний 

виноград: ему, мол, хватит энергетики, пища больше 

не нужна. 

Итак, он снова в «Новинках»! Марк шёл о плохо 

освещённой дорожке и в темноте совершенно не 

узнавал место, словно никогда не бывал здесь 

раньше. Студенты-медики шумно перешучивались. 

Когда они уже почти дошли до проходной больницы, 

сзади подъехало такси. Таксист нервно спросил где 

444

тут приёмный покой. Студенты показали. 

В это время с другой стороны из машины выскочил 

здоровенный мужик и побежал в темноту, в поле. 

Алина не раздумывая бросилась за ним, Марк, 

помедлив секунду, побежал следом. Спустя минуту он 

увидел, что Алина ведёт мужчину, придерживая того 

за рукав ватника. Субъект же, несмотря на свой 

двухметровый рост и внушительные размеры, 

испуганно озирается по сторонам. В какой-то момент 

он снова вырвался, но тут подоспел Марк и крепко 

взял за руку, а Алина стала успокаивать нервного 

пассажира. Так они, периодически оскальзываясь на 

заледенелом асфальте, довели его до приёмного 

покоя. 

Сзади же бежал таксист и требовал оплатить по 

счётчику. Его пассажир только что прибыл из 

Воркуты. В состоянии белой горячки он сел в такси 

чтобы поехать в больницу. Таксист еле его довёз – 

пассажир время от времени думал, что его везут бесы 

и пытался выскочить на ходу. Потом вдруг начинал 

кричать таксисту, что у него лицо мертвеца. Но 

водителя не проведёшь! Он был уверен, что у 

вахтовика есть приличные деньги, и отказываться от 

них не спешил. Таксист нырнул в приёмный покой, 

445

вслед за пациентом, и стал кричать уже в приёмном 

покое. Трудно сказать чем закончилось дело, и кого 

госпитализировали раньше. 

Марк и Алина вернулись к проходной и направились 

через всю огромную территорию больницы к самому 

дальнему корпусу, где было отделение неврозов и 

вожделенный гипнотарий. Марк по дороге несколько 

раз шарахался от людей, идущих навстречу. Каждый 

раз они оказывались персоналом. 

Только однажды он доброжелательно отреагировал 

на вежливый вопрос прилично одетого, как ему 

показалось, человека. Но когда тот попросил вывести 

его через проходную, за что готов дать две сигареты, 

Марк насторожился. Появившийся из-за угла санитар 

нагнал пациента, и Марку стало ясно – он опять 

ошибся. 

Отделение неврозов оказалось тихим и приятным 

местом. Здесь находились «блатные» пациенты, 

желавшие скрыть госпитализацию, спрятаться от 

ответственности, отойти, в конце концов, от 

длительных запоев на рабочем месте. 

Гипнотарий был ещё более тихим и ещё более 

приятным. За двойной дверью стояли ряды кушеток, 

на полу был толстый палас. Занятия начались с 

446

разминки и лёгкой медитации. Затем Марка и других 

«голонавтов», как называли участников сеанса 

голотропного дыхания по Станиславу Грофу, уложили 

на ковёр и очень громко включили музыку Жарра. По 

команде инструктора, одного из студентов, лежащие 

начали очень быстро дышать. Алина сидела рядом в 

качестве ситтера, «сиделки», и тоже энергично 

дышала, чтобы помочь Марку войти в транс. 

Сначала ему было интересно. Потом стало смешно. 

Затем руки и ноги стало сильно сводить. Когда его 

скрючило в эмбриональную позу, на него навалилось 

сразу несколько человек – для помощи в 

прохождении процесса «повторного рождения». 

И тут Марка «пробило». Он вдруг вспомнил ранний 

возраст, когда мама уходила поздно вечером, думая 

что он спит. А он не спал и ждал её возвращения. 

Неожиданно его с необычайной силой захлестнули 

детские страхи. Потом он увидел бесконечный космос 

с мириадами звёзд, с ужасом осознавая бесконечное 

одиночество – и зарыдал. Так он плакал, до 

изнеможения. Пока не умер. Как умер? Он вдруг 

оказался старым колдуном, которого не просто 

сожгли, но убили, закопали и вогнали осиновый кол в 

пупочную область. Было очень больно. Звучала 

447

какая-то музыка джунглей, с там-тамами и 

песнопениями. Потом всё стихло. 

Его измученная душа поднялась вверх, к каким-то 

зеленоватым, полупрозрачным сущностям. Они-то его 

и успокоили, то ли инопланетяне, то ли ангелы. Затем 

появился свет, затопивший его целиком. И наступило 

блаженство. Марк любил весь мир! Всех людей! Как 

же прекрасна жизнь! 

После занятия он пребывал в состоянии тихого 

блаженства почти две недели. На следующем сеансе 

он был «сиделкой» Алины. В общем, как они потом 

шутили, их знакомство произошло в психиатрической 

больнице, в состоянии транса. Романтично! 

Всю зиму он ходил на занятия кружка. После занятий, 

«надышавшись», они долго гуляли по заснеженному 

парку, вдоль замёрзшей реки. В морозы заходили в 

кафе и ели мороженое. Это было удивительное 

время! 

Затем наступила весна. 

А потом у него началась последняя сессия. 

Выпускные экзамены. 

448

449

450

«Последний приют.» 

«Воинское звание столь почтенно, что не должно 

соделываться уделом недостойного человека. « П. 

Пестель 

«Жестоких лидеров могут заменить только новые 

лидеры, еще более жестокие.» 

Че Гевара 

После суда, не заходя в камеру, Марк был 

препровождён к большому жёлтому «Студебекеру», 

фургону с надписью «Токсичные отходы!» Возле него 

суетились «кожаные». «Да уж, токсичные социальные 

отходы!» – усмехнулся Марк, забираясь внутрь. 

Лязгнула железяка. Его заперли. 

Машина мягко покатила. Судя по звуку, через 

короткое время они въехали в тоннель. Езда по 

тоннелям оказалась долгой, причём по перепаду 

давления и качаниям Марк чувствовал, что они 

опускаются достаточно глубоко, петлями, всё ниже и 

ниже. 

Наконец машина остановилась. Дверь с резким 

451

скрипом открылась, и Марка попросили выйти. Он 

спрыгнул на бетонный пол и огляделся – они 

находились в гулком, закрытом помещении. 

«Приехали!» – подумал Марк. Но ошибся. Его 

провели через целую систему коридоров в 

небольшую комнату. Дальняя стена комнаты 

заканчивалась раздвижными дверьми, как в большом 

лифте. Что-то лязгнуло в шахте, и рядом с кнопкой 

загорелась лампочка. «Желтокожий» офицер со 

звёздными эполётами нажал кнопку, и двери 

разошлись в стороны. Второй офицер легонько 

подтолкнул Марка. Кабина лифта была тёмной, и 

Отчинников замешкался. 

Верёд! – уже сильнее толкнул его офицер. 

И Марк шагнул в темноту. Дверь за спиной хлопнула и 

закрылась. Стало так темно, что никакие эпитеты не 

могли описать глубину черноты. Сколько Отчинников 

не вглядывался, никак не мог рассмотреть где он. 

Потом неожиданно вспыхнул яркий свет, ослепив на 

несколько секунд, после чего пол под ногами 

дёрнулся, но не вертикально, вверх или вниз, как 

могло бы ожидаться в лифте, а вбок. Раз, ещё раз. 

Когда зажмурившийся Марк стал, растопырив руки, и 

приоткрыл глаза, он удивился ещё больше: лифт если 

452

это был он, был оборудован в самом настоящем 

буржуазном стиле! Если бы не провал в 

пространстве-времени, Марк бы заподозрил 

инсталляцию в стиле стим-панка: мягкие, дутые 

диваны коричневой кожи, медные поручни, 

светильники с плафонами в виде бутонов, красный 

ковёр на полу, изящный столик... 

«Лифт» снова резко дёрнулся, и Марк ухватился за 

жёлто-красный медный поручень. Кабина уже не 

останавливалась, а плавно ехала вбок, всё время 

набирая ход. Марк сел на скрипучий кожаный диван и 

прислушался – под «лифтом» что-то стучало 

наподобие колёс поезда. «Я в поезде!» – вдруг 

осенило его. Подземный вокзал с индивидуальными 

дверьми прямо из комнат-платформ в одиночные 

купе! Неплохо! Но куда его везут? И зачем? 

Поезд набирал ход, колёса стучали всё чаще. Марк 

осмотрелся – совсем не похоже на тюремный вагон! 

На стене было зеркало, и он внимательно осмотрел 

свою физиономию. Бледноват, синяки под глазами, но 

вполне, вполне... Ещё не вечер! 

На окне была опущена плотная штора. Марк протянул 

руку, потянул шнур вниз и поднял занавес. Его глазам 

предстала тёмная, закопчённая стена тоннеля, с 

453

кабелями на стенах, как в обычном метро. Судя по 

мельканию кронштейнов, двигались они довольно 

быстро. 

В дверь постучали, причём не громко и 

требовательно, а достаточно деликатно и вежливо. 

Да! – крикнул Марк. 

Дверной замок щёлкнул. За дверью стоял человек в 

коричневой кожанке. 

Завтрак? Чай? – коротко спросил он. 

Да... Пожалуй! – кивнул Марк. «Чего уж 

мучиться! Пока доедем до рудников будет 

время морально и физически подготовиться!» 

Сейчас. Ждите. 

Дверь захлопнулась. Щёлкнул замок. Всё-таки 

тюремный вагон! Может быть из соображений 

сохранения авторитета ЦПШ-ВПШ его везут именно 

так, а уж потом... 

Что «потом» Марк думать не хотел. 

В дверь снова постучали, и она открылась раньше, 

чем Марк успел ответить. Вернулся «коричневый» ,то 

ли охранник, то ли официант, на этот раз с подносом. 

Он молча составил на столик настоящую тарелку с 

бутербродами из гумхлеба с розовой гумколбасой, 

454

галеты на блюдце и тёмный чай в гранёном стакане, с 

подстаканником. К чаю прилагались кубики сахара. 

Когда офицер уже был в дверях, Марк обратился к 

нему: 

Долго нам ехать? 

Долго. Через четверть часа я вернусь, заберу 

посуду. Приятного аппетита. 


Дверь захлопнулась. Щёлкнул замок. 

Марк неспеша, со вкусом, позавтракал. Интересно, 

что в такие минуты появляется не просто аппетит, а 

вкус к самой жизни. Каждый запах, каждый оттенок 

приправы, аромат чая, звон ложечки в стакане... 

Когда поезд вышел на поверхность, Марк стал с 

жадным интересом разглядывать безжизненную 

пустыню, покрытую барханами. В другое время от 

этого зрелища он бы умирал от тоски, а сейчас просто 

наслаждался пейзажем. 

Спустя полчаса после того как охранник забрал 

посуду, за окном потянулись настоящие лунные 

пейзажи. Пустые серые горы, впадины, 

перемежающиеся жёлтыми полями песка, сыпучими 

горами, над которыми ветер поднимал пыльные 

455

султаны. «Кин-Дза-Дза!» – подумал Марк. Впрочем, 

он не мог сказать что лучше: оказаться на Плюке или 

в арестантском купе с удобствами в СССР-Кокании. 

Эцих с бутербродами? Кю! 

Они ехали по пустыне целый день. Дорога была 

одноколейная, но, судя по насыпи, так было не 

всегда. Второй путь существовал, но был снят. 

В процессе Марк выяснил, что их поезд состоит из 

десятка одинаковых вагонов, и в других купе явно ктото 

есть. Наверное, такие же привилегированные 

арестанты. Тянул состав допотопный паровоз, 

испускавший шлейф чёрного дыма и белого пара, и 

оглашающий пустыню частыми гудками. Трудно 

сказать кому, кроме сусликов и сайгаков, 

предназначались эти сигналы. 

Обед был поздний, походный, но довольно плотный. 

Ему принесли большую миску густого, наваристого 

спецсупа, банку рыбных консервов и спецхлеб. Пока 

что путешествие протекало без приключений, в 

сносных, не сказать более, условиях. Усыпляют 

бдительность? Размышляя об этом Марк прикорнул и, 

сам того не замечая, проспал до самого вечера. 

Проснулся он уже в сумерках. Поезд стоял. В купе 

было темно, только редкие фонари на перроне за 

456

окном бросали отсветы на металлические поручни. 

«Это что за остановка, Бологое иль Поповка...» 

вспомнил Марк свои поездки через Бологое. 

На столе стоял оставленный остывший чай, и в 

тарелке лежала очередная порция бутербродов. Марк 

поел, не испытывая особого желания – на будущее. 

Кто знает как будет в лагере? Думая об этом он снова 

задремал, под свистки железнодорожников. 

Проснулся он от прикосновения к плечу: 

Прибыли! Попрошу освободить! – охранник 

протянул ему конверт с коричневой печатью. 

А! Да, сейчас! – Марк вскочил, пытаясь 

отыскать свой чемодан. Потом он вспомнил где 

находится и куда направляется. 

Прошу очистить! – повторил охранник в 

коричневой кожанке, настойчиво протягивая 

конверт 

Уже! 

Марк схватил конверт и вышел из купе. И, 

соответственно, из вагона. Дверь вела прямо на 

перрон, как в фильмах про Шерлока Холмса. 

Здесь, при свете тусклых фонарей, он увидел других 

«пассажиров». Они молча стояли посреди пустой 

457

платформы, некоторые были с вещами, остальные, 

как и Марк, с пустыми руками, то есть только с 

конвертами. Дул тёплый, влажный ветер. Пахло вовсе 

не пустыней, а морем, солью и водорослями. 

Доброй ночи, нёхры осуждённые! – вышел к 

ним плотный человек среднего роста, в белом 

костюме и белой кепке. – Я начальник лагеря 

«Последний приют», Макар Телятникофф. Это 

мой заместитель, Привал Коневодов, ему вы 

передадите свои конверты! – он показал на 

крепкого, серьезного мужчину в чёрном 

костюме и белой рубашке с бабочкой. – Рад вас 

видеть у нас! Я поговорю с каждым из вас 

завтра, а сейчас будьте добры, пройдите к тому 

зданию! – он указал на белеющее вдали 

строения с колоннами и балюстрадами. 

Все во главе с Макаром Телятникоффым 

направились туда, по аллее из пальм и кипарисов. 

Была чудесная южная ночь. Звёздное небо над 

головой напомнило Марку лучшие минуты его жизни. 

Даже Млечный Путь казался сказочным. 

Отчинникова заселили в отдельную «камеруодиночку», 

если можно так назвать комнату со всеми 

удобствами, правда, с не запирающейся дверью. Уже 

458

на следующий день Марк понял, что оказался вовсе 

не в мрачной тюрьме, и не в забое, а на самом 

настоящем курорте. Питание было отличное, 

обслуживание ненавязчивое. Санаторий 

располагался в обширном парке с фонтанами, а к 

белоснежному пляжу вела мраморная лестница. 

Территория, впрочем, основательно охранялась, и 

вокруг санатория стояла трёхметровая стена, с 

башнями и прожекторами. На башнях находились 

охранники в коричневых куртках, с самыми 

настоящими пулемётами и мощными прожекторами. 

В море постоянно дежурили катера. 

Завтрак был роскошный, настоящий шведский стол в 

пятизвёздочной гостинице. Вновь прибывшие хватали 

всё без разбору, накидываясь на большие блюда 

тарталеток с копчёной рыбой трёх сортов, творожных 

сырков в пакетиках и омлетов с сыром. Они набирали 

стопки горячих, ароматных тостов с джемами, 

расталкивая друг друга у чайников с чаем, кофе и 

какао. Столик с кефирами и йогуртами пустел ещё 

раньше. Многие совершали второй заход, к вящему 

веселью старожилов, набирая солёные крекеры с 

оливками, блинчики со сметаной, мюсли со сливками 

и макароны с яйцом, базиликом и пармезаном. У кого- 

459

то ещё хватило места для сладких пирожков, 

кремовых пирожных и мороженого. 

В результате к первому обеду вышли лишь немногие, 

и те быстро ушли к себе. Обед же был просто 

королевский: холодные закуски из колбас, паштетов и 

маринадов переходили в горячие мясные блюда, где 

на выбор можно было взять нежнейшие тефтели, 

плотные котлетки в соусе, тушёную курицу, гуляш или 

толстые, обжаренные, охотничьи колбаски с 

чесночком. В качестве гарнира полагались тушёные 

овощи, рассыпчатый рис с куркумом, пюре из батата, 

хрустящие ломтики картофеля или сладкую фасоль с 

пассированным луком-шалотом. На десерт шёл 

ягодно-фруктовый мусс, лимонный бисквит и горячий 

шоколад. Самое поразительное, что к столу также 

подавались неплохие вина и сомонад самых разных 

видов. Когда некоторые из автохтонов санатория 

закурили сигары, Марк решил, что речь идёт либо о 

провокации, либо об изощрённой пытке. Впрочем, как 

и в тюрьме, здесь не было настоящих вилок и ножей, 

только ложки. Можно было воспользоваться 

деревянными палочками, но энтузиастов практически 

не было. 

Телятникофф приветливо поговорил со всеми вновь 

460

приехавшими. Марку он, извинившись, уделил всего 

несколько минут: объевшиеся постояльцы 

пятизвёздочной тюрьмы требовали специального 

внимания. При этом он не преминул упомянуть 

странную запись в письме из ГУГО: почему нохёр 

Отчинников проклассифицирован как «кровавый 

слизняк»? Марк пожал плечами – мало ли какая 

глупость взбредёт в эти ГУГОвские головы? 

Во время еды и прогулок Отчинников узнал о 

некоторых осуждённых. Своё дело он решил не 

описывать, выдумав фиктивный спор о пользе 

тотального равенства с самим Зепс-Моргучим. 

Невысокий полноватый, быстро потеющий человек по 

имени Непт Щеломей оказался директором 

спецзавода по производству топлива. Он банально 

обвинялся в недостачах. Марсий Уштинов, 

седовласый военный преподаватель из лагеря «Дети 

Галактики», худощавый, подтянутый и слишком 

принципиальный, попал в «Последний Приют» по 

причине какой-то затяжной склоки в руководстве. 

Юпит Бузулюк, во всех смыслах крупный 

администратор рудника, не желал объясняться по 

своему делу, но доброжелатели сообщили. Что он 

сидит за систематические хищения из отвалов. 

461

Кастель Янцев также был из «стукановцев», но он 

отбывал срок за приписки. 

Сатур Охтин-Собиратель, учёный из закрытого 

городка Щелябинск-33, ошибками в каких-то 

формулах подвёл начальника. Сам начальник просто 

исчез неведомо куда, а Охтин-Собиратель, после 

двухлетних допросов, был отослан в санаторий 

тюремного типа. За два года он успел создать 

«Теорию всего», и продолжал заниматься ею сейчас. 

Меркур Кологовидов был фигурой малозаметной. 

Молчаливый, тихий человек с непримечательной 

внешностью, он оказался одним из главных 

организаторов и администраторов транспорта в 

подземельях Звездограда. К Телятникоффу он попал 

из-за досадной аварии, к которой не имел прямого 

отношения, но был сделан козлом отпущения, вину 

признал и безропотно отправился туда, куда 

приказала Родина. 

Венер Холстой, философ, был фигурой 

примечательной. Длинноволосый, с кустистой 

бородой, он напоминал Маркса в годы зрелости. 

Держался он независимо, отпускал загадочные 

комментарии, но, в целом, был фигурой 

добродушной. Его взгляды, по меркам Кокании, 

462

отличались крайним радикализмом. Он, например, 

считал частную собственность необходимым 

условием существования общества. Более того, он 

высказывался за персональную инициативу во всём, 

включая партийные дебаты. Изрядно досадив всем в 

ЦПШ-ВПШ, он был переведён в закрытый Научный 

Центр Коммунатской Моральной Философии, 

НАЦЕКОМОФ. Но не удержался и там, попав под 

следствие в связи с нестандартными взглядами. Его 

оппонентом был Гравий Сапов, маленький, 

лысоватый субъект с бородкой, выступавший за 

обобществление всего, от мыслей и воздуха, до 

личных вещей и потребностей. Объяснить себя 

вразумительно он не мог, но апеллировал к «логике». 

Уникальным случаем являлся Ураний Сариувильцын, 

обвинявшийся, ни много ни мало, в покушении на 

Сестру №3. Ураний был человеком живым и 

непоседливым, полным инициатив, чаще неразумных, 

хотя и безобидных. Поводом для ареста послужило 

высказывание, сделанное в пылу спора, нечто вроде 

«Всем сёстрам – по серьгам и по ушам!» 

Рябуй Куров был бойцом из лагеря «могильщиков». 

Какие заслуги привели его в столь специфическое 

можно, можно было только гадать. Но Марку потом 

463

намекнули, что тот сначала был работником спец 

лаборатории. 

Тотам Зебрафишкин был совсем молодой, 

веснушчатый парень, загадочно молчавший три 

недели. Наконец он перестал хмыкать и кривить рот и 

проговорился, назвав изобильную кухню «Последнего 

Приюта» жалкими объедками с начальственного 

стола. Оказалось, что он служил в самой секретной 

охране самого высшего руководства, Братьев №1 и 

№3, и чем-то не угодил. То ли чихнул, то наступил на 

ногу, то ли застал в неудобном положении. По его 

словам, коканы находились прямо здесь, поблизости, 

за высоким забором, а вовсе не в глубоких 

подземельях Звездограда. И как раз отходы их кухни 

и кухни их прислуги и охраны и являются основой 

питания тюремного санатория. Для многих 

присутствующих подобное откровение прозвучало как 

гром среди ясного неба, но совершенно не удивило 

аборигенов и старожилов. Марк же, пережив тихий 

шок, после этого стал всё чаще погружаться в 

длительные размышления. Навязчивые мысли не 

оставляли его даже ночью. Он стал думать во сне, 

чего ранее с ним никогда не случалось. «Тоже мне, 

Менделеев! Бутлеров!» – злился он на себя. 

464

Надо было срочно что-то делать. Отвлечься? Он 

попытался – не помогло. Поговорить с 

Телятникоффам? Зачем? Эту мысль он отмёл. 

Впрочем... Поговорить... Ему необходимо 

выговориться! Нет, нельзя! Отправят в менее 

приятное место! Выслушать? Кого? Разве ему 

интересны мысли других? Хотя... Если под видом 

выслушивания завязать разговор... 

И он нашёл себе собеседников. 

465

466

Сон №13. 

«Свобода размахивать руками заканчивается у 

кончика носа другого человека» 

Имммануил Кант 

«Мы больше не ваши обезьяны!» 

Патрис Лумумба 

Сессию Марк сдал успешно. Незадолго до этого он 

отказался от распределения. Нет, позиция была 

неплохая! Под Минском. Но его смущали частые 

командировки в Чернобыльскую зону. Он уже знал, 

что в Первой Городской Клинике есть детское 

отделение, построенное на немецкие деньги. Детская 

гематология. Дети с лейкемиями, оттуда, из зоны. И 

со всей Белоруссии. Дядина смерть от того же 

заболевания заставила его пересмотреть своё 

отношение не только к жизни, но и к будущей 

профессии. Ядерная физика? Кому она нужна в этой 

стране? Точно не ему! 

И он взял свободный диплом. Оставалось решить 

всего ничего, все остальные проблемы. Кем быть? 

467

Где жить? И на что? 

Но Марк подошёл с иной стороны. Сначала он решил 

задачу «с кем жить». И предложил Алине поселиться 

вместе. 

Они расписались на простой церемонии. Свидетелем 

выступил его босс и товарищ, Борис Волчинский. Со 

стороны невесты – сестра, Элла. После регистрации 

просто открыли бутылку шампанского и 

сфотографировались на память. Несмотря на укоры 

родственников обошлись без свадьбы. Дескать. 

Алине необходимо закончить пятый курс, а там, во 

время специализации, и сыграем. На самом деле 

совершенно не хотелось помпы, беспокойства и, 

самое главное, денежных трат. 

Сразу же возник вопрос с пропиской. Вселиться с 

родителями жены Марк отказался наотрез – нет 

ничего хуже делёжки ограниченного пространства. 

Пришлось заплатить сто долларов за оформление: 

паспорт Марка просто переложили из одной стопки в 

другую. 

Из последних денег едва наскребли на съём 

однокомнатной квартиры на окраине Минска, в 

рабочем районе. За сорок долларов в месяц они 

могли слушать петухов с высоты шестнадцатого 

468

этажа. На питание почти ничего не оставалось. 

Дом был отличной планировки. Комната была 

вместительная, с огромной лоджией. Длинный 

коридор со встроенными стенными шкафами вёл в 

пустую кухню, фактически дополнительную комнату. 

Зато на кухне тоже была лоджия! И даже санузел был 

раздельным! 

Подъезд был просторный, современный, с двумя 

лифтами, пассажирским и грузовым. Но соседи... 

Район был рабочий, с повышенной концентрацией 

пивных и нарядов милиции. Поговаривали, что со 

всех пивных ларьков собирает дань министр 

сельского хозяйства Куренков. В общем, соседи «не 

просыхали», что, собственно, также являлось 

профилактикой алкогольных психозов. Дети начинали 

говорить, используя обсценную лексику прямо в 

песочнице. 

В квартире было практически пусто. Но Марк и Алина 

были счастливы. Для компании они завели себе кота. 

Специально поехали на «Птичий рынок» и приобрели 

пушистого чёрно-белого котёнка с благородной 

внешностью. В связи с этим котёнок получил имя 

Чарльз, в честь наследника британского престола. 

Кот быстро освоился, привык к куриным желудкам и 

469

стал быстро расти. Вскоре он уже оглашал квартиру 

предрассветным криком голодного зверя и бился в 

стеклянную дверь как гигантская муха из фильмов 

ужасов. Приходилось вставать и кормить 

здоровенного живоглота, выросшего из милого 

пушистого маленького комочка. 

По выходным они выезжали на местные водоёмы, а 

осенью – в близлежащие леса, в районе 

водохранилища Сокол. Марка несколько смущало, 

что грибы они собирают неподалёку от ядерного 

реактора в Соснах. Грибы, впрочем, были крупные, 

отборные. Вероятно/, по причине многочисленных 

закрытых территорий в лесу. Им попадались 

брошенные БТР и БМП без колёс, двойные 

проволочные заграждения, стрельбища и полигоны. 

Там же в лесу находился завод с абстрактным 

названием « ЧПУП Радиан». ЧПУП означало 

«частное производственное унитарное объединение». 

Летом они также выезжали на дачу родителей Алины. 

Находилась дача в хорошем месте, в посёлке 

работников МВД. Кот сопровождал их со станции 

электрички до дачу и с дачи, как верный пёс. 

Однажды, впрочем, он потерялся, и появился только 

через две недели, худой, с порванным ухом, но не 

470

покорённый. 

На даче они отъедались клубники до отвала. Даже 

купание в жаркий полдень не могло оторвать от 

клубники. «Прополка» грядок заканчивалась отдыхом 

и здоровым сном. 

Марк сразу устроился на работу, причём ещё во 

время сдачи государственных экзаменов. Рабочее 

место находилось возле университета, в гостинице в 

романтическим названием «Советская». Заключалась 

она в «приёме сбережений от населения». Нет, на 

самом деле всё было намного сложнее и серьёзнее. 

Сбережения принимались только от богатых людей, и 

только в крупных количествах. Но под интересный 

процент. Естественно, при учёте двухсотпроцентной 

инфляции двадцать процентов в месяц не считались 

запредельными, но вопросы возникали. 

Бизнес был организован знакомым Марку Виктором 

Храповичем. Контора называлась «Макс» и была 

частью большого холдинга со странным названием 

«Страхинвест». В нём было больше тридцати 

компаний, включая рекламное агентство «Корж», в 

котором Марк получил первые заработанные 

доллары. 

В конторе было несколько отделов. Марк сидел в 

471

самом пикантном месте, на приёме денег. У него 

появлялись самые разные люди, от провинциальных 

воротил в красных пиджаках и коричневых кожаных 

пальто, до публики в чёрных костюмах, с чемоданами 

наличности. Несколько раз мелькали «компетентные» 

товарищи с чужими деньгами – они жаловались на 

судьбу, бездарность краснолицых генералов, 

необходимость работать «на синих», то есть на 

бандитов. Однажды появился странный тип в вязаной 

шапочке, в сопровождении неприятных молодых 

людей. Вёл он себя развязно, задавал некорректные 

вопросы, но вложил приличную сумму. Потом Марку 

объяснили, что это полковник, большой ценитель 

антиквариата. Основная работа: курирование 

радикальных молодёжных группировок. 

Несколько раз появлялись и сами генералы. Крупные 

субъекты с громким голосом, мясистым розовым 

лицом, в серых костюмах и белых носках, они шли к 

Борису Волчинскому, в соседнюю комнату. Что они 

там делали и обсуждали Марку было неведомо. 

Перевод денег за границу, как думал Олег Мирский, 

менеджер по рекламе? Или может и государственный 

переворот, как предполагал Толик Недведзь, мрачный 

тип, занимавшийся доставкой наличности в банк? 

472

В свободное время Толик до позеленения «резался» 

в «Дум», отлынивая от обязанностей и выполнения 

функции охранника. Однажды Марк обнаружил 

документы о покупки оппозиционной газеты «Новое 

слово» под руководством редактора Якубовича. 

Сумма составляла три миллиона. Даже урны стоили 

по пятьсот долларов. Документ валялся возле 

компьютера Толика. Борис, узнав об этом, позвал 

Толика в кабинет и устроил ему там изрядную 

взбучку. Толик вылетел как ошпаренный и неделю 

был паинькой. Потом всё вернулось на круги своя. 

Работа была напряжённая но платили неплохо. 

Вскоре Марк и Алина переехали в центр, в район 

Комаровского рынка. Теперь они питались 

деревенским творогом со свежей сметаной, 

душистым мёдом, деревенским маслом, свежими 

яйцами и прочими сельскими разносолами. Хлеб 

брали только фирменный, «Нарочанский» и 

«Дарницкий». Нередко они заглядывали в 

парфюмерный магазин «Ланком», находившийся 

близко к дому. Но это были мелочи. Настоящие 

деньги проходили у Марка перед глазами, но ему 

доступ был заказан. Никакие премиальные не могли 

сравниться с потоком, протекавшим через их 

473

небольшой кабинет. 

Марк привык к бесконечным пачкам чужих денег, к 

фирменной офисной мебели, запаху дорогого 

парфюма, крепкого табака и фирменного кофе. Он 

перестал обращать чрезмерное внимание на людей с 

золотыми цепями и увесистыми перстнями и стал 

больше опасаться тихих и незаметных субъектов с 

чрезмерно проницательными взглядами. Он стал 

любить отдых на природе и ценить жизнь вне города. 

Он совсем разлюбил автомобили, погоняв на 

приличных иномарках и не очень впечатлившись. 

Компания процветала. Алина доучивалась последний 

год и должна была начать годичную специализацию. 

Как-то весной у босса всего холдинга, Виктора 

Храповича, состоялось пышное празднование дня 

рождения. Большой ресторан гостиницы был занят 

сотрудниками компаний. Входы охраняла милиция, 

работавшая по спецзаказу. Столы были накрыты с 

непривычной пышностью: икра, ананасы, всяческие 

закуски и напитки. Стоило только сделать движение, 

как из-за спины выскакивали крупные официантки и 

немедленно наполняли бокалы шампанским. 

Поначалу все сидели чинно, даже скованно. Спустя 

несколько ящиков публика повеселела, оживились. 

474

Заиграла весёлая музыка и начались не совсем 

трезвые танцы. Спустя сорок минут случилась 

полноценная драка, с трудом разнятая охраной и 

милицией: начальник охраны, бывший офицерафганец, 

нервный и резкий человек, наконец свёл 

счёты со своим ненавистником, военным прокурором. 

К драке подключились бывшие офицеры армии и КГБ, 

действующие офицеры ГРУ, агенты, начальники 

областных филиалов... Марк и Алина успели уйти 

чуть раньше и до следующего дня не знали кто 

победил. 

Не успели улечься страсти, как возникла новая 

критическая ситуация. Однажды утром Марк пришёл 

на работу – только для того чтобы убедиться в 

наличии кричащей очереди возле его кабинета. Он 

извинился и проскользнул внутрь. 

В кабинете было пусто и дымно. Оргтехника пропала. 

Сотрудников не было. Кроме одного: мрачный Толик 

сидел, положив ноги на стол, и курил. На вопрос что 

случилось он посоветовал Марку уносить ноги – 

публика уже несколько раз вламывалась в кабинет. 

Виктор пропал, вместе с двенадцатью миллионами. 

Технику увёз Борис. Все уже разбежались. А Толику 

всё равно. 

475

Марк пожал плечами и вышел. Первым делом он 

позвонил Борису. Тот предложил встретиться в одном 

ресторанчике, за рюмкой коньяка. Марк согласился. 

Борис, уже изрядно «заправившийся» с утра, 

повторил сказанное Толиком, и добавил. Что через 

его отдел деньги уходили в офшоры. Но недавно ктото 

в бухгалтерии поставил подпись о переводе 

крупных сумм, не согласовав с Виктором. Виктор 

пропал – его нет ни дома, ни в его излюбленных 

местах. Естественно, многие его разыскивают. 

Включая двоюродного брата, офицера ГБ. Он же 

позвонил Борису и пригрозил, что если тот не отдаст 

до вечера пропавшие сто двадцать тысяч долларов, 

это будет последний вечер в жизни. 

До позднего вечера Марк и Борис кочевали по 

ресторанам. Среди ночи они наведались в офис, 

«освежиться в ванной» – офис раньше был обычным 

гостиничным номером. Было пустынно. В кабинетах 

на полу лежали бумажки. Стул Марка был сломан и 

валялся посреди офиса. 

Борис ещё две недели ждал неприятностей, пока не 

узнал, что Виктора Храповича застрелили в Москве. 

В Минске было так же неспокойно. Некоторое время 

назад на проспекте Машерова из снайперской 

476

винтовки средь бела дня был убит известный 

бизнесмен Лисничук. Чуть позже закатали в липкую 

ленту директора Белмедбанка Владимира Володько. 

Были убиты братья Полевые, владельцы фирмы 

«Интерпром». Менее громких убийств было гораздо 

больше. 

Марк рассказал всё Алине. Она тут же 

распорядилась: он должен поселиться на даче, а она 

что-нибудь придумает. Так и сделали. Марк изнывал, 

сидя в посёлке МВД и читая Высоцкого с Пелевиным, 

а Алина искала пути перевестись в Москву. И нашла: 

знакомые предложили ей место в клинике 

Святослава Фёдорова, в Москве. Официально же она 

будет доучиваться на базе Третьего Медицинского, 

так называемого Стоматологического. 

Для конспирации Марк отпустил усы и стал носить 

очки с простыми стёклами и толстой роговой оправой. 

Уезжали они на машине знакомых, второстепенными 

дорогами. Только в Москве Марк перевёл дух. 

477

478

Озарение. 

«Если есть сомнения, следует убивать.» 

Эрнесто Че Гевара 

«У каждого поколения должна быть своя война.» 

Мао Цзэдун 

Оскальд Сагосказский был крупный мужчина, лысый 

как бильярдный шар, ленивый сибарит и любитель 

отвлечённых бесед. Сидел он давно, неизвестно за 

что. Даже сам Оскальд говорил, что не помнит, а 

другие старожилы попали в санаторий позже него и 

ничего не могли сказать. 

Он долго присматривался к Марку, пока, наконец, не 

подсел к нему на диванчик во время послеобеденного 

отдыха. 

Отдыхаете? – спросил Сагосказский, закуривая 

настоящую сигару. 

Да, – односложно ответил Марк. 

Утомительно разлагаться? – Оскальд отпил из 

бокала, глядя поверх него на собеседника. 

Разлагаться? – не понял Марк. 

479

В фигуральном смысле. Все коммунаты бодры 

духом, а у нас здесь настоящий мир Капитулха, 

оскала вселенской буржуазии и прагматичного 

рептильного гниения. Чувствуете запах? – 

Сагосказский выпустил кольцо дыма. 

Нет, – мотнул головой Марк. 

А напрасно! У вас есть семья? Дети? 

Нет... – Марк вспомнил Алину. 

Понимаю, – кивнул Оскальд. – Вы, кстати, к нам 

прямо из ВПШ? 

Да. 

Так что же вы ничего не читаете? Туда не берут 

откровенных идиотов! 

Марк вспомнил Отцебыхова и Самоонова, но 

промолчал. 

Так вот, молодой человек! Ваше ЦПШ-ВПШ – 

просто чепушата! Вы, небось, и книг стоящих 

не видели? А у нас здесь прекрасная 

библиотека! Хотите покажу? 

Хочу, – безучастно кивнул Марк. 

Библиотека действительно оказалась отменной, 

выше всех ожиданий. Там даже нашлась книга 

«Первобытный коммунизм и палеопролетариат». 

480

Марк стал читать, причем запоем, каждый день. Его 

интересовали, в первую очередь, вовсе не книги, а 

подшивки газет. И то что он из них узнал не только 

вывело его из оцепенения, но и настроило на 

совершенно иной лад. 

В СССР-Кокании и СССР история шла сходным 

образом, на той же географии. В частности, Марк 

открыл для себя подробности борьбы ленинистов с 

неожиданным дуумвиратом аналогов Сталина и 

Троцкого, Таслина и Сроцкого, довольно сходных 

персонажей, имевших некоторые отличия, но не столь 

существенные для Марка. Например, Сроцкий курил 

трубку, а Таслин носил очки. 

Дальше дуумвират готовился к мировой революции, 

несколько иначе ввязался в войну с Германией и 

Японией, но результаты были сходные – огромные 

потери населения и территориальный выигрыш 

Кокании. Атомная бомба, созданная в мире 

капитулха, несколько охладила их пыл. Но не уняла 

амбиции. Мир пережил Европейский Кризис, 

наподобие Берлинского, Ближневосточный, со 

стычками на турецкой границе и образованием 

Государства Израиль, Афганский, с попыткой 

прорыва к Индийскому Океану, и Китайско-корейский, 

481

перекатившийся в Юго-Восточную Азию. В результате 

в Индонезии шла гражданская война между 

сторонниками и противниками мирового коммунизма, 

проигрываемая Голландией и её сторонниками, 

между Индией и Пакистаном шли тяжёлые бои, 

причём Пакистан был поддержан Ираном и 

Саудовской Аравией. Ближний Восток пылал. Африка 

превратилась в сплошной континент диктатур разного 

толка, партизанских движений и территорий 

беззакония. Латинская Америка шла в том же 

направлении. И так было до самой войны. Большой 

войны. 

Ядерная Третья Мировая случилась в 1961 году, и 

началась, как и в знакомой реальности, с кубинского 

кризиса. СССР накопил силы в Европе, доставил 

ракеты на Кубу и ударил первым. Америка ответила. 

Кокания подняла огромный воздушный флот и 

двинула танковые клинья в Европу, Азию и Африку. 

Большая часть их погибла в ядерном огне. 

В океанах шли гигантские морские сражения, с 

огромными потерями от авианосных групп. На Аляске 

орудовали партизаны, а в Канаду через полюс, в 

снега, был брошен мощный десант с тяжёлым 

вооружением. Все они замёрзли при прекращении 

482

непрерывной подачи боеприпасов и продуктов. 

Наконец, в самый разгар сражений, противник нанёс 

неожиданный ракетный удар через Южный Полюс. 

Вся европейская часть Кокании погрузилась в 

атомный ад. На месте Москвы, в результате 

многочисленных попаданий сверхмощных 

боеприпасов, образовался гигантский радиоактивный 

кратер. Впрочем, как и на месте большинства крупных 

городов. Куйбышев, секретная столица, получил 

несколько десятков зарядов. Сроцкий и Таслин 

погибли одновременно, и в звездоградском Кубе был 

инкубирован пепел неизвестного происхождения. 

Гигантскую воронку затопила Волга, и теперь река 

была непригодна для хозяйственных нужд. 

В результате огромных потерь Сибирь досталась 

Китаю, заключившему предательский договор с 

врагами коммунатов. Оставшиеся патриоты укрылись 

на территории Средней Азии. Звёздный Городок был 

превращён в Звездоград, Байконур стал священным 

местом. Космодром стал центральной площадью. 

«Космический» дуумвират коканов Брущёва и 

Хрежнева засеял Казахстан кукурузой и якобы спас 

страну от голода. Они же возродили космическую 

отрасль. Именно к этому времени относятся 

483

конструктор Горалёв и камикадзе Хакарин, с его 

собаками. После Брущёва и Хрежнева управляли 

коканы Хандропов и Урвачёв. 

Теперь, как понял Марк, режим «братьев и сестёр» 

существовал исключительно за счёт гуманитарной 

помощи Запада и Востока. Жителей этих мест 

считали несчастными мутантами, а покорять «сердце 

Евразии», по Маккиндеру, никто не собирался. 

Сердцевина была далека от морских коммуникаций и 

не содержала главных ресурсов. Коммунаты жили 

под властью коканов в почти полной изоляции от 

«мира Вселенского Капитулха и их земных 

приспешников, Заокеанства Мексинадского и 

Япокитанства Тайдовстралийского». 

Марк был настолько потрясён полученной 

информацией, что несколько дней находился в 

прострации, не интересуясь ни пищей, ни морем. 

Оскальд Сагосказский дипломатично обходил его 

стороной. 

Из этого состояния его вывел доктор Морчовский. 

Настоящий Айболит, в старомодном пенсне и белой 

шапочке «таблеткой», он больше занимался 

беседами с «пациентами» и советами по оптимизации 

диеты, что, впрочем, было немаловажно в 

484

специфических условиях «Последнего Приюта». Сам 

Морчовский был заключённым со стажем, лечившим, 

по слухам, ещё кокана Урвачёва. 

Что это вы, батенька, словно настоящий 

чёрный желчак? 

Я кровавый слизняк, – мрачно ответил ему 

Марк. 

Ну что вы! – всплеснул руками Морчовский. – 

Сейчас у вас явный переизбыток чёрной желчи, 

а вовсе не крови и слизи! 

Что? – замер Марк. 

Стихии у вас, батенька, неверно смешались! 

Кто это сказал вам, что вы кровавый слизняк? 

ГУГО. 

ГУГО! – рассмеялся Морчовский. – Что они в 

этом понимают! Вы больше кровяк, если не 

желчак! Для слизняка вам не хватает 

вдумчивости и поэтичности! Но сейчас, похоже, 

чёрная желчь сделала своё чёрное дело! Мой 

вам совет: съешьте бифштекс, выпейте 

сомонада и идите в бассейн, на топчан! 

Спасибо, доктор! – искренне поблагодарил 

Марк и, первым делом, направился в 

485

библиотеку. 

Там он нашёл обширную литературу по четырём 

стихиям. Учение было явно средневековое, или 

вообще античное, но архаизмы Кокании уже не 

удивляли Марка. 

Там же его заприметил Плутий Лысятник-Спорый, 

частый собеседник Оскальда. Это занятный человек с 

густой шевелюрой и важными, медлительными 

манерами. Родственник какой-то очень важной 

шишки, он попал в опалу вместе со своим 

родственником. Как и многие в «Последнем Приюте», 

Плутий недолго горевал. Он даже находил вкус, 

говоря, что такая свобода возможна только в самой 

страшной тюрьме СССР-Кокании. Многие думали что 

он шутит, не понимая истинного смысла его слов. 

Хотите знать больше про четыре силы и четыре 

материи, молодой человек? – спросил он 

Марка. 

Да нет, скорее ищу физическую подпорку для 

теории. Например, у Циолковского... 

О, если вы хотите начать с метафизиков, то у 

вас ничего не выйдет! Космисты? Ведь именно 

физика должна сделать метафизику ненужной! 

486

Физики? Но они же слишком увлечены 

материей... – пробовал возражать Марк 

О, нет! Энергия? Свет? Разве же это материя? 

Материя — связь с матерью! И что теперь, 

поставить гигантскую тётю с мечом в качестве 

идола для поклонения? Или с серпищем? 

Уравновесить её дуалистическим рабочим с 

молотом? Как далеко мы ушли от архаической 

модели матери-земли, Цереры с серпом, 

богини урожая? Все эти женщины со снопами, 

венки и прочие символы изобилия – разве они 

существуют в реальности где-либо за 

пределами нашей тюрьмы? Только там... – 

Плутий махнул рукой в сторону забора. 

В чём же тогда смысл... Коммунатской 

идеологии? – заинтересовался Марк. 

Смысл? О, это просто! – Лысятник-Спорый 

пригладил буйную шевелюру. – Город на Земле 

— перенесение его на небеса, в Космос! И 

наоборот, опускание рая на Землю! 

Профанизация и освящение рая! В раю и за 

раем, за краем, край земли и рай земли... 

Рай под землей... 

487

Нет, что вы! Под землёй храм! Так сказать 

фундамент! Чем выше здание общества, тем 

глубже фундамент. Чем чище небо, тем 

секретнее подземелье! Бога нет, есть материя, 

но она же и Бог, ибо материя непостижима. Во 

глубине сибирских руд, во глубине материи 

сокрыты тайны. Оттуда родится сила, 

достигающая небес. Город на Земле, Антигород 

— в подземелье. Пустой город Химертау. А где 

же им ещё быть, если небеса недосягаемы? 

Перевернутые под землю храмы! Симметрия, 

мой друг — чем глубже, тем выше! Не случайно 

в центре Земли огонь, и в звёздах – огонь. 

Свет и огонь — светлое будущее! 

И что же мы делаем здесь? 

Просто! Вы, я, насытившись и насладившись, 

начинаете постигать мысли. Зачем вы пришли 

в библиотеку? Вот то-то же! Вы же знаете, шаги 

в будущее измеряют в люминах. Вот вы и 

вырабатываете люмины! А ценные мысли, если 

они есть, докладывают, не сомневайтесь... 

Так получается... 

Да! Именно так! Светящаяся субстанция — 

488

люминий – вырабатывается вашим интересом к 

глубинным вопросам! Обильное бытие создаёт 

обильное сознание! Но не у всех, поэтому сюда 

существует отбор. И внутри тоже... Вот, 

почитайте-ка лучше вот это! – Плутий протянул 

Марку увесистый том. – «Грёза Мира» – одна 

из основополагающих книг! Но её плохо 

понимают, поэтому там – Лысятник-Спорый 

махнул рукой за забор – она запрещена. 

Почитайте! Она о свободе, и счастье 

человечества, о будущем... 

О какой свободе можно говорить сидя в 

тюрьме? – пожал плечами Марк, принимая 

увесистый том. 

Именно в тюрьме! Самой свободной тюрьме! 

Ибо что есть свобода? Всегда ли рабы хуже 

свободных людей, уважаемый? Глупее? Ниже? 

Подлее? Разве свободные люди всегда 

порядочнее? Они голоднее, факт! Если ваша 

свобода призрачна и голодна, а рабство 

выгодно, а? Что тогда? Если вы сам по себе, а 

раб — член корпорации, со статусом? Сытый, 

властный холоп? Что лучше? Не является ли 

ваша свобода иллюзией, а рабство раба – 

489

истинной свободой и счастьем? 

Ну, знаете! Вы что же, хотите сказать, что 

муравьи счастливее человека? 

О, молодой человек, вы даже не подозреваете 

как заблуждаетесь! Муравейник есть идеал! 

Кстати, вы любите мёд? – Плутий неожиданно 

ткнул Марка в грудь 

Допустим... – Марк отступил на шаг. 

Ну вот! Ульи для насекомых не просто 

социумы, а модели для нас, социальных 

существ! Это модель общества где работники 

не понимают всего, но производят блага в том 

количестве, которые по отдельности они 

никогда не произведут! Ладно, наверху халдеи, 

интелехии, королева-пчела, братья и сёстры... 

Но вы же хотите чтобы они были внизу! Так? 

Нет... – пытался оправдываться Марк. 

А вот вы подумайте! Вы же не способны 

вырабатывать мёд? Почитайте и подумайте! И 

через недельку-другую поговорим! 

Плутий удалился с победным видом, а Марк остался 

размышлять об услышанном. 

490

491

492

Сон №15. 

«Сумасшествие дало человечеству 

величайшие блага.» 

Платон 

«Ни один человек не борется против свободы, 

— борется человек, самое большее, 

против свободы других» 

Карл Маркс 

Марк и Алина поселились в Химках-Ховрино, в 

районе многочисленных улиц Дыбенко и номерных 

проектируемых проездов. Квартирка была маленькая 

не сказать больше, то есть меньше. До станции 

«Речной вокзал» Замоскворецкой линии приходилось 

добираться на перекладных. Но это были технические 

детали, даже детальки. Гораздо важнее для Марка 

было устроиться на работу. И он стал вспоминать. 

Прежде чем обзванивать товарищей по новополоцкой 

«нефтянке», Марк позвонил одному интересному 

человеку. Как-то Марк с Алиной отдыхали на 

Браславских озёрах. Поход на шлюпках шёл по 

цепочке озёр, соединённых протоками, и 

493

заканчивался на острове Чайчин, что означало 

«чаячий», остров чаек. Марк с товарищей, Юркой 

Чердашом, даже сочинили песенку с бойким мотивом: 

«На Чайчине пили чай 

Из кружечек горячих 

Обижаешься? Пущай! 

Чай обиды спрячет! 

Чёрный, словно глубина 

На озёрах Браслава 

Выпей чаю, старина! 

Он хорош, верь на слово!» 

Далее следовал куплет с перечислением всех семи 

компонентов специального братиславского чая: 

«Липы цвет да лист малины, 

Земляника, мята, 

Зверобой, исландский мох 

И чёрный чай, приятный!» 

Отдых был довольно незамысловатый. Купания, 

рыбалка, уха, песни у костра. Но по истечению двух 

недель громкоголосый крупный дядя из соседней 

палатки, пловец и волейболист, решил устроить 

представление. Как-то вечером зажёг под обеденным 

навесом самодельные свечки, нацепил белую 

рубашку с коротким рукавом, бабочку, тёмные очки, и 

494

стал разливать спирт «Рояль», разведённый озёрной 

водой, по жестяным кружкам. Одновременно он 

рассказывал байки из своей жизни. О высоких 

кабинетах, о заграничных поездках. 

Публика среди его слушателей была интересная. 

Офицеры, врачи, инженеры, студенты. А он оказался 

совсем простым человеком. Проще некуда. Одним из 

ведущих менеджеров. Газпрома. Просто с юности 

ездил на эти озёра. Привык. 

Марк два дня «отходил» от вечерних посиделок. А на 

третий, перед отъездом, попросил телефон. Номер он 

берёг. И вот сейчас, спустя два года, телефончик ему 

пригодился. 

Марк звонил из автомата, запасшись монетками. 

Дядя долго не мог вспомнить кто звонит. Никак. Но 

Марк был настойчив. Очень. Тогда дядя договорился 

о встрече в гостинице «Россия». 

Марк поехал заранее. Надо было подумать о чём 

говорить. Да и просто хотелось развеяться. Алина 

была занята с утра до вечера, а он сидел как лунь. 

Марк доехал до Белорусского вокзала, потом, сам не 

зная зачем, пересел на Кольцевую и вышел на 

Красной Пресне. Покрутился у Зоопарка, недавно 

оформленного Церетели, автором фигуры-монстра 

495

Петра Первого, у Крымского моста. Потом мимо 

американского посольства поплёлся к Новому Арбату. 

«Ку!» Оттуда добрёл до Старого – зачем-то завернул 

к стене Цоя. «Кю!» Послушал музыкантов, 

ругающихся торговцев матрёшками, и направился по 

Воздвиженке к Моховой. 

Осмотрел разрытую до основания Манежку и 

неторопливо пошёл вдоль Александровского сада. 

Возле Боровицкой башни он задержался: оттуда 

выползал помпезный президентский кортеж. Недавно 

семибанковщина помогла Гаранту победить великого 

Зю и страшного Жи. Естественно, способом подсчёта 

голосов, а вовсе не в «честной борьбе» за коробки изпод 

ксерокса. Теперь шла делёжка больших труб и 

земельных богатств родинки. 

По набережной, мимо красных стен Кремля, Марк 

добрался до Зарядья, к гостинице «Россия». Сюда 

недавно перебралось НТВ. Место было злачное, но 

«горячее». Зачем «дядя» пригласил Марка именно 

сюда, понять было невозможно. «Мимино» вспомнил? 

Может он вообще не придёт? 

У гостиницы вертелись «лимоновцы» в чёрных 

масках, что-то крича в мегафоны. Милиция вяло с 

ними переругивалась. У входа дорогие машины 

496

постоянно выбрасывали пассажиров и отъезжали, 

освобождая место для следующей партии. Тут же 

стояли коротко остриженные ребята с модными 

кирпичами, «мобилами» от Вымпелкома Дмитрия 

Зимина. 

Его ждали в лобби со стороны реки. Старый 

знакомый тут же, быстро взглянув на Марка, отпустил 

двух крепких ребят. Сам же, кивнув ему, направился в 

ресторан, на второй этаж. 

Они заняли столик в углу. После чего визави, 

седоволосый дядечка в свободном чёрном костюме, 

при галстуке, привычно заказал коньяк и какую-то 

лёгкую закуску. Марк прикинул сколько это всё будет 

стоить, и ему стало грустно. 

Всё принесли удивительно быстро. Дяденька не 

дрогнувшей рукой разлил коньяк по рюмкам, до 

появления выпуклого мениска над краем, но сам пить 

не стал. 

Я вас слушаю, молодой человек, – обратился 

он к Марку. В его глазах застыл вопрос. 

Понимаете... – Марк невольно задел ногой 

ножку стола. 

Коньяк из рюмок пролился. Собеседник сделал вид, 

что ничего не заметил. 

497

Два года назад я... Мы с женой отдыхали на 

Браславских озёрах. На острове Чайчин! Вы 

там тоже были. 

Вы уверены? – нахмурился собеседник. 

Абсолютно! – Марк готов был бить себя в грудь. 

Когда же вы там отдыхали? 

Два года назад! Летом! 

Летом... – кивнул седоволосый и посмотрел в 

окно. 

Вы нам ещё устроили представление! Спирт 

разводили в кружках... Нет, в ведре! Черпали 

прямо из ведра! Две бутылки «Рояля», 

остальное из озера! Вы зажгли свечи, одели 

бабочку, тёмные очки... 

Тёмные очки? Я? – хмыкнул тот. 

Вы же мне сами дали телефон! – Марк закусил 

губу. 

Телефон? Какой? 

По которому я вам звонил! 

Служебный? Любопытно... – равнодушно 

заметил дядя. 

Вы ещё рассказывали про свои поездки! В 

Иран... Как у вас проверяли журналы, на 

498

наличие фото! 

В Иран! Это вряд ли. – Собеседник был 

категоричен. 

Марк. уже видя куда клонится дело, продолжал 

настаивать: 

Вы ещё как-то заплыли далеко! А ваша жена, 

спустя полтора часа, стала беспокоиться. 

Сердце, судорога, то да сё... Просила нас взять 

лодку, искать вас. Мы с Юркой поплыли, искали 

по всему озеру! Нашли вас минут через сорок! 

Вы ещё отказались садиться в лодку, и 

поплыли назад так. 

Жена? А, точно! – собеседник звучно хлопнул 

себя ладонью по лбу и мгновенно 

переменившись. – Думала что я утонул! Плыву 

брюхом кверху в камышах! – он захохотал. – 

Всё! Тебя помню – в соседней палатке жил! Ну 

конечно! Давай выпьем! За встречу! 

Они выпили. Марк сразу захмелел и расслабился. На 

пустой желудок и не мудрено было. Но отсмеявшись 

дяденька быстро согнал весёлое выражение с лица и 

прежним тоном сухо спросил: 

Браслав – прекрасно. Но чем, собственно, 

499

обязан? 

Как чем? – не понял Марк. – Я, понимаете, 

только недавно в Москве... Мне бы... Я же по 

первому образованию нефтяник! 

А по второму? – собеседник откинулся на 

спинку, взял с блюдца половинку лимона и 

принялся неторопливо жевать, пристально 

глядя Марку в глаза. Он даже не поморщился, 

проглотив горькую шкурку! 

По второму я физик-ядерщик. – Марк вздохнул. 

Желудок подпирало, словно он перепил 

газировки. – Дипло... мированный! 

Ну а по третьему? – одним ртом усмехнулся 

седоволосый. 

Так, мелкий коммерсант. Крутился в Минске. 

Расскажу, если вам интересно. 

Расскажи, – без тени интереса согласился 

собеседник и посмотрел в окно. 

Марк принялся долго и подробно объяснять где и как 

он работал, опуская пикантные детали с пропавшими 

деньгами или убитыми боссами. Зачем-то рассказал 

про сделку с вагоном фруктовых соков. 

Он вспомнил подробности. Они ехали с партнёром из 

500

Грузии в старой «Ниве» с треснутым стеклом, и тот 

ему назидательно объяснял: «Ты ещё не родился, 

когда я бизнес делал!» И опять начинал свои истории 

о войне в Абхазии в 1882 году. Как свиньи, видимо, 

кабаны, ночью выбегали на ничейную полосу и 

грызли трупы. А они из окопов стреляли по свиньям! 

Собеседник весело хохотал и переходил к рассказу о 

плене, выкупе – друзья по ЦК Грузии помогли. 

Марк передал историю как мог, кляня себя 

последними словами. Потом он помолчал, и пояснил, 

что в Москву приехал из-за жены, и сейчас не знает 

что ему делать. Сидит дома. Денег нет. 

Так ты работу ищешь? – словно только теперь 

понял его собеседник. 

Марк радостно закивал и стал сбивчиво объяснять: 

У меня же жена в клинике Фёдорова, 

понимаете? Глазной врач. Хирург. Насечки на 

роговице, искусственные хрусталики... Мы ведь 

только переехали... Я готов стараться на любой 

работе! 

А я думал ты ищешь деньги! – расхохотался 

собеседник и залпом выпил ещё рюмочку 

коньяка. – Ладно, расскажи что умеешь. Какие 

навыки. Только без лирики и лишних 

501

подробностей. По сути. Хорошо? 

Конечно! – Марк стал с жаром объяснять, что 

умеет... С ужасом понимая – все его «навыки» 

яйца выеденного не стоят. 

Дяденька молча слушал, затем допил коньяк, 

поднялся, похлопал по плечу и на прощание 

пообещал подумать. 

Позвоните через недельку-другу. По 

указанному телефону – он написал номер на 

салфетке и тут же переключился на какого-то 

своего знакомого, сразу же совершенно забыв 

о собеседнике. 

Марк бережно спрятал салфетку, попрощался в спину, 

вздохнул и отправился домой – ждать. 

Через неделю, прямо с утра, ровно в девять, он 

позвонил по тщательно переписанному номеру. 

Звонок был из автомата, слышно было плохо. На 

улице дуло, лил дождь. 

Трубку поднял совсем другой человек, но он был в 

курсе. Голос был сонный и ленивый. Судя по звуку 

человек курил, то и дело смахивая пепел. 

Кто? Марк? 

Что? 

502

Это Марк? 

Пауза. 

Да, это я! – перекрикивая ветер и транспорт 

подтвердил Отчинников. 

Очень хорошо! – Пауза. – Вы можете выйти на 

работу? 

Да, могу! Когда? 

Сегодня... 

Сегодня? 

Да. Что? Минутку! – Последовала пауза. Судя 

по приглушенным голосам, человек с той 

стороны с кем-то говорил. – Сейчас! Что? – он 

снова отвлёкся. – Марк? Вы меня слышите? 

Да! Хорошо слышу! – соврал Марк. – Слышно 

было отвратительно. К тому же рука без 

перчатки совершенно замёрзла, а он не мог 

перестать бросать монетки. 

Мы тут вынуждены были уволить одного 

человечка... – протянул голос. – Срочно нужна 

замена. 

Замена? Срочно? Понятно! Я еду! Прямо 

сейчас! Где в «Газпроме» вас искать? 

В каком «Газпроме»? Нет, мы не «Газпром»! Вы 

503

что, ошиблись номером? Вы Марк? 

Да, я Марк! 

Разве вас не предупредили? – в голосе 

слышалось равнодушие, приправленное 

лёгким разочарованием. 

Нет! То есть да, предупредили! Это я... 

перепутал! Впрочем, нет... Как вас найти? – 

Марк был ужасно зол на себя. 

Просто! Вы сейчас где? 

В Химках... Речной Вокзал! 

А! Эвон в какую даль вас занесло! Ну ладно. 

Записываете? Вам так не запомнить! 

Записываю! – бодрым голосом сообщил Марк. 

Писать он не мог – надо было бросать монеты. К тому 

же у него на холоде перестала писать ручка. 

Пришлось запоминать всё сказанное. Пока он шёл, 

бормотал себе под нос всё услышанное, повторяя 

слово в слово: «Пересесть на Кольцевой, перейти на 

Замоскворецкую... Тьфу, это же моя линия! Пересесть 

на Кольцевую с Замоскворецкой...» 

Так Марк пристроился на первую работу. На ней он 

долго не задержался – там никто долго не 

задерживался. Впрочем, и сама работа 

504

просуществовала недолго. Фирма два раза сменила 

название, три раза владельца, па потом просто 

растворилась, вместе с деньгами, оставив долги и 

чьи-то испорченные отношения. 

Потом он быстро сменил несколько мест подряд, 

прежде чем попал в «Менатеп». Там сначала 

занимался энергетикой, по рекомендации своего 

однокашника из Новополоцка, Димыча Супрунова. 

Приходилось много ездить по стране. Затем он там 

же, внутри конторы, переместился в банк. 

Марк с Алиной неоднократно переезжали с квартиры 

на квартиру, пакуя нехитрые пожитки в клетчатые 

сумки. Одно время они жили в Печатниках, потом 

сместились в соседнее Марьино. Полгода они 

прожили в Измаилово, в районе станции Щёлковская. 

Когда Алина закончила институт, а Марк перешёл в 

банк, они сняли более приличную квартирку в 

Сокольниках. 

Жизнь шла своим чередом. «Москва не сразу 

рушилась», говорили знакомые, глядя на массовый 

снос старых зданий и котлованы новостроя. 

Удивили Лучиано Паваротти и Мирей Матье, 

приехавшие в этом, девяносто седьмом году. Марк и 

Алина сходили на концерт «Продиджи», возле 

505

Кремля, им не понравилось, они ушли с середины, 

долго пробиваясь через раздражённую толпу. Зато 

когда приехал Жан-Мишель Жарр у них были все 

основания посетить его шоу возле МГУ. Гремело и 

полыхало на всю Москву! Кто-то даже пошутил, что 

это художественная версия пожара 1812 года. 

Очень заинтересовал Марка визит Билла Гейтса. 

После эпохи прибыльной торговли компьютерами и 

игрушками к ним становилось понятно, что 

происходят значительные сдвиги, преддверие новой 

эры. 

Совершенно другие «чудесные» признаки 

демонстрировала российская экономика. В августе 

президент подписал документ о фактической 

девальвации. Тогда же механизм краткосрочных ГКО 

был запущен на полную катушку. Люди, сидящие «в 

деле» получали огромные прибыли. Все понимали, 

что ралли должно будет закончиться. Нет, были и 

такие, кто даже не понимал, что сейчас время 

вкладывать в краткосрочные ГКО. Но мало кто 

представлял когда «доставать» деньги, «уходить в 

кэш»! Переход регуляции ГКО в Депозитарный Центр 

только добавил ажиотажа. 

Момент истины приближался. Шёл 1998 год. 

506

507

508

Побег. 

«Существуют два мнения: одно моё, другое 

глупое.» 

«От саксофона до ножа— один только шаг!» 

Никита Хрущёв 

Марк действительно последовал совету и задумался. 

Если даже неординарные, умные люди говорят такую 

чепуху, он-то что делает в этой благоустроенной 

могиле, буквально в «Последнем Приюте»? Ладно, 

можно наслаждаться, как Оскальд, эпикурейски и 

платонически, или Шурюпинский, бывший 

завраспределителя ГУГО, чисто физически, уедаясь и 

упиваясь до колик и безобразий. Но ведь они же 

здесь навсегда! Все! И он, Марк Отчинников, вместе с 

ними! Если он не умрёт от переедания, то сойдёт с 

ума от тоски и безнадёги! Надо что-то 

предпринимать... 

И Марк стал что-то предпринимать. На исходе 

Прериаля он задумал, ни много ни мало, самый 

настоящий побег. Аккурат в Мессидоре, следующем 

месяце. Для этого он сблизился с простодушным 

509

Тотамом Зебрафишкиным, бывшим охранником 

высших лиц СССР-Кокании. Обязательная бутылка 

сомонада, доброжелательное отношение и грубая 

лесть сделали своё дело. Марк быстро смог убедить 

простодушного парня в собственной, Тотама, 

незаурядности. Иначе как бы он стал охранником 

высших лиц такой страны? Сам Марк каждое 

мгновение понимал, что дело обстоит с точностью до 

наоборот, но сейчас это было не важно. Зебрафишкин 

хорошо знал устройство системы охраны и запретных 

зон изнутри. Разве этого не достаточно? 

После обхаживаний, вызывавших смешки у 

посторонних, Марк перешёл к следующей стадии – 

изложению плана. Дав понять, что молодой, 

цветущий организм просто сгниёт в благополучной 

тюрьме, он обнадёжил: есть способ вернуться назад 

и даже стать самим начальником охраны! Но для 

этого следует помочь Марку. Зачем? Марк должен 

изложить свои гениальные соображения по полётам в 

космос, непосредственно Братьям и Сёстрам! Самого 

же Марка упрятали с глаз долой враги. Не просто 

личные враги, а замаскированные враги Кокании! Но 

если он сможет передать план на самый верх, эти 

враги будут повержены, Кокания процветёт, а 

510

Зебрафишкин будет в фаворе ещё больше чем 

ранее! Просчёта быть не может! 

В интеллекте Марка Тотам не сомневался. А вот 

возможность преодолеть заграждения казалась ему 

маловероятной. Марк снова и снова убеждал его, тот 

только скептически хмыкал и мотал головой: «Нет, 

тута умом не возьмёшь! Тута хитрость нужна, вот 

чаво!» 

Тогда Марк попросил найти эту саму хитрость. Как? 

«А ты думай! Представляй себе запретные зоны – и 

думай!» Тотам так и сделал. Целыми днями он чертил 

схемы на песке пляжа, стирая и снова возвращаясь к 

ним, словно его посетил дух Архимеда. Марк же, 

после длительного совместного изучения, предложил 

простой, но гениальный план: не преодолевать стены 

и заграждения! А взять и проплыть до катера охраны, 

захватить его, потом прорваться с охранного пирса 

прямо в убежище Братьев и Сестёр! Финита! Всем 

спасибо. Все свободны. 

Зебрафишкин был в восторге. Как же он сам не 

догадался! Тогда Марк стал исподволь намекать, что 

это не Марк, а чуть ли не сам Зебрафишкин своим 

умищем дошёл до решения. Марку же, как 

несмышлёному ученику, оставалось только огласить 

511

очевидное. 

Гениальный план чуть не привёл к немедленному 

раскрытию, настолько Тотам был рад найденному 

ключу к непроницаемой охране. Он стал болтать 

лишнее, делать намёки в беседах с другими 

«отдыхающими» и даже подмигивать Макару 

Телятникоффу. Из-за быстро деградирующего 

Зебрафишкина Марк решил не дожидаться тёмного 

периода новолуния, а совершить попытку побега 

немедленно, пока не поздно. Иначе Тотам всё 

провалит! Сам же он просто хотел захватить катер и 

двинуться на юг, за границу Кокании. Зебрафишкину 

об этом знать было совсем не обязательно, да он бы 

вряд ли согласился, настолько были промыты его 

неискушённые мозги. 

В один прекрасный вечер они задержались на пляже 

с бутылками сомонада. Марк строго запретил Тотаму 

пить перед делом, говоря, что бутылки пригодятся в 

море. Тот держался, хотя и сильно пристрастился к 

алкоголю в последнее время. Официально они 

«наблюдали закат». 

В последний момент их планы чуть не расстроились. 

Во-первых, возле них, словно случайно, оказался 

местный «спасатель», а на самом деле охранник, 

512

Монструбал Бархов. Он что-то узнал? Заподозрил? 

Или закат был действительно так красив? Сказать 

было сложно, потому что кроме Монструбала здесь 

же появились Желяб Первокозов, Светлин Утепузин и 

Снедок Киликин. Вся троица притащилась вместе с 

охранником. Видимо, он их и надоумил. С такой 

компанией нечего было и думать о побеге. 

Желяб был крепким молодым человеком, с горящим 

под кустистыми, сросшимися бровями, взглядом 

фанатика. Он слишком энергично требовал отправить 

его на Марс садоводом. Ему объясняли. Его пытались 

отвлечь. Но Желяб был настойчив. Наконец он подал 

петицию на имя Братьев и Сестёр. И попал сюда. 

Светлин являл собой полную его противоположность. 

Скользкий, непонятный тип, никогда не смотрящий 

собеседнику в глаза, он всегда ошивался возле какихто 

компаний. Понять за что он сидел было 

совершенно невозможно. Каждый раз он излагал 

новую историю: то пропавшие секретные документы, 

то вдруг путешествие в запретные районы севера. 

Однажды он стал говорить о караванах с юга, хотя его 

никто не спрашивал. Обитатели, кроме самых 

простодушных, старались с ним не откровенничать. 

Снедок был тихий юноша, вчерашний работник какой- 

513

то секретной лаборатории, то ли в Кутежбурге 

Черноярском, то ли в Красном Шамбалай-Мамбалай- 

Хото. Он был идейный учёный, примерный коммунат, 

очень молчаливый, единожды случайно высказавший 

мысль, не соответствующую взглядам 

непосредственного начальства. Этого было 

достаточно для попадания в «Последний приют». 

Киликин иногда с большим интересом слушал беседы 

Марка с Оскальдом Сагосказским, и сейчас надеялся 

на продолжение. 

Марк уже почти отчаялся осуществить свой план, 

когда на него вдруг напало необъяснимое 

спокойствие. Ничего страшного! Надо просто 

попробовать избавиться от ненужных свидетелей. 

Монструбал был недоверчивый тип, физически 

крепкий и способный на значительные телесные 

напряжения. Однако его умственные способности 

несколько отставали от физических. Марк решил 

воспользоваться его невольной сервильностью и 

попросил Монструбал принести стаканы – для 

сомонада. Тот кивнул и рысцой отправился в 

спасательную будку, находившуюся довольно далеко. 

Когда он удалился на приличное расстояние, Марк 

предложил присутствующим освежиться в море. Все с 

514

радостью согласились – день был жаркий, а вечером 

вода была особенно тёплая. Но надувных матрасов 

хватало только для Марка, Тотама, и ещё один 

оказался у Снедока. Желяб и Светлин могли 

использовать один матрас на двоих – принесённый 

Монструбалом. 

После короткой, но энергичной перепалки Желяб 

вырвал матрас из рук хитрого Светлина и решительно 

кинулся в воду. Утепузин не стал преследовать 

опасного соперника и остался стоять на берегу. 

Затем, словно сообразив, он прекратил топтаться и 

побежал следом за Желябом. 

Уже стало темнеть, когда Марк и компания стали 

неторопливо грести в сторону заграждений. Море 

было спокойным, погода безветренная. Никто не 

хватился, зная, что они обычно задерживаются 

подолгу. 

Тогда Марк решил, что настало время избавиться 

ещё от одного невольного соучастника. Незаметно, 

словно невзначай, подплыв к матрасу Желяба, он 

тихонько вытащил затычку, и матрас стал постепенно 

сдуваться. Желяб вдруг обнаружил себя в воде, и 

стал громко кричать, зовя на помощь. 

Марк немедленно успокоил его, сказав, что берег 

515

недалеко, а в матрасе, возможно, была небольшая 

дырочка. Желяб же, довольно приличный пловец, не 

бросал сдувшийся матрас. Он был уверен, что 

повреждение нанесено Светлином в конце схватки, и 

намеревался предъявить матрас в качестве 

доказательства. В любом случае Первокозов был 

вынужден отправиться на берег. 

Оставался Снедок Киликин. Намерения его были 

искренними, но он ни разу не был посвящён даже в 

самые туманные наброски плана. Марк несколько раз 

пытался подобраться к затычке его матраса, но 

Снедок так внимательно следил за его словами, что 

даже незначительные действия невозможно было 

скрыть. 

Теперь Марк решил сообщить ему новость. Не 

возвращаться же на берег! И он сказал Киликину, в 

самых общих чертах, что они с Тотамом хотят 

поговорить с Братьями и Сёстрами по делу 

космической важности. Речь идёт о теории, 

способной решить вопросы межзвёздных сообщений. 

Авторитет Марка в астрофизике был высок, и Снедок 

сразу, без сомнений и колебаний, проникся горячей 

симпатией к авантюре. Тайно он и сам надеялся 

найти пользу в своём случае. 

516

Незаметно, в сгущающейся темноте, они смогли 

покинуть охраняемую зону незамеченными. «Для 

смелости» пришлось дать Тотаму изрядную толику 

сомонада. Марк сделал вид что пьёт сам, затем 

передал бутылку Киликину. 

В момент пересменки, когда уже стало совсем темно, 

они доплыли до ближайшего катера, качавшегося на 

волнах, и влезли внутрь, помогая друг другу. В это 

время к катеру с другого борта подплыла лодка со 

сменой, новыми охранниками. Тотам подкараулил 

одного у входа в кабину и изо всей ударил по голове 

бутылкой из-под сомонада. Осколки брызнули в 

стороны. Сам Зебрафишкин был изрядно пьян, и 

немного не рассчитал удар. Охранник рухнул как 

подкошенный. Захмелевший с непривычки Снедок 

стал неумело, кое-как опутывать его найденной на 

борту верёвкой. 

Второго охранника Марк просто столкнул за борт. Тот 

упал в воду, закричав от неожиданности, потом стал 

звать на помощь. Марк бросил ему спасательный 

круг. 

Итак, катер был захвачен! Отчинников завёл мотор, 

взялся за руль и стал разворачивать катер в открытое 

море. Тотам, заметив куда они плывут, закричал: 

517

Куда! Берег там! Там, где огни! Ошибка! 

На берегу опасно... – процедил сквозь зубы 

Марк, прибавляя ходу. 

Мотор взревел, и катер, задрав нос и оставляя 

мощный белый бурун за кормой, рванул вперёд, в 

темноту моря. 

Не туда! – в дверях кабины стоял пьяный 

Тотам. 

Мы обойдём по кругу, – ответил ему Марк, 

глядя в мерцающую темноту моря и 

одновременно косясь в сторону Тотама. 

Не туда! – во всё горло заорал Тотам. – Назад! 

Но не успел он кинуться на Марка, как за спиной у 

него возник тщедушный Снедок и повис на шее. Тотам 

зарычал, стараясь освободиться, потом резко ударил 

локтями назад, метя Киликину в живот. Тот сразу 

отцепился, согнувшись пополам. Но когда Тотам 

снова повернулся к Марку, Киликин качнулся вперёд и 

с размаху ударил Зебрафишкина головой в спину. 

Оба упали. Тотам при падении ушибся о приборную 

доску и сразу затих. Снедок же сидел с ним рядом, 

потирая живот и разевая рот, тяжело глотал воздух, 

стараясь восстановить дыхание. 

518

Марк уверенно вёл катер от берега. Потом вдруг до 

него дошло, что уходить стоило под углом, в сторону 

от основной базы, и он, заложив крутой вираж, 

изменил курс. 

В это время на берегу поднялся переполох. Завыла 

сигнализация, послышались крики. Потом по морю 

заметались лучи прожекторов. Сначала они 

скрестились на фосфоресцирующем следе за кормой 

угнанного катера, затем снова разбежались в 

стороны. Так они скакали несколько минут, пока, в 

конце концов, не поймали катер в перекрестье. 

Сзади заревели моторы других катеров, 

отправившихся вдогонку. Сирены на берегу визжали 

не умолкая. К ним присоединились противотуманные 

гудки. Гул нарастал, и Марк всё чаще с тревогой 

оглядывался через плечо назад. 

Вдруг в двери кабины показался охранник, всё ещё 

опутанный верёвкой. Он что-то кричал, но его нельзя 

было расслышать. Киликин приподнялся и сильно 

пихнул охранника в грудь двумя руками. Тот качнулся 

и сел назад, задрав ноги. 

Наконец Снедок встал рядом с Марком и, 

перекрикивая рёв и визг, стал допытываться, куда тот 

ведёт катер. 

519

На свободу! – крикнул ему Марк. 

Куда? А как же космос? 

Лицо Киликина исказила ужасная гримаса. Он 

вцепился в штурвал, стараясь вырвать его из рук 

Марка. 

Ты меня обманул! – закричал Снедок, падая 

назад и всем весом выкручивая руль на себя. 

Катер начал описывать дугу, круто поворачивая к 

берегу. Тогда Марк совсем бросил управление и 

основанием ладони, снизу вверх, с силой толкнул 

Киликина в подбородок. Второй рукой Отчинников 

стал один за другим отрывать пальцы Снедока от 

штурвала. Киликин максимально, насколько 

возможно, отклонился назад, но штурвал не 

выпускал. Тогда Марк изо всех сил крутанул руль в ту 

сторону, в которую тянул Снедок, потом ещё раз, 

сильнее. Катер резко накренился, и Киликин 

буквально повис, цепляясь за руль. Его ноги торчали 

из рубки. В это время Тотам, начавший приходить в 

себя, покатился по наклонённой палубе и, чтобы не 

соскользнуть в воду, машинально ухватился за ногу 

Киликина. Снедок страшно закричал, ощерившись как 

загнанный зверь. В темноте были видны его 

520

маленькие, острые, белые зубы. Пальцы его рук 

соскользнули со штурвала, и они оба, Киликин и 

Зебрафишкин, с воплями покатились по накренённой 

палубе и соскользнули в воду, мгновенно скрывшись с 

глаз. Марк оглянулся. Ему показалось, что он видит 

чёрные головы, прыгающие как поплавки на волнах, в 

белой пене, освещённой прожекторами. 

Отчинников сплюнул неизвестно откуда выступившую 

кровь и крепко схватил штурвал, снова плавно 

направляя катер от берега в темноту. Шум моторов 

преследователей был совсем близко, а береговые 

прожектора не выпускали его из своих цепких, 

светящихся щупалец. 

Наконец Марк смог выпрямить курс и шёл прямо в 

открытое море. Шум катеров за кормой стал 

ослабевать. Марк оглянулся и увидел, что они 

расходятся в стороны. «Освобождают сектор для 

обстрела!» – обожгла его горячая мысль. 

Вдруг за окном рубки снова появился охранник. Надо 

же! Удержался на палубе! Он смог освободится от 

верёвки, и теперь, судя по выражению лица, твёрдо 

намеревался расправиться с Марком. Тогда 

Отчинников на мгновение оставил штурвал и быстро 

задраил дверь, заперев её на замок. Охранник 

521

забарабанил в стекло кулаками. 

В это мгновение сзади гулко ударили тяжёлые 

пулемёты. Эхо разнеслось над волнами. Визгливо 

засвистели пули. Некоторые пробили обшивку и 

стекла кабины. Марк был ранен в лоб то ли осколком, 

то ли щепкой. Кровь заливала глаза, но он продолжал 

вести катер, постоянно меняя курс. Снова застучали 

пулемёты, но очереди, благодаря искусному манёвру, 

ушли куда-то в сторону. 

Вдруг он услышал громкий бум где-то на берегу, 

потом ещё и ещё, словно там был праздничный 

салют. Мимо катера пронёсся огненный метеор и 

исчез в темноте. 

Ракеты! – в ужасе заорал охранник и не медля 

ни мгновения прыгнул за борт. 

Марк слышал жужжащий вой приближающегося 

снаряда, но был уверен, что его манёвры вполне 

достаточны для ухода из-под обстрела. Перед ним 

лежало открытое море, другие катера явно отставали. 

Впереди была воля! Свобода! 

В этот момент раздался страшный гром, 

сопровождающийся сильным ударом. Катер 

содрогнулся всем своим стальным телом и стал 

медленно отрываться от поверхности воды, 

522

переворачиваясь в воздухе. Марк, словно в 

замедленном прокручивании видео, продолжал 

крутить руль, теряя контакт ног с полом. Его сильно 

подбросило в воздух. Крыши у кабины уже не было. 

«К звёздам... – подумал он. Придут же в голову 

нелепые мысли в самую критическую минуту!» 

В глазах словно вспыхнула тысяча солнц. 

Спустя мгновение Марк провалился в бездонную 

чёрную дыру. 

523

524

Эпилог. 

«Мы без Ленина обошлись, 

а без вас тем более обойдемся» 

И Сталин 

«Мы мало расстреливаем!» 

Л Каганович 

«Все дороги ведут к коммунизму.» 

В Молотов 

Марк очнулся от визжащего звука сирены. Мелькали 

синие огни. Где он? В воде? На берегу? На катере? 

Где Тотам? Где Снедок? 

Марк открыл глаза и увидел... Алину! Неужели и она 

здесь? 

Мы прилетели! Возвращение со звёзд... Я 

вернулся, дорогая... – Марк помахал рукой 

расплывающемуся лицу. Его сильно тошнило. 

Голова раскалывалась. Он снова закрыл глаза. 

525

«Прилетели»... Ещё летим! – ответила Алина с 

горечью. 

Куда? 

В Склиф! Мы тебя искали по всем моргам! Что 

вы делали в Зарайском Отделении Милиции? 

Почему вас ловили в частном владении? На 

пирсе? Что вы с Альбертом учинили на яхте 

подполковника? 

Не знаю. Не помню... – Марк помолчал. 

Распухший и сухой как наждак язык с трудом 

двигался во рту. – Что с Тотамом? – 

прошепелявил он. 

Каким ктотамом? 

Зебрафишкиным! – Марк облизнул губы. 

С кем? Альберт в кабине. Он ещё легко 

отделался, шишки да ушибы! А ты... Ну зачем 

вы пили всякую гадость! – Алина вытерла 

слёзы. 

Это не гадость, а чистое топливо... Ракетное! И 

сомонад. Напиток бессмертных! 

Какой сомонад! Какие бессмертные! Вы что ли? 

Да вы худшие из самых смертных! – Алина 

шмыгнула носом. – Я уже давно тебе говорила 

526

– давай уедем! Чем тебе немецкое пиво не 

угодило? Видишь как получилось! 

Хорошо... Всё будет хорошо... – Марк закрыл 

глаза. Голова трещала от боли. – Не надо в 

Склиф! Поехали домой — заполним немецкую 

анкету... 

Заполним! Обязательно! Но сначала в клинику! 

У тебя как минимум сотрясение! 

Мозга? Значит он есть! – Марк слабо 

улыбнулся. 

Мозжечка! Мы тебя двое суток искали! Думали 

похищение! 

Почти... Просто провал... Во времени... 

У тебя бред! – Алина снова заплакала. – 

Кстати! Что это за фотография? Откуда она у 

тебя? – он протянула фото, сделанное в день 

выпуска в ЦПШ-ВПШ. Фотография была 

подписана. 

В мельтешащем свете внутри салона «Скорой» Марк 

всмотрелся – и узнал себя: в циолковке, с 

шестиконечной звездой. 

Знаешь кто это? Это мой... Порт... Мой дед. 

527

528

529

ЗВЕЗДОГРАД, ЧАСТЬ 2

Create successful ePaper yourself

Delete template?

Save as template?