СВЕТСКАЯ ХРОНИКА ПОСЛЕДНИХ 15 ЛЕТ

РАЗГОВОРЫ с Алексеем Муниповым | 08
ЮРИЙ ШЕВЧУК,
МУЗЫКАНТ
Алексей МУНИПОВ
обозреватель газеты «Известия»
Большой Город | 11 мая 2005 |
Группа «ДДТ» только что выпустила новый альбом
«Пропавший без вести» и собирается отпраздновать
свое 25-летие концертом на Трафальгарской
площади. Юрий Шевчук назначил
встречу в Переделкине, в Доме-музее Булата
Окуджавы, на большом бардовском концерте
под открытым небом.
– Я пластинку начал с конца слушать — с песни
«Русский рок». Вы ведь этой песней русский
рок окончательно похоронили.
– Ну это да… Да нет, какие похороны.
А потом — там финал оптимистичный
такой.
– Это где пять минут повторяют: «Привет с того
света»?
– Но мрака ведь нет в этом? Есть какая-то…
не надежда, а… как свет в конце тоннеля.
– По-моему, нет уже никакой надежды. Вот, например,
что Гребенщиков сейчас творит — это
же ужас.
– Гребенщиков — свободный человек.
Сейчас такого назаписал, потом другого.
Хочет — с Сурковым встречается, хочет —
нюхает что-нибудь. Он в культуры играется,
как ребенок в мячики. Помнишь стихи:
эпохи, как фонарики в парке? Вот БГ
между ними и бродит: то палкой шарахнет,
то свечку зажжет. Я его за это детство
люблю очень.
– Да? А что ж вы его на альбоме-то так приложили?
«На Красной площади банкет, потом на
Тибет, на память — орден Голубой Луны»?
– Ну съерничал немножко, что ж такого.
Не обидно же, че, нормально. Ну да, я размышлял:
25 лет группе, что делать. Назначить,
что ли, тоже пышные концерты
в Кремле или на Красной площади?
Эдуард БЕЛЯЕВ
– Почему бы и нет?
– На Красной? Нам предлагали, да мы отказались.
– Почему?
– Да по кочану! Потому что пошло это все.
Мы и в ресторанах не играем. Что ж теперь,
каждому объяснять, что да почему?
Или в каких-то клубах, где едят. И на заказниках
у Абрамовича.
– Он, наверное, и не позовет.
– Почему, звали. Сейчас уж нет, я им ушито
продрал. А предлагают иногда — просто
караул. И деньги дикие, кстати. Слава
Богу, Господь упас. И от Абрамовича, и от
Красной площади.
– А на Трафальгарской нормально?
– На Трафальгарской — можно. Что нам эта
Трафальгарская? Нет, там интересно. Там
по 80 тысяч русских собирается. Англичанам-то
мы на фига нужны? Хотя мы в прошлом
году в Лондоне неплохо сыграли. Хвалили.
Говорят: «Оу, рашн пауэр!»
– По-английски что-нибудь сказать сможете?
– Да так… На уровне жителя Гарлема. Йо,
бро, мазафака, уот ё праблем, йо! Этот
язык я знаю хорошо. Йо, браза… Да я
в Уфе вырос, какой английский! Я и не думал,
что когда-нибудь в жизни увижу живого
англичанина.
– Мне послышалось, или на альбоме действительно
есть строчка про вашу третью сексуальную
ногу?
– Смелый образ, а?
– И еще: «одену ночью на тебя свой пистолет»,
«подключить к тебе мой насос»… Откуда это?
– Да чего-то я влюбчивый стал в последнее
время. А что, хорошая мужская эротика
всегда к месту. По эротике есть еще несколько
задумок. Ребята удивятся. Не все ж
социальщину гнать или про попсу. Просто
когда вокруг такой brainwash идет, поневоле
приходится.
– Поп-музыку вы
совсем не слушаете?
Даже в минуты душевной
слабости?
– Был, знаешь, один
случай… На войне.
Есть девочка, как ее
зовут-то… У нее
еще жених такой, тоже музыкант.
– Анжелика Варум?
– Да, Анжелика. И вот 1995 год, Чечня, мрак
полный. И вдруг парни в одном из подвалов
включают магнитофон, а там — «Художник,
что рисует дождь». Я вошел — у меня
волосы дыбом. Настолько это не сочеталось
со всей этой грязью мира… Продрало!
Вот честное слово. Я Анжелику потом
встретил, поблагодарил. На войне как раз
такие песни хорошо идут. Марши мои там
не нужны никому. А нужны — «Темная
ночь», лирика. Хорошие песни о любви. Типа
«Художника».
– А рок-клуб вам новый нужен?
– Да меня задолбали им уже. Все говорят
разное… Бред это все собачий. Вот,
говорят, Ленинградский рок-клуб организовал
КГБ. Формально, может, и так,
а неформально — неправда это. Все снизу
шло, а КГБ просто возглавить попытался.
Да и не вышло у них. А сверху организовывать…
Домком из «Собачьего сердца» получится.
Ходят такие швондеры, Гребенщиков
с Шевчуком, и помогают талантам.
Не нужно никаких этих рок-клубов дурацких.
А государственная политика — да,
нужна. Вот я в Париже зашел в музыкальный
магазин, в раздел World Music. Он гигантский,
а русской музыки там — один
дурак с балалайкой. Русский певец Иван
Говно. Все! Я так подумал: вот было бы
у меня два миллиона долларов. Я бы на
миллион завешал весь Париж рекламой,
а на второй набил бы их зал Zenith телевидением
и французами и привез бы туда
кучу наших.
– А кого бы привезли?
– А всех! От рокеров до педерастов. Засунул
бы свои вкусы в одно место и показал объективный
срез. А то вот мне французы рассказали
историю. К ним приезжал Кировский
театр, и их спонсоры — Дерипаска
там, «Норильский никель», — знаешь, что
сделали? Сняли Версаль. Поставили столы,
бочки с икрой, официантов в меховых папахах,
всю эту срань матрешечную. Вот тебе
культурная политика. Ну что такое два
миллиона? Это ж чепуха. Версаль снять, уж
наверное, дороже.
– На концерты 9 Мая вас не звали никуда?
– Да мы так давно отказываемся, что и перестали
уже.
– Почему?
– В смысле — почему? Старик, ты чего вообще?
Что значит — почему? Чтобы я пошел
к этим? Это ж как с Красной площадью.
Ну вот приглашали меня в Кремль на
День Советской армии. Но там солдат-то
нет, которые в окопах гниют! Которых глаза
я помню — каждого, каждого! А для
этих генералов петь, половина из кото-
«Гребенщиков — свободный человек.
Хочет — с Сурковым встречается,
хочет — нюхает что-нибудь. Он
в культуры играется, как в мячики»
рых — крысы тыловые, с орденами на
невинной крови, у меня просто язык не
повернется. У нас есть придворный коллектив
военный — «Любэ». Вот пусть они
и поют.
– У «Любэ» ведь тоже хорошие песни есть.
– Да я разве их ругаю? Официанты от искусства
— они всегда были. Ну кто знал
Могучую кучку? Тыщ десять очкариков.
А все знали Семирадского, который был —
как сейчас Церетели. Большие пространства
человек обрабатывал.
– И напоследок — давно хотел спросить: о чем
все-таки песня «Просвистела»? Вот это вот:
«Просвистела и упала на столе, чуть поела и скатилась
по золе». Люди голову много лет ломают.
– Эх… Да бог его знает. Нет, ну серьезно. Ну
так написалось. О жизни, о смерти, о пуле,
о дуле… Непонятно. Мы ж не басни пишем,
чего растолковывать?