Ruski vjesnik 2

Pусский 

BILTEN BROJ 2. - 2014. godina 

вестник 

BILTEN NACIONALNE ZAJEDNICE RUSA I AKADEMSKOG RUSKOG KLUBA 

BILTEN SE IZDAJE POD POKROVITELJSTVOM SAVJETA ZA NACIONALNE MANJINE

Памяти Булата Окуджавы 

(1924 – 1997) ******************************************************* 

Основоположник авторской песни, актер, сценарист, один 

из ярчайших талантов ушедшего столетия, подлинно 

народный поэт. 

Его стихи и песни в Советском Союзе и России знали все. Они 

затрагивали невидимые струны души и сердца человека. Глубина 

чувств и мыслей в них поразительна - лирически-задушевные, 

трогательно-сентиментальные, насмешливо-ироничные, они 

всякий раз производили впечатление маленького словесномузыкального 

шедевра. Слушать их можно до бесконечности. 

К тому же многие его мысли удивительно афористичны: «Все 

хотят, чтобы что-нибудь произошло, и все боятся, как бы чегонибудь 

не случилось..», 

«Жизнь длиннее, чем надежда, но короче, чем любовь...», «О, были 

бы помыслы чисты! А остальное все приложится...», « Давайте жить, 

во всем друг другу потакая, - тем более что жизнь короткая такая..». 

************************************************************************************ 

Мгновенно слово. Короток век. 

Где ж умещается человек 

Как, и когда, и в какой глуши 

распускаются розы его души 

Как умудряется он успеть 

свое промолчать и свое пропеть, 

по планете просеменить, 

гнев на милость переменить 

Как умудряется он, чудак, 

на ярмарке 

поцелуев и драк, 

в славословии и пальбе 

выбрать только любовь себе 

Осколок выплеснет его кровь: 

«Вот тебе за твою любовь!» 

Пощечины перепадут в раю: 

«Вот тебе за любовь твою!» 

И все ж умудряется он, чудак, 

на ярмарке 

поцелуев и драк, 

в славословии 

и гульбе 

выбрать только любовь себе! 

**************************************** 

Молитва 

Пока Земля еще вертится, 

пока еще ярок свет, 

Господи, дай же ты каждому, 

чего у него нет: 

мудрому дай голову, 

трусливому дай коня, 

дай счастливому денег... 

И не забудь про меня. 

Пока Земля еще вертится — 

Господи, твоя власть!— 

дай рвущемуся к власти 

навластвоваться всласть, 

дай передышку щедрому, 

хоть до исхода дня. 

Каину дай раскаяние... 


Я знаю: ты все умеешь, 

я верую в мудрость твою, 

как верит солдат убитый, 

что он проживает в раю, 

как верит каждое ухо 

тихим речам твоим, 

как веруем и мы сами, 

не ведая, что творим! 

Господи мой Боже, 

зеленоглазый мой! 

Пока Земля еще вертится, 

и это ей странно самой, 

пока ей еще хватает 

времени и огня, 

дай же ты всем понемногу... 


**************************************** 

Читаю мемуары разных лиц. 

Сопоставляю прошлого картины, 

что удается мне не без труда. 

Из вороха распавшихся страниц 

соорудить пытаюсь мир единый, 

а из тряпья одежки обветшалой - 

блистательный ваш облик, господа. 

Из полусгнивших кружев паутины - 

вдруг аромат антоновки лежалой, 

какие-то деревни, города, 

а в них - разлуки, встречи, именины, 

родная речь и свадеб поезда; 

сражения, сомнения, проклятья, 

и кринолины, и крестьянок платья... 

Как медуница перед розой алой - 

фигуры ваших женщин, господа... 

И не хватает мелочи, пожалуй, 

чтоб слиться с этим миром навсегда. 

**************************************** 

Ваше благородие, госпожа Разлука, 

Мы с тобой родня давно - вот какая 

штука. 

Письмецо в конверте погоди, не рви! 

Hе везет мне в смерти - повезет в 

любви. 

Ваше благородие, госпожа Чужбина, 

Жарко обнимала ты, да только не 

любила. 

В ласковые сети постой, не лови. 


любви. 

Ваше благородие, госпожа Удача, 

Для кого ты добрая, а кому - иначе. 

Девять граммов в сердце - постой, не 

зови. 


любви. 

Ваше благородие, госпожа Победа! 

Значит, моя песенка до конца не 

спета. 

Перестаньте, черти, клясться на 

крови! 


любви. 

2 | Ruski vijesnik | 2014.

Загорск – Сергиев Посад 

Троице-Сергиевой Лавры 

Город Сергиев-Посад когда-то знали под именем Загорск. Причем 

многие его название связывали со словами «горы», точнее, 

«находящийся за горами», хотя в Загорске всего несколько оврагов 

и небольшая возвышенность, на которой доминирует, сверкая 

куполами, Троице-Сергиева Лавра. В окрестностях же Сергиева Посада 

никаких гор нет и никогда не было. 

Такое название - Загорск - город получил в послереволюционное время, 

хотя и не сразу. По крайней мере, до марта 1930 года его называли 

просто Сергиевым (без второго слова - посад). Но в соответствии с 

общей тенденцией переименования всего и вся и этому городу хотели 

придать более «революционное» звучание. Предлагались разные 

варианты нового имени, включая даже название Первограмотный, в 

соответствии с якобы одержанной тут победой над всеобщей «безграмотностью» 

окрестного населения. Это тем более странно звучит, что 

Троице-Сергиева Лавра, основанная преподобным Сергием Радонежским, 

начиная с конца 14 века, была духовным центром просвещения 

и книжности на Руси! 

В конечном итоге решили дать название городу по имени большевика 

Владимира Загорского (Лубоцкого), который, кстати, похоронен на 

Красной площади. 

И только в сентябре 1991 года решением Президиума Верховного 

Совета РСФСР при участии Бориса Ельцина Загорск стал вновь 

именоваться Сергиевым Посадом: так город вернул свое историческое 

название, которое селам и слободам, располагавшимся вблизи 

Троице-Сергиевой Лавры, было даровано в марте 1782 года особым 

указом Екатерины II. 

IMPRESUM: 

Glavna urednica: 

Prof.dr.sc. Natalija Vidmarović 

Zamjenice glavne urednice: 

Ekaterina Marinić 

Irina Selezneva 

Urednički odbor: 

Prof. Tatjana Bušmakova 

Odgovorna za fotografije: 

Oksana Pejić 

Grafičko oblikovanje: 

ALDO d.o.o. 

Tisak: 

Novi Val d.o.o. 

Adrese za kontakt: 

Akademski ruski klub 

Ivana Lučića 3, Zagreb 

Nacionalna zajednica Rusa Hrvatske 

Trnjanska 35, Zagreb, 

Mob: 098/ 616 269 

zajednica.rusa@gmail.com 

katarina.marinic@gmail.com 

2014. | Ruski vijesnik | 3

700 лет 

со дня рождения 

преподобного 

сергия радонежского 

«Семи лет Варфоломея отдали учиться грамоте, 

в церковную школу, вместе с братом Стефаном. Стефан 

учился хорошо. Варфоломею же наука не давалась. Как 

и позже Сергий, маленький Варфоломей очень упорен и 

старается, но нет успеха. Он огорчен. Учитель иногда его 

наказывает. Товарищи смеются и родители усовещивают. 

Варфоломей плачет одиноко, но вперед не двигается. 

И вот, деревенская картинка, так близкая и так 

понятная через шестьсот лет! Забрели куда-то жеребята и 

пропали. Отец послал Варфоломея их разыскивать, наверно, 

мальчик уж не разво времена татарщины. Лично его 

она не тронула: укрыли бродил так, по полям, в лесу, быть 

может, у прибрежья озера ростовского и кликал их, похлопывал 

бичом, волочил недоуздки. При всей любви Варфоломея 

к одиночеству, природе и при всей его мечтательности 

он, конечно, добросовестнейше исполнял всякое дело 

— этою чертой отмечена вся его жизнь. 

Теперь он — очень удрученный неудачами — нашел 

не то, чего искал. Под дубом встретил "старца черноризца, 

саном пресвитера". Очевидно, старец его понял. 

— Что тебе надо, мальчик 

Варфоломей сквозь слезы рассказал об огорчениях 

своих и просил молиться, чтобы Бог помог ему одолеть 

грамоту. 

И под тем же дубом стал старец на молитву. Рядом с 

ним Варфоломей — через плечо недоуздки. Окончив, не- 

знакомец вынул из-за пазухи ковчежец, взял частицу просфоры, 

благословил ею Варфоломея и велел съесть. 

— Это дается тебе в знак благодати и для разумения 

Священного Писания. Отныне овладеешь грамотою 

лучше братьев и товарищей. 

О чем они беседовали дальше, мы не знаем. Но Варфоломей 

пригласил старца домой. Родители приняли его хорошо, 

как и обычно странников. Старец позвал мальчика 

в моленную и велел читать псалмы. Ребенок отговаривался 

неумением. Но посетитель сам дал книгу, повторивши 

приказание. 

Тогда Варфоломей начал читать, и все были поражены, 

как он читает хорошо. 

А гостя накормили, за обедом рассказали и о знамениях 

над сыном. Старец снова подтвердил, что теперь Варфоломей 

хорошо станет понимать Св. Писание и одолеет 

чтение. Затем прибавил: "Отрок будет некогда обителью 

Пресв. Троицы; он многих приведет за собой к уразумению 

Божественных заповедей". 

С этого времени Варфоломей двинулся, читал уже любую 

книгу без запинки, и Епифаний утверждает — даже 

обогнал товарищей». 

Из книги Бориса Зайцева «Преподобный Сергий 

Радонежский» 


СВЕТИЛЬНИК ЗЕМЛИ РУССКОЙ 

Время, когда на Руси явился преподобный Сергий 

Радонежский, возжегший светильник веры в 

русском народе, ставший молитвенником и 

печальником о русской земле, примером истинного 

человеколюбия и смирения на все последующие века, 

едва ли не самое безрадостное за всю историю русского 

государства. Вторая половина четырнадцатого столетия 

и второе столетие татаро-монгольского ига, которому, 

казалось бы, не предвидится конца... 

Татары, после того, как покорили Русь в первой 

половине 13 века, постоянно совершали карательные 

походы на русские земли. Цель была одна – во-первых, 

массовыми убийствами сократить численность населения, 

а, во-вторых, посеять среди оставшихся в живых ужас, 

чтобы люди и не помышляли о сопротивлении. В результате 

такие цветущие в прежнем города, как Владимир, 

Киев, Чернигов, Рязань, Муром, Москва, Тверь, Курск, 

Ярославль, Ростов, Суздаль, Галич после очередного 

набега в буквальном смысле слова являли собой зрелище 

множества трупов посреди пепла и развалин. Многие 

же села и города люди покидали навсегда, ибо воздух 

наполнялся страшным запахом гниения, заражая все 

вокруг. 

Каково могло быть состояние народа, если он 

жил, сознавая к тому же еще и необходимость выплаты 

тяжкой дани с каждого двора, - ведь тем, кто не имел 

возможности ее платить, грозил угон в татарское рабство. 

К кому можно было прибегнуть в поисках слов утешения 

и поддержки, если святыни русские были разорены и 

разграблены, а татары, поощряя покорных, дополнительно 

сеяли среди русских вражду, рождая раболепие у одних, 

зависть у других и чувства обиды и скорби за неслыханные 

унижения у третьих И это ведь продолжалось не один год, 

и не два, и даже не десятлетие, но полтора века! С первого 

сражения в 1223 году, в котором почти полностью погибла 

русская армия и 70 самых известных ее военачальников, с 

1237 года - с неслыханного разорения Рязани, когда были 

истреблены все, абсолютно все жители, от младенца до 

дряхлого старца - и вплоть до 1380 года, до того дня, когда 

войска Дмитрия Донского наконец разбили армию хана 

Мамая, впервые явив свою силу. Но и тогда это был еще 

не конец. Потребовалось дополнительно целых сто лет до 

того дня, когда уже русский царь Иван III в 1480 разорвал 

ханскую грамоту на глазах у татарского посла, объявив 

тем самым уже открыто о конце зависимости русского 

государства от монголо-татарского правления. 

Летописцы описывают состояние народа как 

уныние, которое в настоящее время мы бы назвали 

массовой депрессией: это страшное уныние охватило 

всех, и не было ни малейшей надежды на будущее, так 

как многие десятилетия зависимости даже самой жизни 

от завоевателей породили в народе чувства покорности, 

стремление бороться за личное выживание даже в ущерб 

своему ближнему. Раболепие, лесть, низость – это сделалось 

как бы привычкой, вошло в кровь многих людей, отравив 

сознание. Вот как описывал историк В.О.Ключевский 

состояние Руси того времени: «XIII и XIV века были 

порой всеобщего упадка на Руси, временем узких чувств 

и мелких интересов, мелких, ничтожных характеров. 

Среди внешних и внутренних бедствий люди становились 

робки и малодушны, впадали в уныние, покидали высокие 

помыслы и стремления... Люди замыкались в кругу своих 

частных интересов и выходили оттуда только для того, 

чтобы попользоваться в счет других». 

И русским князьям в такой обстановке было 

не легче. Тот факт, что татары давали князю ярлык на 

княжение, тоже рождал соперничество, что нередко 

приводило и к столкновениям, и к затяжным войнам. Так 

было и с князем Дмитрием Иоанновичем, имя которого 

неразрывно связано с именем св. Сергия Радонежского. 

Опасным соперником ему еще с юности был 

тверской князь Михаил, который, ненавидя князей 

московских, претендовал на первенство в русских землях. 

В борьбе с Дмитрием он искал помощи у князя литовского 

Ольгерда, так что Москве пришлось воевать с княжеством 

Литовским. Задолго до знаменитой битвы на Куликовом 

поле и первой победы над татарами московскому князю 

Дмитрию пришлось изведать весь ужас войны с литовцами, 

так как Ольгерд с огромной ратью, составленной частью и 

из русских, осадил Москву, страшно разоряя и опустошая 

ее окрестности. Летописцы писали, что невероятное 

количество людей было захвачено и отведено им в плен. 

Пришлось князю Дмитрию Иоанновичу ехать и 

к хану Мамаю на поклон, чтобы иметь гарантии против 

Михаила Тверского и Ольгерда. А еще позднее Дмитрий 

воевал и с рязанским князем, который также не желал 

подчиняться Москве – а ведь единство русских земель 

было так необходимо именно в то тяжкое время. 

Победа князя Дмитрия над своим противником 

Михаилом Тверским вызвала страшную ярость хана 

Мамая, который понимал, что усиление Дмитрия значит 

ослабление власти Золотой Орды. Несколько раз посылал 

он свои войска, которые разоряли русские города, чтобы к 

1380 году начать серьезную подготовку к новому походу 

против Руси: Мамай мечтал и планировал повторить 

разорение русских земель, совершенное когда-то Батыем... 

А под свои знамена он собрал генуеэзцев, черкесов, яссов. 

Союзником Мамая выступил литовский князь Ягайло. 

Поддержал его и рязанский князь Олег. 

Приближалась Куликовская битва 1380 года. И 

за благословением на это сражение, от которого зависело 

само существование Русского государства, князь Дмитрий 

Иоаннович – будущий святой князь Дмитрий Донской – 

отправился к преподобному Сергию Радонежскому. 


Первым изображением преподобного Сергия Радонежского 

принято считать надгробный шитый покров, выполненный 

в 20-е годы 15 века во время игуменства преподобного 

Никона Радонежского. Поражает мастерство 

безымянных вышивальшиц, воссоздавших в искусстве 

«живописи иглой» образ святого молитвенника земли 

русской. Это уникальное изображение, сохранившее портретные 

черты святого и одновременно передающее молитвенную 

созерцательность лика подвижника. Характеризуя 

иконописный лик Сергия на древнем изображении, 

Евгений Трубецкой писал: 

«Первое, что поражает в этом изображении - захватывающая 

глубина и сила скорби: это - не личная или индивидуальная 

скорбь, а печаль обо всей земле русской, обездоленной, 

униженной и истерзанной татарами... Трудно 

найти другой памятник нашей старины, где бы так ясно 

обнаружилась та духовная сила, которая создала русскую 

иконопись». 

*** 

Родился Сергий Радонежский в 1314 году в семье ростовских 

бояр. Родители его – Кирилл и Мария, позднее переселились 

из Ростова в местечко Радонеж, которое находилось 

неподалеку от Москвы. Житие описывает их как 

людей благочестивых и богобоязненных, которые ко всем 

проявляли милосердие и любовь. Жизнь их была простой 

и домашний быт почти не отличался от крестьянского. 

В духе послушания, смирения, любви и целомудрия они 

воспитали и своих сыновей - Стефана, Варфоломея и Петра. 

И самое красноречивое свидетельство тому – особая, 

поистине уникальная их судьба, так как пять членов этой 

семьи стали святыми: Варфоломей – прославленный святой, 

преподобный Сергий Радонежский, Стефан и его сын 

Иоанн, известный как святитель Феодор Ростовский. И, 

наконец, сами родители Кирилл и Мария, которые в конце 

жизни постриглись в Покровском монастыре Хотьково. 

Церковь прославила их как святых в 1992 году, поскольку 

своей жизнью они явили высокий образец святости и христианского 

устроения семьи. 

*** 

Отрок Варфоломей – в будущем святой Сергий - с детства 

носил на себе печать богоизбранности и потому во многом 

отличался от своих сверстников: всех удивлял он тем, 

Св. Сергий в трудах 

Надгробный покров св. Сергия 

что регулярно постился по средам и пятницам, уклонялся 

от детских игр и забав и много времени посвящал молитве. 

Одна только грамота давалась ему очень тяжело, но 

благодаря явлению и помощи таинственного старца, он в 

одно мгновение выучился читать. 

После смерти родителей вместе с братом Стефаном Варфоломей 

ушел в лес – в «пустыню», чтобы посвятить себя 

аскетической жизни – труду и молитве. Братья сами рубили 

лес и построили своими руками келью и небольшую 

церковь, которая была освящена в честь Пресвятой Троицы. 

Это стало началом будущей знаменитой Троице-Сергиевой 

Лавры. 

Жизнь в лесу была тяжела и небезопасна, ибо леса были 

полны волчих стай и медведей. Кроме того, келья находилась 

на большом удалении от населенных мест, поэтому 

добывать все необходимое для жизни стоило невероятных 

трудов. Брат не выдержал суровой жизни, вскоре покинул 

Варфоломея и ушел в Москву. 

В Москве он впоследствии стал настоятелем Богоявленского 

монастыря. Жизненный путь его был тернистым, 

полным побед и поражений, но о его высоком духовном 

опыте и авторитете свидетельствует то, что он был духовником 

самого великого князя Симеона Гордого и другом 

знаменитого митрополита Алексия, сделавшего немало 

для объединения русских земель перед великой Куликовской 

битвой. 

И сын его, Иоанн, проникся духом подвижничества, который 

видел в отце и дяде – св. Сергии, причем он уже в 

12 лет принял монашество с именем Феодор, проявив необыкновенную 

решимость и волю. Он стал основателем 


и игуменом московского Симоновского монастыря, в котором 

приняли постриг Кирилл и Ферапонт, положившие 

начало двум известным Белозерским монастырям – Кирилло-Белозерского 

и Ферапонтова, а, получив сан архиепископа 

Ростовского, основал в Ростове Рождественский 

девичий монастырь. Был он и духовником князя Дмитрия 

Донского. 

Варфоломей же постригся в монахи с именем Сергий. 

Жизнь его, полная трудов и молитвы, была столь необычна 

для того жестокого времени, что не могла не вызывать 

изумления у окружающих. Те, кто хотя бы раз увидели инока 

Сергия, не могли забыть уже никогда этот бесценный 

опыт. К нему потянулись люди – монахи селились рядом, 

строили кельи, и постепенно складывалась монастырская 

община. Сергия избрали игуменом, и монахи старались во 

всем ему подражать. Сергий Радонежский учил их труду, 

молитве, смирению, воздержанию и непоколебимой вере 

в Божий промысел о человеке. Сергий Радонежский все 

делал своими руками - строил келии, рубил дрова, носил 

воду, готовил пищу другим. Когда наступали голодные 

годы, он категорически запрещал монахам просить подаяние 

у населения, говоря, что монастыри должны быть духовной 

и материальной опорой для бедствующего народа. 

И под его руководством – водительством – они ею становились! 

Сергий заложил основы принципиально новым 

человеческим отношениям, построенным на смирении и 

труде, деятельной, а не декларативной любви к ближнему, 

на сострадании и милосердии. То, чего народ так жаждал 

в годы уныния и депрессии – утешения, помощи, надежды 

и любви – все это он получал здесь, в обители святого 

Сергия. И главным был его личный пример во всем. Был 

он необыкновенно кроток и тих, смирен и чуток, каждого 

мог утешить, каждому дать правильный и добрый совет, 

каждого наставить и каждому помочь. 

В стране, раздираемой смутами и раздорами, он показывал 

пример человеколюбия и миротворчества. Если возникали 

в обители споры о первенстве, Сергий оставлял 

обитель, чтобы не быть поводом и причиной ссор, уповая 

при этом на Бога и молясь о мире среди монастырской 

братии. Стоит ли удивляться тому, что к его помощи прибегал 

митрополит московский Алексий для примирения 

враждовавших между собой князей. 

Св. Сергий благословляет Дмитрия Донского на битву 

такого рода. Он не оставил после себя учительных трудов, 

но возжег лампаду новой святой жизни, которая вот уже 

семьсот лет духовно питает и окормляет русский народ. В 

нем осуществился пример домостроительства именно так, 

как его понимает Церковь. Все в его обителях – монастырях, 

которым он положил начало, было направлено на достижение 

единства в помыслах, начинаниях и действиях. 

Это пример для всей Руси, как она должна быть устроена, 

чтобы раздорам и ненависти положить конец, чтобы Русь 

могла спастись. Сам таинственный лик Пресвятой Троицы, 

которому был посвящен первый основанный святым 

Сергием монастырь, являл собой высший образ Божественной 

Любви и Единства. Жизнь преподобного Сергия 

стала воплощением идеала духовного единомыслия, без 

которого невозможно было достичь единения русских земель 

и русских людей. 

Преподобный Сергий Радонежский никогда не стремился 

к почестям и славе, решительно отвернув предложение 

стать митрополитом. Но вот уже семь веков он остается 

игуменом всей земли русской. 

Поединок Пересвета и Темир-мурзы 

*** 

Благословил преподобный 

и великого князя Дмитрия 

Донского на битву с татарами 

и, хотя исход было трудно 

предугадать, ибо силы 

русских и татар были неравны, 

Сергий ему предсказал: 

Ты одолеешь... – и дал 

ему в помощь двух иноков, 

бывших в миру военачальниками 

– Пересвета и Ослябю. 

В бою они погибли... 

Их святые мощи покоятся в 

Москве, в храме Рождества 

Богородицы в Старом Симонове. 

*** 

Никогда еще не являлся на 

Руси человек – подвижник 


BLAŽENI(PREPODOBNI) 

SERGIJ RADONJEŠKI 

Sveti Sergej Radonješki (Сергий Радонежский), 

rođen je kao Варфоломей, 

što odgovara u hrv. Bartolomej, Bartul. 

U RPC poznat je pod imenom Sergej 

Radonješki i Sergej od Radoneža (1314- 

1392.). Bio je najveći duhovni vođa i 

samostanski reformator srednjevjekovne 

Moskovske Imperije (Moskovije), kasnije 

nazvane Ruski Imperij. Zajedno sa svetim 

Serafimom Sarovskim, on je najslavljeniji 

ruski svetac. 

Prepodobni Sergij, osnivač “Trojice-Sergijeve lavre” 

(važan manastir posvećen Sv. Trojstvu, op. prev.) rodio se 

godine 1314. u obitelji bogobojaznih rostovskih boljara. 

Na krštenju dobio je ime Bartolomej. U njemu se rano pojavila 

težnja prema asketizmu. Kada je imao 23 godine, nakon smrti 

roditelja, zajedno sa svojim starijim bratom Stefanom, u potrazi 

sa osamljenošću, nastanio se u šumi blizu Radonježa. Na 

nevelikoj gustim raslinjem pokrivenoj uzvisini, koju su kasnije 

nazvali Makovec, braća su sagradila drvenu ćeliju i crkvicu 

u čast Živonačaljnoj Trojici (Životvorno Sveto Trojstvo, op. 

prev.). Tako je započeo život manastira koji je kasnije postao 

jedan od najpoznatijih u Rusiji. 

Život u pustoj šumi bio je vrlo naporan; Stefan, ne izdržavši 

oskudicu, otišao je u Moskvu, a Bartolomej je ostao u pustinji 

pouzdavši se jedino u Boga. Skoro dvije godine živio je apsolutno 

sam, u radu i naporima strogog odricanja i molitve. Dobivši 7. 

studenoga 1337. g. monaško posvećenje pod imenom Sergij, on 

je pojačao svoje duhovne i tjelesne žrtve. Postepeno, saznavši 

za surov i krepostan život prepodobnog (svećenička titula, 

odgovara hrvatskome pojmu blaženi, velečasni gospodin, op. 

prev.) Sergija, počeli su mu dolaziti pripravnici koji su kanili 

provesti život u osami, a zatim su počeli dolaziti i seljaci radi 

savjeta i blagoslova, da bi se potom počeli naseljavati u blizini 

manastira. Tome su pridonijele i tužne povijesne prilike 

Mongolo-tatarske okupacije kada su ljudi prisiljavani bježati 

u pustoš. Tako je nastao manastir i izgradilo se naselje oko 

njega. Nakon što je postao iguman novostvorenog manastira, 

Prepodobni Sergij nije promijenio strog način svoga života. 

Epifanij Premudri, učenik i autor “Žitija prepodobnoga Sergija”, 

piše o tome kako je Prepodobni Sergij, u skladu s Kristovim 

riječima, marljivo služio braći kao “kupljeni rob”. Osobno je 

izgradio tri ili četiri ćelije za novake, zajedno s ostalima mlatio 

je zrno, pekao kruh, nosio s izvora vodu. Radeći razvijao je 


ljubav prema radu i kod braće. Vlastitim primjerom Prepodobni ih je učio smirenosti i strpljivosti. 

Po molitvama Prepodobnoga Sergija dešavala su se mnogobrojna čuda i iscjeljenja. Postepeno se njegova slava proširila 

cijelom Rusijom, počeli su mu dolaziti sa svih strana hodočasnici i obični ljudi koji su tražili utjehu. Još za života smatrali su 

ga svetim. Počevši s 12 prvih pripravnika, manastir koji je utemeljio Prepodobni Sergij, tijekom vremena proširio se primajući 

sve nove i nove učenike i sljedbenike, među kojima se nalazilo oko 70 budućih čuvenih svetaca. Oni su osnovali u središnjoj i 

sjeveroistočnoj Rusiji oko 50 manastira koji su postali središta pravoslavne pobožnosti i duhovnog obrazovanja. 

Godine 1380. moskovski knez Dmitrij Donski došao je u Trojitski manastir k Prepodobnome Sergiju radi blagoslova 

prije odlučne bitke za pravoslavnu vjeru i oslobađanje Domovine od Tataro-mongolskog jarma koji je poput teškog tereta ležao na 

Rusiji od XIII. st. Dobivši blagoslov Prepodobnog Sergija za pohod na “bezbožnog neprijatelja”, blagovjeran knez Dmitrij Donski, 

8. rujna 1380. g. izvojevao je veliku pobjedu na Kulikovom polju nad tatarskim snagama, kojima je bio na čelu kan Mamaj. Od 

toga vremena moskovski su vladari stavili Trojitski manastir pod svoje posebno skrbništvo. 

Ernst Lissner:Sv. Sergej Radonežski blagoslivlja Dimitra Donskog prije Kulikovske 

bitke, akvarel na papiru, 1907. 

Prepodobni Sergij preselio se Gospodu 25. rujna (8. X.) 1392. godine. Naslijedio ga je na igumanskoj dužnosti njegov 

učenik prepodobni Nik 

*** 

Apostol Pavao, po njegovim vlastitim riječima, danju je i noću radio svojim rukama, kako ne bi živio na tuđi račun 

i ne bi bio nikome na teret, mada je kao blagovjesnik spasenja imao na to puno pravo (1 Sol. 2, 7 i dalje.). Istoga toga pravila 

pridržavali su se i sveti pustinjaci Kristovi; isto to ozakonio je u svome manastiru i Prepodobni otac naš Sergij. On je braći 

strogo zabranjivao izlaziti iz manastira radi skupljanja po selima milostinje od laika, za manastir; svaki pripravnik morao je 

sam priskrbiti sebi hranu trudom svojih ruku, a u slučaju nedostatka - moliti i sa strpljenjem očekivati milost od Boga. Tako 


je učio riječima i pokazivao vlastitim primjerom. Jasno da to 

nije lagano pravilo čak ni za onaj manastir koji bi se nalazio 

blizu naselja i često bio posjećen od hodočasnika; a manastir 

Prepodobnog Sergija bio je punom smislu riječi pustinja: “na 

velikoj udaljenosti”, priča blaženi Epifanij, “njega je okruživala 

gusta neprohodna šuma u kojoj je bilo puno divljih životinja, 

od plašljivog zeca, do krvoločnog vuka i strašnog medvjeda”. 

Čak 50 godina od vremena o kojem je riječ, za vrijeme 

igumenstva Prepodobnog Nikona, kada je blizu manastira već 

postojalo naselje, u šumskim rijekama u okolni lavre, hvatali 

su dabrove; kako je tek bilo ranije dok ovdje nije bilo u blizini 

niti jedne kućice, a u manastir se jedva moglo doći po uzanoj 

i isprekidanoj stazici U ovakvoj divljini tko bi posjećivao 

pustinjake i donosio im nešto od životnih potrepština S 

druge strane, u samostanu tada nije bilo organiziranog pravila 

zajedničkog života: pustinjaci su međusobno komunicirali 

jedino za vrijeme molitvenih skupova, ostalo vrijeme svaki 

se brinuo sam za sebe u svojoj ćeliji: niti zajedničkog objeda, 

niti zajedničkih naredbi još nije bilo. Nije čudo što zbog toga 

Sergijeva pustinja bogata poštovanjem prema Bogu, često 

nije imala najpotrebnije. Čega se god latiš, ničega nema, kako 

govori blaženi autor žitija Sergijevog: nije bilo rijetko da nitko 

od braće nije imao ni komada kruha, niti pregršti brašna, - čak 

je nedostajala i sol; a o ulju i drugim začinima nije se moglo 

ni govoriti. Pustinjaci su morali trpjeti oskudicu zbog ovako 

surovih pravila pustinjačkog života; ali Sergij je vjerovao u Boga 

čvrstom vjerom, utvrđenom patnjama, i Bog je ispunjavao po 

njegovoj vjeri; on se pouzdavao i njegovo ga pouzdanje nikada 

nije prevarilo! 

Dešavalo se da je nedostajalo vina za liturgiju, pšenice 

za prosfore, tamjana za kađenje, i tada su pustinjaci podnosili 

odsustvo Božanske liturgije; nedostajalo je voska za svijeće, 

ulja za svjetiljke: oni su palili trijesku od breze ili bora koja je s 

pucketanjem i dimom svjetlila njihovome čitanju i pjevanju, i 

uz ovakvo svijetlo oni su ispunjavali jutarnju ili noćnu službu, 

teško čitajući u polumraku kanone i psaltire! Da li treba 

govoriti da je ovakva služba bila ne manje prijatna Bogu nego 

svečana služba koja se vrši u veličanstvenim hramovima u 

svjetlosti bezbrojnih sijalica i množine svjetiljaka; a srca svetih 

pustinjaka plamtjela su tiše i jasnije od svake svijeće, i plamen 

njihove molitve treperio je u uzdasima koji se iz dubine srca 

uspinju k prijestolju Božjem! 

Po svjedočenju prepodobnog Josifa Volokolamskog 

u Sergijevom manastiru bilo je takvo siromaštvo, takva 

skromnost da su i same knjige ponekad pisali, ne na papiru 

nego na brezovoj kori, zato što pustinjaci nisu imali sredstava 

za kupovinu pergamenta. Sama svetinja tada nije blistala 

zlatom: i sada blagovjerni poklonici s blagovjernim divljenjem 

razgledaju sačuvane u lavrinoj riznici zavjetne uspomene 

na ono zavjetno siromaštvo: drvene posude koje je koristio 

Prepodobni Sergij dok je vršio božansku liturgiju i od grubog 

obojenog domaćeg platna njegova odjeća... 

Sam Prepodobni iguman najmanje od svega brinuo se 

za kruh osobno za sebe i zato se često dešavalo da je nedostatak 

hrane morao najviše trpjeti on sam. I on, koji se pridržavao 

posta još od kolijevke, sa zahvalnim je srcem podnosio svaku 

oskudicu, pokazujući primjer svoj braći. Jednom nije imao 

ni kruha, niti soli i u cijelom se samostanu osjećala velika 

nestašica hrane. Tri dana proveo je smireni iguman bez hrane, 

a u zoru četvrtog dana uzeo je sjekiru i došao jednome od braće 

po imenu Danijel. 

- Čuo sam, starče, - rekao je svome subratu - da želiš 

dograditi predsoblje za svoju ćeliju; dozvoli mi da ju sagradim 

za tebe, kako moje ruke ne bi bile bez posla. 

- Istina, odgovorio mu je Daniel, ja bih to želio 

sagraditi; već sam sve pripremio za posao, samo očekujem 

drvodjelju iz sela. A kako bi to naredio Tebi Možda će me to 

skupo koštati. 

- Ovaj te posao neće skupo koštati, odgovorio je 

Sergiji, - evo, želim truli kruh, a ti ga imaš; više od toga od 

tebe neću tražiti. Zar ti ne znaš da ja znadem raditi ne lošije 

od drvodjelaca Zašto bi, starče, zvao drugog drvodjelca pored 

mene! 

Tada mu je Danijel donio rešeto s komadima trulog 

kruha koji on sam nije mogao jesti i rekao: “Evo, ako želiš uzmi 

sve što je ovdje i više nemoj tražiti”. 

- Dobro, - rekao je marljivi iguman, - ovo je sasvim 

dovoljno za mene; sačuvaj to do devet sati, jer ne uzimam plaću 

prije posla. 

Rekavši to, on se čvrsto stegnuo pojasom i počeo 

usrdno raditi. Od ranog jutra do kasne večeri, bez obzira na 

glad on je pilio, tesao daske, obrađivao stupove i uz Božju 

pomoć završio građevinu. Sunce se već sakrilo iza gluhe šume 

kada mu je starac Danijel ponovno donio trule komade kruha 

kako je bilo dogovoreno, kao dogovorenu plaću za cjelodnevni 

rad. Stavivši komadiće ispred sebe, pustinjak se pomolio, 

blagoslovio ih i počeo jesti samo s vodom, čak bez soli. To je 

bio njegov ručak zajedno s večerom! 

Neki od braće primijetili su pri tome da dok je on jeo u 

znoju lica svog zarađeni kruh, iz njegovih usta izlazila je prašina 

od trulog kruha i naravno, čudili su se velikom strpljenju svoga 

igumana koji i ovako odurnu hranu nije želio primiti bez rada. 

Tako se strogo pridržavao zapovjedi Kristovog apostola: Tko 

neće raditi, neka niti ne jede (2 Sol. 3,10). A gledajući u njegov 

primjer i braća su se učvršćivala u podvigu strpljenja. 

Ali gdje su ljudi tamo je i nemoćnost. Bili su među 

njima i pojedinci koju su nakon dvodnevnoga gladovanja 

počeli se buniti... Jedan od tih nestrpljivaca odlučio je čak u 

ime svih reći igumanu: “Evo, gledali smo u tebe, slušali te, a 

sada moramo umirati od gladi, jer nam zabranjuješ izlaziti u 

svijet i prositi milostinju. Mi ćemo trpjeti još jedan dan, a onda 

otići odavde i više se nećemo vratiti: nemamo snage podnositi 

ovoliko siromaštvo i ovaj truli kruh!” 

Prepodobni iguman je vidio da braćom počinje 

ovladavati duh malodušnosti; trebalo je ojačati njihovu vjeru i 

on je pozvao k sebi sve pripravnike i s uobičajenom krotkošću 

počeo s njima ovakav razgovor: “Zbog čega patite, braćo moja 

Zašto ste uznemireni Pouzdajte se u Gospoda jer je rečeno: 

Pogledajte na stare rodove i vidjeti ćete: tko je vjerovao Gospodu i 

postidio se Tko je vjerovao Njegovom slovu i prevario se Koga 

od onih koji Ga je dozivao On nije čuo (Sir. 2.10). Zar nisam ja, 

govori Gospod, zar nisam Ja onaj koji daje svaku hranu Zar 

nisam Ja onaj koji izvlači plodove iz zemlje i puni njima žitnice 

Zar nisam Ja onaj koji hrani cijeli svijet, koji hrani cijeli svemir, 

koji daje hranu svakome tijelu, otvarajući Svoju darežljivu ruku 

u blago vrijeme, koji nasićuje svaku životinju blagom voljom 


- braćo moja! i u svetom Evanđelju Gospodin je rekao: Zato 

najprije tražite kraljevstvo Božje i njegovu pravednost, a to će 

vam se nadodati. “Pogledajte ptice nebeske”! Niti siju, niti žanju, 

niti sabiru u žitnice, i vaš ih Otac nebeski hrani: zar neće mnogo 

radije vas, malovjerni (Matej, 6, 33,26,30.) A zar mi uzalud 

radimo Mi očekujemo za svoju žrtvu dobiti život vječni. Teške 

su patnje ali sladak je raj; paćenički rad, ali za njega je vječna 

nagrada! Nećemo se omlitaviti, braćo! Strpimo se barem još 

malo, kako bi dobili neraspadljivi vijenac od Krista Boga, Koji 

Sam Govori: Svojom ćete postojanošću spasiti duše svoje (Luka, 

21, 19), jer tko ustraje do konca, taj će se spasiti (Matej, 10, 22). 

Evo, produžio je Božji Ugodnik, - vi patite zbog nedostatka 

hrane; ali to se desilo na kratko vrijeme radi provjeravanja 

vaše vjere; jer ako podnesete ovu oskudicu kako slijedi 

pripravnicima, s vjerom i zahvalnošću, tada će ovo iskušenje 

vama biti od koristi. Jer Božja Blagodat nikome se ne daje bez 

patnje i iskušenja: bez vatre, govori Sveti Ljestvičnik, ni zlato 

neće biti čisto. A evo, Bog dade, proći će patnja, - dočekat ćemo 

radost; jer se tako obično dešava da radost slijedi iza patnje: 

Večer - rečeno je - donese suze, a jutro klicanje (Ps. 29,6). Tako 

i vi, danas trpite oskudicu kruha i nedostatak svake hrane, a 

sutra - pošalje Bog - vi ćete se naslađivati u izobilju i hrane i 

pića i svega što je potrebno. Ja, grješan, vjerujem da Bog neće 

napustiti ovo mjesto i one koji u njemu žive”. 

Na ovakav način tješio je patničku braću sveti iguman 

i Bog je stvarno na čudesan način opravdao njegovu vjeru. 

Još dok je razgovarao s braćom začulo se snažno kucanje na 

manastirska vrata; vratar je pogledao u prozorčić i ugledao - 

pred vrata je netko dovezao puno kruha. Budući da je sam bio 

strašno gladan, od radosti nije otvorio vrata nego je pojurio k 

Prepodobnome. 

- Oče, - govorio je - dovezli su puno kruha, blagoslovi 

primiti! Evo, po tvojim svetim molitvama oni su pred vratima! 

- Otvori im neka uđu, - rekao je iguman. 

Manastirska su vrata otvorili i kroz njih je ušlo 

nekoliko kola natovarenih pečenim kruhom, ribom i drugim 

zalihama, za hranu monasima. Svi su proslavili Božje milosrđe, 

a Prepodobni Sergij je veselo rekao: “Evo, sada, vi koji ste bili 

željni, nahranite vaše hranitelje, pozovite ih da s nama podjele 

objed, ugostite ih i utješite kako treba”. I odmah je naredio da se 

udari u gong i da svi pođu u crkvu; tamo je odslužio zahvalni 

moleben Gospodu Bogu, koji daje milost i hrani Svoje sluge, i 

tek nakon toga blagoslovio je braću da sjednu za ručak. Svi su 

sjeli i sam iguman je počeo razdjeljivati braći dovezeni kruh. 

Kruh je bio topao i mekan, kao da je tek sada ispečen, i po 

okusu je bio neobično prijatan, kao da je pečen s maslacem, 

medom ili s nekim mirišljivim začinom. Tako je nekada mana, 

onaj anđeoski kruh, po izrazu Psalmista, imala za Židove 

posebnu slast u okusu. I Prepodobnome Sergiju, za njegovo 

divno strpljenje, u zamjenu za tvrde kore trulog kruha, poslao 

je Bog ovu čudnu hranu jer, po riječima Davida ufanje ubogih 

neće biti zaludu dovijeka (Ps. 9, 19). 

Tijekom ručka sveti je iguman rekao: “Gdje je onaj 

brat što se bunio zbog pljesnivoga kruha Neka dođe ovamo i 

kuša hranu koju nam je poslao Gospod; neka se pri tome sjeti 

cara i proroka Davida koji je pepeo jeo poput kruha, a piće svoje 

miješao sa suzama (Ps. 101, 10). 

Zatim je Prepodobni upitao: “A gdje su naši 

dobrotvori” Nitko mu nije mogao odgovoriti na ovo pitanje; 

svi su samo zbunjeno gledali jedan u drugoga. 

- Zar vam nisam govorio, - rekao je iguman - da ih 

pozovete na ručak. Zašto ih nema 

- Po tvojoj naredbi zvali smo ih, oče, - odgovorili su 

pripravnici. - Mi smo ih čak pitali tko nam je sve to poslao Ali 

oni su nam jedino rekli to, da ih je jedan Kristoljubac, bogati 

čovjek, poslao iz daleka kako bi prenijeli tebi ove zalihe, a na 

ručku su se zahvalili kazavši da imaju još jednu naredbu koju 

moraju odmah ispuniti i zato žure na put. 

Možete zamisliti opće čuđenje kada su saznali da je 

kruh dovezen izdaleka, dok je on bio još topao, kao da je tek 

sada izvađen iz peći! 

Prepodobni je iguman iskoristio ovaj slučaj za pouku 

svojoj braći. “Vidite sada sami - rekao je - da Gospod ne napušta 

ovo mjesto i Svoje sluge koji Njemu služe ovdje s vjerom danju 

i noću i trpe sa zahvalnošću svaku oskudicu. Pamtite riječ 

Apostola: A kad imamo hranu i odijelo, tim budimo zadovoljni! 

(1. Tim. 6, 8). Zašto da se odviše brinemo za tjelesne potrebe 

Bolje se uvijek pouzdavati u Gospoda, Koji će poslati sve što je 

potrebno i korisno našoj duši i tijelu. Onaj Koji je 40 godina 

u pustinji hranio nepokorne i nezahvalne Židove, šaljući im 

manu s nebesa i prepelice do sitosti, zar nije on u mogućnosti i 

nas nahraniti, koji radimo za Njega Ili se Njegova moć i blagost 

sada istrošila, i On je prestao razmišljati o Svojim stvorenjima 

Ne, braćo! Kao u drevna vremena, isto tako i sada - On je jedini 

i isti taj sveblagi Bog, uvijek spreman dati nam sve što nam je 

potrebno za život!” 

Snažno je djelovala ova lekcija na malodušne i od toga 

vremena nije bilo pobune kada bi se desila oskudica nečega; a 

međutim, priča blaženi Epifamij, - za veće učvršćivanje vjere 

u Božju providnost i drugi i treći dan nepoznati su darovatelji 

slali u samostan obilno hranu za braću. Tako je Gospod 

opravdao pouzdavanje Svoga izabranika u Njegovo Božansko 

promišljenje. 

(...) 

Ulomak iz knjige arhiepiskopa Nikona 

(Roždestvensky): Žitije Prepodobnoga Sergija 

igumana Radonješkog i čudotvorca cijele 

Rusije, Svetotrojitska Sergijeva Lavra, 2000. 

(reprint petoga izdanja iz 1904., objavljenog 

u vlastitoj tiskari navedene Lavre). 

S ruskoga preveli Jelena Zaričnaja i Đuro Vidmarović 


И.С.Шмелев 

РАССКАЗ СЛЕДОВАТЕЛЯ 

I 

Скоро семь лет, как выбрался я оттуда, и верю крепко, 

что страшное наше испытание кончится благодатно и — 

невдолге. 

«Невдолге», конечно, относительно: случившееся с 

нами — исторического порядка, а историческое меряется 

особой мерой. В надеждах на благодатную развязку 

укрепляет меня личный духовный опыт, хотя это опыт 

маловера: дай ощупать. И Христос снизошел к Фоме. Да, 

я — «Фома», и не прикрываюсь. "Могий вместити…" — но 

большинство не может, и ему подается помощь. Я получил 

ее. 

Живя там, я искал знамений и откровений, и когда 

жизнь наталкивала на них, ощупывал, производил как бы 

следствие. Я — судебный следователь по особо важным 

делам… был когда-то. 

В таинственной области знамений и откровений предмет 

расследования, как и в привычно-земном, — человеческая 

душа, и следственные приемы те же, с поправкой на некое 

"неизвестное". А в уголовных делах — все известно.. Не 

раз, в практике следователя, чувствовал я таинственное 

влияние темной силы, видел порабощенных ею и, что 

редко, духовное торжество преодоления. 

Знамения там были, несомненно. Одно из них, 

изумительное по красоте духовной и историчности, 

произошло на моих глазах, и я сцеплением событий 

был вовлечен в него: на-вот, "вложи персты". Страдания 

народа невольно дополняли знаменные явления… — это 

психологически понятно, но зерно истины неоспоримо. 

Как же не дополнять, не хвататься за попираемую Правду! 

Расстаться с верой в нее православный народ не может 

почти фи-зи-чески, чувствуя в ней незаменимую основу 

жизни, как свет и воздух. Он призывал ее, он взывал… — 

и ему подавались знаки. 

На-род, говорю… православный, русский народ. 

Почему выделяю его из всех народов Не я, — Исто-рия. 

От нее не только не отрекся Пушкин, напротив: заявил, 

что предпочитает ее всякой другой истории. "Умнейший в 

России человек", — сказал о нем Николай I. 

А на днях читал я письмо другого умнейшего, глубокого 

русского мыслителя, национального зиждителя душ. В 

этом письме он пишет: "…Нет народа с таким тяжким 

историческим бременем и с такою мощью духовною, 

как наш; не смеет никто судить временно павшего под 

крестом мученика; зато выстрадали себе дар — незримо 

возрождаться в зримом умирании, — да славится в нас 

Воскресение Христово!.." 

Эти слова я связал бы с известными словами о народе 

— Достоевского, с выводом из истории — Ключевского. 

Помните, про исключительное свойство нашего народа 

быстро оправляться от государственных потрясений и 

крепнуть после военных поражений Связал бы в "триптих 

русской духовной мощи". 

Я расскажу вам не из истории, а из моих "документов 

следствия". Ими сам же себя и опрокинул, — мои сомнения. 

Народу подавались знаки: обновление куполов, икон… 

Это и здесь случалось, на родине Декарта, и «разумного» 

объяснения сему ни безбожники, ни научного толка люди 

никак не могли придумать: это — вне опыта. В России живут 

сказания, и ценнейшее в них — неутолимая жажда Правды 

и нетленная красота души. Вот эта "неутолимая жажда 

Правды" и есть свидетельство исключительной духовной 

мощи. Где в целом мире найдете вы такую "жажду Правды" 

В этом портфеле имеются "вещественные доказательства", 

могу предъявить. Как маловер, я применил к «явлению», о 

чем расскажу сейчас, прием судебного следствия. 

Много лет был я следователем в провинции, ждал 

назначения в Москву… — так сказать, качественность 

моя была оценена… — знаю людские свойства, и психозы 

толпы мне хорошо известны. В моем случае толпы нет, 

круг показаний тесный, главные лица — нашего с вами 

толка, а из народа — только один участник, и его показания 

ничего сверхъестественного не заключают. Что особенно 

значительно в «явлении»… это — духовно-историческое 

звено из великой цепи родных событий, из далей — к 

ныне, свет из священных недр, коснувшийся нашей тьмы. 

Первое действие — на Куликовом Поле. 

II 

Куликово Поле… — кто же о нем не слышал! Великий 

Князь Московский Димитрий Иванович разбил Мамая, 

смертельно шатнул Орду, потряс давившее иго тьмы. А 

многие ли знают, где это Куликово Поле Где-то в верховьях 

Дона.. Немногие уточнят: в Тульской губернии, кажется.. 

А кто удосужился побывать, ощупать, где, по урочищам, 

между верховьями Дона и Непрядвой, совершилось 

великое событие Из тысячи не наберется и десятка, не 

исключая и местных интеллигентов. Мужики еще кой-что 

скажут. Воистину, — "ленивы мы и нелюбопытны". 

Я сам, прожив пять лет в Богоявленске, по той же 


Рязанско-Уральской линии, в ста семнадцати верстах 

от станции Куликово Поле, мотаясь по уездам, так и не 

удосужился побывать, воздухом давним подышать, к 

священной земле припасть, напитанной русской кровью, 

душу собрать в тиши, под кустиком полежать-подумать… 

Как я корю себя из этого прекрасного далека, что мало 

знал свою родину, не изъездил, не исходил!.. Не знаю ни 

Сибири, ни Урала, ни заволжских лесов, ни Светло-Яра… 

ни Ростова Великого не видал, "красного звона" не слыхал, 

единственного на всю Россию!.. 

Не побывал и на Бородинском Поле, в Печерах, 

Изборске, на Белоозере. Не знаю Киева, Пскова, Новгорода 

Великого… ни села Боголюбова, ни Дмитровского собора, 

облепленного зверями, райскими птицами-цветами, 

собора XI века во Владимире-на-Клязьме… Ни древнейших 

наших обителей не знаем, ни летописей не видали в глаза, 

даже родной истории не знаем путно, Иваны Непомнящие 

какие-то. Сами ведь иссушали свои корни, пока нас не 

качнули — и как качнули!.. Знали избитую дорожку — 

"по Волге", "на Минерашки", "в Крым". И, разумеется, "за 

границу". В чужие соборы шли, все галереи истоптали, а 

Икону свою открыли перед самым провалом в ад. 

Проснешься ночью, станешь перебирать, всякие 

запахи вспомянешь… — и защемит-защемит. Да как же 

ты Север-то проглядел, погосты, деревянную красоту 

поющую — церквушки наши!. А видел ли российские 

каналы — великие водные системы Молился ли в 

часовенке болотной, откуда родится Волга.. А что же в 

подвал-то не спустился, не поклонился священной тени 

умученного Патриарха Гермогена А как же.. Не спорьте и 

не оправдывайтесь… это кричит во мне! А если кричит, — 

правда. Такой же правдой лежит во мне и Куликово Поле. 

Попал я туда случайно. Нет, не видел, а чуть коснулся: 

«явлением» мне предстало. Было это в 1926 году. Я тогда 

ютился с дочерью в Туле, под чужим именем: меня искали, 

как "кровопийцу народного". И вот, один мукомолмужик, 

— «кулак», понятно, — из Старо-Юрьева, под 

Богоявленском, как-то нашел меня. Когда-то был мой 

подследственный, попавший в трагическую петлю. Долго 

рассказывать… — словом, я его спас от возможной каторги, 

обвинялся он в отравлении жены. Он убрался со старого 

гнезда, — тоже, понятно, "кровопийца", — и проживал 

при станции Волово, по дороге на Тулу. Как-то прознал, 

где я. Написал приятелю-туляку: "Доставь спасителю 

моему". И я получил записочку: "По случаю голодаете, 

пребудьте екстрено, оборудуем". Эта записочка была для 

меня блеснувшим во мраке светом и, как увидите, привела 

к первоисточнику "явления". 

Приехал в замызганной поддевке, мещанином. Было 

в конце апреля, только березки опушились. Там-то и 

повстречал участника "действия первого". Он ютился 

с внучатами у того "кровопийцы"-мукомола, кума или 

свояка. Пришлось бросить службу в имении, отобранном 

под совхоз, где прожил всю жизнь, был очень слаб, все 

кашлял, после и помер вскоре. От него-то и слышал я о 

начале «явления». Не побывай я тогда в Волове, так бы и 

кануло «явление», для меня. 

Думаю теперь: как бы указано было мне поехать, и не 

только, чтобы сделать меня участником «явления», 

исследователем его и оповестителем, но и самому 

перемениться. Как не задуматься 

III 

Случилось это в 25 году, по осени. 

Василий Сухов, — все его называли Васей, хотя был 

он уже седой, благообразный и положительный, только в 

светлых его глазах светилось открыто-детское, — служил 

лесным объездчиком у купцов, купивших имение у 

родовитых дворян Ахлябышевых. 

По соседству с этим имением лежало Княжье, осколок 

обширной когда-то вотчины, принадлежавший барину 

Средневу, родственнику Ахлябышевых и, как потом 

я узнал, потомку одного из дружинников Дмитрия 

Донского: дружинник этот бился на Куликовом Поле и 

сложил голову. Барин Среднев променял свое Княжье тем 

же купцам на усадьбу в Туле, с большим яблонным садом. 

Отметьте это, о Средневе: речь о нем впереди. 

Поехал как-то Сухов в объезд лесов, а по нужде дал 

порядочный крюк, на станцию Птань, к дочери, которая 

была там за телеграфистом: крупы обещала припасти 

сиротам. Смотался, прозяб, — был исход октября, 

промозглая погода, дождь ледяной с крупой, захвативший 

еще в лесах. Сухов помнил, что было это в родительскую 

субботу, в Димитриевскую, в канун Димитрия Солунского. 

Потому помнил, что в тех местах эту Димитриевскую 

субботу особо почитают, как поминки, и дочь звала Сухова 

пирожка отведать, с кашей, — давно забыли. И внучкам 

пирожка вез. Как известно, Димитриевская суббота 

установлена в поминовение убиенных на Куликовом Поле, 

и вообще усопших, и потому называется еще родительская. 

Продрог Сухов в полушубке своем истертом, гонит 

коня, — до ночи бы домой добраться. Конь у него был 

добрый: Сухов берег его, хотя по тем временам трудно 

было овсом разжиться. Гонит горячей рысью, и вот — 

Куликово Поле. 

В точности не известно, где граница давнего Куликова 

Поля; но в народе хранятся какие-то приметы: старики 

указывают даже, где князь Владимир Серпуховский 

свежий отряд берег, дожидался нетерпеливо часа — 

ударить Мамая в тыл, когда тот погнал русскую рать к реке. 

Помните, у Карамзина, — "мужественный князь 

Владимир, герой сего незабвенного для России дня…" 

Помните, как Преподобный Сергий, тогда игумен Обители 

Живоначальныя Троицы, благословил Великого Князя на 

ратный подвиг и втайне предрек ему: "ты одолеешь" Дух 

его был на Куликовом Поле, и отражение битвы видимо 

ему было за четыреста с лишком верст, в Обители, — 

духовная телевизия. 

По каким-то своим приметам Сухов определял, что 

было это "на самом Куликовом Поле". 

Голые поля, размытые дороги полны воды, какие-то 

буераки, рытвины. Гонит, ни о чем, понятно, не думает, 

какие же тут «мамаи», крупу бы не раструсить, за пазуху 

засунул… — трах!.. — чуть из седла не вылетел: конь вдруг 

остановился, уперся и захрапел. Что такое.. К вечеру 

было, небо совсем захмурилось, ледяной дождь сечет. 

Огладил Сухов коня, отпрукал… — нет: пятится и храпит. 


Глянул через коня, видит: полная воды колдобина, 

прыгают пузыри по ней. "Чего бояться.." — подумал 

Сухов: вся дорога в таких колдобинах, эта поболе только. 

Пригляделся… — что-то будто в воде мерцает… подкова, 

что ли.. — бывает, "к счастью". Не хотелось с коня слезать: 

какое теперь счастье! Пробует завернуть коня, волю ему 

дает, — ни с места: уши насторожил, храпит. Прикрыл 

ему рукавом глаза, чтобы маленько обошелся, — ни-как. 

Не по себе стало Сухову, подумалось: может, змею чует… 

да откуда гадюке быть, с мученика Автонома ушли под 

хворост.. 

Слез Сухов с коня, поводья не выпускает, нагнулся к 

воде, пошарил, где мерцало, и вытащил… медный крест! 

И стало повеселей на душе: святой крест — добрый знак. 

Перекрестился на крест, поводья выпустил, а конь и не 

шелохнется, "как ласковый". Смотрит Сухов на крест, 

видать, старинный, зеленью-чернотой скипелось, светлой 

царапиной мерцает, — кто-то, должно, подковой оцарапал. 

В этом месте постоянной дороги не было: пробивали в 

распутицу, кто где вздумал, — грунтовая под лесом шла. 

Помолился Сухов на крест, обтер бережно рукавом, 

видит — литой, давнишний. А в этом он понимал 

немножко. Из прежних купцов-хозяев один подбирал 

разную старину-историю, а тут самая-то история, 

Куликово Поле, ходил с рабочими покопать на счастье, — 

какую-нибудь диковинку и найдет: бусину, кусок кольчуги 

серебряной… золотой раз перстень с камушком откопали, 

а раз круглую бляху нашли, татарскую, — месяц на ней 

смеется. С той поры, как битва была с татарами, больше 

пятисот лет сошло. Сухов подумал: и крест этот, может, 

от той поры: земля — целина, выбили вот проезжие в 

распутицу. 

Стал крест разглядывать. Помене четверти, с ушком, — 

наперсный; накось — ясный рубец, и погнуто в этом месте: 

секануло, может, татарской саблей. Вспомнил купцахозяина: 

порадовался бы такой находке… да нет его. И 

тут в мысли ему пришло: барину переслать бы, редкости 

тоже собирал, с барышней копал… она и образа пишет, — 

какая бы им радость. Барин Сухову нравился, и в самую 

революцию собрался было Сухов уйти к нему, стало в 

деревне неспокойно, пошли порубки, а барин из Тулы 

выехал, бросил свою усадьбу и отъехал в Сергиев Посад: 

там потише. А теперь везде одинаково: Лавру прикончили, 

монахов разогнали, а мощи Преподобного… Го-споди!.. — 

в музей поставили, под стекло, глумиться. 

Смотрел Сухов на темный крест, и стало ему горько, 

комом подступило к горлу. И тут, на пустынном 

поле, в холодном дожде и неуюте, в острой боли ему 

представилось, что все погибло, и ни за что. 

"Обидой обожгло всего… — рассказывал он, — будто 

мне сердце прокололо, и стала во мне отчаянность: внуки 

малые, а то, кажется, взял бы да и…" 

Опомнился — надо домой спешить. Дождь перестал. 

Смотрит — с заката прочищает, багрово там. Про крест 

подумал: суну в крупу, не потеряется. Полез за пазуху… 

"И что-то мне всердце толкнуло… — рассказывал он, 

с радостным лицом, — что-то как затомилось сердце, 

затрепыхалось… дышать трудно…" 

Продолжение в следуюшем номере 


Отцы пустынники и жены 

непорочны, 

Чтоб сердцем возлетать во 

области заочны, 

Чтоб укреплять его средь 

дольних бурь и битв, 

Сложили множество 

божественных молитв; 

Но ни одна из них меня не 

умиляет, 

Как та, которую священник 

повторяет 

Во дни печальные Великого 

поста; 

Всех чаще мне она приходит 

на уста 

И падшего крепит неведомою 

силой: 

Владыко дней моих! дух 

праздности унылой, 

Любоначалия, змеи сокрытой 

сей, 

И празднословия не дай душе 

моей. 

Но дай мне зреть мои, о боже, 

прегрешенья, 

Да брат мой от меня не 

примет осужденья, 

И дух смирения, терпения, 

любви 

И целомудрия мне в сердце 

оживи. 

А.С.Пушкин 

(1836)

Ruski vjesnik 2

Create successful ePaper yourself

Delete template?

Save as template?