Chelyuskin_2021_final

С овцебыками на Мыс Челюскин
НЕБОЛЬШОЕ
ПУТЕШЕСТВИЕ
ПО БЕСКОНЕЧНОМУ
ТАЙМЫРУ
Текст и фото:
Антон Муравьев

Перед вами рассказ о трёхдневной экспедиции по Таймыру в августе 2021 года, которую
группа настоящих энтузиастов полуострова предприняла по приглашению Агентства
развития Норильска (АРН). Нашей главной целью было посещение мыса Челюскин — самой
северной точки Евразии, где пролив Вилькицкого смыкает Карское море и море Лаптевых.
Мы также планировали облёт и высадку на Северной Земле, но, по арктическому обыкновению,
погода внесла поправки. Первоначальная программа претерпела значительные изменения,
а маршрут приходилось корректировать в буквальном смысле «на лету».
Целью АРН является развитие туризма на всей территории Таймыра, поэтому я постарался
передать свои впечатления без прикрас. Возможно, такая прямота позволит
гостям правильно строить ожидания, а местным жителям и туроператорам даст стимул
поддерживать местную индустрию туризма на должном уровне.
Арктика не любит случайных людей, но она всегда открыта для путешественников
пытливых, искренних, готовых к неожиданностям. Для таких я и попытался показать,
что даже за три дня Таймыр дарит невероятное количество потрясающих впечатлений.
Хочу от всей души поблагодарить организаторов поездки, моих прекрасных друзей из
Агентства развития Норильска: директора Максима Миронова, первого заместителя директора
Константина Горбунова, заместителя директора — руководителя направления
«Развитие туризма» Анастасию Король (нашего неутомимого организатора и отважного
переговорщика) и всех сотрудников АРН. Для них развитие Норильска и Таймыра — не
только работа. Это — призвание, искренний зов души и сердца, то, во что они каждую
секунду вкладывают себя полностью.
Спасибо компаньонам по поездке, спасибо новым знакомствам.
И особо хочу поблагодарить Светлану Рубашкину, участницу и одного из инициаторов
экспедиции, соучредителя фонда целевого капитала «Наш Норильск», в прошлом директора
АРН. Несколько лет назад она первая считала моё особое отношение к Таймыру.
И с тех пор всячески поддерживает меня в укреплении этих трепетных чувств.
А. М.
1

I. Прорыв на Хатангу
Который час мы сидим в аэропорте Норильска и ждём самолёт на Хатангу. Периодически
кто-то поднимается с кресла и грозно вонзает взгляд в табло. Но на нём продолжает
мерцать категоричное «ожидайте информацию». Воздушное судно сперва должно прилететь
из Диксона, а там случилась непогода. Впрочем, любой, кто забрался сюда, должен
быть готов к подобному раскладу: составлять железобетонные планы «по минутам» в Арктике
— занятие неочевидное.
Вокруг разложены рюкзаки, баулы спальных мешков, пакеты с резиновыми сапогами,
коробки всякой утвари и три арбуза для метеорологов полярной станции Мыс Челюскин.
Бутерброды в гостеприимном бизнес-зале почти закончились, но надежда на успешный перелёт
в Хатангу не покидает никого из нас.
Мы, довольно пёстрая компания, прибыли сюда по приглашению Агентства развития
Норильска (АРН) для участия в экспедиции на Мыс Челюскин и Северную Землю. Кто-то
с кем-то хорошо знаком, кто-то кого-то в первый раз видит. Но главное, что нас объединяет
— это искренняя любовь и интерес к суровому полуострову Таймыр.
Эти места становятся популярным туристическим направлением, хотя находятся далеко,
обходятся дорого, а большую часть года здесь очень холодно и невероятно ветрено.
Наше путешествие приходится на более-менее благоприятное время — конец августа. Температура
в Хатанге +15º, а на Мысе Челюскин, самой северной точке Евразийского континента
— около нуля.
Одна из главных задач АРН — создание туристического кластера «Арктический», который
предложит путешественникам в меру доступные маршруты по многим достопримечательностям
Таймыра (а не только на всем известное плато Путорана). Тема непростая изза
своенравных метеоусловий. При создании программы тура нужно иметь в рукаве козыри
в виде вариантов Б, В, Г и далее по алфавиту.
Несколько экспедиций Агентства в 2020–2021 годах были посвящены исследованию
всех уголков территории, собиранию этой сложной головоломки. Ведь, когда планы ломаются,
в запасе всегда должна быть альтернатива.
Небольшая зарисовка об иллюзорности местного планирования. Несколько лет назад
я гостил с женой у своего друга Дениса Теребихина в отдалённом таймырском посёлке Волочанка:
400 км от Дудинки, только вертолётом или зимником. Аккурат в день нашего отлёта
началась пурга. Рейс, разумеется, отменили, и мы проводили время за чаем (и не
только) с разговорами. «Если закончится непогода…», начала моя супруга. «Вот, — сказал
Денис, — ты говоришь совсем как жительница Волочанки. Не когда закончится, а если закончится.
Может же и не закончиться». Вот из таких лингвистических тонкостей и соткан
заполярный край...
Наконец, часы ожидания в Алыкеле подходят к концу. АН-26-100 мужественно преодолел
путь из населённого пункта воинской доблести Диксон. Под окрики служительниц
мы подхватываем баулы, мешки, сапоги, арбузы и направляемся на погрузку. Как водится
на таких рейсах, места можно занимать любые, а лишние вещи сбрасываются за последним
рядом.
Член экипажа оглядывает пассажиров и говорит одному из участников нашей компании:
— Вы сейчас снимали салон? Не надо, сотрите.
2

Ладно, у всех свои суеверия. Это не помешает щёлкнуть чуть позже, тайком, в полёте.
Тут же мы получаем важный инструктаж от организаторов: когда сядем в Хатанге, на
борт войдут пограничники. Будут спрашивать о цели прилёта. Наша задача: всем ответить
чётко и уверенно: наша цель — туризм.
Прекрасно, так и поступим.
Тем временем раскручиваются винты, мы разгоняемся и взлетаем. Под ровный гул
моторов внизу проплывают удивительные изгибы рек, зеркала озёр, зелёная лесотундра.
Вид Таймыра сверху — фантастическое впечатление во все времена года. Зимой тоже перехватывает
дыхание, когда видишь, как огромную ледяную пустыню на многие сотни километров
прорезают замёрзшие русла.
Усталость от перелётов (а до того был ночной из Москвы) даёт знать, и я проваливаюсь
в дрёму. Она прерывается, как только самолёт касается взлётной полосы аэропорта Хатанга,
подпрыгивает и катится в сторону старого здания аэровокзала — причудливого строения
1954 года, которое давно перестало отвечать элементарным запросам времени. А это,
между прочим, один из самых северных и крупнейший в Арктике аэропорт федерального
значения, запасный для всех рейсов, следующих в Норильск. Забегая вперёд, скажу, что
новый терминал открыли чуть позже, в октябре.
Последняя формальность: на борт поднимаются пограничники, проверяют паспорта,
слышат единодушное кодовое слово «туризм» и дают добро на выход.
В так называемом «зале прилёта» нас встречает Анастасия Король из АРН — руководитель
туристического направления и главный вдохновитель туркластера «Арктический».
Чтобы не загружать помещение, мы перетаскиваем вещи на улицу к автостоянке и кучкуемся
под фонарём, куда должен прийти транспорт одного из немногих местных туроператоров
— Юры. Транспорт, серая «буханка», идеально соответствует обстановке.
— Фотографировать аэродром нельзя, — говорит Настя, — только в сторону от аэродрома.
И показывает левее, где в закатных сумерках виднеется силуэт вертолёта на постаменте:
— Вон там, за вертолётом, — самый северный фонтан.
В самом деле, фонтан в наличии, ожидаемо не работает, а за ним возвышается здание
красного кирпича, единственная гостиница села Хатанга. Она, правда, сегодня забита, и ночевать
мы будем в местном жилфонде.
Аккуратное здание нового аэровокзала расположилось неподалёку. Есть идея, говорит
Настя, сохранить старое здание и сделать там музей полярной авиации. Идею поддерживает
ещё один участник нашей группы — мой друг, фотограф, путешественник и автор
мастер-плана туркластера «Арктический» Александр Железняк.
— А лучше его сравнять и забыть, — цинично замечает кто-то из темноты.
Наконец, появляется Юра на безотказном УАЗ-452 и в несколько ходок распределяет
всю группу вместе с поклажей (удивительно, сколько вещей набрали на трое суток!) по
гостевым квартирам.
И, в самом деле, тут есть для кого создавать такие объекты размещения. Хатанга
— оживлённое место на перекрёстке воздушных, морских и речных путей. Порт замерзает,
поэтому навигация в нём работает с июля по сентябрь. А вот аэропорт открыт круглый
год 24 часа в сутки.
3

Мы едем в сторону жилища по привычному северному бездорожью, наблюдаем в закатном
свете эклектичное сочетание «панелек», бараков, цистерн, бетонных тротуаров.
Наконец «буханка» выруливает вниз и тормозит у подъезда двухэтажного барака, для приличия
обитого сайдингом. Барак развернут торцом к реке Хатанге, на высоком берегу, неподалёку
от управления Морским торговым портом, которое выделяется из окружающего
пейзажа избыточно аккуратным видом. Рядом неизвестный скульптор поставил статуи мамонта
и овцебыка в стилистике «я так вижу», с которыми соседствует могучий деревянный
крест.
В порту отдыхают контейнеровозы и гусеничный кран модного жёлтого цвета.
Вечер тих, вокруг царят покой и умиротворение.
У крыльца барака припаркованы классические северные сани и лежит череп, скорее
всего, молодого оленя. Напротив высятся могучие портовые цистерны. Двери подъезда
встречают объявлением об опасности пользования холодной водой, особенно в сыром виде,
из-за неблагоприятной санэпид-обстановки в реке.
Вот мы и приехали.
Завтра подъем в 7:00, тогда и разберёмся, когда и каким маршрутом стартуем на Мыс
Челюскин.
Запретное фото с борта рейса Норильск — Хатанга
4

Образы реликтовой фауны дались художнику особенно ярко
Тихий вечер в порту и баржа в формате «почётной пенсии»
5

Колоритный пейзаж от крыльца
Работа завершена, можно и отдохнуть
6

Наш меланхоличный сосед
7:30 утра, Хатанга потихоньку просыпается
7

II. Путь оленёнка
Катер разрезает водную гладь Хатанги: местный рыбак Олег везёт меня и четверых
участников экспедиции на поиски диких северных оленей, которые в теории сейчас должны
переходить русло ниже по течению.
Этим летом здешние места потрясла страшная трагедия — при форсировании реки
погибло около 1500 оленей. Некоторые были с огнестрелом, — скорее всего, от безделья
«забавились» местные. Но основное поголовье пало само и, что ещё загадочнее, переходя с
правого берега на левый, то есть обратно на север, хотя путь их миграции должен был идти
в противоположном направлении. Доктор биологических наук Леонид Колпащиков, руководитель
научного отдела «Заповедников Таймыра», крупнейший специалист по дикому
северному оленю (он присоединится к нашему путешествию спустя несколько часов) предположил,
что поворот стада могло спровоцировать едкое задымление от якутских пожаров.
Но какой-то более-менее внятной гипотезы так и не появилось…
Время от времени то справа, то слева появляются широкие песчаные пляжи, идеально
созданные для отдыха.
— Собираются здесь, — перекрикивает Олег шум мотора, — на день Хатанги празднуют,
чумы ставят.
И машет рукой вправо, где на берегу примостился одинокий рыбак.
— Олени прямо через песок шпарят сюда. Никого не боятся, когда массово идут, всё
равно им. Сила миграции.
— А туристов много бывает? — спрашивает Саша Железняк, нагибаясь к Олегу с задней
лавки.
— Я не знаю, — просто отвечает тот, — я рыбачу.
На Хатанге штиль, катер идёт быстро и ровно, холодные брызги освежают и бодрят.
Мы решили предпринять эту вылазку, поскольку Мыс Челюскин всё ещё не принимает.
Когда выходили из порта, миновали большую кучу угля на берегу. «Уголь для Волочанки»,
заметил тогда Олег.
Поскольку Волочанка для меня — отдельный пунктик, эта деталь была символической.
Расскажу, чтобы стало понятно. Посёлок расположен практически в самом центре
Таймыра на реке Хета, которая, далее сливаясь с рекой Котуй, образует Хатангу. В шутку
Волочанку называют столицей полуострова и «Волочанка-City», хотя живёт там менее пятисот
человек. В посёлке нет ничего: ни водопровода, ни канализации, электричество поступает
от ДЭС, дома отапливают печками. Уголь для Волочанки добывается в Кайеркане,
потом доставляется в Дудинку, спускается по Енисею, огибает Таймыр по СМП и сгружается
в Хатанге. И уже на следующий сезон, с открытием речной навигации, полежав год,
поднимается баржой по Хатанге и Хете до конечного адресата. Вот такая логистика, понять
её жителю материка непросто…
На левом берегу Хатанги то тут, то там вьются дымки. Олег закладывает вираж поближе,
оборачивается от руля и объясняет:
— Утилизация телят. Их на шины кладут и сжигают, как головёшки. Так-то он сырой,
сам по себе не горит.
Это телята оленей, которые выбились из сил, возвращаясь на север, и не смогли доплыть
до берега.
— А кто этим занимается?
8

— Администрация, волонтёры, мы сами, — говорит Олег.
Штиль, тишина, шум мотора и дым от оленьих крематориев. Это остатки. Когда произошла
массовая гибель, три дня весь берег был завален тушами.
— Чернота была, когда жгли, — замечает Олег в свойственной коренным народам философской
манере, — только на этом участке тысяча голов зашло.
Мы идём дальше, но оленей так и не видим. Пристаём к левому берегу, выпрыгиваем
из катера, продираемся через кусты и влезаем на высокий берег. На земле видны отчётливые
следы, но зверь уже ушёл далеко, не слышно ни звука.
Через реку виднеется село.
— Жданиха, — объясняет Олег, одновременно пытаясь связаться по рации с соседними
экипажами, которые тоже вышли на поиски оленьего стада, — человек 200 сейчас
живут. В основном пенсионеры. Занимаются чем? Охота, рыбалка. Молодёжь туда не идёт.
Осмотревшись и полетав на дроне, мы переправляемся на другую стоянку — остров
посреди реки с чистейшим песком. Если бы не пасмурная погода, а в катере случайно оказался
шезлонг, то, с определенного ракурса, фото отсюда можно выдать за рекламу роскошного
балтийского курорта.
Пока Саша летает на квадрокоптере и пытается где-нибудь в округе найти признаки
рогатых, мы бродим по острову и рассматриваем причудливые узоры, которые ветер рисует
на песке, обнажает заветренные камни и перекатывает коряги.
В одном месте сохранилась история маленькой орнитологической трагедии. Видны
маленькие птичьи следы, которые прерываются, а после от песка идёт разбег серьёзных
когтистых лап. Хищник сцапал себе обед.
— Что-то летячее было, — задумчиво говорит Олег, которого я спросил, кто бы это
мог быть, — скорее всего, ворона…
Нужно сразу оговориться: названия птиц и животных, к которым мы привыкли, не
всегда соответствуют тому, что в них вкладывают коренные жители. Поэтому «ворона» может
на самом деле оказаться кем-то другим.
Но вот мы снова на борту. «Что-то нам не повезло», резюмирует Олег, заводит мотор
и закладывает курс на Хатангу. Рация ожила, а там уже наперебой советуют скорее возвращаться:
есть добро на вылет по маршруту Хатанга — Озеро Таймыр — Мыс Челюскин.
Пока мы идём, Олег травит байки.
— Это давно было, лет 15 назад. Ямка была. Так оттуда мужик рыбу вытащил, на катер
поменял. Правду говорю. Здоровая рыба была. Он в сети её замотал и потащил, она ему
даже в лодку не помещается. А тут катер шёл, из посёлка Каяк, они там тогда уголь открытым
методом добывали. Сейчас всё закрыто, ничего нет. Хотя дома стоят нормальные. Но
добывать нерентабельно. А тогда хорошо было. И вот катер идёт, «Прогресс-2». Видят
— мужик с рыбиной. Они ему и говорят: меняем рыбу на катер. Вот и поменяли.
Приближается берег, катер утыкается в него носом. Мы выбираемся, прощаемся с
Олегом и торопимся к бараку, чтобы забрать вещи и двигаться в сторону аэродрома. Там
уже разогревает двигатели Ми-8, который станет транспортом экспедиции на ближайшие
пару дней.
Оказывается, нас сильно заждались: в безуспешных поисках оленей и с фрагментарно
работающей рацией мы выпали из графика. Поэтому благодарим наше жилище и отправляемся
восвояси, подгоняемые нетерпеливыми звонками: «Ну где вас там носит? Пора уже
давно вылетать! Пилоты злые как черти!». Впереди — озеро Таймыр.
9

Олег выводит на поиски оленей
Первая остановка
10

Олег, главный редактор National Geographic Russia Андрей Паламарчук,
первый замдиректора АРН Константин Горбунов
Знаменитые курорты Таймырского края, остановка на острове
11

Следы орнитологической трагедии и диковинные выступы из песка
А вот и коллеги по экспедиции на аэроглиссере, тоже никого не нашли
12

Одинокий рыбак, может быть, ждёт своей удачи и обмена рыбы на катер
Хатанга приближается, и иногда даже видно голубое небо
13

III. Направление вниз по Таймыре
Озеро Таймыр — четвёртое по размеру пресноводное озеро в России после Байкала,
Ладожского и Онежского озёр. Оно находится у подножья гор Бырранга и имеет причудливые
изрезанные очертания. К слову, Бырранга — самая северная материковая горная система
мира. Нганасаны, которые живут на Таймыре дольше всех, и те старались обходить
горы стороной, поскольку это «царство злых духов». Зато и там, и неподалёку прекрасно
существуют реликтовые животные — овцебыки, единственные копытные млекопитающие,
которые пережили позднеплейстоценовое вымирание. То есть, в отличие от «человека разумного»,
они видели мамонтов. Овцебык — удивительное животное, которое способно
жить в самых высоких широтах, вырабатывать чёткую систему обороны, и, если нужно,
бежать с поразительной скоростью.
К сожалению, сейчас на территории водятся двуногие мерзавцы, которые возят на
вертолётах за большие деньги «влиятельных господ», не знающих лучшего удовольствия,
чем пальнуть по стоящим в каре овцебыкам. Каре способно спасти от волков, а от ружья
— нет. Хочется надеяться, что это безобразие, учитывая шумные происшествия с высокопоставленными
негодяями, скоро прекратится, а виновные понесут заслуженное и
жёсткое наказание. Ну, или высший суд как-то проявит себя, как это уже случилось с целым
рядом таких браконьеров из «высшего общества».
Мы стоим на берегу озера Таймыр с Леонидом Колпащиковым и разговариваем про
развитие природного туризма. Вода в озере чистая как слеза, в нём водится знаменитый
таймырский голец. Сюда наш Ми-8 прилетел на дозаправку, сел в чрезвычайно живописном
месте, и мы разложили пикник на часок.
Как правильно говорит знаменитый адепт развития туризма на охраняемых природных
территориях Пол Иглз, «человек не может полюбить природу, если его в природу не
пускать». Примерно об этом мы и ведём речь с Леонидом Александровичем. К сожалению,
то, что может приносить неплохой доход и давать стимул для развития местных сообществ,
в российские реалии заходит с трудом.
Конечно, существуют замечательные исключения, но общая ситуация в зачаточном
состоянии. Много рисков, законы противоречат друг другу, требуется серьёзная ревизия и
переосмысление границ и статусов ООПТ. Один из позитивных примеров — красноярский
нацпарк «Столбы», который недавно перешёл в этот статус из статуса заповедника. И тем
самым существенно расширил возможности привлечения бизнеса и создания необходимой
туристической инфраструктуры.
Зачем вообще нужны эти заповедники? — размышляем мы, глядя на лёгкую рябь, бегущую
по озеру. Во всем мире существуют только национальные парки, просто классификация
разная. А у нас никак не могут избавиться от привычки всё закрывать, запрещать и
вешать замки.
Вопрос настолько большой, больной и животрепещущий, что его обсуждению можно
посвятить отдельный рассказ, но это совсем другая история…
Тем временем, наш вертолёт заправлен, команда провела необходимый косметический
ремонт (во время первого перелёта торчащий из стенки шланг сочился керосином),
«поляна» свёрнута, и мы готовы направиться дальше, постепенно приближаясь к полярной
станции «Мыс Челюскин». А по дороге мы хотим обнаружить на просторах Таймыра овцебыков,
как-то попытаться их поближе рассмотреть и заснять.
14

Если грубо сделать географическую привязку, то мы планируем двигаться вдоль реки
Нижняя Таймыра на север, мимо рек Траутфеттер (правый приток) и Шренк (левый приток),
а затем уже поворачивать вдоль побережья Карского моря на северо-восток, в сторону
Челюскина.
Кстати, о водной топонимике. Названия обеих рек так или иначе связаны с именем
великого исследователя Таймыра Александра Фёдоровича Миддендорфа (1815–1894), который
в девятнадцатом веке вдоль и поперёк исходил полуостров, выделил само понятие
«Таймырский край» и «Таймыр» («щедрый», «богатый» в переводе с эвенкийского) и составил
самую подробную на тот момент карту.
На реке Нижняя Таймыра находится и знаменитая Пещера Миддендорфа, где 27-летний
заболевший исследователь провёл в одиночестве больше двух недель (1842 г.), отправив
соратников во главе с 22-летним военным топографом Василием Вагановым искать помощи
у «оленных эвенков». Пока были силы, Миддендорф приводил в порядок записи,
карты, зарисовки. Но провизия — сухари и крошки от бульонных кубиков — подошли к
концу. Исследователь слабел, а морозы, наоборот, крепли. Миддендорфу удалось развести
маленький костёр и растопить снег в оловянной кружке. У него была банка со спиртом, в
которой хранились зоологические находки, и он решил пожертвовать ими — выхода не
было. Выпив спирт, разведённый водой, учёный уснул, а наутро случилось невероятное
— сил прибавилось настолько, что он смог подняться, с ружьём отправиться на охоту
и застрелить двух куропаток. В конце концов, Миддендорф решил, что за ним не вернутся,
пошёл на юг и через три дня встретил спешащего навстречу Ваганова с подмогой из местных.
Кстати, столетием раньше в этой пещере укрывался заболевший Харитон Лаптев, а
восьмьюдесятью годами позже — Николай Урванцев. Вот такой полезный оказался естественный
приют.
Что же касается названия рек, то Рудольф Траутфеттер (1809–1889) — однокашник
Миддендорфа по Дерптскому (ныне Тартускому) университету, знаменитый ботаник, впоследствии
обрабатывал коллекцию растений, которую Миддендорф привёз с севера. Река
же Шренк получила своё название в честь Александра Шренка (1816–1876) из той же alma
mater, путешественника и исследователя тундровых рек и озёр, а также ботаника, минеролога,
зоолога и этнографа.
Такая вот подобралась в этих краях немецкая компания из нынче эстонского города.
Надо сказать, немцы вообще внесли большой вклад в изучение Сибири, начиная с Герхарда
Фридриха Миллера (позднее ставшего в наших краях Фёдором Ивановичем). Он двадцати
лет от роду приехал в Россию в 1725 году, в 1733 стал участником Великой северной экспедиции,
в 1747 принял российское подданство и в 1750 издал первый том знаменитой «Истории
Сибири». Правда, эти выдающиеся достижения не помешали Миллеру в 1749 попасть
в опалу (хоть и недолгую), вдрызг разругавшись с Ломоносовым из-за своей публичной
позиции о скандинавском происхождении русского народа.
Но, довольно экскурсов в прошлое! Вернёмся же на борт нашего Ми-8, идущего над
бескрайними фантастическими ландшафтами предгорий Бырранга, диковинными узорами
полигональной тундры, сверканием озёр, удивительной геометрией рек, то извивающихся,
то вычерчивающих идеально прямую линию.
15

Прилетели на заправку
Вода кристально чистая, гольцу здесь нравится
16

IV. Овцебыки и полигоны
Когда летишь над Таймыром, возникает чувство, будто провалился во времени, и всё,
что внизу — картина из глубокой древности. Словно человек, по недоразумению получивший
кличку «sapiens», ещё не вылупился и не успел приложить свою «деятельную» руку к
окружающему миру.
Девственная природа, тундра в жёлто-оранжевых переливах наступающей осени, величественные
долины и холмы, блеск водной глади ручьёв и озёр. И, наконец, поразительные
многоугольники-полигоны, расчерчивающие десятки квадратных километров поверхности.
Зрелище действительно невероятное: «одарённые» фантазёры даже выдвигали версии,
что это либо следы гостей из космоса, либо остатки хозяйств неведомых нам древних
цивилизаций.
На самом деле, такой феномен присущ арктической зоне и является результатом чередования
циклов замерзания и таяния вечной мерзлоты, которая, впрочем, в последнее
время показывает себя далеко не «вечной». Циклы приводят к растрескиванию почвы, а
ледяные клинья выталкивают сквозь трещины торфяной грунт, образуя границы заболоченного
полигона. На этих границах в тёплое время и образуется растительность, на них нередко
можно заметить следы оленьих троп.
Вообще, такое явление как полигональная тундра (или полигональные болота) достаточно
хорошо описано в научной литературе. Так что можно смело отметать все небылицы
о рукотворном или даже инопланетном их происхождении.
Настя, которая последний час провела на штурманском месте, высматривая овцебыков,
командует готовиться к посадке: на берегу речки замечено стадо голов о десяти. Мы
приземляемся поодаль, в нескольких сотнях метров.
— Важное объявление, — строго говорит Настя, — не смейте поднимать квадрокоптер.
Резонное требование, поскольку от шумного квадрокоптера овцебыки устремятся
прочь. А скорости у них могут быть немаленькие: до 40 км/ч галопом, и при необходимости
втопят все шестьдесят. Поэтому мы предельно аккуратно выбираемся на мягкий ковёр
жёлто-зелёной травы и начинаем ювелирно двигаться в сторону стада.
Разумеется, наше появление не вызвало ровным счётом никакого доверия у мохнатых
богатырей. Сначала они встают в каре и внимательно смотрят в нашу сторону. Это даёт
призрачную надежду, что мы сможем приблизиться на достаточно близкое расстояние и
хотя бы посмотреть на животных своими глазами, без оптики.
Но человек часто ошибается в оценке своей неотразимости. Поняв, что расстояние
между нами сокращается, овцебыки плюют на приличия, разворачиваются, шумно плюхаются
в речку и уходят вброд на другой берег, где опять становятся в каре и продолжают
изучать нас с более безопасной дистанции.
В ответ на столь дерзкое и негостеприимное поведение теряет терпение Александр
Прохоров, предприниматель, один из спонсоров нашей экспедиции.
— Сейчас я их пригоню обратно, — говорит он, запускает коптер и направляет его
стаду в тыл, чтобы вынудить овцебыков вернуться на исходную позицию.
Вслед за ним с той же целью взлетает дрон Павла Макарова, блогера-путешественника,
автора проекта «Путешественник в костюме».
17

Проницательные овцебыки мгновенно раскусывают столь «хитрый» план и решают,
что лучше ретироваться в сторону дальнего холма, не поддаваясь на дурацкие уловки.
Стадо уверенно взбирается вверх, хотя один овцебык сильно отстаёт. Леонид Александрович
Колпащиков присматривается в видоискатель своего мощного телевика и замечает:
— Старый, совсем седой…
Ещё некоторое время наша компания прогуливается посреди первозданной красоты и
тишины. Я подхожу к речке, зачерпываю воду — вкус у неё просто изумительный. Смотрю
по сторонам и пытаюсь сохранить в памяти это чувство ошеломления гениальностью природы.
В небе на юг летит клин гусей.
Но время опять не ждёт. Напитавшись впечатлениями, мы вылетаем в сторону нашей
финальной на сегодняшний день точки, полярной станции «Мыс Челюскин». По дороге нам
удаётся пролететь ещё над несколькими стадами овцебыков. Они либо недвижно наблюдают
за нами, либо дают дёру, если борт идёт слишком низко.
Можно уверенно утверждать, что популяция овцебыков в этой части Таймыра достаточно
обширная.
По мере приближения к Карскому морю вертолёт попадает сначала в туман, потом в
густую облачность. Невероятная тундра исчезает из виду. Я начинаю кемарить и проснусь
уже в совсем другом мире, который ещё раз убедит в том, что на Таймыре рай и ад являются
добрыми соседями, прекрасно уживаются вместе, да и спутать их совсем несложно.
Первозданная красота под покрывалом облаков
18

Полигональная тундра или полигональные болота — игра таяния и замерзания
Овцебыки рассудили, что не стоит начинать знакомство
19

Невероятная геометрия природы
Гуси убывают на юг — скоро зима
20

V. Лики Мыса Челюскин
Просыпаюсь от того, что звук двигателей изменился, вертолёт разворачивается и идёт
на посадку. Гляжу в иллюминатор: туман рассеивается, а внизу встречает совсем другой
пейзаж — удивительный контраст с доисторическими предгорьями Бырранга.
Я вижу берег, о который бьются волны и льдины. Вижу крыши небольших зданий, и
понимаю, что большинство из них полностью или частично разрушены. Вижу мостки, которые
прокладывают путь над мокрой и грязной почвой. Вижу сотни ржавых бочек, арматуры,
какого-то непонятного мусора. Всё это валяется и на побережье, и в глубине территории.
Вижу памятник первопроходцам Арктики, стелу, которая должна символизировать
бревно-маяк, поставленное здесь самим Семёном Челюскиным. Он достиг мыса 20 мая (9
мая по старому стилю) 1742 года и написал в дневнике: «Погода пасмурная, снег и туман.
Приехали к мысу. Сей мыс каменной, приярой [т. е. обрывистый, впрочем, сейчас он достаточно
пологий], высоты средней, около оного льды глаткие и торосов нет. Здесь именован
мною оный мыс: Восточный Северный. Поставил маяк – одно бревно, которое вёз с
собою».
Через сто лет, в юбилей экспедиции, неутомимый Александр Миддендорф предложил
назвать мыс именем его открывателя, а с 1878 года это название было внесено в международные
карты. В 1932 году на мысе открылась полярная станция. В 60–70-е годы прошлого
века на ней трудились около ста человек (в некоторых источниках пишут, что численность
населения доходила и до двухсот). То есть, это был целый посёлок с аэрологической станцией,
обсерваторией, радиорубкой, магнитометрической лабораторией, почтой, больницей,
теплицей, свинарником, детским садом, аэродромом.
В этот раз на Объединённой гидрометеорологической станции имени Е. К. Фёдорова
(многолетнего главы Гидрометслужбы СССР) всего четыре сотрудника. Компанию им составляют
пограничники с заставы, расположенной на пригорке в двух километрах, белые
медведи, олени да голец, который курсирует вдоль побережья в промышленных количествах.
Вертолёт садится на площадку — единственное, что осталось от самого северного
континентального аэродрома Евразии. В нашу сторону неторопливо идёт начальник станции
Дмитрий Бодров.
Мы перебрасываем багаж в жилое здание станции — двухэтажный барак из сэндвичпанелей,
умудрившись при этом не свалиться в размокший грунт с косых мостков без перил.
Забиваем за собой свободные койки, угощаемся чаем и выходим на прогулку вместе с
экскурсоводом — сотрудником Таймырского краеведческого музея Владимиром Рубителевым.
Дмитрий Бодров и ещё один наш компаньон — начальник полярной станции «Сопочная
Карга» Алексей Быстров, в прошлом сотрудник «Челюскина», сопровождают с ружьями
и рекомендуют не разбредаться, не ходить по одному: встреча с медведем всегда внезапна
и может быстро закончиться в его пользу.
Последний раз медведя видели тут четыре дня назад. Они нередко прячутся за льдами
у берега, в засаде.
***
21

Первая остановка — у той самой стелы, которую венчает изваяние дубель-шлюпки
«Якуцк», легендарного судна Великой Северной экспедиции 1730–1740-х годов, которое
под командованием Василия Прончищева, Семёна Челюскина и Харитона Лаптева внесла
неоценимый вклад в исследовании Таймыра. «Якуцк» погиб, скованный льдами в августе
1740 года. После этого Челюскин совершил санный поход на собачьих упряжках, прошёл
более 6000 тыс. км и заснял около 1600 км побережья полуострова, в том числе 400 км его
самой северной оконечности.
Несмотря на то, что дубель-шлюпка не имела прямого отношения к открытию самой
северной точки Евразийского континента, стела не только символизирует знаменитое
бревно-маяк, но и отдаёт дань уважения великим исследователям Арктики.
Имена членов экипажа «Якуцка» увековечены на мемориальной доске у подножия памятника.
Вижу, что восторжествовала историческая справедливость: жена Василия Прончищева,
его отважная соратница, отдавшая жизнь Таймыру в возрасте всего около 25 лет,
названа здесь правильным инициалом — «Т.», Татьяна. Дело в том, что гидрографическая
экспедиция Северного Ледовитого океана Бориса Вилькицкого (открывателя Северной
земли) в 1913 году назвала именем Прончищевой мыс у входа в неизвестную бухту.
Надпись «м. Прончищевой» (мыс Прончищевой) впоследствии была воспринята картографами
как «бухта М. Прончищевой». А затем кто-то, при подготовке карт к изданию, легкомысленно
превратил «М» в «Марию». Лишь в 1983 году журналист и архивист Валерий
Богданов, поработав в Центральном государственного архиве древних актов, установил,
что Прончищеву зовут Татьяна Фёдоровна, урождённая Кондырева, из села Берёзово Алексинского
уезда Тульской губернии (ныне Дубенский район Тульской области). Бухта до сих
пор носит имя никогда не существовавшей «Марии Прончищевой». Впрочем, сейчас развёрнута
активная работа по переименованию.
Мы спускаемся к берегу, минуя заброшенные здания. Впереди в проливе Вилькицкого
смыкаются два моря, где-то дальше — Северная Земля. Колышутся льдины загадочного голубого
цвета. Дмитрий поясняет, что это прибились пресные льды, отколовшиеся от ледника.
Идём, огибая горы арматуры и ржавых бочек, а компания наша, невзирая на предупреждения,
всё больше растягивается вдоль моря. Небо пасмурное, уже около половины
десятого (или того больше), но сумерки не наступают.
Мы будто прошли через портал и оказались подвешены в странном измерении, где
время суток, время года, время вообще не имеют значения. Кажется, что и Хатанга, и озеро
Таймыр, и овцебыки, всё это было очень давно. Хоть и совсем только что…
Завалившись на бок, в нескольких метрах в проливе лежит проржавевший и выпотрошенный
буксир «Адмирал Колчак». В 2020 году он привёл на мыс баржу из Архангельска,
которая должна была переправить полярникам строительное оборудование с корабля на
рейде. Никто, правда, не сообразил, что мирно работавший в морском торговом порту на
Белом море буксир не очень приспособлен к условиям высоких широт. В итоге перегрузить
технику и стройматериалы успели, но потом разыгрался шторм, баржа затонула, а «Адмирала»
выкинуло на берег. Команда не пострадала, но судно так и оставили болтаться, сделав
ещё одной «достопримечательностью» этих мест.
— И сам адмирал не очень хорошо закончил, и кораблю не повезло, — неудачно пытаюсь
пошутить я, хотя на ощущения так себе.
22

Мы продолжаем путь. Где-то здесь был гурий Руаля Амундсена (сооружение из камней
в виде пирамиды), который установила его экспедиция в 1919 году в честь другой экспедиции
— Нильса Норденшельда 1878 года, хотя знак «Веги», судна Норденшельда, официально
находится в 25 км к юго-западу.
Гурий Амундсена незадолго до его столетия смыло штормом — оберегать памятник
было в последние десятилетия некому. Зато мы находим бревно, торчащее из сложенных
камней, очень похожее на знак «Веги», но что это — неясно.
Вообще, с гуриями и знаками разных экспедиций — будь то «Зари» Эдуарда Толля
(1901) или «Таймыра» Бориса Вилькицкого (1913) — всегда творилась полная неразбериха.
Поэтому научные сотрудники Таймырского краеведческого музея обещают углубиться в
вопрос и, наконец, разобраться.
Ещё дальше, после очередного ржавого поля, усеянного скользкими камнями, на небольшом
мысу расположено мемориальное захоронение погибших лётчиков, полярников,
исследователей. Оно появилось в тридцатых годах прошлого века, после открытия станции.
Мемориал находится в таком же безобразном состоянии, как и весь мыс Челюскин.
Очень сложно сдержать ярость и непечатную лексику, глядя на покосившиеся, истрескавшиеся
и облупленные памятники, на разбитые временем и стихией мемориальные доски.
Вот, герои-полярники, посмотрите из верхнего мира на такое отношение потомков.
А впереди безмятежно накатывают арктические волны, как бы напоминая нам, что
они бились о берег, когда нас здесь не было, и будут продолжать плескаться, когда мы,
наконец, самоистребимся и принесём планете долгожданное облегчение.
— Идеальное место, чтобы сводить счёты с жизнью, — замечаю я, оглядывая пасмурные
окрестности, — тут так хреново, что даже себя не жалко…
Мы поворачиваем обратно, минуем погранзаставу, которая великодушно разрешила
нам пройти их территорию насквозь. У входа в жилой блок я замечаю, что уже без двадцати
двенадцать, и запланированное чаепитие с Дмитрием плавно переводит бесконечный день
в бесконечную ночь.
Говорят, сюда приезжали разные чиновники, восторгались туристическим потенциалом
Мыса Челюскин, его историческим наследием. Обещали, что, наконец, разберутся со
всем этим ржавым хаосом. Но, как нередко бывает, слова так и остались словами. Конечно,
лето в этих краях, мягко говоря, недолгое, большую часть года всё в снегу, долго стоит
полярная ночь. Эти обстоятельства скрывают из вида удручающие пейзажи и, наверное,
помогают психике местных полярников сохраняться в более-менее стабильном состоянии.
Мы собираемся в гостевом зале за большим столом, и Дмитрий неспеша рассказывает
про свою жизнь и быт полярников вообще.
Он работает на этой станции уже 12 лет. Сам не метеоролог, но с детства мечтал о
Севере. Приехал на год на станцию инженером по радиолокации, посмотреть, как здесь живут
и работают. И вот уже столько лет «смотрит»…
Посетители эти места не жалуют. Раз в один-два месяца прилетает вертолёт пограничников,
с ними можно передавать какую-то еду или вещи. А так ежегодно приходит научноэкспедиционное
судно (НЭС) «Михаил Сомов», которое доставляет дизельное топливо,
бензин, газ, аэрологические материалы, продукты питания, заморозку. Прибывшие на «Сомове»
специалисты Северного управления по гидрометеорологии и мониторингу окружающей
среды (УГМС) выполняют плановое техническое обслуживание.
23

Всё остальное время полярники и пограничники разнообразят свой рацион тем, чем
богата Арктики: ловят рыбу и ходят на оленя. На прошлой неделе, когда было нужное течение,
вдоль берега шли такие косяки гольца, что за день можно было вытащить около полтонны.
Это подтверждает набитый доверху рефрижератор в предбаннике, куда мы без лишних
политесов залезаем полюбопытствовать.
Сама станция больше не занимается никакими исследовательскими работами, только
постоянными наблюдениями: состояние и температура воздуха, воды, почвы, направление
и сила ветра, количество облачности. Каждый день в 7:30 запускается метеозонд. Вся информация
передаётся через официальный спутниковый интернет-канал в Архангельск, где
базируется Северное УГМС. Для личного интернета команда станции сама купила себе «тарелки».
Разумеется, тут вообще нет никаких удобств. Для добычи воды зимой полярники плавят
снег, летом собирают осадки. Отходы жизнедеятельности и прочий мусор накапливают,
вывозят и утилизуют — забот по поддержанию хозяйства действительно немало.
Сейчас, когда большой жилой блок наполнился нами, царит оживление, люди курсируют
по коридорам, везде лежат рюкзаки и личные вещи, небольшие компании после чаепития
уединяются на двух кухнях, чтобы продолжить беседу за кое-чем покрепче под арктическую
закуску. Пытаюсь представить себе, какая атмосфера царит здесь, когда во всём
этом длинном двухэтажном здании всего четыре человека. В полярной темноте, посреди
льда и снега, когда ветер хлещет в стены, а в окно стучится белый медведь.
Нет, вообразить это решительно невозможно.
***
Утро, 7:00. Как-то незаметно пробежала ночь, сна у меня не было ни в одном глазу.
Сначала мы сидели небольшим составом в уютной кухонной обстановке и периодически
мешали коллегам громкими разговорами. Потом посетили самую северную баню в правом
крыле, предварительно освоив технику безопасности: как надёжно захлопывать входную
дверь в банный отсек, чтобы медведь не составил компанию в парилке. Выбегали из бани в
белую ночь освежиться под августовским снегом, неудивительным для 77°43′00″ северной
широты. Потом снова сидели, говорили, допивали остатки виски, переходили на чай, о чемто
спорили, глядели в окно.
И вот неожиданно наступило утро. Значит, для нашей компании (тех, кто не спал, и
тех, кто сумел оторваться от койки) есть интересное упражнение: поучаствовать в запуске
метеозонда. Зонд — накачанный водородом шар, который, пока не достигнет критической
для себя высоты в 30–40 километров, будет непрерывно передавать из подвешенного контейнера
с приборами разные параметры: скорость ветра, давление воздуха, влажность, температуру,
высоту, географическое положение. Все показания принимаются радиолокационным
оборудованием станции и передаются в Архангельск. Для метеорологов такая ежедневная
информация на вес золота.
Мы проходим к ангару с грозной надписью «Не курить». Внутри уже готовый зонд, и
Настя на правах главы экспедиции пишет на нём: «Агентство развития Норильска». Потом
расписываются и присутствующие, добавляя смайлики и всякие «ура». Я отхожу на приличное
расстояние, чтобы сфотографировать процесс запуска. Настя выводит аппарат из
ангара и, после нескольких «пристрелок», отправляет его в добрый путь.
24

Проводив зонд в серых облаках, по дороге обратно наносим визит в здание станции,
чтобы посмотреть, как передаются показания. Первое, что встречает нас в предбаннике
— карта СССР. Воистину, в Арктике времени нет. Хотя в ту эпоху жизнь здесь понастоящему
кипела.
Мы смотрим на экран монитора, видим, как столбцы данных наполняются актуальной
информацией. И тут же Насте сообщают обновление программы: Северная Земля нас, к
сожалению, не примет из-за сильного ветра и низкой видимости. Поэтому, вертолёт убывает
за топливом, а мы отправляемся в вояж по старым зданиям полярной станции.
Походы по руинам всегда вызывают сложные эмоции. Люди здесь жили и выживали,
радовались и горевали, любили, работали, строили, создавали, вкладывали силы и душу. За
почти девяносто лет на станции оставили отпечаток сотни человеческих судеб. Кто их теперь
помнит, кроме этих разваливающихся стен, где любят селиться белые медведи, и куда
нельзя заходить без ружья? Где разбросаны папки с какими-то записями и документами,
бобины уже давно испорченной киноплёнки, инструменты, поломанная мебель.
Мы заходим в домик магнитометрической или, по-другому, магнитно-вариационной
лаборатории — вообще первого здания, построенного на мысе в 1930 году. Строительство
для чистоты экспериментов шло без ферромагнитных металлов в конструкции: использовали
медные гвозди, отапливали медной печью.
Идём по лабиринтам, освещая путь фонариками телефонов. Сотрудники Таймырского
краеведческого музея подбирают лежащие папки — вдруг попадётся полезная информация
для более тщательной реконструкции истории. В сердце лаборатории, посреди экранированной
комнаты, прямо на скальной породе и кирпичном основании лежит идеально гладкая
каменная плита. Выглядит совершенно потусторонне, будто алтарь. Нынешние обитатели
станции не могут сказать, для чего было такое оборудование.
Следующая точка прогулки по заброшенному наследию — бывший свинарник. Дмитрий
вскидывает ружье, заглядывает в дверной проём и осматривается. Нет, тут чисто, медведей
нет.
Ещё немного, и попадаем в бывший детский сад. По коридору, справа и слева остатки
комнат для тихого часа, а в самой дальней зале, видимо, игровой — натуральный ледник с
вмёрзшим в него стулом. Ощущение какой-то «зоны» из Стругацких или Вандермеера.
Наконец, забредаем в здание радиорубки, аккурат напротив руин теплицы. Несмотря
на то, что радиорубку закрыли только в 2005 году, ощущение, будто внутри успели поорудовать
варвары. Всё валяется, всё перевёрнуто и повалено, оборудование вырвано с мясом.
Кругом на полках и на полу радиолампы, детали, просроченные консервы.
Открываю створки шкафа-сейфа, а там — папки с личными делами сотрудников. Телеграммы,
характеристики, записки. Каждая такая подборка — часть жизни человека. Может
быть, живого и здравствующего, или уже ушедшего. И всё это брошено, никому не
нужно, неинтересно, забыто.
А ведь можно прибраться, законсервировать эти здания, как памятники десятилетий
работы полярной станции, прекратить варварски разрушать историю. Если мы позволяем
себе смелость думать и рассуждать о превращении Мыса Челюскин в точку притяжения
туристов, то, помимо сверхзадачи — разгрести всю кошмарную ржавую помойку — нужно
***
25

вбить себе в сознание острую необходимость спасти и привести в порядок то, что ещё
можно спасти…
От невесёлых мыслей ненадолго отвлекает то, что вот-вот прилетит наш транспорт, а
нам пора отбросить эмоции, подхватить всю гору вещей и переместиться в сторону площадки.
Я покидаю Мыс Челюскин со сложным ощущением. С одной стороны это, прямо скажем,
депрессия от увиденного. С другой, — безмерное уважение к команде, которая здесь
продолжает работать.
Наконец, есть надежда, что наша поездка и то, что пойдёт дальше в рассказах, фотографиях,
роликах, как-то поможет расшевелить нужные инстанции и институции, запустит
механизм генеральной уборки в этом легендарном месте.
Мы сердечно прощаемся с Дмитрием и его командой, взлетаем и разворачиваемся
над проливом. Молча смотрим в иллюминаторы на удаляющийся берег, на эти маленькие
хрупкие здания и фигурки отважных полярников, бредущих в сторону станции.
Вертолёт снова попадает в густой туман, из которого мы выныриваем, когда прилично
удаляемся от Карского моря и оказываемся обратно над удивительными полигональными
ландшафтами полуострова.
Новый пункт в нашей программе: поискать знаменитые горящие подземные угли Бырранга
в окрестностях реки Шренк.
1
Стела-памятник Первопроходцам Арктики и «офис» полярной станции в пасмурном антураже
26

Великие имена, и Татьяну Фёдоровну правильно написали
Останки прошлого, бывший детский сад
27

Как мы видим, всё готово к приёму туристов
Голубые льды в проливе Вилькицкого, слева Карское море, справа Море Лаптевых
28

Адмиралу снова «не очень повезло»
Роскошная смотровая площадка для самой северной точки континента
29

За мемориалом погибшим полярникам ухаживают особенно бережно
Под снегом это смотрелось бы приятнее, да и падать с мостков не так опасно
30

Утро раннее — Настя подписывает метеозонд, Алексей Быстров держит,
Александр Прохоров фиксирует для истории
7:30, сейчас полетит, родимый
31

Ничего особенного, просто в бывшем детском саду стул вмёрз в ледник
Волны, льды и скалы терпеливо ждут, когда же мы, наконец, сгинем
32

VI. Остановка у Мамонта, и — в обратный путь
Как пишет известный таймырский фотограф и путешественник Виталий Горшков:
«Некоторые возгорания угольных пластов, как на Таймыре – естественные явления. Причиной
самовозгорания часто могут быть некоторые минералы, содержащиеся в угленосных
породах, например пирит, или железный колчедан. Реакция его окисления в сочетании с
органическим веществом вмещающих пород приводят к значительному разогреву угольной
толщи, а затем и к самовозгоранию. Естественное самовозгорание углей может поддерживаться
поступлением природного газа из земных недр по трещинам в породах земной коры.
<…> Горение углей на Таймыре, по некоторым оценкам продолжается уже несколько столетий.
Об этом говорят старые обнажения шлака, резко выделяющиеся в Таймырских тундрах
по реке Шренк своим ярко-красным цветом».
Мы уже больше часа нарезаем круги над местами, где теоретически должны гореть
подземные угли, но они упорно скрываются от нас. Растягивать время до бесконечности не
получается, потому бросаем поиски и делаем последнюю остановку перед возвращением в
Хатангу — на реке Мамонта. Раньше она была просто безымянным левым притоком реки
Шренк, но в 1948 году на её берегу нашли хорошо сохранившийся мамонтов скелет. Вот и
за названием для водной артерии не пришлось далеко ходить.
Приземляемся на берегу, перекусываем и разбредаемся кто куда. Я ухожу один, чтобы
проветриться и сбросить тяжесть от посещения Мыса.
Меня окружают изумительные ландшафты, небо играет фантастическими красками.
Солнце то уходит за облака, то внезапно появляется, пробегает по скалам и холмам, подчёркивает
их чудный цвет. Впереди — небольшая троговая долина, перед которой с зимы
осталась корка потрескавшегося снега. Между камней выглядывают симпатичные незабудки.
Забираюсь на левое плечо трога и на несколько минут полностью выключаюсь
— гляжу на пейзажи, реку, небо, пытаюсь хотя бы ненадолго пропустить сквозь себя
эту невероятную гармонию и красоту.
Наше небольшое путешествие подходит к завершению. Через пару часов мы, набегавшиеся
и притихшие, вылетим в опускающиеся сумерки. А завтра утром отважный АН-26-
100 уйдёт со всей честной компанией в Норильск.
Мне посчастливилось, что в моей жизни есть замечательные друзья из Норильска и с
Таймыра, благодаря которым я уже несколько лет подряд посещаю территорию, вижу то,
что многие никогда не видели, и, возможно, не увидят. Эти места затягивают и переворачивают
сознание. Норильск, Дудинка, Волочанка, озеро Лама, Плато Путорана, Красные
камни, Ущелье двенадцати водопадов, стойбища оленеводов на левом берегу Енисея, Хатанга,
Жданиха, озеро Таймыр, полигональная тундра, овцебыки, Мыс Челюскин, самая северная
баня на континенте, река Мамонта… Каждая поездка — путешествие в параллельную
вселенную, в иное измерение, там работают какие-то другие органы чувств. Возвращаешься
оттуда и до конца не веришь, что всё это случилось с тобой.
Таймыр бесконечен. Таймыр всегда в тебе.
До новых встреч, Таймыр!
***
33

Последняя остановка на маршруте
Маленькая троговая долина — как будто ворота
34

Причудливые скалы по берегам и прямо из реки
Река Мамонта богата гольцом, но ловить его нельзя — заповедная зона
35

Солнце красиво играет
Впереди — бесконечность
36

Спасибо всем!
Таймыр — Москва,
октябрь 2021 — февраль 2022
37