«Новая газета» №4 (пятница) от 17.01.2020

«Новая газета» пятница.
№4 17. 01. 2020
15
временно. И мы под льготу не попали!
Пришлось заплатить за дорогое оборудование
сразу весь НДС. И я дошел до администрации
президента, и один очень
интересный человек оттуда мне сказал:
«Так вас ударят по голове один раз, второй…
вы страну и покинете… А помочь
вам я ничем не могу». Потому что, сказал
он, стране нужны деньги. Хотя все понимали,
что мы здесь совсем ни при чем.
Но дальше было еще интереснее.
Установили мы это оборудование, значит,
начало оно работать… А наступил,
как ты понимаешь, 1998 год. И мы както
начали волноваться, чувствовалось,
что какие-то бури впереди. Из кабинета
заместителя председателя Госдумы мы
позвонили министру финансов, спросили:
не будет ли, случайно, дефолта? И
было это — за две недели! За две недели!
И он сказал: нет, слово даю.
И я вернулся в Барнаул довольный…
А что случилось? У нас произошел,
во-первых, дефолт, и нам сказали, что
наши ГКО — это не залог, это бумажки.
А валютный кредит мы возвращали. При
этом брали мы его по 3,2 рубля за марку,
а возвращали по 12,6. И мы были единственным
в Алтайском крае предприятием,
вернувшим Сбербанку все долги. Потому
что считали, что экономика должна
быть честной и чистой. Поэтому нам
пришлось очень жестко затянуть пояса.
— Очень жестко — это как?
— Ну сокращались очень резко. На
всем экономили. Голодать не голодали,
но близко к тому. Близко к обморокам.
Нервным. Но расплатились. И меня
включили в наблюдательный совет
Алтайсбербанка…
Но наша машина стала золотой.
И опять пришлось думать: откуда взять
деньги? Есть машина, есть полиграфия,
можем этикетки делать, рекламу, но она
стоит каких-то баснословных денег. Как
же нам справиться с этой историей? И
мы стали искать инвестиционные фонды.
Вышли на американский фонд, который
поддерживал прессу. И взяли там очень
большой кредит, защитили бизнес-план,
была длинная история, и получили кредит
на строительство нового здания типографии
и на ротационную машину.
— Какой был процент?
— Проценты были несравнимы с
российскими. Но тем не менее это были
проценты.
— За это вы и стали фигурантом знаменитого
фильма на НТВ «Должники
Госдепа»?
— Да. И тогда у нас появилась машина,
и мы смогли тоже рассчитаться. И это
тоже было круто.
Таким образом, в 2001 году, когда
мы построили это здание и ввели новую
машину, мы замкнули, наконец,
полный цикл газетного производства.
У нас появилось свое распространение,
полностью полиграфия, листовая и ротационная,
у нас уже появилось к тому
времени еще восемь или девять редакций.
Мы стали выпускать «Телепарк»,
«Маркер-экспресс», «Печки-лавочки»…
Общим тиражом больше 300 тысяч экземпляров.
В общем, такой приличный
издательский дом.
Вот все эти издания приносили какие-то
деньги, но когда мы все это построили,
наступила, как ты понимаешь,
цифровая революция, а значит, начинай
все сначала.
И в 2008 году мы, как в старые времена,
решили рискнуть, заключили новый
договор с этим же фондом и вложили
очень много собственных средств в строительство
новой типографии, которая
производит упаковку. По нашей мысли,
она должна была дать нам ту силу,
которая поможет выжить в эти трудные
времена. Но все стало очень резко падать,
и падала в целом экономика, а не только
наше с тобой издательское дело. И соответственно,
инвестиции эти не очень
быстро окупаются. Хотя была проделана
Штаб-квартиру в Барнауле
построили себе сами
колоссальная работа. Мы купили новое
печатное оборудование, приобрели здание
под типографию, руины. Раньше это
был завод резино-технических изделий.
Здание большое, промзона большая…
Мы вывезли оттуда десятки КамАЗов
с мусором, 120, кажется…
— Линию «Мажино» можно было
построить.
— Мы укрепили все здание, полностью
его восстановили и реконструировали,
перевезли туда свою листовую
типографию, докупили оборудование, у
нас там теперь свое производство. При
этом мы добавляли свои компетенции
по дизайну, делали много разных брендов
— для сыров, для чаев, для бальзамов
алтайских.
— На этом и зарабатывали?
— На этом думали зарабатывать.
Но, к сожалению, тяжелая окупаемость
у этих инвестиций. Кризис, конкуренция
большая. Этот рынок стал
рынком производителей сельхозпродукции
и фармацевтов, а не рынком
полиграфистов.
А потом наступил 2014-й год, когда
курс валюты опять в два раза у нас вырос.
И окупаемость наших инвестиций вновь
стала проблематичной.
— За эти 30 лет какое было самое
хорошее экономически время?
— Наверное, 2007-й год, перед кризисом.
Роскошные годы были. Мы шли
вверх, печать была на подъеме. Но легко
никогда не было. И особенно сейчас.
Мы занимаем одну из лидирующих позиций
в интернете и зарабатываем здесь
относительно много денег — относительно
наших коллег. На содержание
редакции этих средств наконец-то стало
хватать, но не хватает, чтобы развиваться,
как этого хочется. И типография начинает,
наконец, работать с прибылью,
но для развития и полного возврата всех
сделанных инвестиций ей необходимо
зарабатывать значительно больше. Мы
вроде бы только справились с последствиями
последнего кризиса, но где гарантия,
что он не наступит снова? Такая
вот получается модель выживания. А
хочется развиваться. И мы знаем как.
— Каким образом власть вас упустила?
— А она нас никогда не упускала. Она
за нами все время присматривала. Но мы
были достаточно значимым явлением в
этом регионе. У нас была сильная позиция.
И потом, мы же для власти тоже
были полезными, мы же о проблемах, о
которых она сама говорить не решалась,
писали-рассказывали. И все равно мы
старались быть над схваткой, оставаться
не пропагандистами, а журналистами.
Занятие настоящей журналистикой
позволило нам сохраниться, я бы так
сформулировал.
— Я уже тебе говорил, что у меня
было представление: в России две
успешных модели поведения — твоя
и нашего общего друга Леонида
Левина из Якутска, из «Нордпресса».
Насколько оно верно?
— Думаю, не совсем. Потому что у
Ирмыча, царство ему небесное, было все
более открыто, все его войны были «на
горло». А у нас все войны были скрыты,
но на самом деле они были более даже
серьезными, чем у него. У нас и гораздо
большие объемы… Мы примерно из
одной серии. Просто отстаивали свои
позиции более спокойно.
МЫ ВСЕ ВРЕМЯ НА ВОЙНЕ, ВСЕ ВРЕМЯ
С КЕМ-ТО БОРЕМСЯ ЗА ВЫЖИВАНИЕ, «А НЕ ВО ИМЯ ЖУРНАЛИСТИКИ
— Какие узловые моменты в твоих
взаимоотношениях с властью ты бы
назвал? Через сколько разных режимов
вы прошли?
— Сколько губернаторов, столько и
«режимов». Сейчас тебе точно скажу:
раз, два, три… Шесть. Соответственно
шесть, как ты говоришь, режимов.
Самым приятным был, конечно, первый.
Дальше начались какие-то истории,
с каждым из последующих губернаторов.
Но со всеми у нас было и
какое-то взаимодействие, временами
— взаимопонимание даже. Знаешь,
наша жизнь с властью — она такая:
той власти, которая хочет развивать
регион, с нами интересно, а той, которая
развивать регион не хочет, с нами
неинтересно.
Самое тяжелое время для нас было, я
тебе о нем рассказывал, при Евдокимове.
Некоторых людей, которые с ним тогда
пришли, потом посадили… И эти какие
попало люди стали искать, где бы что
отжать, где бы побыстрее заработать.
А мы обо всем этом писали. Писалиписали,
так что, когда Карлин пришел,
он меня позвал и говорит: зачем вам это
надо было? В «Алтапрессе», говорит, я
не разобрался.
Я ему: у нас принципы, нам без
принципов неинтересно. Ладно, говорит
снисходительно, я понял…
Но важно не это. Все годы мы развивались.
Не с точки зрения денег, а с точки
зрения развития компании, преодоления,
мы могли бы быть совсем другими,
если б нам не то чтоб помогали, просто
не мешали бы. Мы постоянно на какието
кочки наступали, и эти кочки превращались
в проблемы, мы постоянно с
чем-то боролись, вместо того чтобы лечь
на крыло и парить в воздухе.
— Ты 30 лет на одном месте… Это,
кажется, тренд у нас такой, когда
руководители прессы на десятилетия
задерживаются…
— А вопрос в чем?
— Вопрос простой. Хорошо это или
плохо?
— Я думал, что давно превращусь
в «хранителя рукописей». А почему не
получается? Потому что история любого
успеха таковой не является, надо все
время что-то менять, с чем-то бороться,
что-то преодолевать. И ты оказываешься
постоянно в ответе за тех, кого приручил,
ты не можешь сказать: все, ребята, дальше
без меня, я ухожу. Многое связано
именно с этим. Трудности не убывают, а
нарастают, и справляться с ними приходится
тому, у кого уже есть опыт с ними
справляться. Мы все время на войне, все
время с кем-то боремся за выживание, а
не во имя журналистики, — мы не развиваем
журналистику, и это, конечно,
абсолютно аномальная история.
— По возрасту коллектив у тебя как
изменился?
— Сплошная молодежь работает. Есть
немножко ветеранов, но костяк, конечно,
составляют молодые. И вообще смену
команды мы переживали, у нас были
серьезные изменения, потому что если
руководитель обязан жить с проблемами,
сваливающимися на голову его предприятия,
то коллектив тут ни при чем. И я
понимаю, что кому-то перспектива спокойной,
денежной жизни оказывалась
важнее. Мы же все время конкурируем с
госсектором и финансово-промышленными
группами. А с ними конкурировать
бесполезно, потому что при полной
экономической безответственности их
медиа постоянно подпитываются деньгами.
И люди, конечно, устают от такой
борьбы, они ищут тихой заводи, и осуждать
их за это нельзя.
— Много мест в Барнауле, где людям
платят больше, чем у тебя?
— Есть такие места. Мы платим все,
что зарабатываем, все что можем, то и
платим. А там платят, сколько нужно.
Независимых издателей в Барнауле
не осталось.
— А было много?
— Они были. Три-четыре-пять.
Никого не осталось. Блогеры одни.
Павел ГУТИОНТОВ,
обозреватель «Новой»,
Барнаул — Москва
Фото автора