разные тексты - Московский концептуализм

элементы акций КД- это цитаты из реальной жизни, ready made,
взятый из свободной зоны случайных впечатлений: появился из-за
поворота человек, прошел по полю, исчез в лесу, проехал
велосипедист, ветер наклонил верхушку дерева и т. п.
В своих статьях, исследуя дискурс КД, я называю эту «свободную
зону случайных впечатлений» экспозиционным знаковым полем,
рассматривая его в соотнесенности с демонстрационным знаковым
полем, куда входят все пространственно-временные события,
запланированные художественным действием акции. В наших
акциях рассматривается именно экспозиционное поле, а
демонстрационное поле (собственно художественное событие)
полагается как система наблюдательных позиций, «смотровых
площадок», откуда и происходит созерцание экспозиционных
пространств. Причем это созерцание происходит, как правило, уже
после события, не в самом действии, а в тексте- в обсуждениях,
статьях, комментариях и т. д.
Традиционный эстетический дискурс направлен чаще всего от
языка к сущему, то есть критик как бы разглядывает сквозь
произведения того или иного автора действительность - природу,
социальные отношения, идеалы, не забывая, конечно, описать - с
учетом своей “смотровой площадки”, на которую он заброшен
временем, - и особенности устройства той “линзы” (стиля,
направления художника), сквозь которую он судит об эпохе.
Концептуализм, совместив в себе критику и артистическое
поведение, выработал в результате этого необычного симбиоза и
особый концептуальный дискурс, границы которого оказались
чрезвычайно широкими. В этих исследованиях, как правило, тоже
артикулируется некое сущее, но сущее как бы все время
ускользающее. Концептуальный критик, постоянно вопрошающий в
художнике-концептуалисте, не может указать на сущее как на что-то
окончательное, как на то, что он на самом деле имеет в виду -
каждое указанное, отрефлектированное место в дискурсе становится
знаком и, следовательно, не сущим, а продолжением
концептуальной работы, ее контекстуальной части, все время
расширяющейся. В конце концов дело доходит до того, что граница
между языком (опосредованностью) и сущим энтропируется,
размывается в полную пустоту. Другими словами, сущее становится
“сущим”, закавычивается, превращается в обиходный знак, в
обычный языковой феномен, опорную точку, от которой можно
начинать “обратный” дискурс - от “сущего” к языку. Причем язык
здесь мыслится как некая целевая верхняя перспектива, сложная - по
сравнению с “сущим” - и “онтологизированная” данной
дискурсивной подменой система отношений, вроде железобетонных
574