НЕвский БОгослов №11 (2014)

и сущим во гробех живот даровав!»
Идеи русской классической
словесности: «духовное проникновение»,
«нравственное перерождение»,
прощение во имя
спасения души, «восстановление
человека», воскрешение
«мертвых душ»,— приводят к
2
Захаров В.Н. Пасхальный рассказ
как жанр русской литературы // Евангельский
текст в русской литературе
XVIII — XX веков: цитата, реминисценция,
мотив, сюжет, жанр. — Петрозаводск:
ПетрГУ, 1994. — С. 252, 256.
3
См., например: Баранцевич К. С.
Чудные ночи. Рождественские и пасхальные
рассказы и очерки. — М., 1899.
4
Чехов А.П. Избранное: В 3-х т. —
М.: Векта, 1994. — Т. 2. — С. 510. Далее
ссылки на это издание приводятся в тексте
с обозначением номера тома и страницы
арабскими цифрами.
5
Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем:
В 30 т. — М.: Наука, 1974 — 1988. —
Письма. — Т 1. — С. 88. Далее ссылки на
это издание приводятся в тексте с указанием
соответствующей литеры: С — сочинения,
П — письма; тома и страницы.
мысли о том, что «если не все,
то многое в русской литературе
окажется пасхальным» 2 .
По своему смысловому наполнению,
содержательной
структуре, поэтике чрезвычайно
схожи святочные и пасхальные
рассказы. Не случайно в XIX
столетии они нередко публиковались
в единых сборниках под
одной обложкой 3 . «Одноприродность»
пасхальной и святочной
словесности проявилась в
их взаимопроникновении и взаимопереплетении:
в святочном
рассказе проступает «пасхальное»
начало, в пасхальном рассказе
— «святочное».
Так, например, главное событие
святочного рассказа
Н.С. Лескова (1831—1895) «Фигура»
(1889) происходит под
Пасху; лесковский «рождественский
рассказ» «Под Рождество
обидели» (1890) содержит пасхальный
эпизод. В пасхальном
рассказе А.П. Чехова «Студент»
(1894) воспоминания о событиях
Страстной Седмицы (отречение
Апостола Петра) представлены
на фоне почти святочном,
по-зимнему морозном: «Дул жестокий
ветер, в самом деле возвращалась
зима, и не было похоже,
что послезавтра Пасха» 4 .
В то же время в чеховском рассказе
«На святках» (1900) явственно
проступает возрождающее
пасхальное начало.
Ярко самобытные художественные
миры Лескова и Чехова
имеют немало точек пересечения.
Для Чехова Лесков — «любимый
писака», «Человечина,
стоящий внимания» 5 . Курьезная
ситуация святочного рассказа
Лескова «Рождественская ночь
в вагоне (Путешествие с нигилистом)»
(1882) нашла отклик
во многих рассказах Чехова: «В
бане», «Шило в мешке», «Ночь
перед судом» и др.
Вслед за Лесковым Чехов
вскрывает истинную суть «маски»,
марионетки. Чеховские
святочные «вещицы» населяет
целая толпа «ряженых». Этот
традиционный образ выносится
в заглавие, объединяющее серии
сценок и зарисовок, которые заполнили
январский номер журнала
«Зритель» за 1883 год. А в
1886 году (кстати, год этот — целый
всплеск святочного творчества:
выходят лесковский сборник
«Святочные рассказы»,
«Рождественская сказка» Салтыкова-Щедрина
и др.) в новогоднем
номере «Петербургской
газеты» появляется новый ряд
чеховских рассказов под тем же
названием — «Ряженые».
Писатель переосмысливает
святочный обычай ряжения. В
его миниатюрах маскарад, розыгрыш
с переодеванием открывается
своим вторым — страшным,
неприглядным — планом.
Герой одной из сценок — адвокат
— страстно защищает в суде
невинную женщину: «Глаза адвоката
горят, щеки его пылают,
в голосе слышны слезы. Он
страдает за подсудимую, и если
ее обвинят, он умрет с горя!..» (С
2, 8). «Он поэт», — шепчут слушатели.
Но экзальтированные
чувства, возвышенный пыл его
речи имеют вовсе не поэтическую,
а самую тривиальную подоплеку:
«Дай мне истец сотней
больше, я упек бы ее! — думает
он. — В роли обвинителя я был
бы эффектней!» (С2, 8).
«Пьяное умиление» деревенского
мужичонки, который все
время приплясывает и «визжит
на гармонике», — тоже маска.
«Ему весело живется, не правда
ли? Нет, он ряженый. «Жрать
хочется», — думает он» (С2, 8).
Мы видим даже «храм ряженый»
(С2, 8).
Автор убеждает читателя не
верить внешности, позе и в доказательство
снимает маски с
героев, открывая их сокровенные
мысли. Важно, что в этой
НЕвский БОгослов