literaturaTmcodneobis Tanamedrove problemebi Contemporary ...

ется в его творчестве своей комической стороной, а герои мифа
больше напоминают незатейливых героев детской литературы,
изображенных с точки зрения обывательского сознания. Так, в драматической
миниатюре «Пушкин и Гоголь» (1934) оба писателя появляются
на сцене лишь затем, чтобы одиннадцать раз споткнуться
друг о друга, упасть и выругаться: «Пушкин (выходит, спотыкается
об Гоголя и падает): Вот черт! Никак об Гоголя!
Гоголь (поднимаясь): Вечно во всем помеха! (Идет, спотыкается
об Пушкина и падает): Вот мерзопакость! Опять об Пушкина»
(Хармс 1999:555-556). В этой бесконечной череде падений и чертыханий
персонифицируется и доводится до абсурда идеологема о
противопоставленности пушкинского и гоголевского наследия, получившая
широкое распространение со времен известной полемики
1850-х гг., в ходе которой представители «реального» искусства,
избравшие в качестве «плодотворного направления» сатирическую
поэтику Гоголя, вынесли приговор сторонникам «чистого» искусства
с их упованием на пушкинскую ясность и гармоничность.
Эта же демифологизирующая тенденция проявляется и в прозаической
псевдоюбилейной миниатюре «О Пушкине» (1936). Как
и в более поздних «Анекдотах о Пушкине» (1939), официальный
образ «великого поэта» подвергается здесь комическому снижению
и абсурдизации. Однако показательно не только пародическое использование
образа поэта, но и контрастивный гоголевский «фон»,
возникающий при упоминании имени Пушкина. Сопоставляя поэта
последовательно с Наполеоном, Бисмарком, российскими императорами
«Александром I, II и III», повествователь приходит к выводу,
что все они «просто пузыри» по сравнению с ним. «Да и все
люди по сравнению с Пушкиным пузыри, только по сравнению с
Гоголем Пушкин сам пузырь». Рассмотрение поэта в одном ряду с
представителями верховной государственной власти, равно как и
сам процесс выстраивания аксиологической иерархии, подчеркивает
несостоятельность претензий литературного официоза на идеологическую
власть над читателем, на превращение писателей в
«чугунное политбюро» (А. Битов). Перечислительный ряд, в который
поставлен поэт, доводит до абсурда идею величия поэта и
обнаруживает ценностную пустоту официального мифа. Тем более
комичным предстает упоминание фигуры Гоголя, парадоксальным
образом разрушающей «дурную» серийность и знаменующей конец
наррации: «Но после Гоголя писать о Пушкине как-то обидно.
38