В f~Wk

IJ-f I' 

В 

f~Wk 

ШШ1Г 

HM БАЙКАЛОМ 

ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ 

ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ 

ЖУРНАЛ 

НОЯБРЬ-ДЕКАБРЬ 

1956 

УЛАН-УДЭ

НАД БАЙКАЛОМ 

ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ 

ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ 

Ж У Р Н А Л 

БАЙГАЛАЙ 

ЛИТЕРАТУРНО-УРАНЬАЙХАНАИ 

НИИТЭ-ПОЛИТИЧЕШ 

Ж У Р Н А Л 

Орган Союза писателей и Министерства 

культуры Бурят-Монгольской АССР 

№ 6 НОЯБРЬ—ДЕКАБРЬ № 6 

С О Д Е Р Ж А Н И Е 

Всеволод ИВАНОВ. Мы идем в Индию. Роман, продолжение. 3 

Цыден-Жап ЖИМБИЕВ. Новая сказка. Рассказ. Перевод с 

бурят-монгольского И. Чернева. 67 

Чимит ЦЫДЕНДАМБАЕВ. О любви. Стихи. Перевод 

с бурят-монгольского А. Балабаева. 73 

Даширабдан ВАТОЖАБАИ. Кто твой учитель? Повесть, 

окончание. Перевод с бурят-монгольского Н. Рыбко. 75 

ПАМЯТНЫЕ ДАТЫ 

Б. СОДНСШ. Дашдоржийн Нацагдорж. Перевод с монгольского. 

11Э 

Д. НАЦАГДОРЖ. Моя родина. Учиться едущий в дальние 

края. Мать. Стихи. Перевод с монгольского Ин. Луговского, 

Т. Стрешневой, Я. Смелякова. 125 

ПУБЛИЦИСТИКА 

Б БУЯНТУЕВ. Проблемы комплексного использования 

богатств Байкала и Прибайкалья. 1Э7 

Ф ВОЛЬНЫХ. У истоков народной инициативы. 132 

ПО РОДНОМУ КРАЮ 

Ф. СОРОКИН. За Святым Носом. Фотоочерк. 137 

A. ДВОРЯДКИН. Зимующие утки в истоке Ангары. 143 

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ 

Г. МИХАИЛОВ. Новое издание Гэсэриады в Китае. 145 

Э. ПИЛЬМАН. Природу надо изучать... 

B. СКАЛОН. В дальневосточной тайге. 153 

Н. ЕРБАНОВ. Опыт животноводов Ставрополья и Рязани 

в колхозы Бурят-Монголии. 155 

САТИРА И ЮМОР 153 

ХРОНИКА КУЛЬТУРНОЙ ЖИЗНИ 161 

СВЕТ НАД БАЙКАЛОМ. Песня. Музыка Д. Покрасс, 

слова М. Вершинина. _ 165 

Содержание журнала «Свет над Байкалом» за 1^56 год 167 

: fl А 

БУРЯТ-МОНГОЛЬСКОЕ ГАЗЕТНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО 

1956

МЫ ИДЕМ В ИНДИЮ 

Роман'"' 

«БАНКИРСКИЙ СТАРЕЦ КАЛМЫКОВ» 

Всеволод ИВАНОВ 

Рш. А. Окладникова. 

Ко1да на рассвете мы шли через рек), и па самом мосту, и вокруг 

нею — ни души. Старики-аксакалы вернулись в свои селения; «коты» 

ушли вслед за табунами в большую, песчаную низменность, простиравшуюся 

от джунгарских предгорий до озера Балхаш. Тракт здесь прямой.— 

иди вдоль телеграфных столбов по следам табунов, и все. 

Но, должно быть, мы все не видели ни тракта, ни следов калмыковских 

коней и, вместо степи, вдруг стали углубляться в горы. 

Вскоре мы встретили верхового казака с рыжей бородой и бесцветномертвыми 

глазами. За спиной его болталось охотничье ружье и сумка. 

— Была охота? 

— Архара подбил,— ответил он, пришептывая,— да ускакал. 

Не зная, что архаром называют огромного горного барана, редко спускающегося 

со скал, я сказал: 

— Чего ж за ним не гнался: конь у тебя хороший! 

— По горам, за архаром? 

Казак посмотрел на меня с изумлением и тронул повод. 

— Как к Алексеевской станице?— крикнул я ему вслед. 

Он ответил: 

— Али не знаешь, что дураку все пути видны? 

Дорога от реки пошла на юг, затем вернулась снова к реке, 

ткнула нас в камыши и скрылась. 

Левый обрывистый берег отходил от уреза воды террасами. Мы шли 

по нему тяжелой, еле заметной тропой, натыкаясь на заброшенные арыки 

i множеством ответвлений, поросших саксаулом и карагачником Тропя 

повернула к горам. 

Продолжение. Начало см. в ,\»№ 4 и 5 за 1956 г.

ВСЕВОЛОД ИВАНОВ 

Мы шли заброшенными пашнями. Из 1устых трав поднимались дрофы, 

турпаны, а иногда выскакивали дикие козы. 

- И под пшеницу, и под огороды ладные земли,— сказал, вздыхая 

Щепетников.— В станице мне говорили, что огороды здесь приносят самвосемьдссят. 

Где это видано? 

Травы мешали шагам, испарина застилала гла (а и все же дышалось 

мне легко, и странная, веселая легкость наполняла мое сердце, ребятишки 

пр-ыгали на тропе, обгоняя друг друга. Я иногда срывался с шагу, обгонял 

их вслед, и они бежали за мной с криком. Во время бега в голове 

поднимался какой-то восторженный шум и все вокруг казалось необыкновенно 

приятным. 

Мы наткнулись на большой арык, дно которого было занесено галькою, 

а кое-где, под кустарниками, виднелись лужицы голубой воды 

Скурл-атов наклонился, отпил воды и сказал, что в арык приходят вешние 

воды с гор, иначе галька была бы занесена глиной и песком. 

— Выходит — копни палкой, и вода потечет на пашни? — спросил 

Щепетников. 

— Потечет. 

— И будет тут урожай сам-восемьдесят! Теперь я уж понимаю, что 

без воды здесь урожаям не быть. Только гы мне отпеть: кто воду задерживает? 

— А я iie знаю, — сказал, ухмыляясь Скурлатчж. 

— Ты-то все знаешь, да не все говоришь 

И Щепетников громко закричал: 

— Православные, отзовись! 

Никто не отозвался. 

— Экие пашни пропадают! — воскликнул, чу п. не плача, Щепетников.— 

Совестно мне, братцы, и жутко. Вы глядите: арыки заросли травой, 

а те, которые пробирались откосом берега, jeM/iejj ;;IIUH;I. - JO. Да что же 

это такое, господи? Кто эту землю связал? 

Камыши становились гуще; колючие, ccpon.-iin к-леные кустарники 

закрыли тропу: комары и оводы лезли в глаза. Сирии;] гнгркнуло обширное, 

серебряное поле. 

- Солончаки.— сказал Скурлатов.— Солончаками и гти легче и видней 

с них. 

— Да и для души не утомительно,— вставил Щепетников.— На солончаке, 

разве чертей сеять. 

Солончаки в сухую погоду образуют твердую, упругую кору, неутомительную 

для ноги. Местами, среди солончаков, ПАЯЛИСЬ пространства, 

покрытые щебнем с острыми гранями. Псрелничатаи, кипучая мгла 

застилала горизонт, а щебень указывал, что горы недалеко. 

— Выйдем, братцы, на прежний перевал, a


менности, она образовывала небольшие болота. Мы прошли среди болот 

и поднялись на вершину вала, где под высоким карагачом увидали землянку. 

На завалинке сидел темный, лысый старик, в рваном тулупе, заячьей 

шапке. Большая потухшая трубка дрожала в его черных, коротких, 

изношенных пальцах. 

— К Алексеевской верно идем? — спросил Скурлатов. 

Старик зевнул, выбил трубку, поправил на плечах тулуп и ответил: 

— Лихоманка меня трясет. Ране трясла три раза в день, а теперь — 

без остановки. Кажись, в воскресенье и помру. 

— Табун тут, гемаддиновский, не проходил? 

— Чей табун? 

— Гемаддиновский. Мы туда табунщиками наняты. 

— Не слыхал, не видал табуна такого,— ответил, снова широко открывая 

рот, старик.— Да и видеть мне трудно. Лихоманка не позволяет. 

В воскресенье, выходит, и помру. 

— Ты кто тут такой? 

— А я караульщик. 

— Чего караулишь-то? 

— Пашни. Чтобы, значит, воду из хранилища па них зря не спускали. 

Смыть, значит, пашни могут. 

— Да они давно смыты, дед! — крикнул Щепетников. 

— А? 

— Смыты пашни, говорю! 

— Смыты, верно. В позапрошлом лете ливни были страшенные, ну и 

промыло вал. Теперь жду, когда поправят вал-то. Да, видно, не дождаться: 

в воскресенье помру. 

— А кто поправит? 

— Работники. 

— Какие? 

— А каких хозяин пошлет. 

Щепетников почти умоляюще, во весь голос закричал: 

— А кто этих земель хозяин? 

— Банкирский старец, Глеб Иваныч Калмыков. Прежние поселенцы 

ему плохо аренду платили, он их и выгнал. А новых, значит, переселенцев, 

других, значит, еще не поселил: выбирает, которые ему, банкирскому 

этому, значит, старцу будут покорнее. Выгоднее, значит. Он, значит, 

выгоднее выбирает, это уж будь покоен! Вот я и жду этих, значит, выгодных-то! 

Третий год, выходит, жду, да, чать, не дождусь. Помру, чать, в 

воскресенье. 

— Не помрешь, дед! 

БЛУЖДАЕМ 

Старик, что стерег заброшенный пруд и арыки, оказалось, знал многое. 

Вчера, по его словам, спровадив «котов» из Метелочной, Борис Глебыч 

вернулся и пустил Сквозного в бега. Тулпар пришел первым. 

Впрочем, старик не восхищался Борисом Глебычем, он называл его ехидно 

«кизяк», Дым, а не жар. Старик вообще склонен к прозвищам. Гемалдинсва 

он. например, звал «расчет». Когда я спросил что это значит, о i 

ответил, что этот купец «всех нас рассчитать намерен». Он и о Скурлатове 

слышал. Глядя ему в лицо, старик ласково морщился, смеялся и говорил: 

— А жалко. Скурлатыч, зря ты этих «котов» отпустил: день-другой, 

они бы хозяевам шары-то выцарапали. Одно слово: коты! Молодым я 

сам охотился и скажу — злей камышового кота зверя нет. Тигр перед 

ним - мышь!


Сторож подробно рассказал нам дорогу. Этого ему показалось мало, 

он c.'i.M попел нас. Но тут нелегкая толкнула его. Он спросил: 

Л там когда надо в Алексеевскую'^ 

- Крайне, завтра к обеду. Иначе, либо табун уйдет, либо наймут 

дру1 их табунщиков. 

Сторож встревожился. На него возбуждающие подействовало, что 

мы потеряем место. Он понимал, что из-за Скурлатова нам не найти работы 

на всем великом протяжении калмыковских владений. 

— Завтра к обеду? Эта дорога не годится. Короче тропу, короче! 

Знаю такие! 

Он долго молчал, потом повернул влево и сказал: 

— И вам, батюшки, как пересечете Алексеевскую, брать все влево 

и ьлево. Муллушка ваша будет верстах в семи. И отсюда прямой тропой 

до Алексеевского тоже верст семь. Тут тропа самая короткая. Ликом к 

солнцу,— и валяйте! 

Самая короткая тропа, как это часто бывает, оказалась в сотню раз 

длиннее самой длинной. 

Мы блуждали второй день. 

Мы шли ликом к солнцу, спиной, боками,— ничего не помогало. Мы 

спускались в горные «щели», шли вдоль пропастей, через редкие леса 

тянь-шанских елей, через густые можжевелышки, по альпийским лугам, 

поднимались на перевалы, спускались, а горы по-прежнему злорадно высились 

над нами, поражая нас сероватым блеском своих скал, черно-синими 

тенями, мутно-молочными снеговыми вершинами, которые, казалось, 

недоумевали, что им приходится подпирать это легкое, розовато-голубое 

небо. 

Мы заблудились, по-видимому, оттого, что очень уж желая помочь 

друг другу в Метелочной, ничем не помогли, а только прожились, и теперь 

вот грустим, идем, глядя не па дорогу перед собой, а в себя. Горы такого 

ёаловства не любят. 

На Щепетникова горы действовали особенно удручающе. Он шел 

i яло, сонно, покачиваясь всем челом. Иногда Скурлатов спрашивал его: 

— Щепетников, а чего гы не ушел с котами? 

— Убьют! 

— Тебя? 

— Скажут, он, кажись, дружил со Скурлатовым. 

— Скурлатов, гляди-ка, шишка! 

— Когда начнут кричать с моих слон, - проговорил Щепетников с 

уверенностью,— хоть кого примут за шишку. 

— Ха-ха! 

— Вот тебе и — ха-ха! 

Мы переходили горные речки, спускались или шли против течения,— 

и все равно, не могли выбраться из -них проклятых гор. 

Небо до краев покрылось скуластыми и худощавыми тучами. Полил 

крупный, как горох, дождь. Все вокруг совершенно мокрое. Я падал в 

воду, вставал, и когда поднимался, чувствовал, что полосатый и холодный 

ветер грубо дует мне в спину. Ог этого колючего ветра я весь дрожал. 

Я смыкал губы, чтобы подняться. Я размыкал губы, чтобы упасть. 

- Привычка 1 

А скалы, споря о чем-то своем, хлестались между собой не струями 

воды, а целыми потоками. Ветер дул, разноголосо и неистово. 

Нубия глядела вперед, подняв уши, которые обычно у нее висели, 

как у лягавой собаки. Эти поднятые уши наполняли пас сладкозвучной 

волей к жизни. Ну, если Нубия верит, что впереди существует жизнь, те 

нам ли не верить! 

Воля-то воля, но что сделалось с дорогой? Почему она так пуглива?


Мы, несомненно, потеряли дорогу. 

И, однако, мы то и дело сворачивали в боковые ущелья, которые считали 

за главные и которые тщательно осматривали, думая найти илл 

обожженные костром камни, или тряпки от одежд табунщиков, или конский 

волос. Только, дойдя до какого-нибудь водопада или неприступной 

стены, мы возвращались в ущелье, которое называли теперь главным, но 

которое вскоре оказывалось тоже боковым. И нам опять приходилось искать 

главное! 

А Бадам кричал, что мы приближаемся к степи! Скоро найдем богатое 

пастбище! Аулы! Алексеевскую! И даже город! Какой город, ему неизвестно, 

но — город! 

А разве могут быть еще более неприступные места, чем эта язвительная 

и заунывная неприступность, по которой мы сейчас пробираемся, чихая, 

сплевывая, с подтянутыми животами, шатаясь от утомления и гнева 

на свирепую природу? 

На ночь мы остановились в густых зарослях можжевельника. Нашли 

огромную, чуть ли не самую пышную, сизую крону и остановили Нубию. 

Развьючиваем, а она — дрожмя-дрожит, храпит, оглядывается. 

— Не бывало такого. 

— Устала, сейчас успокоится. 

— Пойду, дядя? — спросил меня Бадам, указывая на можжевельник. 

— Ничего, можно! 

Он бросился под лиственницу, лег на землю, понюхал ее и сказал, 

вставая: 

— Медведь с ребятишком спал. Ты, дядя, понюхай землю, пощупай. 

Полез Щепетников. 

Когда он выполз из-под низко склоненных, тусклых ветвей, лицо его 

от ужаса как-то осело и он прошептал: 

— Видмедь! Спасибо, хоть ушел! Земля еще не остыла, владычица! 

Братцы! Да ведь, видмедь страшнее медведицы.... 

И он, словно боясь, что медведица услышит его, замолчал. 

Скурлатов, тихо смеясь, но шепотком, :видимо поддавшись страху 

Щепетникова, а, может быть, не желая осмеивать громко этот страх, собрал 

сучья, разжег костер. Стало менее страшно, менее жалко самих себя, 

уменьшилась зависть к тем, кто сейчас спокойно спит в сухих домах. 

Мы невероятно устали, обили ноги в кровь, после дождя в можжевельниках 

было душно, влажно и в трех шагах ничего нельзя разобрать. 

В кустах кто-то бьется, вздыхает, кто-то в недоумении бежит, замирает; 

промелькнет и скроется легкое облачко тумана, все замрет, даже звезд не 

видно, а затем опять еле слышная суетня, вздохи, стоны. 

Ну, и ночь! 

А ребятишки мои заснули, как ни в чем не бывало. 

Я не спал. Я думал о Метелочной, о хитром Гемаддинове, который 

послал нас в свой табун. Небось, никакого табуна и нет! Эх ты, жизняжизненка! 

Хочешь узнать побольше правды,— и только больше запутываешься. 

Хоть примером взять мои замыслы. Пошел к Василисе Глебозне, 

хотел ее расспросить, что знает она о поджоге затона и догадывается 

ли о приставаниях Бориса Глебыча к Ханыке? Ей-же-ей, расспросил, 

ха-хг£ха! Все мои расспросы, куда как хитро задуманные, свелись к тому, 

что выслушал лекцию — Калмыков, Семиречье и кулаки. Это мог мне 

рассказать и Скурлатов, да еще, пожалуй, поярче!.. 

С раннего утра начались новые плутания. 

А к обеду мы втащились в такие величавые и непроходимые калит, 

что Щепетников окончательно пал духом и сказал Скурлатову: 

— Пропал я, Капитон, подыхаю. Никак я не думал, что придется мне


быть похороненным в камнях! Тьфу! Да ну же, спой что-нибудь! Отходную. 

Зачем, отходную? Приходную. Вот эту хохлатую скалу обогнем,— 

и слеш»! 

Скурлатов, разумеется, не ждал, что скоро увидит равнину. Ему 

просто жалко было Щепетникова. А, может быть, он от усталости и не 

очень-то понимал, что говорит. 

Но, обогнув хохлатую скалу, мы растерянно переглянулись. 

Ilei снистящего потока, нет этой упругой пены, этих полновесных 

камней, этих плаксивых скал! 

Прямая дорога. Пологие холмы. И за холмами — знакомая степь, 

покрытая знакомой травой, которую колебал знакомый ветер. 

Скурлатов, разглядывавший дорогу, отозвался: 

- Ого! Никак муллушка? Табун! И кони, кажись, диким-дикие. Ну, 

что-ж! Раз мы укротили ущелье, мы и коней сможем укращать. Верно, 

Всеволод? 

- - А, собственно, почему я должен постоянно разыгрывать цирк на открытом 

воздухе? 

— Пахать, пахать! — крикнул Щепетников.— Не циркачить, а пахать! 

— Идти,— сказал Скурлатов, и попел пас. 

Вскоре вышли на берег небольшой речки, поросшей мелкими тополями, 

ивами и цветущими тамарисками Красная, твердая глина звенела у 

нас под ногами. Дорогу пересекали неглубокие, сухие овражки, по которым 

стекает вода, когда тает снег. 

— Ого, ржут гемаддиновские! 

•— Да никто не ржет. 

— Ржут, дядя Скурлат! 

Над коричневыми щебнями исильжакл озера, какие-то хрупкие, проворные 

улицы городов... Ребятишки закричали: 

— Марево! 

— В солнечные дни на таких щебнях, -сказал Скурлатов,— маревы 

часты. Шагай, шагай! Недалеко до табуна! 

— Недалеко! — подхватил с живостью Бадам. 

Скурлатов поглядел на него внимательно. Лицо мальчика пылало. 

— Продуло! — сказал Скурлатов сквозь зубы. Не зря мы злились 

на зто ущелье. Захворал теперь. 

Он велел мальчику садиться на лошадь. 

Купы деревьев и кустарников указывали на близость родника. За 

родником виднелись пашни, глинобитные зимовки. Л;\ муллушкой пасся 

табун. 

Пять сторожей, пять дряхлых стариков в рваных бешметах на голом 

теле, спокойненько поглядывая на табун, сеяли просо. 

— Старики, кони! 

— Спасибо, хоть указал. 

— Или стада все пали от джута? 

- Не все. Стада в горах, на джайляу. А вы чему удивляетесь? Табуну? 

Зимовки уже не наши. Волостные старшины отписали их купцу Гемаддинову. 

В последний раз, понемногу,— сил нет сразу,- сеем просо. 

Уберем — и прощай. 

- А сами, куда? 

— Аллах знает! 

Разбили палатку у родника, недалеко от муллушкн, положили на 

кошму Бадама, которого мучила головная боль и жажда. Один из сто-


рожей оказался знахарем. Он нашел у Бадама лихорадку, принес бутылку 

с каким-то вязким, светлым лекарством, налил деревянную ложку, дал 

выпить, подумал и налил еще пол-ложки. Младшие мальчик и девочка, 

тем временем забрались на муллушку, откуда поднялась стайка диких 

голубей, а несколько позже вылетела большая сова. Щепетников мрачно 

сказал: 

— Сова и голубь, по нашей мужицкой примете, вместе летают — не 

к добру. 

— А по нашей типографской,— сказал Скурлатов,—к самому полному 

счастью: мудрость и мир вместе. 

КАК Я ОБЪЕЗЖАЛ ПОЛУДИКИХ КОНЕЙ 

Старший табунщик, Ахмет Усынов, длинный и гибкий казах подсел 

к нашему костру и спросил — есть ли у нас еда, мясо, в частности? Только 

хлеб да пшено? Ну-ну! Затем он стал расспрашивать, как торгует ярмарка, 

какие цены на товары, сказал, что Гемаддинов только что проехал; 

затем табунщик понюхал ложку, из которой пил лекарство Бадам, 

лизнул ее и. оглядев Бадама, сказал: 

— Лекарство — хорошее, знаю, но только завтра мальчик выздоровеет 

не от этого лекарства, а от моего. 

— Какое же твое лекарство? — спросил я. 

— Кони,— значительно ответил Усынов.— Коней выезжать будете? 

Хорошо обучите — выздоровеет, плохо — совсем захворает. Он хоть и небольшой 

мальчик, а — казах. 

—• Я — казах,— сказал Бадам, с трудом поднимая голозу.— Я иг 

коней всегда выздоравливаю. 

Табунщик Усынов перечисляет коней, которых, по мнению Гемаддинова, 

мы должны обучать. Говорит он взволнованным шепотом, торопливо, 

и заметно, что он мало доверяет наездническим способностям Скурлатова. 

Но хозяин есть хозяин, Гемаддинов есть Гемаддинов. Жалко портить 

коней, а что поделаешь, приказано! 

Я спросил: 

— Aloft отец шел здесь? Учитель в золотом мундире? 

— Учитель?— Табунщик подумал.— С кораном?— И еще подумал:-прошел. 

А что? 

— Ничего. 

Родник переходил в топкий ручей и, саженях в пятидесяти от нас, в 

голубой глине родника мокла телега, крытая рогожей, и тускло блестела 

на ней накрашенная бочка. Старший табунщик утверждал, что под седло 

и сами табунщики с легкостью обучат любого коня, а вот ходить в телеге—обучать 

они не умеют! Телега крепкая и, конечно, прежде всего, \чнгь 

упряжных... 

— А седла у вас какие? 

— Седла у них хорошие,— сказал Скурлатову вдруг Бадам.— Ты 

им не верь, если скажут, что седла не годятся. 

— Избалованные дети,— неодобрительно проворчал старший табунщик. 

— Обычно для табуна,— сказал Скурлатов, на сто, скажем, готов, 

берут не больше трех табунщиков, а почему вас — шестеро? Да еще мы. 

Кони либо уросливы, либо с другими пороками. 

— Хозяева,— ответил, пожимая плечами, Усынов. 

— Неопытный хозяин часто путает коня с верблюдом. Верблюд, изча 

своего упрямства, требует большого внимания табунщика, а конь 

иногда сам учит людей. 

Старший табунщик воскликнул совсем одобрительно: 

— Ты хорошо говоришь о конях!

10 ВСЕВОЛОД ИВАНОВ 

— Почему же, друг, у тебя так много табунщиков? 

Усынов, помолчав, выговорил с усилием: 

— Хозяин. 

— 11ет, ты объясни, друг! 

- Друг! Дружба начинается с подарков. 

Скурлатов положил в руку табунщика Усынова большой перочинный 

;м>ж с множеством лезвий — единственную, кажется, его драгоценность. 

Табунщик долго рассматривал нож, пробовал его, точил, а затем, 

завязав в платок, спрятал за пазуху. 

— Кони — либо уросливы, либо очень дорогие. 

Скурлатов, вскочив, крикнул мне: 

—• Гони Нубию в табун! Сейчас же! 

Табунщик с уважением поглядел на Скурлатова. 

—; Кони полудикие,— сказал я, — еще изувечат Нубию. 

— Характер узнается в увечье,— отозвался табунщик, передавая 

повод своего коня Скурлатову. — Ты, вижу, все сразу понимаешь. Садись. 

Скурлатов поскакал к табуну. Табунщик пошел за ним пешком. Загадочно! 

И нет ли здесь руки моего отца? Не он ли превращает меня в 

укротителя? 

Рыжий жеребец, высокий, с длинной шеей, длинными ногами, глубокой 

грудной клеткой, подбежал к Нубии, как только она приблизилась к 

табуну, с силою лягнул ее, отскочил, сделал круг, вернулся и лягнул с 

1мце большей силой. 

Скурлаши остановил своего коня недалеко от рыжего и, сказав что 

!о шпиц олоса, наклонился и посмотрел рыжему в глаза. 

Рыжий резко попятился, фыркнул, потряс головой и убежал далекс 

!'. СТСЧП>. 

Скурлатои т-рпулея. Не слезая с коня, он сказал с расстановкой: 

— - Горяч. 

- Очгпь иод седло хочет, — отозвался старший табунщик. 

— Как .umyi ? 

- Молод, имени еще нот. Зовем пока Рыжик. 

— Пусть, и нпредь будсч Рыжик. Тулпар Рыжик. 

— Ого! 

— Сколько .чл i кто дал Гомаддинов? 

— Сорок рублей. 

— А цена ему —четыре гмелчн. 

— Если не испортишь. 

— Портить с твоей помощью? 

Старший табунщик Усыпи» молчал, глядя в сторону. Скурлатов достал 

кисет, свернул себе папироску, енорпул старшему табунщику, а когда 

появились еще табунщики, свернул и им. Закинув головы, все дымили 

с наслаждением. 

Скурлатова, видимо, так и подмывало говорить о Рыжике, но надо 

сдерживать себя. Обсуждали ярмарку, подвоз и торговлю, цены, китайские 

табуны, продчнные Калмыкову, я мтем Скурлатов спросил: 

— Как живется в этих местах? 

— Живется тяжело,— ответил один из табунщиков, неуклюжий казах, 

с багровым, шишковатым лбом Люди голодны, сеять нечего, уцелевший 

от джута скот продали за бесценок. 

— Значит, табунщики рады заработать? 

— Смотря на чем. 

— На Рыжике. 

— Как? 

— Сделаем из него тулпара, хозяин наградит. 

Табунщики замолчали, поглядели на старшего, который повторил:

МЫ ИДЕМ В ИНДИЮ 11 

— Конь молодой, испортить легко. 

Табунщик с шишковатым лбом сказал: 

— А разве Гемаддинов напрасно Скурлата прислал? 

Старший табунщик, прищурясь, ответил: 

— Гемаддинов мне сказал: «Объезжайте, опытный русский казак будет 

помогать, только — осторожнее объезжайте.» Зачем же нам самого 

лучшего коня первым объезжать? 

Лицо Скурлатова покрылось румянцем, он прижал руку к сердцу. 

— Слов нет, какой конь! —• и, обращаясь к старшему табунщику: — 

Будь по-твоему, друг. 

Табунщики ушли. Скурлатов лег в пахучую тень кустарника и закрыл 

глаза. Затем, вздохнув, он тихо заговорил: 

— Работал я у ветеринарного врача Барыкова в городе Верпом. Видимо, 

врач не могуч и силенкой никогда не хвастался, а по знаниям — 

быть бы ему великим наездником! Взглянет, бывало, на коня — и сразу 

все объяснит! Так вот, он говаривал: «Выездка лошади зависит от многих 

важных причин, а самая главная причина — выбор мундштука. Незнакомому 

с конским делом слово «мундштук» покажется пустяком: подумаешь, 

какая-то железка во рту коня! Между тем, если мундштук соответствует 

строю челюсти лошади, ее деснам и языку, если пригнать его 

хорошо к уздечке, вымерив рот коня,— конь, можно сказать, сам объездится!» 

Я потом много раз проверял его слова, много раз благодарил. 

Скурлатоз, приподнявшись, посмотрел на Бадама. Мальчик лежал с 

закрытыми глазами, багровый, тяжело дыша. Остальные дети спали, присклонившись 

к нему. Скурлатов сказал шепотом: 

— Пойдем, Щепетников. пока совсем не стемнело, телегу посмотрим. 

Когда Щепетников и Скурлатов ушли, Бадам неожиданно подкатился 

ко мне, ткнул меня в бок пальцем и прошептал на ухо своим горячими 

губами: 

— А вдруг, не выздоровею? Вдруг, дядя Скурлат испортит Рыжика? 

Слезы покатились у него из глаз, он весь дрожал. Хороший мальчик! 

Он не боялся болезни, он готов хворать, но... Скурлатов —• умный, 

бесспорно; однако, никто никогда не говорил, что он умеет объезжать 

коней, да еще диких китайских! 

— Выздоровеешь, выздоровеешь, только до завтра ты должен не шевелиться. 

— Не шевелиться? А если придет отец Чапе? А если он убьет мою 

мать? 

— Спи, хороший Бадам, спи. 

— Отца нет. Мать говорила — «отец никогда не вернется. Этот, ктс 

ведет себя на речку Сугаты, выше отца.» Я боюсь. Вернется не отец, а егс 

тень. И эта тень убьет мою мать! Живой отец не убил бы, а тень — непременно 

убьет. 

— Успокойся, хороший мой Бадам. Тебе мерещится. 

— Я не хочу пить! Мне ничего не мерещится, отец здесь. Мне это 

сказала Василиса: «Возле муллушки пасет гемаддиновский табун твой 

отец Чапе!» 

— Но ты же, Бадам, видел табунщиков и среди них нет твоего отца! 

— Я не всех табунщиков видел! 

- Всех, всех, Бадам. 

Однако, черт возьми, что здесь бред, и что правда? 

Скурлатов и Щепетников проверили колеса, оглобли, оси, втулки. Телега 

им нравится. Щепетников сказал: 

—• Правильно, Капитон Ермолаич, объезжай коней для упряжки. 

Тележная лошадь — дело верное. Седло мужики не любят,— баловство!


И, скажи пожалуйста, откуда этому киргизу Гемаддинову знать толк в 

телегах? 

— Если человек коня любит, он и во всем будет толк знать. Славная 

телега! IIн такой лошади, которая ее бы разбила. 

— • Когда начнешь? 

— Уфом. 

Я предложил сейчас же выкатить телегу, чтобы утром не тратить 

силы и время. 

Выкатили телегу, принесли хомуты; Щепетников оглядел тяжи, пронерил 

вожжи, уздечки и еще раз похвалил Гемаддинова. Затем Щепетников 

наполнил бочку водой и крепко привязал ее к телеге: бочка даст тяжесть, 

поможет равновесию. Соображения эти казались мне вздорными. 

II чем больше я о них думал, тем сильнее раздражали они меня. 

- Будто бы где-то диких коней объезжают в телеге с бочкой? — 

едко спросил я. 

- У нас, на Иртыше, объезжают, — сказал Скурлатов. 

Путать лошадь? Щепетников, у вас так объезжают? 

- В Рассее? 

— В Рассее. 

Не-е. Рассейский конь родится в хомуте. 

Нам не коней объезжать, — продолжал я, — а мальчика лечить. 

Смотрите! 

Бадам дышал чаще и чаще, каждую минуту просил пить, а когда 

подошел Скурлатов, он поднял голову и посмотрел па него мутными 

I . 1Л (ИМИ. 

Дяденька Скурлат, — пропищал он, — ты не беспокойся, я выздоровею, 

раз ты объездишь Рыжика. 

Мочью, волнуясь, Скурлатов вскочил, подкладывал ветви в костер, 

раздувал и при свете его долго глядел в лицо Бадама и щупал его лоб. 

Над нами с жуткой ясностью светились звезды. 

Проснулись на рассвете. Табун двигался к водопою, гремя щебнем. 

Скурлатов, влезши на камень, грыз ногти и смотрел, как пьет табун. 

Усынои, старший табунщик, сиплым от сна и волнения голосом, спросил: 

Г? телегу или под седло решил объезжать? 

В телегу, — тоже сипло ответил Скурлатов! 

Тогда заарканим Буланого? 

Весь вспыхнув, Скурлатов воскликнул: 

Да, Буланого! 

Табунщики арканили Буланого. Мы ждали. 

Скурлатов снова раздул погасший костер, и мы торопливо стали пить 

чаи, мм и. собственно, торопиться нам было некуда. По хотелось вскочить 

п. крича, побежать. Бадам лежал, разглядывая тонкие ветки над 

своем головой и облизывал языком сухие губы. Брат и сестренка, молча 

вздрагивая, прижимались к больному. Мне показалось, они шептали 

Скурла тву: 

Объездишь Рыжика, выздоровеет. 

.'•>к> прямо какие-то нелюди, — сказал с возмущением Щепетников. 

Коня объезди: выздоровею! Нашли лекарство! Тьфу! Это им, наверно, 

шахарь шепнул. И знахари-то у них, как у нелюдей. 


Л что, мужицкие зтхари лучше? 

— Наши? Зпамо, лучше. Наши знахари... 

Он посмотрел на (смлю и сказал с внезапной злостью: 

•— И земля наша лучше! Вот, кабы помещика с нее... знахаря бы 

найти!


Щепетников принес лагун — деревянное ведро с дегтем, помазки. 

Мы приподняли жердью телегу, подперли жердь дугой, сняли колесо и 

жирно намазали ось дегтем. Затем Щепетников всунул в дуло колеса 

помазок, с -которого длинные капли дегтя медленно падали на щебень. 

Помазок чмокал, Щепетников торопился, от него хорошо пахло дегтем. 

Потом он надел колесо на ось, повертел его, полюбовался его ходом, и 

мы стали смазывать другое колесо. 

— Ну, можно хоть черта укрощать. 

— Где ж Буланый? 

— Ловят. 

— Долго. 

— Да, и по-моему, долго. 

Спросили Скурлатова. Он, глядя на Бадама, по-прежнему метавшегося 

в жару, сказал: 

— Табунщики — народ суеверный. Буланого они поймали давно, по 

думают: а, может быть, не Буланого? 

— Почему? 

Вместо Скурлатова ответил старший табунщик. Осадив коня возле 

нас, он, без смущения, сказал: 

— А мы Буланого отпустили. 

— Очень хорошо! — воскликнул Скурлатов. 

— Чго ж хорошего? 

— От укрощения Буланого мальчик не излечится, а от укрощения 

Рыжика — наверняка! 

— Ты хорошо соображаешь, Скурлат. 

— Просто, я люблю мальчика. И вам он понравится. 

•— Отделяй! 

•— Гэй-эй! 

— У-хо-хо-хо!.. 

Старший табунщик, приподняв «крук» — укрючину, длинный шест 

с веревочной петлей на конце, стал понемногу отделять рыжего коня 

от табуна. 

— Хомут приготовить? — взволнованно спросил Щепетников. 

— Седло! 

— Это, с чего же — седло? 

— Ас того, осиновая голова, что давай седло! 

Щепетников сказал обиженно: 

— Уговаривались — телегу? Не дам я седла! Под телегу коня учи! 

Скурлатов посмотрел на Щепетникова с такой яростью, что тот — 

огромный, жилистый, — весь вспотел и волосы на его голове стали мокрыми, 

словно он их только что вымыл. Он попятился и всей тяжестью 

тела наступил мне па ногу. Я был так взволнован, что и не заметил боли. 

Старший табунщик заарканил, наконец. Рыжего, подогнал к Скурлатову. 

— Рот! 

Табунщик не понимал. 

— Рот! 1\о мне!—кричал Скурлатов. 

Старший табунщик с усилием подогнул длинную, горбоносую голову 

Рыжика к Скурлатову. Я подбежал с уздечкой и седлом. 

Скурлатов. достав щепку, быстро смерив ею рот Рыжика, приказал: 

— Отпусти коня в табун. 

Мы вернулись к телеге. Здесь Скурлатов уже приготовил целый набор 

мундштуков. Я смотрел на них с неприязнью. Глупости! Дело не в 

мундштуке! Между тем, Скурлатов выбирал по «рыжиковой щепке» подходящий 

мундштук, выбрал, сменил в узде негодный мундштук, и, помахивая 

уздой, сказал:

i 1 ВСЕВОЛОД ИВАНОВ 

— И узда вроде бы по переносью, и мундштук строгий, и цепка с 

крючком хороша, а беспокоюсь. 

УКРОЩЕНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ 

Табунщики привели Буланого. Светложелгсе туловище его вздрагивало, 

черная )рива, казалось, стояла дыбом. Усынов расхваливал коня: ребра 

у него круглые и длинные, нога короткая, сухая, круп хорошо сформированный. 

А что мне от всего этого? 

— Я его назову Грач. 

Мне подумалось, что если я дам имя коню, он будет слушаться меня 

|учше. 

Грач никак не слушался. Правда, он не прыгал, как Рыжик, он больше 

норовил кататься. Глядя на него, я остро предчувствовал, что этот 

конь принесет мне много неприятностей. Я сказал табунщикам: 

—• Бочку с телеги! В коне прежде всего надо почувствовать характер. 

Я чувствую, что бочка ему неприятна. 

Мне хотелось, чтобы табунщики спорили со мной, но они молча скатили 

бочку и стали впрягать Грача. Конь дрожал, пытался падать, но 

Усынов кнутом поднимал его. Сначала я жалел Буланого, потом мною овладела 

злость. Злость помогла мне ввести его в оглобли. 

Усынов подал вожжи и отскочил: 

— Работай! 

Веч- гяжкое, нудное, заполнявшее мой разум и тело, все мои терзания 

исчезли мгновенно! 

Приятное, легкое, почти любящее чувство к Буланому и к дороге, по 

которой я должен был его направить, заполнило меня. Мне казалось, что 

лицо мое, озаренное светом счастья, отражается в дороге и в этой мерцающей, 

щебенчатой степи! 

Теле! а неудержимо и прямо мчалась по дикой степи и ободы ее, обигые 

железом, скрежетали среди щебня. 

— - Работай! 

Пели нет дороги, будем скакать и по степи, и по руслу высохшего 

ручьи, служившего, по-видимому, стоком для весенних вод. 

Телега, отлично смазанная, плавно катилась по дну ручья. Ого! И 

мое сердце чорс.ч край переполнялось невыразимо наивным покоем. Прибблнзительным, 

конечно. 

Ручей межд) гем, сужался и золотисто-желтые стены его находились 

так близко, что я, вытянувшись, мог достать до них рукой. Очень 

хорошо! Авось, не :tacipNiu'M, а заарянсм — выпрягу, поверну телегу в 

другую сторону и снова unpjuy: кош. очень послушный. Чертовски приятно! 

Ехал я долго. 

Горные тропы, как известно, чре.тычаГшо извилисты и запутаны. То 

же самое мог сказать я и о руслах жмокоп, но которым бегут весной горные 

воды; во всяком случае, о том, по котром^ я мчался как бы навстречу 

холодным несуществующим водам. 

Но вот высокие стены оврага кончи пнч>. Толст вылетела на какуюто 

площадку. Я увидел впереди глубокие юлм, между громадных и крутых 

гряд гор. Все гребни гор имели о ишакопое направление, и поэтому 

линии перегибов сливались в одну плоскость. 

Немного подальше, на холме, во?.!! 1 

высокого бесстебельного пепель- 

но-серого растения с широкими листьями, гоптался конь и маленький 

всадник махал мне тюбетейкой. Бадам?! Выздоровел-таки мальчишка?! 

Аи да кони, мои кони! Аи да Рыжик! Аи вд Грач буланый! 

Балам подъехал и, благодушно глядя в мои глаза, торопливо сказал: 

— Василиса у нас! И моя мать, Ханыке, тоже здесь! И отец мой, 

Чапе, тоже, говорят, здесь! Сворачивай на дорогу, вон туда, вправо: OH;I 

прямо к зимовкам. Да отпусти вожжи! Конь твой сам найдет дорогу.


— Подожди, парень. Ты говоришь, приехала Ханыке? 

— Приехала! 

—• Вместе с Василисой Глебовной? 

— Вместе. • 

— Ну, так вот. Садись в телегу, бери вожжи, своего коня привяжи 

к телеге, а я приду пешком. Мне после укрощения надо размяться. 

БРОЖУ ВБЛИЗИ КОСТРА 

— Ты чего это, Всеволодушка? 

— Надо постирать, Капитон, пока не стемнело. 

Свернув белье, направляюсь к источнику. 

— Ты надолго? — спрашивает Скурлатов.—Василиса Глебовна переодевается 

и придет обедать. 

Уже переоделась! Красивая, в белом полотняном платье и платочке. 

Калмыковский тарантас уперся оглоблями в стену зимовки; палатка натянута 

сразу же за тарантасом. Василиса Глебовна кладет что-то в тарантас, 

отходит, поправляет на голове платок. Стена дома, обращенная 

к солнцу, залита фарфорово-розовым светом, а другие—такой щедрой 

тенью, что там ничего не видно. Тем прекраснее отражение этой женщины 

на фарфорово-розовой глине! 

—• Обедаем за счет Калмыковых: баранину прислала. 

—• Славнущая еда,—вставляет Щепетников. 

— А я, брат, лежу тут возле котла, нюхаю запах супа и никак не могу 

решить: говорить ей о Рыжике, или смолчать? Тулпаром оказался. Пожалуй, 

Сквозного обгонит. Каково? Табунщики все равно проболтаются. 

Скурлатов не хвастун, но казаки, любители коней, те же охотники, 

трудно им в горячие минуты удержаться! Не только трудно, а и невозможно. 

Укротив такого бешеного коня, поневоле будешь думать, что лучше 

его и'тулпара нет! 

И пусть думает. В иное время я бы о своем Буланом тоже бог весть, 

как причудливо думал, а сейчас его словно и не было. Меня больше занимает 

голос адвоката Мейстера, что слышится за палаткой. Этот еще 

тоже тащится! Размышления поэта! Поэт! Потрясешься тысячу верст 

проселками, вся поэзия выскочит! 

— Куда они? 

—• На Верный. Свадьба Саумал с Гемаддиновым. 

— А! И Ханыке? 

— И она. Пойду, поговорю с табунщиками. Иначе проболтаются. 

Скурлатов делал вид, что торопиться ему некуда, сбрасывает деревянной 

ложкой пену с кипящего казана, пробует «с\ рпу» — суп, сыплет соль. На 

лице его удовольствие: приятно узнать семипалатинские новости: рядом 

с его фуражкой лежит письмо от сестры. Как-то там они живут? И ках 

работает новая библиотека? 

Сердце щемит. Ушел я за сотни верст, — и никуда не ушел! Люди 

возле меня те же, и я тот же. 

Кладу белье в ямку ручья, нахожу повыше ямку, намыливаю голову, 

спину, ноги. Солнце близко к закату и нужно вымыться, пока оно не ушло! 

Конечно, примета вздорная, что лихорадка пристает именно на закате, 

но, все-таки, лучше, если она не пристанет. Ну, и белье постираем. 

Между мной и телегой — рощица грязновато-зеленых кустарников. 

Рощица не поглощает голоса, а придает им нежность и мягкость. 

—. Вы куда, господин Скурлатов? 

— Табунщиков пригласить, Василиса Глебовна. 

— За ними пошел Нура. 

Ах, как неприятно, поди, слышать это охотнику! Нет, эту бабу трудно 

перехитрить. Слышишь, как заливается! Можно подумать, сотню лет 

>анималась конями:


— У русских конепромышленников, господин Скурлатов, укрепилось 

ошибочное понятие, что вся мышечная сила коня, де, в его росте. А? Киргизские 

копи ниже русских, короче, но, между прочим, по выносливости 

не только не уступают им, но порой и превосходят! 

- Совершенно верно, — подтверждает Скурлатов. — Но, кажется, 

Нура не нашел табунщиков? 

Найдет. А где Всеволод? 

У ручья. Я схожу... 

- Зачем? Я сама найду его, а вы поговорите с господином адвокатом: 

у вас так много общих интересов. Вы что торопились спросить, господин 

Мейстер? 

Адвокат сыплет вопросы один за другим, и теперь Скурлатову не 

выбраться... 

—• Всеволод, здравствуйте! 

Не отвечаю. Что она мне? Новый тулпар ей нужен, а не я. 

— Где вы, Всеволод? 

Молчание. 

Подхожу совсем близко к ручью, так что вода задевает носок ботика. 

Голоса сюда доходят совсем слабыми, но, по-видимому, у меня 

сегодня увеличены уши: я отлично все слышу. Топчусь на вязком и мокром 

песке, присаживаюсь, вскакиваю и с раздражением начинаю понимать, 

что означает, когда человек не находит себе места. 

Костер у телеги ярко пылает. Чертовски хочется кушать! И чувствуется 

острый запах сырого можжевельника, который набросали в копер, 

чтобы отогнать комаров. 

Ага! Все томление мое, разумеется, из-за приятного запаха баранины? 

Прочь! Я перепрыгиваю ручей, прохожу отмель. Передо мною, наконец, 

степь. Но куда пойдешь по росе? И, кроме того, этот голос! Он 

псе громче и громче; я, наверное, услышал бы его за несколько верст 

отсюда. Так что не поможет мне и степь! Возвращаюсь на отмель. 

— Наконец-то, нашла! Кричу, кричу, а он хоть бы хмыкнул. От купанья 

или тряской езды, что ли, заколотило уши. 

Василиса Глебовна по ту сторону ручья. Лицо ее в сумерках бронлоно-бурое 

с зеленым отливом. Она спрашивает вполголоса: 

Где здесь купаются? Где глубоко? 

Против течения, шагов двадцать, за холмиком. Видите, кустарники? 

Они похожи на росчерк дьявола. 

- Да, удивительно точно описано, — говорит ока смеющимся голосом. 

- Там не омут? Боюсь омутов. 

Собственно, вода там выше, ко, как выше — я стесняюсь сказать. А 

на чо сказать просто, что вода ей до шеи. 

- Вода вам по грудь! — говорю я ей уныло: насилие над собой не 

доставляет мне никакого удовольствия. 

Белое полотняное платье и белый платочек, кажется, хотят прыгнуть 

чере i ручей? Нет, раздумала, отошла, села. 

Бранила вас, Всеволод, я громко и отчетливо. Сердитесь? 

— - Устали с дороги. 

Действительно, подвижник! Согласен переносить любые оскорбления! 

Л, может быть, это для вас и не оскорбление? Вдруг, да вы влюблены? 

Ведь влюбленные готовы переносить все! Какая пошлость! 

Она перебивает свои слова легким смехом, а затем говорит другим, 

более сердечным тоном: 

Сижу я, Всеволод, на камне, боюсь мелких разных гадов, которые 

кусают преимущественно ночью; разные там кара-карты... 

• Но кара-карты, ч кара-курты. 

Все равно! И еще — глотай эту противную баранину... — Она 

протягиваем бумажный пакет с тремя огромными верненскими яблоками: 

— Не угодно ли?


Пет, нг угодно. Тогда она предлагает мне вымыть яблоки. 

- Вода, надеюсь, здесь чистая? Да_. ключ! Что это там, пониже, белеется? 

— Нате белье. Стираю. 

— А-а!.. Итак глотяю баранин}' и думаю: чего ради я потащилась 

сюда? Неужели, ради Мейстера? Мейстер хотел встретиться с этим надутым 

Скурлятовым. Я рада вас опять видеть, Всеволод, а вы? Впрочем, 

молчите! Вы наиболее красноречивы в молчании... Знаете ли вы, что обнаруженный 

среди табунщиков Чапе, муж Ханыке-слу, ревнуя ее к вам, 

хочет вас убить? 

— Право, все это кажется мне выдумкой. 

— Идемте рвать цветы, пока совсем не стемнело. 

Мы выходим на дорогу, но она направляется не вдоль ручья, а к 

мудлушке. Какие там цветы? Полынь. 

Нега южной ночи, благоуханье, тишина, прерываемая соловьиным 

пением, мягкий свет луны, передразниваемый звездами, — все это я 

встреча i, но, к сожалению, не зтесь, не сейчас, а значительно позже. 

Иначе, разве мог бы я так разговаривать? 

— Хорошо здесь стихи лирические писать, Всеволод? 

— Нет, плохо. Поганое место. Да и не люблю стихи. 

— Ну? Давно с вами такое? 

«Недавно, — хочется мне крикнуть с негодованием, — недавно, moхая 

вы женщина! С той поры, когда я догадался, что вы хотите выпытать 

у меня, каков собою новый тудпар и где он находится. Ничего вы об 

этом тулпаре не узнаете. Ничего я вам не скажу, хоть ищите со мной 

цветы всю ночь!» 

~ МУЛ Л УШКА 

Муллу шка упирагтея в скользкий от росы щебень. Когда ступаешь 

иа ьтег щебень, всего тебя охватывает сырость и озноб. 

В руках Василисы Глебовны по-прежнему бумажный пакет с яблоками. 

Постукивая по бумаге пальчиками, она, через мое плечо, заглядывает 

в черную пасть муллушки: 

— Стран: ю! Вносят сюда только трупы? Или вбегают волки, надеясь 

достать труп? Брр!.. Вы заглядывали туда? 

— Her. 

— И я ни за что не загляну! 

Отворачивается. Ах, кривляка белобокая! 

Выхожу на до-рогу, но Василиса Глебовна по-прежнему стоит неподвижно 

у муллушки, и я возвращаюсь. 

— А знаете, Всеволод, о чем я думаю? 

— О мертвецах. 

— Нет, о самом живом из живых! Думаю я о вашем отце. 

— От: т а здесь, к счастью, нет. 

— Почему, к счастью? 

— Ну. бог весть, что бы он сейчас подумал. 

— То же самое, что и вы. 

— Например? 

— Ну, чтоб отомстить за вес мои пакости, втолкнул бы меня в муллушку! 

И я поняла б его. 

— И меня? 

— Вас? Нет. 

Рллговср о мо?м отце на-водит ее. по-вид;шс.му, на грустные мыс,;. 

Помолчав, она говорит со вздохом: 

— Ваш отец ушел из ДОМУ С ТОСКИ — и по вас, и оттого, что переведенные 

им рукописи возвращены Лазаревским институтом: «Лазарер- 

2. «Свет над Байкалом», № 6.


ский институт, несмотря на явную ценность перевода, не имеет средств 

напечатать...». 

— - Откуда вы это знаете? Мой отец никогда не жалуется. 

Она молчит. 

— • Смотрите, никто от костра не идет в палатку! 

Дожидаются меня... Скоро —• гроза. 

- Небо полно звезд! Откуда грозе? 

И это ничего не значит. Я предчувствую грозу, тем более, что ливни 

здесь бывают чудовищней силы. Знаете, что? А не спастись ли нам 

в муллушке? Ну. конечно! Капля! Первая, вторая... 

— Василиса Глебовна, совершенно не капает! 

- У вас, Всеволод, чересчур горячие руки; дайте-ка их сюда. Они 

>пк горячи, что, ха-ха-ха, капли мгновенно испаряются! А, между тем. 

капли -чаще и чаще. Боже мой! Нам некуда деваться! И все вы! Я говорила 

вам, что не нужно отходить от ручья. До палатки целая верста! 

II — под проливным дождем? На мне дорогое платье, оно испортится! 

Другого не захватила: я ведь сюда ненадолго. По вашему, мне ехать 

п измятом платье? Или, быть может, вы мне его выстираете? Боже, какой 

он глупец! 

В голосе ее— страдание, к горлу явно подступают слезы. Мне жаль 

ее. Я спешу в муллушку, зажигаю спичку. Сухой, ровный пол, посыпанный 

красным песком, напоминает пещеры в горах под Сергиополем. Не- 

\натает только сибирского ветра! 

Василиса Глебовна нерешительно идет за мной. Я бросаю на землю 

куртку. Она, ежась и дрожа, оглядывает стены, достает из кармашка 

платья флакончик одеколона и, прыская вокруг куртки, бормочет: 

— Пчела боится духов. Однажды, на Алтае, мне понравилось, на-»* 

душенной, конечно, ходить на пасеку. И всегда пчелы меня страшно искусывали! 

Но раз я пошла туда сразу из бани, и они, представьте, не" 

фо-нули. Оказывается, забыла надушиться! 

— Здесь нет пчел. 

Все равно, ведь эти кара-карты — насекомые. Можно сесть на 

нашу куртку? 

Она садится, охватывает колени руками и. глядя в мрачный темнозеленый 

квадрат двери, бросает вполголоса: 

— Молчит! А в парикмахерской и в темноте люди говорят больше 

всего. Но вы, конечно, оригинальны. Терпеть не могу оригинальных людей! 

Сейчас, чтоб отплатить добром за зло, он начнет объясняться в 

любви. 

— Я не в Семипалатинске. 

Дался ему этот Семипалатинск! Да и за Семипалатинск должны 

мне быть благодарны! Я прославила вас. И, между прочим, я знаю, вы 

{амечательно умеете убеждать. Убедите меня! 

• В чем? 

— - Не понимаю. Вы притворяетесь или, действительно, вы дурак? 

Это, наконец, невыносимо! Вепыхн\в, я поднимаюсь на ноги. Я, разумеется, 

вежлив, рад ее видеть, но нельзя же так смеяться над моей 

вежливостью и радостью! Я знаю, она презирает меня, мой вид, мою 

одежду, мой облупившийся от солнца нес, то, что ботинки мои в пыли 

и о Ц'жча совсем обносилась. А мне плевать! И мне совсем не стыдно за 

себя, а — за нее! У меня долго нехватало мужества сказать ей все это, но 

теперь терпение лопнуло, получайте! 

Задохнувшись от пылкой речи и делая вид, что мне легко дышится, 

я устало отскаюсь на землю. Она долго молчит, покачиваясь: хотя я 

сел от нее далеко, все же, время от времени, ее плечо касается моего.


Где-то рядом с нами еле слышно скребет, быть может, какой-нибудь ж\ к 

или мышь. Я зажигаю спичку. Звук не прекращается. 

— Что вы? 

— Не то скребется, не то грызет... 

— А это у меня от сухости воздуха, должно быть, скрипит корсет,— 

говорит она спокойно, поднимая на меня большие, грустные глаза, — 

простите... 

Она встает, заламывает руки, глубоко вздыхает и я обращаю внимание 

на ее тонкую талию; широкие, пологие плечи; крошечную, еле 

заметную грудь; сильные, но не выпирающие бедра. Цирк приучил меня 

любоваться красотой человеческого тела. Это привычка, а никак не любовь 

к ней, да! Я и любуюсь. К сожалению, спичка гаснет, но я не буду 

зажигать другую; к тому же и повода нет. 

— Простите, вы обижены, Всеволод? Но, боже мой, почему люди 

должны притворяться; почему нельзя прямо сказать, что вы, шутя с огнем, 

обожглись, а я — горю? Почему я должна бороться с возрастающей 

моей слабостью, а вы — с возрастающей вашей силой? И, наконец, почему 

не сказать просто, мы оба влюблены? 

Под ноготь мизинца попал сухой стебелек. Я нажимаю, чтоб он вонзился 

глубже. Быть может, боль под ногтем отгонит это жгучее и сладостно-суровое 

молчание? 

Она тихо говорит: 

— Три года назад... да, да! Осенью был суд, а потом мы поехали 

к деду в Москву... возвращались мы через Павлодар. Гостили у Деровых. 

а вечером — в цирк. Неподалеку сидел молодой человек, вот в этой же 

куртке, на которой я красуюсь сейчас, разве что она тогда не была так 

поношена. На меня он и не взглянул, а необычайно влюбленными глазами 

глядел на Антуанетту Сирбо. «Любовь и должна быть необычайной, 

если это любовь!» — подумала я. И никого больше не смогла полюбить! 

— Ну, неправда же! 

— В антракте я зашла к Антуанетте Сирбо. Она не могла меня познакомить 

с молодым человеком — сама с ним незнакома. Он влюблен 

так робко, что она боялась его вспугнуть! Я пошла к вашему дяде. Он 

сказал: «Сырой, ему еще зреть да зреть!» 

Я проговорил с обидой: 

— А когда он написал мне в Курган, ему уже казалось — я созрел? 

— Дядя ваш? 

Хорошо еще, что она незнакома с этим гнусным письмом! 

— Мир наполовину построен из вздора, наполовину —• из болтовни, 

все остальное заполнено глупостью. И как редко встречается любовь, и 

как ее надо беречь! Даже родительскую, с которой мы, дети, обращаемся 

вообще неосторожно. Отец у меня, как я вам сказала, однобокий, знает 

только свою коммерцию. Он не любил моей матери, женился из расчета 

и в короткое время ухитрился сделать из нежной, тонко чувственной 

женщины, простую стряпуху! Мать! После того, как дета ее превратились 

в взрослых, она нашла силы признать, что они сами должны выбирать 

свое счастье. Ее лучшим утешением стала религия. Появился этот 

архимандрит Михаил, человек, несомненно, не глупый. Мать обещала 

ему выстроить собор. И я дала ей слово — помочь и сдержу его! 

— Решив заработать больше денег, чем даже отец? 

— Это вы зарабатываете деньги, а мы их добываем, дорогой. Впрочем, 

собор возник позже; сначала — свадьба. Пишпек, мой муж, больной 

несчастный алкоголик. Отравление. Моя мать, уважая науку о наследственности, 

боялась за меня, за моих будущих детей, за все наше торговое 

дело... Она стерегла моего мужа, как самый лучший сторожевой пес не 

стережет амбар хозяина! Особенно ночью. Мне кажется, она к ночи и 

напаивала его, и напаивала так, что он терял сознание. Я умаляла ее:— 

2*


«Да забудь ты его, мама!». Оча отвечала мне резко, сердито. Ну, а потом, 

когда он заболел тифом и выздоровел, она уже совсем рассердилась и, 

мне каже!ся, подмешала к тем кушаньям, которые он так жадно ел после 

вы исровления, небольшое, вполне достаточное, впрочем, количество 

стрихнина. 

Я вспомнил слова моего отца: — В.ам, богатым казакам, чтобы отмолить 

свои грехи, действительно, надо строить собор до небес. 

- И небесной вышины не хватит! Выдали Калмыковы этой весной 

переселенцам и казакам тысячи пудов зерна, а легче не стало ни на 

зернышко! 

Мне захотелось спросить — почему же калмыковские приказчики, 

не дождавшись уборки, собирают долг, но я сказал: 

— Ну, чего вы держите эти яблоки? 

— Вам отдать? 

Она сунула мне в руки бумажный пакет, и я нащупал яблоко. Трудно 

объяснить, отчего, но я почувствовал себя веселее. 

Ока засмеялась. 

— А дурочка Саумал согласилась-таки выйти за Гемаддиноза. 

Жалко ее. 

— И, однако, спешите на свадьбу? 

— Как быть, если нету своей? 

И, помолчав, добавила: 

—• Ужасно хочется обвенчаться. 

Рука ее, все еще лежавшая на моем плечо, задрожала. Я почувствовал 

страстное желание схватить ату руку, прижаться к ней щекой, губами; 

казалось, что тогда я закричал бы

МЫ ИДЕМ В ИНДИЮ 2! 

— Как хорошо, тепло, уютно. 

Шорох и шум. Ветер играет полынью? Никакой полыни поблизости 

нет: полынь либо истоптана нами, когда мы долго стояли перед муллушкой, 

либо сорвана для постели. Быть может, кто-то ходит вокруг нас? 

Быть может, это Нура стережет наш сон? Кого и от кого стеречь? И кому 

придет в голову, что люди будут прятаться в муллушке? 

- Ты, Сева, чертовски мужественный. И ты смог доказать свою любовь. 

Да и я свою любовь доказала, не правда ли? И если ты меня бросишь, 

моя любовь будет разбита. 

Она ощупывает в тьме мое лицо, целует глаза, брови, щеки: 

- А ты знаешь, какой святой здесь лежит? 

— Ну, откуда мне знать? 

— Долина была здесь безводна. Пришел святой человек и так долго 

молил о воде, что бог\ т он надоел и тот сказал: «Рой!». Он рыл, дорылся 

до воды, а затем, в знак торжества молитвы, выстроил купол над колодцем. 

Появилась вода, а, значит, и переселенцы, и женщины. А, значит, 

святой влюбился и согрешил. Именно здесь, возле колодца. Бог не любит, 

когда люди чересчур много наслаждаются. Бог сказал: «Бесстыдник!» 

И колодец засох, и переселенцы ушли, и, конечно, ушла женщина. 

Но и тут святой не раскаялся и сказал: «Все-таки мне было хорошо, хотя 

и недолго». И он умер и погребен под нами. Спи, дорогой, ты устал. 

Я тоже устала и тоже засну. 

Только раскрыл ыаза,— она просыпается. 

— Тебе хорошо? 

— Да. 

— Мне тоже. Жаль лишь святого: он завидует — ему не было так 

хорошо. Но зависть его — наказание ему от бога. Бог мстителен. Мне 

он тоже отомстит. Плюю! 

Она потягивается: 

— Раньше посмеивалась, слыша, что ты идешь в Индию. Можно 

идти в сказку, но невозможно в нее прийти! И всего удивительней то, что 

я пришла вместе с тобой. Согласись, идти-то ведь было приятно?.. Рано. 

И кто там бренчит у зимовок? 

— Нура запрягает коней. 

— Да, три часа. 

Она, улыбаясь, находит свои часы с порванной цепочкой в измятой. 

сорванной ею полыни. 

— Да, три часа. 

Она восклицает: 

— Все вижу, но не вижу трех наших яблок! 

Она нашла их сплющенными среди пелыни и стала жевать с увлечением. 

— Без кожуры, как и я. Ничего слаще не едала! 

Отряхивая с рук остатки яблок, говорит: 

— Теп рь я п< нимаю, каким яблоком прельстил Еву змий. 

Она идет к своей палатке. Останавливается, думает, бежит к ручью, 

берет забыто-* мною белье, стирает. «Ах, белобокая?» 

А ведь пр ) нового тулпара не спросила? 

Значит?.. Понятия не имею, что это значит! 

Да к что мне теперь тулпар? 

Нура тем временем запряг коней и, чтобы сказать это, идет к палатке. 

Никого нет в палатке! С нежностью и любовью гляжу, как женщеша 

HI палатки полощет в ручье наше белье. Да, да. Палатка пуста. 

И, наполненный счастьем, закрываю глаза и дремлю. 

До моего плеча дотрагиваются. Нура бормочет, показывая бумажку:


«Висела на палатке. Что пишет хозяйка?» Читаю: «Не будите молоду 

очень рано поутру. В. К.» Смеюсь. 

Нура, серьезно поджав губы, смотрит в землю: 

— Распрягать, видно? 

- Видно, распрягать, Нура. 

— Спутать коней поблизости или нустить в табун? 

— Пожалуй, лучше поблизости. 

Оказывается, выстирав и развесив белье. Василиса Глебовна, зевая, 

пошла в палатку и, громко воскликнув: «Боже, да тут с раннего утра 

мухи! И полчаса, поди, не дадут заснуть!» — легла спать. 

Спит она полчаса, час, три, спит до обеда. 

В обед Нура пробует будить: 

— Хозяйка, кушать надо! 

Тщетно. Она спит. 

СБОРЫ НА ОХОТУ 

Очевидно, она проснулась и решила уехать. Сначала Нура вынес 

солдатские винтовки, принадлежащие, должно быть, Борису Глебычу, 

вычистил их, смазал, а затем, вкатив под навес тарантас, стал его мыть. 

Через большие дыры в крыше навеса блестит солнце, трепеща на свисающих 

потемневших камышинках. 

Василиса Глебовна проходит мимо меня, мельком бросив: 

Л горы-то ведь тоже тигровые? 

Она идет не в сторону родника, а через зимовку к большому каменному 

корыту, возле колодца. Она садится на край корыта и смотрит в 

степь, а я думаю: «Зачем колодец, если есть родник? Или родник пересыхает? 

Или у казаков было так много скота, что нехватало родниковой 

воды? II почему она, на прощанье, не хочет посидеть возле меня? Я ведь 

совсем Hi- (-опираюсь обвинять ее всенародно в отравлении мужа. Где 

ей отравлять! Да и Анастасия Николаевна, действительно ли, отравила? 

Просто Васнлисушка сболтнула, чтобы придать себе побольше значения. 

И вот теперь и на каменном корыте-то сидит она тоже для значительности. 

Ну, и пусть сидит! Я отворачиваюсь. Взор мой падает на солдатские 

винтовки, и я вспоминаю ее фразу о Пестрых Горах. Должно быть, 

Борис Глебыч апедсч :ta ной, быть может, желая поохотиться на балхашских 

тигров? Вот, уж никак не ожидал от него такой прыти! 

Вечером, ко! ia мы с брались ужинать и к нашему костру подсел 

Мейстер, неожи ипшо появилась Василиса Глебовна. Заложив руки за 

спину и глядя в костер, они спросила Мейстера: 

— Вы с нами, Po6epi [Васильевич? Я и Всеволод едем на Балхаш. 

Через неделю вернемся. 

От возбуждения я вскочил. Скурлатов лежал, развалившись по-прежнему. 

Он целый день укрощал коней, устал приятной усталостью и, казалось, 

его ничто не могло взволновать. Да и к чему волноваться? Кони 

табуна превосходны, однако ]ier ни одного, который хоть сколько-нибудь 

похож на Рыжика. Тулпар. несомненный тулпар! И приятно, что табунщики 

не проболтались о тулпаре Василисе Глебовне, и она сама не догадывается. 

Приятно и то, что Всеволод уговорил Василису Глебовну 

ехать HI тигровую охоту. Замечательно смелый парень! Пусть испытает 

и это, пусть закаляется! 

Эти мысли Скурлатоза мне не очень нравились. О предполагаемой 

тигровой охоте я узнал только сейчас, и представлял се себе очень смутно. 

Еще не известно, оправдаю ли я надежды Скурлатова на мою удаль? 

Кроме того, охотиться, по-видимому, будет и Борис Глебыч, а мне с ним 

зачем встречаться? 

Словно угадывая мои мысли, Скурлатов спросил: 

— И Борис Глебыч тоже?


— Нет, я одна. 

— Хорошо. 

—• Чем же, хорошо? 

— Хорошо, что вы самостоятельная. Вот только если со скуки... 

— Не со скуки, а от счастья! Чувствую себя такой счастливой, что, 

кажется, меня не посмеет тронуть никакой тигр. 

— Смотрите только, чтоб от счастья не дрожала рука, когда будете 

целиться. 

— Не задрожит. Боже мой, как я счастлива! 

При слове «счастье» Щепетников, лежавший до этого ничком, быстро 

сел и уставился на Василису Глебовну. Он ей завидовал, ненавидел 

ее, презирал и вместе с тем, он испытывал скрытое вожделение. Ем) 

хотелось высказать свои чувства, но не было времени подобрать слова, 

и он пробормотал: 

— Верблюд-то не по-коневьи лягается, а в бок! Это я ноне разглядел. 

Василиса Глебовна спросила: 

— Вы, стало быть, одобряете, господин Скурлатов? 

— Охоту? Да. А вы, Роберт Васильевич? 

— Тигры — исчезающие животные, и мне приятно вписать новую 

главу в «Размышления поэта». 

—• Неужели возьмете винтовку? 

— И возьму! — ответил с задором Мейстер. 

Мы мчались к берегам Балхаша, к южной его оконечност»,, песчаной, 

заросшей гигантскими камышами. 

На тракте мы несколько раз обгоняли толпы оборванцев, идущих на 

Семиречку. Я спрашивал о Тасане и Джагалтай: где они, что с ними? 

Во мне клокотало необычайно обширное и нежное ощущение, которое во 

вкусе тех времен я называл мысленно, —• да и вслух Василисе Глебовне, 

— «мировой бездной». Бездна бездной, а чувствовал я себя великолепно, 

и мне верилось, что Тасан и Джагалтай тоже чувствуют себт 

прекрасно... 

КАМЫШИ ВЕЛИКОГО ОЗЕРА 

Справа и слева от нас лежали бугры поменьше, а прямо простиралась 

солонцевато-глинистая равнина Оканас, заросшая мрачным саксаулом 

и лишенная пресной воды. Эта равнина упирается в камыши, которые 

входят в Балхаш и тянутся чуть ли не до самого острова Ултаракты. 

Именно на этот остров придут тигры, вспугнутые загонщиками и борзыми. 

— Много? 

— Сколько хочешь. 

Глядя на эту когтистую равнину, я имел неосторожность спросить: 

— А ты их, Нура, взаправду стрелял? 

Узнав, что Нура охотник на тигров, я, разумеется, начал сравнивать 

его со следопытами Купера и Майн-Рида, и, к сожалению, не нашел в 

нем ни величественности, ни многозначительности, которыми должен обладать 

истинный следопыт! Правда, временами Нура держался с величественным 

достоинством, но чаще всего им владела чудовищная болтливость 

и жажда говорить теми яркоцветами, что с особенным искусством 

употребтяют грузчики, выражая свое сильное негодование. 

— Стрелял?! Убиваю я их... 

И опять последовало несколько соромных слов, от которых, казалось, 

побледнели кони и покраснел запыленный спущенный кожаный верх тарантаса. 

—Сколько же убивал? 

— Кто их считает? 

— Сотню?

24 


— Не считал, повторяю. Зачем мне считать? Их шкуры никому не 

нужны. 

— In; ровые шкуры? 

— Э, тигр, — это пустяк! Я говорю про шайтан-мсыка. 

Слона «шайтан-мсык» означают «чертова кошка». Так здесь называют 

камышового кота. Все охотники Прибалхашья в один голос утверждали, 

что этот камышовый кет отличается поразительной свирепостью 

и смелостью. По закону дебрей, все звери уступают дорогу человеку. Камышовый 

кот не уступает никому. Более того, он стережет нас, прыгает 

и вцепляется когтями в глаза! Когти у него длинные, острые, и даже маленькая 

царапина очень опасна. Существует поверье, что тигр запуган 

этими котами и что они заставляют его искать им пищу. Охотники боятся 

и ненавидят камышовых котов, и понятно. Нура больше гордился 

убитыми камышовым;г котами, чем тиграми. 

—• Кабы не камышовый кот, — пояснил Нура, неслышно постукивая 

пальцами по ложу винтовки, — тигр, может, и не превратился бы в конокрада! 

Жрал бы себе кабанов! Весь характер тигра испорчен камышовыми 

котами. Из-за них-то мы и перебьем всех тигров! А мне жалко убивать 

тигра. 

Нура отобрал несколько борзых, которые, по его мнению, умеют 

«вегрить». то-есть чувствовать зверя верхним чутьем. Этих собак — пустить 

вперед, и когда они залают, зажигать снопы сухого прошлогоднего 

камыша! Ветерок будет в нашу сторону. 

К вечеру палатки наши, действительно, начал надувать ветер с озера. 

Жара схлынула. Мошки и оводы, поднимающиеся со дна ложбинок, 

исчезли. Зато сильно несло песком. Нура сказал, что уровень воды в озере 

поднялся и затопил камыши! Хорошо! Меньше останется сухого камыша 

п тигр выйдет на песчаные косы. Нура посмеивался и от возбуждения 

дрожал всем толом. 

Мейстер посмотрел через равнину на камыши, чуть маячившие вдали, 

и ска '.ал: 

15 атом камышовом саду лягу да помру. Впрочем, что камыши? 

И дерево-то здесь не людское! Саксаул, его вот не рубят, а ломают. А вы 

заметили, что загонщики смотрели на нас несколько иронически? Я понял, 

почему. Шкура гигра сейчас не годится, зверь линяет... 

— Мы охотники не для шкур, - - перебила Василиса Глебовна, — ?. 

для удовольствия. Загонщики думали иронически по другой причине: 

«Измельчал зверь, если баб,-| осмелилась идти на него!». 

— Да и мужик измельчал, есчп мне не хочется идти в камыши в 

этакую жару, да еще с винтовкой. 

— А вы не ходите, Роберт Васильевич. Кто вас осудит? 

— И пускай осуждают! Я все равно юнолен. С каким наслаждением, 

если б вы знали, наблюдаю я за вашей юной радостью! 

Василиса Глебовна, действительно, чувствовала себя юной, раюс т 

нон 

и счастливой. Пески теплые и приятно чувствовать перед собой это тепло! 

И ночь была жаркая, веселая. Заря горела долю. Затем показались 

огоньки в небе к. словно пытаясь ответить им, далеко в равнине загорелись 

тоже огоньки. Нура обеспокоенно взял винтовку: 

— Охотники? Погляжу. А, может, злые люди? 

Василиса Глебовна ушла в свою палатку. Мейстер помолчал, скорбно 

вздохнул: 

— Дорога далекая, места глухие и на душе печально. Пообещал 

Борис Глебыч мне место юрисконсульта Семиречки. Приехал я. Вижу, 

занимяется он не Семиречкой, а благоустройством казачьего быта! Нашел, 

ко: о благодетельствовать! Лодыри. Сказать вам по совести, я ехал 

на охоту в надежде уговорить Василису Глебовну, чтобы она воздействовала: 

пусть бы Борис Глебыч дал мне место юрисконсульта. Не подыхать 

же с голоду! Хотел даже к вам обратиться с такой же просьбой, но,


.вижу... Извините меня, огляделся! Вы любите другую. Да и вас любит 

другая. 

— Кто? 

— Саумал. 

— Хо-хо. 

Вернулась Василиса Глебовна. Я обнял ее за плечи. Ома сидела неподвижно, 

нахохлившись. 

Горизонт светлеет. Теперь уже бугры не похожи на кровли домов. 

Видно, как среди них возвышается Нура, похлопывая по голенищу тяжелой, 

в два пальца толщиной, нагайкой — «камчей». 

— Кто же там был, что за огоньки? 

— Загонщики угнали туда, на хорошую траву, наших коней. 

ТИГР! 

Когда рассвет еще брезжил, мы сели в седла и направились к берегу 

озера, чтобы перебраться на остров Ултаракты. 

Сначала мы ехали плоским берегом давно пересохшего русла реки, 

заросшего низкими тополями, тальником, джидой. Затем перебрались в 

другое, тоже заросшее русло, но с крутыми берегами и солеными озерцами 

поблизости. Между озерцами рос мелкий камыш и осока. 

Нура ехал впереди меня; его рваный, вонючий чекмень, надетый на 

голое тело и перехваченный кожаным поясом — «балта» — с прикрепленными 

к нему сумочками пороха и пуль, ножом и огнивом, был покрыт 

ка спине толстым слоем оводов. Время от времени Нура сил себя нагайкой 

по спине. Он мог убить нагайкой камышового кота, но оводы, казалось 

и не шевелились. Он крякал и пригибался к высокой луке седла. 

Нура велел нам молчать, но сам еле удерживался и громко повторял' 

- Шесть лет здесь не был, а как все изменилось! 

Зной Р буграх, несмотря на то, что солнце еще не поднималось, был 

уже сильный, но когда мы въехали в камыши, он стал совсем удушлив и 

невыносим. Пот слепил глаза, мучила жажда, сердце яростно стучало. 

Хоть бы немножко ветерка! Но камыши стояли неподвижно, и даже Василиса 

Глебовна, которой гордыня никак не позволяла жаловаться, сказала: 

— От волнения, что ли, но жар очень уж густой. 

— Терпи, хозяйка, дальше будет хуже! 

Остров Ултаракты — песчаный, с высокими берегами. Нура нашел 

ложбинку среди бугров, расседлал, спутал коней и мы отправились на 

поиски тигров. 

Очень далеко, где-то за островом, с северной стороны его, среди 

камышрй. слышался лай собак и поднимались столбы разноцветного 

дыма. Усталость, жара, жажда, все исчезло! 

Мы вышли на северныг берега острова и пошли узкой песчаной 

косей. 

- Здесь! 

В топкие пески косы уперлись необычайно высокие, выше двухэтажного 

дома, камыши. Воды между ними пет. Слегка дул ветерок, колыхая, 

однако, только верхи камыша. Но и этим ветерком приятно дышать. 

Нура некоторое время вел камышами, а затем начал слазить «на 

номера». Первый, конечно, Василиса Глебовна. Кочка, плотный камыш,— 

а все видно. Хорошо? 

Мы стояли шагах в двадцати-тридцати, чтобы, в случае какой-либо 

опасности, мгновенно прибежать друг другу на помощь, стояли лицом к 

песчаной косе. 

Лай собак доносился теперь довольно явственно. 

Нура ходи;г по камышу, полный сознания, что сейчас произойдет 

что-то очень важное. Я чувствовал, в одно и то же время, утомление и

ВСЕВОЛОД ИВАНОЬ 

возбуждение. Меня веселила уверенность, которая скользила в каждом 

движении Нуры, а когда я взглядывал в лицо Василисы Глебовны, я упивался 

избытком счастья, чем-то необыкновенным и смелым. 

Нура, отходя от меня, тихо сказал: 

• Ты на меня гляди. Видишь, во рту камышинка? Белая! Я тебе 

ничего говорить не могу, а только как выроню камышинку, ты в него 

стреляй. 

И он показал на песок: 

— Видишь? А по бокам? 

Я видел на песке косы следы большой лапы и, значит, должен был 

вывести заключение, что по бокам этих следов находятся следы камышового 

кота? Но, должно быть, у меня недостаточно острые глаза? Я не 

видел следов камышового кота! Да и след самого тигра вдруг прерывался. 

— Зверь, по-видимому, сделал прыжок? 

.Зеленый мрак сгущается вокруг. И это очень странно, потому что 

солнце высоко и верхи камышей в солнечном сверканьи. Мы стоим неподвижно, 

время от времени посматривая на Нуру. 

Нура глядит прямо перед собой на песок, и в лице его томительное 

и суровое ожидание. 

Крики людей, лай собак и даже чмоканье копыт коней, на которых 

сидят загонщики, приближаются. Запахло дымом. Верхушки камышей 

синеваты. 

И вдруг мы видим, чго глаза Нуры смотрят не прямо, а вправо. И 

справа по косе медленно идет тигр, явно стараясь попасть лапой в свои 

прежние следы. Голова его опушена, и мне кажется, что он сильно не в 

духе. Вот типр остановился, задумался, 

почесался, оглядел косу, а погом 

взглянул в камыши. 

/М, J^PV* fe'it, f . Я перевел глаза на Василису Глеrm 

/*¥/Т^ Ж& J-' / бов-ну. Лицо ее сияло от удовольствия! 

Я взглянул на Нуру. Камышинка 

дрожала у него в губах, ложе 

винтовки, по которому он нервно и 

неслышно постукивал пальцами, 

прижато к плечу. Он холодно смотрел 

на тигра. 

Тигр стоял, быть может, минуту, 

может быть, две неподвижно, и мне 

казалось, что он солидно посмеивается: 

«Ну, что вы способны мне сдетать?» 

Но, вместе с тем, сосредоточенное 

выражение его морды говорило, 

что все-таки крики эти и запах мокрого, 

гнилого камыша, ему глубоко 

неприятны. Он мотнул головой и, растягивая 

шаг. ДВИНУЛСЯ дальше. 

Белая комышинка по-прежнему 

дрожит во рту Нуры, но не падает. 

Он смотрит не на тигра, а рядом, 

ища ненавистных камышовых котов. 

Но их нет! 

Тигр прошел. 

Нура бежит мимо меня. 

— Почему ты не дал нам стрелять? 

— Я ждал шайтан-мсыка! А они 

так спрятались, что не разглядишь. 

Хитрые!


И Нура убежал. 

Мне не обидно, что он забыл обо мне: в конце концов, какой я тш - 

ровый охотник? Мне крайне обидно, что он забыл Василису Глебовну, 

ради которой устроена эта охота и ради которой приехал сюда я. 

Василиса Глебовна не понимает, что произошло. Она стоит на своем 

месте, думая, что Нура побежал для того, чтобы вернуть тигра, словно 

тигр этот у него на веревочке. 

Я кричу: 

— Какого же черта торчать! Догоним! 

Мы вяанем в песке. Падаем в какую-то яму. Выскакиваем. Камыши 

нас зажали в тиски. Рвемся. Опять падаем. Вскакиваем. Торопимся. Ах, 

как душно!.. Крики загонщиков слышны в отдалении. Синеватый дым и 

жара делаются все гуще. Камыши приобретают какой-то металлический 

блекс. Выстрел! Второй, третий! Крики, лай. Затем все замирает, но 

мы уже знаем, куда бежать: тишина властно ведет нас! 

На отмели умирает тигр. Он дергается, касаясь мордой куста высокоствольной, 

жесткой травы. 

Нура сидит на песке и перевязывает руку головным платком, зажав 

р коленях камчу и испуганно глядя в камыши. 

— Сейчас непременно из камышей выскочит, готовься! 

Затем, ОПОМНИВШИСЬ, он смущенно и робко смотрит на Василису Гл> 

бовн\. А! Произошла крупная беда! Стрелять должна была Василиса 

Глебовна, а выстрелил он, Нура! Что он наделал! Как он мог так ужасно 

забыться? 

— Конечно, и ужасно, и отвратительно! 

— Но он ранен! 

— А мне — что? 

— Мог ранить вас! 

—• Зато его убила бы я' 

Рана большая, рваная. Хлещет кровь. Нура качает головой и шепчет 

мне: 

— Тебя послушался, выстрелил в тигра, а шайтан-мсык выскочил и 

смотри, что наделал? Теперь непременно подохну... 

Василиса Глебовна сидит на бугре у костра, над которым повешен 

большой казан, глядит в кипящую воду и спрашивает: 

— Неужели возвращаться? 

Загонщики настроены радостно. 

Дочь Калмыкова «е пожалела баранов, 

и убит очень большой по р, тот 

самый, мазер'но, который зарезал 

много скота. Тигра обдирают. Шкура 

мягкая, пушистая и не очень вылинявшая. 

Нура лежит поодаль, в беспамятстве. 

Рука его горит. 

— Да, зачем он полез?— снова 

раздраженно спрашивает Василиса 

Глебовна. 

— Не будьте жестокой,— говорит 

ласково Мейстер.-— Вы видели 

тигра, а кто стрелял—уже не так 

важно. 

— Завтра—опять в камыш. 

— Без Нуры?! 

— Пойдем и без Нуры!


Василиса Глебовна упорствует. Но сколько но упорствуй, без Нуры 

охота не получится. 

Ли истер, ждавший нас томительно долго, словно охмелел от радости. 

Он смеется, дрожа всем телом. Мне тоже весело. Жалко Нуру, но 

он мужчина крепкий, выздоровеет. 

- Как хорошо! 

— Отвратительно, — бросает Василиса Глебовна. 

Безветренная полночь. Небо безоблачно. Я покидаю жаркий огонь 

саксаула и выхож\ на край бугра. Вдали маячит равнина, ложбинка 

внизу похожа на большое поле ржи и кажется, кто-то, шурша колесами, 

едет этими полями. 

Загонщики засыпают; но вот один из них спустился в ложбину, пересек 

ее, поднимается па соседний бугор и, встав возле толстого столетнего 

саксаула, поет. Сначала он поет тихо, а затем громче и громче, с поразительной 

страстью. Я понимаю, что он поет. Это песнь о любви Тасана 

и Джагалтай! Я жадно слушаю, стиснув зубы, эту песню. Как она 

быстро пришла сюда! 

Когда певец возвращается, я прошу его оседлать коней, беру see 

патроны, какие у нас имеются. Мы скачем в мокрые камыши, и я разбрасываю 

по ним патроны. Казах сначала не понимает, зачем я это делаю, 

а потом говорит: 

— добрый. Тебя бы вставить в песню «Тасан и Джагалтай!» 

— Попозже, — смеясь, отвечаю ему. 

ВОЗВРАЩЕНИЕ С ОЗЕРА БАЛХАШ 

Aloe возвращение началось той же ночью. Василиса Глебовна, рассердившись, 

долго кружила у тарантаса и, наконец, сев, прислонилась 

к колесу, обхватила голову руками и задремала. Я заснул поблизости. 

Зари н: небе не было, когда она, разбудив меня, сказала: 

Пека ты спал, я отправила загонщиков в камыши. Мы пойдем 

вдвоем. 

— Бросив раненого без помощи врача? 

— Какую-то ссбачку! 

Кажется, я говорил вам. что иные мои соплеменники презрительно 

звали казахов «собачками», и это зеегда возмущала меня. А теперь 

я готов был ее возненавидеть за это слово! 

— Но ведь, умри он, •— из-за кого, скажут, умер? 

— Э, мне все равно! Надо убивать тигров, пока они не УШЛИ В горы. 

Жара небывалая, овод... Пойду одна! 

Пустить вас одну? Никогда! Но и бросить Нуру невозможно. 

— • Дурацкое сравнение! 

Она подошла к Нуре, который ходил но берггу, сдерживая стоны 

и не глядя на свею раненую руку. Она холодно посмотрела ему в лицо. 

Ни сострадания, ни горести, ничего, кроме раздражения, что Нура мешает 

i-ii охотиться, не выразилось в ее взгляде. 

Отвезем Нуру в больницу и вернемся. 

Сто верст киселя хлебать! Все загонщики утверждают, что тигры 

уй i\ г. 

Toi ia я сказал: 

Вес равно зедь нужно к Борису Глебычу. Нет патронов. 

Как, пет патронов? Оставалось больше сотни. Где они? 

Я. не бел пышности, сказал заготовленную еще ночью фраз): 

— Жался вас, я бросил их в мокрые камыши. Опомнившись, Василиса 

Глеб вил, вы поймете, кто был прав. 

Она кинул: сь к тарантасу. Патронная сумка пуста! Стиснув зубы, вся 

вздрагивая, побледнев, она смотрела на меня с такой злостью, что мне 

стало нехорошо.


— Запрягайте! 

Несмотря на то, что Василиса Глебовна дулась и говорила грубости, 

мною овладело превосходное настроение. Правда, оно прерывалось мучительными 

вопросами: «Ну, а дальше? Ну, а возле муллушки, или в 

Верном, что будет?» Но на эти вопросы я, как-то необыкновенно быстро, 

находил самые лучшие ответы. Сидя рядом с Нурой, я правил конями. 

Кони послушно тащили тарантас. Приближались предгорья, казавшиеся 

мие очень нарядными. Я насвистывал, напевал и чувствовал себя так 

весело, что Мейстер, вздохнув, взял меня за локоть, пожал его и проговорил: 

— Завидую я вам, голубчик. 

Насвистывал я и у Троицкого пикета на тракте, где ждала нас калмыковская 

подстава. Возле плоского домика почтовой станции, в который 

уткнулся кривой телеграфный столб, мое насвистывание заметно уменьшилось. 

Ямщики держали взнузданных коней, на которых оставалось 

только накинуть хомуты, но возле коней ходил сам «воротила» Салазкин. 

Верховой, известивший Салазкина о нашем приближении, смущенно ходил 

за ним. С досадой подумалось мне, что так же, как верховой, я побаиваюсь 

Салазкина. 

- И Борис зтесь? — спросила Василиса Глебовна. — Винтовочные 

патроны остались? 

- Не могу знать, Василиса Глебовна. Они, то-есть, значит, Борис 

Глебыч. уехали встречать Глеба Иваныча и этих вот лошадок вам тоже 

для встречной езды оставили. 

Гол )с Василисы Глебовны дрогнул: 

— Отец выздоровел? 

— Слава богу, полностью. Известному угоднику под Москвой, в Трон-цко-Сергиевской 

лавре, телеграмму посылали и великое благодеяние 

обещано. Я. грешный, не знаю, в чем оно. благодеяние-то, но Вячеслав 

Алексекч, учитель, человек заматерелый в предсказаниях, изволили молвить, 

что. не иначе, как мощи апостола Фомы откроем. 

— Разве мой отец, — спросил я, — возвращается в Семипалатинск? 

— Зачем возвращаться? У них в городе Верном большие предприятия. 

Я их там встретил, когда с поручением Глеба Иваныча ездил. Ослепительной 

умилениости ваш папаша, позволю себе сказать. 

— Багаж Бориса где? 

— Багаж тута, п 

- станции, но только вам, Василиса Глебовна, патроны 

не понадобятся. Куда вы двинетесь, ежели коней вам запрещено давать 

и велено вам ждать здесь Глеба Иваныча, чтобы начать сдачу ему 

дел, которые вели, -- не спорю, прекрасно, — по ихней, батюшкиной, болезни. 

Салазкин кривлялся, явно издеваясь над Василисой Глебовной. С 

замиранием сердца я смотрел, как Василиса Глебозна вздрагивала, бледнела 

и крикнула, наконец, в отчаянии: 

— Впрягайте коней в мой тарантас! 

— Позвольте повторить, Василиса Глебовна, кони приготовлены 

вашему папаше. Беречь надо выздоравливающего, да и вам, небось, любопытно 

взглянуть. 

Часа через два к пикету, не спеша, подъехал в нарядно.'!, лакированной 

коляске с медными фонарями старик Калмыков. Он, действительно, 

поправился, походка у него была бодрая, лицо загорелое и уверенное. 

Он поцеловал в щеку Василису Глебовну, обернувшись, задумчиво поглядел 

на сына и, пожевав губами, сказал: 

— Кого и хвалить, не знаю. Оъчн казачков услаждал, другая — 

актеров. Спасибо, хоть встретили. Ну. садись, Василиса, ко мне. И адпокат 

здесь? 

Мейстер скачал что-то тихо Калмыкову, должно быть, про меня. Калмыков 

с пренебрежением взглянул в мою сторону.


- Шел пешком тыщу верст, пройдет и две сотни. 

Я не ожидал ничего другого от Калмыкова. Но Василиса Глебовна 

должна бы, казалось, возразить ему! Впрочем, бог знает, что у них за 

отношения. Борис Глебыч, например, подлинный охотник, но он даже 

не спросил о том, как прошла охота на тигров и что с рукой Нуры, 

Колокольчики, замирая, ушли в тишину предгорий. 

Значит, пора возвращаться к муллушке, где, может быть, еще и 

пасется гемаддиковский табун. 

Когда я поднялся на один из холмов и с вершины его взглянул на 

•гракг, ведущий к Верному, жаркая и жестокая пыль калмыковской коляски 

уже улеглась и ничто не говорило, что здесь была еще недавно 

Василиса Глебовна. Где ей соскочить с коляски и бежать, задыхаясь 

ко мне; но ведь могла же она, черт возьми, подумать, что у меня нет 

провизии, нет ни копейки денег. Она сама несколько раз, с мягкой насмешливостью, 

говорила, что я глуп, нельзя оставлять все свои деньги ребятишкам! 

«А вдруг поссоримся и вы уйдете без гроша?» Вот, и ушгл без 

гроша! Впрочем, взял ли я бы у нее хоть один грош? 

Я шел трое суток. Шел я мимо зкмозок и редких переселенческих 

поселков, безжалостно замученных джутом и недородом. У них ли просить 

хлеба? Стараясь прикрыть сладостным трепетом гордости сверлящую 

меня боль голода, я шел мимо хибарок, задрав голову. Я даже воды не 

хотел просить, хотя жара была такая, что в глазах прыгали какие-то пушистые 

пятна, нестерпимо трудно было передвигать ноги и в ушах стоял 

непрерывный, тупой шум. 

Конечно, в течение этих трех суток я три раза умер бы от голода и 

жажды, но меня спас «хабар». Какой-то добрый поэт-казах вздумал превратить 

меня в жениха Василисы Глебовны! По его песне, оказалось, мы 

ездили на Балхаш не охотиться, а жениться. Проезжий поп из-за болезни 

жил несколько дней иа Троицком пикете. Этот-то проезжий и должен был 

нас обвенчать! Кстати сказать, и в самом деле, на пикете перед нашим 

приездом жил священш к из Киргизской духовной миссии. Но, слушайте 

дальнейшее изложение песни. Старик Калмыков, проведав о женитьбе, 

ворвался на станцию, его приказчики избили меня до полусмерти, связали 

Василису Глебовну, бросили на дно коляски и коляска умчалась в Верный, 

где Калмыков решил отдать свою дочь за какого-то старика! И вот 

теперь, в тоске и страданиях, юный возлюбленный Василисы Глебовны 

бредет к муллушке, где он впервые познал роковую любовь! 

Я, кажется, уже говорил вам. что казахи с трогательной нежностью 

относятся к подлинной любви. Богатые из-за калыма и различных соображений, 

не имеющих никакого отношения к любви, превращают своих детей 

с самого раннего возраста в жениха и невесту. Значит, любви тут 

нет. Бедный человек из-за того же калыма женится очень поздно и чаще 

всего не на той девушке, которую он бы мечтал иметь своей невестой, а 

на той, которая стоит дешевле. Словом, любовь в степи редка. Поэтому-то, 

песня о любви Тасана и Джагалтай, окончившейся сравнительно благополучно, 

мгновенно была подхвачена всей степью. За судьбой Тасана и 

Джагалтай и за теми, кто помог их любви, степь наблюдала внимательно. 

Я оказался строчкой из этой песни, и когда любовь коснулась меня 

своим крылом, эту строчку с легкостью превратили в целую балладу. Поэтому 

меня быстро узнали, стали кормить, поить чаем и кумысом, стали 

предлагать коня и. как я узнал позже, известили Скурлатова о том, что 

я иду. 

В неописуемо прекрасные сумерки подходил я к зимовке. На фоне 

гранжево-красных гор виден фиолетовый силуэт муллушки. Право, глядя 

на него, мне хотелось плакать. Прерывисто дыша, я спросил Скурлатова, 

который выехал меня встречать: 

— Все здоровы? 

- Благополучно. Присядем, отдохнем? Убили-таки гигра?


— Да, одного. 

— Мало. 

— Маловато. 

— Ишь, разошлись! Ну, придет время, еще постреляете. 

—• Придет ли? 

— Жизнь неожиданнее тигра. 

— Да и страшней? 

— Это как сказать. Я тигра не видел даже в зверинце. Но я к жизни 

не со страшной стороны подхожу, да и ты, ведь, Всеволодушка, тоже. 

Тем временем подъехал Гемаддинов. Он велел старику-казаху отогнать 

коров, ласково поздоровался с нами и, поставив ногу на край корыта, 

сказал мне: 

— Извините, я вынужден дать расчет вам, господин Иванов. Знаю, 

нехорошо, особенно с влюбленными, так поступать, но куда мне деться. 

У меня сложнейшие обстоятельства, не говоря уже о тех, которые встали 

здесь передо мной. Чапе, муж Ханыке, совершенно спятил. Он, ха-ха, хочет 

вас убить, господин Иванов. Я понимаю чувство коммерции, но чувство 

любви для меня трудно понять с полной ясностью. Чапе несколько 

лет не являлся к жене, и она не являлась к нему. Сюда она попадает совершенно 

случайно, да и он — случайно, с моим табуном попал к этой 

муллушке. И теперь, не удивительно ли. что он нежданно захотел вас 

убить. Что я ни предпринимал, как я его ни отговаривал! Я позволил себе 

даже оклеветать Василису Глебовну, то-есть утверждал, что она ваша 

любовница. Тогда Чапе закричал — Василиса Глебовна с ним заодно, 

сна, видите ли, помогала ему соблазнять Ханыке. Нужно совершенно сойти 

с ума, чтобы так говорить о любви! У нас в степи это непозволительно. 

И вот я вынужден рассчитать вас, господин Иванов. 

Гемаддинов говорил с досадой. И уже совсем встревожился он, когда 

Скурлатов проговорил: 

— Позвольте и мне расчет. 

Тут как раз подошел Щепетников. Просить расчет ему явно не хотелось, 

и он сказал об этом свирепо, но все же, сказал: 

— И я без них не останусь! 

Гемаддинов пожал плечами: 

— Я понимаю вашу дружбу, господа, но нельзя же так, нельзя! По 

совести говоря, мне не столько нужны вы, сколько мальчик Бадам, которого 

господин Скурлатов начал приучать к Рыжику. Мальчик, кажется, 

самый подходящий наездник! Но мальчик весь в отца, и если вы уйдете, 

господа, он тоже убежит. Не сейчас, так накануне скачек. Ужасно! Повторяю, 

мои дела весьма сложны, я веду большую игру и поэтому я усиленно 

прошу вас, господин Скурлатов, остаться. Ваша привязанность, 

господин Иванов, благодаря тому, что здесь останется Скурлатов, к детям 

Ханыке и детей к вам, таким образом, сохранится. 

— Хотелось бы мне сказать два слова Ханыке. 

— Никак невозможно, господин Иванов! Возьмите Нубию, господина 

Щепетникова и шагайте себе в Верный! Я заплачу Скурлатову за Рыжика 

и Бадама хорошо. Всем троим, не считая Бадам а! Прошу в степь. У 

меня приготовлен ужин. 

У себя в юрте, за ужином. Гемаддинов продолжал уговаривать Скурлатова. 

Время от времени Гемаддинов вдруг, с возмущением говорил о 

моем дяде, со этом, по его словам, «неотвратимом обдирале». Но как, чем 

I! кого обдирал мой дядя, он умалчивал. Впрочем, я не придавал его словам 

никакого значения. Много говорил Гемаддинов и об урожае. Урожай 

но всему Семиречью большой, а в Центральной России опять недород. 

Па Кавказе—забастовки и волнения, пароходство по Каспию работает 

плохо, значит, и с Северного Кавказа хлеб везти в Туркестан трудно. Из 

нсего этого очевидно — коренной Туркестан этой зимой будет чрезвычайно 

нуждаться в семиреченской пшенице! И как хорошо, что он, Гемадди-


нов, oiKiii.i.ii-ii saxynaTb в Синьцзяне коней. П\сть их покупает Борис 

Г.кПыч! Зато единственная покупка — тулпар Рыжик, изумительно удачная 

покупка. 

Итак, господин Схурлатов? 

Останусь. 1олько жалованье надо прибавить,—лениво и снисходительно 

отвечает Скур татов. - И в мои занятия не вмешиваться. 

Что вы! 

Имеется у вас такое стремление. 

Мне приятно слушать ленивые слова Скурлатова, его снисходительное 

отношение к Гемаддинову. Скурлатову не очень-то везет с работой, и 

он сейчас наслаждается ею, чувствует себя сильным, нужным, спокойным. 

Поужинав, я жду, когда Щепетников, навьючив Нубию, зайдет за 

мной. Гемаддинов уехал зачем-то в табун, а Скурлатов долго и подробно 

1 ассказывает мне, как найти знакомого ему огородника в Дунганской 

слободе. 

Равнина залита неистово ярким светом месяца. И чем ярче разгорается 

месяц, тем резче и неотступнее вырастает позади нас силуэт муллушки. 

Она, словно, приближается к нам. 

Нубия отъелась и шагае: очень решительно. Тяжело смотреть на 

вьюки, где недавно сидели, болтая, ребятишки. Я часто глядел НИ НИХ С 

тревогой: еще столкнут девочку, она такая слабенькая! И я прикрикивал 

на них. и сердце мое билось: прикрикнуть иногда полезно, но я плохой 

воспитатель, мне жалко ребятишек. 

Холмы, овраги, скалы, каменистое плоскогорье, все сливается под 

титанически выравнивающим светом месяца, во что-то бесконечно ров- • 

пое, синеватое. Мне все это кажется одной широченной, накатанной дорогой, 

а Щепетникову — нивой, быть может, уже созревающей. 

ЕЩЕ О ТАСАНЕ И ДЖАГАЛТАЙ 

Вправо, на тысячи верст, горы. Влево, тоже на тысячи верст, пустынная, 

песчанная степь, украшенная посредине гигантским озером—Балхаш. 

Я метался: вправо — через горы к Метелочной и муллушкг; влево — 

к Балхашу, но судьба упряма, она опять вывела меня на Сибирский 

тракт и опять я шагаю впереди Нубии через Карабулак, Алтын-эмельскую, 

подхожу к Илийску. 

Не знаю, отчего, но я перестал нравиться Щепетникову, а в молодости, 

если ЕЫ комл- перестали правиться, а вам все же приходится с этим 

человеком переносить лишения, многое в нем начинает вам тоже не нравиться. 

По-видимому, он полагал, что я, обвенчав его убегом, и сам обвенчаюсь 

убегом с дочерью Калмыкова. Тогда он, получив хорошую работу, 

быстро вернется к своей жене в станицу! Но я оказался слаб. Красавица, 

дочь Калмыкова, покинула меня. Прежнее восхищение мною исчезло, 

и он стал делать мне все наперекор. 

— Пора обедать. 

— Гте, пора? Еще пройдем верст десять. 

— Пора на ночевку. 

— Где. пора? Солнце не закатывалось. 

— Пора вставать, Щепетннков! 

— Где, пор?? Солнышка и не видно. 

— Да я тебя грею, что ли? 

- Ты согреешь! 

Жара совсем летняя, идти пыльными дорогами трудно, и его злит, 

что ; -е встречные реки вздыбились по-весеннему: 

— Лет тает? Да что там наверху, погреба со льдом 0 

— А гы вт^лячи Б л', сверкает. 

— Плат господен,— говорит он, крестясь.— В нем Евангелие завернуто. 

Кабы ты меня к Евангелию вел... Не веришь в бога-то?


Взгляд его выражал злобу. Скажи ему, что не верю, он полезет 

драться, а как драться в этакую жару! Я и молчу. 

Безземельные и безработные толпами шляются по станицам, сердят 

казахов. Мы поэтому в станицах не останавливаемся и костры для чая 

или обеда разводим подальше от дороги, где-нибудь в поле. Подойдешь к 

кусту, начнешь ломать сухие ветки, а оттуда, со звенящим шумом, взмоет 

фазан и хвост \ него, словно маленькая радуга. 

Станицы и зимовья казахов встречаются теперь чаще, но сколько, од 

нако, непаханных мест! 

А фуры переселенцев по-прежнему идут мимо и мимо, туда, на север, 

откуда мы пришли. 

— Здорово, православные! Па зеленый клин? 

Молчат. И не смотрят на нас. Станичники обозлены на безземельных 

и безработных, а эти переселенцы обозлены, кажется, на весь мир. Боже 

мой, с каким остервененном глядят переселенцы на верблюжий караван, 

который несет кочевье и ведет стада в горы! Казахи и казашки одеты 

празднично, гарцуют, охотники поднимают руку, на которой сидит прирученный 

беркут. Переселенцам и невдомек, что богатство это показное, что 

люди надеются найти в горах счастье, что на самом деле аул голоден, 

пищ, убог, по горло в долгу баям, волостным старшинам, Калмыкову, 

что жизнь ему не в жизнь, что с голоду и джута он за копейку отдает в 

многолетнюю аренду купцам и, опять-таки, Калмыкову, эти чудесные непаханные 

места, мимо которых нужда гонит переселенцев. 

Верблюжий караван, бывало, нас спросит: 

— Какой хабар, какие новости? 

Переселенцы ничего ие спрашивают, а лишь оглядят подозрительно: 

как бы чего не украли! 

О^оз, об (ажчв головы, ^тоит подле дороги. Три мужика копают могилу. 

На дерюге лежит старая женщина с иконой на груди. Глаза ее плотно 

закрыты, губы сжаты и на лице выражение недодуманной думы. Старик 

торопливо вытесывает крест. Когда мы останавливаемся, он поднимает 

заплаканное лицо и говорит нам: 

— Проходите, бог подаст, проходите! 

И затем он спрашивает, должно быть, уже не впервые: 

— Да, чего ж Аграфена отстает? 

— Доплакивает: браг ведь помер. 

— А и здесь — мать. 

И старик глядит на дорогу вслед нам, видя нас и не видя. 

Верст через пять мы наткнулись на свежую могилу. Когда мы' подошли, 

молодая женщина перестала выть, приподнялась, сложила руки на 

животе и уставилась на нас широко открытыми, испуганными глазами. 

Ей, по-видимому, казалось, что обоз переселенцев все еще стоит возле нее 

и появление чужих людей ее встревожило. Не веря еще, что это та самая 

Аграфена, сестра, оплакивающая брата, о которой говорили переселенцы, 

и спросил: 

— Кого похоронила-то, молодка? 

— Братика. Маменька-то дюже плоха, плакать нет силы, вперед ушла. 

Я за обогх реву. 

Она поднялась и направилась по тракту, испуганно обходя нас. Я 

опросил: откуда они и дазно ли вышли? 

— Да с пот Гомеля. Полгода, почесть, идем. На помещика работали 

и опротивело. Земли своей захотелось. Земля хорошая, да мало ее нам 

'I ;i ют. 

- Куда уж меньше! 

Щспетников уныло оглядывает все кругом: 

I. «Свет над Байкалом» № 6.


— Ну, в Костромской у нас этих непаханных земель тоже много. 

Только они там лучше! Другое дело, что помещику принадлежат. Но лучше! 

Вот я, скажем, здесь эти непаханные земли и назвать не знаю, как, 

а \ нас они называются — «дерба». 

Я уж-2 м-ного слышал от него о «дер-бе», мне надоела эта дерба, и я 

насмешливо спрашиваю: 

- Дербалызнем-то оттуда, что ль? 

- Ты, парень, над землей не шути, а над новой пашней по непаханному 

— и подавно. Любо эту непаханную землю драть! И дерут ее, парень, 

косулями... 

— Слова, одно другого кривей. 

— Косуля, парень, у нас соха такая. У нее сошник глубже, чем даже 

у плуга. А поднимает косуля пласт — не режет, как его плуг отрезает, а 

только отворачивает. Во! Такая соха на дербяных землях очень добра, 

урожайна! Сказывают, когда Петр Великий за границей повидал плуги, 

то, приехавши в Кострому, говорит мужикам: «Марш в Голландию смотреть! 

Кажись, плуг лучше сохи?» Мужики поехали. Вернулись. Он спрашивает: 

«Ну, как?» Они отвечают, что верно, плуг будет получше, однако 

ж, надо его приноровить к нашему. И приноровил! Назвали «косуля»! 

Оказывается, Щепетников тоже обладает какими-то своими знаниями, 

но как далеко они в нем спрятаны и как трудно с ним говорить, особенно, 

если вас гложет одна и та же мысль, пусть даже вздорная,— почти 

наверно, вздорная. 

...Я забыл ее Меня только возмущает, что она заставила ребятишек 

расстаться со мной. Я привык к ним, полюбил, да и они, похоже, полюбили 

меня. Зачем она привезла Ханыке? Да и Гемаддинов послал нас 

к муллушке не через нее ли? Ах, я дурак, дурак! Она увезла Ханыке, чтобы 

та не обмолвилась, кто поджег затон. Позвольте, по ведь Ханыке ехала 

вместе с Мейстером? Дорога сближает; Ханыке могла узнать всю доброту 

и отзывчивость Мейстера, могла посоветоваться с ним. Или уж Василиса 

Глебовна так глубоко уверена, что Мейстер предан Калмыковым 

и ничего не выдаст? Какое отчаяние! 

По эти часы отчаяния, вызванные горькими думами, оскорблениями, 

усталостью, жарой, голодом, сменялись минутами необычайного, воздушно-легкого 

веселья. Эта редкость посещала меня рано утром, когда, наскоро 

поен, мы готовились в путь и я, перед тем, как выйти на этот тяжкш"(, 

больно режущий глаза солнцепек, читал вслух две-три страницы 

Льна Толстого. Чтение нравилось Щепетникову, но все же он говорил: 

А лучше бы -из Евангелия. Глядишь, стали бы мы мирны, не 

ругались бы. 

Чит-цо -по, гебя жался: поругаемся, Евангелие обвинишь. 

Книги! Когда у меня в руках лежала книга Льва Толстого, о котором 

мне достоверно известно, что он умер, я не верил в его смерть. Разве писатели 

умирают? Разве я могу принять за голоса мертвых эти благословенные 

голоса книг? Разве не они говорили мне: «Страдание огромно, но 

и оно исчезнет. Но вот это радостное ощущение теплого воздуха, свежести 

далеких гор, блеска песков пустыни,

МЫ ИДЕМ В ИНДИЮ .Г) 

блеекивал колокол, укутанный рогожами. Колокол—нг редкость, их часто 

везут из Ташкента к строящимся церквам. Не редкость и кожевня, и 

чаны с кожами в кислом отваре ивовой коры и бересты. 

— Никак Тасанка? 

— И правда — Тасан! 

Тасан сразу узнал меня, побежал к забору и спросил дрогнувшим си 

радости ГОЛОСОМ: 

— Скурлат прислал? Ко мне? Как живу, спрашивает? 

И он кричит, вытирая травой руки, буро-синие по локоть: 

— Плохо живу! Я приказчиком служил. Думал — жене ходить в бархате, 

а она скребет, гляди, грязные кожи! 

Подошла Джагалтай. Она слушала его, застенчиво отвернувшись и 

глядя в землю. Что-то безумное и безнадежное есть в ее глазах, и я, с 

каждым словом Тасана, жалел их все больше и больше. Чем им помочь? 

А он скорбно показывал на свои синие руки, как бы говоря: «Разве такими 

руками обнимают любимую женщину? Такими руками только отталкивают! 

И все идет к тому, что он ее отталкивает. А ее нежные руки снимают 

грязь с кож, моют шерсть, ее тонкие плечи гнутся под тяжестьютюков, 

ее стройный стан горбится на этой ужасной работе!» 

И Тасан, не дожидаясь ответа, кричал, напрягая голос: 

— Я мучаюсь! Что я наделал! 

Мужество мое, как вы уже знаете, никогда не было ужасающим и. 

измеряя людскую храбрость по себе, я понимал Тасана. Вот что я 

услышал: 

Они шли с толпой «котов»; десятник, который хорошо знаком Скурлатову, 

обещал помогать Тасану. 

— Скурлат поручил нас хорошему приказчику! Но мы отстали от 

чюй партии. Захворала одна казашка. Их совсем мало во всех партиях, 

и Джагалтай дружила с ними со всеми, а эта была уж очень хорошая. 

Она захворала сильно и умерла. 

Короче говоря, Тасан попал в очень плохую партию, где «коты» переругались, 

да и трудно голодным, немощным, под этим палящим солнцем, 

в пустынной, выжженной степи, не переругаться! Затем кое-кто стал 

приставать к Джагалтай. Попробуй бодрствовать каждую ночь, охраняя 

гною жену, когда знаешь, что в конце концов заснешь, а кто-то из дзух 

десятков «нахальников» подстережет твой сон. Измучился сам, измучилась 

жена... 

— А сейчас такого кет?— спросил я, глядя в широко открытые глаза 

Джагалтай. 

— Сейчас нет, но ему этого мало. 

— И тебе мало!—• сказал Тасан своей жене. 

Я кое-что начинал понимать в характере женщин. Последние месяцы 

научили меня многому. Мне кажется, я понимаю Джагалтай. Ей хочется 

продолжить рассказ мужа, но она стесняется и молчит. А происхош.к) 

вот что. Разумеется, Джагалтай добродетельна, неистовая страсть 

«ошалелых» пугала ее. Ни с одним из них она, разумеется, не заигрывалв, 

но в душе она думала: «А, может, один хотя бы любит меня по-на 

стоящему, не меньше, чем Тасан? Может быть, он спасет меня от осталь- 

IH.IX лучше, чем Тасан, так как знает их замыслы? Но который?» И «на 

смотрела в лица этих людей с вниманием, которого они не были достойны 

и которое они истолковывали превратно. 

Поэтому-то, когда Тасаи возле Илийска услышал, что Калмыков едет 

по тракту, она согласилась, чтобы он побежал на тракт и, увидев коляску 

Калмыкова, встал среди тракта на колени, поставил рядом свою жену 

Джагалтай. 

Калмыков сказал: 

И


- Мне мою вывеску держать трудно. Что же я это из-за каждого 

киргиза ое-щиавл'ивайся! Трогай! 

•. Д) ил, Глеб Иваныч, выслушал какого-то там киргиза, так, может, 

! меня выслушаешь?», говорил это бывший владелец «кожевенного 

заведения», у ворот которого задержалась коляска Калмыкова. Владелец 

когда-то, молодым, работая в «кожевне» в Верном, нажил там кое-какие 

деньги, проезжал Илийском, женился на состоятельной казачке, сам стал 

сосюяю.тьным, затосковал по прежнему ремеслу и открыл «кожевенное 

заведение». Сырье, доставляемое из степи, здесь скапливалось, стоило дешево 

и отправлять выделанные кожи в Верный получалось выгоднее. 

Владелец кожевни выделывал кожи, пока был спрос, но спрос кончился. 

Кожевню продавали с торгов, да не продали. 

Пока Тасан кричал Борису Глебычу о своих горестях, старик Калмыков, 

не слезая с коляски, купил кожевню, бывшего ее владельца назначил 

заведующим, а Тасана, по просьбе Василисы Глебовны, рабочим. Борис 

Глебыч пробовал было возражать против покупки кожевни, но Калмыков 

бросил многозначительную фразу: 

—• Выходит, перемечаю своих детей сызнова! 

И Борис Глебыч замолчал. 

Когда, возвращаясь от балхашских камышей, я спрашивал встречных 

о Таране и Джагалтай, при вопросах моих Василиса Глебовна сидела с 

каменным лицом. Теперь же она, по-видимому, вспомнила мои вопросы 

или сам Борис Глебыч повторил ей повесть о возвышенной любви Тасана 

и Джагалтай. Теперь это мне уже безразлично! Я охладел к ней. 

— А где Скурлат? Как мне его увидеть? Он тоже идет на Семиречку? 

— Кто знает! 

— Где много горя,— тихо говорит Джагалтай,— там, думаю, и 

Скурлат. 

— Я приду тоже на Семиречку! 

— Мы придем, — говорит Джагалтай, нежно дотрагиваясь до моей 

руки.— Здесь кормят, но работа такая грязная; после нее до еды не дотронешься. 

И руки портишь. 

Щепе!ников смотрит в лицо молодой женщины, вспоминает свою 

жену и говорит, сочувственно вздыхая: 

—• Свинье, и той здесь робить было б тяжко, а ты, ведь, хоть и киргизка, 

а баба! 

РАССУЖДЕНИЯ МОЕГО ОТЦА 

Я торопился в Верный. Пусть я без денег, без работы, мой спутник 

несносен, дорога от Или однообразна и скучна, я сбил в кровь ноги, жара 

и пыль разъели раны,-- пусть! Я все-таки иду в Индию. Впереди 

меня ждут, пожалуй, труды потяжелей. Надо идти! 

Когда я дотащился до Верного и, совсем изнемогая, нашел Джунгарскую 

слободу, где жил огородник, приятель Скурлатова, я немедленно 

слег. 

Я лежал во дворе под карагачем, в теплой тени, на глиняной утоптанной 

площадке, где по вечерам наш хозяин-дунганин расстилал старый 

ковер и вся его большая семья чинно усаживалась пить чай. С раннего 

утра хозяева уходили на огород, Щепетников — искать работу, отец переводил 

старинную арабскую рукопись. Нубия жевала сено в пригоне. 

Я раскрываю глаза, но вставать не хочется. Отец, потягиваясь, берет 

полотенце, ведро теплой воды, поставленной еще вчера в тлеющие угли 

печки, что стоит среди двора под открытым небом. Мой отец—человек 

опрятный и моется с ног до головы каждое утро и вечер. Он кряхтит за 

карагачем, посвистывает; клочья мыльной пены вылетают оттуда и повисают 

на стеблях мальв. Но вот он появляется, раечееызая свои черные 

волосы, среди которых нет ни одного седого, достает кисет, курит папироску 

и говорит, прислушиваясь к шипению самовара:

Mlil ИДЕМ В ИНДИЮ 37 

Наша жизнь: табак да баня, кабак да баба. Ну, а з промежуткнряпгопор. 

Я лежу, слушаю отца, наблюдаю за его проворными руками. Отеи 

1'Гвнит чайник на самовар и торжественно говорит: 

• Садись, пока запах не исчез. 

Все хорошо, кабы не эта боль! И боль не в ногах, а з сердце. Все 

жфошо, кабы не этот озноб ожидания! Неотвязно, с каким-то страхом и 

пЙнлою, я думаю о Василисе Глебовне. Что с нею? Где она? Здесь, или 

Ю*вратилась з Семипалатинск? 

Поговаривают, что Калмыков круто взялся за обороты своего торгок»ГО 

дома, совсем отстранив от него своих наследников, которым перелил, 

было, все дела, но которые дела этн перепутали. Один занимался камкями, 

другая — цирком, а третья, дите,— кушала конфеты и вообще 

ничем не занималась. А хлопот много, и только он, старик Калмыков, с 

I'm наглым, ловким и оборотистым умом, способен поправить дела. Нель- 

1И сказать, конечно, что дела его так же скверны, как например, дела Гемилдинова, 

который, говорят, даже отложил свадьбу, хотя для пира все 

было приготовлено: кумыс, вина, бараны, стряпухи, юрты, канатоходцы, 

INMKVMU, И даже выбрано было место для скачек в урочище Бехтас, неuuit'Ko 

or Верного. 

Мой отец посещает зачем-то Коммерческое Собрание и ему многое 

иннчтно о Калмыкове, но. к сожалению, мало о Василисе Глебовне. А, 

МОЖСТ быть, он не желает мне говорить о ней? Почему? И хотя меня не 

"Чсиь-то занимают дела Калмыкова, но я внимательно слушаю отца, 

оЖЯДвя, что он обмолвится и я узнаю кое-что и о Василисе Глебовне. Поимдимому, 

мой отец понимает причину озноба, мучающего меня. Он ду- 

• г поджатыми губами з горячее блюдечко и бормочет: 

Главное—не плестись за богом, а уже, если нужно, пускай бог 

oi за тобой. Даже, если это бог любви. 

Мой отец продолжает ходить вокруг да около. Он сообщает, что в 

р приехал князь Малицын и вместе с ним некто Заплетен, предста- 

ЯИТМЬ Торгового дома Вагау в Москве, который явчяется центральной 

•шторой синдиката «Медь». Синдикат объединяет медно-плавильные за- 

|И1ды Демидова, Стенбок-Фермора, Сименса и скупает заявки на откры- 

1Ми'|)уды и рудники. Калмыков как раз недавно открыл богатый рудник 

ММЛ1 пула Ак-тюбе, недалеко от Пишпека. Он не намерен продавать этот 

ручник синдикату. Ах, вот как! Но ведь вам нужно железо? И железо де- 

HKHloe, которое синдикат может вам поставить с уральских заводов вза- 

MtNi дорогого донецкого. А зачем Калмыкову железо? У него пока достаточно 

на строительстве Семиречки и рельс, и балок, и кровельного. 

Отец утверждает, что тут в беседу вступил князь Малицын, имеющий. 

ЛСЧИТВЛ, сколько он заказал железа, получилось, что он теперь в состоянии 

пмггроить дома под железными крышами не только для служб сак'ий 

железной дороги, но и для всего технического ее персонала! Это не 

мрипрло старика Калмыкова в отчаяние. Во-первых, заказы в срок никог- 

| (| м* шнолняются и, в особенности, уральскими заводами, а во-вторых, 

*


лишнее железо при хороших связях всегда можно сбыть, опять-таки в военное 

министерство. 

— Правление объявило новый набор!— продолжал мой отец.— Закипит 

работа! Недаром, старик советовал Борису Глебычу перегнать котов 

из Метелочной на Семиречку. Да что там Метелочная, он из Верного, пожалуй, 

полгорода выгонит! 

— Скурлатова бы сюда! 

- Да никакой Скурлатов его не усмирит. Туча грозовая! Саранчевая, 

вернее сказать! 

Больших фабрик и заводов в городе нет, но мелких предприятий,— 

довольно много, и почти добрая половина их куплена Калмыковым. 

Чернорабочими на этих заводах, главным образом, неграмотные, забитые 

казахи-бедняки, байгуши. У них одно стремление—скопив сотню 

рублей, приобрести несколько голов скота и вернуться в свой аул. Но жалованье 

стало такое, что сто рублей накопишь, разве, в его лет! Русские 

рабочие, в большинстве женщины и подростки, чуть грамотнее казахов, 

но средняя заработная плата их в три раза ниже, чем в Центральной 

России. Темно, безнадежно, глухо. И все же, эти люди забастовали! 

— Я очень рад! Мрак рассеивается. Значит, в этих местах сущее:влет 

не только один Скурлатов? Боже мой, как я рад! 

— Хм. Калмыков тоже рад. «А, бастовать?» И он приказывает своему 

подставному уволить забастовавших, а второму подставному — нанять 

их на Семиречку и, конечно, за меньшую плату. 

— Тогда, тем более, жаль, что нет Скурлатова. Он помог бы 

бастующим. 

— Скорее всего, он помог бы Калмыкову схватить себя и посадить 

г. тюр| му. Верный — городок захолустный, все на виду. Приехал Скурлатов, 

сразу скажут — забастователь явился. И обвинят! А его, вот, нет. 

Пет и посланных им. Никого нет. И жена его сидит в тюрьме. 

Ты видел ее? 

Видел. Глядя на эту женщину, я стал сильно сомневаться в целесообразности 

одновременного существования двух понятий: самодержа- 

1 ия и правосудия. 

Эти сомнения, отец, созрели в тебе уже давно. 

- Зроли, но плохо. Что поделаешь? Вся история философии — развитие 

одного первообраза. Первообраз этот я бы изложил четырьмя словами: 

«Слуга я или господин? Впрочем, это относится не только к иегории 

философской мысли, по и к истории всего человечества! 

Слуга и или кн-нодии? 11 целый ряд неожиданных проявлений творческой 

силы народа, среди которой мы идем, заставил меня еще сильнее 

верить в него, заставил меня сказать- он господин! А, значит,—и я го г< 

подин! Жаль голько, чго к юсночину этому мы идем, как в джунглял 

Индии, девять дней дстить верст. Ну, ничего! Главное, придти. Ведь 

~ы пойми: забастовк\ начали


шагающем, уверенном в себе тигре, скажем, этаком Калмыкове, у тебя 

уже имеется. 

— Тигрология. это что такое? 

— Наука о тиграх. 

— Разве такая есть? 

— Нет, но будет. Люди так вздорны, что готовы из любого пустяка 

создать науку. Возможно, ты и сам будешь тигроловом. Как бы-то ни было, 

мне приятно, что мои усилия не пропали даром. 

— Какие усилия? 

— Но ведь это я направил тебя на охоту. 

— Ты?! 

Негодование чуть не задушило меня. Пот залил мое лицо. Я глядел 

на отца остолбенело. Он же. спокойно доливая кипятком чайник, продолжал: 

— Мне вспомнились неоднократные разговоры Нуры о тиграх и Балчнше, 

и я подумал: твое воспитание не завершится, если ты не поохотишься 

на тигров. Предпосылки этого вывода я привел выше. Но, как устроить, 

'поб ты поохотился, чтоб ты пе зря прошел мимо Балхаша? Профессиона- 

ЛСВ-охотникоз на тигров нет. Овчинка выделки не стоит, как говорится. 

Казахи бьют тигров за то, что те режут скот, и тогда только, когда мно- 

IX) режут. Значит, они охотятся на них случайно, так же, как случайно и 

редко приезжают туда русские охотники. Да и что тебе эти случайные 

охотники? Ты получил бы или такой номер, с которого бы не увидел 

uirpa, или бы, стесняясь чужих людей, плохо стрелял. Выходило, что 

№бе лучше всего идти на охоту с женщиной. Прежде всего, ты будешь 

стремиться ее защитить, а это в охоте на хищников для людей твоего 

склада, быть может, самое важное. Затем... 

— Ты уговорил Василису Глебовну? 

— Я,— ответил ласково отец.— Я сказал ей простую вещь. Ни в Индии, 

ни на Дальнем Востоке не слышно о женщинах-охотниках на тигров. 

И если она хочет прославиться, то ей следует поторопиться. Лето жаркое, 

1 (йодов много, скот увели с Балхаша, оводам хочется жрать, они кинутся 

на тигров, и тигры тоже уйдут в горы. Нура подтвердил мои соображения, 

и Василиса Глебовна поехала. 

— Но ведь тигр мог меня задрать! 

—'Мои молитвы доходят до бога. Он снисходителен к робким людям. 

— Это ты-то, отец, робкий? Уже одно, что ты способен так смело 

мрать, указывает — нрав твой очень далек от робости. И, помимо всего 

ipyroro, я возмущен — как ты, учитель, педагог, можешь столь беззасгенчиво 

злоупотреблять ложью. 

— Дорогой мой, не всегда, когда ты высказываешь ученику уверенность 

в его дальнейшем исправлении, ты говоришь правду. Педагогика, 

особенно в высшем своем проявлении, большей частью опирается на вычумку, 

от которой один шаг до лжи. Я часто делал этот шаг и боюсь, 

грешный, не от этого ли я считаюсь хорошим педагогом. 

Я лежал неподвижно, думая об одном и том же. Где она, что с ней? 

Лю&итли она меня? Люблю ли я ее? Мысли, как видите, крайне не новые 

и, пожалуй, нет смысла особенно развивать их. Я был влюблен, как были 

«люблены до меня миллионы и миллиарды людей, и мысли мои не были 

fiiuH'c яркими, чем их мысли. 

Отец спросил: 

• Ты огорчен? 

• Повторяю, мне жаль, что нет Скурлатова. 

•- Он придет. Его отсутствие тебя огорчает, я знаю, но у тебя есть 

и друччх 1 огорчение.


Он набил самовар углями, раздул их, вымыл лицо над арыком, 

опять сел подле меня и продолжал: 

— Одиночество так прекрасно! А ты вот, забыв прелесть одиночества, 

жаждешь семьи и огорчен, что от тебя отвернулась какая-то там вдова. 

Пойми, дому Калмыковых ты нужен еще меньше, чем их прежний 

зять, пьяница, драчун и развратник и чуть ли не сифилитик. 

— Она отравила его! 

— Василиса Глебовна? Хм. Впрочем, нет ничего удивительного. Отравления 

встречаются чаще, чем мы думаем. 

Он наклонился, сорвал волосистый и звездолистый стебель какого-то 

растения и проговорил: 

— Смотри: шесть листочков этого растения убивают человека через 

полчаса. И оно растет на каждом шагу. Если б все люди знали, какое 

множество ядовитых растений вокруг них, ряды человечества значительно'бы 

поредели, хотя бы только потому, что ряды эти бывают порой очень 

глупы. Относительно же отравления, совершенного Василисой Глебовной.... 

— Отравила Анастасия Николаевна. 

— Не ошибаешься ли ты? 

— Василиса Глебовна созналась мне сама. 

— А, сама? Дорогой мои, часто женщины, с которыми я даже не 

состоял в сколько-нибудь близких отношениях, сознавались в таких преступлениях, 

что, поверь я им, Саха inn был бы сейчас больше заселен, 

чем Петербург. Женщины любят преувеличивать. К тому же, уголовное 

сейчас © моде! Впрочем, и мужчины не отстают. Кипит! 

Он заварил свежего чаю, причем занарипал ею значительно дольше 

обычного, налил мне густого настоя и, глядя, как я глотаю чай, наставительно 

сказал: 

— Она не посмеялась над тобой, — гы над нею! 

Подкрепляйся. Тебе предстоит сложный труд. Ты должен вообразить, 

что прошло, скажем, десять лет твоем о счастья у Калмыковых. Сейчас 

тебе кажется, что ты и через десять лет умор бы от ревности. Но, прожив 

десять лет у Калмыковых, боже мой, как гы обрадовался бы, что она 

тебе изменила, убежала, а, значит, и ты можешь убежать! 

—• Она великая женщина! 

— Да, плечи, у нее велики и окатисты, а хомут, все-таки, будешь 

нести ты, а не она. Великая? Возможно. Тем более, плохая выйдет из нее 

жена. Шагай в Индию, Всеволод! Лучше быть пищим в Индии, чем зятем 

Калмыкова в России. 

— Ну, знаешь, отец, ты, действительно, изменился! 

В моем голосе он почувствовал восхищение. Ему нравилось, когда 

им восхищались, но он,—чтобы не портить себя,—старался скорее забыть 

эти восхищения. И он возобновил спои расспросы: как мы добрались 

до Верного, почему Скурлатов остался нозле муллушки и почему я не поговорил 

с Ханыке? Скурдатову надо бы тропиться: его жену на днях выпустят 

из тюрьмы. Мейстер приехал сюда, по всей видимости, для того, 

чтобы проследить — судебные власти, mm и гляди, возбудят новый процесс 

против нее. От них останется! Meiiciep ничего ке говорил про жену 

Скурлатова? А зачем? Добрые дела тогда и хороши, когда о них молчишь. 

Ты как-то мало говоришь о Скурлатове. Не поссорился ли? 

— Нет. А вот со Щепетникозым ссорился часто, пока не выяснил, что 

мой спутник тут ни при чем. Я прост изливал на него злобу к другому. 

И я. с негодованием, рассказал, как старик Калмыков и его дочь 

насмеялись, бросив меня среди тракта. 

— Каким это образом? 

— Но ведь ради тебя она отправилась на охоту и осрамилась. Амазонка, 

ха-ха? Диана, ха-ха! Приготовила пулю на тигра, — а убил Нура! 

Работник, киргиз, байгуш!


И, действительно, чего ради предаваться мне отчаянию? Я давно забыв 

ее! Но старика Калмыкова забыть нельзя. Он поступил со мной 

гнусно и подло. 

— И все-таки за что ты бранишь его? Да, он ускакал, оставив тебя 

среди тракта. Но если он прискачет сюда, вот и ты пренебрежительно 

бросишь его посреди города Верного,—это, братец, почище тракта! 

—Я? Брошу его? 

— Если хочется. 

Ошеломленный, я прошептал: 

— Но когда? 

— Да хоть сейчас. 

И мой отец показал на коляску Калмыкова, тихо подъезжавшую к 

воротам. Опасаясь, однако, что его «участие» в охоте на тигров я опять 

истолкую возвышенно и восхищенно, мой отец добавил с присущей ем\ 

скромностью: 

—• Свеча, которую хозяин поставил в СОЛОМУ, чтобы вызвать пожар, 

оканчивает свое существование по-разному. Хозяин желал получить 

страховую п ремию, когда свеча сожжет его дом. Свеча погаснет сама. 

Re погасит ветер. Ее, что менее всего возможно, погасит прохожий. Я 

оказался лишь таким прохожим. 

СТАРИК КАЛМЫКОВ НЕНАДОЛГО ЗАДЕРЖИВАЕТ 

НАШЕ ВНИМАНИЕ 

Калмыков шел к нам, беседуя с Мейстером. Калмыков сразу же ска- 

.щл, что ненадолго задержит наше внимание: в коляске его ожидает архимандрит 

Михаил и должны подъехать киргизы южных склонов Акi.una. 

У них дело к Мейстеру. Но об этом деле позже, а сейчас ему нужно 

поговорить с Вячеславом Алексеевичем. Секретов никаких нет, посторонние 

могут оставаться. И Калмыков сказал моему отцу: 

—- Семиречка, Вячеслав Алексеевич, строится частным обществом. 

Но правительство гарантировало доход облигационного капитала. Я слабо 

знаком со строительством этой железной дороги, — правда, я член 

правления, — но рад ее успехам. Дорога принесет большую пользу Семиречью! 

Строится она хорошо, правительство не напрасно доплачивав! 

•К'ш.ги. Вот и князь Малицын, лицо! имеющее некоторое отношение к во- 

•чшому ведомству, а, значит, и к правительству, согласился, так сказать, 

первым открыть мост через речку Ак-таш. Князь торопится в Петербург 

Мое г нужно открыть скорее. 

• Слушаю вас, Глеб Иваныч, слушаю,—ответил мой отец,—и никак 

ие пойму: я-то тут при чем? Облигаций Семиречки у меня нет, князя 

Мллнцына не знаю, с правительством знаком плохо, в газеты не пишу... 

Мейстера терзало какое-то озлобление, вообще ему мало свойственное. 

Он обычно не прорывал собеседников, но тут прервал, и голосом пощаженным, 

причем обратился он к Калмыкову: 

— Глеб Иваныч предполагал, что вы, Вячеслав Алексеевич догадаепч'|.: 

'будь ко времени открытия моста Ак-таш открыты еще и мощи апо- 

• гола Фомы, совпадение этих двух чудес, несомненно, вызовет и третье: 

ирииигольство увеличит субсидию и тулпар-Калмыкоз. истративши:'! 

ПОЧТИ безрезультатно четыреста тысяч на обезвреживание Средне-Азиатi 

KIUO Банка, обгонит, наконец, тулпара-Гемаддииова. 

Дался вам этот Гемаддинов! —• проговорил с неудовольствием 

Калмыков. 

Отцу моему хотелось говорить, но Мейстер, сердясь и тяжело дыша, 

продолжал, глядя в лицо Калмыкова, которое начало бледнеть: 

А пот и дался! Любопытно, знаете, наблюдать за вашей взаимной 

I 1|)пгегией; извините, что употреблю несвойственные мне военные термины, 

»ато они вам свойственны. Вы, Глеб Иваныч, хотите пробудить в Ге-

VI ВСЕВОЛОД ИВАНОВ 

маддинозе боязнь, к которой, он, по-вашему мнению, склонен. Тогда, де, 

он кинется то туда, то сюда, зря растрачивая средства Средне-Азиатского 

Банка. Сегодня кони из Синьцзяня, завтра—казачий хлеб, послезавтра-— 

ссуды киргизам! На Семиречку, де, он не обратит внимания, и вот тут-то 

вы бросите на нее все средства. Казалось — победил! Ан, глядишь, Геуаддинов 

подстроил так, что пришлось сделать колоссальнейшие заказы 

уральским заводам на железо. Куй теперь из этого железа себе ошейник 

да — в омут! 

Калмыков стал говорить побледневшими губами, но скоро оправился 

и передо мной полились те строки, которые еще в Метелочной читала 

мне Василиса Глебовна: 

— Очень уж вы злы, Роберт Васильевич, дайте и мне оправдаться. 

Вот вы изволите кричать—железо! Много! Конечно, много закупил, особенно, 

если кто вздумает открыть здесь железный завод. Руды есть и много—в 

Среднем Семиречья. По кто откроет? КОМУ ВЫГОДНО вообще открывать 

здесь заводы? Из своих оазисов кочевники направляются обычно 

с юга на север, к России, и возвращаются—с севера на юг. На всем протяжении 

пути пустыня имеет караванные дороги, пастбища, колодцы, 

так как. помимо кочевников, тут же проходят торговые караваны. Караванная 

доставка товаров, как это ни странно, не очень дорога в сравнении 

с производством их здесь, в Семиречье. Поэтому выгоднее везти металл 

из России даже «а верблюдах, не говоря о железной дороге, даже за 

полторы тысячи верст по пустыне, чем добывать его, скажем, в сотне 

верст от караванного пути,—но в горах! Средне-азиатские горы посещаются 

кочевниками только летом, а шахты и заводы, как вам иззгстно, должны 

работать круглый год. Значит, промышленник должен строить своим 

раб* чим жилье и доставать им продукты питания. Дороги отвратительны, 

и горы трудно доставлять машины, мало леса, а крепежного леса нет 

совсем! Поэтому и предпочитаю закупать железо! Гемаддинов заставил 

м< ня? В мер! Если каждый русский крестьянин купит только на десять 

фунтов больше железа в год, чем покупает сейчас, то сразу же железа потребуем 

ся на лпадиать пять миллионов пудов больше! При правильной 

постановке хозяйства России, а, значит, и Семиречья, эти мсс т а представят 

такой необъятный рынок для земледельческих орудий и вообще' 

метал жческих товаров, что работы хватит на всех. Возникают крестьянские 

потребительские общества... И что, если добиться того, чтобы 

кооператором явился не оборванец, а настоящий собственник земли? Железо—тот 

рычаг, который'свершает исторические сдвиги. Железо уничтожит 

общин\ и превратит мужика в крепкого собственника! ФУ, задохнулся. 

Умный ны человек, Роберт Васильевич, а говорите бог знает, что! 

— Бог знает чго говорите-то вы, Глеб Иваныч! -- сказал мой отец, 

внимательно наблю мшпмп лл Калмыковым. 

— Ась, батюшка? 

— Ась-то было ичерягь, а ноне говорим о другом звоне. Бог знает, 

чго вы говорите, потому, Гле-б Иваныч, что ошибаетесь. А ведь полководец, 

стратег! Вы. чан, проходи ш поенную науку и учили, что лучшим из 

рсех полководцев нужно сипа и, тою, кто реже всех ошибался. 

— В чем же я ошибаюсь, Вячеслав Алсксеич? И притом, должно 

быть, часто? 

— Собственность, собственность! Собственность, как вижу, добывается 

кровью, а кровь не любит, чтоб се зря проливали. Собственность, Глеб 

Иваныч, ч этом смысле порох. 

Калмыков сверкнул на отца глазами и строго сказал: 

— Однако, вернемся к мощам. Или вы, Вячеслав Алексеевич, отрицаете 

существование мощей? 

•— Я православный. 

— Итак, возле города Ак-таш, пониже строящегося моста, недалеко 

от аула Ак-таш, где несколько лет назад археологи нашли надгробия


песториан, степь начала точить миро, то-есть издавать благоухание, ощущаемое 

издалека. 

Мейстер спросил: 

— Вячес ав Алексеевич! Имеете карту Семиречья? 

— Зачем? Я все помню наизусть. 

Тогда Мейстер сказал: 

— Два приятеля, тульские помещики—князь Малицын и барон ФигИ'Нгоф,—буквально 

на днях арендовали тысячи десятин земли в районе 

реки, горы и аула Ак-таш. Тонкорунное овцеводство и разведение «калмыцкого» 

скот;;. Превосходно! Пусть разводят. Мне нужна лишь справочка. 

Вам, Вячеслав Алексеевич, поди, известен вариант рельсового пути, 

утвержденный министерством финансов? В скольких тзерстах он от земель, 

ныне арендованных Малицыным и Фитингофом? 

Отец подумал и ответил: 

— Да, средне, верстах в восьмидесяти. 

— И мост через Ак-таш строился тоже—в восьмидесяти? 

— А как же! 

— А вы слышали, мост этот брошен, да и весь вариант пути изменен? 

Мост строят новый, гораздо ниже, вплотную к землям Малицына и Фиr1111 

^фа. Строят, несмотря на то, что из за крутых склонов, а, значит, 

необходимости рытья туннелей, путь обойдется в пятнадцать раз дороже! 

Арендаторы недовольны, требуют от правления Семиречки мзду: новый 

иариант за тел их землю, паровозы потревожат стада, скот похудеет, хаха. 

И, несмотря на протест арендаторов, не получив еще согласия министерства 

финансов на новый вариант, путь поспешно ведут к Ак-таш>. 

Что случилось, Глеб Иваныч? 

Калмыков хмуро ответил: 

— Правление Семиречки—^рглигиозно. Да и выгодно: к Ак-таш> 

скоро хлынут паломники, видения пастухам участились, миро почти можно 

нащупать рукой, и есть все основания думать, что мощи апостол:; 

Фомы идут из недр земли на божий свет. 

Мой отец спокойно вставил: 

— А я слышал — на землях Малицына геологи обнаружили залежи 

каменного угля, а на землях Фитингофа — медные руды. 

— Болтовня! 

— Боюсь, архимандрит Михаил, — сказал Мейстер, — обвинит меня 

it штунде, католичестве, атеизме, но все же кажется странным, что 

стопь возле аула Ак-таш вздумала точить миро и пастухам начались виичшя 

именно в то время, когда два тульских помещика, родственники 

фрейлины Выр\б^вой, арендовали эти земли и геологи нашли здесь уголь 

И медь! 

Калмыков засмеялся: 

— Ну, вот еще и фрейлину Вырубову приплел! Добавь уж к одному 

Распутина. Не слышал, не слышал! Ха-ха! И архимандриту не скажу. 

Ишь, он ухо в нашу сторону навострил! 

Калмыков, словно собираясь сидеть долго, сменил расшатанный 

стул моего отна на широкую и крепкую табуретку, которую принес из-под 

иансса, снял чесучовый пиджак, пожаловался, что в крахмальном белье 

очень жарко. Семиречка. Семиречка! Кому как. а ему Семиречка надоела. 

Каждый счет втридорога, инженеры картежничают, техники крату 

г все. что плохо лежит, землекопы пьянствуют беспросыпно и всюду 

грязь, вонь, зараза. Того и жди, чго какая-нибудь эпидемия грянет. 

Калмыков достал платок, развернул его па коленях, шумно вздохнул 

и, глядя на голубоватый платок, который чуть-чуть колыхало ветерком, 

подувшим с гор, замолчал, задумался. 

— Славно у вас здесь, — сказал он, наконец, — тихо, даже габаки 

пс лают. А собак здесь ужасно много и каждая норовит за пятку тебл. 

11чему — за пятку?


— За пятку она вас не в состоянии, — поправил мой отец, — пятка 

ваша прикрыта каблуком, и солидным вдобавок. 

— Да, ты, учитель, точно выражаешься. 

Калмыков ухмыльнулся, свернул платок и опять помолчал. 

Я, собственно, пришел, чтобы пригласить вас, Вячеслав Алексеевич, 

на заседание комиссии, которую сюда прислало Православное археологическое 

общество вкупе с Синодом. Относительно Ак-таша и его 

чудес. Комиссия желала бы побеседовать с вами, пока архимандрит Михаил 

в Верном. Он большой знаток чудес, и вообще человек ученый. Ему 

интересно, что вы скажете несторианам, которые приехали в Верный 

вместе с комиссией... 

— Их называют теперь сиро-халдейцами, — поправил мой отец. 

— Э, все равно! Несториаке и фомисты из Индии... 

— О фомисгах я не слышал. Фомисты? — с живым интересом спросил 

мой отец. — Сирийцев я видел немало, и даже слегка знаю их язык. 

Фомистов мне не доводилось встречать. Может быть, среди фомистов, 

помимо устных преданий, сохранились какие-нибудь письменные документы 

об апостоле Фоме и его странствованиях в Индии? Зачем, иначе, 

им приезжать сюда? Не привлекла же их долина Ак-таш, степь, источающая 

миро. 

— Они совершают вообще путешествие по Средней Азии. 

— Если вообще, то хорошо. Иначе я должен буду их огорчить. Мною 

только что закончен перевод старинной сирийской рукописи, уцелевшей 

благодаря тому, что китайцы снисходительно относились к сирийцам, 

арабы же, когда разбили китайские войска при реке Талас, не успели 

сжечь ее. Этой рукописи можно верить. Она очень осведомлена в истории. 

Отец поспешно побежал в дом. Калмыков и Мейстер с нетерпением 

ожнд !ли ого. Даже я, мало тогда интересовавшийся историей, был взв >лновап. 

Отец вернулся, бережно держа древний список. Ученическая тетрадь, 

в которую он переписывал своим красивым и тонким почерком перевод 

«Сказаний счастии и бедствиях несториан в Индии и прилегающих 

к ной странах», торчала из его кармана. Отец передал древний список 

Калмыкову, словно тот мог сверить его перевод, и сказал, очень 

серьезно: 

— К сожалению, эта рукопись перевернула во мне все вверх дном. 

Я не спал несколько ночей. Мощи апостола Фомы сгорели в Эдессе при 

штурме ее сельджуками. 

По может быть! - воскликнул Калмыков, роняя список. 

Вопль его был столь тревожным и горестным, что архимандрит Михаил, 

немедленно покннуи коляску, подошел к нам. Старик Калмыков 

продолжал кричать: 

— А я повторяю -- мощи апостола Фомы почиют где-то возле аула 

Ак-таш! Повторяю пастухам были видения! Повторяю — степь точит 

миро! 

И три раза он прокричал: 

— Чудо, чудо, чудо! 

Архимандрит /Михаил не слышал поразительного сообщения моего 

отца и поэтому сказал без особого волнения: 

—• Добавьте, что является также чудом степь, точащая миро именно 

тогда, когда по Средней Азии ездят иереи сирийской церкви, вступившей 

в унию с православной, равно как и фомисты, собирающиеся вступить. 

— Отец Михаил! Учитель Иванов нашел будто бы древний исторический 

документ, утверждающией. что мощи апостола Фомы сгорели в 

Эдессе вместе с кафедральным собором. В каком году это случилось? 

— Не случилось ничего такого! — Очень убедительно и громко проговорил 

архимандрит Михаил, закидывая назад голову и глядя на белые


Ввршины гор, как бы обращаясь к богу. — Мощи перенесены из Эдессы 

и Среднюю Азию, з долину Ак-таш. Теперь я могу сказать, что мне, 

грешному, как и бедным, неизвестным пастухам, было видение. Я не 

пюдобился лицезреть самого апостола, но я в сонном видении, совершенно 

явственно разглядел огромный треножник Пифии, на котором возлежали 

мощи его. Вячеслав Алексеевич! Перечтите снова рукопись. Боюсь, 

чьявол отводит вам глаза, внушая еретические мысли. 

Лицо моего отца было спокойно, но глаза его лукаво светились: 

— Люди ропщут, что правители сбирают голодный народ, чтобы 

строить, ненужные никому, церкви по Семиречью, воздвигать огромнейший 

собор в Семипалатинске; тогда остается одно: чудо. 

— Что-о?! Ты что-о говоришь? 

Обширные и тщательно обдуманные планы возникли в голосе архимандрита! 

Он поверил--мощи апостола Фомы в Средней Азии! Какое 

Гишетательное открытие, какая слава—ему, епархии, Киргизской духовной 

миссии! И теперь, какой-то учителишка, кот, смеет опровергать 

столь красиво созданное творение? 

— Что-о?! 

Архимандрит не удержался и со всем пылом, свойственным ему в 

грудные минуты жизни, воскликнул: 

— Тебе делают честь, а ты. сукин сын, говоришь, будто я обрызгал 

степь возле несторианских погребений парижскими духами! 

Отец не ответил и снова улыбнулся. Архимандрит продолжал, благочестиво 

и пылко возвышая голос: 

— Но зачем же ты тогда оглашал свою рукопись, которая доказывает, 

что апостол Фома был в Средней Азии? И не только был, но и похоронен 

там, тде ныне степь точит благоуханное миро? В долине Ак-таш! 

— Ошибаетесь. Я говорил, что предполагаемое место нахождения 


вытирал слезы и мне казалось, что он, действительно, доволен. Он даже 

вроде бы заговаривался от радости. Например, сказал, что к Василисе 

он относится хорошо и ласково, и если посмеивается над ее планами в 

области искусства, то насмешливость свойственна вообще семейству Калмыковых. 

К тому же, Василиса таит свои планы, а если говорит, то лишь 

общие слова, которые только отдаленно указывают на всю сложность ее. 

действительно замечательных замыслов. Тут он посмотрел на меня и продолжал 

с улыбкой: 

— Она, Василиса, сильна! Но князь Малицын тоже человек сильный. 

Казалось бы, он не нуждается в ее поддержке. Почему-ж.- 1 А по 

тому, что она поддерживает, через него, наиболее слабый класс — аристскратию! 

И, однако, я удивлен этим браком. Вы предчувствовали этот 

брак? А я, вот, отец,—нисколько! 

Он достал из кармана «Московский листок». 

— Прочи т айте-ка! 

Тот самый журналист, который недавно приехал в Верный и разговаривал 

с моим отцом, но которого я еще не видел, напечатал «Портрет 

одной провинциальной дамы». Ложь здесь перемешалась с правдой, и 

читая этот фетьетон, я думал, что старик Калмыков, наверно, ужасно 

возмущен, хотя и не показывает этого. Сам я весь дрожал от негодования. 

Имени Василисы Глебовны не называлось, но наружное описание, 

вплоть до ее узкого, зеленого платья, футляра от бинокля и ремня и* 

зеленой кожи, счелано было в точности. Но не это волновало меня. 

Фельетон ясно намекал на то, что она убила мужа из презрения к его 

слабости, а присяжные, люди простые, сильные, уважающие смелость 

и негодование, как на подбор герои Джека Лондона. —• единогласно оправдали 

ее. Дальше, короткими фразами, с множеством восклицательных 

знаков, рассказывалось, как она, возле муллушки, в пустынных горах, 

укрощала диких коней, приведенных из Китая; причем описывалось 

это почти моими словами! 

Посте коней автор переходил, так сказать, к просвещению! Василиса 

Глебовна несла свет в народ посредством, с одной стороны, строительства 

церквей и чайных Общества народной трезвости при них, а, с другой 

ст( роны, посредством цирка. Даже словечко «конно-драматический» 

было истолковано в положительном смысле! Заканчивался фельетон описанием 

охоты на тигров Балхаша. Напечатана была и фотография огромнейшей 

тигровой шкуры. Рядом, для масштаба, стоял казах-охотник 

с беркутом на руке. Короче говоря, экзотика страшная! И однако, несмотря 

па все намеки, фельетон составлен так ловко, что Калмыков не 

может привлечь журналиста к суду. Портрет провинциальной дамы, — 

фотография, - - тоже напечатана, но фотография совершенно непохожа 

на Василису Глебовну! Фельетонист, словно бы, писал о другой женщине. 

Фельетон дурацкий, лживый, неправдоподобный, но фельетонист 

знал, что он делает. Чит |Я эпн фельетон, я думал: пожалуй, и Василиса 

Глебовна знала, что делала, когда рассказывала моими словами о своих 

похождениях фельетонисту. Энн фельетон был перепечатан многими газетами, 

и даже популярным тем да «Журналом журналов». Именно на 

этот-то фельетон и клюнуло, если уж, действительно, считать, что в моде 

был Джек Лондон и неимоверно волевые лю щ\ Я говорю о влюбленности 

князя Малицына. 

Калмыков вздохнул: 

— Другие времена! Раньше жених, прочитай о невесте такое в газете,—повесился 

бы! А этот в восхищен и и. Нет, слабы наши рюриковпчи, 

слабы. 

Тут я сказал те самые три слова, которые, как оказалось вспоследегвии, 

не очень-то нужно было мне говорить: 

— Менять надо рюрикозичей.


•— На кого? — спросил Калмыков с кривой усмешкой. —• Уж не на 

гсбя ли? 

И он, взяв моего отца под руку, отвел его в сторону и несколько минут 

горячим шепотом говорил с ним. /Мой отец глядел на него в крайнем 

удивлении. Затем Калмыков вернулся и спросил Мейстера уже о другом: 

— Так что ж. Роберт Васильевич, берешься вести процесс? 

— Требования киргиз южной стороны справедливы. 

— Ну, и хорошо. 

—• Hi ваши-то требования на Ак-таш несправедливы! 

— А когда я завладею всей горой, ты против меня возбуди процесс. 

Сейчас я помогаю южным киргизам? 

— Помогаете. 

— Ты за справедливость? 

— Еще бы! 

— Ну, н берись! 

Калмыков пошел было к своей коляске. Из травы выскочила собачонка, 

о i ударил ее ногой, она, визжа, кинулась под крыльцо. 

— За пятку! Плохая примета. 

Качуыков вернулся, постоял возле моего отца, послушал, какие превосходные 

постные щи умеют варить в Соловецкой обители и какой там 

изуми-ельный колокольный звон. 

— А вот везут колокола из Ташкента, из тамошней колокольной 

мастерской. С виду отличные, а на самом деле звон —• никуда! Видно, 

не ко; к т ным звоном, а чем-то другим там занимаются? 

— Тебе повторяю, Вячеслав Алексеевич, — строго и с осуждением 

гклзал Калмыков: — Брось хитрить, интриги свои против меня брось! 

И во- тут, с колоколами, чую, тоже хитришь! 

После ухода Калмыкова мой отец долго и молча сидел, не раскрыпля 

рта. Мой отец никому не желал зла. Это меня порой раздражало. 

Сейчас ни он, ни я, ни Мейстер не понимаем, в каких хитростях или интригах 

упрекает моего отца Калмыков. Правда, мой отец иногда обманыпаст 

своего собственного сына, но это ведь педагогика, и это ведь сын! 

По больше всего, по-видимому, смущает моего отца, что Калмыков одномрсменно 

пригласил его на свадьбу, то-есть высказал величайшее почтение, 

и тут же упрекал его в каких-то гнусных замыслах, то-есть выска- 

Ч1Л величайшее презрение. 


— О чем он тебя спрашивал, когда отвел? 

— Зачем, говорит, ты, Вячеслав Алексеевич, поселился через дом, 

где живет моя вторая семья? Впервые слышу! Да, как же это так! У такого 

почтенного человека разве может быть вторая семья? Прямо руки 

и ноги похолодели. А он мне: «Ты, говорит, Гемаддинова, как гончую собаку, 

наводишь на мой след». Роберт Васильевич? 

Мейстер смотрел на него печально. Он вздрагивал и гладил смущенно 

щеку. Получается, вроде, сплетня, — но, раз сам Калмыков начал!.. 

— Вторая семья Глеба Ивановича, действительно, живет тут недалеко, 

вон, под той черепичной крышей. И дернула его нелегкая черепичную 

крышу им воздвигнуть! Редкость, цвет жуткий, от того-то он ее к 

рмчглядел, как пи волновался. Железную, поди, не заметил бы. Впрочем, 

(ТО к делу не относится. Относится лишь то, что поселились они здесь, 

Вячеслав Алексеевич, перед самым вашим приездом, и Глебу Иванычу 

подобало бы о том помнить. Случайность, и нельзя из нее целый разго- 

I 1'|> ВЫВОДИТЬ. 

- И я ему говорю: «случайно». А он мне: «Знаю твои случайности' 

I


места в реке к омуту, ха-ха, проплыть не трудно! Ты читал новый устав 

акционерных обществ? Мелким акционерам тоже позволено пробираться 

в правление, превращаться в капиталистов. Ловко! Иначе, как же? У 

капиталиста — ум, размах, смелость. Капиталисты, дружок, создали 

Римскую империю и США. Они, мой друг, Индию к рукам прибрали. 

Пора и нам Россию прибирать. Пользуйся, время!» Очень ласково говорил, 

а у меня по его ласке душа изныла. 

— Ну, и как же ты ему ответил? 

— Я, мол, Глеб Иваныч, издавна изучаю, среди прочих наук, и банковское 

дело. Я понимаю. «А раз понимаешь, то и выводы из прочитанных 

древностой делай другие». Соответственно, спрашиваю, интересам 

престола, что-ли? Ничего не ответил, а, уходя, повторил: «Отныне — 

дружба». 

— Дружба, конечно, получилась бурная, но узловатая, и от нее душа 

моя скорбит тягостно, больше, чем когда этой дружбы не было. 

Калмыков, как вы понимаете из этого разговора, показался нам 

очень возбужденным, почти болезненно нервным. Когда он уехал, мы, естественно, 

вспомнили его довольно примечательную биографию. Особенно 

много вспоминал Мейстер. Горечь сквозила в словах его. Глеб Иванович 

ведь когда-то писал книги и даже печатался. Православные круги 

одобряли их. Да, коленопреклоненная философия восхваляется, а всеобъемляющая 

мысль не допущена до типографского станка! И теперь 

этот разбогатевший, выскобленный ум побуждает Мейстера вести процесс 

против живущих на северных склонах. Похоже заставит вести. 

Южане, северяне, плантаторы, колонизаторы. И это —• в Семиречье, в 

малолюдных еще недавно степях! Как гримасничает история! 

НЕСТОРИАНЕ 

— Кажется, приближаются несториане, — сказал мой отец. — Помолчим. 

Несториане действительно приближались. 

Отец мои волновался. Он несколько раз выбегал за ворота, глядел 

на \\пш\ и даже залезал на крышу дома. Он спрашивал меня: «Достаточ 

но ли хорошо я выбрит и хорошо ли вычищен мой мундир студента Лазаревского 

института? Как жаль, что я не захватил четырехтомный словарь 

сирийского языка'» Ах, отец, отец! Никакого словаря сирийского 

языка у тебя нет. Ты и без того большой человек и нет нужды тебе увеличивать 

свой рост, становясь на толстые словари! 

Наконец, несториане и фомисты подъехали. В дом они не вошли, а 

пригласили моего опт направиться вместе с ними в канцелярию Верненского 

отдел 1 киргизской духовной миссии. Приехала с ними и Анастасия 

Николаевна. Отцу моему было лестно прокатиться в калмыковском 

экипаже, он взял дрс-нпий свиток, перевод свой и уехал. 

Пока он собирался, я смотрел ип массивное тело Анастасии Никол аезны 

в шелковом платье ежевичного циста, на се черствые губы, сухие 

и колючие глаза, и спрлппшал епм себя: «Способна она убить, или не 

способна? Несомненно, способна! Она, да еще со своим стариком Гле 

бом Иванычем, такую теорию и по Дарвину, и по всем другим ученым 

подведет, что не только одного, тысячу людей отравит, не моргнувши 

глазом!» 

И картины ее жизни стояли порею мной, словно живые. От жары, 

что ли, голова кружилась, и я не мог отделить воображаемое от настоящего. 

Мне представлялись комнаты верпенского дома Калмыковых. В 

спальне Анастасии Николаевны — киот красного дереза и образ апостола 

Фомы, старинного, едва ли не византийского письма. У апостола темнокоричневое, 

длинное, суровое лицо, и когда, долго молясь на коленях,


Анастасия Николаевна с трудом встает, тело ее не чувствует себя оснобожденным, 

а, наоборот, его наполняют сомнения, боязнь, какая-то 

томительная, ноющая жажда. Ей вспоминается страшный, долгий процесс 

по обвинению ее дочери в ужасном преступлении, процесс, измучивший 

ее дочь и ее самое. Почему ей было «е сознаться? И почему ей 

кажется, что именно сейчас Василиса, более чем когда-либо, подозревает 

w? И она опять становится на колени, дает обеты, опять с надеждой 

|лядит в лик апостола. Ноги ноют, мучит жажда, которой и пытаться нечего 

утолить самой холодной водой или самым горячим чаем, — н в отчняньи 

она опять хватается за свои кухонные хлопоты! 

Изменилась и Василиса. Дала согласие на 'брак с этим писаным 

красавцем Малицыным, а сама, — от пылкости чувств, что ли? — худела, 

юряла аппетит, «е спала. Именно в Верном на лице ее появилась какая- 

«| пугающая, подчеркнутая холодность, а по утрам, когда мать приходича 

взглянуть на свежесть своих дочерей, Василиса глядела на нее грустно, 

виновато, — и так почти до полудня! К полудню, справившись со 

«•пойми чувствами, Василиса опять становилась холодна и спокойна. 

— Врачу показаться, что ли, Василисушка? — спрашивала Анастасия 

Николаевна. — Мужчине врачу стесняешься, покажем женщине, из 

Питера приехала, ученая, практикует... 

— А я здорова, мама! 

г— Здорова? Ничего не ешь, не спишь! Разве помолиться? В мисi 

ми? Там благолепно. 

- Пойдем, — говорила Василиса, стараясь показать, что ей очень 

мнимся в церковь. 

В сопровождении старушки Митрофановны, дальней родственницы, 

рн чорившейся самарской дворянки, — они шли в церковь при канцелярии 

ОТДСЛа киргизской миссии, где, приезжая в Верный, архимандрит Михаил 

служил почти каждый день. 

И церковь кет входа ни с улицы, ни со двора и чтобы попасть в 

ИМ, нужно было пройти длинные, низкие коридоры канцелярии. Говори- 

», чк> в этом здании, выстроенном не из кирпичей, а из дикого камня, 

и п.чрину находился буддийский монастырь. Чувствовалось что-то старин- 

HIK- • этих крошечных комнатках с дверьми в коридор, пахнущий ладаном, 

с узкими окнами и крошечными печами. 

Архимандрит по утрам чувствовал себя обреченным на большие 

Горести и ему не интересно глядеть даже на своих поклонниц. Рано 

11|ЖХОДИЛ с докладом эконом. Доклад всегда неприятен. Обязательно 

КТО иибудь из преподавателей семинарии являлся на урок пьяным, в ду- 

VОДНОМ училище пели разбойничьи песни, у семинаристов нашли опять 

|»пк1.поционные листовки, в клозетах приюта для киргиз печатными бук- 

1.ПМН написали стихи о поведении архимандрита, которого будто бы виii'.m 

с Феклушей, девицей из Дунганской слободы, красивой, с рыжими 

КОС1МИ, похожими на кудри архимандрита. Эта девица славилась умень- 

• м петь и широко пожить. Архимандрит никогда не видал этой красавицы, 

его раздражали упоминания о ней. особенно то, что пожилые поклонницы 

ную девицу из Верного, на что епископ, грубый и толстый грек, от- 

ЮТИЛ: сГрехи удаляются из сердца самими грешниками, а девицы тут 

НИ при чем!» 

Поело обедни обычно эти неприятности забывались, потому что на 

• службы приходило много старых и молодых казачек, казаков, куп- 

|, ч)ип)Ш1иков. То, что все эти люди покидают свои конторы и дома, 

" и i < 'пшлть его, наполняло душу архимандрита Михаила вдохновением 

• ширин половину дня он чувствовал себя отлично, мог выполнять мно- 

HIM Труды и воображение его работало хорошо. 

4 •


В такие часы, подавая просфору Анастасии Николаевне, архимандрит 

говорил: 

— Молитесь ежечасно! Мощи апостола Фомы следует ждать, — но, 

—пока их пет, —• молитесь! Чем сильней молиться, тем скорее мощи появятся' 

Благоухание на Ак-таше расширяется день ото дня! 

Молиться, молиться, строить храмы, воздвигать иконостасы, осыпать 

иконы жемчугом, бриллиантами, покрывать их золотыми, серебрянкыми 

ризами, лить злато-серебряную раку для грядущих, благоухающих 

\:< щей апостола... 

— Молюсь, отче!.. 

— А. в денежном выражении? — несколько грубовато, словно бы Е 

шутку, спрашивал архимандрит. 

А в денежном выражении? Как сказать архимандриту, что Глеб 

Иваныч предпочитал, чтобы церковь теперь помогала ему, а не он церк- 

•>.и? Именно ему обязана церковь! 

Святому человеку доставать деньги легче. Пусть он и достает! Она 

же совсем не святая, и дочери у нее не святые, и муж у нее не святой. 

Вот, например Василиса. И Анастасия Николаевна оглядела свою дочь. 

Фигура барская, статная, однако сколько горести читаешь лишь на лице 

ее, не говоря ни о чем другом. Читать-то читаешь, да не все поймешь! Высокая, 

бледная, в зеленом, узком платье с воланами, в широченной шляпе, 

над полями которой мохнатые, длинные перья, — чем она больна, горемычная? 

— Влюбилась, значит, Василисушка?—совсем по-стариковски протяжно 

спрашивала она. 

Василиса подняла глаза, но смотрела она не в лицо матери, а на 

унылый двор канцелярии, который, с корзинкой в руке, пересекал старичок-монах. 

—• Влюбилась. 

— Какая-то странная любовь! 

— Для посторонних чужая любовь всегда странна. 

— Чужая? Для посторонних?! Это я-то? 

— Ах, оставьте, мама! 

Василиса чувствовала непонятную боязнь и, когда она вставала утром, 

ноги ее еле двигались, но она от движения их испытывала тяжесть 

и боль, а не радость и восхищение, как бывало прежде. В голове звенели 

какие-то вялые бубенчики, во рту было сухо и руки ныли. Она слышала 

частый утренний стук дверей, поскрипывание и постукивание экипажа, 

на котором выезжал по делам отец, на кухне звякали кастрюли, водовоз 

переливал воду в бочки, на погреб через двор бегала кухонная девка, 

только что нанятая, которую Борис прозвал почему-то Геркулес, и которую 

почему-то все так и звали, хотя она была тощая, худая, слабосильная. 

Василиса слышала все это и вместе с тем ничего не слышала! Все 

шло мимо, словно ее сердце и мозг внезапно прекратили свою деятельность, 

а она еще сама не знает о том. 

Василиса в сопровождении Митрофановны вошла в вместительную 

келью архимандрита и. осторожно ступая по мокрому еще, недавно вымытому 

деревянному полу, прошла и села на узенький диванчик, обитый 

щербатым ситцем. Она ждет мать, которая должна привезти несториан 

и учителя Иванова. Мать почему-то считает, что для здоровья Василисе 

будет полезно выслушать беседу несториан и увещания архимандрита 

учителю, который не по-православному прочел древний свиток. 

Словно сквозь сок Василиса видела, как входят несториане и стройный 

тоненький учитель, —• странно, что сын ничем не похож на него! 

Несториане относятся к учителю с высоким уважением. Ну, еще бы! Учитель 

разговаривает с ними на их языке, смотрит на них по-другому, чем

МЫ ИДЕМ В ИНДИЮ •>! 

все остальные, с жалостью. Несчастные! Турки гонят и преследуют несториан. 

Англичане и португальцы — фомистов. Кроме мусульман, гонят еще 

и католики, и протестанты. Англичане считают их за русских шпионов, 

а русские чиновники — за английских. 

Архимандрит спрашивает учителя: 

— О чем это вы им так долго? 

Учитель отвечает, в недоумении разводя руками: 

— Невежество их огромно! Вот этот, старенький, считает апостола 

Фому за какого-то римского папу, а путь через Афганистан в Россию — 

более близким, чем через Европу. Естественно, я должен рассказать им о 

несторианском царстве в Семиречье. Они почти ничего не знают о нем 

Я старался говорить кратко. 

— А они? 

— Слушали с большим вниманием. Бедняги плохо знакомы даже ^ 

общеизвестными фактами! Один сказал мне: «Никак мы не ожидали 

встретить здесь такой кладезь учености! Впрочем, в вашей провинции 

уму легко развиваться: жизнь дешева, свободного времени много». Я ответил: 

«Жизнь дешева, но деньги дороги». 

—• Хорошо, 41 о ты усвоил хоть это. — сказал архимандрит. — Надеюсь, 

что теперь, когда ты будешь говорить с ними о мощах апостола 

Фомы, покоящихся несомненно в долине Ак-таш, ты будешь говорить по 

своему соображению, а не по наущению дьявола? 

Анастасия Николаевна, при упоминании дьявола, крестится, прикладывается 

к образу и спрашивает: 

— Вы, отче архимандрит, по-видимому, крепко верите в дьявола? 

— Верю. Его разглядела церковь. Прежде злые силы ада были туманны, 

но церковь, чтобы легче с ними бороться, вгляделась в них и, 

под взглядом ее, туман сгустился и был наречен дьяволом. 

Василиса сказала, сама не зная, зачем: 

— Получается, что церковь создала дьявола? 

— Церковь ничего не создает, она лишь старается увидеть все, что 

создано богом. 

•— И дьявол создан богом! 

•—• Поскольку дьявол существует, он, по великой божьей мудрости, 

нами не постигаемой, создан богом. 

— Но, если так, то получается, что дьявол — творение божие, а. 

значит, часть бога и тем самым •— тоже бог? 

— Молчи! — рычит архимандрит. 

- Молчи, молчи, — испуганно шепчет дочери Анастасия Николаевна. 

Василиса устала и молчит. Молчит и архимандрит, перебирая четки, 

намокшие в его вспотевших от ярости пальцах: 

— Вячеслав Алексеевич! Скажи же несторианам —• древний свиток 

сей подтверждает твои предположения, с которыми ты познакомил нас 

зимой в Семипалатинске. Кстати, добавлю, что несториане читали твою 

рукопись. Кажется, она даже оттиснута за границей. 

Учитель молчит. 

Василиса видит все, как во сне, и, как во сне, ей кажется, что она 

умеет читать мысли других. Служка, неслышно ступая, расставляет нл 

столе легкое, словно для птичек, угощение: мелко нарезанные засахаренные 

фрукты, варенье в крошечных вазочках и маленький графин золоiистого 

вина. Несториане посматривают на угощение и робко думают: 

«Разве поданное малым утверждает малые потребности?» Василиса продолжает 

про себя: 

«Архимандрит верит в дьявола. Значит, верит и в колдунов. Верит 

./•и он, что она, например, околдована?» И ей хочется спросить: «А способен 

мальчишка околдовывать? Старик, пожилая женщина, мужчина, ко-


нечно, способны, но — мальчишка? И верит ли, вообще, в бога архимандрит? 

Верит! Сомнение—удел немногих. А чему сомневаться, если чудо 

перед тобой? Дьявол, несомненно, чудо, но пока придешь к вере в дьявола,—какой 

длинный и тяжелый путь. А, может быть, у него и не было,— 

у архимандрита, —• никакого тяжелого пути?Надел рясу и сомнения исчезли. 

Без сомнений спокойнее». 

Молчишь? — спрашивает архимандрит. — Почему? 

- Размышляю о просьбе несториан и фомистов. Денег у них мало,— 

говорит учитель. •— Они хотели бы получить для своей паствы если не 

мощи апостола, то хоть раку его. Она, по их мнению, из золота! Так 

они верят. 

— А ты? Ты како веруеши? 

— Повторяю: останков апостола Фомы вообще не существует. Они 

сгорели в Эдессе! 

НАЧИНАЮ ПОНИМАТЬ, ЧТО ТАКОЕ ЮЖНЫЕ И СЕВЕРНЫЕ 

СКЛОНЫ 

Мейстер, досадуя на непонятливых казахов с южных склонов, горячится. 

Ему никак не удается объяснить им, что в предстоящем процессе 

он вряд ли окажется им полезным. Казах-переводчик плох, я тоже помогаю 

ему плохо. У Мейстер а от волнения сильно бьется сердце, и он, улегшись 

в траву, молчит, шевелит губами и смотрит на ветки карагача; затем 

говорит мне: 

— Вы растолкуйте сначала вон тому старику с заспанным лицом. 

Лицо у него заспанное, но я вижу, он меня лучше других понимает! 

Казахам же все кажется ясным. Они, выслушав меня, повторяют: 

Адвокат освободил Скурлатова от каторги. Тот против царя пошел! 

Как же наших не освободить? Северные склоны не царские! И, кроме 

гого, нам еще Калмыков обещался помогать. 

Калмыков и Скурлатов — понятия противоположные. 

Я возражаю, возможно мягче, Мейстеру: 

Вряд ли, Роберт Васильевич, об этих понятиях уместно... 

Мейстер глядит на меня с грустью: 

Да, да! Ну, хорошо! — И смущенно, еле слышно бормочет: — 

Меня Ч'орт дернул, перед отъездом, занять у Калмыкова. Иначе бы я 

отказался ш процесса. Плохую роль играет тут Глеб Иваныч, и не нам 

эт) роль поддерживать. 

Зачем поддерживать? Раскрыть! Дело сложное! Дело о супони 

было куда сложнее, а вы брались же за него с восторгом? 

— Сравни, i 1 Там было просто. 

— А здесь? 

Мне. как и этим казахам, правота южных склонов кажется бесспорной. 

А северяне нею 1ян! < )ни не только отказывают южанам в воде, но 

еще и подбрасываю! на южные склоны труп убитого ими же, северянами, 

муллы Юзматова. 

— На северных склонах Ак-таша, • говорю я, - - сколько угодно 

свежей воды, а южные ск юны покрываются снегом на самое короткое 

Бремя: два-три дня --и cnei стаял! Из-за этого северные склоны — 

«терскей-тау» — плодородны и богаты, а южные склоны — «кунгей-тау> 

— засушливы, бесплодны, люди прекратились там в нищих, байгушей. 

Разве не ясно, кого защищать 71 

— Вместе с Калмыковым? 

Старик-казах с длинными, желтоватыми усами, в буро-сером халате, 

умный, красноречивый, говорит: 

— Чем меньше получаешь счастья на земле, тем больше ее любишь. 

Северные — имеют скот, дома, одежду и пресытились так, что не хотят 

уже больше рожать детей. Мало того, им даже своя земля не мила: хо-


тят купцам продать! Мы, южные,— ничего не имеем, но Ак-таш не продадим! 

Казахи наперебой выкрикивают обвинения северным склонам: 

— Воры! Взятки дают! Порчу насылают! 

Спрашиваю переводчика: 

— Северяне, стало быть, без согласия южных не имеют права продавать 

землю, кому хотят? 

- Боже мой, это и младенцам ясно! — восклицает адвокат. 

Мейстер тяжело поднимается с травы. От лежания, досады, он раскис, 

отяжелел. Сейчас бы пропустить рюмочку, но перед клиентами, да 

еще мусульманами, пить не положено. Зевая, он идет через двор, выходит 

в сени, черпает из бочки ковш воды. Вода теплая, не вкусная, он ее 

выплескивает и возвращается. 

— Киргизские земли по статьям 119—120 Степного Положения, — 

говорит он, — признаются государственной собственностью, оставаясь в 

бессрочном пользовании кочевников. Казалось бы, замечательно? Но к 

статье 119-й — примечаньице! На основании его, киргизские земли, признанные 

землеустроительной комиссией излишними, отчуждаются для 

целей колонизации и других государственных нужд. Помимо этого, Всеполод. 

земли по статье 126-й могут сдаваться киргизскими волостными,— 

заметьте: волостными! —• съездами в аренду на срок, не свыше тридцати 

лет, лицам русского происхождения •—• для земледелия, устройства заводов, 

мельниц и тому подобного. Южные и северные склоны Ак-таша — 

одной и той же волости. Сообразили, Всеволод? 

— Если северяне согласны отдать Ак-таш в аренду Калмыкову, а 

южане не согласны, то почему же Калмыков поддерживает южан? 

Мейстер пожал плечами: 

- Для вида, полагаю: южанам не отстоять Ак-таш. Русские и киргизские 

ревнители собственности уже оттяпали у киргизского народа — 

для городов, конно-почтовых станций, пристаней, лесных дач, ярмарок, 

рудников, имений, — четыре миллиона сто девяносто три тысячи пятьсот 

десятин! Не так-то уж трудно, Всеволод, прибавить к ним шесть с половиной 

тысяч Ак-таша? Будет кругленькая цифра — четыре миллиона 

двести тысяч десятин. Долгое время споры между северянами и южанами 

не шли дальше обвинений в воровстве, взятках, или колдовской порче. 

Но вот геологи обнаруживают большие запасы свинцовых руд. Тут 

почтенный мулла Юзматов, который обычно был судьей в спорах южан 

с северянами, приехал к южанам и стал их склонять: «Продайте Ак-таш!» 

Южане опять отказались. Пять недель тому назад, в глухом ущелье южных 

склонов, обнаружили труп почтенного муллы Юзматова! Следствие 

признало — убийство. Подозрение пало на пятерых казахов южных 

склонов. 

Он подошел к родственникам обвиняемых и, по-судейски, холодно 

спросил молодого казаха в яркоголубой просторной ситцевой рубахе и 

штанах: 

— Где были обвиняемые в день исчезновения Юзматова? 

— - На северных склонах, — ответил тихо, глядя с ужасом на адвоката, 

старый казах. 

—• Зачем? 

— Уговаривали дать воду. Жара была. 

— Северяне отрицают. 

— Тебе они скажут правду. 

Мейстер повернулся ко мне и томно, устало пробормотал, потирая 

шею: 

— Видите? 

— Они надеются. 

— Да, слава моя огромна! Ха-ха! А что толку? 

Он снова засмеялся. Казахи, думая, что он смеется от сознания своей


силы, с умилением глядели на него. Молодой казах в голубой рубахе 

вспыхнул от радости. Смеясь одними глазами, добродушно и наивно он 

сказал Мейстеру: 

— Люди бедные, но тебе заплатим, сколько нужно! Берись. 

Мейстср в негодовании, задыхаясь и побледнев, вдруг закричал: 

— Вон отсюда, вон! 

Казахи удивленно переглянулись и робко попятились к воротам. 

Мейстер топал ногами, из глаз его катились частые слезы, затем он опять 

упал на траву и плечи его задрожали. 

Казахи, молча, усаживались в седла. Прибежал запыхавшийся мальчик 

из калмыковской конторы и сказал мне, что сейчас придет Василиса 

Глебовна «с ихним женихом, просили не уходить». Казахи тронули поводья, 

лица их были печальны и опущенные руки, как бы говорили, что 

ничего им в жизни больше не осталось и нет нужды поднимать их, чтобы 

нести такое тяжелое горе! 

Теплый день кончался, но и вечер обещал быть теплым. С огородов 

вернулись хозяева-дунгане. Они были все в духе и, убирая кетмени и 

высыпая из мешков собранный по дороге кизяк, чему-то смеялись, напевали. 

На меня они поглядывали недоуменно. Соседи уже успели им сказать, 

что ко мне приезжал сам Калмыков и прибегал мальчик с известием, 

что приедет какой-то князь. Губернатор и князь для них — одно и 

то же: страшно, высоко, непонятно. Особенно внимательно разглядывала 

меня молодая жена хозяина — брюнетка с румяными щеками и длинными, 

стреловидными, трепетными ресницами. Ах, не нравилось мне все 

это, даже взоры дунганской красавицы. 

— Кабы не Майков, я бы, пожалуй, за процесс взялся! •— вставая, 

проговорил Мейстер. 

— Землемер? Слышал: картежник. 

— Кабы картежник! 

Он закрыл глаза, подумал и, преодолевая отвращение, сказал: 

— С виду крайне приятный молодой человек. Любит поэзию, — я 

немало слышал от нею стихов новейших поэтов. Поэзия поэзией, а ом 

так уловчился, что не только председатель землеустроительной комиссии 

Семиречья, члены комиссии — пожилые, почтенные люди, — на вожжах 

у него, он чуть ли не сам губернатор. Сама по себе, и без этих вожжей, 

землеустроительная комиссия всесильна. Захочет — переселит аул 

с одного места на другое, захочет - отнимет землю или наградит вас 

землей! Жаловаться на ее мероприятия можно только второму департаменту 

Сената, а он — не больше, не меньше, как в Петербурге. 

— Может быть, Глеб Иванович решил продать рудник Ак-таш синдикату 

«Медь»? Поэтому-то он и заступился за южные склоны Велика 

эта гора? 

— В сущности, она носит только название горы, а это довольно солидное 

ответвление Александровского хребта с долинами и рекой. И 

там, где гора Ак-таш вплотную упирается в реку Ак-таш, Калмыков надумал 

строить новый мост. Не понимаю! Река делает сильный поворот и 

угрожает мосту. 

— Но, все-таки, причем тут землемер Майков? 

— Майков приобрел на двести тысяч облигаций Семиречки, а не вес 

ли равно, кто возьмет Ак-таш — «Медь» или Семиречка? Манков одинаково 

будет им помогать. 

Казашки с белыми «чувлуками», закрывающими голошу и плечи, прошли 

по ту сторону глинобитного забора в мечеть. Солнце ударяет в арык 

и отблески красновато-оранжевого света отражаются на их лицах. Внизу, 

над садами, стлалась желтовато-алая синева. Отец, наверно, придет 

поздно, утомленный? Я, ковыляя, взял жестяную лампу, налил керосину,


вычистил стекло, вымыл руки. Мейстер продолжал лежать в траве, закрывши 

глаза. 

Когда я вернулся, против него сидел Гемаддинов. Он глядел на Мейстера 

умоляюще, почти со страхом. Мейстер немножко грустно спросил 

его: 

— Предчувствую: приглашаете меня для защиты северных склонов? 

— Что ж их защищать! Они разбойники, и пресса совершенно ясно 

говорит об этом. 

— Даже пресса? 

Гемаддинов подал ему номера петербургской газеты с отчеркнутой 

жирным синим карандашом статьей «нашего корреспондента». Мейстер 

читал без улыбки, пожевывая губами, а Гемаддинов вкрадчиво глядел 

на него. По временам, когда на лице Мейстера отражалось негодование, 

Гемаддинов делал вид, что задыхается. Он прижимал руку к сердцу и 

тяжело вздыхал. 

— А вы мне: приглашу защищать северных! Нет, господин Мейстер, 

я не дам вам возможности заработать имя или деньги. Правосудие покарает 

их сразу. А не покарает — я повергну свое негодование к стопам 

государя. Клянусь! 

Мы и не слышали, как подошли князь Малицын и Василиса Глебовна. 

Он не ответил Гемаддинову и, однако, Гемаддинов со счастливым лицом, 

бросился к нему. 

— А мы все судебные новости разбираем! 

Малицын, по-видимому, был в хорошем настроении. Он, улыбаясь, 

слушат Гемаддинова: 

— Вы здесь все судитесь. Либо кражи, либо неправильное получение 

калыма. 

— И взятки? Майков, например. 

— И взятки, — спокойно ответил Малицын. — Но зачем Майкову 

взятки? Ему удивительно везет в игре. Он только что выиграл у меня 

двадцать восемь тысяч. 

— Наличными? 

Малицын рассмеялся. 

Василиса Глебовна, желая по-видимому, чтоб я несколько пришел в 

себя, слегка привык к ее жечиху, взяла газету, принесенную Гемаддиновым, 

и сказала, подражая Малицыну, чуть-чуть в нос: 

— Здесь пишет, кажется, тот, что сочинил «Портрет одной провинциальной 

дамы?» У него красивый слог, неправда ли, князь? Да, есть 

еще его статья. 

— И неужели опять о Калмыковых? 

— А разве прежде было про Калмыковых? 

— Я так понял «портрет одной...» 

— Не верьте провинциальным выдумкам, князь! Позволите вам прочесть? 

И она прочла: 

— «Наивные, первобытные люди эти киргизы! Однако культуру они 

иоспринимают довольно быстро. Но вот горного земледелия усвоить никак 

не могут! Уткнулись в свои предгорья, но в настоящих горах,—скольком 

мы. русские, ни стараемся,—селиться не хотят. Между тем, площадь, 

занимаемая горной полосой, над которой непосредственно господствуют 

нечные снега, — равна половине всей области! Зимы в горах не холодные, 

лета — знойные, а выпадающие снега и дожди способствуют растительности. 

Однако, попробуйте уговорить киргизов переселиться 

и горы, да еще сеять! На летние пастбища выгонять сюда скот 

они любят, но чтоб дом выстроить... куда! Возьмем, например, киргиз 

южных склонов Ак-таша. Они утверждают, что всегда живут здесь, а на 

самом деле они приезжают только сеять и убирать. Поэтому киргизы и 

встроены враждебно ко всем, кто пробует жить оседло. Киргизы южных


склонов ненавидят киргиз северных, которые селятся в домах, выстроенных 

по русскому типу, имеют школы, мечети и настолько склонны к колонизации, 

что даже подписываются на русские газеты...» 

— Французские журналисты, — сказал князь Малицын с усмешкой, 

—тоже подписываются на русские газеты. Их, стало быть, можно считать 

склонными к русской колонизации? 

— «Поэтому лучше всего киргиз с южных склонов Ак-таша переселить 

на земли по берегам крупных рек, скажем, Чу. Туг они смогут вести 

пашенно-скотоводческое хозяйство под наблюдением крепких русских 

хозяев и помещиков. В долине реки Чу наши землеустроители, в частности 

Г. И. Калмыков, обнаружили 220.000 десятин свободных пашен. 

Орошенные эти земли... 

— Калмыковы дальше упоминаются? 

— А что? 

—• Иначе —• слушать скучно. 

— Сейчас и о Калмыковых. «Простор степей, зависимость от скотоводства, 

требующего обширных пастбищ, вселили кочевнику стремления 

к разрушению всех препятствий, мешающих свободному передвижению 

его стад. Они ищут только кочевий! Идеал их: безграничные пастбища, 

степь, пустыня! Оседлая культура им не нужна. Им ненавистны 

сады, дома, великолепные дворцы и произведения искусства...» 

— А Калмыковы? 

Смеется он над нею? Или она и сама смеется над своим домом? Нет, 

лицо ее серьезно, глаза горят, она радуется, что отец ее прославляется. 

Тогда почему же она с таким редким спокойствием относится к насмешкам 

Малицына? 

— Вот и Калмыковы! «Страсть к кочевьям неистребима. В Семиречыи, 

особенно в северной его части, возможна культура хлебов без орошения, 

под дождь. Но богатые киргизские орды, например, султанские 

роды Каркалинского уезда, не уступают под пахоту свои земли. Подобно 

индейцам Майн Рида, они продолжают кочевать! Страсть эта заразительна. 

Взгляните, хотя бы, на киргиз южных склонов Ак-таша! Кочевья 

задерживают переселенчество и земледелие в северной части Семиречья, 

и знаменитый устроитель переселенцев — Г. И. Калмыков вынужден 

перенести свою деятельность из Семипалатинска (отложив даже там 

постройку собора!) в южную часть Семиречья, где он взялся орошать 

новые долины Чу. Необходимо помочь ему! Пора перевести кочевников 

на оседлость, дав им землю по особым земледельческо-скотоводным нормам. 

Благодаря -лому, государство получит от кочевников обширные пространства, 

необходимые для организации больших имений. Сейчас переселенцы, 

гак называемые «билетные», арендуя или покупая киргизские 

земли, дробят их. Недопустимо, чтобы мелкие, безкультурные собственники 

раздробляли U'M.IH, а крупные, которые несут культуру в этот 

край, не получили бы достаточно юмли!» Вы довольны, князь? 

— Счастлив: \ нас красивый го/юс. Но я утомлен чтим счастьем — 

статья длинная, я ничего не понял. Какой-то Ак-таш, какие-то склоны... 

- Ваше сиятельство, именно и эти склоны, -- воскликнул Гемаддинов, 

— упираются ваши новые земли. 

— И пусть их упираются! 

Мой отец подходил к воротам, безмятежно поглядывая по сторонам. 

Увидав его, Малицын шаловливо подтолкнул Василису Глебовну и сказал, 

почти с нежностью: _ 

— Задумчивый и озорной. Он мне, право, нравится! После вас — самая 

интересная личность в городе, если не во всей вашей стороне. 

Князь Малицын, смеясь, сказал моему отцу: 

— Спасибо за фотографию.


Гемаддинов поспешно спросил: 

— Фотографию Ак-таша? 

Мой отец ответил: 

Нет, треножника Пифии. 

••- Разве он существует?—спросила Василиса Глебовна, впрочем. 

оез особого интереса. 

-— Я так и думал!— воскликнул с торжеством Гемаддинов! 

Малицын, продолжая смеяться, сказал: 

— Как ей знать! 

Древние относились к этому проще. 

— Оттого-то они стали древними. 

—- Я вас совсем не понимаю, — сказала Василиса Глебовна. 

Мой отец ответил: 

— Слова мои о треножнике Пифии еще живы в них. Увы, теперь это 

уже не исследование, а только легенда, роман! Я не люблю романов. 

Я тоже не люблю,—сказал Малицын,—но это роман необыкновенного 

свойства. 

— Вот именно!— подхватил Гемаддинов. 

Какие-то странные, пронзающие душу намеки чувствовались в этих 

вопросах и ответах. С томящим волнением вслушивался я в них. Мой 

отец, несомненно, мог бы многое разъяснить, но он был погружен в свои 

размышления. Касаясь одной рукой футляра из-под бинокля, другою — 

зеленого рукава Василисы Глебовны, он продолжал вслух свои думы: 

Я не утверждаю, что несторианство лучше католичества или православия! 

Оно, наверное, было столь же кроваво и преступно, но все же 

напрасно волны истории смели его так, что остались только развалины, 

в которых ничего не поймешь. Вообще, думается, мы преувеличиваем гуманное 

значение христианства. Буддисты вопят о добре не меньше, и в 

какой-то степени их религия гуманнее нашей, если религия вообще может 

оыть гуманной. Вера в высшее, мудрейшее существо—это вера в деспотизм, 

а верить деспоту, значит, помогать ему. Что же касается воплей религии 

о совершаемом ею добре, верить этим воплям все равно, что квакание 

лягушек принимать за пение птиц. 

Василиса Глебовна, прервав моего отца, громко обратилась к Гемаддинову: 

Господин банкир, ваша невеста рассердилась на меня? 

— Саумал? 

Другая бы, на месте Саумал, узнав, что жених ее разорился, сразу 

отказала. Она—-лишь отложила свадьбу. 

Разве свадьба отложена? Она — перенесена в Пишпек. И по другим 

причинам. Я не разорен и весьма скоро смогу всем доказать это. И 

вам, князь, в том числе. 

- Не знаю, как другим, а мне совершенно лишнее. 

— И жертвенник Пифии? 

—• Нет, нет. 

Слегка смущенный, князь продолжал: 

Напрасно вы убеждены, что я обладаю властью показать обществу 

треножник Пифии. У людей иные понятия о стыдливости теперь, чем 

v древних. Жаль! Печально, что они не УВИДЯТ, на чем именно покоится 

Чнфия. 

Я ощутил рядом сухой и раздражающий запах духов Василисы Глебовны. 

Она шепнула: 

~ Уведите этого Гемаддинова! 

Но Гемаддинов уходил сам. пятясь, кланяясь, по-восточному скрепив 

руки на животе, и непонятно, всерьез он так кланяется, или посмеивается? 

Князь Малицын, весело улыбаясь, отвечал ему поклонами, тоже 

дгжольно низкими. 

- Очень симпатичный киргиз! я не совсем понимаю, с чего это Глеб


Иваныч так недоволен им? И невеста его, Саумал, симпатичная. Умна. 

Только, кажется, мстительна. 

— Вот уж на этом бы я не настаивала,— возразила Василиса Глебовна.— 

Она — тряпка. 

Тут отец, по обыкновению спокойно, прошептал мне: 

— А Скурлатов-то ведь добрался до Верного. И как раз вовремя: 

жена вышла из тюрьмы. 

Отец мой кинулся догонять Гемаддинова. Мне хотелось побольше узкать 

про Скурлатова и я, превозмогая боль в ноге, пошел с ним рядом, 

прислушиваясь, как мой отец, несколько даже развязно, говорил ГемаДдинову: 

— Вы просили, кажется, банковского совета? Не просили? Это все 

равно. Мой совет будет вам полезен. Калмыков,—• перед тем, как послать 

своих акционеров в Ташкент на собрание акционеров Средне-Азиатского 

Банка,— хотел бы вам намекнуть, что если он взял на четыреста тысяч 

ваших акций, то не для того только, чтобы помогать вам, а чтобы ваш 

банк помогал ему. Чем? Семиречка без вашей помощи не может быть докончена 

в этом году, а, значит, не сможет вывезти закупленный вами хлеб. 

Вы надеетесь на своих коней и обозы? Напрасно. Калмыков предлагает 

вам выгодную коммерцию. 

— По-вашему мнению!—крикнул Гемаддинов, вскакивая в седло.— 

А Калмыков мне и не предлагал этого. Вы слышали, что говорила его 

дочь? А я и без Калмыкова справлюсь! 

Отец возвращается под тень карагача, которая, впрочем, слилась с 

теплой, густой, пахучей синевой вечера. Я прислоняюсь к ограде, отдыхаю, 

чертовски болит нога! 

Наши гости уходят. Василиса Глебовна и ее жених на минуту задерживаю 

1ся возле меня. Она, пожалуй, доброжелательна, эта дочь железнодор 

гжного короля Калмыкова. Ее жених—князь, красив, знатен, он 

даже, говорят, бывает на балах в Зимнем дворце, у него цветущий и самоуверенный 

вид, он в шелковом цилиндре и лаковых ботинках, а часы 

его на тончайшей цепочке, плоские и золотые, и он не так-то часто поглядывает 

на них. И, однако, ей хочется, чтоб и другие были счастливы. Она 

говорит: 

— Вы слышали, цирк будет здесь играть? Режиссер Бреславскин 

умирает. Да они и не состояли в официальном браке. Так что, может 

быть, нам назначить третью свадьбу? 

Я отвечаю: 

— Пожалуй. У меня ведь с пей была переписка. 

— Это она вам писала? 

— Да. 

— А моих писем вы не получали? 

— Нет. 

Она обращается к князю: 

—• Он черезчур близко принял к сердцу семипалатинскую шутку, о 

которой, помните, я вам говорила. Он вообразил, что я могу ему писать!— 

И опять нараспев, в нос, подражая князю:— Вы, я слышала, типографский 

наборщик. 

— Да. 

— Нужно напечатать извещение о нашей свадьбе. Нелепейшие места! 

Если б вы знали, как трудно достать здесь красивый бристольский картон! 

Да и наборщика трудно найти! Вы согласны? 

— Рад, сударыня. 

•— Но у вас больная нога? 

— Чтоб услужить вам, сударыня, я готов ползти.


— Однако он очень изыскан для наборщика, — замечает князь; Василиса 

Глебовна отходит. 

Мы остаемся одни. Темно, но все же он оглядывает меня. Любопытно, 

что он думает обо мне? Оборванец, ноги перевязаны тряпками не первой 

чистоты, в крови, нос облупился, волосы взлохмачены. 

— У меля к вам просьба, князь. 

— О, пожалуйста, пожалуйста! •—говорит он с холодным безразличием. 

— Не дадите ли мне взаймы золотой? 

•— Золотой? 

— Да. пять рублей. ' 

— Пять рублей? Золотой? Почему? 

— Хочу попробовать: заброшу ли золотой вон на тот снежный пик, 

видите? 

Пожав плечами, он достает сафьяновое портмоне, осторожно протягивает 

мне золотой и, легонько поскрипывая лаковыми ботинками, отходит 

к экипажу. Кто правит? Нура? Как его здоровье? 

— Нура. 

Экипаж безмолвно скрывается. 

Добравшись до крыльца, я вызываю дунганина-огородника и протягиваю 

ему золотой: 

— Калмыковы велели прислать завтра утром свежих овощей. 

— И сдачу? 

— На весь золотой. 

— Но у меня пока есть только салат и редиска. 

—• Очень хорошо. Салату на весь золотой! 

Ха-ха! Пусть кушают. Вот я какой! У них на все коммерческие расчеты, 

а я их презираю! 

Мимо крыльца, показывая дорогу, мой отец ведет адвоката. Доносится 

утомленный голос Мейстера: 

—• Неужели вы верите, Вычеслав Алексеевич, что в этой убогой пустыне, 

через которую вы идете, могла когда-то существовать цивилизация? 

В наше время, при калмыковских капиталах и при помощи банков, 

ничего не могут сделать, а вы... Слишком много поэзии! И слишком мало 

книг. Поэтические события — неплохая вещь, но было бы лучше, если бы ' 

мы могли провести хорошие шоссейные дороги, не говоря уже о железных, 

покрыть наши дома черепицей, поставить в них венскую мебель и 

создать хорошие типографии. 

ЛЕКЦИЯ МОЕГО ОТЦА 

Я погасил лампу и лег. Вскоре вернулся мой отец. Неслышно он уселся 

на табурет, свернул папироску, закурил. Спичка осветила его улыбающееся 

лицо, и мне тоже стало весело. 

— Все они, в конце концов, приятные люди. Я тебе мешаю думать? 

— Я ничего не думаю. 

•— Напрасно. Времени осталось мало. Надо ее обдумать со всех сгорои. 

Ты закрой глаза, помогает. 

- Поступки Василисы Глебовны обдумать? 

- Нет, твою лекцию в Купеческом собрании. 

Я сел. Замирая, спросил: 

- Мою лекцию? 

- Ну да. Я напечатал уже небольшие афишки. 

- О моей лекции? 

— Да. На тему: «Почему мы идем в Индию». 

— Но я не собирался читать лекцию. 

— Позволь, ты идешь в Индию? 

— Иду.


— Значит, ты можешь ответить,— почему идешь? Всем любопытно. 

Многие сейчас интересуются Индией, но немногие туда идут. Особенно из 

этих мест. По правде говоря, ты идешь первым. Вот и расскажи. Даже 

Калмыков заинтересовался. В афишах, видимо, он уловил намеки на себя. 

— Отец, дай афишу! 

— Их напечатали немного. И все расклеили. 

— Сорву! 

— В конце концов, если это так тебе неприятно, можешь и не читать. 

На афише напечатано «В. Иванов». Это между нами считается, что 

ты — В. Иванов. Но ведь я тоже В. Иванов и, в крайнем случае, я прочту 

лекцию вместо тебя. 

— Но ты не идешь в Индию! 

Я так много слышал от тебя об этой Индии, что могу прочесть и 

пять лекций. Позволь рассказать тебе хотя бы вкратце. 

И он рассказал. Лекция была великолепна! С горечью он говорил о 

планах землеустройства Семиречья, которые сводятся только к тому, что 

землеустроители обдирают народ, упомянул о безработных, которые вынуждены 

покинуть Верный и уйти на Семиречку. Зато взамен этих тружеников 

в городе появился блеск шелковою цилиндра и лаковых ботинок. 

Сверху блеск, а под блеском — муть. 

С глубоким и напряженным волнеши-м слушал я его. Обо мне, само 

собой разумеется, он ничего нового для меня не скажет. Тем лучше. 

Пусть он говорит о тех, кто мешал идти и Индию и кто помогал, если, 

конечно, считать, что хождение в Индию поступок более или менее 

стоящий. 

Мешал —• Калмыков, помогал—Скурлатов. Слушателям Калмыков 

сейчас более любопытен, чем Скурлатов. В этом пег ничего удивительного. 

Однако времена меняются. Позвольте принести пример. Шесть ле1 

тому назад суд вынес приговор Скурлатову. Было доказано, что он принадлежал 

к боевой дружине социал-демократо», фракции большевиков, готовил 

оружие к вооруженному восстанию. На суде присутствовал и даже 

играл некоторую роль в обвинении молодой судейский чиновник князь 

Малицын. Он яростно твердил, что Скурлатон был задержан на Невском 

судостроительном заводе с металлическими оболочками взрывчатых снарядов, 

а на чердаке общежития студентов Политехнического института, 

где он \чился, найден динамит в плитках и гуттаперчевых обложках. 

Прошло только четыре года с небольшим, л лдвокат Мейстер докя 

зал Сенату, что Скурлатов приобретал, изготовлял и хранил взрывчатые 

вещества для геологических исследований. Да, да! В геологии применение 

взрывчатых веществ весьма распространено. Ну. а даже если Скурлатов 

хранил взрывчатые вещества для другой цели? Все равно, подготовительные 

действия — меньшая опасность для общества, чем само совершени • 

боевого действия. Возможно допустить, что Скурлатов, приготовивши! 

оружие, в последнюю минуту раздумал его применять. 

— Сомнительно. 

- Сомнительно — говорить ли об этом слушателям, или сомнительно, 

что Скурлатов раздумал? 

— То и другое сомнительно. Раз Скурлатов и городе, нет нужды сосредоточивать 

на нем внимание слушателей. Не каждый слушатель посочувствует 

ему. 

— Но мы собрали на лекцию тех, кто совершенно ему сочузствуе: 

— Собираешься сделать одно, судьба устраивает другое. 

Я оказался прав. 

Судьба воплотилась в лице околоточного, к которому, час спустя п г 

еле нашего разговора, сонный городовой привел нас. Озаряемые свете» 

полицейского фонаря, мы сидели, ожидая околоточного, в красивом са 

дике, разбитом возле участка. Околоточный мылся в бане. Ее видн;> был


за отлично ухоженным огородом, откуда пахло укропом и навозом. Минут 

через пятнадцать появился одетый околоточный, который сказал нам: 

— По распоряжению генерал-губернатора, лица, так или иначе способствующие 

забастовкам, должны быть немедленно высылаемы из Верного. 

Наш город недалеко от китайской границы, возможно — вы эмиссары 

китайских революционеров. Прошу вас в двадцать четыре часа очистить 

наш город от ваших особ. 

— Помимо подозрения, что мы — эмиссары китайской революции. 

какое другое обвинение предъявлено нам? 

— Ваша лекция. Что это за тема, господа? Мы идем в Индию! Зачем? 

Кто вы такие, чтобы на весь город сообщать, что идете в Индию? 

Если купцы — идите себе тихо, с богом, и торгуйте. Если же — революционеры, 

мы не позволим. Англичане — владетели Индии — наши друзья. 

Мой отец сказал: 

— Но для того, чтобы толковать лекцию, надо, господин околоточный, 

прослушать ее. А мы ведь еще не читали нашей лекции.


— Собирались ее читать. Одни ваши афиши вызвали много вопросов 

Сколько же их будет, когда вы прочтете лекцию? 

Старик околоточный — сухой, смуглый, глазастый, в поношенной 

куртке, сапогах с узкими носками. 

— Присядьте. Питаю к вам полное расположение, господа. Даже 

угостил бы вас, но — пост. Поэтому прошу вас безропотно покинуть город. 

ибо не к лицу нам ваш повертон. 

Вспомнив это словечко Салазкина, я улыбнулся. Взглянув на меня. 

околодачный вспыхнул: 

— А вам, молодой человек, стыдно бы над стариками смеяться. 

Итак, через двадцать часов! 

— Через двадцать четыре?— спросил мой отец. 

— Четыре часа сбавлено вот за эту улыбку. 

—• А если бы мы расхохотались? 

«ЭТА ВАРЕНЬЯ ТЕБЕ НЕ СВАРИТ» 

Весь день я не видел отца. Я волновался, хотя, в сущности, чему дне 

волноваться? Ну —• опоздаю, так полиция поторопит меня. Отец пришел 

к вечеру, очень оживленный и веселый, сказал, что повидался со Скурлатовым, 

был в кое-каких магазинах, заглянул в суд и вот теперь — готов. 

Он помог мне сделать перевязку, оседлал Нубию, усадил меня на нее. 

полюбовался мною, сказав, что на коне у меня вид более здоровый. 

Солнце клонилось к вечеру, нам пора было уже уходить, но тут ем\ 

понадобилось, во чтобы то ни стало, взглянуть последний раз на верненское 

чудо — деревянный собор. Неужели он не мог это сделать з течение 

всего дня? Нет, не мог. Правление железной дороги находится, как известно, 

против собора; но кому приятно видеть рядом с собором толпы 

безработных, которые нанимаются за полцены на строительство Семиречки? 

Скурлатов называет это локаутом. Есть название более верное, хотя. 

быть может, и резкое — подлость! Калмыков опять победил Скурлатова. 

Но тот все-таки доберется до этого железнодорожного короля! Он не 

унывает. Жара растопила в горах много снега, в верховьях реку Алматикку 

запрудило обвалом, прорвало, река разлилась и хлынула ночью в 

сады. Скурлатов и его жена всю ночь помогали пострадавшим от наводнения, 

а сейчас, вместо того, чтоб отдыхать, отводят у соседей воду из 

затопленного сада. Нет, эти рук не опустят! Впрочем, и Калмыков тоже. 

— А ты у Калмыкова был? 

Отец промолчал. 

—• А как ты думаешь про Малицына? 

— Боюсь быть пристрастным. Не люблю картежников! Правда, он 

играет сейчас не в карты, а на биллиарде. Но как ушел от нас в купеческое 

собрание, начал с трех рублей партию, а догнал до трехсот, а, того 

гляди, и до тысячи! Играют с ним люди серьезные: землемер Майков ; т 

купен Аралбаев, отец этой, знаешь, Саумал. Все деньги, припасенные на 

свадьбу, боюсь, продует.— Мой отец глубоко вдохнул воздух.— Ты поню 

хай! Какие запахи! Урожай цветов и ягод. И варенья же наварят в этол 

году! 

— Разве ты любишь варенье? 

— Люб~ю все, что дает повод для размышления. 

Отец, словно ему, действительно, жаль было расстаться с городом. 

вел под уздцы Нубию с одной улицы на другую. Обе стороны улиц в красивых 

тополях. За тополями стоять бы дворцам! Дворцов нет. 

Нубия, очевидно, по своей старой цирковой привычке, останавливалась 

возле круглых афишных будок, и я мог прочитать об ансамбле 

М. Н. Си'ницыной, который будет играть пантомиму в конно-драматическом 

цирке. 

Ну, и М. Н. Синицына рядом со своими афишами могла прочесть

МЫ ИДЕМ В ИНДИЮ (i i 

афишу В. Иванова, который читает в этот вечер лекцию, как он идет в 

Индию. 

И мне виделось — М. II. Синицына идет в купеческое собрание, чтоб 

купить билет на лекцию. Ей говорят -— лекция, по независящим от лектора 

причинам, отменена. Она отправляется в Дунганскую слободу, в дом 

огородника. Там ей сообщают, что лектор, по независящим от него причинам, 

покинул город. Ей представился пыльный тракт, каторжане, шагающие 

вслед за подводами на сезер, солдаты с примкнутыми штыками. 

Она роняет слезу, возвращается в цирк, рассказывает все Антуанетте 

Сирбо, и они идут к Василисе Глебовне хлопотать. 

Я не успел вообразить, что ответила Василиса Глебовна, как мой 

отец сказал, указывая на афишную будку: 

— Вечером она высока, словно каланча. Каланча культуры! 

Эти слова дали ему повод высказать несколько обобщений. 

— Каланча — это все, что осталось от сторожевых башен и крепостных 

возвышений, с которых когда-то несториане высматривали приближение 

врага! Каска пожарного и колокол — единственные следы прошлого, 

некогда очень величественного. Поэтому-то каланча так и волнует нас. 

Жара спадала, но обыватели не спешили покидать сладостную тень. 

журчание арыков и беседки, которые каждый делал на своем дворе по 

своему вкусу. Появился конвойный солдат, которому тоже, наверно, нелегко 

было покинуть прохладную казарму. Однако он шагал мерно, за 

ним, лениво перебирая ногами, длинноусый арестант с низким лбом, в 

коротком халате. Позади шел судебный служитель с папкой. 

Мы прксгли под фонарь на ступеньках забитого досками магазина с 

вывеской, уже снятой, и с пломбами на дверях. Вывеску не успели еще 

увезти и я мог прочитать: «Эмалированная медная и оловянная посуда 

Реброва». 

•Ложет быть, ты заметил, что арестант с грустью взглянул на магазин? 

Я мимоходом заглянул сегодня в суд и попал как раз, когда судили 

этого арестанта. Его фамилия Ребров, он торговал здесь очень успешно 

медными тазами. Урожай ягод, начались разговоры о вкусном варенье,— 

он и навез множество тазов. Мало! Спрос растет. Он открывает 

мастерскую. Количество газов увеличивается. Но, к сожалению, несмотря 

на то, что в этих местах очень много меди, Ребров разыскивал медь для 

своей мастерской не тем способом, каким нужно. 

—• Каким же способом разыскивал он медь? 

— Ребров заключил с зерненским гарнизоном контракт, по которому 

он был обязан собирать все снаряды, выпускаемые при практической 

стрельбе на полигоне. Из общего веса металла выпущенных снарядов 

Ребрзв должен был представлять в казну: шестьдесят два процента выстреленных 

по южным щитам, пятьдесят процентов — по щиту у разрушенного 

мазара и сорок процентов — по северному щиту, на холме с 

тремя тополями. За недостающее количество металла будет удержано из 

платы ему по два рубля за пуд! Он нашел более выгодным приготовлять 

из медных частей снарядов тазы для варенья и совершенно не сдавал снаряды. 

Его судили, и, ты видишь, увели в острог. 

— Зачем нанимать подрядчика? Не выгоднее ли самим солдатам 

искать снаряды? 

Солда!ы так обучены, что ничего не могут сделать без офицеров. 

Офицеры не могут переносить жару степи! 

Лило его загорелось: 

— А может быть, нам взять освободившийся подряд по отысканию 

снарядов? 

—-Денежный залог, да и, кроме того, мы ведь тоже почти арестанты. 

Отец подумал и сказал: 

— Странно, что Реброва осудили на большее, чем отставного унтер-


офицера Скоробу. А, между тем, Скороба повинен не только в краже 

меди, но еще и в богохульстве. 

— Медные тазы — и богохульство! 

— Выслушай. Скороба и еще двое других, не обнаруженных при 

следствии лиц, проникну© в фамильную усыпальницу Прохоровых под каменной 

часовней кладбища, похитили медную обивку с гроба покойников, 

разбив три медных ящика, в которые вставлены гробы. Затем они сбыли 

краденую медь в мастерскую Реброва. 

—• Нехорошо,— сказал я, смеясь. 

— Чего хорошего? Впрочем, их преступление слабее, чем преступление 

главного врача Трошина. 

— А это еще что за преступление? 

— В больнице святого Николая, при канцелярии киргизской миссии, 

главный врач, действительный статский советник Трошин, не доверяя 

жене, взялся сам варить варенье. Сослуживцы, возмущенные его действиями, 

кинулись на Трошина, схватили под руки, повалили в заранее приготовленную 

тачку и с криками: «Сам раришь в приемные часы, а нам 

не даешь!»— вывезли во внутренний двор больницы и там бросили. 

Я захохотал: 

— Сказки! 

— Сказки? Не забывай, Всеволод, что ты в Азии. В Азии сказка 

имеет большую силу, чем самая, что ни на есть, подлинная истина. 

— Но столько преступников из-за какого-то варенья! 

— Из-за одной банки варенья, в крайнем случае, может возникнуть 

одно преступление, но из-за миллиона банок, к тому же не поделенных 

между двумя банками, происходят подлости, часть которых мы наблюдаем. 

Что ж, отправились? Иначе опоздаем. Я внимателен к предписаниям 

полиции. Авось, когда я попадусь в том политическом преступлении, которое 

кончится уже не высылкой, а тюрьмой, и полиция будет ко MI 

внимательна. Спеши, нам осталось не более часа. 

Мы к Скурлатову? 

— В конце концов, и к Скурлатову. Правда, ему не до нас. Зной, 

ливни в горах, ну, и вчера хлынул оттуда «силь», слышал? 

После бурных ливней горы словно разверзаются и с них, грохоча щебнем 

и камнями, врываются в долины стремительные потоки вод. Их называют 

з - 

сесь «силь». 

Отец остановил коня возле голубоватого домика, тускло светившегося 

среди тополей. Он ]ромко кашлянул, и появилась казашка в белом покрывале. 

О\ш выбежала к ворогам. Отец остановил коня и удалился. Передо 

мной стоял,-! Ханыкс 1 

. 

— Вы, наконец, пришли? А я давно хотела вас спросить: муж мне 

Чапе, или только геиь? 

Я понял ее л попирался так передать себе се мысль: 

— Но — дети. Из-за детей вы... 

— Да, дети. Чане многое пробовал делать для них,— даже на канате 

ходил... 

— Ого!—догадался я. - Значит, они при мне не совсем-то забыли отца? 

Они подражали не только циркачам, а и слухам об отце? Хорошо! 

— Хорошо, но все-таки не увезти ли вам детей обратно, в Семипалатинск? 

Я удивился. Ханыке продолжала: 

— Вам собрали там много денег на ученье! Очень много. Мои дети 

не помешают. Старший умеет убирать, мести пол, стирать; младшая скоро 

подрастет и будет готовить. Средний — лентяй, но и он, надеюсь, чтонибудь 

сделает. Вы скоро — адвокат и скоро, по закону, засудите всех 

несправедливых! И тогда будет совсем хорошо. 

— Ханыке, болтовня, вздор эти, будто бы собранные для меня деньти! 

Я, как всегда, нищий. Единственное мое богатство—идти вперед. А вы'- 1

МЫ ИДЕМ В ИНДИЮ 65_ 

Подумав, она ответила: 

— Мы тоже идем к Ак-ташу. 

— На рудник? 

— Нет, в аул. 

— Но ведь в ауле по-прежнему ваших нив нет? Или вы успели отправить 

туда зерно? 

— Зерно от Калмыкова получили только богатые. 

— Так зачем же идти к Ак-ташу? 

— Муж. Ему надо вести куда-нибудь жену, раз она нашлась. Жалованья 

табуншикам хватает только одному. Ему нечем кормить детей. 

— Ханыке! Я взял бы детей, но ваш муж не отдаст их, даже если 

ему их нечем кормить. 

— Я скажу: давно продала для цирка. И вы уведете! 

— Выходит, я-—рабовладелец? Детей покупал! Не могу. 

— Иначе не отдаст. 

И она изнеможенно замолчала. 

— Уж лучше вам, Ханыке, совсем отказаться от мужа! 

— Запрещено. 

— Законом, муллой... Всеми. 

— А детей не запрещено продавать? 

— Голод.—Помолчав:—Значит, не возвращаетесь в Семипалатинск? 

— К сожалению, Ханыке, иду в Индию. 

—• Да, да, вам нужно в Индию. 

— Может быть, и не очень нужно, а так получается. Что же, однако, 

будет с вашими детьми? 

- Не знаю. Быть может, Чапе возьмут в цирк и они пойдут по канату? 

Но я никому не продам детей, — даже своему мужу. 

И, опять помолчав, добавила: 

- Вы слышали об Исымове? 

—• Не помню. 

— Исымов, бывший жених Саумал... 

— А-а! Я ведь никогда не. видел его. 

- Исымов, узнав, что свадьба Саумал будет справлена в урочище 

Бектас, поехал туда, чтобы там в последний день ее свадебного пира 

умереть от огорчения и тоски. Свадьбу отложили. Перенесли в Пишпек. 

Но Исымов уже не в силах ехать в Пишпек. И он умер там, в ущелье 

Бектас. Я проходила мимо его могилы и пролила там слезы, которые 

следовало бы пролить Саумал. Но Саумал еще прольет, помните!.. 

Я въехал в ограду, спешился, и мы сидим тесно, рядышком, на како-м-то 

поваленном столбе. Дети спят. Чапе где-то бродит. В кустах 

поют соловьи, а высоко над нами им легонько подсвистывает верховой 

ветер. Мы не спешим, хотя нам многое нужно сказать.«Но мы ведь плохо 

понимаем друг друга: она неумело говорит по-русски, я — по-казахски. 

Поэтому мы часто замолкаем, наполняя паузы глубокими вздохами и 

беглыми, нежными улыбками. 

Над оградой порывисто встает и исчезает мой отец: 

— Время! Полиция негодует. 

—• До свиданья, Ханыке, —• говорю я, вставая. 

Молчание. А как иначе? Ей, мужней жене, не пристало громко кр 1чать 

и вопить, расставаясь со мной. Сквозь муть вечера она видит, кач 

всадник осторожно вставляет в стремя свою больную ногу. 

— До свиданья, Ханыке! 

— Где? 

— А бо: знает, где! Да и увидимся ли? 

Когда я отъехал от дома, мой отец, беря под уздцы Нубию, сказал с 

расстановкой: 

5. «Свет над Байкалом», Хя 6


— «Бог знает где!» Это все равно, что спрашивать: зябнут ли у гуся 

ноги? Ведь, знаешь, где! В надежде, сынок, в надежде! Уверен, что эта 

тебе варенья не сварит, и все же — надейся. 

Он послюнявил палец, поднял его и сказал: 

—• А ветру верховому усилиться. Примета здешняя: «Три дня верховой 

— зерно на возу с верхом». К дождю и урожаю, значит. Щепетникову, 

выходит, не вернуться. 

— Откуда? 

— Все с той же Семиречки. 

— Ушел-таки туда? 

Отец вздохнул: 

— Ушел. И, главное, из-за меня. 

—• Да ты, помнится, отговаривал его? 

— Отговаривал. И отговор, вроде, шел удачно. Еще нынче утром 

говорил ему: «Ты, небось, слышал, что по Алматинке силевой поток 

сад братьев Измайловых разворочал. Они люди бедные, надо бы ил; 

помочь — не столько мускулами, сколько духом подкрепить». Щепетникова 

хлебом не корми, а только обратись к пому насчет его духа. Он и 

говорит: «Приду. И мужиков с собой десяток, вподмогу, захвачу». Я 

сглупа и брякни: «Ай-да, говорю, счастливый зеленый клин! Такой зеленый 

клин почище Ак-ташского!» Он воззрился: «Какой такой еще Ахташский 

зеленый клин?» А «зеленый клин» это мужицкое мечтание. 

Это — клин той самой свободной земли, который богом вставлен, вклинен 

между помещичьей и кулацкой юмлсй, да так вклинен, что распирает 

эти земли, вытесняет! Мне б отвести разговор, но замотался я тут в 

верненских хлопотах, последний ум растерял и стал шутить совсем неудачно: 

«Зеленый, мол, клин на Ак-таше появился. Дух от него благовонный, 

сплошное миро! Не иначе, как новое счастье привалило народу». 

Ирония, как видишь, моя глупая, но Щепетников хватает котомку: «Пойду, 

догоню, которые нонче рано поутру ушли. Они тоже раздумывали, да. 

брат, третий день верховой северный ветер, не иначе — к дождям. Вдруг 

да захвачу свой клок и посеять что-нибудь успею. Калмыковы обещали 

зерна». Я ему: «Постой, а Измайловы, Скурлатов?» А он мне: «Ветер 

верховой, ежели перестанет, вернусь». Видишь, как он перестал! 

Верховой ветер все заметнее заглушал соловьиное пение. И душа 

моя пела не по-соловьиному, а, скорей всего, по-верховому. Мне бы 

дождя, урожая, счастья! 

(Продол усение следует).

НОВАЯ СКАЗКА 

Рассказ 

Цыден-Жап ЖИМБИЕВ 

Рис. Ф. Балдаева. 

ловно любопытствуя, солнце глядело в верхнее отверстие 

летника, и на противоположной его стороне горело золотое 

пятно. 

Дедушка Согто давно уже проснулся, но он был настолько 

стар и немощен, что ему не хотелось покидать мягкой постели. Он лежал 

тихо, неподвижно, полузакрыв глаза. Его маленькие костлявые руки покоились 

поверх одеял;!, и казалось, старика ничто не тревожит. Однако. 

это было не так. Если бы кто-нибудь из соседей заглянул сейчас з летник, 

он заметил бы, что пожелтевший лоб деда то и дело покрывается 

рябью морщин. Какая же мучительная дума не дает покоя старому 

Согто? 

Старейший и, без преувеличения, наиболее уважаемый в своем улд се 

сказитель-улигершин, Согто тяжко заболел еще минувшей осенью на 

восемьдесят третьем году жизни, слег в постель, окончательно перешел на 

попечение своей дочери-вдовы, потерявшей мужа на фронте, и ее сынашкольника. 

Естественно, это огорчало и удручало его. Однако, он и вида 

не показывал. 

На первых порах больного часто навещали соседи, старые друзья, почитатели 

его таланта. Глядя на угасающего старика, они хмурили брови, 

тихо вздыхали. Но Согто не хотел сдаваться, не искал сочувствия. По лицу 

его скользила слабая улыбка: 

— Почему вы все такие угрюмые? Рано вы собираетесь провожать 

меня на майлу. Уверяю вас, ничего из этого не выйдет. Вот увидите, еще 

на многих свадьбах буду напутствовать молодых! 

5 х

68 Ц. ЖИМБИЕВ 

И он шевелил пожелтевшими руками, будто и в самом деле хотел 

подняться с койки. Но его шуткам никто не верил, никого они не веселили. 

Люди спешили прощаться, чтобы не докучать больному: 

— Ну что ж, дедушка, поправляйся скорей! 

И, по-прежнему опечаленные, расходились по домам.. 

Вот уже год, как лежит он, прикованный к койке неведомой болезнью. 

Что только ни делала милая дочь Бальжама, чтобы поднять его на 

ноги! Рассудительная молодая женщина, она пыталась сперва лечить 

его, по совету сельского фельдшера, какими-то травами. Травы не помогли, 

ему становилось все хуже и хуже. Тогда она поехала в районную 

больницу за врачом. Но и тот оказался бессильным остановить болезнь. 

В конце концов он, чувствуя, что приближается его последний час, сказал 

Бальжаме, чтобы она съездила в Иволгу, в дацан, за ламой. Но и 

лама не помог!.. 

Перебирая в памяти все эти горькие события последнего года. Согто 

сказал себе, что ведь он давно исподволь готовит Бальжаму к неизбежному 

своему концу. Обычно он начинает издалека, на то он и старый сказитель! 

И он припомнил, как ранней весною, когда они жили еще в зимнике, 

он затеял с нею такой разговор: 

— Дочка, раньше, до революции, мы жили не тут, не на сухом удобном 

месте, а у самого болота Заяны. 

Бальжама сказала: 

—• Я очень хорошо знаю это гиблое место. Ведь до него от нашего 

летника рукой подать. 

— Так вот, — продолжал Согто,—я, кажется, никогда не говорил тебе, 

что Заяны названы по имени моего деда, которого нойоны выдворили 

туда за какую-то провинность. А после смерти деда мы так и остались 

там: богачи захватили наши пастбища, и поневоле пришлось остаться у 

болота. И мы всю жизнь не вылазили из долгов, находились в постоянной 

кабале у богатеев. Может быть, поэтому в нашем роду оказалось так 

много сказителей... По пословице: бедняк — сказитель, сирота — певец. 

Но ведь скот сказками не прокормишь, и нам приходилось забираться 

по колено в болотную воду и старательно выкашивать скудную траву, - 

сена едва хватало для нашей единственной коровы. Ведь там больше камыша, 

чем травы. И оттого, что мы целые дни проводили в сырости, в 

холодной воде, умер сперва мой дед, потом — отец, а нынче вот и я собрался... 

И, заметив, что дочь начала всхлипывать, старик умолк. 

В последующие дни, когда больной отец снова заводил свои печальные 

речи. Бальжама, чтоб не расстраивать его, сдерживала себя и с глазами, 

полными слез, выходила потихоньку на улицу. Порою она куда-то 

надолго исчезала. 

Однажды старик заметил, что Бальжама вернулась домой сияющая, 

словно нашла для нею сказочную целебную воду. Он поднял на дочь 

удивленные глаза. 

— Колхоз решил заняться нынче болотом Заяны, — предупреждая 

его расспросы, ответила Бальжама. - - Наша бригада берется вырастить 

там хороший урожай. МТС пришлет машины, выроет канавы, осушит 

болотную землю... Потом мы будем возить туда навоз. 

Старый Согто отнесся к словам дочери с большим сомнением — какой 

может быть урожай с гиблого места! Но он ни единым словом не 

отозвался на эту невероятную новость, решив про себя, что дочери захотелось 

просто позабавить, развлечь его. 

Однако, вскоре он убедился, что ошибается. На другой же день 

Бальжама убежала на занятие агрономического кружка, вернувшись оттуда 

с грудой книг, а, накормив и уложив сынишку, придвинула к себе 

лампу и углубилась в чтение. Далеко за полночь старик слышал шелест 

страниц и шорох карандаша. Так продолжалось с неделю.

НОВАЯ СКАЗКА 69 

— А ящики для навоза уже сколочены, — сказала как-то она. — 

Надо торопиться, с каждым днем становится теплее. 

И туг старый Согто понял, что дочь не развлекала его рассказом об 

освоении болота... Но не рискованное ли, не зряшное ли это дело? 

Он заворочался на койке, закряхтел: 

— Болото Заяны... Что может быть хуже этого места! Кочки, камыш. 

Кроме чахлой травы там ничего расти не может. И я, старик, думаю — 

ваша затея пустая... 

— Вырастет! — отрезала Бальжама. 

Шли дни, неудержимо наступала весна. Подошла пора пахать и 

сеять. Бальжама теперь целыми днями, до позднего вечера, прозоднла 

со своей бригадой на болоте Заяны, поручив уход за больным отцом и 

сыном-школьником пожилой бездетной соседке. Возвращалась она усталая, 

в испачканной болотной жижей одежде. 

Принимая из рук сынишки Нимы или соседки чашку с лапшой, Бальжама 

подробно рассказывала отцу о ходе работ на болоте. И он с трудом 

представлял себе Заяны, где бродил по колено в воде, изрезанными канавами 

вдоль и поперек. 

— Кочки уже начисто срезаны, — заявила однажды Бальжама. — 

Пахали таким большим плугом!.. А вчера мы посеяли на Заянах... 

А еще через некоторое время она радостно объявила, что уже показались 

долгожданные зеленые ростки. 

Старик теперь уже не выражал вслух своих сомнений насчет зряшного, 

рискованного дела, он только очень жалел старательную свою дочку, 

которая — это было ему ясно —• непомерно устает на тяжелой болотной 

работе. Поэтому он как-то сказал ей, что ему стало гораздо лучше, 

видно, скоро он сможет выползать на вешнее солнышко, во двор, избавит 

ее от лишних тягостных забот о нем. 

— Мы одни с Нимой управимся, он уже сейчас в школу не ходит, •— 

закончил он. — А ты работай себе и не приезжай часто навещать меня. 

Обрадованная Бальжама благодарно улыбнулась отцу... 

Наступало лето. Почти все соседи уже перекочевали из зимников в 

летники. Однако, Бальжама не спешила с переездом: она затеяла на летнике 

ремонт, позвала плотников и попросила их прорубить окно рядом с 

кроватью отца, — все же ему будет светлее и не так тоскливо. 

Все это припомнил старый Согто, неподвижно покоясь в своей кровати, 

весь этот тяжелый для него год. Затем он медленно повернул голову 

к светлому стеклу, через которое виден широкий двор летника, куда они 

перекочевали позднее всех. 

А за двором начинается дорога к болоту Заяны. Что-то там сейчас? 

Кажется, сегодня должны начать уборку? И что это за неведомый злак, о 

котором толковала ему Бальжама, будто бы он растет на любой земле, 

даже на Заянах? Как бы увидеть его собственными глазами? Ведь он настолько 

окреп за последнее время, что частенько с помощью внука выходил 

на улицу, сидел на бревне. 

Мысли Согто снова переносятся к Бальжаме. Какая она у него, з 

самом деле, душевная дочка! Вот прорубила окно, которое он не сразу-то 

и заметил по приезде, — так он был тогда немощен и слаб. Кажется, 

она и впрямь поставит его на ноги. А как она позаботилась об уюте 

летника! 

И, повернув от окна голову, дед Согто одобрительно, — в который-то 

раз! — осматривает жилье. Здесь все хорошо. На печке, в углу, стоят чугунки 

с горячей едой и чаем, который он так обожает. Возле его кровати, 

на низком столике, —• четки, трубка и чашка с остывшим чаем... Нет, что 

бы ни говорили, — Бальжама молодец! Впрочем, никто о ней дурного 

ничего и не говорит.

70 Ц. ЖИМБИЕВ 

Взгляд старика останавливается на спящем внуке. 

— Эй, друг, пора вставать! Солнце уже высоко, — глуховато гудит 

Согто, — экие мы с тобою засони! Люди давно уже работают, а мы все 

валяемся. Давай живее! 

Потягиваясь, десятилетний Нима покидает свою постель, трет кулаками 

глаза и, вдруг что-то вспомнив, подбегает к отрывному календарю 

на стене, листает страницу за страницей. 

— До школы осталась неделя! — восклицает он. 

Нима идет к умывальнику, шумно плещется. 

— Дед! •— утираясь, говорит он с детской наивной осторожностью.— 

Мама как раз сегодня будет снимать урожай. Посмотреть бы! На Заянах 

хорошо уродилось... 

Внимательно слушал Согто своего внука и думал: «Неужто и в самом 

деле там что-нибудь можно убирать? А если все говорят правду? Тогда я, 

старый хворый отец, хотел бы помочь своей дочери. Ведь стыдно лежать 

без дела.- По как помочь, когда нет сил? Хотя бы поглядеть!.. А, может, 

меня только утешают насчет большого урожая на болоте... Нет, все же 

надо самому взглянуть. Но как?» 

Согто медленно подымается с кровати и, как ему ни трудно, начинает 

одеваться. Тем временем Нима суетится возле печки, у стола, ставит 

на него еду... Вскоре дед и внук садятся и начинают завтракать, продолжая 

беседу все о том же, о первом урожае на бывшем болоте. 

Через верхнее отверстие в летник неожиданно ворвалась ласточка. 

С минуту она кружилась под крышей летника, и тут же, испуганная присутствием 

людей, улетела прочь. 

— И вот они... уж готовятся к перелету, •— усмехнулся старик. 

— Ну, что же... Хорошо бы и нам погулять по улице, — неуверенно 

произнес Нима. 

— А почему бы нам не добраться до... Заян? — поднял голову Согто. 

— Что вы, дедушка, это же дальняя прогулка! — изумился Нима. — 

А что говорил доктор в последний раз?.. А вдруг захвораете и станет ещ«е 

хуже? 

— Да нет! Если подальше от дома ходить, меньше пыли и шума, — 

невпопад возразил старик. 

— Доктор и мама нас заругают, •— в свою очередь уперся Нима. — 

Без разрешения доктора вам нельзя далеко... 

— Пока там не убрали урожай, я хотел бы посмот-реть. А ты не 

хочешь? 

— Хочу, — сознался мальчик и, покорясь воле деда, сдался: — Ну, 

ладно, пойдем туда, но чтобы никто нас не увидел. Поглядим издали —и 

обратно. По дороге, дедушка, расскажете мне новую сказку. Ладно? 

— Ладно!.. 

Они оделись, вышли из дому и медленно направились в степь. 

Больше года не бывал старый Согто в степи. Он с любопытством оглядывался 

вокруг, словно впервые видел ее красоты, это буйное торжество 

осенней природы. Все расцвечено присущими осени красками: по берегам 

речушки желтеют вербы, зеленею! просторные пастбища, чернеют 

пары. 

Одной рукой подобрав полы своего халата, а другой опираясь на 

палку, старик шагает рядом с внуком. На ею островерхой шапке вьются 

красные кисточки. Губы его в непрестанном движении — не то он разгосаривает 

сам с собою, не то беззвучно что-то напевает, а, может, и слагает 

новую сказку-улигер. 

Нима уже не просит деда рассказать сказку. Он чувствует себя проводником. 

— Вот те пчелы над розами, — солидно объявляет он, — наверно, с 

колхозной пасеки... А вот саранки... Они вкусные. Удивляюсь, почему их

НОВАЯ СКАЗКА 71 

не сажают в огородах. Когда я стану большим, я посажу на Заянах большой 

сад. 

Рядом с закутанным в теплый халат дедом, Нима кажется совсем 

маленьким. 

Сдается, что старик совсем позабыл о своей болезни. Он радуется 

словам внука, гордится им. Ему очень хочется рассказать славному мальчугану 

новую и притом чудесную сказку, но он досадует на себя — как 

назло ничего не приходит на ум! Нима догадывается, что происходит в 

душе деда, и усмехается про себя: «Уж очень старый, все перезабыл...» 

После долгой ходьбы они с трудом взобрались на пригорок и решили 

передохнуть на нем. Опустившись на землю, Согто начал вытирать полою 

халата потный лоб, потом не спеша вытащил из-за пазухи свою тр. 

кисет, спички и закурил. Сейчас ему действительно было не до сказок,— 

так ныли кости и кружилась голова. Он даже разговаривать не мог, а 

только шумно вздыхал. 

«Откуда развелось такое множество болезней?» — горестно подумал 

старик, и сомнение охватило его: к чему пустился он в этот долгий и трудный 

путь и сможет ли дойти туда, сможет ли вернуться домой? 

Будто ухадывая мысли деда, Нима принялся рвать цветы, собирать 

букетик. Но вскоре он не выдержал, подошел к деду. 

— А где же, дедушка, хорошая сказка? 

— Вот когда дойдем, поглядим да отдохнем как следует... 

Нима помог деду подняться, и они побрели дальше, отдыхая через 

каждый десяток шагов. Ниме пришлось расстаться с букетом и поддерживать 

деда. Так они добрались, наконец, до плоской степной возвышенности 

и остановились у темного от времени столба — старинной коновязи. 

— Узнаю свои места, — прохрипел Согто, протягивая палку в сторону 

бывшего болота. — Вон там мы жили, там стояла наша юрта, где я 

родился... наш скотный двор еще стоит, я его вижу. — Придя к родным 

местам, он почувствовал, как сильно забилось сердце. — Но постой, постой, 

внучек, а где же. Заяны и где то поле на месте топи? 

Сопо козырьком приложил руку к глазам, силясь разглядеть, что 

происходит на близких теперь от него Заянах. 

— Все зеленое... по-старому, —• сказал он разочарованно. 

Нима побежал под горку к бывшему скотному двору своих предков, 

а вернувшись, сказал, что там повсюду растут высокие растения, выше 

камышей. 

«Зачем я пришел сюда? •— горько подумал старик. — Почему молодые... 

моя Бальжама все время обманывала меня? Это же камыши...» 

— Ну, мой малыш, — прохрипел он, — вот, кажется, и конец всем 

сказкам. Почему все меня обманывали? 

— И совсем не обманывали, — проговорил Нима. 

Со стороны Заян налетел холодный ветер, и престарелому Согто пришлось 

крепче прижаться к столбу-коновязи, чтоб не упасть от порывистых 

его дуновений. 

И тут он увидал — по степи идут тракторы, грузовики, еще какие-то 

машины. В грузовиках полно парней и девчат. 

•— Они бегут прямо на нас! — испугался Нима. — К скотному двору... 

нас заметят. 

Испугался и дед, — как он встретит этих обманщиков? Он не хотел 

с ними встречаться. Подавленный, он стоял, не зная, что ему делать, как 

укрыться от непрошенных взоров. Сейчас он с удовольствием провалился 

бы сквозь землю, если бы это было возможно, если бы земля вняла сто 

настойчивой просьбе. В самом деле, ведь его подымут насмех, скажут — 

потерял рассудок, приперся сюда, не зная зачем. 

Люди действительно увидели его — и к ним побежала шумная ватага.

72 Ц. ЖИМВИЕВ 

Согто закрыл глаза. Но что это? Он слышит голос любимой своей 

дочери, и в том голосе — удивление и тревога. 

— Как вы добрались сюда? •—• спросила Бальжама. — Отец, как ты 

себя чувствуешь? 

Она подошла к столбу, о который спиною, чтоб не упасть, опирался 

Согто. 

— Ты что же, хотел своими глазами увидеть плоды нашей работы? 

— Мы оба посмотрели и... сыты по горло, — сердито ответил старик. 

Бальжама с недоумением поглядела на отца: 

— Сыты по горло? В чем дело? 

Старик еще больше осерчал: 

—• Это вас всех надо спросить — в чем дело?! Все вы трещали о невиданном 

урожае на болоте, прожужжали мне все уши! А где этот урожай? 

И он стукнул палкой оземь. 

Молодежь заулыбалась, кто-то засмеялся. Бальжама взяла старика 

за руки. 

— Пойдем, отец, с нами, — ласково сказала она, — и ты увидишь!.. 

Никогда в жизни ты этого не видал. Вон оно раскинулось, как море... 

Но старый Согто стоял на своем: 

—• Не хочу стать посмешищем! Я вам не ровесник! Никуда я не пойду 

больше! Везите меня домой! 

—• Почему ты не веришь мне, отец? — с огорчением произнесла 

Бальжама. — Мы ведь приехали сюда не на гулянку... Сейчас мы начнем 

убирать. Идем! 

Увлекаемый молодежью, старый Согто вскоре очутился на краю 

бывшего болота. Он высоко поднял голову, прищурил глаза. Перед ним 

высокой стеною стояли какие-то невиданные растения... Это были не камыши, 

нет! Камыши он узнал бы сразу. 

Старик поднял свою палку и не мог дотянуться до верхушек неведомых, 

новых для него камышей, стоящих перед ним, как лес. Он потрогал 

листья, — они длинные как руки, а стебли ело ладонью обхватишь. 

—• Неужто на Заянах расцвели такие покосы? • прошептал он. 

— Отец, раз ты пришел к началу уборки, придется тебе, как самому 

старшему, срезать первый сноп, — с той же ласковостью предложил;: 

Бальжама. 

Ему подали серп, и он привычным движением оре-зал несколько стеблей 

кукурузы... Потом серп выпал из слабой его руки, а из глаз хлынули 

слезы... 

Через несколько минут старого Согто и малого Ниму отправили домой 

на машине. 

—• Вот теперь я могу сочинить новую сказку, —• обернулся дед к 

внуку. — И начнется она не так, как встарь, когда взор сказителя обращался 

назад, к батырам и ханам. Она начнется по-другому: «В эти чудесные 

дни, в наши чудесные дни...» 

Позади, на бывшем гиблом, проклятом месте гудели и рокотали машины. 

Перевел с бурят-монгольского Илья Чернев.

О ЛЮБВИ 

{Из лирической тетради) 

Где улус ваш, в какой стороне? 

Родом чья, как зовут, где мать?.. 

Ничего не сказали вы мне, 

Сколько я ни пытался узнать. 

Эта робость ли свойственна вам? 

Или гордость сказать не дает? 

Как понять мне по вашим глазам, 

Горе в них, или радость живет? 

Вы загадкою встали живой, — 

Все скрывает молчанья замок... 

Почему я не ключ золотой, 

Я тогда б отомкнуть его смо>г. 

>;•• * 

* 

Девушкам любви моей не надо. 

Отвернулась, видно — надоел. 

Но без теплых и лукавых взглядов 

Мир вокруг, как будто потускнел. 

Ч а мпт ЦЫЛЕНДА МБ А ЕВ 

К сердцу ты мне, как к свече погасшей. 

Поднесла огонь: 

Гори — не тлей. 

Снова жизнь мне показалась краше, 

Ярче, привлекательней, светлей. 

В этот мир я не успел вглядеться, 

Словно ветер резкий, озорной. 

Ты дохнула холодом мне в сердце, 

Погасила огонек живой. 

Заплетала девушка венок, 

По тропинке мимо проходила. 

Самый нежный розовый цветок 

Мне с улыбкой ясной подарила. 

Взгляд меня как солнце ослепил. 

Я стоял, благодарить не смея. 

Даже имя милой не спросил... 

И об этом до сих пор жалею.

74 ЧИМИТ ЦЫДЕНДАМБАЕВ 

Много-много сотен лет назад 

Нежные влюблённые сидели... 

Месяца лучистые глаза 

На влюбленных с высоты глядели. 

Парень что-то девушке шепнул, 

Что шепнул — подите, разберите: 

Может, клялся он достать звезду, 

Или месяц с неба подарить ей! 

Только, видно, он умельцем был, 

И к тому же от природы весел: 

Он из бронзы месяц тот отлил 

И на уши девушке повесил! 

# 

Замечтался с новой книгой я 

Над спокойной речкой голубой 

Стройная любимая моя 

Подошла на берег за водой 

Почему-то вновь ушли слова 

Те, что я шептал наедине. 

Я тогда цветок поцеловал 

И доверил ласковой волне. 

Так и не сказал я ничего. 

Лишь поплыл цветок мой по реке. 

Но она заметила его 

И прижала к вспыхнувшей щеке. 

Эх, Дулма ты моя, Дулма! 

В мире девушек нет нежней. 

От какого, скажите, ума 

Познакомил Шагдара я с ней! 

С первой встречи унес их хулэг, — 

Для меня звон копыт его стих... 

Я, влюбленный в нее человек, 

Только стременем стал для них. 

** # 

Когда бы солнца яркий свет 

Погас на много тысяч лет, 

Земля совсем обледеней!... — 

Людей прекрасная любовь 

Всю землю осветила б вновь 

И, словно солнце, обогрела! 

Перевел с .бурят-монгольского Анатолий Балаоаев.

Даширабдан БАТОЖАБАЙ 

КТО ТВОИ УЧИТЕЛЬ? 

Повесть* 

УТРО ПОСЛЕ ГРОЗОВОЙ НОЧИ 

Всего два дня прошло после молодежного собрания. Для Чулун-Бато 

эти дни показались длиннее чем месяц, а может быть, даже год. Словно 

ветром сдуло румянец с его лица; всегда общительный, никогда не унывающий, 

Чулун-Бато ни с кем теперь не разговаривал, придя в общежитие, 

валился в постель. Даже всезнающий Димка не мог понять, спит ли 

его дружок в эти длинные вечера или просто лежит с закрытыми глазами. 

Севастьянов не раз пытался заговорить с товарищем, но тот лишь 

смотрел на нею отсутствующим взглядом, повертывался к стенке, вздыхал 

и снова — ни звука. 

Одна тетя Катя имела кое-какое влияние на Чулун-Бато. Встретив 

своего любимца, она спросила: 

— Нет ли вестей о тех двоих? 

— Нет... 

— А ты не знаешь, где постоялый двор ихних колхозов? 

— Нет... 

— Где-нибудь около зеленого базара. Ты сходи в город, поищи. Не 

могли же они уйти пешком в Еравну. Может, они еще там, на постоялом 

дворе? А если нет, то кто-нибудь видел... 

Чулун-Бато кивнул головой. Видимо, предложение тети Кати пришлось 

ему по душе. 

— Сходи, поищи. — не унималась добрая женщина. 

Чулун-Бато постоял, помял в руках синюю фуражку с потрескавшимся 

козырьком и голубым околышем, потом вдруг до ушей натянул ее, 

поднял воротник пальто и. подгоняемый свежим весенним ветром, пошел 

в город. 

Овощной рынок, или как его зовут домохозяйки, — зеленый базар, 

был закрыт. Бородатый старик, вооруженный метлой, подметал за прилавками. 

Чулун-Бато спросил его о постоялом дворе еравнинских колхозов, 

старик молча показал ему на дом, стоящий сразу же возле базара. 

Юноша осторожно постучал в калитку •— никакого ответа. Постучал еще 

—снова тихо. Тогда он начал неистово колотить кулаками и носками новеньких 

ботинок. 

— Кто там ломится? — раздался неприветливый женский голос. — 

Почему не звоните, почему стучите?.. 

Чулун-Бато растерялся и начал искать глазами звонок. Однако ничего 

похожего не было. Он крикнул: 

—• Нет здесь никакого звонка! 

Тогда послышались мягкие шаги, калитка открылась. 

* Окончание. Начало см. в Л'а

76 Д. БАТОЖАБАИ 

— А это что? — перед Чулун-Бато стояла девушка; она схватила 

кончик шнурка, болтавшегося сбоку калитки, и дернула. Тотчас же во 

дворе задребезжал колокольчик. Чулун-Бато никогда бы не догадался о 

звонке, в степной Are он и заборов-то почти никогда не видел. Молча 

пошел он за девушкой в яркокрасной юбке со множеством складок. Ок 

догадался, что девушка «семейская». Во дворе находилось еще несколько 

женщин, одетых в яркие сарафаны и повязанных пестрыми платками. 

Разгружая автомашину, они взваливали на спину мешки с картошкой и 

легко относили их в амбар. Чулун-Бато засмотрелся. 

— Тебе, паря, кого? — уже второй раз спросила девушка. 

— Дондукова, — ответил Чулун-Бато. — Дондукова из Еравны. 

— Пойди в дом, посмотри. 

Чулун-Бато взошел на крыльцо и тут увидел в окно знакомое лицо. 

Да это же Дамдин! Откуда он? В другое время Чулун-Бато, может быть, 

даже не обратил бы на него внимания, но сейчас обрадозался несказанно 

и вихрем влетел в дом. Однако то, что он услышал, несколько охладило 

его. 

— Десятый день без прописки живешь... Хватит! Штраф за тебя я 

платить не буду. Участковый приходил, предупреждал... — Это строго 

выговаривала Дамдину женщина, убиравшая со стола. 

— Завтра уеду, — Дамдин недовольно покосился на женщину. 

— Чего там завтра, убирайся сегодня. Вон у девушки сало пропало... 

Кто отвечать будет? 

— Какое сало? — Дамдин сморщил лицо. — Я же сам угощал вас 

бузами 1 . Сколько денег потратил... 

— Сказала — убирайся, вот и все!.. 

Дамдин видел, конечно, своего одноулусника, но не обращал на неiо 

внимания. 

— Здравствуй, Дамдин! — Чулун-Бато шагнул на середину комнаты. 

- Убирайтесь! Оба убирайтесь, — теперь хозяйка постоялого двора 

обращалась уже к обоим парням. — Прибирать буду. 

Дамдин скривил губы, показал глазами на хозяйку и проговорил: 

— Пойдем, земляк... 

Уже выходя из комнаты, Чулун-Бато спросил, не было ли здесь Дондукова, 

ученика школы ФЗУ. Оказалось, что никакого Дондукова ни хозяйка, 

ни Дамдин не видели и вообще машины из Еравны приходят 

редко. 

Пареньки вышли. На крыльце они встретили девушку в красной юбке. 

Дамдин потянулся к ней, хотел или обнять, или ущипнуть, но девушка 

легонько толкнула его в грудь и тог слетел с крыльца. Девушка заливисто 

рассмеялась. 

—• Вот конь... кобылица, проворчал по-бурятски Дамдин, поднимаясь 

на ноги. Оказалось, что девушка поняла... Покраснев от негодования, 

она крикнула: 

— Ах ты... я тебя сейчас... 

Дамдин сообразил, что дальнейшие события могут сложиться не в 

его пользу, и потянул за собой Чулун-Бато. Они вышли на улицу. Дамдин 

пошел вперед, как человек, который всю жизнь пропел в городе. Чулун- 

Бато шагал за ним и думал, что встретиться с земляком все же не так 

плохо. 

— Ну и дураки мы были с тобой, — сказал Дамдин, взглянув на 

шрам над бровью Чулун-Бато. 

— Ага... Глупые были. 

•— А все-таки уголь ты зря тогда приложил, — не унимался Дамдин. 

— Пожалуй, что зря, — с неохотой согласился Чулун-Бато. 

Бузы — бурятское национальное блюдо.

КТО ТВОИ УЧИТЕЛЬ 9 

— Какие новости у тебя из дому? 

— Особых новостей нет. А у тебя? 

—• Какие у меня могут быть новости? Я удрал из леспромхоза. 

— Слыхал, бабушка писала... 

— А вот мне никто не пишет, даже отец. Шатаюсь, в колхоз возвращаться 

неохота. 

— А в колхозе, говорят, дела пошли лучше... На трудодни делили. 

— Ну? — Дамдин с недоверием посмотрел на Чулун-Бато. — Это 

хорошо, что мы встретились. Зайдем, поговорим? — Дамдин показал на 

домик с вывеской «Столовая». 

— Можно и пообедать, — согласился Чулун-Бато. В кармане у него 

было несколько пятирублевых бумажек. 

Земляки прошли в узенький зал, где почти вплотную друг к другу 

стояли столики. Дамдин прошел в угол, опустился на стул, как радушный 

хозяин пригласил Чулун-Бато. Неуютная это была столовая. Стены 

сплошь были облеплены всевозможными плакатами. Напротив Чулун- 

Бато висел листок бумаги, на котором изображен чихающий человек. 

Подпись гласила: «Остерегайтесь гриппа». 

— Эта картинка не прибавит аппетита, — сказал Чулун-Бато. 

— Черт с ней, с картинкой, — пробурчал Дамдин и стал шарить по 

карманам. — Где же деньги? Неужели истратил все? 

— У меня двадцать пять, — пересчитав деньги, проговорил Чулун- 

Бато. — Хватит нам, пожалуй... 

— Вот хорошо. Ты посиди, я сейчас. — Дамдин без всяких церемоний 

взял деньги у простодушного Чулун-Бато и пошел к кассе. Через дветри 

минуты оп бросил на стол длинную ленту талонов и развалился на 

стуле: 

— Двадцать порций буз! 

— Зачем так много? И где ты столько денег взял? 

— Нашел в кармане. Раз встретились — посидим, поговорим... Официантка, 

почему так долго? Целый час дождаться не можем... 

Официантка недружелюбно взглянула на Дамдина и скрылась за 

перегородкой. 

— Где ты работаешь? — поинтересовался Чулун-Бато. 

— Работал на элеваторе, потом на лесозаводе, из реки бревна выкатывал 

на берег. Там было хорошо, спирт выдавали, — Дамдин щелкнул 

себя ниже подбородка. Только теперь Чулун-Бато заметил, что Дамдин 

все более краснеет, от пего пахнет водкой. Видимо, успел хватить рюмку 

возле буфета. 

Но вот из-за перегородки показалась официантка. Странно, почему 

рядом с ней милиционер! 

— Жарко, — проговорил Дамдин и приоткрыт окно. 

Между тем, к милиционеру подошел толстый мужчина в белой тужурке; 

все они направились к столику, за которым сидели Дамдин и 

Чулун-Бато. 

Не успел Чулун-Бато сообразить что-либо, как Дамдин распахнул окно 

настежь и выскочил на улицу. 

— Ловите их, воры! Воры!— закричала официантка и бросилась к 

двери. Тотчас же раздался пронзительный свисток, и милиционер уцепился 

за рукав Чулун-Бато. 

— Один убежал,— сообщила официантка, вернувшись в зал. 

— Ничего, никуда не денется, главный — в наших руках,— самодовольно 

проговорил милиционер и встряхнул не на шутку перепугавшегося 

Чулун-Бато. — От меня не уйдет!.. 

Между тем подбежала кассирша, бросила на стол пачку талонов. 

— Это они подделывают талоны,— быстро-быстро заговорила она.—

Д. БАТОЖАБАИ 

За последнюю неделю вот этот мерзавец съел у нас на двести сорок рублей... 

В тюрьму его! 

— Я-., я первый раз пришел,— пролепетал Чулун-Бато. 

— Молчи, жулик,— тоненьким голосом пропел толстенький человек 

в белой тужурке— Знаем мы вас... 

—• Вы не обзывайте меня,— рванулся Чулун-Бато. 

— Держите его!—крикнул толстяк милиционеру и отскочил в сторону.— 

Он меня зарежет... 

В зале раздался дружный смех. 

— Я не крал, не подделывал никаких талонов! 

—• Это мы в отделении выясним, голубчик.—Милиционер еще крепче 

схватил Чулун-Бато за рукав и повел к двери. 

Случалось ли вам идти по улиц? в сопровождении милиционера? 

Это очень и очень неприятно. Отделение милиции находилось в цент- 

Ре города. Чулун-Бато никогда не веривший в богов, мысленно призывает 

их на помощь, просит, чтобы в пути не встретился кто-нибудь из знакомых. 

Только попросил, как увидел, что прямо на него идут Мэдэг и Жанна. 

«Пусть стреляет в спину»,— подумал Чулун-Бато и рванулся в сторону. 

Милиционер еще крепче сжал ему руку и" притянул поближе к себе.-. 

Эта возня стала привлекать прохожих, "а "сопровождавшая милиционера 

кассирша завопила: 

— Не пускайте его, держите! Он вор! 

Все остальное Чулун-Бато помнил плохо. Кажется, дежурный сообщил, 

что никого из начальства нет, что преступника надо посадить, а завфа 

с ним разберутся. За что? Кому объяснить, что он ни в чем не виноват? 

Чулун-Бато вцепился в железную решетку и стоял так, прижавшись 

горячим лбом к холодному и равнодушному железу. Неожиданно вспомнил 

он Дамдина и дыхание его перехватило от неудержимой ненависти. 

Дамдин! Еще в детстве он немало потешался над Чулун-Бато. издевался, 

колотил... А сейчас сыграл такую страшную шутку, подстроил такую пакость! 

Чулун-Бато не мог успокоиться: что подумала про него Мэдэг? Вот 

разболтает в техникуме... А «Чертенок»? Она наверное здорово хохотала... 

А если узнает Иван Петрович, дед Гордей, тетя Катя, Севастьянов. 

Димка? Ох, уж лучше бы не лезли в голову эти мысли. Чулун-Бато захотелось 

грызть чубами эту ненавистную решетку, выбежать на берег Уды, 

броситься в ее свинцовые полны... 

По не воды Уды, п цементный пол леденил ноги Чулун-Бато. Он присел 

на деревянный настил и сидел так, неподвижно, уставившись в маленькое 

окошко, прорубленное высоко, как в настоящей тюрьме. Было 

холодно и тоскливо. Хоть бы день скорей, хоть бы услышать человеческий 

голос, пусть грубый, как у пи о милиционера... Как медленно пелзет 

время! 

Начало светать, первый луч солнца робко заглянул в камеру, скользнул 

по усталому липу паренька и гак же робко исчез. Чулун-Бато при 

слушивался к шагам в коридоре. Сколько все это может продолжаться'- 1 

Он постучал в дверь сперм тихонько, потом принялся колотить все громче 

и громче. 

— Чего бунтуешь?—раздался равнодушный голос.— Надо будет — 

вызовем... 

Прошли сутки. Чулун-Бато и не подозревал, что в милицию уже 

Дважды приходила тетя Катя, что сам Иван Петрович сидел в это время 

У начальника милиции и тот говорил ему: 

— Выясним, товарищ, все выясним... И мне кажется, что этот паренек 

ни при чем... Другой за его спину спрятался... 

Приходили в отделение Севастьянов и Димка, они горячо доказывали, 

что Чулун-Бато не виновен, что его надо немедленно отпустить. Се-

КТО ТВОИ УЧИТЕЛЬ? 79 

вастьянов даже нагрубил дежурному и тот посулил посадить его в камеру, 

к дружку. Скверное положение! 

А среди заводских ребят уже пополз слушок: «Чулун-Бато не только 

драчун, но еще и вор... Обворовал столовую!» Да что там ребята! Мастер 

производственного обучения Серегин в назидание какому-то шалуну сказал: 

«Хочешь пойти дорогой Чулун-Бато? Это мы мигом устроим». Таким 

образом, Чулун-Бато стал превращаться в какое-то пугало. Только тетя 

Катя налетала на всякого, кто хоть немного сомневался в порядочности 

Чулун-Бато. 

На небе появились темные тучи, потянуло холодным ветром. Занавески 

выгнулись, затрепетали на сквозняке: в комнату вошли тетя Катя, 

Севастьянов и Димка. 

— Чулун-Бато не пришел?—• почти разом спросили они. 

— Нет! Не пришел! — наперебой ответили ребята. 

— Куда он мог подеваться?— тетя Катя присела на стул, закрыла 

лицо руками. 

—• Все обошли с Димкой,— отвечал Севастьянов.— Нигде нет. 

— А разве он не в милиции?— поинтересовались малыши. 

— Утром еще отпустили. А сейчас — вечер. Куда он мог уйти? 

Девчата из медтехникума видели его на удинском мосту,—• проговорил 

Севастьянов.— Он от них тягу дал... 

Без стука вошел Иван Петрович. Вода стекала с его плаща, борода 

была всклокочена, щеки не побриты. 

— Разве дождь?—• спохватилась тетя Катя. 

— Закрой!с окна, — только успел проговорить Иван Петрович, как 

оглушительно загрохотал гром и пошел такой ливень, что в комнате стало 

темно. 

— Где Чулун-Бато? 

— В общежитие не приходил... 

— Знаю, что не приходил,— буркнул Иван Петрович.— Где он может 

быть? 

Ребята молчали. Никогда еще не видели они Ивана Петровича таким 

сердитым. Кто-то niMi.li пул носом, кто-то тяжело вздохнул. 

— Где же ваш дру] ?— обратился учитель к Севастьянову и Димке.— 

Вы переселились в комнату, чтобы помочь ему. Где он? « 

— Мы не знаем... начал было Димка. 

— Не знаем!— перебил его Иван Петрович.— Хороши друзья — потеряли 

трех тозарищей!? Чем это можно объяснить? 

Снова наступила тягостная тишина. Иван Петрович еще что-то хотел 

сказать, но в это мгновение совсем рядом сверкнула ослепительно яркая 

молния, раздался сухой шорох, словно поблизости проползла змея, и ударил 

гром. Дождь полил с повой силой... 

Всю ночь не прекращались поиски Чулун-Бато. Милиционеры, бригадмильцы, 

старшие учащис-ся ФЗУ — все были поставлены на ноги. Севастьянов 

и Димка провели ночь на вокзале, встречая и прозожая все 

поезда, приглядываясь, нет ли где среди подростков их друга. Не смыкал 

глаз и учитель. Он несколько раз справлялся в милиции, не нашелся ли 

его беспокойный ученик, выходил на улицу, вглядывался в непроницаемую 

темень. 

Все было напрасно, Чулун-Бато никому не попадался на глаза. 

Выглянуло утреннее солнце, окаймленное косматыми, рванными тучами. 

Оно было похоже на лицо человека, всю ночь проплакавшего от 

безысходного горя. У входа в общежитие стояла группа ребят. Никто не 

смотрел друг на друга, все почему-то говорили шепотом. Подошел Иван 

Петрович, спросил: 

— Что же мы имеем на сегодняшний день?


Никто ему не ответил. Да и что говорить, если и так все ясно. От 

крыльца к окну вели следы. Иван Петрович спросил Севастьянова: 

— Это его следы, точно? 

— Да, это его ботинки. Мы вместе покупали... Тогда он сказал: «Если 

украду что-нибудь, сразу по следам догадаются...» 

— Значит, он еще тогда про воровство говорил,—• Иван Петрович 

сурово поглядел на ребят, как бы спрашивая у них ответа. А Севастьянов 

прикусил язык, понял, что плохую услугу оказал своему другу. 

— Это он так, шутейно говорил,— пришел на выручку Дамка. 

Ребята стали приглядываться к следам. Было видно, что потоптавшись 

на месте, как привязанный конь, Чулун-Бато прошел к окну, а потом 

направился на юго-восток, к реке Уде. Шаги вначале были короткие, 

потом все длиннее и длиннее. Можно было догадаться, что сначала Чулун-Бато 

шел медленно, словно враздумье, потом ускорил шаг и, наконец, 

побежал. На дороге ботинки оставили углубления, ямочки поблескивали 

водой, как горестные человеческие глаза, наполненные слезами. 

Но вот послышался рыдающий голос тети Кати: 

— Вот она, вот. — В руках тетя Катя держала измятую милицейскую 

фуражку с потрескавшимся козырьком. Подкладка у нее вывалилась, 

с нее крупными каплями стекала вода. Ребята сразу же определили, 

что хозяин фуражки — Чулун-Бато. 

— Да говори толком, что случилось?— Иван Петрович взял фуражку, 

стал внимательно рассматривать её. А тетя Катя не унималась: 

— Бедняжка, почему же ты не пришел домой? 

— Где нашла фуражку?—почти закричал Иван Петрович и почувствовал, 

как по его спине прокатился какой-то холодный шарик.— Где?... 

— Рабочие бревна вытаскивали из реки и нашли,— уже перестав 

плакать, тихо проговорила тетя Катя.— Говорят, по реке плыла,— снова 

не выдержала и расплакалась. 

Теперь все ясно увидели, что следы от ботинок Чулун-Бато вели прямо 

к реке. Долго смотрел Иван Петрович на примятую траву, на углубления 

в песке и, наконец, произнес чуть слышно: 

- Нет!. Это не в характере Чулун-Бато, он не бросится в реку... 

— Он ребенок! — горячо возразила тетя Катя. — Даже взрослые 

иногда идут на такое, не только дети. 

Иван Петрович не ответил, лицо его побледнело, плечи опустились. 

О чем думал учитель в эти трудные минуты? 

КОГДА ЗАКАТИТСЯ СОЛНЦЕ... 

С чем можно сравнить летние ночи в степи? Кажется, что от каждого 

дома, прямо от крыльца, уходит вдаль широкое безбрежное море. Полная 

луна таинственным спетом оза.ряет далекие горизонты. Легкий ветерок 

доносит запахи цветов и трав, и п>1 испытываешь такое чувство, будто 

пьешь чудесную живительную влагу... Сытые коровы улеглись где-то 

поблизости и вздыхаюп как люди. Изредка слышался лай собак, чей-то 

сердитый приглушенный голос и снова — гишина. Даже песни, что так 

долго звучали за околицей улуса, и тс замолкли. 

Через центральную усадьбу колхоза «Манай ажил» протекает сонная 

речушка. По другому берегу кто-то промчался на коне, затянул протяжную 

песню и внезапно умолк, словно боялся вспугнуть тихое очарование 

ночи. 

В колхозной конторе погасли огни. Со скрипом отворилась и захлопнулась 

дверь. Вполголоса переговариваясь, с крыльца сошли двое. Зазвенело 

стремя, один из собеседников вскочил на коня, и ночную тишину 

разбудил гулкий топот. Эти звуки потревожили какую-то птичку, она спросонья 

взвилась вверх и тут же ткнулась под крышу амбара. Оставшийся 

человек потоптался на месте, прокашлялся, сплюнул на землю. Ханда-аба-

КТО ТВОИ УЧИТЕЛЬ? 81_ 

гай прислушалась к ночным звукам и догадалась, что возле конторы стоит 

председатель колхоза Дугар. 

— Какая ночь, эх, какая ночь! — проговорил Дугар и пошел по направлению 

к пекарне. Ханда-абагай промолчала. Это озадачило председателя. 

Почему не видно и не слышно сторожихи? Неужели уснула? И 

он, прячась в тени, стал пробираться к амбарам. 

— Стой! Руки вверх! — ружье Ханды-абагай было направлено прямо 

в грудь Дугара. 

— Я — председатель...— пробормотал он, не на шутку перепугавшись.— 

Спасибо, абагай, хорошо караулишь.— Он подошел к старушке, 

посмотрел на небо:—А ноченька-то, ноченька... 

—• Кто уехал?— спросила Ханда-абагай, пропуская мимо ушей восторженные 

излияния председателя. 

— Чабан из соседнего колхоза,— ответил председатель.— Со свадьбы 

возвращается. 

•— А наши, которые невесту провожали, все вернулись? 

— Вернулись... трезвые, невеселые такие. 

•— Вина не хватило? 

— Считай, что вина совсем не было. Жених сказал, что человек он 

ученый, в городе курсы кончил... Толей 1 отказался на стол ставить. Говорит, 

по-новому справлять свадьбу надо. 

— Интересно, как же он справил по-новому-то? 

— Да никакой свадьбы и не было,— с огорчением проговорил Дугар.— 

Собрались мы, посидели, посмотрели друг на друга. Жених о политике 

стал разговаривать, вроде лекцию нам прочитал. Напутал что-то про 

Абиссинию, спор поднялся, суматоха. А старику Базару того и надо было: 

он стащил бутылку водки, которую жених купил для порядка, и один 

выпил. Жадный старик, всем нам неудобно стало. 

— Тьф\ т ! — Ханда-абагай сплюнула. — Зачем таких на свадьбу приглашают? 

В прошлом году Базар стащил со стола сахар... сколько неприятностей 

было. Стыд и срам! 

— Он родственник тому жениху. А как жених увидел, что Базар 

водку выпил, раскричался, всех родственников выгнал. Не умеете, говорит, 

свадьбу по-новому справлять, вам бы только пожрать да напиться, 

а в политике ничего, мол, не понимаете. 

— А что, шибко грамотный жених? 

— Да нет, после семилетки курсы ветработников окончил. Вот и подумал, 

что обычай стариков ему нипочем. Говорит только по-русски, вроде 

бурятский язык вовсе забыл. Дэгэл надевать отказывается, сидит в 

рубашке и в галстуке. К невесте со всякой политикой обращается, а она 

смотрит на него, не понимает. Потом выбежала с матерью на улицу, и ну 

реветь... 

— Да, худой жених оказывается. И не по-новому свадьбу, и не постарому... 

По-новому тоже не так полагается, гостила я на такой свадьбе, 

очень весело было. 

— Ханда-абагай помолчала, взглянула на Дугара и весело проговорила:— 

Ну и хорошо, что Базар водку у него стащил. 

— Нет, не хороший человек Базар,— не согласился председатель.'— 

Про внука вашего, Чулун-Бато, всякие сплетни распускает. Говорит, что 

ваш внук по городу шляется, неправильной дорогой пошел.— Дутар помолчал.— 

Может, и правда лучше ему в колхоз вернуться? 

Ханда-абагай стукнула ружьишком о землю и пошла на председателя: 

— Врет он, этот Базар! А ты за ним поганые слова повторяешь. Это 

у него, Базара, сын бродяга, беспутный вор. Я недавно от внука письмо 

получила, пишет, что работает на заводе, у Ивана Петровича в гостях был. 

1 Толей — блюдо из бараньей головы, подается самому почетному гостю. 



Старушка раскричалась так, что ее голос можно было услышать на 

другом конце улуса. Не ожидавший подобного оборота, Дутар вынужден 

был пойти на попятную: 

— Потом поговорим об этом, Ханда-абагай, потом. Ваши слова 

совершенно справедливы, Ханда-абагай, желаю вам всего хорошего. — 

Председатель удалился. 

А старушка все ходила и ходила воз„ч е колхозных амбаров, мысленно 

ругала непутевого Базара и ЕСЮ его родню. Вскоре до ее ушей донеслись 

какие-то неясные звуки. Ханда-абагай прислушалась и вышла на 

дорогу. В неярком лунном свете увидала о н а телегу с людьми. Двуколка 

прогромыхала по мостику, потом ее стук удалился и вскоре совсем 

замолк. 

«Наверное, это старый дурак Базар со свадьбы возвращается»,— 

подумала Ханда-абагай. «Ишь, собака, Моего внука опозорить захотел! 

Не дам в обиду сиротинку! А те

КТО ТВОЙ УЧИТЕЛЬ? 83 

согнувшись, стояла его жена старая Тамжид, что-то полоскала в корыте а 

ворчала: 

— До седых волос дожил, а меры не знаешь. Жрешь водку до тех 

пор, пока... А я — стирай вонючие штаны. 

Ханда-абагай хотела что-то спросить, но поперхнулась. Базар поспешно 

натянул на колени шубу и отвернулся. Ханда-абагай потопталась 

на месте, взглянулся на корыто, в котором плавали праздничные брюки 

Базара, и поспешно вышла. 

— Бегает, как девчонка. Зачем приходила?— спросила Тамжид. 

— Откуда мне знать?—проворчал Базар.— Дай сухие штаны.., 

Тамжид долго рылась в сундуке, перебрала около десятка брюк — 

откладывала ватные, кожаные, суконные... Наконец, достала старенькие, 

асе в заплатках, и бросила в лицо Базару. 

Базар, конечно, ни слова не сказал сварливой Тамжид о встрече с 

Хандой. Придумал, что на свадьбе его угостили плохим вином. Он очень 

обрадовался, когда Ханда без лишних слов вышла из его дома. Значит, 

никто не узнает... Наскоро совершив утреннюю молитву, он приготовился 

пить чай. Тогда, в середине тридцатых годов, в улусе часто наблюдались 

перебои в торговле сахаром. Об этом жалели немногие, потому что у 

бурят принято пить чай с солью. Но таков уж был нрав Базара: он всегда 

старался закупать именно тот товар, которого нехватило. В доме Базара 

был полный мешок сахара и старик пристрастился к сладенькому. Тамжид 

много раз ловила своего мужа-сластену с поличным. Она даже сделала 

отметину на мешке, у самой вязки. 

Но разве можно удержать Базара? Он проткнул в подвешенном мешке 

небольшую дырочку, заткнул ее бумажной пробочкой. Теперь не надо 

было снимать и развязывать мешок,— песок сам сыпался в подставленную 

чашку. А Тамжид ломала голову: мешок завязан все так же, а сахар 

убывал. 

Воспользовавшись тем, что старуха вышла с его штанами во двор. 

Базар насыпал себе сахару и сел пить чай. 

— Ты сегодня даже на улицу не выходил, чтобы поднести духам 

чаю,— накинулась па старика Тамжид, едва переступив порог. 

— А ты мне даже норму сахара не дала, — проворчал Базар. 

— Бедненький, совсем забыла... Дам я тебе двойную норму.—Тамжид 

вгляделась в свою отметку — кажется, все в порядке. Но почему же 

убывает сахар? Она развязала мешок, зачерпнула две больших деревянных 

ложки песку. 

— Хватит одной,— скромно проговорил Базар. 

Тамжид бросила на мужа подозрительный взгляд. 

— Совесть-то есть у меня,— улыбнулся старик. 

— Совесть совестью, а вот куда сахар девается — ума не приложу. 

Усыхает, что-ли... 

— Это все продавцы...— вздохнул старик.— Жулики они. Воду льют 

в сахар. 

— А сахар, когда высыхает, уменьшается? 

— Еще как! 

Скрипнула двгрь, и на пороге показалась женщина. Подталкивая впереди 

мальчишку лет пяти-шести, она ласково проговорила: 

— Заходи, голубчик, заходи.— Потом обратилась к старухе.— Сестрица 

Тамжид, возьмите пожалуйста,— и подала бутылку с молоком и 

круглую булочку.— Ну, я пойду, на работу опаздываю... 

— Надоела с этим мальчишкой.— недовольно пробурчал Базар, как 

только за женщиной закрылась дверь.— Что у нас — ясли? 

— Хватит тебе! Не забывай, сестра она мне.— С этими словами Тамжид 

разломила булочку и половину сунула недовольному мужу. Тот хотел 

еще что-то сказать, открыл уже рот, но, видимо, передумал, и принял- 

6*


ся жевать булочку. Вторую половину съела старуха. Напившись чаю, Базар 

достал пилу и начал что-то мастерить. Тамжид зажала уши, 

простонала: 

— Опять? Каждый день пилит и пилит... 

—• О-о-е!—простонал Базар и, не разгибая спины, поплелся во двор. 

Тем временем Тамжид достала несколько туесков с отстоявшимся молоком, 

начала снимать сливки. Поглядев на мальчишку, стоявшего тут 

же и глотавшего слюнки, прогозорила: 

— Не смей трогать сливки! 

— А я и не трогаю... 

— Врешь! Ты обмакиваешь палец в сливки и облизываешь. 

— Кто сказал?—• искренне удивился мальчик. 

— Бог сказал... Видишь? — старуха ткнула пальцем в угол, где стоял 

бронзовый бурхан. — Полезешь в сметану — он увидит и мне скажет. Не 

лезь, куда не следует. 

— Хорошо, не буду,—• простодушно ответил мальчик. 

До половины дня он играл на улице. Наконец, изрядно проголодался 

и вошел в дом дяди Базара. Булочку съели тетя Тамжид и дядя Базар, 

кислое молоко давно надоело. Чего бы покушать? Мальчик вспомнил про 

туесок со сливками, достал его, обмакнул палец. Он хотел уже облизать 

его, но увидел вдруг бронзового бурхана. Прижимая туесок к груди, отошел 

к стенке, взглянул на бурхана. Тот, казалось, не спускал с него глаз. 

Подошел к двери,—бурхан по-прежнему косился на него. Побежал к другой 

стене — то же самое. 

— Не смотри!—не выдержал, наконец, мальчик...--Повернись к стене. 

Бурхан не шевелился. Что же делать? Малыш поставил туесок на 

пол, влез на божницу, повернул бурхана лицом к crow. 

— Теперь не увидишь, тете не расскажешь... 

Наконец, можно полакомиться. Малыш поднес к губам палец, причмокнул 

от удовольствия. Потом взглянул на бурхана и похолодел: кажется, 

тот пошевелился. Не моргая, смотрел мальчик на медного истукана. 

А бурхан сидел, сгорбившись, совсем как дядя Базар, когда пилил 

деревяшку. Уши у него оттопырились, как будто к чему-то прислушивались. 

Мальчик еще раз хотел обмакнуть палец в сливки, но не выдержал: 

— Зачем слушаешь? Не надо! - - Уши по-прежнему топорщились, 

словно улавливали каждый шоро\. Мальчик постоял, обдумывая, что ему 

делать. Вдруг сорзался с места, схватил носовой и шок дяди Базара и 

полез на божницу. 

— Ничего видеть не будешь, слышать не будешь,— прошептал малыш, 

завязывая уши и глаза бурхана платком. 

Теперь можно было спокойно покушать. Малыш наелся и снова пошел 

на улицу. 

В час вечерней молитвы Базар имеете- со старухой представал перед 

ликом бурхана. Двадцать семь раз он плдлл на колени, три раза принимал 

благословление, осеняя себя MI- ШЫМ божком. По утрам он девять раз 

падал ниц перед тем же бурхаиом. Там. где каждый день к полу прикасались 

колени старика, образовались углубления. 

Когда кто-нибудь спрашивал, как образовались эти ямочки. Базар 

отвечал: 

— Случайно пролил соленую воду и коза изгрызла пол... И хохотал 

так, что слезы выступали у него на глазах. 

Тамжид не показывала такого рвения в молитвах, как ее богобоязненный 

старик. На колени она падала только три раза и осеняла себя медным 

бурханом один раз. 

— Ленивая баба,— говорил Базар своей старухе.— Не хочешь на 

том свете встретиться со мной? 

— Не хочу встретиться,— в тон старику отвечала Тамжид.— Лучше 

в ад попаду, а с тобой встречаться не стану.


— Не болтай попусту, — пугался старик и молитвенно складывал 

руки. 

Базар и Тамжид закончили выделку конской шкуры и молча вошли 

в дом, чтобы совершить вечернюю молитву. Старики опустились на колени, 

каждый на своем месте: Базар по одну сторону очага, Тамжид—по 

другую. Высоко подняв сложенные ладони, старуха хотела пасть на колени, 

но вдруг застыла в немом ужасе. Бурхан с завязанными 

глазами был повернут к степе! О, боги, что творится?.. Ей хотелось 

закричать, спросить мужа, что же произошло, но ведь разговаривать во 

время молитвы — великое святотатство... Она только повела глазами на 

старика и заметила, что тот застыл на поду в священном трепете. Разговаривать 

нельзя, продолжать молитву тоже... Что же делать? 

Неожиданно вбежал малыш, увидел стариков и остановился посреди 

комнаты, не зная, что делать. 

— Это его рук дело,— не выдержал, наконец, Базар и поднялся с 

пола. 

Мальчик хотел проскользнуть за печку, но попал прямо в цепкие объятия 

тетушки Тамжид. 

— Хватай его за уши!—завизжал Базар.— Так, так его! Пусть знает, 

пусть не водится с пионерами! От них научился... 

Тем временем с работы возвращалась колхозная молодежь. Юноши 

и девушки весело переговаривались, шутили, смеялись. Вместе с ними 

шла и сестра Тамжид, оставлявшая мальчика в доме Базара. 

— Приходи на репетицию,— позвал ее один паренек. У тебя же голос 

такой хороший... 

— Не могу я, некогда, да и не молоденькая уже. 

— Какая же несознательная,—вмешалась в разговор девушка в гимнастерке 

защитного цвета, подпояса'ндаш широким ремнем с портупеей через 

плечо. — Надо же участвовать в общественной работе. 

— Конечно, надо. Секретарь комсомольской ячейки правильно го- 

.норит, — поддержал кто-то девушку с портупеей. 

— Зачем пристаете к ней, — раздается звонкий девичий голос. — 

У нее маленький ребенок, сами знаете. 

— Правильно! Детей воспитывать тоже надо. 

— Она оставляет мальчика у Базара. 

— Тем хуже. Не выйдет из мальчика хорошего человека. 

— Когда же ясли откроют? 

Разговор этот готов был перейти в жаркий спор, но вдруг от дома 

Базара донеслась ругань и 1ромкий плач ребенка. Словно на крыльях понеслась 

к дому мать. С шумом распахнув дверь, она остановилась, как 

вкопанная. 

— Вот так! Вот так! - приговаривал Базар, настегивая мальчишку 

ремнем. — Будешь глаза богу завязывать? Это пионеры тебя научили? 

Будешь пионером? Будешь?.. 

— Что вы делаете? — очнулась, наконец, бедная мать. — Как вы 

смеете? 

— А это видишь? -- Тамжид показала ей туесок со сливками. — 

Сколько сожрал, поганый... 

— А это видишь? — сорвался с места Базар. Он подбежал к 

божнице, схватил бурхана, у которого все еще были завязаны глаза, и 

ткнул в лицо матери. 

— Жестокие вы люди... Правду говорят, что в вашем доме мальчик не 

вырастет настоящим человеком. — Женщина вышла, прижав сына к 

груди. 

— Мы тоже воспитываем детей! — кинулась к двери Тамжид. — 

Наш Дамдин... 

— Сперва вырасти своего отпрыска с нашего Дамдина, потом указывай,—поддержал 

свою старуху Базар.


Возле раскрытой двери остановились молодые люди, возвращавшиеся 

с работы. Женщина с ребенком подошла к ним. Девушка в гимнастерке 

взяла из ее рук мальчика и сердито сказала Базару: 

— Хуже вашего Дамдина во всем колхозе никого не сыщешь. 

— Хи-хи-хи! Наш Дамдин поумнее вас... Он не будет землю лопатой 

ковырять, как вы... Учетчиком в МТС устроился! 

— В милиции ваш Дамдин, а не в МТС, — выкрикнула молодая 

мать, сестра Тамжид. —• Сегодня забрали... 

— Что ты сказала? Погоди! — в один голос завопили Базар и Тамжид. 

Но их уже никто не слушал: молодежь двинулась дальше. 

Получив столь неожиданную весть о своем сыне, старики было приуныли, 

но вскоре прежнее спокойствие вернулось к ним. 

— Не маленький, выкрутится, — утешал старуху Базар. Он сидел на 

крылечке, держа в руках кожаный мешочек с. продуктами и пилу, которую 

лесорубы называют лучковой. На улице пионеры играли в «красных» и 

«синих», шум становился все громче и громче. Базар сплевывал и ворчал 

себе под нос: 

— Не могу слушать эти противные голоса. Сопляки еще, а уже ни бога, 

ни небес не почитают. И куда только смотрят отцы? 

— Хватит с детьми воевать. Собрался — так отправляйся, — накинулась 

на него Тамжид. 

— Дети! Знаю я этих детей... Они — хуже взрослых. 

Старый Базар имел полное основание быть недовольным пионерами. 

Он не ладил с ними еще с прошлого года, когда подавал заявление о выходе 

из колхоза. Оно достойно того, чтобы привести ого полностью. Вот 

сно: 

«Председателю колхоза «Манай ажил» Дугару Блтуеву. 

От члена данного колхоза Базара Базадаева. 

Заявление 

Меня, отсталого скотовода, выросшего в мрачных условиях царизма, 

агитаторы с левацким загибом насильно заставили иступить в колхоз. Теперь, 

благодаря Советской власти, я расширил свой кругозор и могу иметь 

собственное суждение. А посему прошу Вас перевести меня из колхозников 

на индивидуальное положение. 

Полноправный гражданин Советского Союза 

Базар Базад.'юп». 

Это заявление никого не удивило: Базар почт с первого дня организации 

колхоза на работу не выходил. Во г почему решение было коротким 

и справедливым: «Базара Базадаева из колхоза исключить, согласно поданного 

заявления. Не разрешать ему пользоваться колхозными угодиями 

и приусадебным участком, поскольку земля ecu. достояние народное». 

Не ожидавший такого оборота дела, Базар пригорюнился. Выходит, 

надо покинуть колхозную землю, куда-то наниматься на работу? Ах, 

какая там работа! Он уже привык жить на всем готовом — подбирать 

колхозное сено, дрова. А кто посмеет сказать, что он пор? Подумаешь, 

взял одно полено, положил под сиденье охапку сена. Правда, из многих 

таких поленьев складывалась добрая поленница, а из охапок сена —• добрый 

стожок. Но надо как-то жить!.. 

Короче говоря, Базар пришел к выводу, что уходить ему с колхозной 

земли нет никакого смысла. Вот если бы оставили выгон да приусадебный 

участок, тогда бы другое дело... И он написал новое заявление.


«Председателю колхоза «Манай ажил» Дугару Батуеву 

От члена данного колхоза Базара Базадаева. 

Заявление 

Мы, Базадаевы, поняли, что можем быть полезны общественному 

труду. Так как ваш подрастающий сын должен работать в колхозе, мы решили 

вместе со всеми земляками строить социализм. А посему просим не 

отказывать в нашей просьбе, а поданное ранее глупое заявление (от 13 

июня 1936 года) возвратить, как не отражающее нашего нынешнего настроения. 

Базар Базадаев. Июля, 17 дня, 1936 г.» 

На сей раз ответ пришел не так быстро, как ожидал Базар. Правление 

молчало, общего собрания не созывало. Хорошо еще, что было назначено 

партийное собрание. Старый Базар смекнул, что коммунисты непременно 

будут говорить о его заявлении. И он решил узнать об этом собрании 

все... 

В день партийного собрания пионеры, как обычно, разыгрывали очередной 

бой «красных» и «синих». Командир отряда «красных» решил 

обосновать свой «штаб» на чердаке правления колхоза. Сопровождаемый 

«начальником штаба» и «адъютаитом», командир по длинной лестнице 

поднялся под крышу и заглянул на чердак. Ага, здесь кто-то есть!.. Неужели 

«синие»? Вот это было бы здорово — взять в плен командира «синих» 

в самом начале боя! Ребята бесшумно поползли на «врата». Каково 

же было их удивление, когда они вместо «противника» увидели деда Базара. 

Вынув несколько кирпичей из дымохода, он прильнул к образовавшемуся 

отверстию ухом и к чему-то прислушивался. 

— Вы что делаете, дедушка Базар? — осведомился командир отряда. 

Старик испуганно отпрянул от дымохода. Увидев ребят, он ощерил 

свои желтые зубы: 

— Убирайтесь отсюда! Живо!.. 

Ребяг как ветром сдуло. Скатившись с лестницы без всякой «субординации», 

пионеры собрались за углом и обсудили создавшееся положение. 

— Это шпион! — предположил один из ребята. — Он хочет взорвать 

правление колхоза. 

—• Какой шпион — это дедушка Базар. Плохой старик, — высказался 

командир. — И что ему там надо? Зачем он залез на чердак? 

— Ясно, зачем, —солидно проговорил «начальник штаба» и шмыгнул 

носом. — В конторе идет партийное собрание. Мой отец туда пошел, он — 

большевик. А дед — подслушивает. 

— Пожалуй, это верно... 

Ребята немного поспорили, какие меры надо принять и, наконец, единодушно 

решили: лестницу убрать и доложить обо всем председателю 

собрания. 

А Базар справедливо рассудил, что чертенята, чего доброго, поднимут 

шум и окончательно испортят его репутацию. Поэтому он решил потихоньку 

удрать. Он высунул зад в отверстие, поболтал ногами, ища лестницу. 

— Стой! Стрелять будем! — закричали пионеры, оставленные на карауле. 

Дед Базар в мгновение ока убрал свои ноги. Ему показалось, что 

эта «несносная пионерия» и впрямь может запустить в него добрый заряд 

дроби. 

А пионеры галдели и прыгали от радости: еще бы — самого деда Базара 

в плен взяли. Наконец, из конторы правления вышло несколько человек. 

Командир «красных» уже все успел им объяснить. 

— Дед Базар что вы там делаете? Слазьте! —• крикнул председатель 

колхоза Дугар.


Несколько секунд стояла тишина. Потом послышался шорох, после 

чего показались кожаные унты Базара. Снова он пошарил ими, но до лестницы 

не достал. 

— Лестницу давайте! — не выдержал, наконец, старик. 

Несколько ребят и двое взрослых пододвинули лестницу к ногам Базара. 

Тот высунулся с чердака и сел наверху. 

— Что вы там делаете? —• переспросил Дугар. 

— Он собрание подслушивал, —• наперебой закричали пионеры. 

— Что за дети пошли в наше время, — покачал головой старик Базар. 

— Что за бездельники! Ругаются, старших не почитают... — Он достал 

с чердака объемистую чашку, помешал в ней палочкой. — Хорошая 

глина... Не будет теперь дымить печь, однако... Подремонтировал печь 

вам, Дугар. Спасибо старику скажите. 

Ребята разинули рты. Взрослые переглядывались между собой, молчали. 

— Еще зимой просил тебя дымоход поправить, отказывался. А теперь 

надумал? Долго же ты собирался. 

— Ха, зимой! Руки примерзнут к вашей печке зимой. Хороший человек 

всегда шапку летом покупает. Тебе, Дугар, прислушиваться к старикам 

надо. Старики хорошее посоветуют. — С этими словами старик 

спустился вниз. Едва ноги его коснулись земли, он накинулся на пионеров. 

— Убирайтесь отсюда, разбойники! Управы на вас нет... 

Ребятам пришлось уйти подобру-поздорову. Но в душе они твердо 

верили: врет старик, не из-за печки полез на чердак. Но как докажешь? 

Им оставалось одно: подкараулить старого плута, вывести его на чистую 

воду. 

Вскоре такой случай подвернулся. Дед Базар возвращался откуда-то 

на телеге домой и прихватил на лугу добрую копну сена. Осторожно продвигался 

он среди мелкого кустарника, растущего по берегам речки. 

Вдруг его кобыла услышала на том берегу табун и заржала. Старик соскочил 

с телеги, надел ей на морду шапку. Кобыла помотала головой и 

успокоилась. 

Базар никогда не ездил по мосту. Зачем лишний раз попадаться людям 

на глаза? Он свернул с дороги к отлогому берегу, чтобы переехать 

речку вброд. Но едва он очутился на другом берегу, как его окружили 

ребята: 

— Что везете, дедушка Базар? 

— Окаянные, носит вас по ночам... Зачем лошадь пугаете? Учителю 

пожалуюсь, отцам расскажу. 

Но пионеры не отступали: 

— Сено колхозное украл и еще ругается. 

— Тьфу на вас! 

Старик вскочи.ч на телегу и, нахлестывая ни в чем неповинную кобылу, 

помчался домой. А пионеры опять остались ни с чем. На сей раз их 

подвел командир. По свидетельству нескольких мальчиков, он в решительную 

минуту спрятался в кусты, вместо того, чтобы руководить наступлением 

«на противника». Потом выяснилось, что в кусты побежали и остальные 

ребята, как только дед Базар начал махать бичом. Удрученный 

подобной неудачей, командир со всех ног пустился к парторгу. 

— Старик Базар колхозное сено увез! — выпалил он, едва перепрыгнув 

через порог. — Задержать бы его... 

— Правду говоришь? — подозрительно посмотрел на него парторг. 

— Честное пионерское! Пойдемте, пока не спрятал. 

Когда парторг пришел с ребятами во двор Базара, запряженная кобыла 

смачно жевала овес из торбы. На телеге стояла бочка, та самая, в 

которой старик возил воду для пекарни. Сам Базар стоял посредине двора 

с полными ведрами. Он вежливо поклонился неожиданному гостю.


— Где сено? — приступил к делу парторг. — Вы сейчас везли колхозное 

сено... 

—• Что такое? В чем дело? — Базар сделал вид, что ничего не понимает. 

— Я спрашиваю: где сено, которое вы сейчас привезли? 

— Какое сено, Цырен Цыренович? Ничего не понимаю. Воду в пекарню 

везу... Домой, правда, подбросил два ведра, остальное — в пекарню. 

Парторг смотрел на Базара и не мог понять: несет ли он воду в дом 

или из дому. Подошел к бочке, глянул. Воды было там до половины. 

Вслед за парторгом заглянули туда ребята, но в спокойной воде увидели 

только отражение своих обманутых физиономий. 

— Меня интересует один вопрос, Цырен Цыренович,—поставив на 

землю ведра, проговорил Базар. — Кто отвечает за воспитание детворы? 

Видите вон того, долговязого, — показал он на командира. — Все время 

оскорбляет меня. А теперь что надумал — подговорил ребят и давай пугать 

кобылу. Где видано такое безобразие? Я не могу работать... 

Цырен Цыренович недолюбливал старика. Он посмотрел на сено, что 

лежало за домом. Кажется никаких следов. Скирда со всех сторон прижата 

старыми жердями. 

— Очень плохие дети нынче, — не унимался между тем старик. — 

Скоро они через наши головы прыгать начнут. Какой позор! А врать какие 

мастера! Говорят, что и учитель у них такой... Они, наверное, и над 

вами потешаются, Цырен Цыренович... 

— Неправда это! — возмутились ребята. —• Мы видели, что вы копну 

сена клали на воз... 

— Вот видите? Старому человеку слова сказать не дадут. Да и ваг 

обманули, потревожили... 

Цырен Цыренович не знал, что и сказать, повернулся к ребятам, 

распорядился: 

— Идите по домам. И не пугайте лошадей. 

— Убирайтесь! — прошипел старик и прогнал ребят со двора. 

С этих пор старый Базар не мог равнодушно смотреть на ребятишек 

в красных галстуках. Ведь это они мешали ему воровать колхозное сено, 

дрова и все остальное, что плохо лежит. Но он не сдавался: нельзя брать 

поблизости —решил брать то, что лежит подальше. С тех пор он каждый 

вечер брал с собой кожаный мешочек с едой, лучковую пилу и уезжал на 

всю ночь. Такие отлучки не нравились Тамжид, она ревновала старика к 

Ханде-абагай. Но та ей сказала: 

— Кому нужен твой вонючий Базар? 

Этот ответ дошел до ушей старика и он не на шутку испугался. Чего 

доброго, старухи поругаются и тайна той памятной ночи раскроется. 

Лучше уж рассказать жене о своих отлучках. И он рассказал так тихо, 

что даже бронзовый бурхаи не смог подслушать... Тамжид поняла и стала 

с легким сердцем отпускать его на всю ночь. 

Ханда-абагай ззяла телеграмму из рук председателя, поднесла ее к 

заплаканным глазам. Потом положила ее на стол, отвернулась. 

— Да вы особенно не волнуйтесь, Ханда-абагай, — попытался успокоить 

ее кто-то из соседей. — Известно, завод. Какая там жизнь? Вот и 

захотелось парню побывать дома. 

- Этого не может быть! — решительно возразила Ханда-абагай. — 

Чулун-Бато не убежит! Может, он встретился там с Дамдином, сыном 

Базара? Чует мое сердце... 

— Дамдин сейчас в милиции... 

— Не запутал ли он моего внука? От него всего ожидать можно... 

А он не дома?


—• Нет.. Его так скоро не отпустят... Говорят, что в воровстве замешан. 

В столовой украл что-то, — проговорил председатель. 

—• Да что же это делается? — простонала Ханда-абагай. —• Где 

мой внук? Где ты, Чулун-Бато?.. 

Вбежала трактористка Сэндэма и молча остановилась у двери. 

—• Где же Базар? — спросила у нее Ханда-абагай. 

— Дома нет. Тамжид не знает, куда уехал... 

— Где он пропадает, хитрый старик?—покачала головой Ханда-абагай. 

— Вечно у него дела по ночам. 

— Старик нам все равно не поможет, — решил председатель 

Дугар. — Придется ответить на завод, что домой Чулун-Баго не 

возвращался. 

— А ты, дочка, правильно прочитала мне его письма? — обратилась 

Ханда-абагай к Сэндэме. — По письмам все хорошо выходило... 

— Да как же, Ханда-абагай! Писала все, что вы говорили и читала 

все, что он" писал, — быстро-быстро проговорила Сэндзма. —• Хоть кому 

дайте почитать —• то же самое будет. 

Соседи разошлись по домам. В летнике Ханды-абагай остались лишь 

две старушки да неутомимая Сэндэма. Она уже несколько раз бегала к 

Базару и возвращалась все с тем же ответом: 

— Дома нет. 

Ханде-абагай очень хотелось расспросить Базара, что же говорил 

Дамдин о ее внуке. А его нет и нет. 

Вечером она не вышла на дежурство. Первый раз после смерти сына 

не стояла Ханда-абагай на своем посту. До этого не болела никогда, на 

головную боль даже не жаловалась, а тут слегла. Она не стонала, ничего 

не просила, лежала неподвижно, устремив взгляд в одну точку. 

К ночи, когда с больной осталась только Сэндэма, Ханде-абагам 

сделалось хуже. Она бредила, звала внука. Девушке тоже хотелось броситься 

в постель, зарыться лицом в подушку и звать его, звать... 

Из рук Ханды-абагай выпала бумажка: больная, наконец, уже перед 

рассветом смежила глаза. Сэндэма подняла бумажку, взглянула на нее. 

Это была телеграмма с завода. «Где же ты, наш Чулун-Бато? В каких 

краях топчешь ты степную траву, где слушаешь пение жаворонка? Почему 

не подаешь весточку о себе?» — думала Сэндэма... 

Над озером Айрак-Нур всю ночь гуляет свирепый ветер. Рваные облака 

гоняются за полумесяцем, похожим на ломоть арбуза. Время от 

времени черная туча проглатывает этот ломоть, но не может долго удержать 

его в своей пасти... 

Иногда кажется, что серебристый полумесяц не ломоть арбуза, а отбитая 

до блеска монета. Катится она среди облаков, разбрызгивая во все 

стороны звезды-искры. 

Сразу же за Айрак-Нуром начинается дремучий лес. Ночью он кажется 

угрюмым, как разбушевавшееся море. В этом лесу с самого вечера 

двигается какая-то тень, издавая непонятные звуки. Кто это —• проголодавшийся 

ли медведь вышел на сбор ягод или дикий кабан роется з 

земле? Понять трудно. В такие ночи люди закрывают ставни и прячутся 

под теплыми одеялами, а звери скрываются в норы, уходят в непролазную 

чащу. Может быть, в такие ночи не спят лишь голодные волки да всевидящие 

совы? Но то, что шевелится сейчас в лесу, не ходит на четырех ногах, 

как волк, и не сидит на дереве, как сова: оно передвигается на задних 

лапах от одного дерева к другому. 

Но вот лука окончательно освобождается от туч, и лесная глушь озаряется 

бледным светом. Теперь уже видно, что среди деревьев двигается 

не зверь и не ночная птица, а член колхоза «Манай ажил», Базар 

Базадаев. Он успел повалить около десятка стройных сосен, выпрямился, 

вытирая пот со лба. Оказывается, его узенькие глаза и в ночной темноте

КТО ТВОИ УЧИТЕЛЬ? ^l 

видят самые толстые сосны, а его цепкие руки с пилой способны валить 

дерево в два-три обхвата. 

— Скоро должно повалиться, однако, — разговаривает сам с собой 

Базар. — О, черт! Кажется, заело. — Он обтесал топором клин и легкими 

ударами вогнал его в зарез. — Попробуй теперь зажать пилу, попробуй... 

Пила пошла свободно. Раз-два, раз-два! Работается легко, руки совсем 

не устают. А отчего они должны уставать? Он, Базар Базадаев, не такой 

еще старый! Он может работать! Что бы там ни говорили в колхозе, 

а для себя потрудиться можно... Он договорился с надежными людьми, 

что спилит для них сорок сосен, обрубит сучья и вывезет на лошади к лесной 

дороге. Правда, лес колхозный, лошадь колхозная, но кто об этом узнает? 

Кто придет сюда, в эту глушь? Колхоз рубит деревья поближе, а он 

—подальше. Хе-хе-хе!.. Скоро в его руках зашуршат новенькие червонцы. 

Именно новенькие! Зачем брать старые?.. 

Размечтавшись, Базар не заметил, что дерево уже дрогнуло, что оно 

вот-вот повалится. Он продолжает пилить. Наконец, раздался треск, Базар 

хотел отскочить, но пола дэгэла зацепилась на какой-то сучок. Вокруг 

все зашумело, засвистело, забурлило, как в кипящем котле. Базар полетел 

в пропасть... В голове забилась беспокойная мысль: «Неужели я попал з 

ад? Нет, нет! Пойдите в мой дом, посмотрите на пол. Увидите, как усердно 

я молился. О боги, сжальтесь над немощным стариком!» 

А потом все потонуло во мраке и никаких мыслей уже и-е появлялось. 

Привязанный к дереву конь насторожил уши, захрапел. Между деревьями 

стали появляться неяркие огоньки. Волки! Они подкрадывались 

осторожно, почти так же, как недавно подкрадывался к лесу Базар. Звуки 

пилы и топора пугали их, а теперь, когда все замолкло, хищники безбоязненно 

окружили коня. Это был лучший колхозный жеребец. Украдкой 

поймал его Базар в степи, запряг в телегу и укатил в лес. Сейчас жеребец 

мечется, грызет дерево и поводья, пытаясь освободиться от привязи. 

Что-то лопнуло, раздались глухие удары, ржанье и топот копыт... 

И снова в голове Базара затрепетала мысль. Ему кажется, что он 

едет на кобыле с украденным сеном. Кобыла ржет, он закрывает ей морду 

своей островерхой монгольской шапкой. Ржанье не прекращается. О, 

черт, замолчи, пионеры услышат... 

Как душно, как трудно дышать! Кажется, возле него сидит мальчишка, 

племянник, которого он недавно так безжалостно выдрал. Почему 

же мальчик не вынет у него изо рта тряпку? Малыш! Кажется, это его 

ручонки тянутся к его лицу. «Помоги мне дорогой...» 

Но вот уже не мальчик, а бронзовый бурхан сидит перед ним. Он 

растет и растет, превращается в огромное изваяние, высотой с гору. Но 

почему у него завязаны глаза и уши? Неужели боги не хотят его слушать 

и видеть, отвернулись от него? 

Старик делает судорожное движение, глаза и рот его открываются. 

При лунном свете кажется, что это приоткрылись три ямки; одна глубокая 

и пустая, а две — наполненные водой до краев. Сознание окончательно 

вернулось к Базару. Рядом с ним нет никого — ни малыша, ни бронзового 

бурхана, ни даже колхозного жеребца... В этот ночной час Базара 

стали одолевать сомнения: уж не напрасно ли прожита жизнь? Кому 

сделал он добро, где оставил он по себе добрую память? 

ДРУГ ПОЗНАЕТСЯ В БЕДЕ 

Почти неделя прошла с тех пор, как исчез Чулун-Баго. Ни одна из телеграмм, 

отправленных во все концы, не принесла утешительного ответа. 

Иван Петрович заметно осунулся, потерял покой. Некоторые из его друзей 

стали говорить примерно в таком роде:


— Вы —• начальник цеха, Иван Петрович. Зачем вам это шефство над 

общежитием? Были когда-то ваши ученики да сплыли. Теперь есть школа 

ФЗУ, там мастера, воспитатели... Пусть они з'мимаются своим делом. 

Иван Петрович не отзечал на такие замечания. Да и что скажешь 0 

Ведь он сам попросил, чтобы партком зчвода поручил ему воспитательную 

работу среди молодежи. Он любил это дело, вкладывал в не.о всю 

душу. А если убежало трое учеников, го надо разобраться, выяснить обстоятельства. 

Однако не всем хотелось выяснят^ эти запутанные обстоятельств:. 

Среди членов парткома нашлись такие люди, которые рассудили очень 

просто: отвечает Иван Петрович за воспитательную работу в общежитии? 

Отвечает. Есть там беспорядки? Есть, уже трое учеников сбежало. 

Значит, надо его наказать. 

И вот на первом же заседавши партийного комитета на Ивана Петровича 

посыпались тяжелые обвинения. Решено было объявить ем\ 

строгий выговор. 

Иван Петрович с решением комитета не согласился и пошел в райком 

партии. Там его внимательно выслушали и обещали во всем разобраться. 

В чем же обвиняли Ивана Петровича на заседании комитета? 

Прежде всего в том, что оп не борется с хулиганством, поощряет разгильдяев. 

Беспризорника Севастьянова, невыдержанного подростка, назначил 

старослч} группы, а улусного паренька, неспособного следить даже 

за собой, — : ы цзинул старшим в комнате. Выходило, что Иван Петрович 

извращает методику советской педагогики, применяет сомнительные рекомендации 

писателя Макаренко, расшатывает дисциплину, сам не любит 

завод и не прививает любви ученикам и так далее и тому подобное. 

Обвинений, одним словом, много. И если бы они были справедливы, то решение 

комитета можно было считать мягким. Но дело в том, что не только 

коммунисты завода, но и беспартийные, знавшие Ивана Петровича, находили, 

что все эти обвинения высосаны из пальца. 

На завод прибыл секретарь райкома. Он побывал в молодежном общежитии, 

на практических занятие, разговаривал с ребятами. Уже по i, 

вечер зашел в партком и сказал, что „опрос не только об Изане Петровиче, 

а вообще о воспитательной работе среди молодежи следует обсудить 

на очередном партийном собрании. Из разговора с секретарем райкома 

парторг завода понял, что тот недоволен исходом дела, считает решение 

комитета суровым и преждевременным. Не было никакого сомнения, что 

Иван Петрович пожаловался на него, парторг. «Ну что же, пусть жялуется. 

Но мы все-таки докаж:м. кто он такой, вы зедем его на чистую воду», 

— подумал парторг и начал «готовить» собрание. 

Иван Петрович чувствовал, что над ним сгущаются тучи. Комиссию 

но проверке воспитательной работы с молодежью, по поручению парторга, 

возглавил директор средней школы Евсей Евсеевпч, тот самый толстяк, 

который не мог уместиться на одном стуле. Иван Петрович хорошо знал 

этого ученого мужа. Он был ярым противником методов Макаренко, считал, 

что люди, не имеющие образования, дипломов, званий, не способны 

воспитывать детей. «Последствия неправильного воспитания»—так называлась 

папка, в которую Евсей Евсеевич складывал все бумажки, касающиеся 

работы с молодежью. 

В конце концов Иван Петрович махнул на все рукой: будь что будет, 

коммунисты все равно разберутся. Однако же все эти неприятности сильно 

повлияли на него—лицо вытянулось, потускнело. Он по-прежнему часто 

заходил в общежитие, вникал во все ребячьи радости и печали, был 

первым советчиком и другом учащихся. Здесь, в углу своих питомцев, он 

снова обретал душевное спокойствие. 

Часто мысли его возвращались к Чулун-Бато. Он твердо верил в 

этого улусного паренька, в его искренность, неподдельность чувств. Но 

что же с ним произошло? Какая причина заставила его убежать?

1 93 

КТО ТВОИ УЧИТЕЛЬ" 

Вспомнив о Чулун-Бато, Иван Петрович решил навестить своего друга 

Дамбаеза. Ведь это он привел к нему мальчика в футбольных ботинках 

и в пальто с волчьим воротником. 

С Дамбаевым Ивана Петровича связывала давняя дружба. Она 

уходила своими корнями в бурные годы гражданской войны. Служили 

они в одном полку, вместе дрались за Советы в Забайкалье, ели кашу из 

одного котелка, рядом укладывались спать. Было время... Дамбаев часто 

заходил к Ивану Петровичу, Мария Александровна приглашала в гости 

и его жену, но та, видимо, не любила переступать чужого порога. Иван 

Петрович тоже бывал у дружка, но каждое посещение оставляло у него 

на душе неприятный осадок: слишком уж нелюдимой и даже какой-то 

озлобленной выглядела его жена. Постепенно взаимные посещения становились 

все реже и реже, и, наконец, совсем прекратились. 

Иван Петрович в нерешительности остановился перед дверью квартиры 

Дамбаевых. «Войти или повернуть назад? Больно уж она неприветлива...». 

Но он вспомнил, что надо поговорить о Чулун-Бато, и поборол 

свою нерешительность. 

...Женщина с крупным красным носом, с глазами полными слез, стояла 

возле комода и рассматривала фотографию смеющейся девушки с 

длинными косами, с небольшим приплюснутым носиком и веселыми глазами. 

Ее нельзя назвать красивой, но она была, безусловно, симпатичным 

созданием. 

В дверь тихо постучали. 

— Войдите. — Женщина быстро спрятала фотографию и обернулась 

к вошедшему. 

— Здравствуйте, — робко проговорил Иван Петрович. 

— Здрасть, — буркнула Долгор, жена Дамбаева. 

— Хозяина нет? 

— Нет, — отрезала Долгор и швырнула на стол пачку облигаций. 

— Выиграли? — невольно вырвалось у Ивана Петровича. 

— Выиграли. 

— И много? — Иван Петрович сраз\' же почувствовал неловкость 

•своего вопроса. 

— Да!.. Только мой муж дурак... Давал детям играть облигациями... 

Одна потерялась. Номер выиграл, а облигации нет. — При этом Долгор 

так взглянула на Ивана Петровича, словно хотела сказать: «Чего пристал? 

Пошел к черту!» 

Гость присел на табуретку и предался размышлениям о причине 

столь странного характера Долгор. В самом деле, ее никто не любил. Все 

считали ее вздорной, несносной женщиной. Такой ее считал до некоторых 

пор и Иван Петрович. Но однажды Дамбаев рассказал ему, что накануне 

зарплаты она собрала последние деньги и пошла на базар. Покупок не 

принесла, все деньги отдала какому-то нищему слепому. И это был не 

первый такой случай. Значит, она не эгоистка? Значит, в груди у нее 

бьется доброе человеческое сердце? 

Из этих размышлений Ивана Петровича вывел шум и крик в соседней 

квартире. Что такое? Ну, теперь-то Долгор задаст перцу соседям. К 

великому изумлению Ивана Петровича Долгор улыбнулась, ее черные 

глаза озарились каким-то внутренним светом: 

— Соседка двойню родила... Счастливая мать!.. —Она помолчала и 

уже с болью в голосе закончила: —• Но вот молока нехватает. Голодают 

бедняжки. 

Да, несомненно, это добрая женщина... 

В коридоре раздались тяжелые шаги. 

— Дамбаев идет? — спросил Иван Петрович. 

— Идет. — снова, как-то безучастно, буркнула Долгор. 

Длмбаев зашел в квартиру торопливо, шагнул к Долгор и поцеловал 

•ее куда-то возле большого красного носа. Гостя он не заметил.


— Гостя не видишь? 

— О, Иван Петрович! Какими судьбами? — Старые приятели обнялись, 

похлопали друг друга. 

— Зашел вот... Давно не виделись. 

— Спасибо. Что нового на заводе? 

— По-старому. Как у вас в типографии? 

Как всегда, после первых бурных приветствий наступает пауза. Дамбаева 

беспокоила жена. Неужели она так и не пошевелится, чтобы поставить 

чай? Что за человек? 

— Милая Долгор... Чаю бы нам... Чайку... 

— Нет, нет! Я забежал на минутку. Не беспокойтесь! 

Долгор по-прежнему не шевелилась. 

Дамбаев — характера мягкого, податливого, из тех, кто даже лежачую 

овцу обходит. Неудивительно, что он подружился со степенным, рассудительным 

Иваном Петровичем. Эта дружба возникла сама собой, без 

пышных слов и взаимных угощений. Ничто не в силах поколебать такую 

дружбу. Пусть они редко видятся, пусть их жены не нашли путей к сближению, 

все равно каждый из них уверен: у него есть бескорыстный друг, 

который в трудную минуту всегда подаст руку помощи. 

Нелегко найти такого друга. Вот кажется, что двое людей сошлись 

душа в душу, не могут жить друг без друга. Но на горизонте появилась 

тучка, и друзья уже вовсе не друзья, а просто знакомые. Бывает, что человек 

смотрит на друга как на своего рода дойную корову: пока доится— 

по три-четыре раза в день к нему идет, перестанет—охапки сена пожалеет. 

Нет ничего опаснее такой дружбы! 

— Нашел облигацию?—ледяным голосом спросила Долгор. 

— Не-е-т! — испуганно проговорил Дамбаев.—Видно, ребятишки затеряли. 

— Ну, что ты за человек? Да я тебя... Вот из-за такого... 

— Долгор, милая...— На лице Дамбаева было выражено неподдельное 

страдание. 

Иван Петрович укоризненно посмотрел на Долгор. Казалось, глаза 

его говорили: «Ну, зачем его мучишь? Видишь же, что он ни в чем не 

виноват». 

Наступило неловкое молчание. Иван Петрович первым нарушил его: 

— Помнишь, ты привел ко мне улусного мальчугана? 

— Чулун-Бато? Как же не помнить. Хороший мальчик, теперь уже, 

наверное, слесарь — первый сорт. 

— В том-то и дело, что нет. Сбежал он. 

— Сбежал? Ну, не ожидал. Когда это случилось? 

Иван Петрович подробно рассказал обо всем: и о Чулун-Бато, и о 

Дондукове с Ринчиновым и о Севастьянове с Димкой, и о многих других 

ребятах. Дамбаев долго молчал. Потом поднял глаза, заговорил: 

— Почему сбежал — не знаешь? А я догадываюсь. Он старший ь 

комнате? Да. Он отвечает за своих ребят? Да. Значит, одно из двух: илч 

он испугался ответственности и подался куда глаза глядят, или ищет тех, 

двоих. 

•—• А милиция? 

— Милиция ни при чем... Он не труслив... 

— Да, он не робкий. Главное — честный.— Иван Петрович снова 

стал рассказывать о Чулун-Бато. Слушая его, можно было подумать, что 

это не учитель, а отец рассказывает о своем сыне. 

Долгор в продолжении этого разговора не спускала с Ивана Петрорича 

глаз, слушала... 

Но вот крупные слезинки покатились у нее по щекам. Долгор отвернулась, 

стараясь побороть волнение, потом упала на постель и уткнулась 

в подушку. Плечи ее вздрагивали.


— Долгор, что с тобой? Долгор! — Дамбаев наклонился над женой, 

положил ей на плечо руку. Но это не помогло. 

— Может, из-за облигации? — предположил Иван Петрович. — 

Крупный выигрыш? 

— Да нет, какой там выигрыш... Двести рублей... 

Он еще раз попытался успокоить жену, но это ни к чему не привело. 

Иван Петрович собрался уходить. 

— До свидания, — как-то виновато проговорил он. 

—• До свидания, друг! — Дамбаев еще что-то хотел сказать, но махнул 

рукой и вернулся к жене. 

Вечерняя заря была какая-то особенная. Она охватила полнеба и полыхала, 

словно гигантский костер. Там, где еще недавно висело солнце, 

как сгустки крови, алеют облака. На них больно смотреть. Гаснут краски 

вечернего неба, блекнет лицо Ивана Петровича. 

— Что можете добавить? — спрашивает парторг. 

Иван Петрович выпрямился, взглянул недобрыми глазами на парторга. 

Он, конечно, может добавить. И не потому, что его спрашивает 

этот самодовольный человек, а чтобы люди, сидящие в зале, лучше поняли 

его мысль. 

Скрывая внутреннее волнение, он говорит: 

— У каждого человека свой характер, свои особенности. Развивать 

}" людей доброе, вытравлять дурное, будить их мысль— вот о чем была 

моя забота... Нельзя же всех учеников стричь под одну гребенку, подходить 

к ним с одной меркой, как это делает Евсей Евсеевич!... 

— Самокритику подавай, самокритику!... 

— Опять повторяется!.. 

—• Короче, Иван Петрович, — постучал по графину парторг. 

— Ну что ж, тогда у меня все,—Иван Петрович сел. 

— Кто имеет слово? 

На диване сидит толстый, начинающий лысеть человек Это — Евсей 

Евсеевич. Он доволен: наконец-то нашел для себя удобное и просторное 

место. Никто его не толкает, можно еще раз пересмотреть выписки и цитаты, 

которые несомненно должны окончательно добить этого неуча Ивана 

Петровича. 

— Вы хотели, Евсей Евсеевич? 

— Нет, я, — выкрикнула из задних рядов уборщица тетя Катя. 

— Уже два раза говорила, — поморщился парторг. 

— Я скажу, что думаю и знаю, — не дожидаясь разрешения, начала 

тетя Катя. — Все время вижу этих мальчишек. Какими они были раньше, 

вы знаете? Не знаете, вот что! И если правду сказать... 

— Короче, не повторяйтесь, товарищ... Уважайте людей,—парторг 

сделал страдальческое лицо и снова постучал по графину. Однако секретарь 

райкома шепнул ему что-то на ухо и тот быстро перестроился. 

—• Продолжайте, товарищ... 

— Если правду сказать, что они стали совсем другими. Порядок в 

комнатах, не сорят, не курят, где не положено и вовсе Иван Петрович 

не запугивает их. Я же знаю. А про завод что вы говорите? Разве не любят 

его ребята? Любят. А Иван Петрович... 

— О методах воспитания рассуждает уборщица, — снисходительно 

улыбнулся Евсей Евсеевич. — Удивительно!.. 

— Да, уборщица! — взорвалась тетя Катя. — А вы кто? Вы... вы, как 

'боров, который только под ногами видит. 

Раздался взрыв хохота. Евсею Евсеевичу показалось, что диван не 

так уж широк, как думалось вначале. Он заерзал, замахал руками, пытался 

приподняться с места и не мог. 

— Тише, товарищи, — парторг отчаянно колотил по графину. —


Нельзя же переходить на личности... Слово имеет Евсей Евсеевич. По- 

жал\иста^ н я к о н е ц поднялся. Пол под его ногами жалобно застонал. 

—°Я двадцать пять лет работаю педагогом, — проговорил^Ьвсей Езсеевич 

и посмотрел на тетю Кстю так, как смотрит удав на оореченного 

коолика - Я воспитал сотни людей. - Теперь такой же взгляд предназначался 

дтя Ивана Петровича. - А вы меня учите. Я уже говорил в докладе 

Но это очень хорошие слова и я позволю сеое повторить их. - 

Евсей Евсеевич порылся в папке, нашел нужную бумажку и начал 

читать Это была длинная и скучная цитата из учебника педологии. Читал 

f-p FRceii Евсеевич монотонно, словно стучал в оарабан. 

Людям это начало надоедать. Кто-то закашлялся, кто-то^ громко высморкатся 

по залу пополз сдержанный шепот, нараставший с каждым 

новым словом оратора. И чем явственнее слышался говор в зале, тем 

"жесточённее сгучал в барабан Евсей Евсеевич. Покончив с цитатой и 

гГсгшавившись как ему казалось, со своими противниками, директор хоел 

прокомментировать «вышеизложенное», бросил две-три не связанные 

ДРУГ с другом фразы и снова полез в портфель. Теперь он извлек 

другой лист как радуга испещренный цветными карандашами. Здесь находи 

тась другая цитата, из другого учебника. Ее назначение-^омментиповать 

и разъяснять «вышеизложенное». И снова раздалось: «Бум, бум», 

ровать £разъя словами> Е в с е й Евсеевич , __ „ е выдержал кто-то 

Наконец терпение лопнуло у обеих сторон. Окончательно поняв, что 

его никто не'слушает, Евсей Евсеевич собрал свои бумаги, нервно зато 

ткал их в портфель. „ 

толкал £ х в 

ар акт £ р ;Гц пока3ывает, - покачал головой дед Гордеи. 

— Я кончаю товарищи, —водворив портфель подмышку, прохрипел 

р в с е й Евсеевич — Тут есть несознательные -пометы, берущие под защиту 

Ивана Петровича. Но я, как коммунист и старейший педагог, должен 

со всей решительностью заявить этим товарищам: вы делаете медвежью 

УСТУГУ Ивану Петровичу. Надо отсекать гнойник без всякой жалоста 

Иван Петрович всегда кричит на детей, пугает их. Так было, например 

в канун исчезновения третьего мальчика. Дело, товарищи, идет о 

жизни строителей социализма... Да, да!.. Какие надо принять меры? 

Прежде всего очистить партию от горе-педагога Ивана Петровича. Затем 

передать воспитательную работу в общежитии другому товарищу: и , накочеп 

убрать его с работы. Эти меры, правда слишком мягки, мы не будем 

отдавать его под СУД, учитывая... э, э... учитывая преклонный возраст 

данного гражданина. А вообще-то мы должны расценивать все это, как 

грубую политическую ошибку со стороны Ивана... со стороны граждани- 

а '"3ал ОХНУТ Где-то в дальнем углу запричитала тетя Катя и ее увели 

под ПУКИ Дед Гордеи снял очки, хотел протереть их. но гак сильно нажал 

на ободок что стеклышко выскочило из оправы и покатилось по полу. А 

Иван Петрович сидел прямо, неподвижно. Казалось, он смотрел куда-то 

далеко, за те синеющие юры, что еще виднелись в вечерних сумерках, и 

не'слушал, что говорил о нем Евсей Евсеевич. 

"L Итак товарищи, есть два предложения: исключить Ивана Петро- 

Рича из партии и снять с работы—первое, ограничиться строгим выговором 

и снятием с работы - второе. - Парторг постучал зачем-то по гра- 

4HHV хотя в'зале и без этого стояла напряженная тишина. — Мне думается 

что Евсей Евсеевич—достаточный авторитет в вопросах воспитагия 

Поддерживаю его предложение. Что же касается товарищей, котопые 

зтесь выступали в защиту бывшего начальника цеха, то они руководствовались 

не интересами партии. Да, товарищи, только так мы должны 

понимать данный вопрос... Разговоров хватит, ставлю предложение уважаемого 

Евсея Евсеевича на голосование. Что же касается судебной ответственности, 

то этим займутся другие люди...


— Но это произвол! — отчетливо раздался голос среди наступившей 

тишины. С места поднялась худенькая женщина в очках. Иван Петрович 

невольно взглянул на нее и вспомнил, что видел ее на родительском собрании 

во Дворце культуры. 

— Прения закончены, товарищи! — сухо проговорил парторг, — и 

беспартийных прошу не мешать. Голосуют только члены партии. 

— Но Иван Петрович не виноват, — очнулся вдруг дед Гордей. — 

Почему не даете людям гозорить? 

— К порядку, товарищи! — парторг стучал ладонью по столу так, 

что подпрыгивал графин. — Здесь не базар, а партийное собрание... 

— Два слова, товарищи. — поднял руку Евсей Евсеевич. 

—• Пожалуйста, Евсей Евсеевич, — быстро согласился парторг. 

— У меня учился один известный поэт... Учились и товарищи, которые 

стали видными партийными работниками... Я не позволю, чтобы ставили 

под сомнение мои выводы!.. Я добьюсь... 

.— У вас—все? 

— Да! — коротко бросил Евсей Евсеевич. 

— Тогда будем ставить на голосование. Прошу, товарищи, зажгите 

свет, ничего не видно. 

Только теперь люди заметили, что в зале темно. Щелкнул выключатель, 

все зажмурились от яркого света. Дед Гордей глянул на Ивана Петровича, 

брови его сердито поползли вниз, борода взметнулась вверх. Что 

за оказия? Еще недавно рядом с начальником цеха сидел мастер Серегин 

и бригадир Шагдаров, а сейчас они куда-то исчезли. Иван Петрович оказался 

один на скамейке. Ну, конечно, вот они—и Серегин и Шагдаров перебрались 

ближе к Евсею Евсеевичу. Дед Гордей встал, под изумленными 

взглядами подошел к Ивану Петровичу и тяжело опустился рядом с ним. 

— Голосуй, парторг, •— буркнул дед Гордей. 

— Кто за то, чтобы исключить >из партии... 

Иван Петрович глянул на деда Гордея, хотел что-то шепнуть ему 

и не мог: к горлу подкатился комок, глаза часто-часто заморгали. 

Вспомнил он, что дома с нетерпением ждут его Мария Александровна 

и дочка Галя. Они, наверное, сидят у раскрытого окна... 

Может быть, ему следует сказать что-нибудь перед голосованием? 

«Последнее слово», как говорят иногда на собраниях в подобных случаях. 

Но о чем? Драки в общежитии были? Да. Зеркало разбито, мебель поломана? 

Конечно. Сколько убежало учеников? Трое. Значит, зря возился с 

ребятишками, зря недосыпал ночи, портил нервы? Тогда из партии его 

исключают правильно? Нет, нет. 

«Последнее слово» ему произносить рано... 

— Минуточку! 

Чей же это голос? Да, это секретарь райкома. Еще он хочет 

выступить? 

Секретарь райкома молчал почти на протяжении всего собрания. Он 

внимательно слушал выступающих, никою не перебивал дал возможность 

каждому высказать свое мнение. Может быть, поэтому против Ивана Петровича 

ополчилось больше людей, чем можно было ожидать? Есть же 

такие люди, для которых существо вопроса не имеет значения, важно угадать 

мнение начальства. Ну, а раз парторг против Ивана Петровича, то к 

секретарь райкома тоже против. Впрочем, сегодня несколько выступлений 

5ыло настолько общих, туманных, что трудно было разобрать, что к чему. 

Это выступления тех. кто не мог уловить, откуда дует ветер... 

— Простите, забыл дать вам слово,—извинился парторг. — Совсем 

обалдел от этого шума. 

—• Согласен. Действительно обалдели,—секретарь сделал ударение на 

последнем слове. — Товарищи, когда знакомишься с фактами, сопоставляешь 

их, когда слушаешь выступления, то дело Ивана Петровича... 



— Тише, товарищи! Что там за шум?—- парторг вскочил со своего 

места и застучал по графину.— Дайте сказать секретарю райкома... 

Но шум не стихал.Он начался у двери и постепенно распространялся, 

охватывая весь зал. 

— Закройте дверь! Невозможно работать... 

В это время в дверь протиснулись одновременно все три убежавших 

ученика—-Дондуков, Данзанов и Чулун-Бато. Глаза у Евсея Евсеевича 

сделались выпуклыми, как бляхи на монгольской узде. Он хотел вскочить, 

но, видимо, не соразмерил как следует ни своих сил, ни веса своего тела. 

А Иван Петрович молодо вскочил с места и с удивлением смотрел на своих 

воспитанников. Из всех присутствующих в зале только секретарь райкома 

и дед Гордей оставались спокойными. Казалось, они знали, что 

именно сейчас должны придти беглецы. 

•— Бедненькие! Где это вы пропадали? — раздался голос, тети Кати. 

Для Чулун-Бато, который еще минуту назад боялся зайти в зал, голос тети 

Кати показался необыкновенно родным. Уж не бабушка ли Хайда 

встречает его здесь? Нет, бабушка Ханда не говорит по-русски, это тетя 

Катя. Но все равно она, как родная... 

— Тетя Катя!.. 

Данзанов стоял тут же и весело улыбался. А Дондуков, виновато опустив 

голову, казалось, рассматривал свои новые ботинки. Уж не жалеет 

ли он о своих огромных резиновых сапогах? 

— Вы зачем здесь, ребята? Откуда? — Иван Петрович подошел к ним 

вплотную. 

•— Мы только сейчас с машины. 

— А сюда как попали? 

— Нам сказали, что вас здесь прорабатывают... что вас обсуждают,— 

быстро поправился маленький Данзанов.—Вот мы и пришли. 

— О собрании все знают, —• вставил слово Чулун-Бато. — И все нас 

ругают... 

— Конечно, мы виноваты... я виноват, —• заторопился Дондуков. 

— Пусть идут в общежитие, все-таки с дороги люди, — продолжал 

секретарь райкома. — А мы тут поговорим. —• Он весело посмотрел на 

Ивана Петровича: —• Проводите их. 

Иван Петрович, сопровождаемый беглецами, вышел. Поднялся и дед 

Гордей: 

— Беспартийным можно выйти? 

— Можно... Спасибо вам, товарищи. 

— Значит, вопрос исчерпан,— подал, наконец, свой голос секретарь 

партийной организации. — Собрание можно закрыть без голосования... 

— Главный 15опрос не решен,—перебил его секретарь райкома. — 

Дело не только в этих мальчиках. Дело в другом. Почему члены бюро 

считают, что работать с молодежью должен один Иван Петрович? По 

правде сказать, работал он неплохо, а партийный комитет не помогал ему, 

а мешал. Почему? Давайте поговорим об этом... 

Долго еше продолжалось собрание. Вернувшийся из общежития 

Иван Петрович пришел, можно сказать, в самый разгар прений. 

Расходились за полночь. У Евсея Евсеевича и парторга лица были 

потные, красные. Видимо, голосование все же состоялось. 

Какой красивый восход! Небо чистое, чистое; нигде не видно ни единого 

облачка. Солнце, поднявшись над золотистыми сопками, осторожно 

проникло в восемнадцатую комнату, с удивлением уставилось на новенькое 

зеркало, висевшее на стене, и бросило косой луч на койку Чулун- 

Бато. Кажется, что никогда не было ни свирепых ветров, ни грозовых туч, 

вот так все время светило ласковое солнце.


Трое беглецов продолжали быть в центре внимания. Правда, отно 

шение к ним резко изменилось. Все считали теперь, что они поступили а 

Еысшей степени честно, вернувшись к своим друзьям в такую трудную, 

ответственную минуту. Чулун-Бато, Дондуков и маленький Данзанов рас 

сказывали свои похождения. Конечно, так глупо они поступать больше 

не будут... 

Молодости свойственны заблуждения. Вспоминая прошлое, человек 

часто обнаруживает, что в молодости он совершил немало ошибок и ничем 

неоправданных глупостей. Да, бывает и так. Бывает, что юноша идет 

по жизни, словно плывет по безбрежному морю. Он оглядывается назад, 

обнаруживает, что пройдено очень и очень мало, а силы убывают и вряд 

ли хватит их, чтобы доплыть до заветной цели. Хорошо если в такие ми 

нуты сомнений он почувствует дружескую поддержку. Силы тогда удвоятся, 

глаза загорятся непреклонной волей, и вот уже в бездонное небо 

взвивается мужественная песня, перед которой отступают разбушевавшиеся 

ветры и смиряются седые буруны. Плыть становится веселее и легче... 

Пройдет год, и человек обнаруживает, что стал опытнее и умнее; 

пройдет еще год, и окажется что у него словно прибавилась еще одна голова. 

И вот она, заветная цель!.. 

А как бывает стыдно и бесконечно больно, когда вспомнишь, что в 

трудную минуту жизни не воспользовался советами друзей, оттолкнул 

руку, протянутую тебе для поддержки. Силы иссякли, заветная цель 

скрывается за далеким горизонтом, и ты сворачиваешь в тихую заводь, 

чтобы переждать, когда на море наступит полный штиль. Идут годы, а 

тебе кажется, что время для решительного броска еще не настало, что 

твой час еще не пробил. Потом приходит самое страшное: постепенно 

овладевает мысль, что и плыть-то, собственно, никуда не надо, что тихая, 

спокойная заводы—самое подходящее место... 

Седой старик прибавит тебе ума, горячая пища—силы. Так гласит 

народная мудрость. Если хочешь, чтобы зубы твои сверкали белизной,не 

забывай их чистить; если хочешь, чтобы совесть твоя была чиста и силы 

не убывали, — уважай и люби друзей. Слаб без друзей челозек, печальна 

его судьба. 

...Что же произошло после того, как Чулун-Бато выпустили из милиции? 

Не чувствуя под собой ног, бросился он на улицу, пробежал один 

квартал, свернул налево, потом направо, потом и сам уж хорошо не помнит, 

как очутился на удинском мосту. Здесь он увидел Мэдэг и Жанну, 

шарахнулся от них, не зная куда девать себя, куда приклонить свою непутевую 

голову. Наконец, уже поздно вечером пришел к общежитию, по 

топтался возле крыльца, прошел к окну и долго думал, что же ему делать. 

Вернуться в общежитие после драки, после всего того, что произошло? 

Как посмотрит он в глаза своим товарищам? Что скажет Иван Петро 

вич? Ушел он, чтобы найти Дондукова и Данзанова. вернуть их в школу, 

снять с себя темное пятно. Так надо найти их, во что бы то ни стало нейти 

и вернуть на завод! 

Решение созрело. Он направился на юго-восток, к Уде, встретил попутную 

машину, взобрался в кузов. Встречный ветер сорвал с него фуражку, 

с высокого берега швырнул в реку. От Улан-Удэ до Еравны— 

триста километров, от Еравны до улуса, где жил Дондуксв, --- еще сто. 

Не ближняя дорога! Почти половину пути проехал Чулун-Бато в кузове. 

Но вот машина остановилась. Отказал ли мотор, кончился ли бензин- 

Чулун-Бато не вникал в подробности. Еще один прыжок, и он очутился 

в кузове другой машины. Правда, в нем стояли бочки с горючим, они 

страшно гудели, подпрыгивали от толчков. 

Словом, до Еравны Чулун-Бато добрался сравнительно легко. Но до 

улуса машин не было, пришлось идти пешком. По дороге он заблудился,


сделал крюк в тридцать километров. Получилось как в пословице — стэ 

километров трудного пути больше ума прибавляют, чем сто скучных 

страниц. 

Изрядно помучились и Дондуков с Данзановым. Попутной машины 

не попалось и большую часть пути они прошли пешком. На развилку 

проселочных дорог подошли, еле волоча ноги. Дондукову надо было идти 

вправо, Данзанову — влево. Дома их находились на расстоянии пяти—шести 

километров друг от друга. 

Дондуков сказал дома, что приехал в отпуск. Старый Дондок очень 

обрадовался, попросил в правлении аванс и пригласил соседей на ужич. 

Наутро к ним прибыл старик Данзан со своей женой и маленьким Данзакозым. 

Дондок пригласил rociей в дом, хотел угостить чайком. Дондок 

без всяких предисловий спросил: 

—• Ваш сын дома? 

Услышав столь прямой вопрос, Дондуков похолодел. А когда заговорила 

жена старого Данзана, юношу бросило в жар: 

— Какой скверный мальчик! Зачем он совращает нашего сына! 

Пусть идет своей дорогой один... 

А старый Дондок не мог взять в толк: о каком сыне идет разговор. 

Что касается его сына, то он работает на заводе, приехал в отпуск. Об 

этом знает весь улус. 

— Чей сын? •— спросил старый Дондок и, прыгая на одной ноге, достал 

костыль. — Мой сын или ваш? 

—• Ваш сын! — затрещала жена старого Данзана. —• Ваш! Если ему 

захотелось убежать с завода, пусть убегает, но зачем он взял с собою нашего 

малыша? 

Трусливый Дондуков спрятался за дэгэл матери. А Дондок с такой 

силой отбросил костыль, что он угодил прямо в саблю, висевшую на стене. 

Сабля качается из стороны в сторону. Гости взглянули на нее, вспомнили, 

что Дондок был храбрым командиром партизанского отряда, воевал 

против атамана Семенова, барона Унгерна, Тапхаева и других врагов 

советской власти. 

— Что? Что вы сказали? — спросил старый Дондок.—Кто убежал 

с завода? 

Его сын затрепетал, уставился взглядом в пол. Данзан, человек не 

храброго десятка, с перепугу не мог сказать путного слова. Присмирела 

и его жена. Она попятилась к двери, увлекая за собой сына. В доме наступила 

тишина. 

— Ты же сказал, что в отпуск приехал, -- едишул мохнатые брози 

Дондок. 

Сын продолжал молчать. 

— Значит, сам убежал и другого с собой прихватил? 

— Да, да! О» угрожал нашему сыночку, силой заставил идти с собой, 

— поборов робость, пошел в наступление Данзан. — В общежитии 

подрался, перебил там все и убежал. Так что продавай корову, сосед, готовь 

денежки: платить придется. 

У Дондока выкатились белки, заблестели на кирпично-красном лице. 

Его усы, еще минуту назад напоминавшие два беличьих хвоста, теперь угрожающе 

задвигались, словно клешни рака, блеснули зубы. 

Старый Данзан стушевался, попятился к двери, полагая, что дэгэл 

его жены в данный момент может оказаться неплохой защитой. А 

Дондок подскочил на единственной ноге, схватил со стены саблю и стал 

перед сыном. 

— Видишь эту саблю? 

— Да, конечно, — одними губами ответил Дондуков. — Это, конечно, 

видишь? — Теперь Дондок указывал на гвоздь, вбитый в стену. В следующее 

мгновение сабля описала в воздухе полукруг, и шляпка гвоздя покатилась 

к ногам перепуганного сына. — Видишь? Эту саблю сдела-


ли русские рабочие на Урале. Они научились варить такую сталь ради 

своего освобождения. Они дали нам в руки такое оружие. А чему научился 

ты, мой сын, не знающий ни нойонов, ни лам, ни нагайки уряднлка? 

Чему? 

Все молча смотрели на одноногого Дондока. Его взволнованный голос, 

его крепкая рука, сжимавшая саблю, — все говорило, как еще молод 

этот седовласый человек. Пальцы на левой руке у Дондока шевелились, 

как будто перебирали поводья лихого скакуна. Но вот что-то дрогнуло з 

лице старика, на глаза навернулась непрошенная слеза. О чем подумал 

он %эту минуту?.. 

—• Дондок дома? — донеслось с улицы. 

Это был удобный предлог, чтобы выйти из дому. Маленький Данзансьв 

и его мать так и сделали. 

— Да есть ли там кто живой? — снова раздался нетерпеливый голос. 

Теперь все узнали колхозную свинарку. Дондок выглянул в окно. 

— Гостя привезла вам... с завода. 

В доме поднялась суматоха. 

— Войлок, дайте скорее войлок, — прошептал Дондок. 

Данзан схватил свой, на котором недавно сидел, но Дондок остановил 

его: новый надо, гость-то какой... Понимать надо. И вот рядом с войлоком 

хозяина положили новый, предназначенный для неведомого посланца 

?авода. 

С улицы зашли люди, стали у дверей. 

— Зачем вперед гостя зашли? — недовольно зашипел Дондок. — 

Порядков не знаете. 

— А гость уже здесь. 

—• Где? Который? 

— А вот он, — мать Данзанова указала на Чулун-Бато. одиноко 

стоящего в углу. 

—• Что-о-о? — Дондок посмотрел в темный угол. Там стоял паренек 

без шапки, в стареньком пиджачке с поднятым воротником. Пыль и грязь, 

покрывавшие одежду юноши, указывали, что дорога проделала нелегкая. 

Чулун-Бато хотел улыбнуться, но не смог. 

— Откуда идешь, мальчик? 

— С завода, — неуверенно проговорил Чулун-Бато. 

— Верно говорят, что сапог всегда найдет себе пару. — Дондок потянулся 

к сабле, брошенной на кровать. — Положи в ножны, сын, да повесь 

на место. 

Дондуков с необыкновенным проворством исполнил просьбу. 

— Значит, ищешь друзей? 

— Да. 

— А кто вам дал право удирать с завода? —• голос Дондока за) ре мел 

так, что лежавшая в углу чугунная чаша жалобно застонала. 13 доме 

снова наступила тишина. 

— Я--, я не убежал. Ищу ребят, хочу на ииюл их вернуть... 

— Что? 

— Правда, я не убегал с завода, — тихо проговорил Чулун-Бато. — 

Я за ними приехал... 

— Выходит, ошибся я? Выходит, гы нс убежал? -Дондок подозрительно 

покосился на паренька. 

— Нет... 

— Тогда молодец! Садись! хозяин указал Чулун-Бато на место 

рядом с собой. — Садись и рассказывай. Правду говорят, что друг познается 

в б?до. Значит, нс оставил товарищей, за ними явился. Молодец. 

Чулун-Бато опустился на новый войлок рядом со стариком. Чувствовал 

он себя неловко: не думал, не гадал стать почетным гостем у столь 

уважаемого человека. 

— Сп.вь


Дондуков метнулся к шкафу, схватил новенький чайник, предназначенный 

для дорогих гостей, и выбежал во двор. 

Долго длилась беседа. Не обязательно описывать, чем интересовался 

Дондок, что говорил ему о заводе Чулун-Бато. Обо всем этом он рассказал 

Ивану Петровичу и тот остался доволен. Ну, а наказ старого партизана 

ребята никогда не забудут. Не забудут они и того, с какой верой и 

надеждой отправил он на завод сына. 

Что касается Дондукова, то он впервые за свою жизнь увидел, как 

рубит сабля, знакомая с самого раннего детства. И легенды, которые ходят 

об уральской стали, зазвучали для него теперь, как самые правдивые 

рассказы. 

ТАЙНА ПРОШЛОГО 

Дни проходили совсем незаметно. Это всегда бывает так, когда работы 

много и-делать ее интересно. Чулун-Бато кажется, что он совсем недавно 

вернулся с завода, а вот опять гудок зовет в цех... 

Августовское утро прохладно и туманно. Словно мачты океанских пароходов, 

виднеются вдали заводские трубы. Сплошным потоком движутся 

по улицам рабочие, скрываются в проходных будках, расходятся по цехам. 

Вместе со всеми, как равные среди равных, идут на завод Чулун-Бато и 

Севастьянов: они теперь—слесари четвертого разряда. С завистью смотрят 

на них ученики ФЗУ, те, кому еще надлежит съесть не одну горсть 

соли, прежде чем они станут настоящими рабочими. 

... На участке, где работал Чулун-Бато, за последнее время все чаще 

и чаще стали ломаться станки. Правда, поломки были незначительны, но 

р.се же они тормозили выполнение плана. Несколько раз приходилось 

приглашать мастера Серегина. Хоть и недолюбливал его Иван Петрович 

за дурной характер, но все же вынужден был признать: никто быстрее 

его не мог устранить поломку станка. И правда, Серегин словно собакаищейка 

все быстро обнюхивал, находил 'Неисправность и тотчас же ее 

устранял. Даже у деда Гордея уже несколько раз случались поломки... 

Чулун-Бато удивился: раньше никогда станки не ломались так часто. 

Он сказал об этом своим друзьям. 

На участке работали четыре бригады. Они соревновались между собой, 

постоянно оспаривая первенство. Долгое время впереди шла бригада 

Шагдарова. Она и теперь не убавляла темпов, но все же интервал между 

ней и бригадой дет,а Гордея с каждым днем сокращался. Наконец, токари 

деда оставили Шагдарова позади. 

Дед Гордей и Шагдаров успели подружиться. Старый московский рабочий 

частенько помогал молодому бригадиру, советовал ему, как лучшр 

расставить силы бригады, как распределить нагрузку между станками. 

Шагдаров был смекалистый малый, напористый. Вскоре его бригада стала 

одной из лучших на заводе. Этому способствовало и еще одно немаловажное 

обстоятельство: под началом Шагдарова трудились опытные слесари. 

А у деда Гордея в основном была молодежь, недавние ученики, деревенские 

парни. Старику пришлось немало потрудиться, прежде чем его 

бригада стала передовой. 

Дед Гордей радовался успехам своего друга. Одно его огорчало: бывало, 

получит Шагдаров окончательный расчет за месяц да еще премиальные, 

отведет его в сторону и показывает—вот, мол, сколько отхватил. И 

глаза тогда у молодого бригадира разгораются, лицо расплывается в самодовольной, 

глуповатой улыбке. 

— Эх, деньжину отхватил! — скажет, бывало, дед Гордей. — Теперь 

л жениться можно, семейство заводить. 

— Зачем жениться? — моргал глазами Шагдаров. — Отцу пошлю в 

улус... А я так, мне рано еще... 

— А отцу зачем?

КТО ТВОИ УЧИТЕЛЬ? ЮЗ 

— Как зачем? Хозяйство у нас большое, расход тоже большой. Ну, 

и хочется, чтобы росло оно, хозяйство... Как же без этого. Коровы, овцы, 

огород... 

Дед Гордей все больше и больше убеждался, что первенство в соревновании 

для Шагдарова нужно прежде всего ради денег. План для него— 

дело десятое. Главное—было бы больше денег... Когда же бригада деда 

Гордея стала обгонять Шагдарова, молодой бригадир рассердился на своего 

учителя. Он стал коситься на него, не называя уже «папашей», как 

раньше. А совсем недавно сказал, не скрывая зависти: 

— Отхватишь ты, премиальных, старик... 

«Старик», — отметил про себя дед Гордей.—Он поправил свои очки 

в металлической оправе, покачал мохнатой головой и ничего не ответил 

Шагдарову. 

...Как-то, придя на работу, Чулун-Бато не нашел в своем ящике инструмента. 

А тут еще дед Гордей заторопил: 

— Иди, Чулун-Бато, подсоби станок починить. Опять провода перепутаны. 

Пока они бегали, искали инструмент, прошло двадцать минут. Совместными 

усилиями они быстро наладили проводку и дед Гордей приступил 

к работе. 

— Не нравится мне все это, Чулун-Бато, — буркнул старый токарь.— 

Никогда такого у меня не случалось. Ты посматривай за приятелями своими, 

Дондоковым этим да Севастьяновым. 

Слова деда Гордея словно обожгли молодого слесаря. Только сейчас 

он задумался над тем, почему, собственно, Севастьянов и Дондуков вог 

уже целую неделю уходят на завод задолго до гудка. Перед началом работы 

их нигде не бывает видно, но как только люди включают станки,'— 

они оказываются на своих местах. Что же они делают в цеху?.. «Да мало 

ли что?..» —• успокоил себя Чулун-Бато. 

— Нет, дедушка Гордей, напрасно вы это, — твердо сказал он. — За 

ребят я ручаюсь, знаю их... 

— Знать — знай, но посматривай, —• недружелюбно прогудел дед 

Гордей. — Забыл проделки Дондукова? 

Чулун-Бато вспомнил старого Дондока, его грозную уральскую саблю, 

его наказ ребятам. Не только Дондуков, но и он, Чулун-Бато, получил 

тогда такой наглядный урок... 

•— Дондуков будет рабочим, настоящим рабочим, — горячо запротестовал 

юноша.—Это у него так, баловство было... 

Деду Гордею понравилось, что Чулун-Бато верит в своих друзей, защищает 

их. Глаза его засветились теплыми огоньками, усы дрогнули. 

— Хорошо, хорошо, — проговорил он уже мягче. —• Будем надеяться 

на лучшее. 

Подошел Иван Петрович. Он был явно не в духе. Да и то сказать: 

передовики в цехе есть, а план выполняется еле-еле. 

— Что же вы заранее станок-то не подготовили? Вам ли замечание 

делать, Гордей Кузьмич? 

— Выходит, я сам и ломаю станки?—дед Гордей ог негодования 

разве»! руками.'—Да как язык поворачивается говорить такое? 

— Почему — «ломаю»? Смотреть за техникой надо. 

Дед Гордей решил, что продолжать разговор бесполезно и умолк. 

Теперь он работал, не отрывая глаз от станка. А Пиан Петрович подошел 

к Чулун-Бато. 

— Инструменты растерял!.. Разве это работа? 

— Что же делать, Иван Петрович? Я всегда их кладу в ящик, а сегодня 

их не оказалось. 

— Так у нас на заводе воры объявились? Туг есть вещи подороже 

твоих напильников да молотков... Рабочий никогда не возьмет ничего у 

товарища.

104 Д. БАТОЖАБАЙ 

—• Куда же они исчезли? И не только у меня, пропадали и у других. 

— А сам тисочки ручные в другом ящике вчера нашел, — не сдавался 

Иван Петрович. — Память-то у тебя... 

Чулун-Бато не успел ответить. Послышалась громкая брань и вскоре 

показались Шагдаров и Дондуков. 

— Иди сюда, иди!—кричал Дондуков.—Собака, расскажи сам все, 

как было!.. 

Подбежал Севастьянов. Он был бледен, волосы растрепаны, глаза 

какие-то безумные. Не произнося ни слова, он схватил Шагдарова за 

грудки и размахнулся. 

— Это еще что такое? —• загремел, наконец, Иван Петрович. — Прекратить! 

Но Дондуков и Севастьянов словно и не слышали этого окрика. Они 

потащили Шагдарова к деду Гордею. Тот уже не упирался, послушно 

шел между ребятами, понуря голову. Из носа у него капала кровь. 

— Ты на кого работаешь, сволочь? — кипятился Дондуков. 

— Он забыл, что такое соревнование! — вторил ему Севастьянов. 

— Да расскажите толком, что случилось, — вышел из себя Иван 

Петрович. — Кричите, как на ярмарке. 

— Пусть сам скажет, — еле переводя дыхание вымолвил Дондуков и 

отошел от Шагдарова. — При всех! 

Севастьянов тоже отошел от бригадира. Он мгновение постоял на месте, 

потом побежал за кепкой, которую уронил в соседнем пролете. 

— Кто это вас ударил? — спросил Иван Петрович. — Какое безобразие—драться 

в цехе! Придется кое-кого сегодня же уволить. — События 

последнего времени изрядно потрепали нервы начальнику цеха. Он говорил 

громко, жестикулировал руками. 

— Я во всем виноват сам, — проговорил, наконец, Шагдаров, ни на 

кого не глядя. — Да, я сам!.. 

Иван Петрович ничего не понимал. Вряд ли поняли что-нибудь и другие 

рабочие, сбежавшиеся на шум. Только для деда Гордея, казалось, все 

было ясно. 

— Значит, сам признаешься? — спросил он. — Это хорошо, что сам, 

хоть и поздновато. 

— Братцы! Дедушка Гордей... Гордей Кузьмич, простите меня, дурака...Это 

я перепутал вам провода, я... инструменты прятал, пакости разные 

строил. 

—• Зачем? •—• растерялся Иван Петрович. 

— Работал день и ночь, — плаксиво продолжал Шагдаров. — Сил 

своих не жалел, здоровья, а Гордей Кузьмич все нагонял и нагонял меня. 

А я не хочу. Зачем он меня догоняет?-- Последние слова Шагдаров 

прокричал надрывно, с нескрываемым отчаянием. По его круглым щекам 

поползли слезы.--Сегодня Севастьянов с Допдуковым меня того... 

— Дела!—Дед Гордей почета.! ?атылок.— Выходит, мне надо в 

хвосте плестись? А не понимаешь ты тою, что мы помогать должны друг 

дружке, а не завидовать? Честно работать надо... умением брать. 

—Не могу с вами соревноваться, Гордей Кузьмич. Не могу! Прогоните 

меня из цеха, выбросьте, как собаку, только никому не сообщайте о 

позоре таком... 

— Никто тебя выгонять не собирается, •— уже спокойно проговорил 

Иван Петрович. — Бригадир ты неплохой, а что дури в голове много—это 

пройдет. Впредь умнее будешь.—Иван Петрович положил ему руку на 

плечо, и уже совсем доверительно произнес: — Я верю тебе, Шагдаров, 

верю, что честно будешь работать. 

Субботний день! Чулун-Бато сдал напильники и мерительные инструменты 

в кладовку, положил в ящичек верстака молоток и самое крепкое, 

по его мнению, зубило, которое не доверял никому, и пошел из цеха.

КТО ТВОЙ УЧИТЕЛЬ? '05 

— На отдых, Чулун-Бато? — Иван Петрович стоял возле молодого 

слесаря и смотрел ему в глаза. 

— На отдых, Иван Петрович. 

Начальник цеха помолчал, посмотрел куда-то в сторону. 

•— Уж извини меня, старого. Зря на тебя накричал утром. Не был ты 

виноват... 

— Что 'вы, Иван Петрович! Да я и забыл про то... 

— Ну, вот и хо-рошо. Значит, не прячешь камня за пазухой. Так и 

должен поступать настоящий мужчина. — Иван Петрович разговаривал 

с Чулун-Бато как равный с равным. Он понимал, что его юный друг обрел 

уже душевную твердость, что он встал на правильный путь основательно 

и твердо. — А знаешь, Чулун-Бато, нас завтра приглашали в гости. 

Дамбаев наказал, чтобы я не приходил без тебя. 

Чулун-Бато не мог скрыть радости. Он расплылся в улыбке, обнажив 

свои крепкие белоснежные зубы. Не та


— Где вы шили это платье? •— растягивая слова и оттопыривая нижнюю 

губу, опрашивала Долгор. 

— Здесь, в Улан-Удэ. 

—• Что вы говорите? Я очень люблю платья такого цвета. И давно купили? 

— Еще в прошлом году. 

— То-то я смотрю, фасон староват. Теперь такой выходит из моды. 

Готовым купили? 

— Нет, в мастерской шила. — Чулун-Бато чувствовал, что такой разговор 

тяготит Марию Александровну. Но Долгор продолжала в том же 

духе: 

— Но боже мой, кто шьет в Улан-Удэ? Разве у нас могут сшить приличное 

платье? Надо непременно в Москву или на худой конец в Иркутск... 

Разговор женщин показался Чулун-Бато еще более скучным. Он поднялся, 

прошелся по комнате и стал рассматривать картины и семейные 

фотографии. 

Внимание Чулун-Бато привлекла такая картина. На шелковом полотне 

нарисован человек, сидящий верхом на быке. Сердитый, видно, тот 

человек! В руках у него увесистая дубина, он колотит ею быка по голове, и 

тот валится с ног, высунув язык. Да, не только сердитый, но и жестокий. 

А там вдали другой человек, он едет на коне. Куда он торопится? 

Дамбаев заметил, с каким интересом Чулун-Бато рассматривает 

картину, и подошел к нему. 

— Интересуешься? Так слушай, о чем говорит эта картина. Это было 

давным-давно. Сказывают, жил тогда на монгольской земле человек по 

имени Балан-Сэнгэ. И прославился он тем, что обманывал всех направо 

и налево. Услышали об этом небожители и не поверили. Думали, что никто 

не умеет так обманывать народ, как они сами. Шло время. Люди все 

меньше и меньше приносили в дацаны даров, они сердились на богов: почему 

не заступятся за них, не накажут обманщика Балан-Сэнгэ. Лопнуло 

тогда терпение у самого главного бога, правителя неба, и он спустился на 

землю, чтобы чинить суд и расправу. Взял он в руку самую тяжелую дубину, 

сел на самого быстрого коня и очутился на земле... 

— Интересно, рассказывайте дальше,—поднялся с места Иван Петрович. 

•— Сошел он на землю и, как подобает самому великому богу, сразу 

же встретился с Балан-Сэ'нгэ. А тот еле-еле тащится по степи на своем 

быке. «Говорят, что ты самый хитрый, самый великий обманщик, — сказал 

бог на чистейшем монгольском языке. — Так обмани меня. А если 

не обманешь...» Балан-Сэнгэ не стал интересоваться тем, что станется 

с ним, если не обманет он небожителя. С озабоченным лицом стал он 

рыться в карманах, бормоча себе под нос: «Ах, какая досада! Ах, какая 

жалость] Забыл дома книгу, по которой обманываю всех смертных и бессмертных. 

Придется ехать домой». «Так поезжай скорее!»—взревел небожитель. 

Балан-Сэнгэ забарабанил пятками по бычьим ребрам, но у того 

прыти нисколько не прибавилось. «Дайте своего коня, мигом привезу книгу». 

Бог дал коня, строго-настрого наказав, чтобы обманщик не мешкал. 

Вскочил Балан-Сэнгэ на божественного коня, огрел его и закричал: «Вот 

я и обманул тебя, великий из великих. Конь теперь мой, ты попробуй догнать 

меня». 

Разгневанный бог погнался за обманщиком на быке, но куда там! Он 

бил его дубинкой, да так, что бык свалился замертво. Вот и вся сказка. 

— Интересно как!—горячо проговорил Чз'лун-Баго. 

—• С тех пор среди народа появился бог—пешеход,—заключил свой 

рассказ Дамбаев.—Но горя народного от этого не стало меньше, а, пожалуй, 

еще больше. Так говорит легенда. 

Сказка окончена. Чулун-Бато снова начал скучать. Но LOT ОН ощутил


приятный запах и обернулся. Ой-е, на стол ставят всякие вкусные блюда! 

Даже селедка, обложенная овощами, такая красивая, как тогда он видел 

в буфете. Да что селедка? Вон, кажись, точь-в-точь такая колбаса, какую 

делала бабушка. Были здесь и бузы, и вареная баранина, и маринованные 

огурчики, и многое-многое другое. 

Пока Иван Петрович выяснял некоторые подробности только что рассказанной 

легенды, а Чулун-Бато глотал слюнки, — женщины, закончив 

все приготовления к обеду, продолжили разговор: 

— Как хорошо вы делаете маникюр!.. Сами? 

— Сама! —• с гордостью ответила Дол гор, рассматривая пальцы. Она 

приветливо улыбалась, словно ее вдруг озарило ясное солнышко. И от 

этого, видимо, она показалась Чулут-Бато гораздо красивее, чем в первый 

раз. Странно, даже эти крашенные пальцы стали нравиться ему. А ведь 

еще недавно он почти ненавидел эту женщину. Как все меняется! 

— Конечно, не надо лениться ухаживать за ногтями. И себе, и другим 

приятно, когда руки чисты и ногти приведены в порядок. 

— Да, да, •—• согласилась Долгор. — Хотя и трудно этого добиться, 

когда работы много по хозяйству. 

Только теперь Чулун-Бато понял, почему Долгор стала ему нравиться. 

Глаза! У нее были чудесные глаза, излучавшие необыкновенную 

теплоту. 

— Хорошая картина!—обратился Иван Петрович к женщинам.— 

И комментарии хороши. 

Дамбаев, довольный своим успехом, хотел рассказать содержание 

еще одной картины, но женщины накинулись на него: 

— Довольно разговоров? 

—Пора к столу! 

Чулун-Бато оказался на уголке стола. 

— Не садись в угол. Всегда одиноким будешь, — обратилась к нему 

смеющаяся Долгор. — Двигайся ближе ко мне... 

Чулун-Бато смутился, покраснел. Однако смущение вскоре прошло, и 

следуя примеру других, он приналег на закуски. Разговор начал затихать, 

зато звон ложек, ножей и вилок усилились. Лишь изредка Иван 

Петрович отпускал какую-нибудь шутку. 

Чулун-Бато вместе со взрослыми выпил немножко вина. Когда Долгор 

предложила ему еще выпить, он наотрез отказался. «Зачем напиваться, 

я же не Да.мдин»,—подумал Чулун-Бато и отодвинул от себя рюмку. 

Такое поведение молодого человека всем понравилось. Дамбаев и Долгср 

отпустили несколько комплиментов в адрес Ивана Петровича. Это он, дескать, 

влияет так на своих учеников. Побольше бы таких воспитателей,— 

не было бы среди молодежи хулиганов и вообще легкомысленных людей 

— Я очень обрадовалась, когда увидела п газете вас, Иван Петрович, 

вместе с учениками... Из разных улусов приезжают мальчики, а вы из 

них... таких молодцов... таких молодцов... - Глаза у хозяйки наполнились 

слезами, она отвернулась от гостей. 

— Долгор, милая! Успокойся... 

— Ах, оставь! — Она подошла к комоду, взяла одну из фотокарточек 

и молча протянула Иван}' Петровичу. Вместе с Чулун-Бато учитель разглядывал 

карточку. На них весело глядела совсем молоденькая девушка 

с лучистыми, немного лукавыми глазами. Что-то роднило эту незнакомую 

девушку с хозяйкой дома. Ну, конечно, же глаза. Такие же проникновенные, 

умные, чуть-чуть лукавые. 

— Как она похожа па вас,—проговорил Иван Петрович и взглянул 

на Долгор. В это мгновение солнце, ярко освещавшее комнату, зашло за 

тучи. Стало сумрачно. Казалось, что глаза хозяйки потухли, лицо стало 

вдруг серым, щеки ввалились, а нос увеличился до неприятных размеров. 

Иван Петрович не находил теперь никакого сходства между девушкой,

» 


изображенной на фотографии, и хозяйкой. Смущенный он отвернулся от 

Долгор и замолк. 

А хозяйка вдруг часто и трудно задышала и стала смотреть куда-то 

в угол. Дамбаев подошел к ней: 

— Долгор-хон! Выйдем на балкон, пожалуйста, тебе лучше будет... 

Выйдем, милая... 

Но Долгор, казалось, не слушала мужа. Она опустилась на кровать, 

уронила голову на подушку и так лежала несколько минут. Мария Александровна 

знала, что хозяйка этого дома иногда ни с того, ни с сего может 

расплакаться. Но какая причина? Может быть, на фотокарточке изображен 

кто-нибудь из близких? Может, произошел несчастный случай? И 

Мария Александровна решила утешить Долгор: 

— Человек не вечен. Мы—люди смертные... 

Один Чулун-Бато не пытался утешать хозяйку. Он то жалел ее, то 

смеялся в душе над ее, казалось, мнимыми горестями. Что сделаешь? Не 

всякому молодому человеку дано постичь всю глубину людской печали. 

— Да это я!.. Понимаете—я!—вскричала вдруг Долгор. 

Теперь даже у Чулун-Бато смешались чувства. Он не знал, что и полумать 

об этой неуравновешенной женщине. 

— Вижу, вы не верите, — снова заговорила хозяйка и неожиданно 

разорвала фотокарточку на мелкие кусочки. 

Плакать она уже перестала, но лицо ее оставалось печальным, каким-то 

страдатьческим. Она посидела несколько минут молча, уставившись 

в пол неподвижным взглядом, потом тряхнула головой. 

— Так я расскажу все, и вы поверите. 

И Чулун-Бато, вместе с Иваном Петровичем и Марией Александровной, 

услышали печальную повесть о девичьих годах Долгор. Чем дальше 

слушал он хозяйку, тем все темнее и темнее становился его шрам над 

бровью, тем резче обозначались складки в уголках рта... 

...Началось это лет десять тому назад. Семнадцатилетней девушкой 

приехала Долгор в город, чтобы поступить на учебу или на работу. За 

плечами у нее была семилетка, впереди—вся жизнь. Не все ли равно куда 

поступить? Случилось так, что ее пригласили во йоспомогателыпю группу 

только что открывшегося театра. И тут случаи свел ее со скверной женщиной, 

носившей имя Венеры. Эта Венера прошла огни и воды, играла 

третьестепенные роли во многих театрах страны и, наконец, попала в 

Улан-Удэ. Вскоре неопытная Долгор и многоопытная Венера стали подругами. 

Директор театра, человек недалекий, был без ума от мнимых способностей 

Венеры и считал, что дружба опытной актрисы с улусной девушкой 

будет полезной. 

А Венера, между тем, занялась воспитанием Долгор. Вначале ей не 

понравился цвет лица девушки. «Мы добьемся, чтобы твое лицо было белее 

молока»,—говорила она и заставляла Долгор смазывать кожу сперва 

овечьим молоком, а затем всякими кремами, изготовленными по ее 

собственному рецепту. Кожа шелушилась, лицо синело, становилось похожим 

на маску... Никто не подсказал тогда Долгор, что она уродует себя. 

Венера научила ее шить такие платья, что люди на улице смеялись и 

показывали на нее пальцем. «Люди завистливы,—говорила Венера.—Они 

завидуют тебе потому, что пс- могут так одеваться». Долгор была довольна. 

Она верила своей воспитательнице безраздельно. А та продолжала обращаться 

с ней, как с подопытным кроликом. Убедив свою жертву, что маленькие 

носики не нравятся мужчинам, Венера привела Долгор к знакомому 

шарлатану-хирургу и тот сделал ей операцию. И тут только поняла девушка, 

что ни мази, ни операция, ни кричащие платья иг сделали ее красивее. 

Трудно сказать, чем бы кончилась эта «дружба», если бы Долгор 

одним погожим вечером не познакомилась с Дамбаезым... 

— А где сейчас эта Венера? — вскричал Чулун-Бато, сжимая КУЛЯ-


ки. Можно было подумать, что он готов сию же минуту расправиться с 

ней, как некогда расправился с Дондуковым. 

—• А кто же ее знает, где она, — тихо ответила Долгор. — Уехала в 

другой город, тоже в театр... 

— Такие Венеры есть еще у нас,—проговорила Мария Александровна.—Они 

уродуют молодежь, а мы не вмешиваемся. 

— И вот смотрю я на все, Иван Петрович, смотрю на ученика вашего, 

на Чулун-Баго, и думаю: почему не встретила сразу такого доброго 

человека. Сколько ошибок и глупостей можно было избежать. Правда, 

кое в чем я и сама виновата, мало задумывалась о жизни. Но будь хороший 

наставник... 

Долгор помолчала и добавила со смущенной улыбкой: 

— Глупая была какая, даже по-бурятски стеснялась говорить... 

— Чем дольше лежит драгоценный камень, тем он красивее делается, 

— заговорила Мария Александровна. — А чем больше видит человек, 

тем умнее становится. Не горюй, Долгор. Много лиха узнала, много ума 

набралась. 

Долгор, казалось, успокоилась. Глаза ее снова излучали теплоту, 

смотрели на гостей доверчиво и немножко виновато. 

•—• Как у нас душно,—сказала она и подошла к окну. 

Дамбаев успокоился, повеселел. Он уловил момент и незаметно собрал 

клочья фотокарточки, лежавшие на полу. 

—• Давайте выйдем на воздух, — предложил хозяин. Он любил свою 

Долгор нежно и преданно и всегда старался сделать ей что-нибудь приятное. 

А разве не приятно пройтись в летний день по берегу реки или по 

тенистому скверу? 

— Да, да, пойдемте, -- поддержал Иван Петрович. — Пойдемте на 

реку. Такая благодать там!.. 

Воды Селенги были похожи на расплавленный свинец. Где-то в верховьях 

прошли бурные дожди, река разлилась, затопила часть островов и 

плещется — широкая и полноводная, как море. На берегу людей так 

много, что издали кажется, будто это вовсе и не люди, а золотые 

рыбки, выброшенные из воды. По середине реки буксирный пароход тянул 

баржу. «Золотые рыбки» бросились в воду. Но не каждому удалось 

покачаться на волнах, расходящихся от парохода, подобно гигантским 

усам. Лишь лучшие и смелые пловцы успели уплыть настолько далеко, 

что их подхватил мощный вал и потом сбросил со своей груди. 

— Максим! Максимушка-а, милай! — пронзительно завопила женщина. 

Если бы Чулун-Бато услышал подобный вопль где-ниюудь на 

улице, он бы подумал, что происходит ограбление. Он ВЗГЛЯНУЛ, УВИДРЛ 

толстую рыжую женщину и вспомнил, что она выступала на родительском 

собрании при заводе. «Наверное, боится, чтобы сынок не утонут», — 

подумал Чулун-Бато. Иван Петрович и Мария Александровна, по-видимому, 

хорошо знали эту женщину: они прошли к реке, даже не взглянув 

на нее. 

Иван Петрович плавает хорошо, как натренированны]"; спортсмен 

Движения его плавны и мягки; с каждым новым взмахом учитель все 

дальше и дальше отходит от берега. Дамбаев же все время бултыхаетсч 

козле берега. Он бьет по воде обеими руками, смешно разинув рот. Долюр 

находится поблизости от мужа, смеется и кричит: «Посмотрите на 

него, на его рот! Ой, не могу!». Но Марии Александровне некогда смэтреть. 

Она плывет вдоль берега и так усердно работает ногами, что создается 

впечатление, будто это движется маленький пароход. 

Вскоре Дамбаев вместе с обеими женщинами вышел на берег, с тревогой 

посмотрел на Ивана Петровича, который доплыл уже до середины 

реки.

НО Д. БАТОЖАБАИ 

— Не беспокойся, он выплывет, -^ успокаивает Мария Александровна. 

И вдруг спохватилась: — А где \е Чулун-Бато? 

Все смотрят по сторонам, отыскивав Своего юного друга. 

— Да вон стоит он возле молодеж! 1 ' — говорит Долгор. 

Чулун-Бато и в самом деле стоял далеко от группы молодых людей. 

Но он смотрел на рыжую женщину'' которая обнимала долговязого 

детину, видимо, своего сынка Максимку- Детина упитан, как теленок из 

нагульного гурта. Волосы его огненные' лицо медно-красное, носик маленький, 

тупой. Он отстраняется от матер 1 ', и мягкие части его тела вздрагивают, 

как студень. «Такой молодой и >' с Пел разжиреть»,—с неприязнью 

думает Чулун-Бато.— Ничего не делает"- наверно одни конфеты и пряники 

жрет»."А Максимка, между тем, в ы свсбодился из объятий мамы, 

подпрыгнул на одной ноге и побежал к Д^зушкам, стоявшим неподалеку. 

Только теперь Чулун-Бато увидел М'^дэг. В цветастом сарафанчике, 

с косами, перекинутыми на грудь, стояла Она и смотрела не то на рыжую 

женщину, не то на легковую автомашшО', подкатившую вдруг к берегу. 

Щеки у девушки разрумянились, глаза ' х широко открыты. Что-то теплое 

шевельнулось в душе у Чулун-Бато, 4 он сделал несколько шагов в 

сторону Мэдэг. 

— Ох, как я перепугалась! Ты плачешь так смело! — заговорила 

Мэдэг, не обращая внимания на Чулун-гЗ^то.. При этом она прижала руки 

к своим пылающим щекам и покачав головой. 

— Чепуха! — самодовольно проговорил Максим, приближаясь к Мэдэг. 

— Еще и не так могу... 

— Здравствуй, Мэдэг! •— не вытерп^-1 Чулун-Бато. 

Но Мэдэг только кивнула ему голевой. «И чего надо этому дылде 

от Мэдэг? — негодовал Чулун-Бато. — гЦе бы только объяснить, почему 

тогда в милицию попал, а он привязался--* Чулун-Бато делает отчаянную 

попытку обратить на себя внимание. О" вынимает из кармана газету с 

фотографией Ивана Петровича и его уч^%ков. 

— Читала, Мэдэг? — Голос у негС Ьдруг стал хриплый. 

Мэдэг берет газету, молча пробегае т заголовки и возвращает назад. 

Она смотрит отчужденно, даже враждебно. «Разве не понимаешь, что 

мне до тебя нет никакого дела?» — гов^ят ее глаза. 

Чулун-Бато прячет газету. Делает с ] 

\ это машинально, не глядя на 

девушку. А когда взглянул, то увидел, ^го Максим и Мэдэг отошли от 

него на несколько шагов. 

, Это что еще за птица? — оттопьФивая губы, спрашивает Максим 

и кивает в сторону Чулун-Бато. 

— Да так, один ученик ФЗУ, — о^етила Мэдэг и взглянула на 

своего старого' знакомого. Теперь в ее 1%ляде молодой рабочий прочитал: 

«Поди прочь or меня!» 

д откуда ты эту шпану знаешь? -—допытывался Максим. 

— Хотел'в наш техникум поступить- да провалился. 

— То-то смотрю, глуповатый парень- Ишь, уставился в нашу сторону. 

как дурак. г 

Чулун-Бато стало трудно дышать, ^лнце, еще пять минут тому назад 

сверкавшее мириадами осколков на Ьоде, вдруг померкло. Песок 

стал уже не золотистый, а черный, как Чжг. И только два силуэта выделялись 

на этих темных буграх — «Йуэты Мэдэг и Максима. Он не 

слышал уже, как Мэдэг спросила: 

— А часы у тебя где? 

— Мамаше отдал. А ты думала упадут? У меня украдешь! Впрочем, 

твой знакомый может это сделать, f io только не у меня... 

Вскоре Чулун-Бато перестал разл!* ч 

ать и силуэты. Он ничего че 

видел и не слышал. Одна единственная Мысль билась в его потрясенном


мозгу: «Почему ты молчишь? Почему не плюнешь в лицо этому негодяю? 

Мэдэг, МэдЭ'Г, зачем ты издеваешься надо мной вместе с ним?» 

Когда Чулун-Бато несколько пришел в себя, то увидел Ивана Петровича. 

Тот стоял рядом и спрашивал: 

— Почему не купаешься? Чулун-Бато, почему не купаешься? 

— Ах, какой неопрятный мальчик! Вставай! — Мария Александровна 

потянула его за рукав. 

Только теперь Чулун-Бато заметил, что сидит на мокром бревне, выброшенном 

на берег. А Мария Александровна продолжала: 

— Купил новый костюм и выпачкал, наверно. В чем же в отпуск 

поедешь? 

Чулун-Бато вскочил на ноги. Женщины осмотрели его со всех сторон, 

убедились, что костюм не пострадал. 

— Почему не купаешься? —• в который раз спрашивает Иван Петрович. 

— Глянул на девушку и голову потерял, — шутит Дамбаев. 

Конечно, искупаться Чулун-Бато хочется. Плавать он научился еще 

в детстве... Правда, Ага не так глубока, как Селенга, но он смог бы показать... 

А как объяснить этим добрым людям, что не готовился на реку, 

не надел трусы? К тому же нове'нький костюм не хотелось оставлять на 

берегу. Но и сидеть так, истуканом, 'Неудобно. 

Чулун-Бато медленно стаскивает с себя рубашку, майку, снимает 

ботинки. Глаза обращены к воде. Он видит, как Максим и Мэдэг бросаются 

в Селенгу, брызгаются, смеются. Мэдэг боится далеко отходить от 

берега, упирается, но Максим тянет ее все дальше и дальше. 

— Мы уходим, Чулун-Бато, — говорит Иван Петрович. — Если купаться 

нет охоты — одевайся, пойдем... 

— Да что мы пристали к нему,— спохватилась Мария Александровна. 

— Молодому человеку хочется побыть с девушками... 

В это время со стороны реки раздался крик и больно отозвался в 

сердце каждого. 

— Спасите! Спа-си-те! 

Так мог кричать только человек, над которым смерть уже занесла 

свою костлявую руку. 

— Спа-си-те! 

Голос этот принадлежал Мэдэг. Она отошла от берега метров на 

двадцать, хотела погнаться за Максимом и вдруг угодила в глубокое место. 

Течение подхватило ее. Все же она успела ухватиться за руку Максима, 

но верзила, обезумев от страха, вырвался и поплыл к берегу. Голова 

Мэдэг показывалась над водой все реже и реже. Как на беду, возле нее 

никого не было. Иван Петрович и Дамбаев с супругами уже оделись и 

хотели уходить, но услышали крик о помощи. Иван Петрович сбросил 

пиджак и тут увидел, что кто-то уже кинулся в воду. Голова девушки показалась 

далеко от берега и снова исчезла. 

Еще несколько смельчаков поплыли к утопающей. Но в этом надобности 

уже не было: навстречу им двигался Чулун-Бато. Одной рукой 

он поддерживал голову девушки, а другой рассекал воду. Он выплыл 

на отмель, встал на ноги и поднял на своих сильных руках Мэдэг. Косы 

ее некоторое время волочились по воде... 

Молча вышел Чулун-Бато на берег и положил Мэдэг на песок. Тотчас 

же ее окружили люди и стали приводить в чувство. Откуда-то появилась 

рыжая женщина и Максим, а следом за ними—«эмка». Чулун-Бато 

отошел в сторону. С его новеньких суконных брюк стекала вода. Люди с 

уважением смотрели на его сильную фигуру и радовались мужеству 

юноши, его скромности. 

Мэдэг открыла, наконец, глаза. Она посмотрела на окружавших ее 

людей, встретилась взглядом с побледневшим Максимом, благодарно 

улыбнулась ему, протянула руку. Мнимый спаситель от неожиданности


отпрянул. Но его мать уже подхватила девушку, и Максим, сам того не 

замечая, стал помогать ей. 

— Спасибо тебе, Максим! •— проговорила, наконец, Мэдэг, встав на 

ноги. Тут рыжая женщина усадила ее в машину, села с сыном, и «эмка» 

укатила. 

— Пойдем домой, Чулун-Бато, у нас высушишь одежду, — предложила 

Долгор. 

А Иван Петрович подошел к ученику, по-мужски пожал ему руку: 

— Спасибо тебе, настоящим человеком вырос... — Он 'был обескуражен 

поступком Мэдэг, по ни словом не обмолвился о ней. Чувствовал, 

что такой разговор будет неприятен для юноши. 

Чулун-Бато совсем потемнел от разных дум и потрясений. Наскоро 

одевшись, он первый зашагал к дому. 

Чулун-Бато готовился к отъезду. Наконец-то ему дают долгожданный 

отпуск. Наконец-то увидит он свою старую добрую бабушку Ханду, 

своих сверстников, друзей минувшего детства. Уже куплен шелк для 

праздничного дэгэла бабушке. Уложены подарки для соседских малышей, 

которых так любил Чулун-Бато. Но что привезти Саге-бабаю, старому 

кузнецу, который мастерил ему коньки, научил уважать труд? Чулун-Бато, 

Севастьянов и Димка советовались об этом долго, даже немножко 

поругались; наконец, пошли за советом к Ивану Петровичу, Тот выслушал 

друзей и дал свой совет. 

— Да, конечно, это будет хороший подарок, -- согласился Чулун- 

Бато. — Саге-бабаю непременно понравится. 

Что за подарок готовит Чулун-Бато старому кузнецу, — знали только 

его два друга и начальник цеха Иван Петрович. Но и мы узнаем 

в свое время. 

Сборы почти окончены. Надо только принести с завода последний 

подарок, что смастерил своими собственными руками Чулун-Бато для 

колхозного кузнеца. Разрешение получено, билет до Аги купле}!, вещи 

уложены... 

В самом приятном расположении духа Чулун-Бато приближается к 

воротам завода. Сам того не замечая, он тихонько напевает протяжную 

песню, родившуюся в необъятных просторах степей. 

Недалеко от проходной будки он видит Мэдэг и Жанну. Что нужно 

им здесь? Человек бесхитростный и простодушный, Чулун-Бато обрадовался 

и зашагал им навстречу. Мэдэг ласково смотрит на него. Глаза 

ее прищурились от яркого забайкальского солнца, губы вздрагивают. Вся 

ее тоненькая фигурка устремлена навстречу юноше, руки протянуты 

вперед. И вдруг Чулун-Бато остановился, холодно поздоровался с девушками. 

•— Прости меня, — прошептала Мэдэг. 

— За что?.. Вы мне плохого ничего не сделали. — Прощайте. — 

Чулун-Бато повернулся и пошел к заводу. 

— Чулун-Бато, послушай Мэдэг, - - крикнула Жанна и бросилась 

за ним. — Нельзя же так!.. 

— До свидания, чертенок, — ласково проговорил Чулун-Бато и пожал 

девушке руку. — До свидания. 

Чулун-Бато скрылся в воротах завода. А Мэдэг постояла несколько 

мгновений неподвижно и вдруг склонила голову на плечо подруги. 

— Какой негодяй этот Максим... Ох, какой негодяй... Я, глупая, верила, 

ему, верила, что спас он меня... А спас Чулун-Бато... — Мэдэг еше 

что-то шептала, но Жанна уже не могла расслышать: раздался мощный 

заводской гудок. 

Кончился еще один трудовой день.

КТО ТВОЙ УЧИТЕЛЬ? ИЗ 

ЧТО ТАКОЕ СЧАСТЬЕ? 

Вороной жеребец, привыкший на рысях покрывать расстояние между 

Агинской МТС и колхозом «Манай ажал», удивляется доброте хозяина. 

Да и как не удивляться: еще утром выехали из МТС, и все еще находятся 

в дороге. Вороной плетется кое-как, почти спит на ходу. Изредка оглядывается 

назад: есть ли вообще хозяин на телеге? Странно, хозяев сегодня 

двое; они сидят близко друг к другу, о чем-то говорят беспрестанно. 

Можно, наверное, свернуть с дороги, пощипать сочную траву и это 

останется незамеченным. А было время... Было время, когда кнут больно 

стегал его по брюху и вожжи натягивались так, что зубы болели. 

Правда, тогда вороным правил настоящий драчун. Он часто останавливался, 

отливая кому-то керосин из бочек. 

Да. сегодня не он держит вожжи, а молоденькая трактористка Сзндэма. 

Рядом с ней — гость из города. 

— Ноги у вороного плохие, что-ли? — спрашивает гость. 

— Да что ты, Чулун-Бато! Хитрое животное, дремлет на ходу, — 

отвечает Сэндэма. 

— А что у него на бедре? — снова спрашивает Чулун-Бато, ибо это 

действительно он сидел рядом с трактористкой. 

— Старый Базар ездил на коне воровать лес. 

— Ты же писала, что его раздавило деревом, что он помер. 

—• Конь стоял привязанный. На него напали волки, он оборвал узду 

и убежал. На бедре — отметина от волчьих зубов осталась. 

—• Как его совсем не съели? 

— Это не так просто, — объясняет Сэндэма. — В табуне он один 

отбивался от волков... 

— Да... — У Чулун-Бато защекотало шрам над бровью. — А где 

теперь Дамдин? 

— Дамдин недалеко от своего отца ушел. Как вернулся из милиции, 

возил на вороном керосин из МТС, проворовался и сбежал. 

— Какой скверный человек! — возмутился Чулун-Бато. 

—• Потом, сказывают, в Могойто видели его. Там он водовозом рчботал 

и опять что-то натворил. 

— Воду, наверно, продавал, -- захохотал Чулун-Бато. 

— Нет, овес на водку менял. 

—• Действительно, пошел дорогой отца. И чем это объяснить? 

— Как чем?—удивилась Сэндэма.— Конечно, воспитанием. Базар и 

тебя мог бы так воспитать, что... 

Да, конечно, Сэндэма права. И Чулун-Бато вспомнил свой завод, 

доброго Ивана Петровича, ворчливого деда Гордея, Севастьянова, Димку. 

Какие они хорошие люди! Как умеют постоять за себя и своих 

друзей! 

Поблизости засверкало молочно-белое зеркало Айрак-Нура. Уже видны 

дома родного улуса. Но что это за вышки упираются в небеса? Как 

появились они здесь, в степи? 

— Нефть ищут, — объяснила Сэндэма, показывая в сторону вышек. 

— Говорят, нашли уже... 

У Чулун-Бато заблестели глаза. Он представил, как на берегу Айрак- 

Нура вырастет поселок нефтяников, и жизнь в степи стянет совершенно 

неузнаваемой. Много перемен заметил он и в улусе. Появились новые 

крыши, заборы и даже дома. 

— А это что такое? — Чулун-Бато указал на большое серое здание, 

выделявшееся среди других. 

— Я же писала тебе... Электростанция. 

— Так это она и есть? 



Возле дома Ханды-абагай сидели старушки и от нечего делать перебирали 

улусные сплетни. Было жарко, душно и разговор был вялый, неторопливый. 

— А кто это едет там? — указала одна шабганца 1 на приближающуюся 

подводу. 

— Совсем ничего не вижу, — протерла глаза старушка Должон. - - 

Не пойму, кто там от Айрак-Нура едет... 

То ли от этих разговоров, то ли от возни маленького Вашли просн\лась 

Ханда-абагай. Как и подобает ночным сторожам, она спала днем. 

Вместе с ней спал и маленький Вашли, хотя никаким сторожем он еще 

не был. Давно уже не ходил мальчик к тетушке Тамжид. 

У бабушки Ханды куда лучше! Она не бьет, не ругает, угощает вкусными 

сливками и дымящимся мясом. И хотя мальчика все называют на 

русский манер Василием, бабушка обращается к нему не иначе, как 

Вашли. 

Любит Вашли бабушку, очень любит. Иногда он не хочет даже уходить 

домой, и тогда мать уносит его на руках сонного. 

И Ханда-абагай души не чает в маленьком Вашли. Когда она заболела 

однажды — никакое лекарство не могло помочь, один только маленький 

Вашли помог ей... 

Проснувшись, бабушка поцеловала малыша. А тог щурится, протирает 

глазенки, улыбается. 

— На охоту пойдешь, бабушка? 

Всякий раз, когда Ханда-абагай уходила на работу, Вашлн плакал, 

просил, чтобы его взяла она с собой. Но бабушка отвечала, что уходит 

на охоту — далеко, далеко, в тайгу. А приходила домой, варила мясо, 

угощала мальчика и объясняла: «Это мясо дикой козы, я ее убила на 

охоте». 

— А вчера не убила козочку? — допытывается Вашли. 

— Нет, мальчик, не убила. 

—• Плохой ты охотник, бабушка. 

Что скажешь ребенку? Ханда-абагай получила от колхоза овцу на 

трудодни, но сразу колоть не стала: ждала в отпуск Чулун-Бато. Внучок 

уже известил, что приедет. 

•— Выйдем на улицу, Вашли. 

— А сок мой не смотрела, бабушка? Красивый сон, хороший... 

— Как же я могу видеть твой сон? 

— Мы же на одной подушке спали. 

—• Ладно, ладно, пойдем на улицу, посидим и холодочке. 

Ханда-абагай, с усилием передвигая натруженные нога, вышла из 

летника, приложила козырьком руки к глазам, оглядела старушек. 

— Идите сюта, садитесь, засопи, — добродушно проговорила Должон. 

—• Вечер скоро уж... 

Ханда-абагай опустилась на лапа.шику. Рядом примостился Вашлн. 

— Расскажи, что в Чите-городе видел, хубун 2 

,— обратилась к Вашли 

одна из старушек. Такому вопросу мальчик не удивился: недавно мать 

ездила в Читу, на слет колхозников-ударников, и брала его с собой. 

—• Я... я городскую корону видел. 

— Какая она из себя? 

— Такая большая, а рога похожи на вешалку... на две вешалки, как 

у бабушки Ханды. 

Старухи рассмеялись. Все знали, что у Ханды-абагай на стене прибиты 

оленьи рога; на них вешали одежду. 

— Про живого оленя болтает хубун? 

— 4}чело оленя в музее видел, — пояснила Ханда-абагай, прижала 

1 Шабганца — остриженная старуха. 

2 Хубун — мальчик.


к себе Вашли и поцеловала. Другие старушки тоже потянулись к мальчику, 

но Ханда-абагай не выпускала его из рук: она ревновала Вашли 

даже к матери. 

— Хорошая осень наступает!.. 

— Хорошая, однако. Скот упитан, приплод вырос, — согласилась 

Ханда-абагай. —• А про какую телегу говорили давеча? Приехал кто. 

нет ли? 

— Сэндэма из эмтээсу вернулась... 

— Отчего ж ее так долго нет? 

Этот разговор был прерван чьим-то восклицанием: 

— Это еще что такое? 

В средине тридцатых годов в бурятских улусах считалось неприличным 

ходить по улице под ручку с девушкой. А тут перед старушками 

проходила необычная пара. Девушка—в коротеньком, выше колен, платьице, 

в туфельках на высоченных каблуках. А парень был совсем невиданной 

птицей. Галстук имел он такой длины, что кончик вынужден засовывать 

в карманчик для часов; брюки — кверху узкие, кьизу — широченные 

и длинные такие, что можно только удивляться: как не упадет этот 

человек в дорожную пыль; волосы — лохматые, давно, видно, не чесанные, 

как у яка, а глаз из-под пенсне совсем не видно. 

Увидев устремленные па них взгляды, молодые люди выпрямились, 

еще выше подняли головы. 

— Как можно работать в такой одежде? — удивлялись старушки. 

— О какой работе говорите? —• проговорила Ханда-абагай и голова 

ее затряслась. — Это сын бухгалтера, он никогда не работает. 

— Разве ж это он? Смотри, какой... 

—• Поехал в город, года не прошло, а как переменился, — в тон 

Ханде-абагай вторила Должон. — Дурак он или шибко умный — не пойму. 

Притворяется, что язык бурятский забыл... Увидел овцу и спрашивает: 

«Как это животное по-вашему называется?» От ученья, видно, получается 

это... 

Женщины весело рассмеялись. 

Родственница бухгалтера огрызнулась: 

— Посмотрим, старая Ханда, каков твой внук будет... 

— Много детей в город учиться уехало, — ответила ей Ханда-абагай. 

— И все ума набираются. Й внук мой, думаю, глупее не стал... А этот? 

—• Да тише вы, разве можно так... 

Вороной, наконец, остановился неподалеку от домика Ханды-абагай. 

— Спасибо тебе, Сэндэма, спасибо, — говорил на прощанье Чулун- 

Бато. — И за то спасибо, что письма бабушке помогала писать, и за то, 

что меня привезла... 

— А мои приветы читал? 

— Какие приветы? 

— А в конвертах. На внутренней стороне конвертов я от себя писала 

тебе. 

— Ты — мне? 

— Ой, какой недогадливый! —• Сэндэма взмахнула кнутом и укатила 

дальше. Произошло все это так неожиданно, что Чулун-Бато не успел 

отскочить в сторону и ему переехало ногу. Он попрыгал на одной ноге 

и взялся за чемодан. 

— А кто там прыгает перед нами? 

— Еще какой-то умник приехал и танцует перед старухами, — пробурчала 

Ханда-абагай. 

А Чулун-Бато уже приближался. Услышав голос Ханды-абагай, он 

бросился к ней: 

— Ба-бу-шка! 

Ханда-абагай хотела приподняться и не могла. Высокий юноша в


темном шерстяном костюме приближался к ней. Наконец, все женщины 

узнали Чулун-Бато и зашумели, загалдели... 

Ханда-абагай припала седенькой головой к груди внука. Маленький 

Вашли путался здесь же, под ногами, пытаясь обратить на себя внимание. 

Гость поклонился старушкам и, поддерживая бабушку, вошел в дом. 

Следом за ним вошли старушки, соседи, все, кто видел, что приехал Чулун-Бато. 

Юношу взволновали слова Сэндэмы. «В конверте на внутренней стороне», 

— прошептал он и бросился к чемодану. 

«Будет подарки показывать», — догадались одноулусники и приблизились 

к гостю. Но тот достал пачку конвертов и быстро стал разрывать 

'лх. Один... два... три... пять — ничего нет. Чулун-Бато молчал, уставиз 

взгляд куда-то в угол. 

— Потерял что-нибудь в дороге, внучек? — осведомилась Хандаабагай 

и поставила чайник на очаг. 

Чулун-Бато не отвечает. «Может, посмеялась надо мной?» — пробормотал 

он и снова начал рвать конверты. Наконец-то! Мелким почерком 

на конверте выведены три дорогих слова: «Я люблю тебя». И даже 

не подписалась. Обрадованный, Чулун-Бато прижал конверт к груди. 

Еще на нескольких конвертах прочитал он такие надписи: «Догадайся 

сам», «Если сердце подскажет, найдешь и прочтешь»... 

Молча сидит Чулун-Бато среди разорванных конвертов. Сердце бьется 

радостно и тревожно. Значит, не ошибся он, не обманула Сэндэма его 

надежд... 

•— От ученья это, от книг, — шепнула Должон и вышла из дома. 

Остальные просто переглядывались, не то боясь, не то стесняясь произнести 

хоть одно слово. 

— Да что с тобой? Пошто молчишь?— Ханду-абагай не на шутку перепугало 

поведение внука. 

— Я ничего... Все хорошо, бабушка, — и Чулун-Бато весело рассмеялся. 

Однако смех этот одноулусники истолковали по-своему. Они по-прежнему 

молчат, наблюдают, как Чулун-Бато подбирает конверты. Один маленький 

Вашли беспрестанно говорит о чем-то и помогает собирать клочья 

бумаги. 

Если ночью заметишь куст и примешь его за зверя, то непременно 

покажется, что он шевелится. И если станешь думать, что человек свихнулся, 

то каждый его жест, каждое слово покажутся подозрительными. Так 

случилось и в дайной случае. Люди думали: «Что будет дальше? Не даром 

же он убегал с завода. Нет дыма без огня, нет слухов без причины». 

А Ханда-абагай не стала долго размышлять. Она распорядилась, 

чтобы привели барана и закололи в честь приезда внука. Она вела себя, 

как мать, а для матери нет ничего дороже родного дитяти. Пусть сын 

будет государственным мужем, пусть будет неудачником, — все равно, 

горючая материнская слеза омоет его лицо... 

Как быстро летит время, когда дом твой посетит счастье! Уже вечер... 

В дом собираются одноулусники. Пришла даже старая Должон, та самая, 

что пошла по домам и шептала всем и каждому: «Приехал Чулун- 

Бато, хороший парень, но кажется, сошел с ума». 

Не многие могли попасть в дом старой Хайды. Большинство стояло 

на улице, переговаривалось, шумело. 

— Вот вам, бабушка, подарок, — говорит Чулун-Бато. 

— Спасибо, внучек, спасибо. Сошью себе праздничный дэгэл. 

Кое-кто из молодежи с завистью смотрел на дорогой подарок. «Зачем 

ей, старой, такой красивый дэгэл? — думала дочь Должон, престарелая 

дева. — Вот мне бы его, тогда, может, и жених нашелся бы...». Но 

большинство колхозников радовалось, что Ханда-абагай дождалась внука 

в гости, что получила такой богатый подарок.


— Угощай детей, — шепнул бабушке Чулун-Бато и протянул ей 

большой пакет конфет. Бабушка берет горстями конфеты в красивых бумажках 

и раздает детям. На улице слышится шум, недовольные детские 

юл оса. 

— Не торопитесь, сейчас выйду к вам, — кричит Ханда-абагай. — 

Всем достанется. 

Она высыпает конфеты в тарелку, выходит на улицу. Колхозники 

почтительно уступают ей дорогу. Мальчишки и девчонки окружают ее 

плотным кольцом. Абагай сразу же определила, что если и по одной конфетке 

дать каждому малышу, —• для всех не хватит. 

— Совсем не думала, что вас стало так много, — добродушно ворчит 

старушка. —• Подайте-ка сюда чемодан, там еще остались. 

Чулун-Бато вынес остаток конфет. Бабушка давала теперь по дветри 

штучки, все были довольны. Внук стоит и улыбается: радость доброй 

старой бабушки для него дороже всего. 

Вечереет. Чулун-Бато вдыхает свежий степной воздух и чувствует, 

как в него проникают запахи милого, никогда не забываемого детства. 

Родная степь! Мы выбегали к тебе ранней-ранней весной, лишь только 

сойдет снег. Ты встречала нас пышным ковром подснежников и радостной 

песней жаворонка. С самых малых лет мы полюбили тебя нежной 

сыновней любовью, и ты, как родная мать, вспоила и вскормила нас. Где 

бы ни был твой сын, никогда не забыть ему твои широкие просторы, твои 

звонкоголосые песни, твои неоценимые дары!.. 

В быстро сгущающихся сумерках Чулун-Бато видит новенькие просторные 

дома, вытянувшиеся к югу от колхозной конторы. В вечерней полумгле 

они вырисовываются особенно отчетливо. А вот дом старого Базара. 

Когда-то он казался самым красивым, самым осанистым. Нет, таким 

он больше не кажется. Он зарос травой, полынью, как-то растворился 

в сумерках. 

Какое-то существо зашевелилось возле дома, вышло на дорогу. Елееле 

догадался Чулун-Бато, что это старая Тамжид с клюкой. Он искренне 

пожалел ее. 

— Надо бы пригласить на чай тетушку Тамжид. 

— Два раза посылала, — отвечает бабушка. — Отказывается... 

Все гости в сборе. Вареная и жареная баранина разложена по тарелкам 

и расставлена по столам. Вино, привезенное Чулун-Бато, разливается 

по маленьким рюмочкам: надо, чтобы всем хватило. «Не дорог поларок 

— дорога любовь», — говорят убеленные сединой старики. 

Самые почтенные колхозники сидят в доме Ханды-абагай. Каждый 

из них в душе посмеивается над выдумками старой Должон, удивляется, 

как вырос и возмужал Чулун-Бато. Здесь же, в укромном уголке, сиди г 

Сэндэма. Она не сводит глаз с любимого. 

На самом почетном месте сидят председатель колхоза Дугар Батуез 

и кузнец Сага-бабай. Дузыма суетится вместе с бабушкой, помогает подносить 

закуску гостям. 

В характере Дутара Батуева произошли изменения. Он стал много 

читать, ездил в Читу на краткосрочные курсы. Говорят, что перестал слушать 

советы жены, сам управляет колхозным хозяйством. И неплохо 

управляет. Вот и сейчас сидит он за столом, опираясь одной рукой на 

объемистую книгу в золоченом переплете. 

Сага-бабай вспотел от чая. Он вытирает платком лицо, руки и берет 

со стола золоченую книгу. 

— Худо, когда читать не умеешь, шибко худо, — гудит колхозный 

кузнец. •— Однако много здесь умного написано"? Почитать бы... 

—• Разные книги бывают,— важно отвечает Дугар,— и хорошие, и 

плохие. Вот эту, например, зря прочитал... Один расход... 

— Да, конечно, дорогая, видать, книга...

1)8 Д. БАТОЖАБАП 

— Не про деньги говорю, Сага-бабай. Время мне дорого. Деньги можно 

заработать, а кто вернет время? 

Колхозники с недоумением смотрели на председателя. Неужто тзкая 

книга может быть плохой? 

— Видно, что никогда не бывал человек в колхозе, а про колхоз пишет, 

— развивает свою мысль председатель. — Как можно так? 

Заговорили о колхозной жизни, об урожае и трудоднях, о лодырях и 

передовиках, о том, что каждодневно волнует этих людей. Бранили тех, 

кто навсегда уезжает в город, околачивается в канцеляриях, совсем забывает 

свой колхоз, чурается черной работы. 

— К примеру ты, Чулун-Бато, — спросил Сага-бабай, — не забыл, 

как к меху кузнечному подходить? 

— Нет, не забыл, Сага-бабай... Как можно забыть такое?.. •— с этими 

словами Чулун-Бато положил на стол какую-то вещь, завернутую в платок. 

Все смотрели, ждали, что будет дальше. А молодой рабочий развернул 

платок и протянул Саге-бабаю четыре блестящие подковы. — Всю 

жизнь подковывали лошадей, бабай... Вот и удумали мы на заводе такой 

подарок вам... 

— Да что ты!? — изумился старик. Он взял в руки подкову, то приближал 

к глазам, то отдалял на вытянутую руку. — Пусть родится в табуне 

скакун, а в народе нашем — богатырь! 

Подковы пошли по рукам. Сага-бабай спрятал руки под полы халата, 

плечи у него задрожали. 

— Что с вами, Сага-бабай, — перепугался Дутар. — Выпейте, пожалуйста, 

вот этого... 

Сага-бабай рассмеялся и вынул из-под халата подкову. 

— Никак не мог разогнуть. Вот эт-то сталь!... 

Ни у кого не возникло сомнения, что сталь действительно крепкая: 

Сага-бабай славился на всю агинскую степь, как первейший силач. И не 

встречалось еще такой подковы, которую бы он не мог разогнуть. 

Старый кузнец разошелся не на шутку. 

— Несите кувалду и наковальню! 

Кувалду быстро нашли, а за наковальней охотников идти на нашлось. 

Вместо нее приспособили массивный топор-колун. Кузнец положил подкову 

шипами па колун и взмахнул кувалдой. " Не будем говорить, как 

ударил Сага-бабай. Скажем только, что шипы подковы вошли в щеку 

колуна. Кузнец приподнял колун и стал рассматривать его: 

— Узнаю тебя, старый колун! Из Америки привезли... Видно, 

прошло то время, когда американская сталь считалась самой крепкой. — 

И, обернувшись к Чулун-Бато, спросил: — Кто твой учитель? 

— Иван Петрович. 

— Кто? 

— Д*а Иван Петрович! - нетерпеливо О1ветила Ханда-абагай. 

— А тебе, старая, откуда известно? 

— Внук-то писал мне или пет, как по-твоему, седой? 

— Понятно!— L трэдом выговорил по-русски Сага-бабай и стал со 

^ирать подковы. — Эй, люди, где еще одна, четвертая? 

За печкой, в тени, сидела Сэндэма. Маленькими смуглыми руками 

держала она подкову и не сводила глаз с Чулун-Бато. 

— Эй, дочка, неси-ка сюда подкову, — разглядел, наконец. Сага-бабай. 

Неси, не бойся... Все равно этими штуками придется подковывать твоего 

лоня! 

Сердце Сэндэмы учащенно забилось. А Чулун-Бато, сам того не 

5акечая, крепко пожал руку старому кузнецу. 

Конец 

Перевел с бурят-монгольского Н. Рыбко.

17-го ноября 1956 

года исполнилось 5С 

лет со дня рождения 

Дашдоржийна На 

цагдоржа — основателя 

современной 

монгольской литературы. 

Он родился в 

1906 г. в местности 

Гун Галуутай Дархан 

Чин Ванского 

хошуна Тушетухановского 

аймака (ныне 

Баяндэлгэр сомон 

Центрального аймака), 

в семье бедного 

тайджи Дашдорж. 

ПА МЯТНЫЕ ДА ТЫ 

ДАШДОРЖИИН НАЦАГДОРЖ 

Б. СОДНОМ 

Мать писателя, 

Пагма, скончалась, 

когда мальчику былс 

семь лет и поэтом) 

воспитанием сына 

занялся отец. В пе 

риод манчжурског; 

господства, во время 

автономии Монголи! 

и при народной вла 

сти, Дашдорж служил 

писарем, управляющим 

делами и 

т. п. Отец будущего 

писателя обладал ос- 

ДАШДОРЖИИН НАЦАГДОРЖ 

трым языком, феодалы и нойоны боялись его, ненавидели за честность и 

прямоту характера. Скромный писарь, согласно обычаям того времени, 

считал знание грамоты вершиной учености. Поэтому, как только его сын 

Нацагдорж достиг школьного возраста, он отдал его в учение к одноулуснику 

Алтан-Гэрэлу. 

Нацагдорж за несколько лет в совершенстве овладел монгольской 

письменностью и помогал своему отцу переписывать служебные бумаги. 

Отец, стремясь сделать сына культурным человеком, прививал ему 

лгобовь к литературе, книге. В 14 лет Нацагдорж знал старинные сказки 

и повести. 

Во времена автономии отец Нацагдоржа служил в Военном мини-

120 ПАМЯТНЫЕ ДАТЫ 

стерстве. Юноша с 1917 года начал работать при отце в качестве полуштатного, 

а вскоре и штатного писаря. В совершенстве овладев письменностью, 

он рано начал писать небольшие сочинения. 

В 1921 году в Монголии победила народная революция. Народ, взяз 

класть в свои руки, начал строить новую жизнь. Нацагдорж отдает свои 

силы служению народной власти. В 1921 г. он работает писарем в Военком 

министерстве Народного Правительства, а в конце того же года 

вступает в члены Революционного Союза Молодежи. 

Революционный Союз Молодежи Монголии стал надежным помощником 

МНРП в борьбе за укрепление завоеваний революции. Нацагдорж 

был одним из первых строителей новой Монголии. В 1923 году его переводят 

на должность ответственного секретаря Всеармейского Военного 

Совета. В это время в Военном Совете работали товарищи Чойбалсан и 

Хатан Батор Максаржав, у которых Нацагдорж многому научился. 

Развивается новая революционная культура, и Нацагдорж становится 

активным бойцом культурного фронта. В дневное время он выполнял 

свои служебные обязанности, а вечер отдавал работе в добровольных 

кружках просвещения и искусства. 

Под его руководством группа молодежи начала писать пьесы и за 

сравнительно короткий срок осуществила постановку некоторых из них. 

Так, например, в то время получили широкую известность пьесы «Сандо 

амбаны харгис явдал» («Бесчинства Сандо амбаня»), «Ушаандар» и другие. 

Нацагдорж был не только автором и соавтором этих первых драматических 

произведений, но и исполнителем отдельных ролей. Нацагдорж 

в основном написал тексты песен к пьесе «Ушаандар». Песня «Цэнхэрлэн 

харагдана», из этой пьесы, получила широкое распространение среди народа. 

С группой товарищей он разучил танцы «Ши янгуу» и под монгольский 

Новый год (Цаган сара) в 1924 году "впервые выступил с ними. 

Участники этого театрализованного представления посещали улицы, 

базары, учреждения, частные дворы, торговые предприятия и сатирическими 

рассказами или стихотворениями высмеивали недостатки этих учреждений, 

предприятий и лиц. Нацагдорж принимал в этом активное участие. 

С 1923 года Нацагдорж работал по совместительству в качестве секретаря 

правительства. В 1923 году Нацагдорж был избран делегатом на 

2-й съезд Монгольской Народно-Революционной Партии (МНРП) от партийной 

организации при правительстве, а в августе 1924 года принимал 

также участие в 3-ем съезде МНРП. 

3-й съезд партии рассмотрел дело группы Данзана, стремившейся 

толкнуть страну на путь капитализма, и указал линию партии на углубление 

антифеодальной революции для перехода Монголии на путь некапиталистического 

развития. В целях претворения в жизнь этих указаний 

партии необходимо было срочно созвать Первый Великий Народный Хурал. 

Нацагдорж не только принял горячее участие в подготовке к Первому 

Великому Народному Хуралу, развернувшейся по всей стране, но также 

активно участвовал в работе Хурала, принявшем первую Конституцию 

Монгольской Народной Республики. В начале 1925 года Нацагдорж начинает 

работать по совместительству в качестве начальника Всемонгольского 

Пионерского Бюро. Он сумел наладить работу пионерской организации 

и, кроме того, написал «Песню монгольских пионеров», которая 

стала гимном самого юного поколения строителей новой хМонголии. 

Человек огромной энергии, любознательный, чуткий, отзывчивый и 

скромный, он всегда стремился к передовому, новому, помогая в этом 

и своим товарищам. 

Весной 1925 года Нацагдорж едет в Советский Союз. Молодой монгол 

поступает в Ленинградскую Военную Академию. Он быстро овладел русским 

языком и хорошо учился по всем дисциплинам. В этот период Нацагдорж 

увлекался политической и художественной литературой, стремился 

постичь смысл каждого произведения. Знание русского языка по-

ПАМЯТНЫЕ ДАТЫ 121 

Произведения Д. Нацагдоржа. 

зволило ему глубоко ознакомиться с русской классической и передовой 

советской литературой, с теорией литературы. У себя на родине -он стал 

основателем реализма в молодой, только рождавшейся монгольской литературе. 

С осени 1926 по 1929 год Нацагдорж учился в Берлинском университете. 

Он изучает немецкий язык, знакомится с древней и современной 

историей народов, с европейской классической литературой. 

По возвращении из Берлина, Нацагдорж работает научным сотрудником 

в Кабинете Истории при Книжной Палате (ныне Комитет Наук). 

Здесь он усиленно занимается историей Монголии, которую изучает в 

связи с классовой борьбой, обычаями и материальной культурой народа. 

Нацагдорж переводит на монгольский язык ряд работ по истории Монголии, 

в частности, некоторые разделы 2-го тома труда русского исследователя 

-- путешественника Г. Грумм-Гржимайло «Западная Монголия и 

Урянхайский край». Кроме того Нацагдорж, совместно с действительным 

членом Комитета Наук МНР Жамсараном, осуществляет перевод на монгольский 

язык первой части первого тома «Капитала» К- Маркса. 

По инициативе ЦК Монгольской Народно-Революционной Партии в 

юроде Улан-Баторе в мае 1929 года впервые организуется кружок монгольских 

писателей. Нацагдорж, Дамдинсурэн, Ринчин и Наван-Намжил 

становятся руководителями этой первой организации монгольских писателей, 

растят и воспитывают литературную молодежь. 

В 1930 году Нацагдорж устанавливает тесный творческий контакт с 

Центральным Государственным Театром Монголии и оказывает помощь з 

его работе, в частности, в деле воспитания артистов. 

Враги революции всячески клеветали на Нацагдоржа и по ложному 

оовинению привлекли его к суду. Но партия и правительство, выявив его 

невиновность, оправдали писателя. Нацагдорж в этот период написал десятки 

стихотворений, в которых говорит о своей ненависти к врагам нового 

строя и о любви к родине. 

13 июля 1937 года талантливый монгольский писатель Нацагдорж 

скоропостижно скончался.


Период, в котором развивался талант Д. Нацагдоржа, характерен 

тем, что в сознании людей были еще очень сильны пережитки идеологии 

феодального общества, а революционная идеология не успела проложить 

дорогу в гущу народа. Европейская культура только начинала распространяться 

в Монголии. Людей, окончивших какое-нибудь учебное заведе 

пне, было очень мало. Женщин (в 1921—33 г.г.), которые имели бы европейское 

среднее образование, почти не было. Нацагдорж, как литератор и 

как общественник, немало вложил труда в дело освобождения женщин от 

темноты феодализма и приобщения их к новой революционной культуре. 

До победы народной революции иностранные путешественники, посещавшие 

Монголию, писали, что Монголия не только превращена в колонию 

иностранных государств, но монголы — вымирающий народ, неспособный 

к труду, погрязший в лени, .антисанитарии и суевериях. Нацагдорж 

по этому поводу говорил: «Хотя иностранные путешественники 

писали только об одних отрицательных сторонах чашей страны, но мы ни 

можем не обращать внимания на эти пережитки феодализма, мы должны 

поступать так, чтобы впредь не заслуживать подобных характеристик». 

Его слова не расходились с делом. В своих сатирических произведениях 

«Хуучин Монгол» («Старая Монголия»), «Дэгжин-банди» («Щеголь — 

банди»), «Феодалын янаглал» («Любовь феодала»), «Узэсгзлэнт охин 

сон» («А ведь красавица»), «Хи-хи-хи» и других Нацагдорж разоблачает 

темные стороны феодализма и неустанно зовет людей к новой прогрессивной 

культуре. 

В рассказах «Хуучин хуу» («Старый сын»), «Цагаан cap ба хар ну- 

~имс» («Новый год и черная слеза») Нацагдорж ярко изображает положение 

дореволюционной Монголии, отсталость и тяжелую жизнь ее народа. 

Писатель метко характеризует темные стороны того времени и показывает 

последствия феодальных пережитков. Нацагдорж с гордостью повествует 

о том, что монголы, благодаря своему хорошему другу—русскому 

народу, вышли на дорогу прогресса и процветания. В своем рассказе 

«Цагаан cap ба хар нулимс» в лице богача Дагда'на, Нацагдорж изображает 

высокомерие и реакционность богачей и нойонов, а в лице слуг Цэрмы 

и Чултэм — жизнь бедняков того времени. 

Семья богача Дагда>на всячески издевается над своей служанкой — 

девушкой из Гоби по имени Цэрма, запрещает ей встречаться со слугой 

из соседнего двора — Чултэмом, говоря, что: «...низший человек не знает 

счастья, бедный человек — любви...» Такие мучай в реальной жизни того 

времени встречались очень часто. Писатель отображает не только то, как 

угнетали бедняков, но и то, как они освобождаются от рабства и переходят 

на путь свободной жизни. 

В своих произведениях Д. Нацагдорж постоянно обращается к теме 

монгольской народной революции. В прозе, в стихах, пьесах, посвящекных 

революционной Монголии, показывается образ нового человека, вооруженного 

великой революционной идеологией, трудящегося во имя обновленной 

родины. 

Произведения писателя оказывали немалую услугу в деле укрепления 

дружбы с другими народами. 

«...Взявшись за руки 

С любимым другом, 

Способным дать крепкий отпор врагу...> 

Так Д. Нацагдорж воспевает братскую нерушимую дружбу монгольского 

и созетского народов, стремление к миру. 

В произведениях: «Империалистическая война», «Октябрь», «День молодежи 

мира», «Первое мая в капиталистической стране», «Заря», «Индийская 

девушка», «Звезда» ясно видна идея ненависти к войнам и стремление 

к миру и дружбе.

ПАМЯТНЫЕ ДАТЫ 123 

С безграничной гордостью пишет Д. Наца-гдорж о Монголии в стихотворении 

«Моя родина». 

Поэт яркими художественными 

образами рисует прекрасные горы и 

реки, пустыню Гоби и степи, стада, 

пастбища, исторические памятники 

Монголии. 

В стихотворении «Моя родина» Д. 

Нацагдорж широко использовал бо- 

гатое литературное наследие Монголии 

и неисчерпаемую сокровищницу 

народного фольклора. Поэтому оно 

стало самым лучшим из его творений 

—гимном новой Монголии. Гордясь 

успехами монгольской народной революции, 

Д. Нацагдорж пишет такие 

произведения, как «Пионерлин 

дуу» («Пионерская песня»), «Пионер», 

«Шинэ Монгол» («Новая Монголия»), 

«Але газар сурахаар явагч» 

(«Поездка в далекий кран на учебу»), 

«Хувьсгалып уе» («Революционный 

период»), «Монголии урс маш 

олон болтугай» («Да будет много 

сынов Монголии»), «Нялхас» («Дитя»), 

«Уйлдвэрчний бие» («Трудящиеся»), 

«Шипжлэх ухаан» («Наука»), 

«Эруулийг хамгаалах газар» 

(«Учреждение здравоохранения»), 

«Соёлыг гайхав» («Удивление культуре» 

и другие. В этих произведениях 

писатель показывает, как ве- 

* 1 С Wllii 

«Моя родина». Рукопись 

Д. Нацагдоржа. 

ликие успехи в развитии экономики и культуры Монголии преображают 

идеологию человека нашего времени, который активно участвует в деятельности 

народной революции. В таких произведениях, как «Дорвон цаг» 

(«Времена года»), «©влийн шене» («Зимняя ночь»), «Улсын наадам» 

(«Праздник надам»), «Хедеэ талын узэсгэлэи» («Краса степей»), он 

изображает особенности быта, перемены, происшедшие после революции. 

Д. Нацагдорж был тесно связан со своим народом и, следуя мудрому изречению 

•—• «Учи массы и учись у масс», — он записывает народные поговорки 

и пословицы, и собирает материалы по обычаям народа. 

Многие стихи и рассказы Д. Нацагдоржа призывают к борьбе за 

улучшение благосостояния народа, охраны его здоровья. Они получили 

особенно широкое распространение среди народа, а некоторые из них 

стали любимыми в Монголии афоризмами, вроде: 

«...Желаешь счастья, желай и здоровья. 

Желаешь здоровья, желай и леченья». 

Чуткая и отзывчивая душа поэта не чужда была и лирики. Его 

лирические стихи «Янаг» («Любовь»), «Минин ижнй» («Моя мать»), 

«Мереедел («Желание»), «Хар ишиг» («Черный козленок») волнуют читателей 

и поныне. 

Из драматических произведении Д. Нацагдоржа наибольшей популярностью 

до сегодняшнею дня пользуется опера «Три печальных холма» 1 . 

Только в одном Центральном Государственном Театре она прошла более 

тысячи раз, при неизменно переполненном зале. Эту оперу ставят театры 

1 

Текст к этой опере впоследствии дополнен и изменен Ц. Дамдинсурэном.


и клубы всех аймаков Монголии. За последнее время песни из этой оперы 

получили повсеместное распространение, они распеваются трудящимися 

городов и сельских мест. «Три печальных холма» ныне с успехом идет 

и на сценах театров Внутренней Монголии и в столице нового Китая — 

Пекине. В этой опере автор показывает столкновение прогрессивной и 

реакционной идеологии в лице арата Юндун и его возлюбленной Нансалмы, 

защищающих свое счастье и свободу, •— с одной стороны, и Балгана, 

стремящегося поставить на первый план свое личное счастье, — с 

другой. Опера «Три печальных холма» по праву считается лучшим произведением 

драматургии современной Монголии. 

Нацагдорж также известен и как переводчик. Благодаря ему трудящиеся 

Монголии читают «а родном языке произведения А. С. Пушкина 

«Анчар», «Зимняя дорога», «Узник», «Ворон к ворону летит», «Земля и 

море», «Выстрел», Эдгара По — «Золотой жук». 

Он является писателем, который блестяще использовал всю яркость 

нашего народного языка и заложил основы языка современной художественной 

литературы Монголии. 

Д. Нацагдорж и его товарищи, под идейным руководством Монгольской 

Народно-Революционной Партии, боролись за правильное отображение 

жизни в литературе и превращение литературы в острое оружие, 

активно влияющее на великое дело народа. 

В 1925 году А. М. Горький, в своем письме к интеллигенции Монголии, 

указывал: «Мне кажется, что знакомя монгольский народ с духом 

Европы и современными нам желаниями ее масс, вам следует переводить 

именно те европейские книги, в которых наиболее ярко выражен принцип 

активности, напряжения мысли, стремящейся к действительной свободе, 

а не к свободе бездействия». Эти горьковские слова послужили для 

наших писателей путеводной нитью в деле создания новой революционной 

литературы. Нацагдорж показал реальную действительность Монголии 

в ее революционном развитии, учитывая значение тех или иных конкретных 

событий и фактов. 

Наши революционные писатели во главе с Нацагдорж последовательно 

защищали партийность нашей литературы. В этом отношении заслуги 

Нацагдорж очень велики. Первый съезд монгольских писателей, 

происходивший в 1948 году, рассмотрел историю новой монгольской литературы 

и отметил, что Д. Нацагдорж является одним из первых писателей-реалистов. 

Монгольский народ никогда не забудет своего талантливейшего писателя 

— основоположника новой литературы. 

Перевод с монгольского.

М О Я Р О Д И Н А 

Д. НАЦАГДОРЖ 

Гляжу на север — хвойные леса 

Шумят в хребтах Хэнтэя и Хангая. 

Гляжу на юг — сомкнулись небеса 

С Гобийской степью без конца, без края... 

Так вот она, отцов моих страна, 

Родимая, любимая Монголия! 

Здесь конский топот, там овечий гул: 

Стада идут на синие озера, 

Туда, где жажду утоляет Хубсугул, 

Туда, где плещут волны.Буирнора. 



Степь освежает Керулен-река, 

Онон по скалам бьет студеным валом, 

И горы пробивает Селенга, 

Чтоб слиться в дружеском объятии с Байкалом. 



Здесь юрты и дома. Машины и волы. 

Степные травы и пески барханов. 

Шоссе прямое, как полет стрелы, 

И древние дороги караванов... 



Какая ширь! Вершины снежных гор 

Над маревом степей твоих нависли. 

Посмотришь на великий твой простор, 

И на душе легко, и нет предела мысли! 



Мне степь мила и в снег и в летний зной, 

От южной Гоби до вершин Алтая, 

Серебряная под холодною луной, 

Под раскаленным солнцем — золотая... 



Мне степь мила, когда весны рука 

Траву, как одеяло, расстилает. 

И стадо дзеренов, вздымая облака 

Легчайшей пыли, вихрем пролетает...

126 Д. НАЦАГДОРЖ 



А труд кипит. Стада твои растут, 

Как луговые травы, как деревья. 

И нивы первые цветут 

Среди степного вечного кочевья... 



И там, где сопкам кланялся монгол, 

Свои нехитрые творя молитвы — 

Там воет бур и рвется грозно тол 

Идут за руды трудовые битвы. 



Санбайн! Счастливый добрый п\ть! 

Пусть будет песнями страна богата, 

И пусть легко и смело дышит грудь 

Навек освобожденного арата! 



Перевел с монгольского Инн. Луговской. 

УЧИТЬСЯ ЕДУЩИЙ В ДАЛЬНИЕ КРАЯ 

Оставя свой родимый дом, он едет в дальний край, 

Осенний ветер на пути с ним повстречаться рад. 

В долине на траве росы стоцветная игра, 

Вдали над юртой белый дым, отстав, летит назад. 

Сто гор, сто рек и сто долин он смог преодолеть, 

Селенья встретили его, чужие города. 

И с жадным интересом он не уставал смотреть, 

И все, что ново для него, запомнил навсегда. 

Усталость — это не беда, он смог ее стряхнуть. 

Учился он, и стала жизнь теперь ему ясна, 

Он вглубь се вторгаться смог, познав явлений суть. 

Он в новом море жемчуга достать сумел со дна. 

О прошлом, о грядущем oiii — все должен разуметь, 

Открылся целый мир ему в сияньи новых звезд. 

Из тех краев, куда степным гусям но долететь, 

Издалека вернулся сыч it знании клад привез. 

Перевела с монгольского Т. Стрешнева 

М А Т Ь 

Красавица степей монгольских, меня ты пеленала, 

мать. 

Руками белыми своими мне колыбель качала, мать. 

Ты голосом своим чудесным мне тихо напевала, 

мать. 

Словами мудрыми своими меня ты поучала, мать. 

Перевел с монгольского Я. Смеляков.

ПРОБЛЕМЫ КОМПЛЕКСНОГО ИСПОЛЬЗОВАНИЯ 

БОГАТСТВ БАЙКАЛА И ПРИБАЙКАЛЬЯ 

Неисчислимые запасы дешевой энергии 

рек в сочетании с богатейшими местными 

сырьевыми ресурсами выдвигают 

Восточную Сибирь в ряды наиболее 

перспективных экономических районов 

нашей страны. Бурят-Монголия 

является важной составной частью Восточно-Сибиоского 

экономического района. 

За годы советской власти в пределах 

Бурят-Монголии ооиаружены десятки 

новых месторождений угля, железных 

руд, цветных и редких металлов, строительных 

материалов и многое другое. 

Республика имеет большие массивы 

леса и сельскохозяйственных угодий. 

Однако богатые сырьевые и энергетические 

ресурсы Бурят-Монголии используются 

в настоящее время далеко 

не полностью. Это—следствие недостаточной 

изученности природных богатств 

республики. Уровень развития промышленности, 

сельского хозяйства и 

транспорта Бурят-Монголии не соответствует 

в должной степени ни ее природным 

ресурсам, ни потребностям народного 

хозяйства Восточной Сибири. 

Так, одной из причин затянувшегося 

до сих пор изучения энергетических ресурсов 

Селенги явилось отсутствие в 

бассейне этой реки крупных потребителей 

электроэнергии. 

Теперь в связи с выявлением в этом 

районе важнейших видо в промышленного 

сырья, в особенности силлиманитов 

(в Кяхтинском аймаке), коренным 

образом должны быть пересмотрены 

вопросы, связанные с изучением и освоением 

энергетических ресурсов Селенги. 

В первую очередь необходимо значительно 

усилить темпы изыскательских 

работ по выявлению наиболее удобного 

варианта для сооружения крупной гидроэлектростанции 

на Селенге. 

Река Селенга является самым крупным 

притоком Байкала. Она имеет общую 

длину 1200 километров, из которых 

419 приходится на территорию 

СССР. Падение реки составляет около 

720 метров, в том числе в пределах 

Советского Союза 140 метров. По гидроэнергетическим 

запасам Селенга превосходит 

такие крупные реки, как Кама 

и Днепр. По предварительным соображениям 

специалистов-энергетиков на 

Селенге, в районе ее среднего течения 

(в пределах СССР), можно создать крупнейшую 

гидроэлектростанцию мощностью 

до одного миллиона киловатт и с 

годовой выработкой электроэнергии свыше 

7 миллиардов киловатт-часов. 

Гидроэлектростанции могут быть 

созданы и в других районах системы 

Селенги. 

Создание крупной гидроэнергетической 

базы на Селенге имеет большое 

народнохозяйственное значение для 

районов Забайкалья. На этой базе могут 

возникнуть такие энергоемкие производства, 

как алюминиевая, химическая 

и горнорудная промышленность, 

производство карбид-кальция, ацетилена, 

искусственного каучука, жидкого топлива, 

химической переработки древесины 

с выпуском искусственного волокна, 

пластмасс, спирта и т. д. Сырьем 

для указанных производств могут 

служить разнообразные природные ресурсы 

Бурят-Монгольской республики и 

Читинской области — каменные и бурые 

угли, железные руды, цветные и редкие 

металлы, известняки и другие виды минерального 

сырья, а также богатейшие 

лесные массивы. 

Первоочередного внимания заслуживают 

силлиманиты Кяхтинского аймака. 

При благоприятных результатах геологических 

и технологических исследований 

они могут стать прекрасным 

сырьем для алюминиевой, стекольной 

и других отраслей промышленности. 

Кяхтинские силлиманиты в виде 

обогащенной руды мы можем поставлять 

Иркутскому алюминиевому заводу, 

строительство которого уже осуществляется.


С освоением энергетических ресур- бенности на таком напряженном участсов 

Селенги на базе кяхтинских силлике, как Черемхово—Улан-Удэ, в-третьих, 

манитов может быть создана алюминие- значительно улучшится положение с 

вая промышленность в Бурят-Монголии, грузоперевозками между северными 

Будущая селенгинская ГЭС позволит прибайкальскими аймаками (Северосо'здать 

у нас крупный энерго- Байкальский, Курумканский, Баргузинпромышленный 

комплекс с весьма разский) и г. Улан-Удэ, так как значительнообразным 

видом производства. 

ная часть этих перевозок будет осуще- 

У нас возникнет не только новый инствляться непосредственно (г. е. без педустриальный 

район, но и появятся огревалки с железной дороги на водный 

ромные возможности для организации путь и обратно) водным путем Байкалобводнения 

и орошения земель. Кроме Селенга; в-четвертых, сырьевые ма- 

того, строительство гидроузлов на Сетериалы побережья Байкала, необходим 

ы е 

ленге превратит ее в первоклассную су- Для предприятий Улан-Удэнского 

доходную магистраль. 

промышленного куста, будут так же 

Яге что нахотатся в тесной вчаимо- транспортироваться этим путем. В этой 

с в я з и 

связи с" ^ 

первоочередной задачей является 

п блем 

Р° а Доставки харгинского квар- 

водохранилище на 

собствовать планомерному регулированию 

воды, поступающей в Ангару. Селенгинское 

водохранилище потребует 

у Т у Т 

кал в Ангару и пройти через турбины 

угодья 

пункты и объекты промышленности и 

транспорта. Однако народнохозяйственное 

значение гидроэнергетической проблемы 

Селенги настолько бесспорно, что 

оправдает все эти затраты. * 

Громадные запасы гидроэнергии имегТ-ши 

(См КР Ба«зин-Верхняя Ан-" 

гара, Кичера, 1урка, иркут и другие). 

В непосредственной связи с гидроэнергетическим 

освоением рек Прибайкалья 

и Бурят-Монголии находится решение 

проблемы сквозного водного пути 

Селенга—Байкал — Ангара. Дело в 

том, что в данный момент экономической 

связи между селенгинским, байкальским 

и ангарским судоходством 

почти нет. Перемещение грузов из одного 

бассейна в другой бывает очень 

редко и в незначительном количестве, 

Возможность нормальной эксплуатации 

сквозного воднэго пути связана с проведением 

значительных дноуглубительных 

работ в низовьях Селенги. 

Важность создания сквозного водного 

ПУТИ Селенга—Байкал—Ангара диктуется 

следующими моментами: вопервых, 

он свяжет крупнейшие промышленные 

комплексы (Иркутско-Черемховский, 

Братский и другие) с важнейшилш 

сырьевыми районами Восточной 

Сибири, в частности Прибайкальем 

и Забайкальем: во-вторых, этот путь 

разрешит проблему разгрузки Восточно-Сибирской 

железной дороги, в осо- 

Ё 

гтпимпгть 

Г 1 

nvIIтулунского 

песка по железной 

ангарских ГЭС 

Наиболее трудной проблемой освоен 

и я В НОГО п 

Гт1РТГРТ олед\ет mTPT, иметь RT,pnv ввиду, „то что сочтание создание °Д >' Селенга —Байкал—Ан- 

Г Я Г 1 Я о К 1ар Т Г Я Г . В П , „ „ Й nnnnvrb- f Vinn 

крупной гидроэлектростанции на Се- 

£ б а п дельтыпеки Селенги Зна 

ленге сопряжено с большими трудное- 

сько велико что 

Ь К 

Вс 

е° терские 

° сущеС еНИЯ этой 

 

У ж е 

в ближайшем будущем, при 

поднятии среднего уровня Байкала в 

связи со строительством Иркутской 

г э с 

. верхнее течение Ангары станет 

*Hgga.TcZTclrJ^lUen^ 

водн « го *Р«спорта Байкала еще более 

У силится 

- К 0Ме тог 

Р °. П0 

Д ъем 

УР ОВНЯ 

о з е р а о б л е г ч и т ДОСтуп судам в устья 

впадающих в Байкал судоходных рек. 

причем время до подъема воды может 

быть использовано для того, чтобы 

поставить сооружения, лредупреждающие 

возобновление устьевых баров на 

некоторых участках. 

Освоение сквозного водного озерно- 

речного пути в системе Байкала вызовст 

быстрое развитие лесной, горнодобывающей, 

рыбной и дрзтих отраслей 

промышленности в прибрежных райо 

н а х озера, в результате чего резко 

возрастут грузопотоки по байкальскому 

ВОдНОму транспорту. Так, при должной 

организации эксплуатации лесов в 

прибайкальских районах, количество 

сплавляемого по Байкалу леса может 

возрасти не менее чем в 10 раз. Для 

транспортировки такого большого количества 

леса и других грузов потребуется 

не только мощный транспорт, 

но и большое количество погрузочноразгрузочных 

механизмов. 

В соответствии с ростом грузоперевозок 

по водным путям Байкала и его 

притокам должно возрасти и количест-

ПУБЛИЦИСТИКА 1'29 

во парового и нопарового флота, приспособленного 

для плавания в озерноречных 

условиях, a это, В СВОЮ очередь, 

вызовет необходимость значительно 

расширить судостроение и судоремонтные 

базы на Байкале. 

Реет грузоперевозок по Селенге поп- 

Лот за счет внугриреспубликанских грузов 

и грузооборота сквозного водного 

пути Селенга—Байкал—Ангара, связывающего 

Бурят Л1онгольскую АССР с 

новыми индустриальными районами Восточной 

Сибири. 

Наличие крупных месторождений известняков, 

туфов, глин, каменного угля 

и других полезных ископаемых в 

районе, прилегающем к реке Селенге, 

создает базу для развития здесь горнодобывающей 

промышленности и промышленности 

строительных материалов. 

Кроме того, бассейн Селенги является 

основным сельскохозяйственным 

районом Бурят-Монголии, где в более 

широких масштабах будет развиваться 

промышленность товаров народного 

потребления. Продукция этой отрасли 

промышленности будет поступать 

сквозным водным путем Селенга—Байкал— 

Ангара потребителям Бурят-Монгольской 

АССР и Иркутской области. 

Весьма важное экономическое значение 

приобретает расширение судоходства 

на реках Баргузин и Верхняя Ачгара. 

|гак как по ним в большом количестве 

будут транспортироваться важнейшие 

сырьевые материалы из самых 

отдаленных северных районов Бурят- 

Монголии. Вполне может быть освоена 

судоходством река Кичера, впадающая 

в северную оконечность Байкала. Для 

полного освоения этих рек необходимо 

провести на них соответствующие гидротехнические 

работы. 

В комплексном использовании богатств 

Байкала большое значение имеет 

рыбный промысел. В настоящее время 

в Байкале добывается не менее 40 

процентов вылова рыбы Восточной Сибири, 

причем в уловах озера преобладает 

ценная рыба—омуль. Ловятся здесь и 

другие зысокосортные рыбы—хариуз и 

сиг, а также частиковые. По улову ценных 

сиговых рыб Байкал занимает, наряду 

с Обью, ведущее место в СССР. 

Из общей добычи рыбы на Байкале 

около 80 процентов приходится на Бурят-Монгольскую 

АССР и 20 процентов 

на Иркутскую область. 

В связи с созданием в Восточной Сибири 

и, Б частности, вблизи Байкала 

крупных центров промышленности 

особое значение приобретают вопросы 

снабжения населения свежими продуктами 

питания. Одним из путей в решении 

этой задачи является дальнейшее 

увеличение рыбодобычи на Байкале и 

в окружающих его водоемах, что требует 

расширения сырьевой базы рыбной 

промышленности района. При этом 

необходимо отметить, что рост запасов 

9. «Свет над Байкалом», № 6. 

наиболее ценных промысловых пород 

рыб Байкала отстает от темпов и потребностей 

развивающегося рыбного про 

мысла. Между тел. биологи. iccaeдовавшие 

Байкал, утверждают, что кэр 

мовые ресурсы ихтиофауны озера остаются 

в значительной степени неиспользованными 

ценными в промысловом 

отношении породами рыб. 

Известный исследователь Байкала 

профессор Г. Ю. Верещагин указывал, 

ч го имеющиеся в литературе сведе 

ния о планктонах в южной части Байкала 

являютс < значительно преуменьшенными. 

Продуктивность планктона 

почти всего района Байкала, примыкающего 

к восточному побережью, в Малом 

море, Чивыркуйском заливе, а также 

на севере гораздо выше и поэтому 

является вполне достаточной дл ст прокорма 

значительно большего количества 

промысловых рыб, чем их имеется в 

настоящее время. Эти выводы Г. Ю. 

Верещагина указывают на большие 

возможности, плюющиеся на Байкале 

для расширения воспроизводства его 

рыбных запасов путем искусственного 

рыборазведения, к которому рыбохозяйственные 

организации приступили 

еще только в южной части озера (Большеречинский 

омулевый рыборазводный 

завод). Следовательно, ближайшей задачей 

развития рыбного хозяйств.i 

Байкала является создание новых рыборазводных 

заводов в других рыбопромышленных 

районах озера, в первую 

очередь в районах Малого моря, 

Чивыркуйского залива и Северного 

Байкала. Новые рыборазводные заводы 

должны быть рассчитаны не только 

на расширение запасов омуля, но и 

других ценных рыб (сига, хариуза и 

других). 

Для рационального использования 

кормовой базы рыб Байкала, наряду с 

усилением рыборазведения местных пород, 

необходима акклиматизация ьивых 

для этого озера видов ихтиофауны. 

Важным мероприятием в увеличении 

рыбных ресурсов является рыбохозяйственная 

мелиорация естественных нерестелищ. 

Улучшение гидрологического 

режима нерестелищ омуля и других 

рыб может быть достигнуто очищением 

русла рек от завалов, захламленности, 

непроходимых порогов и усовершествования 

стока для предотвращения промерзания. 

m Указанные мероприятия в 

первую очередь необходимо провести в 

главнейших нерестовых реках восточного 

побережья Байкала — в Селенге, 

Кике, Баргузине, Большом и Малом 

Чивыркуе, Безымянкс, Кичере. 

Рыборазводные и мелиоративные мероприятия 

позволят не только значительно 

увеличить запасы омуля и других 

ценных рыб в Байкале, но и широко 

распространить разведение омуля 

вне Байкала. Ихтиологи указывают, что

130 ПУБЛИЦИСТИКА 

разведение омуля в прудах и озерах — 

вполне осуществимая задача. 

В настоящее время на Байкале еще 

не организована плановая добыча голомянки. 

Количество жира у голомянки 

составляет около 25 процентов веса 

ее тела. В некоторых районах восточного 

побережья Байкала местные жители 

в небольшом количестве производят 

сбор выброшенной на берег голомянки, 

с целью получения из нес лечебного 

жира. В научной литературе имеются 

сведения, что в прошлом жир голомянки 

экспортировался из Прибайкалья в 

Китай, где его употребляли для медицинских 

целей. Одной из важных задач 

рыбной промышленности Байкала 

является плановая организация промысла 

голомянки с целью получения из нее 

высококачественного медицинского и 

технического жира. Профессор Г. Ю. 

Верещагин указывал, что промысел голомянки 

можно осуществить не только 

путем ее сбора весной на восточных 

берегах Байкала, но и посредством добывания 

в сети, устанавливаемые на 

глубине 60 — 200 метров в открытом 

озере. 

Начиная с 1943 года промыслом на 

Байкале были освоены бычки. Добыча 

их производилась главным образом в 

районах Малого моря и юго-западного 

побережья Байкала. Однако в настоящее 

время рыбохозяйственные организации 

резко снизили бычкозый промысел, 

считая его нерентабельным, ввиду 

малого спроса со стороны потребителей. 

По вкусовым качествам байкальские 

бычки в сырце действительно относятся 

к рыбам низкого качества, однако 

не исключена возможность. что 

найдутся новые способы переработки, 

улучшающие их качество, в частности 

в виде консервов особых сортиментов. 

Сейчас добыча бычков на Байкале производится 

лишь для получения из них 

кормовой муки, употребляемой для 

кормления сельскохозяйственных животных. 

Дальнейшая интенсификация рыбодобычи 

на Байкале должна проводиться 

путем более широкой механизации, 

улучшения техники лова во всех районах 

озера if введения активных способов 

промысла. Значительное увеличение 

количества моторного флота будет 

способствовать освоению новых, значительно 

удаленных oi рыбозаводов участков 

промысла как на самом Байкале, 

так и в реках и озерах его системы. 

К числу важнейших и первоочередных 

задач обрабатывающей рыбной 

промышленности Байкала относятся: 

улучшение и расширение ассортимента 

рыбной продукции, увеличение удельного 

веса охлажденной и мороженой 

рыбы и высококачественных консервов 

в общей рыбной продукции, утилизирование 

отходов, получаемых в процессе 

обработки рыбы и др. 

Интенсификация обрабатывающей 

рыбной промышленности должна идти 

прежде всего путем более широкого использования 

холода как естественного 

так и искусственного. Низкие температуры 

воздуха Прибайкалья в зимний период 

позволяют доставлять потребителю 

всю продукцию подледного лова в 

свежемороженом виде. Поэтому кол 

хозы. занимающиеся рыболовством, и 

рыбопромысловые организации должны 

быть обеспечены соответствующим 

количеством транспортных средств для 

доставки рыбы потребителю. При этом 

необходимо учитывать, что .мелкая 

частиковая рыба, добываемая в сорах 

и в озерах, может иметь наибольшую 

ценность лишь при использовании ее г; 

свежем виде: в соленом виде она представляет 

собой продукт крайне низкого 

качества. 

В теплый период года для доставки 

рыбы на рыбозаводы и в районы потребления 

нужен соответствующий 

транспорт с холодильниками. 

На Байкале желательно иметь несложные 

пловучие рефрижераторы. Такие 

суда позволят организовать снабжение 

свежей рыбой Улан-Удэ, Иркутск, Ангарск, 

Черемхово, Братск и другие 

промышленные центры Восточной Сибири. 

Осуществление этого важного мероприятия 

связано с проблемой освоения 

сквозного водного пути Селенга— 

Байкал—Ангара. 

С поднятием среднего многолетнего 

уровня Байкала от Иркутской ГЭС связано 

не только затопление многих участков 

неводных тоней, но и другие изменения, 

которые произойдут в рыбном 

хозяйстве озера. Так, подъем уровня 

Байкала может изменить места и сроки 

скопления рыб. а также площади их 

нагула в различных частях озера. Все 

это требует тщательного изучения вопроса 

и своевременной разработки и 

реализации практических .мероприятии 

с тем, чтобы эти изменения не смогли 

отрицательно повлиять на рыбное хозяйство 

Байкала. 

Промысел на байкальского тюленя 

(нерпу) имеет важное значение ввиду 

высокого качества нерпичьего жира, 

употребляемого для технических целей 

н в пищу, а также шкуры, идущей на 

одежду II обувь. Мясо нерпы съедобно' 

изготовленные в виде опыта консервы 

из ее мяса получили высокую оценку. 

Однако в настоящее время ежегодная 

добыча байкальской нерпы сократилась 

почти в 10 раз по сравнению с довоенными 

годами, что связано с резким 

уменьшением численности этого 

ценного зверя в Байкале. Важнейшей 

задачей по увеличению ежегодной добычи 

нерпы, помимо соблюдения правил 

охоты, является уменьшение ко 

личества подранков, получаемых главным 

образом в результате неудачной 

стрельбы по зверю малоопытным» 

охотниками. Необходимо ввести в зверобойное 

хозяйство усовершенствован

ПУБЛИЦИСТИКА 131 

ную методику отстрела нерпы и отлова 

ее сетями, а также новое оборудование 

для обработки продуктов зверобойного 

промысла на основании технологических 

инструкций. 

Громадные богатства таит в своих 

недрах горная область, окружающая 

Байкал. Здесь встречаются месторождения 

угля и железных руд, слюды, 

известняков, мрамора, доломита, кварцевых 

песков, цветных металлов, красителей 

и многое другое. Многочисленные 

признаки указывают на то, что в 

районе Байкала есть и нефть. Велики 

запасы природных газов, которые 

могут быть использованы для нужд 

промышленности, а также и в быту для 

газификации населенных пунктов и городов 

Прибайкалья. 

Множество минеральных (целебных) 

источников на побережье Байкала позволяет 

организовать здесь сеть прекрасных 

курортов. Большая часть минеральных 

источников известна лишь местным 

жителям и не исследована. По 

температуре воды минеральные источники 

здесь делятся на холодные, теплые 

и горячие. Температура некоторых 

не исследованных источников достигает 

60 — 70 градусов выше нуля. 

Значение минеральных (целебных) источников 

побережья Байкала, расположенных 

на фоне живописных ландшафтов, 

весьма велико, в особенности в 

связи с горным солнечным климатом 

Прибайкалья и возможностью вывоза 

минеральных вод в другие районы Советского 

Союза. 

Густым кольцом окружила Байкал 

дремучая сибирская тайга. Куда ни 

глянь—всюду расстилается темнозеленое 

море и кажется, что нет ему ни 

конца ни края. В лесах Прибайкалья 

почти всюду преобладают лиственница 

и сосна, обладающие превосходными 

качествами строевой древесины. Лиственничные 

и сосновные леса, поднимаясь 

по склонам гор, уступают место 

громадным массивам кедровников, которые 

дают обильные урожаи прекрасного 

кедрового ореха. В ряде районов 

Прибайкалья имеются крупные заросли 

ели, пихты, березы и других пород. 

Из ягодных растений в лесах Прибайкалья 

широкое 'распространение 

имеют: брусника, земляника, черника, 

голубика, черная и красная смородина, 

рябина, малина, клюква и другие. 

Почти всюду вокруг Байкала растет 

бадан, занимая громадные пространства 

в горной тайге. Стебли и листья бадана 

исключительно богаты танинами (д\ - 

бнльными веществами). 

Сельскохозяйственные угодья Прибайкалья 

сосредоточены главным образом 

в широких межгорных котловинах, 

а также вдоль некоторых участков 

побережья Байкала, размещаясь и 

основном на террасах озера и в устьях 

крупных рек. В ряде мест Прибайкалья 

встречаются значительные заросли 

ягеля. 

Дальнейшее более широкое освоение 

богатейших сырьевых ресурсов районов 

Прибайкалья и создание в связи с этим 

новых промышленных цешров вызывают 

необходимость значительного увеличения 

поголовья молочного скота, 

создания овощекартофельных баз, освоения 

новых земель из-под леса и болот 

и дальнейшего продвижения сельского 

хозяйства в отдаленные северные 

районы Бурят-Монголии. 

В настоящее время лесные массивы 

побережья Байкала разрабатывают 

три крупных леспромхоза — Байкальский, 

Итанцинский и Баргузинский. По 

рекам Баргузин, Турка, Итанца, Селенга 

молевым и котельным сплавом 

идет лес к Байкалу. Отсюда его доставляют 

через Байкал на железную 

дорогу. Затем по железной дороге он 

транспортируется до Иркутска и дальше, 

в разные концы Сибири и Средней 

Азии. 

Сплавлять лес по Байкалу — дело 

нелегкое. Речные плоты, каким обычно 

ведется сплав по рекам, не выдерживают 

байкальского шторма. Волны раскидывают 

тяжелые бревна, как щепки 

Поэтому в коренных запанях, расположенных 

в устьях рек Баргузин и Турка, 

лес сплачивают в специальные морские 

«сигары», перевязывают его стальными 

тросами. Объем каждой такой 

«сигары» достигает 500 кубических 

метров. Самые большие байкальские 

плоты состоят из 14- 15 «сигар». 

Обычно же их бывает 9- 10. 

Для loro, чтобы полнее обеспечить 

лесоматериалом потребноеги народного 

хозяйства, необходимо осуществить в 

широких масштабах перебазирование 

лесозаготовок в многолесные районы 

страны. К таким районам относится и 

Прибайкалье. Однако при громадных 

запасах древесины ежегодная рубка леса, 

производимая всеми леспромхозами 

районов побережья Байкала, составляет 

всего лишь 500—600 тыс. куб. метров, 

что далеко не соответствует ежегодному 

приросту древесины в лесах края. 

Ежегодный прирост древесины в лесах 

побережья Байкала позволяет увелп 

чить лесозаготовки не менее чем в десять 

раз. 

Дальнейшее развитие лесной и дс'ревообрабатывающей 

промышленности в 

районах Прибайкалья (с учетом развертывающегося 

в Восточной Сибири круп- 

ного промышленного строительства) 

имеет особо важное народнохозяйственное 

значение. При атом необходимо указать 

на следующие два благоприятных 

условия для развития лесной и деревообрабатывающей 

промышленности в 

районах Прибайкалья: а) громадные запасы 

лесов на побережье Байкала; 

б) удобство транспортировки леса по 

Байкалу и его притонам.


Новые деревообрабатывающие пред- этого прежде всего необходимо обслеприятия 

могут возникнуть, в первую довать и освоить охотничьи угодия всех 

очередь, в районах восточного поое- районов Прибайкалья и в особенности 

режья Байкала (в устьях рек Баргузин северных. 

и Турка), где находятся основные лес- D , „ „ т , 

ные массивы. В будущем в этом рай- « ? освоении богатств Байкала и Прионе 

может быть создано целлюлозной б аи 

калья много еще нерешенных задач, 

бумажное производство. Вопросы разработки минеральных рг- 

' ПО6РПРЧГГ,Р П6 Кяйкятя Кй ЯКТЯРТГЯ отчим CVPCOB, всестороннего использования 

из"Йых районов"^ поставщшшв" вь" от 

Р омнь 

гх лесных „массивов, транспорг- 

ого OCBoeH 

сококачественного пушного сырья в на- ? района, расширения ра- 

оот п0 

шей стпане Бапгутинский соболт ня воспроизводству рыбы, дальнеитеэтер 

извести не TOHL-OR Совет" Шей механизации рыбного промысла и 

сном Союзе но и на MHDOBOV оьшке Р яд ^ г и х проблем еще стоят на очекГлуч°шая 

nopU 006°" Р Ш Ш Р е ШеНие ИХ деЛ0 

" ^^ ~ Нижайшего 

п]е г о 

Важнейшей задачей охотничьего хо- и у д ^ щ °зяйства 

районов Прибайкалья является Б. БУЯНТУЕВ. 

более полный и организованный охват старший научный сотрудник 

промыслом всех ценных видов пуш- Восточно-Сибирского филиала 

ных зверей, а также копытных зверей. АН СССР, кандидат географических 

боровой и водоплавающей дичи. Для наук. 

У ИСТОКОВ НАРОДНОЙ ИНИЦИАТИВЫ 

Репортаж 

В кабинете первого секретаря Куда- ителей. Не всегда же нам учиться у своринского 

райкома партии Николая Вла- их соседей... 

димировича Федорова собрались члены И вот однажды, в погожий день сенбюро 

райкома. Обсуждался план работы тября, по дорогам к монгольской грани. 

на сентябрь и октябрь 1956 года. це, к берегам Чикоя, запылили грузо- 

— В каком колхозе будем проводит, вые - легковые автомашины, мотоциклы, 

семинар по строительству? — спросил кто- А Т Р И г0 Д а Т0М У назад на берегу Чито 

из членов бюро. ' коя стояло несколько полуразвалившихся 

изб. Они крохотными кочками мая- 

— Семинар по строительству... — за- ч и л и Б раздольной степи. Считалось, 

думчиво проговорил Николай Владими- что здесь находится центральная усадьрович, 

взглянул на спрашивающего и, д а .. Остальные члены артели жили в 

не дожидаясь ответа, обратился ко всем тридцати улусах по 4—7 семей в кажприсутствующим: 

— А есть ли необхо- д о м От улуса до улуса на добром коне 

димость в этом? — и добавил; — По- полдня езды. Ни клуба, ни библиотек, 

моему, строительство в наших колхозах ни кино Н и радио. Да что там говоидет 

неплохо. А вот об опыте наших р и т ь 0 культуре, когда для коллективлучших 

животноводов иногда забываем. ного обсуждения самых неотложных во- 

Какое ваше мнение, товарищи? просов негде было собрать колхозников. 

Председатель аймисполкома Василий ...Мчатся участники семинара на ма- 

Давыдович Серебренников поддержал шинах к подножью горы Городовой. Там 

мысль Федорова. к Чикою спускаются ныне четыре широ- 

— Семинар сейчас действительно ни к к и е и прямые улицы. Их образовали бочему. 

На колхозных стройках работают л е е Двухсот домов, из них с полсотни 

от мала до велика. Николай Владимире)- совсем новенькие — от каменного фунвич 

прав— лучшие доярки, чабаны, сви- дамента до затейливого конька на кры. 

нарки опыт накопили; условия для тру- 1J!e - За последние два—два с половинол 

довых успехов, как говорится, все нали- года в новом улусе построены клуб со 

цо Только мы плохо еще используем эти зрительным залом на триста мест, шковозможности. 

' ла > детские ясли, библиотека, магазин. 

здания правления колхоза, сомонного 

Подумав, члены бюро решили семи- Совета и почты. 

нар по строительству не проводить, а в Только в прошлом и нынешнем году 

конце сентября пригласить животново- колхозники своими силами построили 

дов аймака в колхоз имени Жданова, в свыше десяти крупных объектов, в том 

тот самый колхоз, который года два-три ч и с л е комплексную животноводческую 

назад был ^ самым отстающим в Куда- ферму: четырехрядный коровник на триринском 

аймаке. ста молочных коров, свинарник на две- 

Такое решение не смутило председа- сти голов, телятник на двести голов, две 

теля сельхозартели имени Жданова, овчарни на восемьсот голов каждая, дом 

Даржан Чагдурович Цагадаев, когда животновода с водяным отоплением, а 

ему сообщили о предстоящем семинаре также стационарную больницу, баню, авживотноводов 

аймака, спокойно сказал: тогараж, тридцать домов для новоселов, 

— Что же, есть чему поучиться и у а правильнее сказать для тех, кто когнаших 

доярок, чабанов, свинарок, стро- да-то убегал из колхоза, а теперь вер-

ПУБЛИЦИСТИКА 133 

нулся. Все дома колхозников и общественные 

места радиофицированы и электрифицированы. 

В центре комплексной животноводческой 

фермы построен кормоцех с паросиловой 

установкой, кормовым комбайном, 

несколькими кормозапарниками, 

силосными башнями на две с половиной 

тысячи тонн массы. Животноводческие 

помещения оборудованы подвесными дорогами 

и автопоилками. 

Четырехрядный коровник, свинарник, 

автогараж, баня построены за последние 

3—5 месяцев из бутового камня. 

Теперь в колхозе созданы все условия 

для развития общественного животноводства, 

для успешного выполнения 

перспективного плана. И это заметно 

сказалось на производственных показателях 

артели. В нынешнем году колхоз 

значительно перевыполнил задания по 

всем показателям. Недаром надои молока 

на фуражную корову, по сравнению 

с 1955 годом, увеличились в полтора раза, 

а по сравнению с 1953 годом —• в 

два с половиной раза. Поголовье овец 

за последние два года выросло с 4 тысяч 

до 7400, а настриг шерсти с 1,2 килограмма, 

до 2.3 килограмма на ОВЦУ. 

Два года тому назад колхоз имел всего 

200 свиней, теперь их насчитывается 

свыше 600, выход свинины на 100 гектаров 

пашни утроился^ Лучшая доярка 

колхоза Дари Цынгунова в текущем году 

надоила 2687 килограммов молока 

от каждой закрепленной за ней коровы и 

заняла первое место в соревновании 

колхозных доярок республики. 

На днях в Бурят-Монголию из Ставропольского 

края привезли 300 тонкорунных 

овец. Не случайно эти овцы 

были переданы Кударинскому аймаку, 

а в Кударе — лучшим сакманщицам и 

чабанам колхоза имени Жданова. 

Как и следовало ожидать, животноводы 

аймака остались довольны семинаром, 

проведенным в колхозе имени Жданова, 

они действительно многому научились 

у доярок, чабанов и свинарок этои 

сельхозартели. 

В конце семинара гости осмотрели 

новые животноводческие помещения. В 

четырехрядном коровнике из бутового 

камня произошел интересный разговор. 

Председатель колхоза имени Маленкова 

Александр Степанович Перевалов, лукаво 

улыбаясь, сказал Цагадаепу: 

— А ты, Даржан Чагдурович. коревничек-то, 

того, - - у нас слизнул. 

— - Что? — удивился Цагадаев. 

— Да вот, говори!, что сдается миг, 

строили вы его по-нашему проекту. У 

нас же, сам знаешь, тоже отгрохали из 

камня этакий. 

— Нет, Александр Степанович, ошибаешься, 

— заявил председатель колхоза 

«Путь Октября» Иван Борисович 

Кривогорницын, — цагадаевский коровник 

вроде как на наш смахивает. 

Бригадир строительной бригады колхоза 

имени Жданова Гармажал Санжиев 

обиделся на гостей и решил восстановить 

истину. 

— Ни чьими проектами, к вашему 

сведению, мы не пользовались. Посмотрите, 

вникните — это же типовой коровник. 

— А не наш ли Афанасий Прокопье. 

вич Кожевников первым в аймаке начал 

строить коровники из бутового камня? 

— спросил председатель колхоза 

имени Куйбышева Александр Васильевич 

Вавилкин, и, видимо, чувствуя, что 

напомнил о самом главном, лукаво поглядел 

на товарищей. 

Гости — участники семинара — зашумели, 

заволновались и разговор стал 

общим. 

— А про наш зерносклад полему забыли? 

— Про нашу силосную полубашню не 

грешно бы сегодня вспомнить! — отозвался 

чей-то твердый голос. 

Все оглянулись. Цагадаев с уважением 

сказал; 

— Твою заслугу, Демьян Петрович, 

сроду никто не забудет. — Председатель 

колхоза имени Жданова пожал руку невысокому 

плотному человеку. 

Это был колхозник из сельхозартели 

«Путь Октября» — Демьян Петрович 

Ткачев. Именно он первый в Кударинском 

аймаке, да, пожалуй, и в республике, 

взял в руки самый обыкновенным 

бутовый камень и с уверенностью сказал: 

«Камень этот есть ценный строи 

тельный материал». 

И стали участники семинара припоминать, 

как решали в аймаке одну из 

ответственных задач подъема животноводства 

— строительство. 

А дело это было так. 

В сентябре 1953 года Пленум Центрального 

Комитета партии наметил программу 

крутого подъема сельского хозяйства. 

Перед колхозниками Кударинского 

аймака, как и перед всеми хлеборобами 

и животноводами страны, встали 

новые задачи: в короткий срок удвоить, 

утроить производство молока, мяса, 

шерсти, яиц и других продуктов животноводства. 

И как раз в -Jjy зиму гысячи 

голов крупного рогатого скота, овец и 

свиней пали в Кударе о г бескормицы и 

от недостатка помещении. Зимовкл 

195.3 — 51 годон показала, что без добротных 

животноводческих помещений, 

без достаточного количества кормов, в 

первую очередь силоса, продуктивность 

ЖИВО! ШЛХ НО НОДНЯ II). 

Все эти годы пос.ю сентябрьского 

Пленума ЦК партии одной из главных 

проблем для Кударинского района, как 

и для большинства колхозов республики, 

было строительство животноводческих 

помещений и силосных сооружений. Быстрое 

решение этих вопросов открывало 

новые пути повышения продуктивности 

животноводства, механизации тр\доем.


ких работ на фермах, электродоение, ав- секретарь райкома объявил, что завтра 

топоение. 

утром, к 10 часам, силосную башню при- 

Как решить эту насущную проблему, едут смотреть председатели колхозов, 

да еще в такие сжатые сроки? Этот во- секретари партийных организаций л 

прос после Пленума ЦК КПСС встал во члены строительных бригад всех колхо- 

весь рост не только перед животноводазов аймака и инженерно-технические рами 

и строителями, но и перед всеми колботники машинно-тракторных станций. 

хозниками, работниками МТС, партийны- — А я бы не советовал торопиться с 

ми и советскими руководителями айма- этим делом, — ответил Демьян Петрока.вич. 

— Вид у полубашни неказистый. 

Строить все из леса — дорого, а, Построим вторую получше, покрасивее, 

главное, очень долго. Лес возить прихо- и тогда пусть смотреть приезжают. Да 

дится издалека, за 80—100 километров. и полубашня-то наша — дело не мудре- 

Кроме того, квалифицированных плотниное, любая ферма построить может. Каков 

в колхозах мало. 

мень во всех колхозах под ногами ва- 

И вот в один из июньских дней 1954 ляется, не об этот, так о тот спотыка- 

года рядовой колхозник сельхозартели ешься. 

«Путь Октября» Демьян Петрович Тка- Секретарь райкома спросил Ткачева' 

чез пришел к председателю колхоза — А вы, Демьян Петрович, сами-т > 

Ивану Борисовичу Кривогорницыну и давно об это дело споткнулись? 

предложил построить силосную башню — Смех сказать и грех утаить, Ни- 

из бутового камня. 

колай Владимирович, — на камни спо- 

— А получится? — усомнился предтыкался несколько лег подряд, но мысль 

седатель. 

запала почему-то только в сентябре, а к 

•— Кажется, получилось, Иван Бори- строительству полубашни приступил вот 

сович, — ответил колхозник. — Толь- в июне. Надо было попробовать добыть 

ко бы цементу достать малость. 

камень в одном, другом месте, произве- 

— А бутовый камень как и где добысти пробную кладку с цементом и без 

вать? 

цемента, с наклоном и без наклона .. 

— В двух сотнях метров от строй- Ведь бутовый камень у нас в аймаке д: 

ки... один я кайлой добыл 3 кубометра 

камня за три часа. Да какого камня — 

плитняка! За какие-то семь часов четыре 

наших доярки выложили плитняком 

яму в три метра глубиной и по кругу восемь 

метров. Прямо хоть сейчас закладывай 

силос! 

— Что ты говоришь? 

Доярки-каменщицы встретили председателя 

у силосной полубашни восторженными 

возгласами: 

— Принимай работу, председатель' 

Такая яма сто лет будет служить и не 

завалится! — Женщины уже заканчивали 

наружную кладку. 

— А без цемента держаться будет? — 

был первый вопрос председателя. 

Совсем без цемента нельзя, — пояс 

нила одна из доярок, — мы один ряд 

плитняка цементом обмазываем, а пять 

рядов глиной. Держится крепко, Демьян 

Петрович научил. 

Председатель колхоза забрался на 

стену, прошелся по ней и не удержался 

от радостного восклицания: 

— Так это же здорово, товарищи! 

Есть выход, есть, без леса обойдемся. 

Демьян Петрович, пойдем звонить в 

райком. 

Через полчаса к силосной полубашне 

подъехала райкомовская «Победа». Из 

нее вышли секоетарь райкома Федоров, 

председатель аймисполкома Серебренников, 

начальник отдела сельского и колхозного 

строительства аймисполкома 

Подпорин. Они захватили с собой и 

председателя колхоза Кривогорницына. 

Все спускались в яму, трогали руками 

камни, ходили по стене, пробовали 

столкнуть камни ударом каблука... Обращаясь 

к собравшимся колхозникам, 

1 - 

же для фундамента не применяли... 

— Вот-вот. И я об


ды колхоза «Путь Октября» приступили 

к сооружению каменного фундамента 

иод типовой свинарник. 

Весть об этом тоже облетела всех 

строителей и руководителей колхозов и 

МТС аймака. 

...Возвратившись из колхоза 

уже привыкли к тому, что в Кударинско-.i 

аймаке и в республике их называют 

инициаторами строительства животноводческих 

помещений из камня. Да, 

инициатива принадлежит им! Но куйбы 

шезцы нет-нет, да и напомнят о гом, 

что они первыми в аймаке построили 

каменный двухрядный коровник. На таьое 

заявление животноводы колхоза 

«Путь Октября» обычно отвечают: 

— Кто дорогу торит—с того семь погов 

льет, кто позади шагает — с улыбкой 

идет. 

На шутку куйбышевцы ответа не н tходят. 

Что скажешь, если инициатива 

использования бутового камня действительно 

принадлежит колхозу «Путь Октября». 

Справедливости ради следует отметить, 

что почти одновременно с куйбы 

шевцами двухрядный бутовый коровник 

начало строить звено Санги Раднаевича 

Буянгуева из колхоза имени Ленина. 

И это звено пошло дальше Оно еще в 

начале строительства, рядом с первым 

коровником, отвело площадку и заложило 

фундамент под второе помещение 

для коров, а между коровниками потом 

начало строить кормоцех. 

Семинар-экскурсию строителей аймака 

райком и аймисполком на этот раз проводили 

в двух колхозах — в колхозе 

имени Ленина и в колхозе имени Куйбышева. 

После этого, третьего по счету, семинара-экскурсии 

строительство животноводческих 

помещений, силосных сооружений 

и культурно-бытовых объектов 

из камня развернулось во всех колхозах 

аймака. 

В 1955 году в колхозе «Путь Октября» 

за три месяца из ^того замечательного 

дарового материала был построен 

громадный четырехрядный коровник на 

300 голов с мощным кормоцехом, подвесными 

дорогами, автопоилками. На 

этот раз снова в колхозе «Пугь Октября» 

прошел семинар-экскурсия колхозных 

строителей. Здесь строители убедились, 

что четырехрядный бутовый коровник 

экономически очень выгоден. И 

четырехрядные коровники были заложены 

в пяти колхозах аймака. 

Широкий обмен опытом был организован 

в аймаке и при строительстве зерноскладов, 

овчарен, свинарников, домов 

животноводов, клубов, бань, гаражей и 

других объектов. 

Райком и аймисполком с первых же 

дней развертывания строительства организовали 

техническую помощь колхозам. 

Трудно сейчас застать в районном цен 

тре Кудара.Сомоне заведующего отделом 

сельского и колхозного строительства 

аймисполкома Федора Максимовича 

Подпорина и техников-строителей этого 

отдела — Ольгу Александровну Бобкову 

и Цыдьша Аюшеевича ЦыденжаПова. 

Они почти всегда находятся в колхозах 

помогают строителям составлять техническую 

документацию, расчеты затрат 

трудодней и денежных средств на объекты, 

организуют доставку в колхозы 

цемента, битума, шифера, гвоздей и др> 

гих материалов. 

При таком большом размахе строи 

тельных работ три техника отдела, конечно, 

не справились бы с возложенными 

на них заданиями. Тут на помощь 

пришли инженерно-технические работники 

машинно-тракторных станций. 

Надо отдать должное механизагорам 

—они хорошо помогают колхозным строителям 

и техникой: тракторы и автомашины 

МТС работают в колхозах на подвозке 

бутового камня и леса. Квалифи 

цированные монтажники МТС устанавливают 

на колхозных фермах оборудование 

кормоцехов, подвесные дороги, автопоилки. 

Эмт.ээсовцы и сами взялись за CTpoiiку. 

Зимой на усадьбах МТС аймака кипит 

работа. Из камня сооружаются гаражи, 

склады и другие подсобные помещения. 

Машинно-тракторная мастерская Xa.vнигадайской 

МТС уже давно пришла в 

ветхое состояние. Руководители МТС несколько 

лет подряд ставили вопрос перед 

министерством сельского хозяйства 

республики о необходимости строительства 

новой мастерской. Но руководители 

министерства отделывались пустыми 

обещаниями. Хамнигадайским механизаторам 

надоело ждать и они предложили.- 

— Давайте строить мастерскую своми 

силами из бутового камня. 

И начали. Нынче весной и летом были 

полностью выложены из камня стены 

мастерской и сейчас ведутся работы по 

устройству перекрытия. 

Коллектив МТС своими силами построил 

общественную баню, магазин и 

ряд жилых донов. Строительный материал 

все тот же — даровой бутовый камень. 

Колхозы аймака нынче ассигновали 

на строительство от 15 до 20 процентов 

своих доходов, в 5—10 раз больше, чем 

три года тому назад. 

За последние три года в 11 колхозах 

аймака построено 22 коровника, 17 те-

лятников. 26 свинарников, 15 птичников. 

12 зерноскладов, 12 крытых токоз, 

7 домов животновода, 7 клубов, 5 автогаражей. 

40 силосных полу башен, около 

era силосных траншей. 

Воодушевленные решениями XX съезда 

партии, колхозники Кударинского аймака 

в 1956 году выполнили план строительства 

на 300 процентов и заняли 

первые места среди районов республики 

и Федерации. 

Помещения из камня, отличающиеся 

особой прочностью, обходятся колхозам 

в 4—5 раз дешевле, чем деревянные или 

кирпичные. 

Появилась возможность полностью механизировать 

трудоемкие работы на животноводстве. 

Характерной приметой сегодняшнего 

дня для колхозов Кудары является по 

явление новой колхозной специальности 

—механика животноводческой фермы. 

И механиками становятся, как правило, 

бывшие рядовые колхозники. В колхозе 

«Путь Октября», например, после окон 

чашш специальных курсов механиком 

стал бывший водовоз Василий Иванович 

Яковлев. Он отлично справляется со 

своими обязанностями. 

— Раньше подвозка воды к фермам и 

вывозка навоза из дворов являлись самыми 

трудоемкими работами, —• говорит 

заведующий, комплексной фермой колхоза 

«Путь Октября» Иван Петрович 

Дорофеев. — На этих работах в колхоз» 

были заняты десятки человек. Теперь 

подогретая вода из кормоцеха сама течет 

по трубам в автопоилки, а с чисткой 

дворов, развозкой кормов и вывозкой 

навоза, при наличии узкоколейки, с успехом 

справляются сами доярки. 

Все механизмы на комплексной ферме 

обслуживает один человек — механик 

фермы Василий Иванович Яковлев. 

Коренным образом улучшилось культурно-бытовое 

обслуживание чабанов, 

доярок, пастухов, табунщиков. В Ждановском 

доме животновода, что построен 

рядом с комплексной фермой, вот-вот 

откроется клуб на 300 мест, красный 

уголок, зоотехнический кабинет, заселяется 

тружениками фермы 15 комнат 

к их услугам будут все коммунальные 

удобства, включая душевую. Подобные 

условия для труда и отдыха имеют тс 

перь труженики многих колхозных ферм. 

Наличие добротных помещений и си 

лосных сооружений привело к дальнейшему 

росту ' поголовья общественного 

животноводства и резкому повышению 

его продуктивности. Достаточно сказать, 

что производство молока, шерсти и мяса 

в целом по аймаку за последние два года 

удвоилось и утроилось. 

Почин колхозников Кудары имеет огромное 

значение не только для одного 

Кударинского аймака, но и дтя всей Bvрят-Мон{олии 

и других республик и областей 

страны. 


Примечательным является то, что по 

чин атот уже давно перешагнул границы 

Кударинского аймака. За последнее время, 

особенно в 1956 году, в Кударинском 

аймаке побывали сотни колхозных строителей 

и многие руководители колхозов 

других аймаков республики. Бутозып 

камень ныне широко используется на 

строительстве типовых коровников, телятников, 

свинарников, овчарен, автогаражей 

и других объектов в сотнях кол 

хозов республики. 

Много построили кударинские колхозы, 

но еще больше предстоит им построить. 

Однако, главные трудное!и у 

них позади. Теперь колхозники Кудары 

хорошо знают, как надо строить и из чего 

строить, а это, в последнем счете, са 

мое основное для завоевания успеха. Вы 

сококвалифицированными строителями - 

каменщиками, плотниками, столярами - 

стали сотни рядовых колхозников аймака. 

Строительство из бутового камня имеет 

и то преимущество, что в нем активное 

участие принимают женщины, старики 

и подростки. 

Вот почему в последнее время строи 

тельство проводится такими, ранее неви- 

данными темпами. В колхозе «Путь Октября» 

четырехрядный коровник из в\ 

ювого камня быт построен за три месяца 

13 доярками и 2 плотниками, а буто 

вый свинарник в 420 квадратных метроч 

был возведен теми же женщинами за 15 

дней. 

В колхозе имени Жданова три прг 

старелых члена артели—Очиржап Гармаев. 

Гармажап Бурунтаров и Дондоп 

Раднаев за пять месяцев построили больницу 

с пятнадцатью кабинетами и двумя 

палатами, а бригада стариков, как ее 

называют в колхозе, за два месяца построила 

телятник на 200 голов. В колхозе 

имени Жданова не остались в стороне 

от строительных работ и конюх Абида 

Дараев, и кладовщик Санжа Лузанов, 

и пчеловод Бабасан Найданов, и 

кузнец Гарма Доржиев и многие другие. 

Конечно, колхозным строителям приходилось 

и приходится преодолевать 

немало трудностей. Везде ощущается 

недостаток шифера, битума, цемента и 

других строительных материалов. Еще 

нередко приходится добротные животноводческие 

помещения, оборудованные пг 

последнему слову техники, временно 

крыть соломой, сдавать в эксплуатацию 

без асфальтированных дорожек. Но эти 

трудности, несомненно, будут преодоле 

ны. 

Колхозник'! Кударинского аймака хорошо 

сознают, что их самоотверженный 

труд в ближайшие год—два окупится 

сторицей. Об этом говорят достижения 

передовых артелей аймака. 

Ф. ВОЛЬНЫХ.

Фотоочерк 

Утренние сумерки прячутся среди 

расселин высоких скал, быстро убегаю i 

в глубину бесконечной тайги, уступал 

место наступающему новому дню. Из-за 

туч далекого горизонта прорывается первый 

солнечный луч. Он осыпает светом 

вершины гор, опускается все ниже и 

ниже, касается изумрудно-зеленой поверхности 

Байкала, который начинает 

искриться исеми цветами радуги. 

Рассекая байкальскую волну, вдол > 

скалистых берегов озера идет буксир 

ный пароход «Байкал». Позади, за его 

кормой, на стальном троссе движется 

огромная баржа. 

Капитан парохода Николаи Алексеевич 

Кузьменков по традиции моряков с 

восходом солнца поднимает флаг корабля. 

По ходит несколько минут, быстро 

рассеиваются остатки тумана, ч неожиданно 

со стороны правого борта появляется 

оконечность полуострова Святой 

Нос. 

С палубы хорошо видна вышка маяка, 

примостившегося на самой верхушке 

крутой скалы; ниже, у самого берега,видны 

две березы. Кажется, что они ох- 

ВОРОТА ЧИВЫРКУЯ 

Федор СОРОКИН 

На берегу Святого Носа стоят 

две березки.

138 ПО РОДНОМУ КРАЮ 

С борта парохода хорошо виден 

Святой Нос. 

раняют вход в небольшую бухточкч. 

дальше—беспорядочное нагромождение 

скал и сколько хватает глаз—тайга без 

конца и края. 

Сколько сокровищ таят в себе глубины 

озера, окружающие его горы и величественная 

тайга! В пучине озера-моря водятся 

сотни видов животного и растительного 

мира, и среди них знаменитый 

омуль, живородящая голомянка и байкальский 

тюлень-нерпа. В недрах гор— 

полезные ископаемые, в тайге—колоссальные 

запасы ценной древесины. А 

сколько здесь зверей! В таежных дебрях 

бродят сохатый, изюбрь, кабарга, горностай, 

белка, рысь, росемаха, колонок, 

выдра и знаменитый баргузинский соболь, 

чей красивый и прочный мех высоко 

ценится на мировых рынках. 

Полуостров Святой Нос. пожалуй, является 

самым излюбленным местом обитания 

медведей во всеи баргузинскон 

тайге. 

Охота на ^5eдвeдя требует смелости и 

силы. Его промышляют самые опытные 

охотники. Жителям прибайкальское 

тайги хорошо известно имя знаменитого 

медвежатника Егора Андриановича Шел 

ковникова, который уже добыл много 

десятков медведей. 

— Счастливый, видать, ты, Егор Андрианович,—сказал 

кто-то шутя знамени 

тому медвежатнику. — Говорят, сорок 

седьмой медведь обязательно задирает 

охотника, а ты еще цел. 

- Неумелого охотника и первый мед 

ведь задерет, — ответил также шуткоь 

Егор Андрианович. 

Прирученных медведей можно часто 

встретить в прибайкальских селах. При 

ручили медведя и матросы буксирного 

парохода. Мишка свободно бродит по па 

лубе и чувствует себя, как дома. Бывает, 

зазевается повар, а Мишка тут как тут. 

Схватит лакомый кусок и удирать. Медвежонок 

настолько осмелел, что при 

удобном случае может забраться лапой 

в тарелку матроса. Мишка стал общим 

любимцем колганды, с которой он совершает 

рейсы по Байкалу в любую погоду. 

Буря ему нипочем. Заберется в 

угольный склад и спокойно отсыпается. 

...Остается позади мыс Святой Нос. 

Мимо проплывают причудливой формы 

скалы, непроходимая тайга. Впереди 

вырисовывается небольшой скалистый 

остров, расположенный у входа в Чивыркуйскии 

залив. Рыбаки называют 

лтот остров воротами в Чивыркуй. 

Здесь буксир делает плавный поворот 

вправо и берет направление на середину 

Байкала. Нам повезло. По нашей просьбе 

к пароходу пришвартовался катер, 

идущий в Чивыркуйский залив, и при 

нял нас на свой борт. 

У ЗМЕИНОЙ ГУБЫ 

За Святым Носом, недалеко от Зме 

иной Губы, добывает омуль сетевая бри 

гада известного на Байкале рыбака Аргала 

Будеевича Будеева. Недавно бригада 

отметила 68-летие своего бригадира, 

который всю свою жизнь провел на Байкале. 

Несмотря на свой возраст, Аргал 

Будеевич имеет острое зрение, крепкие 

руки и завидную выносливость. Старый 

Мишка бесцеремонно забрался в 

тарелку матроса.


1 !'! 

бакам обеды, смотрит за чистотой 

в зимовье, находит время, чтобы сбе 

гать по ягоды. Старательная молодежь 

радует сердце старого рыбака. На 

до, скажем, выйти ночью в море—жалоб 

не услышишь. Хорошие у него помощ 

ники. Недаром идет добрая слава о его 

бригаде и она значится в числе лучших 

среди бригад, промышляющих в Чивыр 

куе. 

Нынешним летом на каникулы к Аргалу 

Будеевичу приезжал его сын 

Илья, студент Иркутского медицинского 

института. Илья не сидел сложа руки. 

Он помогал бригаде на рыбалке, готовил 

обеды, в случае необходимости—лечил 

больных. Изучал будущий медик и го 

рячие источники, пробивающиеся из-под 

земли по другую сторону Змеиной Губы. 

Свои наблюдения студент записы 

вал в дневник. «Змеиный источник» 

имеет воду со значительной концентра 

цией сероводорода, температура воды 

доходит до 41— 42 градуса выше нуля. 

Интенсивный выход воды—на площади 

150—200 метров. Есть основание пред 

полагать, что источник вполне пригоден 

для лечения ревматических заболеваний». 

РЫБАЦКАЯ СТОЛИЦА 

У Змеиной Губы, где облюбовал себ^ 

место Дргал Будеевич, чередуются один 

Трубка — постоянный спутник з а д р у г и м уловистые места. Косяки рыбы 

Аргала Будеевича. пересекают Чивыркуй из края в край. 

Поэтому не случайно рыбаки называют 

тзыбак еще не думает отправляться на рт . о золотым дном. Ловят здесь рыбу 

заслуженный отдых: он охотно пере- к р у г л ы й г о д особенно удачлива быва- 

дае т свой опыт молодежи и готовит себе 

смену. В его бригаде старательно тру 

дятся Даши Дармаев и Геннадий Зим и 

рев. Посмотреть только на этих шестнад 

цатилетних рыбаков рослые, широко 

плечие, с обветренными лицами, ч гело 

грейках и высоких рс 

зиновых сапогах,—они 

имеют вид 

рыбаков. 

бывалых 

— Давно работаете 

9 — спросите. Ответят: 

— давно, почти 

год. Несколько меньший 

стаж имеет рыбачка 

Люба Кольцова. Oi a 

прибыла из колхоза 

летом вместе с другими 

молодыми колхозниками. 

В начале было 

трудно, укачивало, от 

тяжелой непривычной 

работы ныли руки. Hani, 

шсь такие, что не 

выдержали, смалодушничали 

и сбежали, а 

Люба выдержала, осталась. 

Она не только 

трудится наравне с остальными 

рыбаками, 

но успевает и по хозяйству: 

готовит ры- 

ет зима. Сюда собираются десятки рыбо 

. овецкнх бригад Баргузине кого аймака. 

На всех хватает рыбы. В заливе, за 

мысом, в живописной местности «Покой 

пики», расположен Курбуликский рыбоприемный 

пункт. Это пугающее назва- 

Илья Будеев у горячего источника.


Сортировка рыбы на пункте Курбулик. 

ние, видимо, оставили монахи посольскс 

го монастыря, которые в старое время 

владели рыболовецкими плесами Чи 

выркуя. 

По преданию, там где сейчас расположен 

рыбоприемный пункт, когда-то 

промышляла по найму рыболовецкая артель. 

Как-то рыбаки до отвала поел» 

осетра, а затем напились холодной байкальской 

воды. После этого рыбаки ста 

ли умирать в страшных мучениях. Ник 

то не смог помочь умирающим людям. 

Покойники долго пролежали на берегу, 

пока их не обнаружили совершенно CJIJ - 

чайно. В память погибших трагическо! 

смертью эта местность была названа 

«Покойниками». 

За годы советской власти, неузнаваемо 

изменился Чивыркуйский залив 

Взять те же «Покойники». Слов нет, далеко-далеко 

отсюда до больших населенных 

пунктов, но труженики этого уголка 

Байкала живут одними интересами со 

всеми советскими людьми. В поселке 

есть клуб, рыбаки и рыбачки заняты в 

кружках художественной самодеятельности, 

рабочие рыбоприемного пункта 

смотрят кинокартины. Есть в поселке 

библиотека, школа, амбулатория, мага 

зин, по вечерам горит электрически; 

свет, жители поселка слушают радио 

Об этой жизни в старое время рыбакт-, 

не могли и мечтать. Жизнь в поселке не 

отвечает пугающему названию. Не случайно 

поэтому Курбулик называют рыбацкой 

столицей. 

Далеко в прошлое ушел тяжелый из 

нуряющий тр\д рыбаков С Баргузина. 

Ольхона сюда, в Чивыркуй, шли рыбаки 

на гребях по нескольку суток. Моторов 

не было тогда и в помине. Другое дели 

сейчас. Например, от Усть-Баргузина 

рыбаки доходят катером менее чем за 

полсуток. Моторные катера и лодки 

имеют »все колхозные я гословецкие 

бригады. За весла рыбакам приходите; 

браться очень редко, иногда ради развлечения, 

чтобы поразмяться. ,, 

... Рано просыпается Курбулик. По 

поселку разносится медный звон колокола, 

извещающий о начале работы на 

рыбоприемном пункте. К тому времени к 

пирсу пункта пристают моторные лодки 

и кагера со свежим уловом. Как всегда 

на пирсе можно увидеть мастера рыбоприемного 

пункта Евгения Николаевича 

Петрова. Он определяет сортность 

рыбы, весовщик выдает бригадам квитанции. 

Вот бригада колхоза имени Хру. 

щева, которой руководит М. Липанов. 

пол>чила квитанцию на 12 центнеров 

омуля. Квитанцию на 15 центнеров получает 

бригадир колхоза имени Чапаева 

В. Меньшиков. Отменный омуль сдала 

бригада колхоза имени Кирова П. Кирпичева 

и знакомого нам Аргала Вудеевнча 

Будеева. Тут же рыба поступает 

в засол в чегырехтонные чаны. 

Евгений Николаевич Петров зарекомендовал 

себя знающим дело работником. 

В нынешнем году он пополнил свои 

знания на шестимесячных курсах ыасте 

ров обработки рыбы в Ленинграде. На 

пункт прибыла в нынешнем году Галина 

Киреева„ окончившая Тобольский рыбопромышленный 

техникум. Сейчас на 

пункте уже работает несколько человек, 

имеющих специальное образование. Яс 

но, что возросла производственная куль 

тура на пункте, улучшилось санитарн.н 

состояние, механизируется производст 

венный процесс обработки рыбы На 

пункте установлена льдодробилка. Она 

за час заготавливает льда на весь лень 

работы, тогда как до недавнего времени 

на дроблении льда пешнями было занято 

в течение смены несколько человек. 

Прессовку рыбы теперь выполняет 

электропресс, повышающий произвол 4 

тельность труда в несколько раз. 

На пункте создан крепкий и дружный 

коллектив. На доске показателей социа 

диетического соревнования указаны имена 

лучших людей производства, дающих 

по полторы нормы в смену и выше- 

Мария Пушкарева, Евдокия Шакшиевч, 

Любовь Раева, Полина Петрова, Тамара 

Механизированная прессовка рыбы 

на пункте.

ПО РОДНОМУ КРАЮ 141 

Агапова, Раиса Биянова, 

Надежда Шелковникова, 

Анатолий Соколов, 

Павел Марченко 

и Иван Агапов. 

Эти люди шлют с далекого 

Курбулика бо Iки 

отличного засоленного 

байкальского омуля 

—любимого деликатеса 

сибиряков. 

Рыбаки Чивыркуя 

дают несколько больше 

одной третьей части 

добываемой рыбы по 

Баргузинскому рыбокомбинату. 

За июль и 

Чивыркуйские 

август 

рыбаки 

В этих домах живут рыбаки колхоза 

имени Чапаева. 

добыли. а пункт переработал бо- Сейчас, пожалуй, нет здесь такого уголлее 

2700 центнеров рыбы при квар- ка, где бы не знали его имени, 

тальном задании 1700 центнеров. В Нынешний год принес Виктору Ванынешнем 

сезоне по сравнению с прош- сильевичу новую трудовую славу. 

лым годом д поступило у в переработку р р у Вспоминается такой случай. Бригада 

больше таких ценных пород рыбы, как 

омуль, сиг и хариус. 

МАСТЕР ВЫСОКИХ УЛОВОВ 

добывала рыбу ставным неводом в Чивыркуйском 

заливе в местности Кедровка. 

Долгое время рыбаки возвращались 

в зимовье с пустыми руками. Многим казалось, 

что удача оставила рыбаков. За- 

Со стороны Курбулика хорошо виден то бригадир был уверен, что выбрал для 

живописный мыс Катуни. Под горой, в ставника самое подходящее место, хотя 

нескольких метрах от берега стоят два и мало изученное. Но рыбы все не было, 

новых бревенчатых здания с широкими В довершение всех бед рыбаки обнаруокнамя. 

жили, что в ставнике под водой произош- 

Несколько ступенек приводит в поме- ло что-то неладное, из-за чего не подщение. 

на подоконниках—живые цве- нималось дно ловушки. 

ты. Дальше дверь ведет в просторную На устранение помехи надо было поспальню. 

Вдоль стен рядами стоят кро- тратить не один день. Но Виктор Васильвати 

с панцырными сетками. На длин- евич решил трудную задачу по-своему 

ном столе—груды книг, газет, журналов. Он обвязал себя веревкой 'и прикрепил 

В углу радиоприемник. Комнату запол- к ней двухпудовый камень. С большим 

яяют звуки музыки. Всюду виден по- трудом удалось уговорить рыбаков опусрядок 

и чистота. тить его с этим грузом в холодную воду 

Здесь живет рыболовецкая бригада Байкала на одиннадцатиметровую глу- 

Виктсра Васильевича Меньшикова из бину. 

колхоза имени Чапаева, Баргузинского Крепко удерживая конец веревки, 

р 

аймака 

люди затаили дыхание, томительно долго 

— У нас пока нет только электриче- текли секунды... ППроходит 

первая, затем 

ства. — говорит Виктор Васильевич, — вторая минута, а Меньшиков все не поно 

придет время и мы будем его иметь, дает условный знак к подъему. И тольправление 

артели не жалеет средств для ко на третьей минуте заколыхалась ветого, 

чтобы рыбаки 

жили в культурных 

условиях.— И на приятном, 

бронзовом от 

загара лице бригадирч, 

ЩШ 

появилась улыбка. 

Виктор Васильевич 

охотно рассказывает о 

каждом рыбаке и рыбачке, 

но скуп на слова, 

когда заходит речь 

о нем. 

Но нам пришлось 

слышать об этом трудолюбивом 

еще раньше. 

человеке 

...С юношеских лет 

трудится на Байкале Виктор Васильевич беседует с 

Виктор Васильевич. рыбаками.

142 

ревка, рыбаки стали поспешно ее выби 

рать. Все обошлось благополучно. Оказалось, 

что один из канатов сошел со 

своего места, и Виктор Васильевич установил 

его в рабочее положение. 

С этого памятного дня чапаевцы еше 

больше стали ценить своего самоотверженного 

бригадира. 

Вскоре Виктор Васильевич Меньшиков 

смонтировал на ставнике специальное 

приспособление, при помощи которого 

легко извлекается из-под воды полотно 

невода. 

Постоянные высмотры и терпение вознаградили 

рыбаков. В июле в одну из 

очередных подрезок невода бригада добыла 

около двадцати двух центнеров 

омуля. На второй день—70 центнеров, а 

на третий—124 центнера рыбы. 

Весть о трудовом успехе бригады быстро 

облетела Байкал. 

За каких-нибудь семь дней бригада 

Меньшикова сдала на рыбоприемный 

пункт 470 центнеров рыбы и в конце 

июля выполнила годовое задание. 

Не ослабляли рыбаки трудового напряжения 

и в последующее время. За 

июль и август бригада добыла тысячу 


центнеров рыбы, вместо 300 центнеров 

по заданию на квартал. 

С подъемом трудятся под началом 

Виктора Васильевича Меньшикова старые 

и молодые рыбаки. Из-за недостаточного 

количества людей в бригаде 

каждому рыбаку приходится работать 

за двоих и троих. Но никто не жалуется 

на трудности. В бригаде работают выносливые 

и трудолюбивые колхозники 

Дмитрий Шелковников, Иван Дученко. 

Зинаида и Валентина Меньшиковы, Фе 

дор Низовцев и другие. 

Успехи бригады Виктора Васильевича 

Меньшикова способствовали тому, что 

колхоз имени Чапаева еще в августе вы 

полнил годовой план лова и дал стране 

дополнительно 600 центнеров рыбы. 

Необозримы просторы Чивыркуйского 

залива, окружающих его гор и непро 

ходимой тайги. Советские люди напру) 

женно трудятся здесь, чтобы пробудить 

к жизни и поставить щедрое богатство 

края на службу своей Родине. Ни на 

один день не прекращается созидательный 

труд рыбаков даже в самые лютые 

зимы, когда забайкальские морозы крепко-накрепко 

скуют льдом Чивыркуи и 

оденут тайгу в белоснежный наряд.


ЗИМУЮЩИЕ УТКИ В ИСТОКЕ АНГАРЫ 

Чуть брезжит рассвет. В клубах холодного 

пара, поднимающегося с незамерзающей 

в верховьях Ангары, едва 

вырисовываются молчаливые сопки. Тихо. 

Но вдруг эту тишину нарушает характерный 

"свист утиных крыльев Дикие 

утки зимой в Сибири! 

Наш маленький отряд наблюдает, как 

возвращаются с ночевки утки. О нп начинают 

свой день. С утра и до сумерек 

плавают они и ныряют на стремнине 

реки, доставая рачков-гомарусов, — по 

местному «бармашей», мелкую рыбу. 

...В журнале «Огонек» за шестое февраля 

1956 г. было напечатано интересное 

сообщение о нескольких Десятках 

уток, остающихся зимовать в Подмосковье, 

на речке Званка. Доктор биологических 

наук Н. А. Гладков предполагает, 

что это единственное в своем роде 

зимовье уток. 

Между тем, утки зимуют и в холодной 

Сибири, у берегов великого озера 

Байкала. Здесь остаются не десятки, а 

тысячи уток. Сибиряки называет этих 

уток


стоянку весною 1951 года. На следующий 

день машина не пошла и нам пришлось 

переходить Байкал пешком. Шли 

два дня. Ночь провели в рыбацком домике 

на льду. Уток не видели и не 

слышали. 

В дельте Селенги, несмотря на усиленные 

поиски, в камышах никаких 

признаков уток не обнаружили. Местные 

охотники утверждали, что утки ночуют 

севернее дельты в байкальских 

торосах. 

Время наших каникул истекало и мы 

утром двинулись на Посольск. Там провели 

остаток дня у штатного охотника 

Кабанского Государственного охотничьего 

хозяйства Г. Т. Урнышева. Он 

много рассказал об «ангарке». 

Сам он каждую 1 весну выходит на добычу 

нерпы и не раз встречал стойбища 

уток во льдах. Он находил большое 

число пуховых гнезд в торосах 

Байкала. 

Поездка в Горячинск окончательно опровергла 

предположения о том, что утки 

ночуют там. Было выяснено, что 

часть крохалей не летит на Байкал, а 

ночует в ангарских полыньях. 

Наша группа установила, что ночевать 

утки летают всего на два месяца: 

январь и февраль. В марте они частично 

остаются в истоке, частично на Селенге 

и других растаявших местах. Осенью 

«ангарка» до самого замерзания Байкала 

держится по заливам и речкам. И 

только, когда мороз сковывает море, 

утки кочуют в исток Ангары. Зима заставляет 

их организовываться в большие 

стаи, так как летать на ночлег за 

100 —150 километров по Байкалу — 

дело не легкое. Нами были найдены гоголи 

в Посольском соре на «прорве». 

Прорва — это незамерзающий выход из 

сора. Там остается несколько десятков 

уток и они, как и ангарские, летают 

ночевать во льды. 

В некоторые зимы прорва замерзает 

очень сильно, однако днем остаются полыньи. 

Когда мы пришли туда, то увидели 

в бинокль очень забавную картину: 

два десятка гоголей сидели на по- 

лынье, которая была диаметром метра 

полтора. Подойти к ним было незозможно. 

В 7 часов вечера утки улетели на 

ночлег. Мы сделали засадку во льду. 

Пришли утром, но утки улетели: прорва 

за ночь замерзла очень крепко. 

Пробыли мы там до полудня. И хотя 

лед почти совсем растаял, утки больше 

не прилетали. Они в таких случаях, 

как говорят местные охотники, улетают 

в исток Ангары. 

Вопрос об ангарской утке представляет 

большой интерес, так как это те же 

гоголи и крохали, которые прилетают 

весною с юга. Это утки, приспособившиеся 

к нашему суровому климату, утки, 

у которых и ПОТОМСТР,О не пытается 

лететь на юг. Они проводят зиму в Сибири 

с незапамятных времен. Недаром 

местное население узнает их весной и 

осенью среди других уток, считая своими— 

«сибирячками». Утки с юга еще 

и не думают прилетать, а «ангарка» 

уже размещается, как хозяйка, на про 

талинах и лужах в дельте Селенги и 

других речках. 

Оперение зимующих уток гораздо 

теплее и плотнее, нежели у прилетных 

При посадке на лед они могут прятать 

своп голые лапки в пух. Это спасает их 

от гибели. 

Я пишу только о тех изменениях, которые 

резко бросаются в глаза. Заняться 

более основательно этим нам не удалось. 

Мы думаем, что наше начинание в 

изучении «ангарки» будет продолжено 

научными работниками и студентами. 

Во многом им помогут и охотники, которые 

очень интересуются этим вопросом. 

Сейчас на Ангаре создаются такие 

условия, что уткам в скором времени 

негде будет зимовать. Это связано со 

строительством ГЭС: Ангара станет замешать 

в истоке. Что будет с утками? 

Ведь их очень много. На этот вопрос 

нужно ответить. 

А. ДВОРЯДКИН.

Г. МИХАЙЛОВ 

НОВОЕ ИЗДАНИЕ ГЭСЭРИЛДЫ В КИТАЕ 

Гдсэр хан •— один из самых популярных 

эпических героев. Его знают все монгольские 

народы, некоторые тюркские, 

известен он и в Тибете. Многочисленные 

сказания о Гэсэре все время привлекали 

внимание народных масс, а 

равно и людей науки. Интерес к Гэсэриаде 

в нашей стране никогда не ослабевал. 

Время от времени в разных местах 

издавались тексты и переводы сказаний 

о Гэсэре, исследования ученых, посвященные 

этому замечательному призведению 

народного творчества. За последние 

десять лет вышли из печати книги 

«Эпос монгольских народов» академика 

С. А. Козина, посвященная Жангариаде, 

«Сокровенному сказанию» и Гэсэриаде, 

«О характере бурятского эпоса «Гэсэр», 

содержащая материалы научной сессии 

1953 года, «Гэс=>р» П. Д. Дмитриева, воспроизводящая 

текст одной из версий бурятской 

Гэсэриады, находится в издательстве 

Академии наук СССР книга 

монгольского писателя Ц. Дамдинсурэна 

^Исторические корни Гэсэриады». Много 

за последнее десятилетие было написано 

статей, трактующих те или иные 

проблемы, связанные с изучением Гэсэрпады. 

Вполне понятно, что новое издание 

сказания о Гэсэре, вышедшее в 1956 

году в Китае, вызвало большой интерес 

и Советском Союзе. Его с большим удовлетворением 

встретила общественность, 

на\чные и литературные круги СССР. 

146 

ний семи глав первой книги с главами, 

содержащимися во второй. 

Итак, первая книга точно воспроизводит 

пекинское издание начала восемнадцатого 

века. Примерно через сто лет 

пекинский ксилограф был переиздан в 

Петербурге академиком И. Я. Шмидтом. 

Он же опубликовал краткое введение и 

первый перевел на немецкий язык. После 

этой публикации Гэсэриада стала доступной 

европейской науке. А через сто лег 

после И. Я. Шмидта, уже в наше время, 

новый перевод, на сей раз на русский 

язык, сделал академик С. А. Козин. Переводу 

он предпослал введение, помогающее 

читателю лучше понять Гэс^риаду, 

и дал некоторые комментарии. 

Первая книга нового издания Гэсэриады 

состоит из. семи глав разной величины. 

Самыми большими являются первая 

и пятая главы. Первая глава описывает 

обстоятельства, предшествовавшие рождению 

Гзсэра на земле, рождение героя 

и его детские годы. Она охватывает период, 

когда Гэсэр еще не был Гэсэром 

и носил имя Зуру (что значит рожденный 

в муках). Пятая глава посвящена войне 

Гэсэр хана и его богатырей с тремя 

шарайгольскими ханами. Эти главы занимают 

более двух третей всей книги. 

Гэсэр хан, главный герой произведения, 

именуется в сказании «искоренителем 

десяти зол в десяти странах света». 

Такой его титул обусловлен обстоятельствами 

появления на земле и всей деятельностью 

героя. Гэсэр хан—небожитель, 

средний сын Хормусты, главы 

тридцати трех тэягриев. Когда на земле 

наступили смутные времена и сильные 

стали пожирать слабых, для избавления 

людей от бедствий Хормуста послал, 

выполняя повеление будды, своего сына. 

Но чтобы жить на земле, небожителю необходимо 

было родиться от людей. Земной 

матерью Гэсэра стала Гэгшэ-Амурчила, 

дочь Го-Баяна, пленница Цотон 

нойона, а земным отцом—горный царь 

Оа-Гунчид. Однако последний не играл в 

жизни Гэсэра никакой роли, Гэсэр жил с 

приемным отцом старцем Санлуном, 

опальным нойоном царства Туса. 

Уже на первых порах своего земного 

существования Гэсэр (пока еще Зуру) 

совершает подвиги и чудеса, имеющие 

целью уничтожение врагов человечества 

и избавление людей от страданий. Новорожденным 

младенцем он поймал и уничтожил 

демона, принимавшего вид черного 

ворона. Этот ворон выклевывал глаза 

у младенцев. Двухлетний Зуру умертвил 

демона, подвизавшегося в виде ламы 

и откусывавшего языки у младенцев. В 

трехлетнем возрасте Зуру убивает оготно 

(горностая), величиной с вола—порождение 

нечистой силы, вредившее 

монгольскому народу тем, что изменяло 

поверхность земли. 

Цотон нойон ссылает Зуру и его мать 

в ущелье Болжмурын хоолой, чтобы 

мальчик стал жертвой семи албинов, 


ежедневно пожирающих по семьсот человек 

вместе с их конями. Зуру уничтожает 

албинов и завладевает их конями. 

Здесь же Зуру ликвидирует шайку разбойников, 

вынудив их принять веру г 

прекратить разбой. 

Уничтожает Зуру мангаса Их-Тонгрог. 

сидевшего на высокой скале и загораживавшего 

людям солнце. 

К этим подвигам можно добавить и 

другие, которые не описываются подробно, 

но упоминание о них имеется в различных 

местах первой главы. Зуру, уничтожив 

ворона и ламу, вредивших младенцам, 

уничтожает также трех свирепы.\ 

цогшитов. Перечисляя Рогмо-гоа свои 

подвиги, Зуру упоминает об уничтожении 

им владыки худших болезной демо 

на Рогмо-Нагпо, а также владыки опухолей 

и владыки моровой язвы. 

Деятельность Зуру не ограничивалась 

негативными актами, хотя и они приносили 

большую пользу людям. Зуру чудесным 

образом обогащает своего приемного 

отца Санлуна. Место своей ссылки 

Энхирэхойн-зу, где летом не бывает 

дождей, а зима сопровождается большими 

снежными заносами и вьюгами и где 

нет ни "скотского помета ни какого-либо 

другого топлива, вот такое место, котовое 

и звери обходили, Зуру превращает 

«в прекрасное блаженное кочевье», 

воздвигает там силами проезжих КУПЦОВ 

превосходный храм Хомшим-бодисатвы. 

Особое место занимает вражда Гэсзрд 

с Цотон нойоном, проходящая красной 

нитью через обе книги Г^-сэриады. Цотон 

начал пакостить еще до рождения Гэсэра. 

Он ссылает Санлуна и будущую 

мать Гэсэра хана Г^гшэ-Амурчилу в пустынную 

местность. Заступничество народа 

принуждает Цотона вернуть Санлуна 

в родные кочев,.я. Богатства приемного 

отца Зуру привлекают внимание Цотона. 

Происходит г'ловегная перепалка 

между нойоном и Зуру. Взбешенный Цотон 

снова отправляет Гэгшэ-Амурчилу и 

Зуру в ссылку на съедение албинам. Но 

Зуру уцелел, происходит новая встреч"* 

с Цотоном и новая ссылка Зуру и его 

матери. Затем Цотон, обрадованный вестью 

о гибели Зуру, отправляется в Элхирзхойн-зу. 

До сих пор страдающей 

стороной был Зуру, а на сей раз пришлось 

поплатиться нойону, — Зуру жестоко 

его избил. 

Цотон женит своего сына Алтант. Но 

за свадебным столом не нашлось места 

ни Зуру, ни его матери. Происходит перепалка 

между Зуру и Цотоном. Брат 

невесты Цористон лама посылает пчелу, 

чтобы она убила Зуру. Зуру поймал пчелу 

и стал ее давить. Лама упал без памяти. 

Спасая ламу, и невеста, и чиновник 

Цористон лама упрашивают Зуру отпустить 

пчелу. Получив подарок и Химсунгоа, 

невесту Алтант, Зуру отпустил 

пчелу. Лама благодарит его И уступает 

свое место. 

Понятно, что испорченная свадьба нз 

способствовала улучшению отношении

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ 147 

между Зуру и Цотоном, С1ычки продолместил дохлую собаку. Возмущенный 

жались, оканчиваясь торжеством Зуру. Кюмэ хан последовательно бросает Га- 

Так, будущий Гэсэр побеждает в соревсэра в змеиный ров, в муравьиный ад. 

нованиях, устроенных Рогмо-гоа для же- осиный ад, звериный ад, темный ров, 

нихов. Красавица Рогмо-гоа достается бросает в море, сажает на медного осла, 

Зуру. Цотон, невеста и ее родители огор- охваченного пламенем, приказывает ручены 

таким оборотом дела. Цотон начибить мечами. Но Гэсэру при помощи разнает 

новые соревнования, обещая победиличных волшебных предметов удается 

телю Рогмо-гоа. Соревнующимся предло- избежать всех опасностей. Кончается 

жено была найти, между прочим, брод тем, что Кюм* хан не только примирил- 

через реку Уктус. Зуру находит три брося с Гэсэром, но и выдал за него свою 

да, одним из которых люди И перепра. дочь. 

злялись благополучно. Цотон нойон из- Четвертая глава посвящена борьбе Гэбрал 

себе дтэугой и стал тонуть. Спасая сэра с двенадцатиголовым мангасом, к 

его, Зуру сначала выдрал нойону все во- которому ушла доведенная до отчаяния 

лосы, а потом протянул две сабли. Цо- происками Цотона Аралго-гоа. Гэсэр сотон 

ухватился за них и получил спасебирается отравиться на выручку Аралние 

жизни ценой ладоней. Проделал Зуго-гоа. Напрашивается в поход и Цотон, 

ру и еще несколько шуток такого же ро- но в решительный момент струсил, 

ла, мстя Цотону за все его подлости. притворившись сначала больным, а по- 

Рогмо-гоа окончательно переходит и том и мер1вым. Погребальный обряд 

Зуру. Перечислив все свои подвиги суп (сжигание трупа) приводит Цотона в 

руге, Зуру открывается ей, что он не кто чувство, уловка нойона разоблачена. 

мной, как милостивый Богдо Гэсчр хач Все отговаривают Гэсэра от похода. 

десяти стран света. 

Он остается дома. Но через три года вы- 

В эпизодах борьбы Зуру с Цотоном ступает против мангаса. После многих 

много есть от популярного сказочного приключений он сначала убивает млад- 

героя Далан худалч и других героев, ших сестер мангаса, потом старшую 

имеющих неказистый вид, но оказываю- сестру. Доходит очередь и до самого 

щихся в конечном счете сильнее многих мангаса. Кончается поход уничтожением 

силачей и умнее многих умников. сына мангаса и старухи, матери мангаса. 

Так Гэсэр хан вызволил Аралго-гоа и 

Таково в самых общих чертах содер- уничтожил мангаса и его семя. 

жание первой главы пекинского ксилографа, 

одной из самых больших и наибо- 

В следующей главе описывается войлее 

богатой различными эпизодами. К 

на с тремя шарайгольскими ханами. 

сказанному следует добавить, что наряду 

Аралго-гоа напоила Гэсэр хана забвен- 

с описанными подвигами и деяниями, 

ным напитком. Он забыл и свою стра- 

Зуру сумел добыть себе двух жен — 

ну, п дом, и жен, и богатырей. А в это 

Аралго-гоа и Аж-Мэргэн. 

время шарайгольские ханы ищут невесту 

для одного из своих царевичей. Ра- 

Вторая глава занимает небольшое мезослали на разведку в разные страны 

сто, повествует она о борьбе с тигром птиц. Ворон сообщил о несравненной 

северной стороны. Здесь герой выступа- красоте Рогмо-гоа и об отсутствии Гэет 

уже под именем Гэсэр-хана, а в бою сэр хана. Шарайгольские ханы восполь- 

принимают участие его баторы и хушуузовались обстоятельствами и отправичины. 

Желая испытать своих богатырей, лись в поход. Началась длительная вой- 

Гэсэр забирается в пасть тигра. Увидя на с боями передовых отрядов, едино- 

гибель своего вождя, баторы бросились борствами богатырей обеих сторон и т. д. 

бежать. Остался только Зас-Шихир, В разгар боев Цотон совершает измену. 

вступивший в единоборство с тигром. Попав в плен, он обещал помочь ша- 

К нему присоединились еще два батора. райгольским ханам одолеть гэсэровских 

Тогда в борьбу вступил и Гэсэр. Тигр богатырей. Возвратившись в свой стан. 

был убит. 

Цотон заявил, что шарайгольские войс- 

Третья глава переносит нас в Китай. ка отступили. Зас-Ширих pacnycKaei 

Кюмэ хан, лишившись супруги, отдает свои войска. Шарайгольские хэны напа- 

приказ всем подданным: «Кто стоит— дают врасплох, гэсэровские баторы геро- 

плачь стоя; кто тронулся в путь—плачь ически сражаются, но враг их одолел, 

на ходу: кто не пустился еще в путь— все они пали в неравном бою. Рогмо-гоа 

отложи и плачь: кто не может ходить— становится пленницей. Письма Рогмо-гоа 

плачь сидя: кто поел—плачь поевши: и старания небесных сестер Гэсэра вер- 

кто не поел — подожди есть и плачь». нули ему память, он возвращается на 

Такая чрезмерная скорбь хана и подоб- родину. Здесь он расправляется с Цотоный 

приказ грозили гибелью всему нарочом, избив его своей волшебной плетью, 

ду. Обратились за помощью к Гэсэру а затем отправляется в поход. Война 

хану. Прибыв во дворец, он увидел, что кончается победой Гэсэра. Он наказал 

хан продолжает дневать и ночевать со было Рогмо-гоа, отрубив ей руку и ногу, 

своей ханшей в объятьях. Кюмэ хан не но по ходатайству Зас-Шириха простил 

внял голосу Гэсэра и но пожелал рас- ее. 

статься с трупом. Когда хан заснул, Гэ- В шесшп главе содержится хорошо 

сэр выбросил труп, а в объятия хана ио- известный рассказ о том, как лама, обо- 

10 '

ротень мангаса, превращает Гэс^р хана 

в осла. Гэсэр не хотел иметь дело с 

атим ламой, но Рогмо-гоа, столкнувшись 

с оборотнем, переубедила своего супруга. 

Когда Гэсэр поклонялся ламе, последний 

возложил на голову Гэсэра изображение 

осла, Гэсэр превратился в осла. 

Рогмо-гоа становится женой ламыоборотня. 

Свой настоящий вид Гэсэр 

принял при помощи Аж-Мэргэн. Избавившись 

от чар, он уничтожает и сестру 

лангаса, и самого мангаса. 

В последней, очень короткой главе 

приводится история о путешествии Гэсэр 

хана в ад. Вернувшись домой после 

победы над ламой-оборотнем, Гэсэр узнает, 

что у его матери, получившей известие 

о превращении сына в осла, нарушилось 

кровообращение, и она умерла. 

Гэсэр ищет ее душу на небе, но не 

находит там. Оказывается, Эрлэг хан, 

владыка ада, заключил ее в ад. Гэсэр 

связал Эрлэг хана, припугнул железным 

посохом и приказал разыскать душу 

Гэгшэ-Амурчилы. Разгневанный Гэсэр 

убил привратников всех восемнадцати 

адов. Эрлэг хану же приказал впредь 

заключать в ад только людей, заслуживающих 

этого. Эрлэг хан оправдывается 

тем, что Гэгшэ-Амурчила собиралась закопать 

в землю новорожденного Гэсэра. 

Отправив душу матери к Хормусте и 

расправившись с виновниками заключения 

ее в ад, Гэсэр возвращается домой, 

где «стал жить в радостях и веселии». 

Этой главой кончается первая книга 

нового издания Гэсэриады. 

Во второй книге даны главы с восьмой 

до тринадцатой, а за ними следуют две 

главы, не имеющие нумерации. 

Восьмая глава посвящена оживлению 

гэсэровских богатырей, погибших в боях 

с шарайгольскилга ханами. Она представляет 

собой нечто сюжетно законченное, 

хотя и отличается от большинства глав 

тем, что не содержит ничего героического. 

В данном случае героическое начало 

изображается как бы в смещенном плане. 

Добро торжествует над злом не на поле 

боя, в жестокой сече, а путем оживления 

и возвращения гэсэровских баторов в 

строй борцов с врагами человечества. 

Вместе с тем в восьмой главе много 

фантастического. Трудно указать другое 

место Гэсэриады, где бы небожители играли 

такую большую роль. 

Сама по себе глава *та маленькая, занимает 

всего 17 страниц. 

Девятая глава несколько больше предыдущей. 

В ней описывается война Гэсэр 

хана с Андулам ханом, претендентом 

на мировое господство (Андулам хан задумал 

стать владыкой всего Жамбутива). 

Как и в большинстве подобного -рода 

глав Гэсэриады, добро торжествует над 

злом, побеждает Гэсэр, Андулам хан терпит 

поражение. 

В этой же главе описывается возвращение 

на землю Зас-Шихира, погибшего 

во время шарайгольской войны. Тогда 


он не пожелал жить на земле, заявив 

Гэсэру: «Раз испытав рождение человеком, 

трудно мне будет, пожалуй, опять 

родиться человеком. Хочу возродиться у 

отца твоего тэнгрия Хормусты'» 

Десятая глава отличается от предыду 

щих своим незначительным размером 

(всего 6 страниц) и тем, что там нет характерного 

для большинства глав Гэсэриады 

сюжета. Десятая глава повествует 

о возвращении Гэсэр хана после победы 

над Андулам ханом, о распределении 

трофеев и т. д., иначе говоря, содержит 

общие со многими другими главами 

места. Отличает эту главу от других попытка 

Зас-Шихира расправиться с Цотон 

нойоном. Ведь Цотон был виновником 

гибели и самого Зас-Шихира, и всех 

гэсэровских богатырей. Однако Гэсэр хан 

удерживает Зас-Шихира от такого шага. 

Одиннадцатая глава не представляет 

для читателя большого интереса. В ней 

говорится о превращении Гэсэра в осла. 

Такой сюжет имеется в шестой главе 

первой книги. Отличаются эти главы 

лишь некоторыми деталями. В первой 

книге мангас не назван по имени, во 

второй же книге сообщается, что в осла 

Гэсэра превратил мангас Ловсого. В первой 

книге возвращение Гэсэру прежнего 

вида берет на себя его жена Аж-Мэргэн 

и справляется с этой задачей своими силами. 

Во второй же книге в этом деле 

принимают активное участие и небесные 

родственники Г=>сэра. 

Полсотни страниц второй книги, таким 

образом, заняты мало интересным 

материалом. Книга даже выиграла бы, 

если бы одиннадцатой главы не было 

вовсе. Произведение приобрело бы более 

стройный вид, изложение стало бы более 

последовательным, в чем убеждает нас 

следующая глаза. 

Двенадатая глава по характерз' своему 

напоминает десятую, она тоже не имеет 

свойственной другим частям Гэсэриады 

сюжетной завершенности. Здесь есть 

указания, что действия развертываются 

после победы в войне с Андулам ханом, 

и показано, как Гэсэр хан занимается делами 

внутреннего устройства. Все что 

изложено на трех страничках, похоже, 

что двенадцатая глаза является частью 

десятой. Разрыв получился, вероятно, 

из-за вставки одиннадцатой главы, разделившей 

десятую на две неравные части. 

Тринадцатая глава принадлежит к числу 

крупных глав, занимает она 87 

страниц. Начинается она тоже с упоминания 

о победе Гэсэра хана над пятнад 

цатиголовым мангасом. Затем перечисляются 

чудесные дела Гэсэра, благодаря 

которым Цэцзгте тала пэевратилась в 

землю обетованную. Занимается Гэсэр 

хан и другими мирными делами (расселяет 

жен, дает имена новому поколению 

баторов. приносит жертвы Шакьямуни 

тут же происходит вооружение юных баторов, 

которым бабушка Гэсэра по просьбе 

Зула послала чудесное вооружение и 

коней и т. д.).

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ 149 

А большая часть главы посвящена походу 

в Двуречье (реьи Алтан ТОЕЧ И 

Менген товч), цветущий благодатный 

край, но занятый нечистой силой. Завязывается 

упорная борьба. Вначале сражаются 

баторы, а потом очередь доходит 

до Гэсэр хана. «Искоренитель десяти 

зол в десяти странах света» действует 

то силой, то хитростью, то применяет 

свои чудесные свойства. Хан рагшасов 

побежден, его племя истреблено, 

жена хана рагшасов Сайхулай-гоа 

становится женой Гэсэра. 

Далее следуют две самые большие 

(190 и 143 страницы) главы, которые не 

имеют нумерации. Они отделяются от соседних 

глав интервалом, четко ограничиваются 

и сюжетом. Первая из ни:: рассказывает 

о борьбе Гэсэра с Кумбу, ха. 

ном чотгоров. Началась война из-за на 

мерения Кумбу хана завладеть красави 

цей Рогмо-гоа. Самого Гэсэра в это ври 

мя дома не было, он жил в Двуречьи с 

Сайхулай-гоа. своей новой женой. Отсутствие 

Гэсэра порождает тревожные 

настроения у Рогмо-гоа. Но ее успокаивает 

Ала-Мэргэн, заявившая, что у них 

есть богатыри Зула и Алтай-Сэчэн, а 

Гэсэр хан пришлет своих богатырей. 

Начинаются бои с воинами Кумба хана. 

И в данном случае, как и в предыдущей 

главе, в начале имеют место поединки, 

авангардные бои и т. д., а затем 

уже обе стороны переходят к решающему 

сражению. Одновременно предпринимаются 

попытки вернуть Гэсэру хану память. 

Эти попытки на первых порах не 

дают желаемого результата, но в конце 

концов Гэсэр хан освобождается от 

зелья, которым опоила его Сайхулайгоа, 

к нему возвращается память. Исход 

войны решается с появлением Гэсэра, 

Кумбу хан падает сраженным. 

Самая последняя глава повествует о 

войне Гэсэра хана против Начин хана. И 

в этой главе поводом для военного столкновения 

послужили жены Гэсэра. Когда 

Начин хан решил жениться, ему сообщили, 

где можно найти невесту, сообщили 

также, что у Гэсэра хана есть пять 

или шесть жен-красавиц. Однако его тут 

же предупредили об опасности, с которой 

сопряжено столкновение с Гэсэром. 

Начин хан заявил, что он отберет у Гэсэра 

хана жену, а его самого убьет. Начинаются 

сражения. В общих чертах ход 

боевых действий напоминает операции, 

описанные в предыдущей главе. Есть, 

правда, и одни вполне оригинальный эпизод. 

Небесные сестры Гэсэра хана приносят 

повеление бабушки Г-сэра и его 

отца относительно того, чтобы в один из 

очередных походов отправилась жена 

Гэсэра Ала-Мэргэн с некоторыми женами 

Гэсэра и его богатырей. Предписание 

небожителей было выполнено, ханши и 

жены богатырей отправились в поход. 

Ала-Мэргэн и ее спутницы находят союзницу 

в лице Найхулай-гоа, приемной 

дочери Начин хана. Она оказала боль- 

шую помощь гэсэровской стороне в ее 

борьбе с Начин ханом. 

Совершенно очевидно, что в данном 

случае мы имеем дело с мифом об амазонках. 

Этот миф нашел отражение и 

в некоторых монгольских летописях. В 

«Шар тууж», например, наряду с другими 

странами упоминается и «Девичья 

страна» (Охидыи орон). 

Отметим также, что и в первой книг^ 

мы встречаемся с амазонкой. В первой 

главе Гэсэр хан рассказывает Рогмо-гоа 

об обстоятельствах встречи с Аж-Мэргэн. 

Гэсэр познакомился с нею на охоте. 

Там у них произошла борьба. В первой 

схватке победила амазонка, а во второй 

верх одержал р:>сзр. Только после этого 

Лж-М*ргэн согласилась стать женой 

Гэсэра. 

В (ТОЙ же главе- есть одно место, перекликающееся 

с монгольской летописью 

«Алтан гонч», опубликованной Г. Гомбоевым. 

В *той летописи сообщается, что 

жена Чингис хана Борт, узнав о браке 

хана с солонгосской царевной, не возмутилась 

и не огорчилась. Она высказалась 

в том духе, что в недостатке ничего 

хорошего нет, в избытке нет ничего 

плохого. Так же встретила Ала-Мэргэн 

сообщение о желании Найхулай-гоа стать 

женой Гэсэра. Такое совпадение двух 

совершенно различных произведений заслуживает 

внимания. В этом месте Г=>сэриады 

обнаруживается связь ее с другими 

произведениями монгольской литературы. 

В спорах о национальной принадлежности 

Гэсэриады, быювавшей в 

Китае и МНР, это обстоятельство может 

служить дополнительным аргументом в 

пользу самобытности монгольской Гэсэриады. 

Привлекает внимание еще одна особенность 

последней главы. Выше говорилось, 

что последняя и предпоследняя 

главы не имеют номеров. Относительно 

предпоследней главы это можно сказать 

безоговорочно. Последняя же глава имеет 

даже два номера, которые находятся в 

самых неожиданных местах. 

Помещена глава в самом конце книги 

и начинается на 381 странице. Но в том 

месте, где сообщается о том, как Гэсэр 

хаи устроил жизнь своих жен и как изменился 

лик местности, в которой он поселился, 

встречается ремарка; «аран 

дугаар булэг дуусч» (стр. 383). Можно 

было бы предположить, что десятая глава 

случайно оказалась после тринадцатой, 

но на стр. 463 встречается указание 

на окончание шестнадцатой главы. Объяснить 

с достаточной убедительностью 

появление этих номеров пока нет возможности. 

Пролить какой-то свет на 

столь курьезное обстоятельство позволит, 

быть может, тщательное изучение 

других списков и вариантов глав, которые 

даны во второй книге рецензируемого 

издания. 

Таково в самых общих чертах содержание 

обеих книг Гэсэриады, изданных

150 КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ 

недавно в Китайской Народной Республике. 

Естественно, читателя интересует вопрос, 

в каком отношении находятся вновь 

опубликованные главы к старым? Можно 

ли вторую книгу считать продолжением 

первой? 

Вторая книга может быть признана 

продолжением пекинского ксилографа 

лишь постольку, поскольку мы и в новых 

главах встречаемся с хорошо нам 

известными героями. По-прежнему главным 

действующим лицом является Гэсэр 

хан, сохраняя свой титул «искоренителя 

десяти зол в десяти странах света». Как 

и в первой книге, здесь выступают небесные 

родственники Гэсэра, его жены, 

богатыри. Правда, и жен и богатырей у 

Гэсэра стало больше. Первое поколение 

богатырей выступает бок о бок со вторым, 

со своими сыновьями. Ряды женских 

персонажей пополнились женами 

богатырей. 

Во второй книге то и дело упоминается 

война с шарайгольскими ханами, сами 

ханы, их приближенные и т. д. Восьмая 

глава целиком посвящена ликвидации 

последствий шарайгольской войны 

(оживление богатырей Гэсэр хана). 

Встречается во второй книге хорошо 

нам знакомый нойон Цотон, злой гений 

Гэсэра. И в последних главах он предстает 

перед читателем в качестве отрицательного 

персонажа. Ему на каждом 

шагу грозят расправой за его былые 

прегрешения и злодеяния. Серьезные 

намерения такого рода возымел Зас-Шахир 

в десятой главе. Однако Гэсэр хан 

удержал своего сподвижника, заявив, что 

со смертью Цотона не уничтожается зло, 

а польза от этого нойона есть: «усну - 

разбудит, забуду — напомнит». И к 

удивлению всех присутствующих Гэсэр 

принимает облик Цотона. И во второй 

книге, следовательно, Цотон выступает 

как бы двойником Гэсэра. Большего вреда 

от него нет, но все же он часто обманывает 

богатырей, не оправдывает их 

доверия, дает слово исправиться, но тут 

же его нарушает. Богатыри за это причиняют 

ему всякие неприятности, выражают 

на каждом шагу недоверие, корят 

Цотона за его неблаговидные поступки 

и т. д. 

Во второй книге много схваток. Битвы 

кончаются победой богатырей, победители 

вэзвращаются обычно с богатой добычей. 

Происходит награждение героев и 

распределение трофеев. В большинстве 

случаев Цотону при такого рода разделах 

ничего не достается. 

Войны Гэсэра и во второй книге носят 

справедливый характер. Он дает огпор 

тем, кто посягает на его личность, 

владения или жен. Его противниками являются 

злобные чудовища, уничтожение 

которых идет на пользу человечества. 

Есть и другие моменты, позволяющие 

установить общность между двумя книгами 

Гэсэриады. Однако имеется ряд 

обстоятельств, способных сильно поколебать 

этот вывод. Более внимательное 

изучение текста приводит к мысли, что 

вторая книга не настоящее продолжение 

первой, отношения между ними какого 

10 

другого порядка. 

Сравнивая первую книгу со второй, 

читатель приходит к выводу, что вторая 

книга носит если не более литературный, 

то более книжный характер. 

Прежде всего бросается в глаза наличие 

дат животного цикла. В первой книге 

Гэсэриады даты отсутствуют, а во второй 

они часто встречаются. Животный 

цикл летоисчисления употребляется, 

оказывается, не только людьми, но и 

небожителями. В последней главе Авсахурца, 

небесная бабушка Гэсэра, передает 

через небесных сестер героя Зарлиг 

с указанием срока выступления против 

Начин хана. Богатыри должны выступить 

в год, месяц, день и час дракона. 

Совершенно очевидно, что здесь мы 

имеем дело с новшеством не только для 

Гэсэриады, но и для других произведений 

героического эпоса монгольских народов. 

И идет это новшество от книг и 

рукописей, получивших за последние 

двести-триста лет сравнительно широкое 

распространение как во Внешней Мои 

голии, так и во Внутренней. 

Выше уже отмечалось, что во второй 

книге Гэсэриады фигурирует большее 

(по сравнению с первой книгой) количество 

героев. За время, истекшее после 

шарайгольскои войны, у Гэсэра появились 

новые жены, появились жены 

у богатырей, к первому поколению 

богатырей, спустившихся в Жамбутив 

вместе с Гэсэр ханом, присоединилось 

второе и т. д. У фольклористов 

обилие имен в произведении не без основания 

считается признаком книжное 

ти той или иной версии эпического 

произведения. Исходят при этом из того 

очевидного факта, что трудно удержать 

в памяти большое количество эпизодов, 

имен, событий и т. д. 

Признаком книжности, как нам представляется, 

следует считать и увеличе 

ние во второй книге числа различных 

рассуждении, ероолов, зарлигов и т. д 

Все это в небольших размерах встречается 

и в первой книге Гэсэриады, но во втп 

рой их гораздо больше. И это обстоятельство 

свидетельствует о дальнейшей 

эволюции произведения. Быть может, в 

данном случае сказались и результаты 

обработки лицами, записывавшими главы 

о войнах с Андулам ханом, ханом pai - 

шасов, Кумбу ханом и Начин ханом. 

В тесной связи с только что указан 

ными моментами находятся и некоторые 

другие. В первой книге Гэсэриады многоплановость 

повествования наблюдалась 

только в двух главах. Во второй книге 

многоплановость имеет место в большинстве 

глав. Следя за ходом событий, читатель 

оказывается то в лагере Гэсэр 

хана, то в стане его противника, то на


поле боя. то становится очевидцем событий, 

развертывающихся на небе. 

И, наконец, следует отметить активизацию 

небесной родни Гэсэра и Шакьямуни. 

В первой книге Гэсэр хан имеет 

дело почти исключительно со своей бабушкой. 

Она помогает ему в его земных 

делах, снабжает всякими чудодейственными 

предметами и т. д. Во второй книге 

в делах Гэсэр хана принимают участие 

и бабушка Авса.хурца, и отец Хормуста, 

и другие небожители, и сам 

Шакьямуни. Особого внимания заслуживает 

последний из упомянутых персонажей. 

Из первой книги известно, что 

будда погрузился в нирвану за семьсот 

лет до рождения на земле «искоренителя 

десяти зол в десяти странах света». 

Казалось бы, после исполнения божественного 

предписания о ниспослании 

на землю сына Хормусты, Шакьямуни 

нет основания вмешиваться в последующие 

события. Однако он принимает участие 

в оживлении гэсэровских богатырей, 

в хлопотах по возвращению Гэсэру, IT? 

вращенного в осла, его прежнего вида 

и во многих других делах. 

Все изложенное выше свидетельствует 

о том, что между главами первой и 

второй книги Гэсэриады пролегает какаято 

грань, не позволяющая нам их сближать. 

Об этом же говорят и некоторые 

более частные моменты, относящиеся 

не ко всем главам второй книги. Начать 

хотя бы с того, что восьмая глава носит 

в известной мере нарочитый характер. 

Создается впечатление, что она введена 

лицом, которому принадлежит рукопись, 

с единственной целью связать както 

новые главы со старыми. Иначе зачем 

нужно было бы оживлять богатырей, 

прекративших свое существование еще в 

пятой главе первой книги? Они погибли 

во время .шарайголъекой войны, а после 

^того Гэсэр хан жил довольно долго и 

обходился без богатырей. Они не фигурируют 

в шестой и седьмой главах, мог 

бы Гэсэр хан бороться со злыми силами 

в одиночку, как это он делал в большинстве 

случаев в первой книге (богатыри 

сражаются только во второй и пятой 

главах). Наконец, у Гзсэра были сыновья 

богатырей, которых он MOI бы водить 

в бой. 

Оживление богатырей дает возможность 

продолжить повествование, присоединяя 

к старым главам новью, построенные 

по типу пятой главы. Во второй 

книге войны Гэсэра против манга. 

;:ов внешне сильно напоминают шарайгольскую 

войну. Все они, исключая главу 

о превращении Г-.счра в осла, развертываются 

постепенно, начинаются с разведки 

и отдельных стычек и поединков, 

а потом уже стороны приступают к решительным 

сражениям. Таким образом 

построена и глава о шарайгольской войне. 

Выше уже говорилось, что одиннадцатая 

глава находится не на месте. Сю- 

151 

жетно двенадцатая глава связана не с 

одиннадцатой, а с десятой. 

Не дает ли это обстоятельство основания 

предполагать, что одиннадцатая глава 

является вставной? Она явно не вяжется 

как с предыдущими, так и с последующей 

главой. Вероятно, авторы или 

составители глав второй книги не знали 

о существовании пекинского ксилографа 

или же не считались с ним. 

Трафаретность композиции отдельных 

глав, а равно и нарушение последовательности 

изложения во второй книге 

наводит на мысль, что она — не настоящее 

продолжение первой книги, характерной 

чертой которой является оригинальность 

сюжета и композиции каждой 

главы. 

Не может читатель не обратить внимания 

на повторение некоторых сюжетов 

и эпизодов. Наиболее разительным 

примером может служить одиннадцатая 

глава, в основных чертах повторяющая 

шестую. Однако и другие главы не свободны 

от повторений. 

Повторение эпизодов (н даже глав) 

может служить доказательством того, 

что восьмая и последующие главы рецензируемого 

издания Гэсэриады создавались 

Cw.i учета глав, впервые опубликованных 

в Пекине в 1716 году. 

Можно отметить ряд неувязок, отсутствие 

согласованности между главами 

двух книг. Одна из жен Гэсэра, дочь 

хана драконов, в первой книге именуется 

Ажу-Мэргэн, а во второй —• Ала- 

Мэргэя. В первой книге сообщается, что 

Г^ор хан, пощадив жизнь ламы, получил 

награду и Чоймсу. Однако он не 

взял ее себе, а отдал Зас-Шахиру. Во 

второй же книге Чоймсу оказывается 

женой Гэсэра. Аралго-гоа (одна из жен 

Гэсэр хана в первой книге) превращается 

в Арал-гоа во второй. 

И такого рода факты говорят о самостоятельности 

второй книги, имеющей 

целый ряд существенных особенностей. 

О непоследовательности в нумерации 

глав второй книги говорилось выше. 

Здесь же отметим, что в новом издании 

глав больше, чем в известной нам рукописи, 

хранящейся в институте Востоковедения 

Академии наук СССР. Не совпадают 

главы двух этих версий и тематически. 

Это обстоятельство дает нам 

право предполагать, что существуют 

другие списки и другие главы, которые 

до сих пор не известны науке. Любопытно 

указание на шестнадцатую главу 

в рецензируемом издании. До сих 

пор считали, что Гэсэриада состоит 

из четырнадцати глав. Однако С. А. Козин 

в примечаниях к своему переводу 

Гэсэриады указывал, что одиннадцатая 

и четырнадцатая главы отсутствуют 

в рукописном фонде Института 

Востоковедения Академии наук СССР. 

Появление шестнадцатой главы при таком 

представлении о Гэсэриаде способно 

вызвать недоумение по поводу действительного 

количества глав. Напомним,


что установление точного состава того вильным нам кажется следующий отили 

иного произведения героического вет. 

эпоса часто сопряжено с большими Обе книги нового издания, безусловно, 

трудностями. Много усилий потратили имеют много общего, в ряде глав втоисследователи, 

собирая отдельные час- рой книги легко прослеживается преемти 

Жангариады. Затруднялся устано- ственность и общность с первой книгой 

вить точное количество глав бурятской (пекинским ксилографом). Однако целый 

Гэсэриады М. Хангалов. А сейчас выяв- ряд отмеченных выше моментов вызываляются 

разногласия относительно коли- ет сомнения относительно того, что в го 

чества глав монгольской Гэс=>риады. рая книга является подлинным продол- 

Вероятно, определенного количества жением первой. Она представляет собои 

глав нет, их насчитывается столько, или собрание различных глав, проделансколько 

знает тот или иной г^сэрчин. ное с намерением показать, как жил и 

Иногда их версии совпадают по количе- сражался любилшй эпический герои с 

ству глав, но различаются по тематике, врагами человечества после шарайго.т>- 

Иногда различия наблюдаются и в от- ской войны, или же главы, содержаношении 

количества, и содержания от- щиеся во второй книге, являются про. 

дельных частей и т. д. В рукописи ин- должением какой-то другой, отличной от 

ститута Востоковедения Академии наук пекинского ксилографа версии. Близость 

СССР, например, есть главы об Анду- обеих частей Гэсэриады не простираетлам 

хане, хане рагшасов, Кумбу хане и ся дальше общности, наблюдаемой меж- 

Начин хане, но нет главы о превраще- ду различными версиями одного и тонии 

Гэсэра в осла. Зато в этой рукописи го же произведения. Но во многих чаимеется 

глава о борьбе Гзсэра с барсом, стных, конкретных вопросах первая к 

которая повторяет вторую главу пекин- вторая книги значительно расходятся, 

ского ксилографа. Они содержат много моментов, показы- 

А при литературной обработке, записи вающих разницу глав обеих книг, их 

или переписке произведения возможно недостаточную органическую связь, 

произвольное деление на части. Так пер- В заключение хочется еще раз выра 

вая глава Гэсэриады может быть легко зить удовлетворение по поводу выхода в 

расчленена на несколько глав. Такую свет нового расширенного издания Т->операцию 

позволяет провести и большой сэриады. Оно дает нам возможность позобъем 

ее, и богатство самостоятельных накомиться с не публиковавшимися расюжетов. 

Последующие главы пред- нее главами, с вариантом уже известставляют 

собой нечто более монолитное, ной нам главы, с дальнейшей судьбой 

отдельные эпизоды тесно между собой «искоренителя десяти зол в десяти страсвязаны, 

нарушение этой связи причи- нах света». Обе книги с интересом пронит 

ущерб произведению в целом. читают и любители народно-поэтическо- 

На вопрос, является ли вторая книга го творчества, и специалисты-фольклорнрецензируемого 

издания продолжением сты, привлекут они внимание и лингпекинского 

ксилографа, наиболее пра_ вистов. 

ПРИРОДУ НАДО ИЗУЧАТЬ... 

Приятно видеть еще пахнущие типо- Из рассказа «Черные работники» мы 

графской краской книги, особенно дет- узнаем «новые» повадки лисы: «Капские, 

которых у нас издается далеко хитро и ловко она прыгает по лесной 

недостаточно. Вместе с тем становится опушке, вылавливая вкусных мышей», 

досадно, когда новинка написана не- Лиса не заяц, лиса не прыгает по 

брежно и неправдиво, когда автор в опушке леса. Лиса ходит мелкими шажсвоем 

труде, труде немалом, излагает ками, прислушивается и, определив 

незнакомые для него, чужие наблюде- точно, где шуршит мышь, бросается на 

ния. то место, чтобы придавить ее в траве 

Перед нами книжка изданная Бур- **%££* лиыши? Если верить автомонгизом 

в 19э6 году. Автор—А. Празд- •' ВКугны ^то VTRenw-ieHHe не- 

Л 

ников. Называется она «Еж Михрютка». ^° 0 

%е1^^ 10 ^ е ^те^о^- 

Она оформлена довольно красочно, ние шлется не'от имени четвероногого 

имеет привлекательный вид, но содер- обитателя чеса KOTODOMV может быт? 

жание далеко не соответствует ее вне- Гзв стн BKfcL ил? не^к°сТь мь^Г 

шнеи красочности. а о т и м е н и 'мальчнка_ «Еж Михрютка» включает несколько Лиса терпеливо катит ежа до блпжрассказов 

о живой природе. Они претен- него ручья или речки, сталкивает его в 

дуют на познаватсльность. Однако еле- воду в надежде, что он откроется, 

дует отметить, что некоторые из них «Все это мы с Толей видели не раз и 

грешат против правды. Создается впе- хорошо знаем», сообщает рассказчик, 

чатление, что автор не знает природы и Сомнительно, чтобы автор видел, как 

вводит детей в заблуждение. лиса катит ежа. Даже такие натурали-


с ты, как профессоры Мантефель, Огнев, 

Туров, посвятившие свою жизнь наблюдению 

живой природы, не видели этого, 

и не утверждают, что кто-то это видел. 

О том, как лисицы расправляются 

с ежами, написана не одна народная 

сказка. Но то, что позволено в сказке, 

не может иметь места в познавательной 

литературе, которая должна опираться 

на достоверные случаи. 

В этом же рассказе автор пишет о 

войне муравьев: «И он указал на коричневых 

муравьев, двигавшихся мимо нас 

в строгом порядке в одном направлении. 

Все они были как на подбор с большими 

головами и крепкими челюстями. 

Вот это да,— вырвалось у меня. 

Солдаты да и только». 

Вместе с автором и читатель восклик 

нет: — Вот это действительно да! - Антору 

осталось только добавить: «Двигались 

они в боевом порядке, рота за 

ротой, полк за полком». 

Всякий любитель природы знает, что 

муравьи движутся не в стоогом порядке. 

а сплошной массой, лавиной, без всякого 

порядка. 

Не лучше звучит описание летнего 

леса: «И деревья, освещенные солнцем, 

стояли, словно облитые серебром и золотом». 

Это в летний-то день? Подобное 

открытие удивит юных натуралистов и 

туристов-пионеров: они отлично знают, 

что лес серебром может быть облит лункой 

ночью, а золотом — осенью. 

В рассказе «Сычата» А. Праздников 

тоже обнаруживает чрезвычайно слабые 

знания живой природы. Он вплетает в 

рассказ старинное нелепое поверье о 

том, что сычики (совы) не видят днем. 

Нам кажется, что следовало бы именно 

развеять легенду, объяснить детям, 

что это поверье неправильное, что совы 

видят прекрасно и днем, и об'яснить 

причину того, почему совы днем затаиваются. 

В этом же рассказе: «...Птенца кор- 

шуна как-то принесли из лесу. Он потом 

сидел у нашего крыльца, привязанный 

веревочкой за ногу. Крупный, нахохлившийся, 

сидел и злобно щелкал 

клювом...»-. 

Держать на привязи птиц - - варвар 

ство, которому не следует учить де 

гей. Значит, не нужно об этом и писать. 

Коршунята вообще клювом не «щелкают». 

Это выдумка автора. Она понадобилась 

А. Праздникову для того, 

153 

чтобы показать безобидного коршуненка 

свирепым и страшным хищником/ 

Далее автор сообщает, что сычата 

рвали клювом на части кузнечиков и 

поедали их. 

Все совы (в том числе и сычики) 

проглатывают пищу целиком, если она 

по размеру может быть проглочена, и 

потом отрыгивают скатавшиеся в желудке 

комочки - - «погадки», состоящие 

из неосвоенных организмом частиц 

пищи: шерсть, перо, кости и т. д. Оо 

этом следовало рассказать в книжке, а 

не делать сычнков страшными хищниками, 

рнущимп на части даже КуЗНечИ- 

КОВ. 

IU' блещет знанием природы и рассказ 

«Еж Михрютка». Не будем оста 

навливаться на нем, достаточно сказанного, 

чтобы увидеть недоработанность 

книжки. Почему книжное издательство 

напечатало ее, не заручившись рецензией 

от компетентных лиц? У нас есть 

Управтсние по делам охоты, кафедра 

зоологии пединститута и молодое Географическое 

Общество. Специалисты могли 

бы своевременно указать автору H;I 

слабые места его книжки, на ошибки в 

знании природы и повадках зверей и 

птиц. 

Все, что мы сообщаем юным читателям 

о жизни леса, должно быть обязательно 

правдивым, должно развенчивать 

выдумки о лесных чудовищах, должно 

прививать любовь к природе, зверям 

и птицам. 

В газете Бурят-Монгольская правд! 

№ 179 за этот год т. Штеренберг в своей 

рецензии отмечает, что «рисунки 

т. Гончара удачно дополняют повествование». 

В действительности же здесь 

есть рисунки явно неудачные. Посмотрите 

на сычиков, они похожи на куколматрешек. 

Или взгляните на рисунок, 

изображающий бой ежа с гадюкой. Это 

не гадюка, а скорее большеголовый дракон 

из украшений буддийского храма. 

Художнику Гончару, талантливому 

иллюстратору, стоит заглянуть хотя бы 

в книжку С. И. Огнева «Жизнь леса» 

(Очерки из жизни животных) и ^'бедиться, 

как далеки изображенные им сычкн 

от настоящих. 

Книги для детей нужны, очень нужны. 

Особенно книги с рассказами познавательного 

характера, но они должны 

быть написаны со знанием дела. Природу 

надо изучать, а потом о ней писать. 

Э. ПИЛЬМАН. 

В ДАЛЬНЕВОСТОЧНОЙ ТАЙГЕ 

В прошлом году в Москве вышла крае». Впервые эту интересную и полезмассовым 

тиражом книга хабаровского ную книгу читатели получили в 194J 

охотника В. П. Сысоева «В дальнего- году, а затем и в 1952. 

сточной тайге». Это третье исправлен- В. П. Сысоев—не новичок в литераное 

и дополненное издание известной туре. Один из старых охотоведов Дальработы 

автора «Охота в Хабаровском него Востока, влюбленный в его изу-


мительную природу, он уже не раз вы- В основном то, о чем пишет автор, 

ступал с описаниями виденного и пере- пережито им самим, и это придает осожитого 

в таежных дебрях Хабаровского бую ценность книге. Таежная жизно 

края, и его работы встречали сочувст- богата и ярка настолько, что не тревенную 

критику. буется никаких вымыслов для того, 

Рецензируемая книга начинается вве- чтобы сделать описание увлекательным, 

дением В нем содержится самая крат- Напротив, «интересничанье», выискикая 

справка об освоении русскими вание таежной экзотики и всяких при- 

Дальнего Востока, об его природных ключений, чем подчас грешат незадачособенностях. 

Она удачна, но возбужда- ливые авторы, отвращает каждого, 

ет недовольство читателей своей крат- знакомого с этой средой. В этом смыскостью. 

Дело в том, что книга рассчита- ле произведение В. П. Сысоева заслуна 

не на одних дальневосточников, а живает высокой оценки, 

на широкие слон охотников всего Со- Из отдельных замечаний отметим наветского 

Союза. Читателю полезнее ше несогласие с повторением привебыло 

бы получить гораздо более пол- денного в первых изданиях утверждение 

сведения о природе, населении и о ния, будто «местообитание соболя не 

прошлом этой удаленной окраины, пре- оказывает влияния на окраску его зожде 

чем перейти к ознакомлению с па- лосяного покрова (стр. 23). Говор;: 

селяющими ее зверями и птицами. так, автор отказывается от признания 

_ _ зависимости организма от внешней 

Далее следует глава «Раститель- Ср едЫ; ч т 0 совершенно неверно. При 

ность и животный мир Дальнего Во- Оп ИсаНии охоты на волков говорится 

стока». Хорошо продуманная, она име- (стр_ 6 5 ) 0 т о м что на в о л к а Подняли С1. 

ет большую познавательную ценность. СТВОЛы винтовок, а на стр. 66 оказы- 

Вслед за нею хотелось бы видеть осо- вается, что у волка голова... «пробита 

бый раздел, посвященный охотникам, с картечью» 

жизнью и деятельностью которых не- Последняя глава — «Заселение 

обходимо было бы ознакомиться рань- охотничьих угодий ценными пушными 

те, чем перейти к главам, посвящен- зверями»—содержит важные сведения 

ным подробному описанию зверей и о значительном размахе мероприятий 

птиц, Но такой главы в книге нет сое- п 0 обогащению животного мира Дальсем, 

и с этим нельзя согласиться. Далв- н е г 0 Востока. Хорошо, что автор не 

ний Восток населен множеством народ- скрывает и неудач. К ним относятся, 

ностей. Они имеют древнюю, замеча- например, неуклюжие попытки аасетельную 

охотничью культуру, и она ^^ Г0Лубыми песцами Большой Кахорошо 

знакома автору., который руко- рагинский остров; нет странного в том, 

водит охотничьим хозяйством края. ч т 0 звери погибли в совершенно чуж- 

Охота здесь—основное занятие широких дод и м обстановке 

кругов коренного и русского населения. Отнюдь не лишены интереса и прн- 

В то же время она увлекает в качест- ложения к книге, в которых редакция 

ве временного дела или спорта значи- выделила- «Техническую часть охоты» 

гельную часть грудящихся края. Ду- и «Организацию охотничьего промысмается, 

что в любой книге об охоте на ла»_ 

Дальнем Востоке этот раздел должен Эти разделы очень кстати. Но если 

быть неотъемлемой частью. точнее сказать, то их место не в прило- 

Основу книги составляют три гла- жении, ибо они — неотъемлемая часть 

вы: «Охотничье-промысловые звери •>. подобной работы и найдут никак не 

«Морской зверобойный промысел» и меньше читателей, чем основной текст. 

«Охотничье-промысловые птицы». По В «Технической части охоты» автор 

существу в тексте нельзя найти месга говорит о том, что имеет животрепе 

для серьезных упреков автору. Он уме- щущий интерес для охотника. Но, вило 

исправил большинство мелких иг— димо, потому, что это «приложение», 

дочетов, которые отыскали придирчп- он не договаривает многого, имеющего 

вые критики в прежних изданиях кии- большую важность. Так, например, он 

ги и щедрой рукой прибавил много обходит молчанием существенные до 

интересного и живого к тому, что ска- стижения советского периода в деле 

зал ранее о своих четвероногих и развития техники добычи, расширение 

пернатых любимцах. Сообщая о них контингента охотников и т. п. В част 

иного чисто научных данных, В. П. ности, можно было бы рассказать о 

Сысоев успешно избегает той сучо- том, что в прежнее время чукчи почти, 

сти, которой страдают многие научно- или совсем не занимались добычей 

популярные произведения. Это объдс- песца, и запасы его мало ими испольняется 

не только присущим ему лите- зовались. Не было на Чукотском полуратурным 

уменьем, но и тем, что В. П. острове и пастей. В наше время ота на- 

Сысоев бесконечно любит и хорошо родность широко вовлечена в охоту н i 

знает предмет своего труда: тайгу, звс- пушного зверя, благодаря чему резко 

ря и птицу. Он использует рассказы возросло ее материальное благосостояохотников, 

но опыт охотоведа позволя- ние, введены пасти и т. п. В этом больет 

ему избегать встречающихся в них вы- шом деле велика заслуга чукотского 

думок и анекдотов. старожила, недавно умершего охотове-


да-дальневосточника В. П. Зиссера. 

Особенно нуждаются в расширении интересные 

замечания автора о практических 

навыках охотников в дальневосточной 

тайге, многие из которых с 

пользой переняли бы другие охотники. 

Второй раздел приложений «Организация 

охотничьего промысла» так же 

имеет много ценного, но совершенно 

нельзя согласиться с общей его установкой. 

Охотничий промысел есть простейшая, 

собирательная форма использования 

богатств дикой природы, равная 

сбору ягод, орехов, желудей и т. п. 

Он вполне аналогичен подсечному способу 

в хлебопашестве и другим давно 

забытым у нас первобытным формам. 

В том-то и есть основная отсталость 

дела охоты, что ее методы устарели. 

Не «организовывать промысел» нам 

необходимо, а добиваться скорейшего, 

повсеместного его изживания, замены 

социалистическим охотничьим хозяйством, 

как формой высшей, прогрессивной, 

отвечающей общему уровню хозяйства 

страны. 

Не учитывая этого важнейшего момента, 

В. П. Сысоев и в основном разделе 

книги допускает существенные 

терминологические неточности, которые 

снижают ценность всей книги. Нет 

никакого основания придерживаться такого 

выражения как «промысловые звери 

или птицы». Мы знаем . государственный 

охотничий фонд, то есть зверей 

155 

и птиц, служащих предметом добывания 

посредством охоты. В нем, по существу, 

нет никакого принципиального 

деления между «охотничьими» и «промысловыми» 

видами. Каждое животное 

имеет ту или иную материальную ценность, 

иначе его никто не добывал бы. 

Равным образом всякая охота есть своего 

рода спорт, и добывание любого вида 

птицы или зверя связано с охотничьим 

азартом. Просто охотничьи звери и 

птицы, — объект социалистического 

охотничьего хозяйства, — только так 

должен советский охотовед называть 

этот раздел нашего животного мира, избегая 

ненужных терминологических ар 

хаизмов. 

Отмеченные недочеты никак не мешают 

признать книгу В. П. Сысоева 

бесспорной творческой удачей автора. 

Его усердный труд не пропадет даром 

Благодаря ему самые широкие круги 

советских охотников и натуралистов 

ближе ознакомятся с великолепной природой 

и животным миром Дальнего 

Востока, с увлекательнейшей охотой 

наших дальневосточников. Читатели 

ждут от В. П. Сысоева новых популярно-научных 

и литературных произведений, 

материалом для которых он располагает. 

Книжка издана прилично, в удобном 

формате, со многими фотографиями, 

из которых некоторые превосходны. 

Проф. В. СКАЛОН. 

ОПЫТ ЖИВОТНОВОДОВ СТАВРОПОЛЬЯ И РЯЗАНИ- 

В КОЛХОЗЫ БУРЯТ-МОНГОЛИИ 

Бурят-Монгольское книжное издательство 

выпустило сборник статей 

членов делегации нашей республики, 

побывавших в Ставрополье и рязанских 

колхозах. Авторы книги «Что мы видели 

Б Ставрополье и Рязани» рассказывают 

об опыте работы передовых хозяйств 

по увеличению производства продуктов 

животноводства. 

Животноводы Ставропольского края и 

Рязанской области в последние два — 

гри года добились значительных успехов 

в подъеме всех отраслей общественного 

животноводства, в увеличении 

производства мяса, молока и шерсти, 

что резко повысило денежные и натуральные 

доходы колхозов и материальное 

благосостояние колхозников. 

Сборник открывается статьей секретаря 

Бичурского райкома партии тов. Федотова 

«Живое творчесшо масс». Статья 

посвящена вопросам организации социалистического 

соревнования, в ней рассказывается 

о том, как партийные организации 

Рязанской области и Ставропольского 

края используют этот мощный 

рычаг в деле повышения трудовой 

.активности масс. 

Автор рассказывает о практике оформления 

и проверки выполнения социали 

стических обязательств, о преодолении 

формализма и бюрократизма в руководстве 

этим важнейшим делом. 

Важнейшим средством, как сказано в 

статье, в повышении действенности социалистического 

соревнования является 

широкая гласность итогов работы, оперативность. 

Вот что об =>том рассказывает 

тов. Федотов. Однажды рязанская 

областная газета сообщила, что за вчерашний 

день колхоз имени Калинина, 

Шиловского района, уступил колхозу 

«Восток» первое место в социалистическом 

соревновании за ежедневное производство 

не менее пуда молока от каждой 

коровы. 

Животноводам колхоза имени Калинина, 

как рассказывает автор, пришлось 

искать причины такого положения. 

Правление колхоза пришло к выводу, 

что низкие темпы прироста надоев молока 

объясняются недостатком минеральных 

солей в рационе кормления коров. 

Было решено увеличить минеральную 

подкормку коров за счет мела и костной 

муки и ввести дополнительную оплату

15В КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ 

труда доярок за повышение надоев молока. 

Кроме того, послали делегацию 

доярок и пастухов на экскурсию в соседние 

колхозы, где заметно повысились 

надои молока. 

На шестой—седьмой день колхоз имени 

Калинина снова завоевал первое место 

в соревновании по производству молока. 

Этот эпизод показывает, как оперативно 

решаются вопросы социалистического 

соревнования и какая упорная 

борьба ведется за первенство. Нам следует 

перенять подобный метод оперативного 

руководства социалистическим 

соревнованием, постановку информации 

об итогах борьбы за первенство, полнее 

использовать печать и радио для усиления 

соревнования. 

Недостатком статьи тов. Федотова 

следует, пожалуй, считать ее несколько 

регистраторский характер. В статье 

нет даже попыток критически оценить 

практику руководства социалистическим 

соревнованием со стороны Бичурской 

аймачной партийной организации. 

Самой интересной в сборнике является 

статья инструктора обкома партии 

тов. Патина «Опыт развития молочного 

животноводства». 

Успехи колхозов Рязанской области в 

развитии молочного скотоводства огромны. 

За три года, прошедших после сентябрьского 

Пленума ЦК КПСС, поголовье 

коров в рязанских колхозах увеличилось 

в три раза. За два последних 

года надои молока на одну фуражную 

корову выросли на девятьсот двадцать 

три килограмма, то-есть почти удвоились. 

Больших успехов добились передовые 

доярки колхозов области. Так, например, 

доярка колхоза имени Калинина, 

Шиловского района, Екатерина 

Кузьминична Коврова за один 1955 год 

увеличила надои молока от закрепленных 

за ней коров на три тысячи его 

один килограмм и надоила по пять тысяч 

семьсот пятьдесят пять литров на 

фуражную корову. 

Автор рассказывает в своей статье о 

том, какие меры принимают рязанские 

животноводы для того, чтобы досрочно 

выполнить задания шестой пятилетки по 

производству молока. 

В колхозе имени Калинина, Шиловского 

района, построено четыре хороших 

скотных двора на четыреста голов. В 

них установлены автопоилки, подвесные 

дороги и другие механизмы. Строительство 

скотных дворов осуществлено из 

шлакоблоков. Это снизило затраты труда 

и средств. Вместо трехсот шестидесяти 

тысяч рублей, в колхозе имени Кирова 

стоимость одного двора составила девяносто 

пять тысяч рублей. Шлакоблоки 

делала бригада из одиннадцати женщин. 

Решающим условием увеличения производства 

мяса, молока и шерсти явилось 

создание прочной кормовой базы. 

В колхозах Ставропольского края и Рязанской 

области скот обеспечивается всеми 

видами кормов. Кукуруза дала и концентрированные 

корма, и силос. На увс 

личение производства кормов поднята 

вся общественность Рязанской области, 

объявлен «поход» за кукурузу. 

Не менее важным для создания проч 

ной кормовой базы является улучшение 

лугов и пастбищ, очистка их. внесение 

удобрений. 

Все эти меры дали возможность ежегодно 

заготавливать в достаточном количестве 

грубые и сочные корма. 

Значительный интерес представляет 

рассказ о летнем пастбищном содержании 

коров в Рязанской области и Ставропольском 

крае. Широкое распространение 

там получила зеленая подкормка 

всего скота, а также загонная и круглосуточная 

пастьба. Наиболее полно автором 

описан опыт колхоза имени Калинина, 

Шиловского района, Рязанской области. 

Система летнего лагерного содержания, 

применяемая в колхозах Рязани 

и Ставрополья, вполне приемлема и для 

наших колхозов. Об этом свидетельствует 

практика колхозов Прибайкальского 

аймака. 

В сборнике опубликована статья секретаря 

Тункинского райкома партии 

тов. Зонхоева «Пастух — решающая фигура 

на ферме». Этой решающей фигуре, 

к сожалению, незаслуженно мало 

отведено места, статья занимает немногим 

больше страницы и в ней не нашел 

отражения опьп работы пастуха. 

Большое практическое значении для 

нас имеет опыт применения дополнительной 

оплаты труда пастухам в колхозах 

Рязанской области. Применение 

этой системы в колхозах республики 

принесет большую пользу, явится важнейшим 

стимулом в повышении молочной 

продуктивности крупного рогатого 

скота, а также в увеличении производства 

мяса. 

«У овцеводов Ставрополья»,— под 

таким названием в сборнике опубликована 

статья председателя исполкома Курумканского 

аймачного Совета депутатов 

трудящихся тов. Гармаева. Интерес 

к утой статье обусловлен двумя причинами: 

с одной стороны, тем. что Ставропольский 

край добился резкого подъема 

тонкорунного овцеводства, с другой, — 

овцеводство в Бурят-Монголки становится 

вед\ щей отраслью животноводства 

и для дальнейшего своего развития нуждается 

в применении достижений науки 

и передовой практики. 

Каждый, кто прочтет статью тов. Гармаева, 

попытается сопоставить состо iние 

овцеводсхва в колхозах Ставрополья 

и Бурят-Монголии, найти ответы на свои 

многочисленные вопросы и получить советы. 

Это стремление естественно и понятно, 

ибо многие вопросы разведения 

овец, в частности племенная работа, у 

нас еще не решены, развитие тонкорунного 

овцеводства находится в начальной


стадии Опьп разведения высокопродук- трудящихся тов. Хороших «Новое к 

тивных овец описан более или менее пол- организации и оплате труда» дает жино, 

несмотря на небольшой объем статьи. вотноводам интересные факты и хоро- 

Основой успеха в развитии тонкоруншие советы. 

ного овцеводства и увеличения производ- Что нового в организации и оплате 

ства шерсти в Ставрополье явилось ши- труда увидели члены бурят-монгольской 

рокое внедрение искусственного осеме- делегации? 

нения овец. Благодаря этому передово Передовые колхозы Ставропольского 

му методу в основном ликвидирована края и Рязанской области накопили 

яловость овцематок. 

большой опыт в организации и оплате 

Колхозы края ведуi настойчивую борь- труда, в повышении экономической забу 

за увеличение производства шерсти интересованности колхозников. Прежде 

и повышение ее качества. Одним из всего, как новое, следует отметить до- 

важных средств улучшения качества полнительную оплату труда животново- 

шерсти является ежегодно проводимая дов, в частности, пастухов. Их заработок 

бонитировка овец. Бонитировка дала поставлен в зависимость от надоя моло- 

возможность колхозам ликвидировать ка и привеса животных. 

грубошерстных животных и довести поголовье 

тонкорунных овец до девяноста 

Немалый опыт в колхозах Ставро- 

двух процентов и соответственно сокрапольского 

края накопили комплексные 

гить количество полутонкорунных до 

бригады. Наибольший интерес представ- 

восьми процентов. 

ляет организация работы этих бригад. 

Так как комплексные бригады имеют 

Тов. Гармаев подробно рассказывает большое хозяйство и руководить ими 

о тол!, как овцеводы края организуют сложное и трудное дело, то в помощь 

ягнение овец, как формируют сакманы, бригадиру созданы советы бригады, 

ухаживают за суягными матками. Автор председателями которых являются бри- 

не обошел и вопросы пастбищного согадиры.держания овец. 

Важным темам посвятили свои статьи В комплексных бригадах зоотехники 

секретари Тарбагатайского райкома пар- и агрономы непосредственно участвуют 

тии тов. Черняков и Кударннского рай- 

в производстве. Это ново и поучительно. 

кома партии тов. Федоров. Вопросы раз 

Агрономы или зоотехники являются ор- 

вития свиноводства и птицеводства в 

ганизаторами всей агротехнической и 

условиях Бурят-Монголии были и оста- 

зоотехнической работы. 

ются наиболее сложными и вместе с тем Очень важным для колхозов нашей 

острыми проблемами. Республика не республики являетсп опыт перевода ком- 

имеет достаточного опыта в организации плексных бригад на хозрасчет. Ясно, 

интенсивного свиноводства, а также пти- что этот метод ведения общественного 

цеводства. Этим и определяется актуаль- хозяйства является важным стимулом 

ность статей т.г. Чернякова и Федоро- подъема сельскохозяйственного произва.водства. 

К сожалению, автор не пишет 

Тот факт, что колхозы Ставропольского о том, как организован хозрасчет, как 

края имеют по тысяче — тысяче пятьсот ведется учет в хозрасчетной бригаде, ка- 

голов свиней, свидетельствует о высоком кими правами пользуются бригадир и со- 

уровне производства свинины. Тов. Чорнет бригады, распоряжаются ли денежняков 

подробно излагает вопросы содерными и материальными средствами, если 

жания и кормления животных, организа- да, то в каких размерах фонды выделяции 

откорма, воспроизводства поголовья. ются бригаде как хозрасчетной единице. 

Применение опыта передовых свино- О том, что хозрасчет — нужное и поводов 

поможет колхозам Бурят-Монголезное дело, никто теперь не решится 

лии решить задачу первостепенной важ- спорить. Но вряд ли всем руководитености—досрочно 

выполнить задания шелям колхозов и МТС известно, как он 

стого пятилетнего плана по производству должен быть организован в комплексной 

свинины. 

бригаде. Именно поэтому читатель впра- 

Большой интерес представляет описаве бросить упрек в адрес автора столь 

ние откормочных пунктов в колхозах. интересной статьи. 

Размеры таких пунктов, как указывает 

Немало пользы принесут животново- 

автор, определены из расчета откорма 

дам республики и статьи об опыте орга- 

не менее тысячи пятисот свиней в год. 

низаторской и массово-политичексой ра- 

Откормочные пункты оборудованы корботы, 

проводимой партийными организамоприготовитслышми 

машинами, в них 

циями Ставропольского края и Рязан- 

установлены подвесные дороги, провеской 

области в своих колхозах. 

ден водопровод, устроены душевые 

установки для свиней, навесы с выгуль- Сборник статей «Что мы видели в 

ной площадкой. Работники свиноферм Ставрополье и Рязани» несмотря на нэ- 

Бурят-Монголии несомненно используют которые недостатки, окажет большую «с 

этот ценный опыт. 

луп работникам МТС и колхозов Бу- 

Статья председателя исполкома Кудл рят. МОНГОЛИИ. 

ринскогп аймачного Совета депутатов 

Н. ЕРБАНОВ. 

157

У Льва родился сын — Осел. 

Что ж, разные бывают всходы. 

Бог весть, как Лев такое произвел. 

Мы это объясним загадкою природы 

Но упаси нас хаять львиную породу 

И подавать какой-нибудь совет. 

В конце концов, большой беды здесь нег: 

Ведь надо же возить на ком-то воду. 

Но Лев был удивлен всерьез: 

— Мой сын и водовоз?! 

Вы просто чепуху несете! 

И начал приучать Осла к охоте. 

И что б вы думали? 

В лесу 

Опасно ста го появляться: 

— { 

ОТЦЫ и ДЕТИ 

Вас ни 

Осел лягнул Быка, куснул Лису 

И начал на Волков кидаться. 

— Ну что я говорил 1 — Папаша 

ликовал. 

Я так и знал. 

Он даром, что Осел — отцова хватка. 

Как всех он рвет без страха и оглядки' 

.Медведю перешиб копытом лапу, 

Коза чуть ноги унесла... 

Открою вам секрет: 

Боялись не Осла — 

Боялись папу. 

/'. Шахновач. 

ПРИМЕТЫ ЗИМЫ 

Утрами на деревьях — иней. 

Хрустит снежок. 

Дышать легко... 

И как всегда — в спортмагазине 

Ни лыж не купишь, ни коньков. 

На полках бутсы, плавки, тапки, 

.Мячи и даже два весла... 

Ну что же, значит все в порядке: 

В Улан-Удэ зима пришла. 

А. Балабаев

САТИРА И ЮМОР 

Лруж а юн/ шарж Рис. Ф. Балдаева 

Чимит ЦЫДЕНДАМБАЕВ 

Качает сына в «Колыбели», 

Рассказы, пьесы написал, 

Пятьсот стихов за две недели... 

Банзара-сына он в Казани 

II Ленинграде отыскал. 

Для полноты же почерка 

Дописывает книгу очеркоп. 

Данри Хи пну \ ни. 

159

н:о 

Опрометчиво, бездумно 

Приступил к разборке Думнов: 

Затрещали переборки. 

С треском вылетели створки. 

Старший мастер механо-комплсктовочиого 

цеха Поляков, совместно со своим 

заместителем Ивановым, зачистив клеимо 

«брак» на дышле для паровоза 

Л—4103. пытались обманным путем 

сдать его в ОТК. 

Из сатирической стенгазеты 

САТИРА И ЮМОР 

Газета выходит на Улан-Удэнссом /инювозо-вагонном заводе 

Наше счастье, что лишь дышло — 

Явный брак, им сдать не вышло. 

Дай им волю — паровоз 

Они сдали б без колес. 

Ьригады рабочгх н. 

\ частке т. Думнова (ва. 

гоноразборочный цех), 

разбирая вагоны, превращают 

в груду об 

юмков корошие, дорогостоящие 

детали. 

Кто вонзил и сиденье лом, 

Кто орудует багром. 

В общем гвал г и треск кругом, 

Не разборка. :i... разгром.' 

Старший мае up прессового пролета 

Субботин (кузнечный цех) допускает 

систематические приписки. 

Только в июле 1956 г.. таким 

методом «перевыполняя» производственный 

план, он растранжирил 

около 2 тысяч рублей государственных 

средств. 

Занимается припиской 

Всем рвачам сородич близкий. 

Он решил- «Коль захочу. 

Всех рвачей озолочу!» 

Знать, не зря его народ 

Комбинатором зовет.

Фото А. Мантаева, Д. Балданова 

ВЫСТАВКА ПРИКЛАДНОГО ИСКУССТВА 

...шиш 

На выставке прикладного искусства 

16 лег назад, в 1940 году, вэ время 

подготовки к декаде бурят-монгольского 

искусства, в райзнах республики было 

выявлено немало мастеров-умельцев чеканки 

пэ металлу, резьбы по дерезу, по 

кости и по камню, национальной вышивке, 

кройке и шитью. Они создавали вещи 

пэ мастерству исполнения переходящие 

в уникальные. Каждый мастер старался 

решить современную социалистическую 

тематику. Сэдном Бадеев на дереве 

вырезал колхозного рысака, мчащегося 

вперегонки с облаками, придав ему 

неповторимую динамичность: чеканщик 

Тубчинов из меди исполнил скульптурный 

портрет Владимира Ильича Ленина: 

Доржи Чагдур >п -- «гу» из сепебра 

(нагрудное украшение женщин). Цыбйк 

Гармаев — полный комплект женского 

украшения из серебри. Шоон Дашиев, 

как опытный и наблюдательный охот 

ник, изобразил белку с кедровыми шиш 

ками (панно на дереве), чоканщвца Л о 

гинова сделала изумительно тонкой от 

делки серебряные серьги, вышивалыци 

П. «Свет^над Байкалом», № 6 

ца Ажнгирова с большим знанием анатомии 

и характера животных вышила 

•зт'чпмастных коз, гуляющих по зеленой 

траве. 

лучшие произведения на выставке в 

Москве получили высокую оценку. 

В последние годы самобытно-национальное 

народное прикладное искусство 

бурят.монголов оставалось без должного 

внимания сэ стороны органов культуры 

и искусства республики. Вот почему 

отразно. что 5 ноября 1956 года и Бу 

рят-Монгольском музее изобразительных 

искусств открылась первая республиканская 

выставка народного де1юративноприкладного 

искусства БМАССР. 

В городе Улан-Уд^ выявлены молодые 

мастера инкрустации по дереву: 

Н. Горбунов, И. Афанасьев, резчики по 

кости и рогу — рабочие мясокомбината: 

В. Баркунов. В. Синяев. 3. Захаров, 

В. Ладепов. Р. Лигвинцев, А. Сысоев. 

А. Гурьянов. 

Молодой мастер из Иркутской области 

Иван Коногоров представил на вы-

ставку 4 интересных, мастерски выполненных 

предмета из плексигласа — «макет 

Кремля», шкатулку, корпус настоль 

ных часов и вешалку. Интерес вызывают 

также изделия мастериц Яптуевой 

и Сыреновой — тиснение на черной ко- 

7ке. вышивка на фанере семьи Андриа 

новых, резьба но дереву курумканского 

мастера Н. Митапова, художественная 

вышивка Ж. Дугаровой, Л. Ивановой. 

С. Бадановой, Л. Павловой и других. 

Хорошо отзываются посетители вы- 

ХРОНИКА КУЛЬТУРНОЙ ЖИЗНИ 

ставки о готовых платьях, обуви, верх 

ней одежде, исполненных в националь 

ном стиле Таровон, А. Гаргесовой и 

Л. Гергисовой. 

Ежедневно сотни зршелей заполняют 

экспозиционные залы музея. Только с 

5 по 30 ноября выставку посетило около 

5 тысяч человек. По просьое трудящихся 

выставка продлена до нового года. Луч 

шие экспонаты отправлены в Москву на 

выставку прикладного искусства 

РСФСР. 

СТАРЕЙШИЕ ШКОЛЫ БУРЯТ-МОНГОЛИИ 

Там, где речка Она впадает в Уду. 

150 лет назад родилась первая на земле 

бурят-монголов школа для обучения 

русскому языку бурятских мальчиков 

будущих писарей. 

Школа была создана при Хоринской 

степной думе, она именовалась Онин 

ской. В советское время первое учеб 

ное заведение в хоринских степях было 

преобразовано в школу II ступени, а 

позднее в десятилетку. Ныне это одна 

из лучших средних школ Бурят. Монголии. 

В большом и благоус!роенном здании 

обучаются сотни детей колхозников. 

Здесь есть лаборатории, оборудованные 

новейшими приборами, кабинеты и мае 

терские для трудовых процессов. 

Любопытна история и другой старей 

шей нашей школы — Корсаковскои. В 

1851 году в кударинскоп степи, по хо 

датайству местного бурятского населе 

ния и за его счет, была открыта первая 

начальная школа. До 1917 года она име 

новалась Кударинским бурятским при 

ходским училищем; ныне это Корсаков 

екая средняя школа. 

В то давнее время на все годовые рас 

ходы школы ведомство степной думы 

отпускало 280 рублей 74 копейки. 

Двадцать девять улусов было тогда в 

ьударинской степи, всего населения насчитывалось 

4740 человек и только 

12—14 бурятских мальчиков посещали 

школу. 

В 1934 — 35 учебном году Корсакоз 

екая начальная школа стала семилетней, 

а гри года назад она сделала первый вы. 

пуск десятиклассников. В школе 19 

классов 340 учеников. 

Старейшие школы республики Moryi 

по праву гордиться своими воспитании 

ками. В их числе ученые, врачи, учителя, 

инженеры, писатели, партийные и сп_ 

ветские работники, офицеры Советскоп 

Армии. 

ПЕРВЫЕ СТАРТЫ 

Зима с ее знакомыми радостями на 

чалась. На катке имени Двадцатипятиле 

тия республики состоялись первые стар 

ы конькобежцев. 

Спортсмены «Буревестника», «Байка 

ла>. «Докомо:ина ПВЗ» девятого декабря 

начали борьбу на ледяной дорожке. 

На снимке вы видите Славу Щеглатова 

на дистанции 1500 метров. Нынче впер 

вые. з трудной борьбе с известным!: 

конькобежцами республики, среди кото 

рых участвовал мастер спорта Еременко, 

юный электросварщик с судоремонтного 

завода завоевал четвертое место. 

Не щедрит нынешняя зима снегами. 

но в день двадцатилетия Советской Кон 

сгитуции лыжники тоже начали СБОЙ се 

зон. В сосновом лесу, за поселком Аршан, 

на первой лыжне встретились 80 

команд: коллективы спортивных обществ, 

студенты институтов, техникумов и 

школьники старших классов городских 

школ. 

Энергичная отмашка флажка старте 

ра. и в таежную тишину сосняка мчатся 

все новые и новые стайки юношей л де 

вушек. Там. на спусках и подъемах, ре 

шается судьба первенства. 

Секундометристы ждут финиширую 

щих.

ХРОНИКА КУЛЬТУРНОЙ ЖИЛНИ 

— Идут, идут! 

Вот, завершая трехкилометровую дистанцию, 

показался десятиклассник 65 

школы Виктор Амохно. Он показал при 

личное для начала сезона время - 10 

минут 51 секунду. 

Финишируют девушки. В гонках ил 

два километра Маргарита Журкина. 

ученица третьей городской школы, два 

километра прошла за 10 минут 54 секунды. 

Спортивная зима началась. Физкуль 

Изданные работы по грамматике б\ 

рят-монгольского языка имеют сущест 

венные недостатки, нередко по-разному 

освещают один и ют же вопрос. Бурят 

Монгольский научно-исследовательский 

институт культуры совместно с институ 

гом языкознания Академии наук СССР 

готовит к изданию научно-описательную 

грамматику бурят монгольского языка. 

На днях институт культуры организо 

вал обсуждение первой части этого тр\ 

да. В обсуждении приняли участие про 

рессора Г. Д. Санжеев. Т. А. Бертагаев. 

научные работники нашей республики. 

«У! Ж 

Ililii 

ВИИ 

Ч . • .

164 

ков гуртов и отар. Неплохо потрудились 

джидинские животноводы в нынешнем 

году. От этой высокодоходной отрасли 

хозяйства даже небольшие колхозы получили 

полумиллионные доходы, а в более 

крупных хозяйствах доходы далеко 

перевалили за миллион. Чабаны, доярки, 

табунщики, годами живущие в отдалении 

от колхозных центров, достойны того, 

чтобы культурно-просветнгельные 

учреждения проявляли о них повседневную 

заботу. С этой стороны заслуживает 

внимания хороший почин Джидинского 

аймачного Дома культуры, который создал 

постоянную агитбригаду для обеду 

живания животноводов. 

Отдел культуры разработал подробный 

план, по которому бритада художественной 

самодеятельности должна 

посетить в течение месяца каждый колхоз 

не меньше чем два раза. В ноябре 

бригада побывала в колхозах имени Ста 

лина Гегетуйского сельсовета, имени Ча 

паева и имени Ленина. Состав бригады 

не велик—всего семь человек, но участ 

ники много и упорно работают над своей 


программой, и концерты «х везде пользуются 

большим успехом. 

Перед концертом, как правило, читается 

популярная лекция. Участники бригады 

беседуют с активом местной самодеятельности, 

оказывают им помощь в под 

боре репертуара, консультируют по методическим 

и творческим вопросам. 

Но вот в клуб начинают собираться 

зрители. Шумными аплодисментами 

встречают они и лирические песни, и 

танцы, и музыкальные номера. Особым 

успехом пользуются злободневные частушки. 

Их исполняет доярка колхоза 

имени Молотова Надежда Третьякова. 

Она постоянная участница бригады. 

Концерт окончен. Баянисты Василии 

Подельский и Василий Антонов играют 

вальсы. Молодежь, быстро раздвинув 

скамейки, начинает веселый бал. Художественный 

руководитель бригады 

М. А. Войчишин и директор Долга куль 

туры Н. М. Папков беседуют с местной 

редколлегией, советуют как лучше офор 

млять боевые листки и стенгазеты. 

Джидинцы начали интересное и нуж 

ное дело. 

ЛУЧШИЙ СЕЛЬСКИЙ КИНОМЕХАНИК 

Н. М. Назарук 

Мела поземка, порывистый ветер бро 

сал в лицо иглы снега. Мгла закрыла горизонт, 

наступали сумерки. Киномеханик 

Николай Модестович Назарук, борясь 

с яростными порывами ветра, торопился 

к началу киносеанса в сельский 

клуб. Выехал он из райцентра на по 

путной машине еще засветло, но не проехали 

и десяти километров, как заглох 

мотор. Долго возились шофер и киномеханик 

с машиной. Холодный металл обжигал 

пальцы, колючий ветер щипал ли 

цо, а машина так и не заводилась. 

Раздумывать было некогда, н Назарук, 

выгрузив из кузова банки с кинокартинами, 

связал их ремнем, и, как салазки, 

потащил за собой. 

...Вот уже семь лет работает сельским 

киномехаником неутомимый Николаи 

Модестович. Колхозники Иволгинского 

аймака с большой теплотой отзываются 

о нем. Да и цифры говорят за себя: 

только в ноябре этого года он тказал 

пятнадцать кинокартин гурульбинским 

колхозникам, выполнив план показа кинофильмов 

более чем на сто двадцать 

процентов. 

Неутомимый труженик, проводник 

культуры на селе, Николай Модестович 

Назарук по праву завоевал первое масто 

в социалистическом соревновании 

среди киномехаников республики.

Свет над Байкалом 

Слова М. Вершинина Музыка Д. Покрасс 

w g 

q j J J|J 

Е - ОМ РО~ Ш*- Р^ОИ Си- ov'Pc - tf ^afiQ-ноиноч-но-ю по- РОИ 

щ 

ВД1 

Е-да CTE-ns-ии Е-им .ЛЕ-СЯ-МИ И НЯС СЕ-ПОИ ЯН-ГД - РОИ 

СЯ ПО СКО • ЛРМ ПРИ- }Ряч - 

СКВ - ТЕП - лыи и лвс - ко - вый СВЕТ 

\ f f 

— t 

СВЕТ ->ЯС бяи - кв • 

1

Еду родимой Сибирью. 

Звездной ночною порой. 

Еду степями, 

Еду лесами 

И над родной Ангарой. 

Припев: 

Льется по скалам. 

Призрачным скалам 

Теплый и ласковый свет... 

Свет над Байкалом, 

Свет над Байкалом — 

Звездочки наших побед! 

2 

Наше Сибирское море — 

Вечно священный Байкал! 

В дальних дорогах, 

В юных тревогах 

Сердцем тебя я искал 

Припев. 

СВЕТ НАД Ь АИ КАЛОМ 

3 

Шли в кандалах коммун арь; 

Гордо по этой земле, 

В грозные годы 

Знамя свободы 

Здесь полыхало во мгле. 

Припев 

А 

Всюду сердца молодые 

Жаркой любовью горят. 

С новою силой 

Девушке милой 

Песню слагает буря г... 

Припев. 

Радостно все это слышать, 

Верность Байкалу неся, 

Вольной Сибирью, 

Русскою ширью 

Полнится сердце, друзья! 

Припев

Содержание 

ЖУРНАЛА „СВЕТ НАД БАЙКАЛОМ" ЗА 1956 ГОД 

ПОСЛЕ XX СЪЕЗДА ПАРТИИ 

ПОПОН Ф. За непрерывный технический 

прогресс. БАНЗАРОН Р. Незабываемые 

дни. КОРЯГИНА М. О самом 

дорогом КИСЕЛЕВ С. Наши ориентиры. 

ЖПМГ.ИКВ Ц. Великие предначертания. 

УПОПОВА Е. Наша светлая 

юность. ЛО1ТОКТОЕВ В. Слово эвенна. 

.№ 2 

РОМАНЫ. ПОВЕСТИ, ПЬЕСЫ. 

РАССКАЗЫ 

ЬАЛЫ'.УРОВ А. Ихтиозавр. Рассказ. 

No] Г.ЛТОЖЛГ.АП Д. Кто твой учитель? 

Понеси. Перевод с буря1-монгольского 

II I'мики .№.№ Г), О. 

ЖИМПИКВ И Сенокос. Рассказ. Не 

рсиод с- fiypni монгольского С. Метели 

цы. № .1 Поп.щ екмзкн, Рассказ. Перс 

под с бурят монгольского И Чернена 

№ О. 

ИВАНОВ Всеволод. Мы идем и Пи 

дню. Роман. №.№ '1. Г), (i. 

КИМ И. В саду. Рассказ № Я 

ЛЮИ ЖИШЭИ. Советский тонарищ 

Рассказ. Перевод с китайского В. Во 

жина № 2. 

МЕТЕЛИЦА С. Плисточка. Рассказ 

№ 5. 

СТАРОДУМОВ В. Чайка-необычайка 

По мотивам бурят-монгольских ска 

зок. Л° 1. 

ТУГУТОВ И. Побратимы. Роман. 

.V>№ 1, 2, 3. 

ТОЛКАЧ М. Третий эшелон. Повесть. 

№№ 1, 2. 

ЦЫДЕНДАМБАЕВ Ч. Станция Баир. 

мы. Рассказ. Перевод с бурят-монгольского 

М. Степанова. Ш 1. 

ХАНЬ ЮИ. Рассказ о маме. Рассказ. 

Перевод с китайского Л. Роганова. № 3. 

ШАГЖИН Ц. Первый год. Пьеса. 

Перевод с бурят-монгольского Т. Башкуева 

и А. Бальбурова. № 3. 

ШАРАКШАНЭ Б. Встреча. Расска?. 

\;> л. 

П1АДАЕВ А. Старик медведе. Сказка. 

Перевод с бурят-монгольского ЛГ То~> 

кяча № 4. 

'Н'ДЭНЭ С. Любовь. Перевод с мон 

гольского М. Степанова. №• 2. 

СТИХИ 

АНГАБАЕВ С. Три стихотворения. 

Перевод с бурят-монгольского В. Журавлева. 

№ 2. 

БАДАЕВ А. Лирика воина. Перевод 

с бурят-монгольского С. Дунаева и 

И. Казанцева. № 1. 

ДАМДИНОВ Н. Гудящие сосны. Баллада. 

Перевод с бурят-монгольского 

А. Балабаева. Х° 5. 

ДРУЖИНИН И. Дорога дружбы. № 1. 

ИВАНОВА Е. Якутские женщины 

партию славят. Перевод с якутского 

А. Лаврика. № 3. 

КИМ И. Вхожу в ЦЕКА. № 1. 

КАТОК В. В таежной разведке. М> 4. 

КУЗНЕЦОВ В. Солдатские стихи. 

№ 1. 

КУЗНЕЦОВ ТАЕЖНЫЙ В Поело 

дождя. N" 4. 

ЛУГОВСКОИ И. Послужной список 

Ангары. № 1. По напевам новой Монголии. 

.№ 2. 

ПЛМС'ЛРЛКВ X. Великий учитель. 

Перевод с бурят монгольского С. Метелицы. 

№ 2. 

11ЛЦЛГДОРЖ Д. Моя родина. Учить. 

( я, едущий и дальние края. Мать. Перенод 

с монгольского И. Луговского. 

Т Ci рс мшепон, Я. Смслякова. № 6. 

НИМПУЕВ III Наши песни. Перевод 

с буря! моиги п.скоп) В. Мартынова. 

№ 4. Знамя Октября. Перевод с бурятмонгольского 

Л. Палабасва. № 3. 

НУЖНЕИКО п Рассвет. № 4. 

ХИЛТУХИН Д. Синичкин дом. № 3. 

ЦЫДЕНДАМГ.ЛЕВ Ч. Весна в нашем 

улусе. Перевод с бурят-монгольского 

С. Метелицьь № 2. Колыбель. Отрывок 

из noiMM Перевод с. бурят-монгольского 

В. Кузнецова. № 3. О любви. 

Из лирической гетради. Перевод с бурят-монгольского 

А. Балабаева. № 6. 

ЦЫБЕНОВ Р. Землячка. Перевод с 

бурят-монгольского М. Шиханова. № 4. 

~ ШИХАНОВ М Дворник. Моя знакомая. 

Ло 4. 

СТРОЙКИ ШЕСТОЙ ПЯТИЛЕТКИ 

БАЛДАНОВ Д. Теплоходы пойдут на 

Падун. № 1.

ДРОЗДОВ И. Сельское хозяйство 

Бурят-Монголии в шестой пятилетке. 

Л!Ь 5. 

ЕГОРОВА Л. Промышленость Бурят 

Монголии в шестой пятилетне. ,\Ь 2. 

ЛИФШИЦ Л. Здесь будет Братское 

море. № 1. 

НАЙМУШИН И. Энергетический ги 

мнг на Ангаре. Записал Е. Бандо. № 1. 

ПЛАВИНСКИИ А. Сделано в желез 

но дорожном училище. № 1. 

ОЧЕРКИ 

АНПИЛОГОВ Н. Они стали сибиря 

ками. № 4. 

МЕТЕЛИЦА С. Неотправленное письмо. 

№ 1. На берегу Селенги. № 3. 

ПИЛЬМАН Э. Рассказы о природе. 

Хо 4. 

ПЛАВИНСКИИ А. Новая профессия. 

JVS 3. 

ЦЫРЕНЖАПОВ Д. У нас, в «Крас 

ном Оронгое». Л г ° 3. 

ЧЕРНЕВ И. Твгпцы изобилия. .V> 1. 

ПАМЯТНЫЕ ДАТЫ. 

СОДНОМ Б. Дашдоржиин Нацагдорж. 

Лр 6 


АСЕЕВ Л. Кузница кадрон JV"> 1. 

ВАЛЗОВСКИИ Г.. НИКОРОВ Л Во.! 

родим забытое искусе гни. .№ 4. 

БАЛЬЖИНЯМ R гостях \ советских 

друзей. № 5 

БУЯНТУЕВ Б. Проблемы комплексно 

го использования богатств Байкала и 

Прибайкалья. № 6. 

ВОЛЬНЫХ Ф. У истоков народной 

инициативы. № 6. 

ГРАНИНА А. В Саяны, за цветными 

камнями. № 1. 

ЛИНХОВОИН Л. Вьетнамские впечатления. 

Путевые заметки. № 4. 

ПАВЛОВ Г. Народный художник. 

№ 3. 

СЕМИЧЕВ В. Видный исследователь 

Тибета. № 1. 

УЛЫМЖИЕВ Д. Нерушимая дружба 

советского и монгольского народов. № 3. 

ДЕРЖАВНА 

НАУКОЙА Б1БЛ1ОТ1" 

1М.У0РШ1ЕШ) 

ХАРЮ В 


А. ДВОРЯДКИН. Зимующие утки в 

истоке Ангары. Л° 6. 

СЕРОВА О. Байкальские этюды 

№ 5. 

СОРОКИН Ф. За Святым Носом. № 6 

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ. 

АБРАМОВИЧ А. Композиция, сюжет, 

слово в романе «Даурия» К. Се 

дых. № 2. 

ВОСКОБОЙНИКОВ М. Устно-поэти 

ческое творчество эвенков Бурят-Монголии. 

№ 1. 

ГУРЕВИЧ П. Вторая книга писателя 

Заметки читателя. № 1. 

ДАВЫДОВ А. За высокие урожаи 

яровой пшеницы. № 2. 

ЕРБАНОВ Н. Опыт животноводов 

Ставрополья и Рязани—в колхозы Б> 

рят-Монголии. № 6. 

КОСТЮКОВСКИИ Б. Голос искрен 

ний, свежий. № 5. 

МАКАРОВ Н. В стороне от жизни. 

№ 4. 

МИХАЙЛОВ Г. Новое издание Гсо 

риады в Китае. № 6. 

НАЙДАКОВА В. Польше хороших 

книг для детей № 5. 

ПИЛЬМАН Э. Природу надо изу 

чать... № 6. 

СКА.МОП И В дальневосточной тайге 

.NJ!' 6 

ТЛГАРОВ П. Собвание сочинений 

Д фиш Банзарова. № 2. 

ТОЛКАЧ М.. ЛИПКОВИЧ Я. В угод> 

занимательности. № 4. 

ЦЫБИКЖАПОВ П. Настольные кни 

ги }ки''Отров' 1 'га. № 1. 

ЧЕРЕМИСОВ К. О ранних затаство 

ваниях в бурятском языке. № 4. 

ЧИТАТЕЛИ О РОМАНЕ РАИСЫ 

БЕЛОГЛАЗОВОИ. 

ШНИПЕР Р. Книга о нашем крае 

№ 2. 

ЭЛИАСОВ Л. Из истории письмен 

ности бурят. № 3. 

САТИРА И ЮМОР. № 6. 


№№ 1, 2, 3, 4, 5, 6. 

Адрес редакции: Улан Удэ, ул. Свердлова, 30, тел. 28-82, 47-91, 26-91 

"И 00995 Подписано к печати 22 XII 1956 г Типаж 4600 экз. Заказ 6796 

Формат бумаги 70 х 108 1/16, 5,25 бум л. 10,5 (14,4) печ. л. 

Типография Министерства культуры Бурят-Монгольской АССР.

ЧИТАЙТЕ \ 

В ЖУРНАЛЕ „СВЕТ НАД БАЙКАЛОМ" • 

в 1957 году 

i 

РОМАНЫ— 

Всеволода Иванова 

„МЫ ИДЕМ В ИНДИЮ" (окончание). 

Константина Седых 

„ОТЧИЙ КРАЙ", 

рассказывающий о становлении Советской власти в Забайкалье. 

Это произведение является продолжением известного романа 

«Даурия», но с самостоятельным сюжетом. 

Чимита Цидендамбаева 

.ВДАЛИ ОТ РОДНЫХ СТЕПЕЙ", 

повествующий о казанском периоде жизни и деятельности первого 

бурятского ученого Доржи Банзарова. 

СТИХИ 

поэтов Бурят-Монголии, Иркутской и Читинской областей, а также 

поэтов Китая, Монголии, Кореи, Бирмы, Вьетнама. 

ВОСПОМИНАНИЯ 

участников Великой Октябрьской социалистической революции и 

гражданской войны в Забайкалье. 

ПЕРВЫЙ НОМЕР ЖУРНАЛА ВЫЙДЕТ В ФЕВРАЛЕ. 

ПОДПИСКА ПРОДОЛЖАЕТСЯ ДО 25 ЯНВАРЯ. 

i

В f~Wk

You also want an ePaper? Increase the reach of your titles

Delete template?

Save as template?