ÔÎÐÌÅÍÍÛÉ ÎÒ ÊÓÒÞÐ: - WiseSoft.Ru

по голове меня учебником литературы, а
я ловил в городском парке тритонов и
совал ей в разные места. Она извивалась
и кричала. Позже я узнал, что так
иногда выглядит оргазм, но тогда зрелище
казалось потрясающе забавным.
На следующий год я перешел в другую
школу, а после выпускного класса рванул
в Питер, где, на мой взгляд, было гораздо
интересней, чем в маленьком прибалтийском
городке.
Через семь лет зимним питерским утром
я трясся с перепоя в галерее Новой Академии
изящных искусств на Пушкинской,
10. В кресле напротив лежала биомасса,
которая еще вчера была Владиком
Монро. Биомасса издавала таинственные
и пугающие звуки, среди которых
отчетливо слышалось слово «кетамин».
Хозяин галереи Тимур Петрович
невозмутимо забил косяк, принес видак
и включил запись «Ласкового мая».
Меня затрясло еще сильнее.
– Бббляйть, он бы хоть в одну ноту попал
для приличия!
– Дружок, вы ничего не понимаете! – Тимур
Петрович выпустил облако дыма из
орлиного носа. – Если бы он попал хоть
в одну ноту, ему бы пришлось попадать
во все остальные!
Примирившийся с «Ласковым маем» я
через неделю летел в Прибалтику на какой-то
местечковый фестиваль авангардной
моды. Думаю, многие помнят, что
являла собой авангардная мода тех лет
– две консервных банки, три использованных
гандона, на щиколотку ошейник,
в жопу хризантему — и на язык, грёза
моя! Между коллекциями юных дарований,
напоминавших сон пьяной содержательницы
борделя, незатейливо презентовались
первые местные бутики. В воздухе
носились магические заклинания
Gucci, Fendi, Gaultier и почему-то Наоми
Кэмпбелл. Три манекенщицы обсуждали
целлюлит четвертой, два манекенщика
дрались из-за ботинок.
Как обычно, начало показа задержалось
на три часа. Хозяин клуба проставился
бухлом, и я накачался до состояния плюшевой
панды. Остальные были не намного
лучше – знойный латышский жеребец
Мартин плюхнулся ста килограммами
живого веса на шляпу от Armani, превратив
ее в симпатичный коврик. Я же
воевал со штанами. Штаны костюмчика
от Gaultier были 50-го размера, а задница
на тот момент не дотягивала до 48го.
Валютные портки, ничтоже сумняшеся,
прикололи к трусам булавками. Ктото
из ребят тем временем разломал дизайнерские
солнечные очки. Я завалился
в уголок, икнул и сказал, что никуда
не пойду.
– Пойдешь, родной, пойдешь, – потрясающей
красоты рука заботливо поднесла
мне на конце ногтя кокс. Сфокусировав
взгляд, я увидел точеные ноги,
станок 42-го размера, высокие скулы,
кошачьи, абсолютно черные, глаза и по-
лотно иссиня-черных волос. Высота конструкции
была за метр восемьдесят.
Если бы это видела Шер,
она вскрыла бы себе вены
эпилятором, а потом
удавилась париком.
Я вдохнул, чихнул и пошел.
Все было хорошо,
но на второй проходке
задняя булавка расстегнулась
и плавно вошла
мне в копчик. Сохраняя
пластмассово-унисексовое
выражения лица, я
кое-как развернулся и
пошел обратно. В голове
по кругу вертелось:
Таня нагнулась – в жопе топор:
Метко стреляет индеец Егор.
Таня нагнулась – в жопе топор:
Метко стреляет индеец Егор.
Таня нагнулась – в жопе топор:
Бля, больно-то как, индеец Егор…
Вытащив металлоизделие из филейной
части, я заметил, как благодетельница
ловко ввинчивается в кулису, где были
припрятаны стратегические запасы алкоголя.
Уронив по дороге вешалку, я
оказался в пыльной, пахнущей хомячком
темноте. Общество в кулисе образовалось
самое изысканное. Качок Мартин,
напялив чей-то парик, передразнивал
Лайму Вайкуле, мулат Кузя прятал в
сумку подрезанные после показа плавки
от Dolce & Gabbana, а моя новая знакомая
отвинчивала пробку на бутылке
«Вана Таллин».
– Кузя, ты что, ноги бреешь? – Мартин
прекратил выть и похлопал Кузю
по бедру.
– Дурак, я в колготках! – обиженно пробубнила
жертва дружбы народов.
– Это чтобы целлюлита не было видно,
да, Кузя?
– У мужчин не бывает целлюлита! –
укроэфиоп гордо раздул и так широкие
ноздри.
– Это у мужчин не бывает, Кузенька! –
фыркнул Мартин.
– Ну их на хер,
– прошептала
красавица, –
пойдем отсюда!
– и поволокла
меня в сторону
выхода, попутно пнув ногой
толстого дядечку, ухватившего ее за
плечо. В то время мало было уметь правильно
ходить – надо было уметь еще и
правильно отбиваться от персонажей, не
дифференцирующих показ мод на подиуме
и показ шлюх в борделе. Хватание
идущей по языку модели за ногу было
любимым клубным развлечением времен
золотых ошейников и малиновых
пиджаков. Поэтому зрелище манекенщицы,
бесстрастно бьющей во время дефиле
носком туфли в лоб очередного
пусика, радика или гогу, особенно никого
не удивляло.
àëìàò ìàëàòîâ / ïîñòîÿííî äëÿ æóðíàëà ÎÌ
Íàäî óìåòü
ÎÒÁÈÂÀÒÜÑß
îò ïåðñîíàæåé,
íå äèôôåðåíöèðóþùèõ
ÏÎÊÀÇ ÌÎÄ
íà ïîäèóìå, è ïîêàç
ØËÞÕ Â ÁÎÐÄÅËÅ
êîëîíêà
Прибалтийский декабрь казался после
прокуренного клуба чистым, звуки – глухими,
а ночь – теплой. Я смотрел, как
уже запорошенные следы шин пересекают
четкие отпечатки туфель на каблуке,
и почему-то боялся сказать хоть слово.
Следы обрывались у заброшенной
«копейки», капот которой пересекали
длинные ноги в черных чулках. У этой
загадочной азиатки оказалось еще одно
достоинство: она не портила красоты
безлюдного заснеженного парка текстом.
Все было молча.
После, стряхнув друг с друга налипший
снег, мы брели обратно, притормаживая,
чтобы поцеловаться под редкими фонарями.
Мокрый прибалтийский снег размывал
остатки грима, и вдруг, чуть задыхаясь
после поцелуя, она сказала:
– Помнишь, как ты мне засовывал тритонов
под форму? Ты мне так нравился!
Лучше б я не вынимал булавку из задницы.
Впервые за девятнадцать лет жизни
я почувствовал, что краснею. ¸
133