Литературный Омск

зать, мизансцены выполняет. Бросьте, говорит, довольно.
Ну, простите меня, ради христа. П обаловался я с ж и ­
ру это, со скуки, — пойдёмте в буфет. З а обиду, говорит,
две дюжины шампанского ставлю.
Бурлак (смеётся). Ну? Поставил?
Пётр Дмитриевич. Спектакль доиграли до последней
точки, занавес дали. Потом, конечно, в буфет
все переселились, пожалуй, что до утра...
Бурлак. Говоришь, в Бийске сей случай произошёл?
Пётр Дмитриевич. В Бийске. Я третий сезон у
И вана Саввича мастером служил. Солидное дело было...
Бурлак. Бийск-то солидное? Ну, это ты, брат,
оставь... Н икогда оно солидным не было... Д а не в этом
суть. Если мне в душу наплюют, если такой вот «меценат»,
— а их, Митрич, немало около театра и сиятельных
и купеческих, — актёра своим холопом, придворным
шутом рассматривает, то что от театра останется? И ты,
Митрич, мой дорогой, это ведь сам понимаешь. Хорошо
понимаешь... Ибо душ а — есть разум и совесть, и плевать
в неё строго воспрешается... Ну, готово у тебя?
Пётр Д м и т р и е в и ч. Всё, в аккурате, Василий
Николаевич. Разреш ите — паричок подклею.
Бурлак. Сбор как — не знаеш ь?
Пётр Дмитриевич. Ц ифру затрудняю сь сказать,
но после третьего звонка в залу загляды вал, так на
взгляд ^ полно. И это, заметьте, Василий Николаевич, в
будни. Здесь, в Павловске, к будням публика не приучена.
Всё из-за вас.
^
Стук в дверь.
Бурлак. Узнай, братец, кто там. М еценатов не
пускай... (Пётр Дмитриевич выходит. Б урлак, заканчивая
грим, напевает.) М е-це-на-тов не пускай! Н е пускай!
Не пу-у-у-у-скай...
Пётр Дмитриевич (возвращ аясь). Там вас
спрашивают... По обличию на сочинителя похож или
на художника... Незнакомый.
Бурлак. Гм... Ну зови. (Пётр Дмитриевич
идёт к двери.)
Пётр Дмитриевич. Пожалуйте. Просят.