Литературный Омск

Костиков. З а штыки, именно. Так и не пустили.
Вот, дорогой мой, какие дела.
Вхедит Р у ч и н.
Р у ч и н. Открыто живёшь, Алексей Петрович.- Двери
настежь — жуликов не боишься... М оё почтение, Николаи
Васильевич!
Николай. Здравствуйте, Ефим Лукич. Д авно вас
не видел.
Костиков. А чего мне -их бояться? Почётными
отзывами они ие интересуются.
Ручнн (усаж иваясь). Нынче кто чем интересуется,
— сразу и не поймёшь. Д ва месяца в Питере не был,
а сейчас к тебе шёл,— так уж куда больше— хребтиной
моей поинтересовались.
Николай. Хребтиной?
Р у ч и н. Ей самой. Среди бела дня казак наехал да
по хребтине и огрел.
Костиков. Погоди, погоди, за что?
Ручнн. Ему виднее... У езж ал я — всё тихо было,
приехал — на глазах у всех нагайками хлещут. Новая
мода пошла,
Николай. Моды меняются, Ефим Лукич. Н е век и
этой быть.
Р у ч и н. А портные-то пока что остаются. Те, что модами
заведуют.
Николай. Д а, пока что — заведуют. Только всё
труднее этим портным приходится. Вот и нагайки в ход
пошли.
Костиков. И штыки в академии.
Николай. А это уж для них последнее дело, Ефим
Лукич. (Костиков уходит. За окном цоканье копыт.) Л егки
на помине.
Костиков (входит. П ауза. Н аливая чай). Тебе покрепче,
Ефим Лукич?
Р у ч и н. Крепкий чай, милый человек, первое дело.
Французы всё больше вино, либо кофий с ликёром, а я
вот не привык. С тех пор, как из П ариж а переехал —
никак досыта чаем не напьюсь.
Николай. Так как ж е Саратов, Ефим Лукич?
Ручин. Ехал — думал, не узнаю. Ведь полета лет
прошло. Л смотрю — всё такой же: лабазы , купцы.. Д а