Лейфер, А. Э. Прошлое в настоящем

ласково, и арестанты любили его. Но он был изнурен
болезншо и зачастую едва мог ходить. Его ноги тряслись
и с трудом носили хилое, расслабленное тело. Несмотря
на это, он не падал духом, старался казаться
веселым и заглушал боли тела остроумными шутками и
смехом»4.
Этот же мемуарист пишет:
«Несмотря на крайне болезненный и изнуренный вид,
он всем интересовался, любил входить в соприкосновение
с интересовавшею его общею, внеострожиою, людскою
жизнню п был сердечно благодарен за всякое посильное
облегчение или материальную помощь. Говорил он обо
всем охотно, даже вступал в споры и мог увлекать своим
живым и горячпм словом слушателя. В нем чувствовалась
правдивая, искренне убежденная и энергичная
натура, которую не могло сломить несчастно...»5.
Если внимательно вглядеться в воспоминания М артьянова,
то можно уяснить, каких политических взглядов
придерживался Сергей Дуров в остроге. Вот это
место: «Бывали, однако, случаи, когда его какое-нибудь
слово выбивало из колен, горячность овладевала им, и
он увлекался до самозабвения. Стоило, например, употребить
при нем, хотя бы невзначай, в разговоре имя его
родственника, генерала (впоследствии граф) Якова
Ивановича Ростовцева — и он забывал всякую меру
сдержанности...» 6.
Мартьянов рассказывает об этом для того, чтобы
показать вспыльчивость Сергея Федоровича. Но Дуров
ненавидел своего родственника не зря: Ростовцев был
одним из тех, кто в 1825 году «всеподданнейше известил»
Николая I о готовящемся восстании декабристов.
* л *
А теперь необходимо поговорить о весьма важном и
сложном вопросе: о взаимоотношениях Достоевского и
Дурова на каторге и после нее.
12