А. А. ЧУБУР 

ДЕСНЯНСКИЙ ПАЛЕОЛИТ: 

ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ 

ИССЛЕДОВАНИЙ, 

ИСТОРИОГРАФИИ 

И 

ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЯ 

Москва 2005 

1

ББК63.4(2) 

УДК 930.26 

Ч-81 

ОГЛАВЛЕНИЕ 

Введение ……………………………………………………………………….….……………с.3 

Глаква 1. Хронология и периодизация истории изучения палеолита бассейна Десны………...с.6 

Глава 2. Экономика палеолита бассейна Десны………………………………………………..с.34 

Глава 3. Стратегия расселения человека в палеолите Десны и историзм палеолитоведения …с.51 

Глава 4. Жилища и поселения палеолита бассейна Десны как исторический источник ………с.69 

Заключение……………………….………………………………………………….…………с.100 

Библиография и архивные источники……………..…….……………………………………...с.102 

Список сокращений ………………………………………………………………………..…..с.116 

Рецензент — В. С. Павлов – доктор исторических наук, профессор, Российский государственный социальный 

университет (Москва) 

На первой стр. обложки (по часовой стрелке от верхнего левого угла): Ф.К. Волков, П.П. Ефименко, В.А. 

Городцов, Б.С.Жуков, С.С. Деев, М.Я. Рудынский, Г.Ф. Мирчинк, К.М. Поликарпович, В.П. Левенок, 

Ф.М. Заверняев, И.Г. Шовкопляс, П.И. Борисковский, Л.М. Тарасов, Г.П. Григорьев, М.Д. Гвоздовер, 

М.В. Воеводский. На последней стр. обложки: Участки культурного слоя стоянок Хотылево 2 (раскопки 

К.Н. Гаврилова, 2005 г., вверху), и Быки 1 (раскопки А.А. Чубура, 1997 г., внизу). На с.1 – кремневый инвентарь 

стоянки Тимоновка (из раскопок В.А. Городцова, фонды ГИМ) 

Чубур Артур Артурович 

Ч 81 Деснянский палеолит: проблемы история исследований, историографии и источниковедения 

(научное издание). Москва, РГСУ: 2005. – 116 с. 

В монографии изложена история исследований палеолита одного из уникальных археологических 

регионов Центральной России – бассейна Десны. Рассмотрена эволюция взглядов на первобытную 

экономику, стратегию расселения, древние миграции, жилища, социальную структуру первобытного 

общества и некоторые современные концепции в свете данных по этому региону. Для 

историков науки, археологов, краеведов, студентов исторических специальностей. 

ББК 63.4 

ISBN 5-94-228-00-3В 

© - А.А Чубур., 2005

П Р Е Д И С Л О В И Е 

Развитие историографии, как отдельной 

исторической дисциплины органично связано с 

познанием самого исторического процесса. Однако 

первое и второе не тождественно, ибо объектом 

изучения в историографии выступает не 

процесс исторического развития как таковой, а 

историческая мысль, сама историческая наука. 

Если, например, такой раздел истории, как палеолитоведение 

изучает материальную и духовную 

культуру этого периода, эволюцию, социально-экономическое 

развитие человечества от 

возникновения до конца ледникового периода, 

то историография палеолитоведения исследует 

изменение представлений об этом древнейшем 

периоде на разных этапах истории. Отражая в 

своем развитии особенности историографии в 

целом, историография палеолитоведения имеет 

ряд специфических черт. Во-первых, историографы 

традиционно уделяли штудиям по истории 

изучения древнейшего периода меньше 

внимания, чем историографии исследований таких 

ярких эпох, как античность, средневековье, 

новое и новейшее время и т.д. Во-вторых, археология 

палеолита – молодая наука, ей немногим 

более полутора веков, а на территории Подесенья 

– всего столетие. 

Историографических исследований вообще 

выходит в свет крайне мало. Многие авторы 

статей, монографий, научных отчетов по археологии 

игнорируют эту область и публикуют 

свои материалы, забыв даже упомянуть предшественников 

по избранной проблематике, проанализировать 

их концепции и достижения. Нелегко 

определить место таких работ в системе 

исторического знания. Специальные же историографические 

работы по археологии палеолита 

вовсе уникальны. Причину этого объямнил 

А.А. Формозов [1975, С.6-7]: «Каждый год, каждый 

полевой сезон увеличивает объем ее источников, 

тогда как фонд источников у историков 

(если не говорить о материалах по текущему 

столетию) относительно стабилен. Совершенствуется 

методика раскопок и камеральной обработки 

коллекций. Труды наших предшественников 

уже не удовлетворяют нас с методической 

стороны. Более того, археологи, работающие не 

один десяток лет, замечают, как быстро устаревают 

их собственные книги и статьи. Отсюда 

возникает представление о ценности исследований 

только последнего десятилетия, только нынешнего 

поколения ученых». Работы по истории 

археологии палеолита Подесенья, в основном 

представлены краткими и не всегда содержательными 

историографическими очерками в монографиях, 

посвященных отдельным памятникам, 

либо разделами в научных статьях. 

Для понимания обычного уровня таких историографических 

экскурсов показательно начало 

одной из статей о каменном инвентаре: «Стоянка 

Супонево открыта в 1925 г. и исследована Г.Ф. 

Мирчинком, а позже, в 1926-1929 гг. – экспедицией 

под руководством П.П. Ефименко, Б.С. Жукова 

и В.А. Городцова» [Хайкунова 1984, С.109]. Что 

ни слово – то историческое несоответствие: стоянка 

открыта не Мирчинком, а краеведом Деевым, 

экспедиция Ефименко, Жукова и Городцова – на 

деле три разных экспедиции с разными методиками 

и мотивами исследований. И дело здесь вовсе 

не в слабом знании истории археологии отличным 

специалистом по типологии каменных изделий. 

Ссылку на эту работу, высокий научный уровень 

основной части которой бесспорен, мы приводим 

лишь в качестве примера, коих на деле сотни. Дело 

в отсутствии именно полноценных и объективных 

историографических обзоров, которыми мог 

бы воспользоваться любой специалист. 

Великолепный историографический обзор 

П.И.Борисковского [1953] в фундаментальной монографии 

«Палеолит Украины» скорее исключение 

из правил. Однако и он во многом устарел, да 

и охватывает период лишь до конца 1940-х гг. То 

же можно сказать о первой главе монографии 

К.М.Поликарповича «Палеолит верхнего Поднепровья» 

[1968], где археология разделена на два периода 

– дореволюционный и советский. Единственная 

монография, посвященная историографии 

отечественного палеолитоведения, это работа А.А. 

Формозова [1983] о дореволюционных исследованиях 

каменного века в России. Среди малочисленных 

статей и тезисов докладов историографической 

направленности, затрагивающих непосредственно 

территориальные рамки нашего исследования, 

можно назвать две работы. Это вводный раздел 

свода «Археологическая карта России Брянская 

обл.» [Кашкин,1993] и заметка Е.А. Чеплянской 

[1993] с фактическими ошибками, предлагающая 

спорную, мало обоснованную периодизацию 

археологических исследований Брянщины. 

3

Особняком в отечественной историографии 

палеолитоведения стоят кандидатская и докторская 

диссертации В.Т.Илларионова «Ископаемый 

человек в историографии палеолита 

СССР»[1941] и «Опыт историографии палеолита 

СССР (европейской и азиатской территорий 

СССР)» [1948]. Это единственный в своем роде 

опыт исследований. Однако эти работы не имеют 

региональной специфики и, кроме того, морально 

устарели. Более того, эти труды нельзя 

считать подлинно историографическими, это 

скорее развернутые, аннотированные библиографии. 

Илларионов не анализирует пути развития 

науки о каменном веке, не вскрывает причины 

возникновения тех или иных суждений. Он 

лишь констатирует факты издания работ по 

данной тематике. Для нас же было важным не 

упустить из виду не только глобальные, но и региональные 

особенности развития науки о палеолите. 

Именно на региональной культуре, например, 

базировались сообщества краеведов, 

сыгравших в истории археологии Подесенья далеко 

не последнюю роль. Ярким явлением в таких 

исследованиях стала докторская диссертация 

С.П. Щавелева [2003], посвященная археорегионалистике 

Курской обл. Однако исследования 

палеолита в ней затронуты вскользь. Таким 

образом, можно сделать вывод, что по историографии 

палеолитоведения в бассейне Десны 

практически не проводилось полноценных исследований, 

охватывающих всю территорию и 

весь период изучения древнейшей истории региона, 

сопоставляющих региональную специфику 

и общие особенности развития отечественного 

и мирового палеолитоведения. В определенном 

смысле слова программной работой в 

области историографии археологии можно считать 

статью А.А. Формозова «Некоторые итоги 

и задачи исследований в области истории археологии» 

[1975]. Её автор обозначил основные задачи 

истории археологии: 1) сбор сведений об 

археологических находках в прошлом; 2) анализ 

идей и методов археологии на разных этапах её 

развития; 3) сбор сведений о биографиях и 

творческом пути археологов; 4) изучение истории 

развития крупных разделов археологической 

науки. 

Мы обратились в своем исследовании к истории 

познания и обобщению современных 

представлений о палеолите бассейна Десны – 

одного из культурно обособленных, плотно заселенных 

в древнейшем историческом прошлом 

регионов центральной России. Исследование посвящено, 

с одной стороны, истории археологической 

науки, а с другой стороны – собственно древнейшему 

историческому периоду одного из центральных 

географических регионов России. Палеолит 

– одна из наиболее ярких составляющих 

историко-культурного наследия Подесенья и центра 

России. Здесь десятилетия работали и сотрудничали 

видные ученые СССР (России, Белоруссии, 

Украины), международного научного сообщества 

(Международный симпозиум «Лесс – Перигляциал–Палеолит» 

(1966); Советско- французский 

семинар «Динамика взаимодействия между 

естественной средой и доисторическими обществами» 

(1981); Советско-Американская конференция, 

посвященная социокультурной адаптации в 

палеолите (1988) и др.). Совместными силами петербургских 

ученых и местных энтузиастов создан 

уникальный музеефицированный комплекс в 

Юдиново на месте находки жилых сооружений из 

костей мамонта. Памятники Деснинского палеолита 

прочно вошли в учебные пособия и справочные 

издания всего мира. Они представлены не 

только в краеведческих музеях, но и в таких музейных 

центрах мирового значения, как Государственный 

Исторический музей, Музей Антропологии 

и Этнографии РАН (Кунсткамера), Эрмитаж, 

Палеонтологический музей РАН. 

Территориальные рамки исследования ограничиваются 

бассейном Десны, включая бассейн 

Сейма – крупнейшего притока. Административные 

границы эфемерны даже в рамках последнего 

столетия. Практически незыблемые природные 

границы (бассейн крупной реки) более приемлемы, 

несмотря на исторический характер исследования, 

тем более, что палеолит часто имеет черты 

своеобразия именно в рамках речных бассейнов. 

Конечно, анализ многих явлений не может быть 

оторван от наблюдений в сопредельных регионах, 

в частности в бассейнах Дона и Оки. Хронологические 

рамки исследования двояки. С одной стороны 

это период изучения палеолита на территории 

Подесенья с момента его открытия. С другой 

стороны – это хронологические рамки палеолита. 

Для проведения исторического исследования 

решающее значение имеет источниковая база. Историография 

находится в тесной связи с источниковедением, 

ибо постоянное расширение круга 

источников, успехи в их критическом использовании, 

подход к разным их категориям не только определяют 

разработку тех или иных конкретных 

проблем, но и отражают общий уровень научной 

4

мысли. Историография как специфическая историческая 

дисциплина имеет источники, которые 

не совпадают по характеру с источниками 

конкретных исторических исследований. Разнотипность 

источников, необходимость их комплексного 

использования определяют сложность 

историографических исследований. Первостепенное 

значение имеют литературные источники: 

и конкретно-исторические работы, и 

публикации археологических источников. Немаловажное 

значение имеют архивные материалы 

и мемуарная литература об историках и археологах, 

помогающая понять многие особенности 

творчества ученых. К мемуаристике примыкают 

устные воспоминания исследователей. 

Для историографического анализа необходим и 

такой вид письменных источников, как архивные 

документы (отчеты о полевых исследованиях, 

переписка, рукописи, коллекционные описи 

и т.д.). Археологические источники, полученные 

в течение более чем столетних исследований 

палеолита в бассейне Десны, как одна из категорий 

исторических источников, имеют преимущество 

абсолютной непредвзятости и увеличения 

их фонда, однако их выборочность оставляет 

некоторую свободу для многозначных 

толкований. Этнографические источники способны 

дать интересные аналогии, но, как правило, 

не позволяют безупречно воспроизводить 

модели древних обществ и стереотипы поведения 

людей в далеком прошлом ввиду территориальной 

и хронологической удаленности объектов 

сравнения, а порой и существенных отличий 

в окружающей природной обстановке. 

Осознавая невозможность детальной реконструкции 

древнейших обществ только на базе археологических 

источников, мы придерживаемся 

сравнительно-этнографического и сравнительно 

- исторического методов, позволяющих использовать 

аналогии в других этапах истории человечества, 

а также в современных нам «примитивных» 

обществах. Исследование базируется 

на сочетании двух основных методик: с одной 

стороны – рассмотрение в целом истории исследований 

палеолита в регионе на основе разработанной 

нами периодизации; с другой стороны – 

поэтапный анализ представлений о разных сторонах 

жизни населения Подесенья в палеолите. 

В конце 1970-х гг. в историографии возникло 

такое направление, как социальная история. 

Функционирование науки в рамках различных 

социальных матриц определяло различие многих 

её характеристик. Одна из важнейших проблем, 

получивших развитие в социальной истории науки 

– это наука и власть, причем власть выступает в 

двух формах: в той, что связана с государством и 

его социальными институтами, и в той, что представлена 

сетью властных отношений и пронизывает 

все общество и в том числе науку. Историю 

археологических исследований невозможно рассматривать 

в полном отрыве от процессов, имевших 

место в обществе и государстве. В противном 

случае, причины многих особенностей развития 

научного знания будут либо неверно трактованы, 

либо вообще не поняты. Поэтому ещё одним из 

методов нашего исследования можно назвать социально-исторический 

метод. 

При всей обусловленности научного творчества 

ученых общей исторической обстановкой, 

социальной ситуацией, взгляды каждого из них 

индивидуальны и по-разному отражают общее 

состояние исторической мысли, влияют на ее развитие. 

Особенно благотворное воздействие оказывают 

выдающиеся представители науки, которые 

полнее других воплощают в своем творчестве 

достижения своего времени. По ним в определенной 

степени равняются (часто в острой дискуссии) 

другие исследователи. Трудно согласиться с А.А. 

Формозовым [1975] в том, что в биографиях исследователей 

бывают «случайные черты», не заслуживающие 

внимания. Сам Формозов в последних 

работах оппонирует себе: «на каждом шагу 

я видел, насколько отражаются на исследованиях 

«слишком человеческие» свойства их авторов – 

приверженность к традиции (безразлично – школы 

или страны) и боязнь нового; или, наоборот, 

бездумная погоня за модой; насколько полученный 

результат искажают совершенно сторонние 

соображения» [Формозов, 2004б, С.6]. Любая 

личность – цельное явление, и потому для восприятия 

процесса познания, понимания причин творческих 

взлётов и периодов творческого застоя 

важны не только анализ собственно рукописей и 

публикаций того или иного ученого, но и глубоко 

личные его особенности, биографические штрихи. 

Некоторые эпизоды истории науки трудно, а 

порой невозможно понять без учета вмешивающихся 

в этот процесс человеческих факторов. Одна 

из задач историографа – не уходить от освещения 

таких граней личностей и личностных отношений 

в науке. 

5

ГЛАВА 1. ХРОНОЛОГИЯ И ПЕРИОДИЗАЦИЯ ИСТОРИИ 

ИЗУЧЕНИЯ ПАЛЕОЛИТА БАССЕЙНА ДЕСНЫ 

Чтобы анализировать историю изучения 

различных сторон палеолита Подесенья, необходимо 

четко представлять процесс эволюции 

археологической науки. В настоящее время имеется 

несколько вариантов периодизации истории 

советской – российской археологии. Свои варианты 

предлагали В.Ф.Генинг [1982], А.Д. Пряхин 

[1986], Г.С. Лебедев [1992], А.А. Формозов 

[1994]. Однако имеющиеся схемы периодизации 

слишком обобщены. С одной стороны, исследования 

каменного века имеют свою специфику в 

хронологическом плане. Недаром среди археологов 

бытует поговорка «палеолитоведение – 

наука в науке». С другой стороны, имеется и региональная 

специфика истории науки, бесспорно 

накладывающая на периодизацию свой отпечаток. 

Мы согласны с тем, что исторический 

процесс в России проложил определенные рубежи 

в истории отечественной археологии, но 

проходят некоторые из них не по традиционным 

датам. Для того чтобы обосновать наш вариант 

периодизации, необходимо рассмотреть процесс 

изучения каменного века бассейна Десны на 

фоне новейшей истории страны. 

С давних пор людей привлекали необычные 

предметы, которые на Руси именовали «перунами» 

и «громовыми стрелками» [Формозов, 

1983; Афанасьев, 1982]. Однако никакая «громовая 

стрела» не привлекала такого внимания, 

как огромные кости в оврагах, при рытье погребов 

и глинокопных ям, и по обрывам рек. Народная 

молва приписывала их волотам – допотопным 

великанам. То, что крупные ископаемые 

кости принадлежат вымершим слонам, установил 

В.Н. Татищев, впервые в истории российской 

науки писавший в XVIII в. о звере - мамонте: 

«По разным местам видел разныя кости оного 

зверя, то есть зубы коренныя, ребра, голени, 

позвонки и протчее, все гнилые, великостию не 

все равны. Каковых костей яко в Русии, тако и в 

протчих европейских странах в земли довольно 

находится» [1974]. Много их было и на Десне. В 

конце XVIII в. немецкий путешественник фон 

Гун посетил Почеп. Он был немало удивлен 

тем, что местные крестьяне торгуют на базаре 

таким экзотическим сырьем, как слоновая кость. 

Кость (бивни мамонта) поступала из глинокопных 

ям «верст за десять от Почепа, а именно при 

реке Пьяном Роге» [Лазаревский, 1888, С.305]. 

Это первая документированная находка ископаемой 

фауны в Подесенье. 

В 1840-60 гг. появляются первые русские 

частные собрания каменных орудий и останков 

«допотопных» животных. В 1859 г. создается 

Петербургская императорская археологическая 

комиссия, куда начинают стекаться сведения о 

найденных в Российской Империи древностях, в 

том числе и об «окаменелостях допотопных». В 

1864 г. начинает действовать Московское археологическое 

общество, председатель которого 

граф А.С.Уваров, в 1877 г. в своем имении Карачарово 

под Муромом раскопал первую в европейской 

России палеолитическую стоянку. Число 

известных памятников возрастало, и в 1880-х 

гг. уже вполне сложилось новое направление 

российской исторической науки – первобытная 

археология. Находки древних костей вызывали 

интерес у исследователей: «В Стародубском 

уезде по обилию окаменелостей меловой и дилювиальной 

эпох особенно замечательны селения 

Тетюры и Дохновичи» - писал естествоиспытатель 

А. Рогович [1875]. Под Брянском, под 

Новгород - Северским, а также в Тетюрях и 

Дохновичах, - вторил ему А.С.Уваров [1881], - 

«кости мамонта залегают как бы логовищами». 

Список таких находок граф составил с хранителем 

Зоологического музея Императорской Академии 

наук С.М. Герценштейном. Эта публикация 

поныне не утратила научного значения. 

Именно Уваров первым высказал мнение о том, 

что в бассейне Десны следует ожидать открытия 

палеолита. Многие места, упомянутые в списке 

Уварова, действительно оказались связанными 

со стоянками. Первые геологические исследования 

четвертичной толщи на территории Черниговской 

и Орловской губ. вели Н.С. Кудрявцев 

[1892], Л.С.Берг[1913], П.Я.Армашевский [1883] 

Г.Ф.Мирчинк. Исследователи фиксировали места 

находок плейстоценовой фауны. Первые попытки 

связать находки фауны в бассейне Десны 

с палеолитическим человеком принадлежат одному 

из известнейших русских археологов Д.Я. 

Самоквасову. Он в с. Дегтяревка близ от Новгорода-Северского 

(Черниговская губ.) на глубине 

1,3 м обнаружил скопление костей мамонта, которое 

приписал деятельности палеолитического 

человека. Еще одно местонахождение, связанное 

Самоквасовым с палеолитом – Шаповалов- 

6

ка у Конотопа в долине Сейма, где геолог Д.П. 

Мокиевский-Зубок на берегу озера нашел кремневую 

пластину и кости мамонта [Милованова, 

1990]. Оба местонахождения «закрыты» М.Я. 

Рудинским в 1928 и 1932 гг., не подтвердившим 

наличия палеолита. 

В конце XIX – начале ХХ вв. в губернских 

центрах Российской Империи начали формироваться 

первые краеведческие общества – Губернские 

ученые архивные комиссии (ГУАК). 

Основанием для этого стало «Положение о губернских 

исторических архивных и ученых архивных 

комиссиях», изданное в 1884 г. с целью 

выявления, концентрации, упорядочения представляющих 

научную ценность документальных 

материалов. Под материалами подразумевались 

не только бумаги, но и следы древней материальной 

культуры. Административно комиссии 

подчинялись губернатору, а в научном плане 

– Петербургскому Археологическому Институту. 

Финансирование ГУАК, как правило, не было 

государственным, а потому они сильно зависели 

от местных богатых любителей древностей. По 

данным С.П. Щавелева [2002-б] в 1914 г. из 44 

ГУАК государство субсидировало лишь 6. При 

ГУАК создавались первые краеведческие музеи 

России, одной из целей которых также было сохранение 

древностей. Важной стороной работы 

ГУАК стало издание сборников трудов – первый 

опыт региональных краеведческих изданий. 

Штат комиссий, как правило, состоял из управляющего 

делами, хранителя архива и музея, 

сторожа. Членство же в комиссиях доходило до 

сотен – дворян, разночинцев, интеллигенции, 

которых объединял интерес к прошлому [Черниговщина, 

1990]. Изучением территории современного 

Подесенья занимались Орловская, 

Курская и Черниговская ГУАК. В плане археологии 

они интересовались в основном славянскими 

древностями, каменного века почти не 

касаясь. Именно ГУАК, по нашему мнению, положили 

начало провинциальной археологии. На 

заседании Черниговской ГУАК 25.11.1904: земский 

учитель из с. Синьково Мглинского уезда 

К.А.Зеленецкий говорил многочисленных разновременных 

(1870-е, 1900, 1904 гг.) находках 

костей мамонта в д. Елисеевичи [Труды, 1905; 

Поликарпович, 1968]. Комиссия постановила 

обследовать место в случае новых сведений, так 

как возможно речь идет о «кладбище» мамонтов. 

И все же на находки должного внимания не 

обратили. Открытие уникальной палеолитической 

стоянки Елисеевичи было, таким образом, 

отдалено на четверть века. Это подтверждает тот 

факт, что исследования ГУАК в царской России 

носили непланомерный, спонтанный характер. 

Весной 1905 г. на дне оврага недалеко от д. 

Умрихино Старковской волости (ныне Октябрьский 

р-н Курской обл.) вымыло кости мамонта. 

Писарь Д. Умрихин обратил на них внимание 

учителя Старковской земской школы М.В. Пожидаева. 

Тот перевез в школу два бивня, и сообщил 

о находке председателю губернской земской 

управы Н.В.Раевскому. По указанию того в 

Старково, чтоб раскопать весь скелет, отправилось 

четыре сотрудника музея наглядных пособий 

Курского губернского земства - Н.А. Никольский, 

Н.И.Чистяков, В.И.Попов, А.С. Бондарцев 

во главе с директором музея А.Я. Минаевым. 

Сначала исследователи, к которым присоединились 

Пожидаев и Умрихин, произвели 

тщательный осмотр и составили подробный 

чертеж местности. Затем приступили к раскопкам, 

которые из-за твердости грунта оказались 

чрезвычайно трудны. Из земли извлекли куски 

черепа, зубы и позвонки мамонта, которые перевезли 

в Курск и выставили в музее [Палеонтологическая 

находка, 1906]. В июле следующего года 

преподаватель Киевского Владимирского кадетского 

корпуса, полковник В.П.Каншин (Курская 

ГУАК) и земский начальник К.Н.Родионов 

вновь исследовали местонахождение, обнраужив 

в ходе раскопок несколько костей мамонта и 

«грубо обделанный топор палеолитической эпохи» 

[Каншин, 1911]. Дальнейшие обследования 

района находки С.Н. Замятниным, С.Н. Алексеевым 

и автором не привели к обнаружению 

палеолита, пресловутый «топор» (возможно 

просто кусок кремня) утрачен. Но с легкой руки 

С.П. Щавелева [1999] и А.Г. Шпилева [Шпилев, 

Стародубцев, 1999] эти раскопки принято считать 

началом изучения палеолита Посеймья. Настоящее 

открытие каменного века бассейна 

Десны состоялось всего через год после изысканий 

полковника Каншина сотоварищи. 

Еще в 1897 г. в открывшийся музей при 

Черниговской ГУАК поступали кости мамонта с 

территории губернии [Черниговский соединенный… 

1915]. В 1907 г. Чернигов был избран для 

проведения XIV Археологического съезда. Тогда 

же пришла весть об очередной находке костей 

мамонта в с.Мезин Кролевецкого уезда. Добытые 

кости с содержавшим их грунтом были доставлены 

в Чернигов на выставку. Палеоэтнолог 

7

Ф.К.Волков заметил в грунте кремневые изделия 

и понял, что в Мезине есть палеолит. Перед 

съездом он предпринял разведочные работы, установив 

наличие культурного слоя и собрав небольшую 

коллекцию кремня и костей [Раскопки, 

1908; Волков, 1909]. Так было открыто первое 

в бассейне Десны палеолитическое поселение. 

История исследований Мезина полно изложена 

в историографическом разделе работы 

В.Я.Сергина [1987]. Раскопки велись в 1909, 

1912-14 и 1916 гг. под общим руководством 

Ф.К.Волкова, но сам он не всегда присутствовал 

на раскопе. Раскопки под непосредственным руководством 

П.П.Ефименко и В.В.Сахарова в 

1909 г. дали представление о памятнике. Проводились 

они на низком даже для того времени 

методическом уровне – без разбивки площади, 

составления планов и разрезов, без записи наблюдений. 

Старания исследователей сосредоточились 

на бережном сборе коллекции (брались 

практически все находки). С 1912 г. основным 

помощником Волкова стал Л.Е.Чикаленко. Его 

раскопки характеризуются уже солидным масштабом, 

хотя методика оставляла желать лучшего. 

Они велись траншейным методом, вперевал. 

Очажные пятна и скопления костей наносили на 

план контуром, причем на разных планах имеются 

большие расхождения и нестыковки. По 

профилям отмечалась глубина залегания культурного 

слоя. На находках шифр (название памятника, 

год раскопок, участок) не ставился 

[Волков, 1911, 1913; Чикаленко, 1912; Volkov, 

1913; ИИМК ф.1, 1913. д.366]. Произведения 

первобытного искусства, продемонстрированные 

Волковым на Международном антропологическом 

конгрессе в Женеве в 1912 г., сделали 

Мезинскую стоянку одной из известнейших в 

мире. Раскопки 1916 г. Чикаленко вел самостоятельно. 

Эти исследования несколько превосходили 

предшествующие в плане методики: наконец 

были взяты за правило изображение костей 

планах и поквадратная шифровка находок 

[ИИМК, ф.1. 1916. д.154]. В годы 1-й Мировой 

войны археологические исследования стали затухать. 

После 1917 г. многие лидеры академической 

и региональной науки покинули Россию 

или погибли. Умер по дороге в Киев Ф.К. Волков. 

Лишь часть интеллигентов-разночинцев и 

либеральных дворян, членов ГУАК, продолжали 

археологическую деятельность и обеспечили 

преемственность провинциальных дореволюционных 

научных обществ и краеведческих организаций 

первых десятилетий советской власти. 

Среди них был черниговский археолог П.И. 

Смоличев, создавший наиболее полный для 

своего времени свод местонахождений плейстоценовой 

фауны Черниговщины [ИА НАН, ф.6, 

д.12, 12.03.1925]. Большую часть находок Смоличев 

сам не осматривал, отмечая их по сообщениям. 

Палеолит не был его стезей, хотя одну 

работу о кремневом кладе из Мезина, он написал 

[Смоличев, 1928]. 

В начале 1920-х гг. благодаря уцелевшим с 

дореволюционного периода энтузиастам и любителям 

старины, вновь всколыхнулся интерес 

интеллигенции к истории и культуре. Стихийно 

в разных городах стали появляться и разрастаться 

краеведческие бюро, общества и товарищества. 

Основателем краеведческого движения в 

Брянске заслуженно считается С.С.Деев. Благодаря 

его активной популяризаторской деятельности 

стало возможным открытие первого памятника 

палеолита в Брянской губ. В 1925 г. Деев 

открыл стоянку Супонево на южной окраине 

Брянска. Анализ эпистолярного наследия Деева 

и дневника его сподвижника – краеведа В.А. 

Восинского [далее–ДВ] позволил восстановить 

детали этого события. Во время земляных работ 

в с.Супонево на ул.Кассировка рабочий Брянского 

мехартзавода В.И.Зайцев нашел крупные 

кости и 7.07.1925 отвез в Брянский краеведческий 

музей. Деев «очищая от приставшей земли 

полученные кости, обнаружил в головке бедренной 

кости круглое отверстие правильной 

формы с медный пятак со следами ударов орудия 

с плоским лезвием» [ИИМК, ф2, оп1, 1925, 

д.187, л1]. Он отправился в Супонево с Зайцевым 

и провел разведку на площади 1 м 2 найдя 

каменные орудия и множество осколков кремня, 

углей и разрушенных костей мамонта, лошади, 

волка и песца. В раскопках участвовал инспектор 

Брянского Губполитпросвета А.П.Рязанов. 

Так Деев убедился, что найдена новая стоянка 

эпохи палеолита – 22-я по счету в России [Деев, 

1926-б]. Через два дня он написал письмо в Музейный 

отдел Главнауки Наркомпроса коллегеархеологу 

и доброму знакомому К.Я. Виноградову 

[ГАБО, ДВ]. Письмо прочёл В.А. Городцов, 

отнесшийся к находке скептически, приписав 

отверстие в кости работе… мышей. Деев был 

обескуражен: ведь находки, бесспорно, относились 

к палеолиту. В ноябре на Десне работал 

геолог-четвертичник Г.Ф. Мирчинк. Он обследовал 

открытую Деевым стоянку, датировав па- 

8

мятник вюрмским временем [Мирчинк, 1929]. 

От него и этнографа Лебедевой сведения попали 

в ГАИМК к А.А. Спицыну. Тот связался с первооткрывателем. 

Обрадованный Деев немедленно 

ответил [ИИМК, ф2, оп1 1925, д.187, л1]. 

Спицын попросил прислать образцы расщепленного 

кремня, собранного на стоянке, чтобы с 

ними мог ознакомиться П.П.Ефименко. Зав. музеем 

направил в ГАИМК 25.01.1926 отчет «Об 

исследовании палеолитической стоянки в селе 

Супонево Брянской губ.» [ИИМК,ф.2,оп.1,1926, 

д.199]. Нельзя не отметить его высокий научный 

уровень: план и описание топографии стоянки, 

точная привязка разведочного шурфа, описание 

и зарисовки остеологического материала и 

кремневого инвентаря. Более того, Деев по инвентарю 

сопоставил Супонево с Мезиным. 

Лишь в 1980-х гг. Н.А. Хайкунова [1985] пришла 

к аналогичному выводу. 

Между ведущими археологическими школами 

страны – Московской и Ленинградской – 

тогда тлел конфликт. В январе 1926 г. В.А. Городцов, 

вспылил в беседе с С.С.Деевым: «Ну 

что Вы, батенька, сделали, зачем связались с 

этой сволочью! Они же не специалисты по палеолиту!» 

1 [ГАБО, ДВ]. Однако умудренный 

житейским опытом Деев заявил, что ни перед 

кем обязательствами себя не связывал. Обрадованный 

В.А.Городцов помог ему составить смету 

в размере 300 руб. на раскопки и пообещал их 

выделить из собственных раскопочных средств, 

отпущенных ГИМ. [ГАБО,ДВ]. В это время ознакомившийся 

с открытием С.С.Деева директор 

ГАИМК академик Н.Я. Марр 5.02.1926 подал 

заявку №424 на проведение раскопок Супонево 

совместно П.П. Ефименко, Б.С.Жуковым, Г.Ф. 

Мирчинком и С.С.Деевым. Главнаука Наркомпроса 

письмом № 2246 от 25.02.1926 отвечала, 

что для решения вопроса о совместной экспедиции 

ввиду поступления одновременно нескольких 

заявок создана комиссия из Н.Я.Марра, 

В.А.Городцова и С.П. Григорьева. [ИИМК,ф.2, 

оп.1, 1926, д.199]. С подачи Городцова московскому 

геологу Мирчинку приписали в Главнауке 

лавры первооткрывателя, о чем Дееву сообщил 

Спицын. Деев был огорчен [ИИМК, ф.2,оп.1, 

1926,д.199]. Пытаясь разрешить конфликт, 

Ефименко в письме в Главнауку от 30.03.1926 

дал согласие на участие Городцова в раскопках 

Супонево [ИИМК, ф.2,оп.1, 1926, д.199]. Нако- 

1 - Заметим, что ленинградская школа дала отечественному палеолитоведению 

большое число ярких имен, а методика раскопок самого Городцова 

оставляла желать лучшего. 

нец руководство участвующих в споре учреждений, 

пришло к соломонову решению: создать 

межведомственную комиссию, которая встретится 

непосредственно в Супонево и на месте 

разрешит спорные вопросы. 24.06.1926 комиссия 

собралась. В ее состав вошли С.С.Деев 

(Брянский музей), Г.Ф.Мирчинк, В.В.Ассонов 

(ГИН), Б.С. Жуков, А.Е. Алихова, М.В. Воеводский 

(МГУ), З.Г. Гринберг (Главнаука), П.П. 

Ефименко, В.И.Громов (ГАИМК). В.А.Городцов 

не счел возможным выехать. По итогам дискуссии 

общее руководство поручили П.П. Ефименко, 

его первый зам. Б.С.Жуков, за геологические 

исследования отвечал Г.Ф.Мирчинк, за палеонтологические 

В.И.Громов [ИИМК, ф.2., оп.1, 

1926, д.232]. Деев принял участие в раскопках и 

получил часть материалов для экспонирования в 

музее. Конфликт был разрешен к удовольствию 

сторон и с пользой для науки. В экспедицию 

влилась команда брянских краеведов: Виноградова 

из Дятьково, В.А.Восинский, И.Е. Благодатский 

и Н.И. Лелянов из Бежицы. Вместе с 

краеведами работали ученики Жукова – М.В. 

Воеводский и А.Е. Алихова. О ходе раскопок говорят 

полевой дневник Ефименко [ИИМК, ф.1, 

оп.1,1926,д.233], публикации С.С.Деева в газете 

[1926] и дневник Восинского. Четыре раскопа 

выявили очаги, скопления костей, кремня, минеральной 

краски. Велось поквадратное описание 

находок, фиксация крупных костей и интересных 

предметов на плане, геологи зарисовывали 

цветными карандашами профили раскопов. 

Копали не только с помощью лопаты, но и 

более тонким инструментом, это видно на фотографиях 

рабочих моментов [ИИМК, ф.2,оп.1, 

1926, д.243]. Раскопы были невелики и разбросаны 

по памятнику: еще не родилась пресловутая 

методика больших площадей. 12.07.1926 

Ефименко, вскрыв 125 м 2 , завершил работу. 

Позже в Супонево, да и в Подесенье он не вернулся, 

изучая костенковский палеолит, супоневские 

находки не опубликовал. Среди архивных 

материалов есть и сейчас достойное публикации 

описание и великолепные рисунки кремневого 

инвентаря [ИИМК, ф.2,оп.1, 1926, д.234-237]. 

Это не значит, что Ефименко был безразличен к 

судьбе памятника. Он 03.05. 1927 сообщил в 

Главнауку, что не имеет возможности выехать на 

раскопки в этом сезоне, и просит «исходатайствовать 

Открытый лист на Супонево на имя Б.С. 

Жукова» [ИИМК, ф.2, оп.1, 1927, д.194]. Итак, 

работы в Супонево возглавил молодой талант- 

9

ливый профессор МГУ Б.С.Жуков. В составе 

экспедиции работали А.Е.Алихова, М.В. Воеводский, 

Г.Ф. Мирчинк, В.И. Громов, Г.П. Сосновский 

[ИИМК,ф.2,оп1, 1927, д.194], не покидали 

раскопок краеведы. Жуков заложил ещё 4 

раскопа [ИИМК,ф.2,оп1, 1927, д.204, 232, 229]. 

В начале августа 1927 г. сотрудник Института 

Антропологии МГУ М.В.Воеводский по 

поручению Жукова произвел разведку в окрестностях 

Супонево и обнаружил палеолитическую 

стоянку Тимоновка. Стоянка располагалась 

между ул. Стрелица (ныне Фокина) и оврагом 

Проулок. 2 Ныне это один из эталонных памятников 

верхнего палеолита Русской равнины. 

Стоянку посетил представительный консилиум: 

Б.С.Жуков, Г.П.Сосновский, В.И.Громов, Г.Ф. 

Мирчинк. Первоначально считали, что культурный 

слой Тимоновки полностью разрушен, но 

затем удалось обнаружить участки малопотревоженного 

слоя. 20 и 21 мая 1928 г. М.В. Воеводский, 

получив 316 руб., при участии аспиранта 

МГУ М.Г.Левина начал раскопки Тимоновки 

[ИИМК, ф.2,оп.1,1929, д.212; Воеводский, 

1929]. В публикации их результатов Воеводский, 

между прочим, отверг мнение польского археолога 

Савицкого, относившего все памятники 

Русской равнины к ориньяку. Тимоновка оказалась 

ближе к поздним памятникам мадлена. 

Воеводский, обнадеженный результатами отправился 

22 мая в Москву с надеждой на расширение 

исследований в следующем сезоне. 

А 18 июня 1928 г. из Москвы в Брянск поездом 

выехала группа из 26 студентов - практикантов 

и аспиранта истфака МГУ В.Д. Блаватского 

во главе с В.А.Городцовым. В Брянске на 

вокзале их ждала запрещавшая раскопки стоянки 

Супонево телефонограмма Главнауки № 

50/312. Но именно ее профессор и планировал, 

несмотря ни на что, исследовать. Расквартировав 

людей, он заложил на стоянке серию траншей. 

21 июня при посещении с. Тимоновка Городцов 

«переоткрыл» стоянку, только что раскапывавшуюся 

Воеводским и заложил траншею, 

разделенную не на метровые квадраты, а на 

произвольных размеров участки. Разборка шла 

послойно-штыковым методом, принципиально 

непригодным для исследования палеолита 

[ИИМК, ф.2, оп1, 1928, д.226]. К 1929 г. встал 

вопрос о том, кто же продолжит исследования 

нового памятника. В письме от 21.03.1929 М.В. 

2 - у В.А. Городцова и Л.В. Греховой он превратился в Прилавок. Такого 

названия местные жители не знают 

Воеводский, как первооткрыватель, в решении 

вопроса о выдачи ему Открытого листа на продолжение 

исследований Тимоновки просил 

поддержки у П.П.Ефименко, поскольку В.А. Городцов 

подал заявку на аналогичные раскопки в 

РАНИОН. Ефименко был на стороне Воеводского, 

но помочь не смог [ИИМК, ф.2,оп.1,1929, 

д.212]. Городцов был не только конкурентом 

Ефименко, Жукова и Воеводского в полевых исследованиях, 

но и их оппонентом в теоретическом 

плане. В отличие от палеоэтнологов, он 

был сторонником эволюционного направления в 

археологии, его интересовал процесс общей 

эволюции материальной культуры, а не культурные 

круги разных территорий. До понимания 

того, что стадиальность и локальность культурно-исторического 

процесса в каменном веке 

есть аверс и реверс единой проблемы, оставалось 

более полувека. В 1929 г. с В.А. Городцовым 

выехали в Брянск 23 студента МГУ, среди 

которых вновь были Б.А.Рыбаков, Д.А. Крайнов, 

Н.А.Сугробов и другие. С 17 по 26 июня 

экспедиция продолжала раскопки Тимоновки 

[ИИМК, ф.2, оп.1, 1929, д.281]. Раскопав огромные 

ямы прямоугольной формы, заполненные 

культурными остатками, Городцов пришел к 

выводу, что обнаружил древние жилища, напоминающие 

партизанские землянки и расположенные 

рядом с ними кладовые, хотя это были 

лишь следы древней мерзлоты [Величко, 1961]. 

После обнаружения «землянок» в Тимоновке, 

Городцов решил поискать нечто подобное в Супонево, 

заложив там две траншеи. Работы велись 

бессистемно и безграмотно даже с точки 

зрения археологии рубежа 1920-30-х гг. Особо 

следует попенять на то, что Городцов не соизволил 

ознакомиться с результатами исследований 

Ефименко и Жукова, коих он сквозь призму 

ущемленного самолюбия иначе, как конкурентов, 

не воспринимал. В дневниках мало информации 

об исследованных участках, на сетку 

квадратов они не разбивались [ИИМК, ф.2, оп.1, 

1928, д.226; ф.2,оп.1,1929, д.281]. В 1931-32 гг. 

В.А.Городцов, не меняя методики, продолжил 

раскопки. В 1933 г. МАЭ и ГАИМК выделили 

Городцову 3000 руб. для завершения работ. 

Младшими научными сотрудниками экспедиции 

были выпускники МГУ Д.А.Крайнов, Д.Н. 

Лев и Н.М.Крайнова-Таратущенко. Раскопки велись 

с 10 июня по 7 августа [ИИМК, ф2, оп1, 

1932, д11,98; ф.2,оп.1,1933, д.272]. Среди находок 

последнего сезона оказалась мастерская по 

10

обработке кремня. Как делился с дневником Городцов, 

«по вскрытии картина казалась столь 

живою, что древний хозяин, наверное, с первого 

же взгляда узнал бы ее и приступил бы к продолжению 

тысячелетиями прерванной работы. 

На пишущего эти строки картина произвела 

глубокое и неизгладимое впечатление» [ИИМК, 

ф.2,оп.1,1933,д.272, л.36]. За пять полевых сезонов 

В.А.Городцовым было вскрыто 1178 м 2 , собрано 

более 100.000 расщепленных кремней и 

кремневых орудий – одна из крупнейших по 

объему палеолитических коллекций. Найдены 

костяные изделия: шилья, кости с нарезками и с 

орнаментом. В.А. Городцов опубликовал результаты 

раскопок в серии статей и брошюре [1929, 

1930, 1932, 1935а,б]. Большой объем коллекций 

сочетался с сумятицей в данных по планиграфии 

поселения, культурный слой которого в основном 

был произвольно, непрофессионально 

взрезан без точной фиксации находок на плане. 

Удивляют «некруглые» цифры (0,85 м, 1,5 м и 

т.п.), характеризующие размер траншей. Они соединялись 

в итоге в участки, но произвольные 

размеры разумному объяснению не поддаются. 

Городцов-ученый не смог победить в себе Городцова-романтика, 

художника. Попутно заметим: 

ясно, откуда у ряда ученых, выросших в 

экспедиции Городцова, возникла «тонкая смесь 

незаурядного таланта и масштабного стиля изысканий, 

со склонностью к внешнему эффекту, 

игнорированию неудобных для выдвигаемых 

гипотез и версий фактов» по определению С.П. 

Щавелева [1998, С.76]. 

На крупнейшем притоке Десны – Сейме 

палеолит тоже был обнаружена в 1925 г. Осенью 

крестьянами д. Сучкино (ныне х.Октябрьский 

Рыльского р-на Курской обл.), копавшими яму 

для картофеля, была найдена в земле кость мамонта, 

которую они доставили в Рыльский 

краеведческий музей. Выехавший в Сучкино 

сотрудник музея А.П.Андреев, обследовав выкопанную 

землю и стенки ямы, с обломками 

костей обнаружил три кремневых орудия. В 

конце 1925 г. заведующая Рыльским краеведческим 

музеем С.К.Репина сообщила о находке в 

ГАИМК, переслав рисунки кремней и просьбу 

провести работы на месте находки. Лишь через 

пять лет сотрудник ГАИМК С.Н.Замятнин 

приехал осмотреть местонахождение. Раскопки, 

в которых приняли участие А.П. Андреев и геолог 

Б.М.Даньшин, продолжались 23-25 сентября 

1930 г. В непосредственной близости от места 

находки были заложены 4 шурфа. Культурные 

остатки состояли из отщепов, отдельных кремневых 

орудий и осколков костей, принадлежавших 

одной особи мамонта. Характер находок 

позволил Замятнину считать стоянку кратковременным 

охотничьим лагерем, где разделывали 

тушу убитого мамонта [Замятнин, 1940]. 

Приведенные эпизоды говорят о том, что 

организация археологических исследований в 

СССР в анализируемый период остро нуждалась 

в централизации во избежание сумбура и 

игры амбиций. Но как должно было производить 

такую централизацию: постепенно или революционным 

путём, полным издержек и трагедий 

Ситуация в стране пошла по второму пути. 

Наступил год Великого Перелома. Музеи, в 

связи с новой волной борьбы с религией, начали 

избавляться от икон и церковной утвари. Иные 

экспонаты, не отвечавшие новой идеологической 

концепции, также нещадно выбрасывались. 

На I Всероссийском музейном съезде в Москве 

(1930) марксисты призвали «очистить музеи не 

только от хлама старинных вещей, но и от человеческого 

хлама», чтобы поставить музеи на 

службу социалистическому строительству и 

культурной революции [Сообщ. ГАИМК, 1931- 

№3]. Под «хламом» подразумевалась интеллигенция 

«дореволюционной закваски». Поначалу 

специалистов просто увольняли. Создатель и 

первый директор Трубчевского краеведческого 

музея – образованный энтузиаст - естествоиспытатель 

Г.Ф. Поршняков в 1929 г. был отстранен 

от работы. «Переходное» время (1930-32) 

директором был П.Н.Гоголев. Музей при нем, 

по свидетельству К.М. Поликарповича, поражал, 

с одной стороны огромным объемом материала, 

а с другой – невозможностью работать с 

экспонатами, хранящимися в беспорядке 

[ЮКМ, ф.1,д.31, л.33; д.6/1]. Пришедшие вослед 

невежды разворовали книги и экспонаты. «Музей 

опустел настолько, что один из «проверенных» 

директоров сушил постоянно в нем сети – 

предмет главной своей деятельности» [Падин, 

1991]. С создателем и директором Брянского музея 

С.С. Деевым считались в Главнауке и центральных 

музеях, он неоднократно выступал на 

научных симпозиумах, его связи простирались в 

Москву, Ленинград, Минск [ЮКМ,ф.1,д.49/3], 

но в 1930 г. Деева уволили. 

В столице ситуация складывалась острее. 

Весной 1929 г. в Москве состоялся диспут между 

молодыми археологами-марксистами и па- 

11

леоэтнологами из МГУ. Марксисты активно 

пропагандировали свои тезисы, объявляя иные 

подходы вредными для советской науки. Но 

именно эти подходы и были основой школы палеоэтнологов. 

При определении задач комплексного 

подхода к изучению древних культур, 

они отмечали важность исследования природной 

среды. Социально-экономические факторы 

не рассматривались в качестве решающих в 

процессе развития древних обществ. Вскоре исследователь 

Супонево Б.С.Жуков в числе более 

150 видных историков, археологов, филологов и 

искусствоведов страны, был осужден по «Академическому 

делу». Цель серии арестов и показательного 

суда была в том, чтобы приструнить 

Академию наук [Академическое дело, 1993; 

Формозов, 1998], предельно упростив задуманную 

централизацию науки и проникновение в 

нее государственных управленческих и идеологических 

структур. Жуков умер в концлагере на 

Алтае 23.05.1933 и лишь 4.04.1959 реабилитирован 

посмертно [Бадер,1968; Бадер,Бунак, 

1963]. В.А. Городцов также испытал давление со 

стороны властей. Ряд фигурантов «академического 

дела» дал показания: его, якобы, «обижали 

по службе», он «бывший военный», вокруг него 

«группируется молодежь» (имелся в виду археологический 

кружок). Но многие из кружка 

Городцова входили в Общество историков- марксистов 

и писали статьи в соавторстве с курировавшим 

«Академическое дело» председателем 

общества М.Е.Покровским [Формозов, 1998]. 

Городцов отделался «легко»: он потерял службу 

в МГУ, ГИМ и Российской ассоциации институтов 

общественных и исторических наук. Вскоре 

власть простила старика. 

От «Академического дела» в ходе следствия 

отпочковалось дело № 111212 «Краеведы», 

приведшее к репрессиям по ст.58 п.10-11 УК 

РСФСР краеведов центра России [Саран,1998; 

Формозов,1998; Щавелев,2002; ВЦДНИ, ф9353, 

оп2, д169676, т.8]. К середине 1930-х гг. только в 

Западной обл. продолжали работать «последние 

из могикан» деснинского краеведения: учителя 

из Бежицы И.Е. Благодатский, Н.И. Лелянов 

Т.А.Первозванский, поддерживавшие связь с археологом 

К.М.Поликарповичем. Немалую роль 

в работе Бежицкого краеведческого общества 

сыграла зам. директора Смоленского музея Е.А. 

Калитина. В 1935-37 гг. она вела раскопки в Подесенье, 

в которых участвовали Благодатский, 

Лелянов и их юные воспитанники Федор Заверняев, 

Женя Шмидт и др., директор Трубчевского 

музея В.П.Левенок. Рождалась преемственность 

поколений. Уровень научной подготовки бежицких 

краеведов был высок, идеи отличались новизной 

и оригинальностью: «С большим интересом 

прочитал о Елисеевичской палеолитической 

стоянке. Мне думается, широко поставленные 

на ней работы могут многое прибавить к 

тому, что уже известно о палеолите Десны. И эта 

моя уверенность питается убеждением, что на 

стоянке хорошая сохранность кости. В связи с 

этой стоянкой выплывает и другой любопытный 

вопрос: о древнем направлении Десны. Ведь 

есть предположение, что именно Судость была 

первоначальным направлением Десны (Десна- 

Госомка-Судость-Десна)» [Лелянов – Поликарповичу, 

09.06.1933, ЮКМ, ф.1,д.49, №2]. Только 

в 1960-х гг. геологи Г.И.Горецкий и А.А.Величко 

подробно рассмотрят вопрос о втором рукаве 

Десны в плейстоцене [Величко, 1961; Горецкий, 

1979]. К 1936 г. Леляновым было учтено свыше 

700 памятников археологии Подесенья. В 1935 г. 

в Смоленске вышла статья Лелянова «Палеолитический 

человек на территории Западной области». 

Это был первый обзор на данную тему 

для верхнего и среднего Подесенья, к тому же 

снабженный приложением: сводом находок 

плейстоценовой фауны. В этой работе Лелянов 

упоминает о месторождениях кремня в Хотылево 

и необходимости поисков там палеолита [Лелянов, 

1935]. Остальные его материалы так и не 

были опубликованы. Постановление СНК 

РСФСР 10.06.1937 запретило бюро краеведения, 

признавая их деятельность нецелесообразной. 

Так завершились судьба краеведческого общества 

Бежицы, а вскоре и самих краеведов – в 

1938 г. Лелянов и Благодатский были расстреляны 

[Архив Президента РФ,Ф.3,оп.24, д.409-419]. 

Е.А. Калитина была репрессирована в 1949 г., в 

1953 г. освобождена за недоказанностью обвинений 

[Архив УФСБ Смоленской обл., д.13313], 

1950-54 гг. провел в ГУЛаге В.П. Левенок. 

Мы полагаем, что основной причиной ликвидации 

краеведческого движения стала не 

опасность публикации наблюдений за действительностью, 

не совпадающая с официозом, как 

считает С.П.Щавелев [2002, 2003], да и что 

опасного для власти могли «накопать» археологи 

Дело, на наш взгляд, в том, что краеведение, 

базирующееся на самодеятельной инициативе 

граждан, не вписалось в сталинскую концепцию 

централизации управления советской наукой. 

12

Централизация привела и к положительным 

результатам. Полевые археологические исследования 

не только не были прерваны, но и 

стали более широкомасштабны и планомерны. 

При этом исследования в бассейне Десны опирались 

лишь на нескольких ярких представителей 

академической науки. Знаковыми фигурами 

на этом этапе можно считать: ведущего палеолитоведа 

Украины М.Я. Рудинского, сотрудника 

Института Истории Белорусской Академии наук 

К.М. Поликарповича, замдиректора НИИ Антропологии 

МГУ М.В. Воеводского. 

К середине 1920-х гг. в Киеве сформировалась 

самостоятельная передовая научная школа 

исследователей каменного века, оформившаяся, 

как Кабинет антропологии им. Ф.К.Вовка Всеукраинской 

Академии наук. Ее признанным лидером 

стал М.Я. Рудинский [Мiзин…; Граб, 

Супруненко, 1992, Кононенко, 1992]. В 1930 и 

1932 гг. Рудинским производились раскопки поселения 

Мезин. Они были задуманы как разведочные 

перед дальнейшими многолетними, которые 

позволили бы ввести в науку новые сведения 

и на более высоком методическом уровне 

вникнуть в обширный, но малопонятный материал, 

оставленный предшественниками. Перед 

началом работ Рудинский попросил жившего в 

это время за границей прежнего исследователя 

Мезина Л.Е. Чикаленко высказать свое мнение 

об особенностях памятника. Однако отмеченные 

Чикаленко моменты стратиграфии и эволюции 

жизни на поселении Рудинский не смог 

ни развить, ни отвергнуть. Работы проводились 

Рудинским с использованием кессонной методики. 

Следует отметить, что хотя в то время, в 

свете отрабатываемой П.П.Ефименко «методики 

больших площадей» кессонная методика была 

осуждена, сейчас она считается для работ по палеолиту 

весьма удачной при должном соблюдении 

фиксации (а при насыщенном слое – единственно 

возможной). Документация Рудинского 

более продумана и богата, нежели у предшественников. 

Точность планов находок была столь 

высокой, что она не часто достигается современными 

исследователями. При этом раскопки 

охватили лишь периферию жилых комплексов 

стоянки [ИА НАНУ, ф.10, № 13]. В сентябре 

1932 г., во время разведок в Черниговском Подесенье 

Рудинский открыл палеолит близ с. Пушкари 

и заложил разведочный раскоп. Вот как это 

событие он описывает в одном из писем: «Всего 

несколько дней, как вернулся с Черниговщины, 

где пробыл как никогда долго, более 2½ месяцев. 

«Благословенная страна неолита», как я определил 

ее после Смячки (вы не знаете еще наших 

стоянок с костяной индустрией!), начинает 

становиться страной палеолита. Поздно, накануне 

отъезда, за неделю, я открыл новую и очень 

богатую стоянку с поразительным по четкости 

технических навыков инвентарем и в ясных геологических 

условиях. Боюсь пока что распространяться, 

но думаю, что мы перед находкой 

исключительной» [Рудинский–Поликарповичу, 

3.10.1932, ЮКМ, ф.1]. На следующий год М.Я. 

Рудинский с группой коллег приступил к исследованиям 

Пушкаревского поселения большим 

раскопом 144 м 2 и серией шурфов. Применявшиеся 

им методики фиксации (например, ортогональная 

фотосъемка раскопа со специальной 

вышки и монтаж плана из фотоснимков) и раскопок 

по сей день может считаться передовой. 

М.Я. Рудинским и И.Г.Пидопличко тогда же были 

открыты стоянки Пушкари 2 и 3. Вскоре по 

возвращении из Пушкарей Михаил Яковлевич 

был арестован и сослан. Начался разгром Киевской 

археологической школы [Граб, Супруненко 

1992]. Материалы Пушкарей Рудинский смог 

опубликовать лишь в послевоенные годы, после 

возвращения из ссылки, когда он занял пост 

ученого секретаря Института Археологии в 

Киеве. Исследования палеолита в Черниговском 

Подесенье грозили прерваться на неопределенный 

срок. Возглавивший почти поголовно репрессированную 

украинскую археологию ленинградец 

Л.М. Славин был поставлен перед 

этим печальным фактом. Чтобы продолжать исследования 

в республике, ему пришлось срочно 

приглашать специалистов из Москвы и Ленинграда 

[Кононенко, 1992; Формозов, 1998]. Наиболее 

активно откликнулся археолог - энциклопедист 

М.В.Воеводский. Образовавшуюся лакуну, 

по его мысли, могла заполнить экспедиция 

нового типа, за организацию которой он с энтузиазмом 

взялся. 

Работа его Деснинской экспедиции стала 

одним из важнейших этапов исследований палеолита 

Подесенья. Это яркий пример успешной 

организации археологических работ в условиях 

планового хозяйства (такие условия оптимальны 

для успешного развития археологии при 

условии, что исследования не отягощены идеологическими 

догмами). Резко расширились, а 

порой и коренным образом изменились наши 

представления о каменном веке региона. Не все 

13

выводы и результаты выдержали проверку временем, 

но это не преуменьшило значение исследований 

Воеводского в целом. Даже не подтвержденные 

в итоге выводы приводили талантливого 

ученого к открытиям. Экспедиция 

проработала 8 сезонов (1935-40, 46-48 гг.) 

[ИИМК, ф2, 1937, д.251, 252; ф.35,1939, д.25, 80; 

1940, д.19]. Она ставила задачей изучение палеолита 

от Вщижа до устья Сейма и по Сейму 

до Курска, а так же обследование и учет памятников 

других эпох. Воеводский творчески подошел 

к опыту проведения его учителем Б.С. 

Жуковым комплексных антропологических экспедиций 

в 1920-х гг. Деснинская экспедиция 

впервые в отечественной археологии приступила 

к комплексному (археологическому и естественнонаучному) 

изучению памятников. Этому 

способствовало постоянное участие в исследованиях 

геологов и палеонтологов. Одновременно 

Деснинская экспедиция ставила новаторскую 

цель: изучение всего спектра разновременных 

археологических памятников от палеолита до 

средневековья с пристальным вниманием к каменному 

веку в определенном историко - географическом 

регионе. Ее опытом и методиками 

впоследствии руководствовались многие археологи. 

Комплексными были не только цели экспедиции, 

но и ее организация. Хотя головным 

учреждением оставался МГУ, в качестве организаторов 

экспедиции, благодаря активному посредничеству 

и организаторскому таланту М.В. 

Воеводского выступили ГАИМК, ИА АН УССР 

и региональные музеи. Воеводский координировал 

ее работу и работал сам на конкретных 

памятниках. Так достигались высокий темп работ 

без снижения качества и оптимальное распределение 

сил и средств. 

К 1936 г. организационный этап был завершен. 

Воеводский сформировал мощную команду 

ученых, в которую вошли археологи различного 

профиля и геологи, отвечавшие за естественнонаучные 

исследования памятников и их 

окрестностей. В команду вошла и уцелевшая 

часть Кабинета Антропологии ВУАН. Основная 

часть – молодые археологи: кандидаты наук, аспиранты, 

студенты. Анализом геологии и геоморфологии 

палеолита Десны занимались В.И. 

Громов и В.А.Хохловкина (ГИН) и т.д. Уже в 

1936 г. были открыты палеолитические местонахождения 

Попова Руза, Ложок, Крейдяный 

ров. Тогда же сотрудницей Деснинской экспедиции 

О.Н. Мельниковской был обнаружен ряд 

местонахождений каменного века на р.Смячка и 

у с.Лисконоги [Мельниковская, 1950]. В дальнейшем 

череда открытий продолжалась ежегодно: 

Аникиев ров 2, Пушкари 4, 5 (Харьковский 

ров), 6, 7 (Покровщина) – открыты Воеводским 

в 1937 г., Давидов Березняк, Усть-Кравцовская, 

Пушкари 8 (Кравцов ров) – в 1940 г. Положительный 

эффект дала длительная работа на небольших 

территориях, позволяющая вести 

сплошную разведку, детально осматривая каждый 

мыс и овраг [Воеводский, 1937, 1940а,б]. 

Параллельно шли раскопки. Открытую еще в 

1933 г. стоянку Пушкари 2 (Аникеев ров 1) раскапывал 

в 1937-40 гг. сам Воеводский [1952]. 

Пушкари 3 (Сосоницкий ров) в 1937 г. исследовала 

И.А.Семенова-Талицкая, а в 1938-39 гг. – 

опять сам Воеводский. Часть раскопочных работ 

вёл украинский палеонтолог и археолог И.Г. 

Пидопличко. В 1936–38 гг. им были раскопаны 

два памятника, давшие палеоантропологические 

находки. Первый – это Новгород-Северская стоянка 

(открыта Рудинским) размещавшаяся в 

гротах под плитами песчаника [Пiдоплiчка, 

1947а]. Второй – Чулатово 1 [Крейдяной майдан], 

где удалось исследовать часть культурного 

слоя с очагом и «кострищами» и периферию 

стоянки [Пiдоплiчка, 1947б]. Пидопличко оказывал 

помощь другим отрядам экспедиции в 

определении палеонтологических остатков, геологии 

культурных слоев. Неподалеку от Чулатово 

1 И.Г. Пидопличко и Д.З. Галич открыли стоянку 

Чулатово 2 (Рабочий ров). Она в 1936 г. исследовалась 

Галичем, а затем, в 1937-38 гг., самим 

Воеводским. Чулатово 2 – один из немногих 

памятников палеолита, который исчерпан 

раскопками (вскрыто св.1000 м 2 ). В процессе 

была разработана и применена новая методика 

исследований. Основной ее принцип заключался 

в том, что все находки, включая мельчайшие 

чешуйки кремня, не только наносились на план, 

но и оставлялись на месте до окончания исследования 

всей вскрытой очередным раскопом 

площади. Так удалось выявить локальные производственные 

комплексы, где первобытные 

мастера занимались кремнеобработкой, а также 

следы легких наземных жилищ; стало возможным 

детально проследить микрорельеф древней 

поверхности [Воеводский, 1948, 1952в]. 

Исследования поселения Пушкари 1 (Пасека), 

прерванные арестом Рудинского, были 

возложены на начальника другого отряда – П.И. 

Борисковского имевшего опыт работы в Костен- 

14

ках у П.П. Ефименко. В течение 1937-39 гг. выявлены 

остатки жилища [Борисковский, 1940, 

1950, 1953; Воеводский, 1952г и др.; ИИМК, 

ф.35, Оп.1, 1938, д.201; 1939, д.160, 161, 201]. 

При раскопках Пушкарей была применена иная 

методика, нежели в Чулатово 2, поскольку культурный 

слой необычайно насыщен обработанным 

кремнем, а потому не представлялось возможным 

фиксировать на плане каждую находку 

– отметки сливались. Кремень стали снимать в 

пакеты поквадратно, стараясь не нарушить подстилающую 

поверхность. Увлечение выдвинутой 

Ефименко методикой вскрытия больших 

площадей привело к утрате части сведений о 

стратиграфии стоянки [Борисковский, 1953, С. 

182-183]. В этом свете мы должны отметить отношение 

М.В.Воеводского к проблематике культурного 

слоя. Дело в том, что в 1930-х гг. в советской 

археологии возобладала методика Ефименко, 

который отрицал значение культурного 

слоя, как геоархеологического объекта. Воеводский 

реабилитировал культурный слой и последовательно 

защищал важность изучения именно 

слоя, как основного объекта исследований, отмечая 

необходимость постоянного наблюдения 

за разрезами и детальной фиксации микростратиграфии 

[Воеводский, 1948]. Именно такого 

рода наблюдения дают возможность уточнять 

вопросы разновременности объектов на поселении, 

выделения горизонтов обитания и т.д. В настоящее 

время полноценное исследование палеолитических 

памятников без отслеживания 

натурального разреза, микростратиграфии различных 

участков попросту невозможно. Что же 

касается метода больших площадей – он в современном 

палеолитоведении безвозвратно 

ушел в прошлое. Воеводский изложил свои методические 

достижения в своей публикации, 

ныне незаслуженно забытой специалистами. Он 

предлагал несколько обязательных этапов раскопок 

палеолитического памятника. Во-первых, 

серией шурфов без разборки культурного слоя в 

них, предполагалось выяснить границы древнего 

поселения. Вслед за этим закладывался раскоп, 

причем, несмотря на необходимость вскрытия 

значительной площади, Воеводский рекомендовал 

не увлекаться грандиозными размерами, 

дабы прослеживать в стенках натуральный 

разрез, необходимый для понимания особенности 

геологических наслоений и накопления 

культурного слоя на месте раскопок. Воеводский 

справедливо ратовал за максимальный сбор материала 

при раскопках: брать он рекомендовал 

все, вплоть до обломков костей и угольков. 

Позднейшие исследования подтвердили его 

правоту и в этом. Различие методик исследования 

разных типов культурных слоев говорит о 

творческом подходе к работе в Деснинской экспедиции. 

Обе методики в дальнейшем применялись, 

но возобладала более точная «чулатовская», 

выработанная Воеводским. В Пушкарях 

1, где ныне ведет исследования В.И. Беляева, 

фиксируется в трех проекциях с делением на 

пласты каждый кремень, несмотря на насыщенность 

культурного слоя. 

Конец 1930-х гг. ознаменовался открытием 

ряда нижнепалеолитических местонахождений 

на Десне. Таким образом было доказано заселение 

бассейна Десны еще в мустьерскую эпоху. В 

1938 г. В.И. Громов и В.А.Хохловкина выявили 

местонахождение Чулатово 3 (Заровская круча), 

М.В. Воеводский – местонахождение Подболотье 

у с. Пушкари; в 1939 г. В.А. Хохловкина и 

В.И. Громов – местонахождения Язви и Ореховый 

Лог у Пушкарей, а И.В.Погожева-Сизова и 

Т.Н.Тралло – местонахождение Араповичи. Тогда 

же Хохловкина обнаружила ранний палеолит 

в с. Неготино близ Брянска [Воеводский, 

1939, 1940, 1947, 1952]. В 1940 г. исследования 

Деснинской экспедиции носили еще более масштабный 

характер. Воеводский обследовал палеолитическую 

стоянку в Мезине, намечая будущие 

раскопки. Продолжились раскопки Чулатово 

3, в процессе обследования окрестностей 

были открыты еще два местонахождения палеолита 

в Араповичах. Тогда же Воеводский открыл 

стоянку Погон (Пятый метр) в Пушкарях. 

Планируя работы на лето 1941 г. он предложил 

К.М. Поликарповичу возглавить новый отряд 

Деснинской экспедиции, который продолжил 

бы исследования в Елисеевичах. 

Анализируя данные собственных раскопок 

и иных работ по исследованию Восточноевропейского 

верхнего палеолита, Воеводский отверг 

теорию Ефименко о прямой связи этапов 

смены природных условий и стадий развития 

палеолитической культуры. Более того, он одним 

из первых пришел к выводу о том, что в палеолите 

существовали локальные археологические 

культуры. Взгляд В.И. Громова на геологические 

условия залегания памятников палеолита 

на Десне привел М.В.Воеводского к ошибочному 

мнению: он сделал вывод, что мустьерская 

эпоха и начало верхнего палеолита связаны с 

15

максимальным распространением днепровского 

оледенения. Однако ошибка заставила Воеводского 

расширить район работ в Посеймье – бассейн 

самого крупного притока Десны, на территорию, 

не занимавшуюся покровными ледниками. 

Это привело к новым открытиям. Еще в 

январе 1940 г. Воеводский связался с директором 

Курского краеведческого музея, предполагая 

провести раскопки на единственной известной 

тогда в Посеймье стоянке Сучкино и организовать 

рекогносцировочные разведки. В 1941 

г. был открыт самый известный памятник палеолита 

Посеймья – Авдеевская стоянка. Весной 

у д.Авдеево рухнул берег р.Рогозны, открыв 

взорам кусок бивня мамонта. Колхозный бригадир 

И.Д. Авдеев сообщил о находке в Курский 

музей и 18.06.1941 оттуда под руководством 

В.И. Самсонова, выехала группа сотрудников в 

которую вошел учитель Н.Н.Буданов. При обследовании 

берега были установлены места 

скоплений костей древних животных, угольков, 

осколков кремня и сделанных из него орудий. 

[ГАКО Ф.Р-3139, оп.1,д.218]. Началу раскопок с 

Воеводским помешала война. 

В 1944 г. на Всесоюзном археологическом 

совещании Воеводский заявил в качестве перспективного 

плана исследований изучение стоянок 

Бежицкого, Брянского, Гремячского, Новгород-Северского 

и Понорницкого районов Подесенья 

в 1945-49 гг. В 1946 г. Деснинская экспедиция 

возобновила полевые исследования [ИА 

РАН: Р-1 №№ 72, 115, 156, 291, 1296]. Воеводский 

совершил рекогносцировочную поездку по 

Десне через Брянск, Елисеевичи, Трубчевск, 

Пушкари, Новгород-Северский, Мезин, Сосницу, 

Чернигов, осматривая памятники и восстанавливая 

утраченные в военные годы связи. Он 

посетил местонахождение раннего палеолита в 

Неготино, затем заложил на стоянке Елисеевичи 

у берегового обрыва р. Судость небольшую зачистку. 

В конце июля 1946 г. наконец состоялся 

его выезд в Курск и Орел, после чего Деснинская 

экспедиция перенесла часть работ в Курское 

Посеймье. Работы велись на средства НИИ 

и Музея Антропологии МГУ и ИИМК АН 

СССР. Основным объектом исследований стала 

Авдеевская палеолитическая стоянка, тем более 

что по ее территории планировалось провести 

ЛЭП [ГАКО, Ф.Р-3139, оп.8 д.128]. Поначалу 

археологи считали, что имеют дело с переотложенной 

стоянкой и копали её ускоренно, с целью 

получения находок. Лишь в 1947 г. стало 

ясно, что остатки поселения лежат in situ [Воеводский, 

1949а; Гвоздовер, 1955]. В 1947 г. Авдеево 

копала М.Д.Гвоздовер, а Воеводский осуществлял 

общее руководство, курсируя меж Авдеево 

и Пушкарями. В раскопках участвовали 

П.И.Борисковский, геологи А.И.Москвитин, М.Н. 

Грищенко и сотрудники МГУ [Гвоздовер, 1950, 

Москвитин, 1950, Грищенко, 1951]. Продолжались 

в 1947 г. работы и на Десне: близ Пушкарей 

изучалась стоянка Песочный ров и другие памятники 

(участвовали В.А.Падин – новый директор 

Трубчевского музея, В.А. Хохловкина, 

А.А. Формозов), а потому не вполне оправданно 

выделять Деснинский довоенный и Сеймский 

послевоенный этапы деятельности [Щавелев, 

1995]. Исключительно Посеймьем экспедиция 

занималась лишь в 1948 г., да и то в силу форсмажорных 

обстоятельств. На раскопки стоянки 

бросили основные силы и средства экспедиции. 

В связи с рождением дочери М.Д. Гвоздовер не 

могла принять участие в работе. Воеводский 

был болен, часть организационной работы взяла 

на себя его жена А.Е.Алихова. Сам ученый продолжал 

разведки в окрестностях, сотрудник экспедиции 

А.А. Формозов выявил палеолит у с. 

Сорокино [Береговая, 1960]. В октябре 1948 г. 

М.В.Воеводский скончался. С его смертью прекратила 

существование и экспедиция, во многом 

опередившая время. Деснинская экспедиция – 

наиболее значительное его творение – стала 

кузницей археологических кадров страны: прошедшие 

эту школу специалисты взяли на себя 

труд по возрождению археологии страны после 

войны и террора. В экспедиции Воеводского обрели 

опыт многие исследователи. Имена большинства 

связаны с дальнейшим изучением деснинского 

бассейна. Все они – талантливые неординарные 

личности. Парадокс, но это – одна 

из причин финала экспедиции. Без объединяющего 

начала в лице Воеводского каждый пошел 

в науку своим путем. Комплексных археологических 

изысканий такого масштаба, организационного 

уровня и системного охвата в Подесенье 

не проводилось ни до, ни после. 

Важный этап исследований палеолита бассейна 

Десны связан с деятельностью белорусского 

ученого К.М.Поликарповича. Его работа 

отличалась применением новых результативных 

методов исследований. В 1930 г. он приступил к 

поискам палеолита на территории Подесенья, 

избрав основным поисковым критерием наличие 

местонахождений плейстоценовой фауны. В 

16

отличие от хорошо финансируемой Деснинской 

экспедиции, трудоемкие пешие разведки велись 

исключительно за счет личных средств ученого. 

Первой водной артерией, которую он обследовал, 

была р.Судость. В течение месяца он осмотрел 

несколько местонахождений ископаемой 

фауны и открыл две палеолитических стоянки – 

Елисеевичи и Курово [ЮКМ,ф.1,д.6/1; ИИМК, 

ф.2,оп.1, д.789, 1931; Поликарпович, 1932, 1968]. 

Если Курово было лишь отдельными, взвешенными 

в слое суглинка фрагментами костей и 

кремней, то в Елисеевичах исследователь имел 

дело с полноценным памятником, имеющим насыщенный 

культурный слой. По личной инициативе 

и вновь за личные средства в июне 1931 

г. Поликарпович продолжил обследование правого 

берега Десны на протяжении 150 км между 

Дубровкой и Брянском. Обследование нескольких 

местонахождений мамонтовой фауны палеолита 

не дало. У Н.И.Лелянова была осмотрена 

многочисленная коллекция археологических 

и палеонтологических находок. Раскопки в Елисеевичах 

не состоялись ввиду отсутствия 

средств [ЮКМ, ф.1, д.9, №1; ИИМК, ф.2,оп.1, 

1932, д.99]. В дальнейшем работы в Курово возобновлялись 

в 1936 и 1947 гг., когда при помощи 

В.П.Левенка было заложено 28 шурфов общей 

площадью 215 м 2 , не сказавшие ничего существенно 

нового [Поликарпович, 1968]. 3 Следующий 

раз Поликарпович вернулся на Десну в 

1934 г. Просматривая «Правду» от 8.10.1934, он 

увидел сообщение о находке скелета мамонта в 

с.Юдиново Погарского р-на Западной обл.. Из 

общения с краеведами [ЮКМ, ф.1, д.31, №17] 

выяснилось, что 01.09.1934 местным учителем 

В.Д.Зайцевым, выявившим с костями кремневые 

орудия, открыта новая палеолитическая 

стоянка. 17-18 октября она была обследована 

Поликарповичем, а незадолго до него геологом 

из Смоленска В.Д.Соколовой. В процессе обследования 

местности и картофелехранилищ, из 

которых происходили кости и кремни, удалось 

установить, что речь идет минимум о 2 стоянках 

[Поликарпович, 1937]. 

В июне-июле 1935 г. Поликарповичем было 

проведено обследование западного берега 

проходной долины, соединявшей некогда Ипуть 

с верховьями Снова, а также правобережье Снова, 

вплоть до впадения в Десну. Результативными 

назвать разведки трудно – выявлено всего 3 

3 - Осмотр Куровской стоянки нами в 1990 и 2001 гг. также не дал новой 

информации. 

пункта находок плейстоценовой фауны, следов 

палеолита обнаружить не удалось. Но интуиция 

не подводила исследователя: палеолит был, просто 

его не удалось тогда обнаружить. Кроме того, 

К.М.Поликарпович совместно с Е.А. Калитиной 

осмотрел несколько местонахождений на 

р.Болва, а в 1936 г. обследовал на р.Водоча место 

находки фауны в с. Герасимово. В овраге южнее 

села встречены останки мамонта и шерстистого 

носорога [ИИМК,ф.2,оп.1,д.265, 1936]. Летом 

1937 г. Поликарпович провел новые разведки на 

Десне [ИИМК, ф.2,оп.1,1937,д.224]. Он обследовал 

правый берег Десны между Брянском и 

Трубчевском на протяжении 68 км и приток Судости 

– р.Вабля. Были осмотрены случайные 

местонахождения ископаемых костей у д. 

Дольск, Радутино, Телец, Теплая, Жигалки, 

Юрово без следов палеолита. С директором 

Трубчевского музея В.П.Левенком было осмотрено 

местонахождение Шакин ров, 28-29 августа 

там были проведены раскопки. Оказалось, 

что культурный слой разрушен природными 

процессами и карьером. В стенках и отвалах 

карьера исследователи собрали кости мамонта, 

бизона, северного оленя и шерстистого носорога, 

а также расщепленный кремень. Левенок 

нашел обломок изделия из бивня. Инвентарь 

оказался бедным, и определить культурную 

принадлежность не удалось. Непотревоженного 

культурного слоя позднее ни В.П.Левенку, ни 

В.А. Падину, ни нам в 1990 г. найти не удалось. 

Кроме того, в 1937 г. Поликарпович провел разведки 

палеолита в Курском Посеймье [ИИМК, 

ф.2,оп.1,1937, д.225]. Осмотр доброго десятка 

местонахождений фауны не принес открытия 

палеолита. Как показали исследования, палеолит 

верхнего и среднего Сейма концентрируется 

преимущественно по не обследованному Поликарповичем 

левобережью, что в целом для Подесенья 

не характерно. Благодаря сплошному 

обследованию местонахождений плейстоценовой 

фауны К.М.Поликарповичу удалось в 1930- 

1937 гг. выявить на территории Подесенья 4 новых 

памятника палеолита (Елисеевичи, Курово, 

Юдиново, Шакин Ров), что подтвердило правильность 

основного поискового критерия. 

АН БССР отказала в выделении средств на 

раскопки в Елисеевичах в 1931 и 1933 гг. Поиск 

источников финансирования привел исследователя 

к коллеге и другу С.Н.Замятнину. Тот сообщил 

в письме 22.7.1934: «На днях мне пришлось 

спешно составлять план экспедиционной 

17

работы на будущий 1935 год. Эту работу Институт 

Антропологии и Этнографии считает необходимым 

сосредоточить на палеолите, собрав 

все возможные исследовательские силы. Ассигнования, 

по-видимому, будут даваться солидные, 

и в плане я наметил ряд палеолитических экспедиций 

(П.П.Ефименко – Костенки-Борщево, 

Сосновский – Сибирь, Городцов – Тимоновка, я 

– Кавказ и К.М.Поликарпович – Елисеевичи). Я 

в смете на Ваши работы поставил 5000 руб. Видимо 

Елисеевичи – первоклассный памятник и 

необходимо, чтобы Вы могли провести достаточно 

широкие раскопки (тем более что в Тимоновке, 

по-видимому, близкой к Елисеевичам, 

столько неясностей в характере размещения 

культурных остатков!). Сообщите мне Ваше отношение 

к этому проекту». 19.4.1935 Замятнин 

вновь пишет Поликарповичу: «Сейчас дела обстоят 

таким образом: мне удалось сохранить в 

смете ассигнования на Ваши исследования 

лишь в урезанном виде, а именно 2000 рублей. 

Если Вы хотите получить эти ассигнования и 

провести исследования, то сообщите спешно. 

Разумеется, только, все коллекции поступят в 

Музей Антропологии и Этнографии и, у нас Вы 

дадите первую их публикацию (печатные возможности 

хорошие, работа не залежится). Сообщите, 

что Вы предполагали бы сделать на эту 

сумму. Мне бы представлялось, что на одном из 

местонахождений (Елисеевичи или другое м.б.) 

следовало бы начать раскопки, а на других провести 

небольшие работы и продолжить разведку. 

А на будущий год можно было бы поставить 

Вам большую экспедицию (покажите этот год, 

что сулит материал; по-моему, у Вас находки 

очень многообещающие)» [ЮКМ,ф.1,д.33, №6]. 

Раскопки в Елисеевичах на средства МАЭ 

велись с 14 августа по 29 сентября 1935 г. В них 

участвовали Е.А.Калитина и краеведы Бежицы. 

Рассмотрим методику полевых исследований. 

Раскоп был ориентирован по сторонам света и 

разделен на сетку метровых квадратов с порядковой 

нумерацией. Условным нулевым репером 

считался нижний контакт чернозема, инструментальная 

нивелировка находок не производилась. 

Несмотря на небольшую площадь раскопа, 

он дал потрясающий набор артефактов. В пределах 

раскопа было обнаружено скопление костей 

мамонта (в основном бивней и черепов, что 

заставило исследователя предположить культовый 

характер скопления) и значительное число 

кремневых и костяных орудий, которых особенно 

много было в скоплении зольной массы у 

южной стенки раскопа. Среди поделок из кости 

оказались уникальные произведения первобытного 

искусства: орнаментированный бивень мамонта, 

женская статуэтка из бивня и пластины 

из бивня с гравированным орнаментом – «чуринги» 

[Поликарпович, 1940; 1968]. Раскопки 

были хорошо для того времени документированы, 

однако часть документации при неясных обстоятельствах 

утрачена. Попытки реконструировать 

план этого участка специалистами в 

1970-90-х гг. поначалу оказались неудачными 

[Сергин, 1975], а затем убедительными [Грехова, 

1993]. Это подтвердили наброски, схемы и чертежи, 

обнаруженные нами при исследовании 

архива К.М. Поликарповича. «Чуринги», и статуэтка 

располагались под скоплением черепов и 

костей мамонта, представлявших собой конструкцию 

вокруг неглубокой искусственной ямы 

[Грехова, 1993; Архив МАЭ, К-1, оп.2, № 734- 

735; ИИМК, ф.2, оп.1 №103, 1935]. Результаты 

первых стационарных исследований Елисеевичей 

вызвали восхищение, и проблем с финансированием 

следующего полевого сезона практически 

не возникло. «На работы в Елисеевичах 

Вам ассигновано ИАЭ 6000 руб. …Надо будет 

составить план монографии о Елисеевичах для 

сметы изданий 1937 г. (хорошо ее подогнать к 

20-й годовщине Октября)…» [Замятнин – Поликарповичу, 

06.06.1936; ЮКМ, ф.1, д.33, №6]. 

Новые раскопки в Елисеевичах длились с 9 августа 

по 10 октября 1936 г. Методическим упущением 

было недостаточное наблюдение за геологией 

и стратиграфией. В целом два года довоенных 

раскопок Елисеевичей принесли коллекцию, 

позволившую датировать памятник нижнемадленской 

стадией палеолита. Ранее Поликарпович 

считал Елисеевичи более древним – 

ориньякско-солютрейским памятником (причина 

тому, в частности, статуэтка, нехарактерная 

для мадлена). Елисеевичи вошли в сокровищницу 

мировой культуры, быстро получили всемирную 

известность и вошли в учебники по археологии 

и древнейшей истории [Ефименко, 

1953]. Отметим, что 1940 г. антрополог Е.В. 

Жиров в скоплении зольной массы, взятой в 

Елисеевичах монолитом в 1936 г., выявил останки 

ребенка [Поликарпович, 1968]. Это палеоантропологическая 

находка до сих пор не получила 

должной оценки исследователей. 

Даже военное время не мешало Поликарповичу 

думать о совершенствовании методики 

18

раскопок. В эвакуации, в период с 08.08.1941 по 

28.11.1942 он был старшим коллектором геологоразведочных 

партий Казахского геологического 

управления на поисках олова [ЮКМ, ф.1, 

д.39]. Методика работ натолкнула его на мысль о 

применении подобной технологии при раскопках 

[Поликарпович, 1968, С.45]. Поликарпович 

впервые применил технологию промывки при 

раскопках 1946 г. Результат был ошеломляющим: 

десятки тысяч мельчайших кремневых 

чешуек, обломочки костяных иголок, бусинки и 

даже хрусталики глаз пресноводных рыб. Ныне 

промывка слоя применяется на большинстве 

палеолитических памятников, но мало кто помнит 

автора метода. 

Работа в Елисеевичах в 1946 г. велась с 3 

августа по 17 октября уже за средства АН БССР. 

Особо отметим тот факт, что стоявшая в руинах 

послевоенная Белоруссия смогла изыскать солидные 

средства на возобновление широкомасштабных 

археологических исследований. В раскопках 

участвовали К.М. Поликарпович, Л.А. 

Михайловский, Ф.Ф.Павлов, Н.Г.Павлова и В.П. 

Левенок. Новый раскоп дал насыщенный мощный 

культурный слой с разрушенной конструкцией 

из костей [Поликарпович, 1968]. Результаты 

раскопок были доставлены в Минск. 4 Раскопки 

в Елисеевичах были продолжены в 1948 

г., экспедиция в составе К.М. Поликарповича, 

Л.А.Михайловского, В.П.Левенка и Ф.М. Заверняева 

работала с середины июля по начало сентября. 

Раскоп вскрыл скопление находок и зольной 

массы над углублением, принятым за следы 

жилища. В 1949 г. И.М. Громов (ЗИН) провел 

определение фауны из довоенных раскопок. К 

концу 1949 г. К.М. Поликарпович завершил работу 

«Раннеродовое общество верхнего Поднепровья 

по раскопкам верхнепалеолитической 

стоянки в д.Елисеевичах» объемом 400 с. машинописи 

и 200 иллюстраций. В урезанном виде 

она вошла в монографию «Палеолит верхнего 

Поднепровья». Нельзя не отметить слово Поликарповича 

в методике описания каменного инвентаря. 

Он предложил терминологию, отличающуюся 

от классической. Правый и левый 

края пластины определялись при повороте ее к 

себе «нижней половиной», «основанием» (проксимальной 

частью), от себя «концом» или 

«верхней половиной» (дистальной частью) «низом» 

(брюшком) книзу и «верхом» (спинкой) 

4 - Не обошлось без курьезов: работники железной дороги требовали справку 

ветеринара о том, что мамонты не умерли от заразной болезни [ЮКМ, 

ф.1, д.2]. 

кверху. Терминология не прижилась. 

Раскопки Юдиновской стоянки длились с 

20 июля по 12 сентября 1947 г. В составе экспедиции 

работали К.М.Поликарпович - начальник, 

Л.А. Михайловский - научный сотрудник, В.П. 

Левенок - чертежник, Ф.М.Заверняев - фотограф, 

Н.П.Павлова - регистратор, [ЮКМ, ф.1, 

д.2/16, д.12/1 л.1] и М.К. Шевцова – будущая 

жена Поликарповича. Методика раскопок не отличалась 

от методики исследований в Елисеевичах 

(включая промывку, разбивку сетки и ее 

нумерацию; показанное в публикациях цифробуквенное 

обозначение квадратов было введено 

задним числом). Неточная ориентация раскопов 

по сторонам света связана с положением хозяйственных 

ям, на месте которых раскопы закладывались. 

Памятник исследовался небольшими 

(15-25 м 2 ) раскопами, причем все однажды 

вскрытые участки не засыпались при прирезке 

новых площадей – это можно назвать удачным 

гибридом кессонной методики (ею пользовался 

Рудинский, с которым Поликарпович работал в 

Мезине) и методики раскопок широкой площадью 

Ефименко. Сооружение, внутри которого 

были выявлены следы очагов, и в котором Поликарпович 

распознал следы палеолитического 

жилища – древнейшей, известной к тому времени 

архитектурной конструкции, отчасти еще 

уходило под юго-восточную стенку раскопа. 

Главное в исследовании Юдиново – открытие 

костно-земляных жилищ палеолита. Среди не 

столь первостепенных, но заметных достижений 

важно отметить уже упомянутое совершенствование 

методики раскопок, а так же новую 

палеоантропологическую находку (плечевая 

кость человека) и одну из самых северных находок 

бус из морских раковин Nassa. Итоги раскопок 

– коллекция в 49 ящиках, отправленная в 

Минск. Долго К.М.Поликарпович не мог добиться 

создания камеральной лаборатории для 

её обработки [ЮКМ, ф.1,д.41,№13]. Ныне Институт 

Истории АН Беларуси такими возможностями 

располагает, однако основная часть материалов 

все еще не обработана и не опубликована. 

Поликарповичу не удалось продолжить 

раскопки в Юдиново и Елисеевичах, хотя он 

стремился к этому всю оставшуюся жизнь. В 

1954 и 1956 гг. они не состоялись из-за отсутствия 

средств (парадокс, но оправившаяся после 

войны экономика оказалась не в состоянии 

обеспечить масштабы работ, имевших место в 

самые тяжелые послевоенные годы). В планах 

19

на 1958 г. было продолжение исследований, однако 

зав. Отделом Полевых Исследований ИА 

АН СССР А.Я.Брюсов обвинил Поликарповича 

в археологическом браконьерстве. Тот документально 

опроверг обвинения, но отказался от работ. 

В 1959-60 гг. Поликарпович не выехал на 

раскопки уже по болезни [ЮКМ, ф1,д.16,18,38; 

письма ИИМК №307/463-а, №307/633-а от 

14.06. и 03.07.1958]. В 1961 г. он с В.Д.Будько заложил 

в Юдиново прирезку к раскопу 1947 г., 

чтоб доследовать жилище, но не довел ее до 

конца. Это был последний полевой сезон, скоро 

К.М. Поликарповича не стало. 

После ликвидации краеведческого движения 

в СССР те, в ком теплилась краеведческая 

искра, стали стремиться на работу в музеи и вузы. 

Новое поколение местных археологов воспитывалось 

теперь в основном представителями 

академической науки, приезжавшими для проведения 

своих исследований в регионы на 1-2 

месяца в году. Такое везение выпадало немногим 

– состав экспедиций был ограничен по численности. 

Результатом этих обстоятельств и стало 

уникальное явление, которое мы обозначили, 

как феномен «краеведческой археологии». 

Ярчайшим представителем краеведческой 

археологии Подесенья стал Ф.М.Заверняев. Одним 

из важнейших событий в отечественном 

палеолитоведении рубежа 1950-60-х гг. стало 

открытие и раскопки уникального раннепалеолитического 

местонахождения Хотылево 1 [Заверняев, 

Шмидт, 1961; Заверняев, 1961]. Раскопки 

велись в 1960-64 гг. (раскопы 1-6), 1975 (раскоп 

7) и 1976 гг. (2-б). Одной из задач Заверняев 

ставил выяснение геологических условий залегания 

артефактов на большом отрезке долины, 

что позволило вскрыть строение русла Пра- 

Десны. Хотылево, благодаря Заверняеву, стало 

ареной широкого сотрудничества ученых. В исследованиях 

принимали участие геологи Минска, 

Москвы, Воронежа, Смоленска – А.А. Величко, 

Л.Н.Вознячук, Г.И. Горецкий, В.П. Гричук, 

М.Н.Грищенко, И.К.Иванова, А.И. Москвитин, 

И.Н.Салов, ленинградские палеолитоведы 

В.П. Любин, В.Е. Щелинский, Л.М. Тарасов, 

Н.Д. Праслов. Фауну местонахождения определяли 

В.И.Бибикова, В.М.Мотуз и А.А. Чубур 

[Заверняев, 1961, 1972, 1978, др.; Мотуз,1967; 

ИА РАН,Р-1, №№ 2067, 2298, 2554, 2803, 2993, 

5826, 6344; БОМ №№ 4982, 5242, 5341, 5509, 

5778, 8297, 8415]. Получен богатейший материал 

по палеогеографии и раннему палеолиту. 

Анализ музейных фондов и архивов позволил 

прийти к выводу, что ряд палеолитических 

местонахождений, исследованных Заверняевым, 

обойден публикациями. В Хотылево в устье 

Кладбищенской балки еще в 1959 г. Ф.М. Заверняев 

обнаружил мустьерские изделия. В начале 

1980-х там же им были собраны новые артефакты, 

включая фрагмент остроконечника на леваллуазском 

отщепе. Заверняев обследовал также 

район местонахождения Неготино, в 1949 и 

1958 гг., выявив новое местонахождение у мельницы, 

в обнажении р.Руднянка. У подножия городища 

Вщиж им поднят мустьерский нуклеус 

[БОМ №4634]. Что касается верхнего палеолита, 

то первой Заверняев открыл во время разведок 

1956 г. стоянку на северной окраине д. Муравьи 

(Гремячский р-н Черниговской обл.). У колхозного 

двора в обрыве Судости, на глубине 0,5 м в 

буром суглинке он обнаружил патинированный 

резец и 3 отщепа [БГОКМ, НА10/5, 1956]. 

Разведки, проведенные Ф.М.Заверняевым в 

1967-68 гг. привели к открытию в устье Кладбищенской 

балки у с. Хотылево новой стоянки – 

Хотылево 2. Раскопками 1969-75, 1977, 1980-81 

гг. было вскрыто 554 м 2 культурного слоя близкого 

к восточному граветту Моравии. Среди 

костяных изделий серия женских статуэток, 

стилизованные антропоморфные фигурки, 

браслеты из бивня, проколки, фибулы и пр. Некоторые 

из них типичны для виллендорфскокостенковского 

круга памятников, некоторые не 

находят аналогий [Заверняев, 1974б, 1978б, 

1987]. Среди разнообразных орнаментальных 

мотивов выделяется косой крест и ромб. В процессе 

раскопок отмечены находки расщепленного 

кремня и ископаемых костей и выше основного 

культурного слоя – следы более поздних 

палеолитических поселений. В работах в разное 

время принимали участие палеогеографы А.А. 

Величко, Ю.Н.Грибченко, В.П.Ударцев, Е.И. Куренкова, 

А.К.Маркова, палеолитоведы В.Я. Сергин, 

Л.М.Тарасов [Заверняев, 1974б, 1991; Гаврилов,1997; 

наши набл.; ИА РАН, Р-1, № 4018, 

4318, 4413, 4935, 5504, 5826, 6800, 8296, 8859]. 

Участок слоя был вскрыт в 1981 г. к советскофранцузскому 

семинару «Динамика взаимодействия 

между естественной средой и доисторическим 

обществом». Хотылево 2 уверенно датируется 

послебрянским временем (23-24 тыс. 

л.н.). У самого Заверняева был иной взгляд, который 

он высказывал в беседах и переписке: «Я 

его отношу к ранней поре молого-шекснинского 

20

межледниковья» [Заверняев-Чубуру, 22.01.1993]. 

Разведки Заверняева в начале 1980-х гг. в окрестностях 

Хотылево не нашли отражения в отчетах 

и дневниках, но позволили выявить еще несколько 

палеолитических памятников, введенных 

нами в научный оборот после обработки 

музейных коллекций и новых полевых исследований. 

В дневниках и беседах Заверняев упоминал 

находки изделий палеолитического облика 

на территории Брянска у городища Чашин курган, 

у Кургана Бессмертия, на ул.Калинина у 

старого здания музея. Эти пункты не локализованы 

и нуждаются в повторном поиске. Предполагал 

Заверняев наличие палеолита и на территории 

г. Почеп у Ильинского храма и на Покровщине 

[Заверняев-Чубуру, 2.06.1993]. Палеолит 

в указанных местах пока неизвестен. 

Что касается методических достоинств и 

недостатков разведок, то фиксация памятников 

на глазомерных планах была тогда широко распространена 

не только в провинции, но и в академических 

учреждениях и была часто не на 

высоте. Что же касается продуктивности разведок 

Ф.М. Заверняева, то она выше всех похвал. 

Недостатком можно считать лишь то, что в отчет 

попадала не вся информация, зафиксированная 

в дневнике. Та же досадная неполнота 

сведений отличает и отчеты о раскопках. Во 

многом она может быть скрашена изучением 

полевых дневников, но они пока не изданы. В 

раскопках к упущениям следует отнести следующие 

нюансы. Во-первых, не применялась 

фиксация находок в трех проекциях при помощи 

уровня или нивелира, что уменьшает информативность 

планов и усложняет интерпретацию 

и анализ результатов раскопок. Спасают 

профили стенок раскопа, но их не всегда достаточно 

для понимания ситуации. Этот огрех проистекает 

еще из работы в экспедиции Поликарповича, 

где также не велась нивелировка. При 

этом мы обязаны отметить высокую точность 

чертежей. Во-вторых, имел место неполный 

сбор материала. Так, в Хотылево 2 брались только 

поделки из кости, готовые каменные орудия, 

нуклеусы и лишь отчасти – заготовки и отходы 

производства. Многие артефакты, способные 

дать информацию о первичном расщеплении 

кремня, не попали в коллекцию. То же касается 

остатков фауны Хотылево 2. Причина была отчасти 

в том, что исследователь ежедневно прибывал 

и убывал на электропоезде, проходя от 

места раскопок до станции с рюкзаком по 4 км. 

Транспортом экспедицию не обеспечивали, на 

раскопки выделяли 150-400 руб. С одной стороны 

– подвижничество, с другой – снижение качества. 

В-третьих, рабочими (школьниками Хотылево) 

допускалась небрежность, торопливость, 

в результате некоторые артефакты оказались 

в отвале [Сергин, Величко устн. сообщ.; 

наши набл.]. Для 1970-х гг. применявшаяся Заверняевым, 

механически перенесенная из 1940- 

х гг., когда он работал на раскопках Юдиново и 

Елисеевичей, методика уже устарела. При этом 

добытый гигантский по объему материал, составляющий 

часть базовых знаний о каменном 

веке Подесенья, до сих пор не в полной мере обработан. 

Несомненное достоинство – изучение 

Хотылево 2 небольшими участками, без вскрытия 

больших площадей, хотя даже раскопы Заверняева 

нужно признать избыточными для одного 

сезона. Важно, что Ф.М. Заверняев, в отличие 

от К.М. Поликарповича, активно сотрудничал 

с геологами и палеогеографами. Благодаря 

комплексной методике исследований, информация 

о памятниках стала полнее. 

Еще один яркий представитель краеведческой 

археологии, без которого ныне невозможно 

представить изучение Подесенья – В.П.Левенок. 

Это археолог-самородок, проявивший талант во 

многих областях. Он, заняв в 1935 г. пост директора 

Трубчевского краеведческого музея, также 

стал учеником К.М.Поликарповича. Основной 

сферой его интересов были мезолит, неолит и 

ранний железный век, хотя, как и все археологикраеведы, 

он активно изучал все эпохи. Левенок 

активно участвовал в раскопках и разведках, организованных 

Поликарповичем, будучи активным 

сотрудником его экспедиций 1936-37, 1946- 

48 гг. Он – первооткрыватель палеолитического 

местонахождения Шакин ров. Внес Левенок 

скромный вклад и в исследование раннего палеолита, 

собрав подъемный материал в Неготино 

в 1957 г. Уже в 1936 г. он, совместно с Поликарповичем, 

выделил верхний слой стоянки 

Елисеевичи. Инвентарь его до сих пор не опубликован, 

что-либо утверждать относительно датировки 

и культурной принадлежности мы не 

можем. Именно Левенок еще в довоенные годы 

первым начал исследования эпипалеолита верхнего 

Подесенья. Ранее этой эпохой занимался 

(на средней Десне) лишь М.Я.Рудинский. Перед 

войной Левенок обнаружил «интереснейшие 

археологические памятники – безрельефные 

стоянки деснинской поймы. Это целая категория 

21

стойбищ древнего человека времени суббореального 

периода в истории климата» [ЮКМ, 

ф.1, д.45]. В октябре 1946 г. Левенок открыл напротив 

пос. Жирятино, на левобережье Судости 

еще одну эпипалеолитическую стоянку – Комягино. 

В 1948 и 1956 гг. он обследовал ее более 

детально. Позднее в районе Комягино был выявлен 

целый куст мезолитических поселений. В 

1956-58 гг. В.П.Левенок, занимаясь разведками 

неолита в Курской и Брянской обл., выявил еще 

ряд мезолитических стоянок [коллекция БОМ 

№ 5245 (1957 г.), коллекция 1956 г. до сих пор не 

принята в фонды и хранится без номера; ИА 

РАН, Р-1, №№ 45, 103, 228, 1256, 1569]. Подавляющая 

часть пунктов не вошла в свод «Археологическая 

карта России», ибо фиксация памятников 

и их привязки выполнены небрежно. Количество 

нанесло ущерб качеству. Важно отметить 

приоритет В.П.Левенка (независимо от 

М.В.Воеводского) в идее использования методов 

естественных наук (геологических, геоморфологических, 

палеогеографических) в археологии 

каменного века Десны, что существенно отличалось 

от общепринятых тогда методов стадиальной 

археологии. Как пишет сам исследователь, 

он изучал геоморфологию деснинской 

долины «в связи с классификацией и расположением 

археологических памятников. Произвел 

несколько тысяч зачисток и шлифов по берегам 

Десны, как на пойме, так и на высокой стороне. 

Изучал климатологию к этой работе, геологию, 

почвоведение и пр.» [ЮКМ, ф.1, д.45]. Работа 

должна была стать диссертацией, но в войну огромный 

собранный материал погиб, восстановить 

его не удалось, хотя и была подготовлена к 

печати в Киеве не увидевшая свет статья «К археологическому 

изучению некоторых пойм в 

бассейне Десны». Нет уже и многих обследованных 

памятников – они размыты, развеяны. 

Даже став в 1950-х академическим ученым, Левенок 

остался в определенном смысле романтиком-краеведом. 

Не случайно он 26.10. 1960 был 

избран почетным членом Данковского краеведческого 

общества (Липецкая обл.). На родине в 

Трубчевске имя Левенка пребывало в забвении, 

нарушенном серией наших публикаций. 

Посеймье было охвачено деятельностью 

курского археолога-краеведа Ю.А. Липкинга. 

Если Заверняев и Левенок учились, прежде всего, 

у К.М. Поликарповича, то, Липкинг оказался 

учеником М.В. Воеводского и А.Е. Алиховой 

[Щавелев,1995,2002; Зорин, 2005]. Одна из важнейших 

его заслуг перед региональной археологией 

– это многолетние сплошные разведки по 

территории Курской обл. В их процессе были 

зафиксированы сотни памятников, обследованы 

десятки пунктов находок костей мамонта и других 

ископаемых животных. Так, в 1953 г. в урочище 

Малое Городище у с.Дремово-Черемошки 

были обнаружены кости двух мамонтов. Липкинг 

установил, что с костями найдены и «рубилоподобные 

изделия», переданные в школьный 

музей и отнес местонахождение к палеолиту. 

Судя по рисункам Липкинга, это необработанный 

кремень со следами случайных сколов: местонахождение 

можно «закрыть». Еще в 1964 г. 

Ю.А.Липкинг обнаружил выходы кремня и палеолитические 

изделия у с. Ветрено Кореневского 

р-на. Уже в 1977 г. он передал это местонахождение 

для дальнейших работ ленинградской 

исследовательнице В.И. Беляевой, знакомой по 

раскопкам в Курске. Двухлетние (1977-78 гг.) рекогносцировочные 

работы отряда Авдеевской 

экспедиции выявили здесь комплекс памятников, 

возможно даже с мустьерскими слоями [Беляева, 

Майстренко,1978, Беляева, 1980; ИА РАН, 

Р-1, № 6897]. Осенью 1962 г. жителем ул. Полевой 

в Курске П.З.Калугиным при сооружении 

погреба были обнаружены кости мамонта. Место 

находки посетил Ю.А.Липкинг, выяснивший, 

что речь идет не о банальной находке фауны 

(коих он к этому времени обследовал уже 

более десятка), а о стоянке палеолита. Он сообщил 

о находке профессору Ленинградского университета 

П.И.Борисковскому. Прибывшая в 

Курск экспедиция (Борисковский и его ученицы 

В.И.Беляева и Г.В. Григорьева), к работе которой 

подключился Липкинг со студентами Курского 

пединститута, в течение 1962-64 гг. исследовала 

курский палеолит. Во время раскопок 6-летний 

мальчик Володя Батурин помог археологам открыть 

рядом, на ул. Котлякова еще одну стоянку 

– Курск 2 [Липкинг, 1971]. Стоянка Курск 1 была 

исследована раскопом в 101 м 2 , а Курск 2 – серией 

шурфов. Обе отнесены к концу верхнего палеолита. 

В работах принимал участие геолог 

М.Н.Грищенко [Борисковский, 1965, 1986; Грищенко, 

1986; ИА РАН, Р-1, №№2526, 2788, 

3085]. С Борисковским и Григорьевой обследовал 

Липкинг в 1964 г. и находкуе костей мамонта 

в районе Курской Госсельхозстанции, а также 

ряд местонахождений фауны и расщепленного 

кремня и кварцита в Посеймье [ИА РАН, Р-1, 

№№ 3085, 3175]. Несколько позже, в конце 

22

1960-х гг. Липкинг обследовал место находки 

костей молодого мамонта в Шуклинке. На этот 

раз палеолит обнаружен не был. История Курских 

стоянок имеет малоизвестное продолжение. 

В 1973 г. Ю.А.Липкинг и учащиеся средней 

школы № 12 г. Курска на огородах в 150 м к западу 

от стоянки Курск 1 собрали палеолитические 

кремни. Так была открыта стоянка Курск 3. 

Она поныне не обследована специалистами. В 

отчет, направляемый в Институт Археологии 

сведения, как водилось у Липкинга, не попали, 

зато оказались в рукописи «Материалы к археологической 

карта Курской обл.» [НА КГОМА] и 

в школьном учебнике «История Курской области» 

[Липкинг, 1975, С.5]. В возрасте 71 года 

Липкинг участвовал в раскопках Пенской стоянки, 

предвосхитивших открытие палеолитического 

микрорегиона Быки – одного из крупнейших 

и интереснейших в Посеймье. Предыстория 

такова: работавшие в 1975 г. на строительстве 

очистных сооружений сахарного завода бульдозеристы 

обратили внимание на появившиеся 

из земли кости и каменные орудия. Прораб Г.И. 

Климов и рабочий Г.В. Сазонов сообщили о находке 

в Курский обл. краеведческий музей. Директор 

КОКМ Л.В. Струкова срочно отправила 

письмо П.И.Борисковскому [ГАКО, Ф.Р-3139, 

Оп.8., д.463]. Прибывшей спасательной экспедицией 

руководила участница раскопок в Курске 

Г.В.Григорьева. Работы длились всего 2 дня, в 

них участвовали, помимо Липкинга, преподаватель 

КГПИ К.Ф.Сокол, сотрудник КОКМ В.И. 

Склярук и археолог из ЛГУ А.К. Филиппов 

[Григорьева, Филиппов, 1978]. 

Часть материалов добытых Липкингом уже 

безвозвратно утрачена, а часть памятников современным 

археологам пришлось по сути дела 

открывать заново. Причина – не лучшая его черта, 

как исследователя, характерная для археологов-краеведов. 

Получая в разведке огромный 

объем материала, он не всегда добросовестно 

фиксировал памятники, а порой вовсе не включал 

их в отчет. Быть может, надеялся на память, 

а возможно просто спешил сделать больше. 

Впрочем, винить Липикнга в этом грехе нужно 

осторожно, с поправкой на время, ибо не один 

он отличался тогда подобными «ляпами». Несомненная 

его заслуга – первая в Курском крае 

попытка популяризации археологических знаний, 

в том числе – о каменном веке [Липкинг, 

1971]. Желая быть более понятным, иной специалист 

скатывается до профанации. К чести 

Липкинга, он ни разу не перешагнул этой грани, 

однако часто приближался к ней вплотную. Современному 

поколению археологов следовало 

бы учиться у него широте охвата эпох в разведках, 

умению популярно доводить до обывателя 

результаты и важность своей работы, бороться с 

такими уродливыми явлениями, как коллекционирование 

древностей и «черная археология», 

что в новейшее время особо злободневно. 

Подведем итог, обозначив основные черты 

феномена краеведческой археологии. Почти все 

его представители вошли в краеведение, а затем 

в науку в последние предвоенные, либо в первые 

послевоенные годы. В отличие от массового 

краеведческого движения своих предшественников, 

представителей краеведческой археологии 

было мало. В каждом регионе одна-две ярких 

личности, сочетавших в себе не только интерес 

к науке, но и другие неординарные таланты 

– артистический, художественный, писательский, 

поэтический. Они были «универсалами» 

не только в жизни, но и в археологии. Если академические 

исследователи в послевоенные годы 

в большинстве своем стали специалистами узкого 

профиля, археологи-краеведы исследовали 

все подряд. И хотя на них из-за этого сыпались 

незаслуженные обвинения, иначе и не могло 

быть. Обычно археолог в регионе был один, а 

обследовать приходилось весь регион, постоянно 

сталкиваться с находками, которые приносят 

в музей любознательные обыватели. Практически 

все археологи-краеведы составляли археологические 

карты и своды памятников, регулярно 

их обновляя. Итог – прекрасное знание специфики 

региона. Не случайно приезжие исследователи, 

выехав в поле, старались сотрудничать 

с ними. Археологи-краеведы, не только изучали 

древнейшую историю малой родины, но и, по 

примеру предшественников, популяризировали 

ее. Как показывает проведенный нами анализ 

библиографических сводов и газетных подшивок, 

число их научно-популярных публикаций в 

местной и региональной прессе на два порядка 

выше, чем число аналогичных публикаций, 

подписанных именами столичных исследователей. 

Это пример для современных археологов, 

часто отдающих популяризацию науки в руки 

журналистов, занимающихся профанацией исследований 

и поиском «жареных фактов». 

Впрочем, говорить о том, что у археологовкраеведов 

специализации не было вообще, тоже 

неверно. Так, например, Заверняева наиболее 

23

интересовали каменный век и рубеж нашей эры 

с его сложным этногенезом. Левенок отдавал 

предпочтение эпохе неолита (чему посвящены 

его диссертации – и погибшая в войну, и защищенная 

в 1970-м) и раннему железному веку. 

Липкинг больше интересовался ранним средневековьем. 

Но при этом все оставались универсалами: 

Левенок копал древнерусские курганы в 

Кветуни; Заверняев добывал 1000-летие Брянска 

на Чашином кургане; Липкинг собирал кости 

мамонта и исследовал неолит. Такая ситуация с 

приоритетами в исследованиях унаследована 

современной региональной археологией. Археологов 

немного больше, чем в эпоху «героеводиночек», 

а стоящие задачи – огромны. Изменились 

в первую очередь методика и, как следствие, 

качество работ. Археологи-краеведы как 

бы «законсервировали» в себе полученные ими 

от учителей-наставников в 1940-х гг. методические 

и практические навыки. К тому же, они 

имели по сути дела нищенскую материальную 

базу. В итоге глубоко научные цели и задачи решались 

археологами-краеведами подчас любительскими 

средствами. Результат: качество научного 

продукта часто было ниже предъявляемых 

требований. В отчетах о разведках фиксация, 

привязки к местности часто выполнены небрежно. 

Многие пункты находок, сделанных 

Левенком, Заверняевым, Липикнгом в настоящее 

время трудно установить, даже повторный 

поиск на местности не всегда бывает удачным 

(справедливости ради отметим, что разведочные 

отчеты «мэтров» начала 1970-х также не всегда 

блистательны). При знакомстве с дневниками 

выясняется, что в отчеты попадала неполная 

информация. Отсеивались сведения из опасения 

излишней строгости рецензента, но часто это 

шло во вред полноте информации. Методика 

раскопок также была далека от совершенства. 

Например, Заверняев не признавал нивелир – в 

итоге ни один объект в его раскопах (за исключением 

попавших в профили стенок) не зафиксирован 

в трех проекциях. Требующий тонкой 

работы ножом, кистью, тровелом культурный 

слой вскрывался порой грубо и поспешно – лопатой. 

В столице к провинциальным подвижникам 

относились снисходительно. Некоторых исследователей 

раздражало, что провинциалы делают 

серьезные открытия и не желают «делиться» 

[Заверняев, Тарасов, устные сообщ., 1987, 

2003]. А на малой родине подвижников, из-за их 

наивного, искреннего энтузиазма считали «чудаками», 

относясь с пренебрежением к их научным 

достижениям. Известность если и приходила, 

то приобретала трагикомичные формы, а 

официальное признание не приходило. Осложняло 

ситуацию и то, что многие археологикраеведы, 

прошедшие через военные годы имели, 

с точки зрения обывателей, неблагонадежные 

черты (жизнь на оккупированной территории, 

фашистский плен, ГУЛаг, ссылка). Имело 

место сложное материальное положение – и 

личное, и в обеспечении исследований. На разведки 

и на раскопки часто шли личные сбережения 

и время отпусков. Многие только к концу 

жизни, когда энтузиазм сменился усталостью и 

обидой, смогли дождаться почетных званий, наград. 

Археологи-краеведы заполнили своей деятельностью 

хиатус в региональной науке 1940- 

70-х. Эти одиночки, не имевшие ученых степеней 

и званий, по нашему мнению, фактически 

заложили основу современной региональной 

археологии, открыв сотни и раскопав десятки 

памятников. Они стояли у истоков создания региональных 

археологических школ, научных 

центров. При всех методических недостатках, 

работа археологов-краеведов – огромный вклад 

в развитие российской науки и культуры. Многие 

результаты их труда имеют непреходящее 

значение: открытие уникальных памятников, 

накопление массового эмпирического материала 

и его предварительная систематизация. На их 

данных строятся ныне многие своды источников 

и аналитические публикации. 

Не будет ошибкой утверждение, что в 1950- 

80-х гг. исследования каменного века в Подесенье 

преимущественно велись все же сотрудниками 

академических учреждений (отметим, что 

некоторые работы, проводившиеся совместно 

региональными и академическими археологами 

- раскопки в Курске, Пенах, разведки по Сейму - 

были рассмотрены выше). Если со стороны 

краеведческой археологии выступали 2-3 человека, 

не имевшие ни серьезного финансирования, 

ни материальной базы, то академическими 

учреждениями и центральным музеем страны – 

Государственным историческим – был организован 

ряд методически и технически подготовленных 

экспедиций. Правда, познакомившись с 

их историей, мы пришли к выводу, что и в этих 

учреждениях работа, как и ранее, держалась в 

основном на энтузиастах-организаторах, заинтересованных 

в определенном векторе исследований, 

на который и направлялись скромные по 

24

масштабам столиц, но несравнимые с нищетой 

региональной науки средства. 

В 1930-40-е гг. в палеолитоведении безраздельно 

господствовала стадиальная теория, согласно 

которой, человечество повсюду проходило 

ряд закономерных этапов развития материальной 

культуры, связанных с изменением социального 

строя и хозяйства древних людей. 

П.П. Ефименко, В.И. Равдоникасом и их последователями, 

среди коих наиболее ярка фигура 

П.И.Борисковского, классическая схема «ориньяк-солютре-мадлен» 

была детализована, разбита 

на ступени. В их духе написаны многие нелепицы, 

но, одновременно, и такие, не утратившие 

своего значения труды, как «Палеолит Украины» 

Борисковского. Как замечает А.А.Формозов 

[1994], «надо различать… сущность (стадиальной 

концепции – А.Ч.) и методы, которыми она 

насаждалась в СССР. В основе стадиальной 

схемы лежит идея эволюционного процесса, как 

фундаментального явления всемирного масштаба, 

что, пожалуй, остается в силе и в современной 

науке. …Пороками стадиальной схемы 

в том виде, в каком она формулировалась у нас в 

1930-х годах, были бездумное стремление к 

универсальности этой схемы, невнимание к местным 

путям развития, к многолинейности в 

развитии культуры, обязательный автохтонизм, 

огульное отрицание роли миграций в истории 

человечества и – самое главное – насильственные 

методы насаждения этой концепции». 

Но стадиальная схема не могла объяснить 

наблюдений, сделанных в процессе полевых исследований. 

В первую очередь это касается раскопок 

палеолита в Костенках Воронежской обл. 

Первым на такие несоответствия обратил внимание 

ученик Ефименко – аспирант А.Н. Рогачев. 

Синхронные памятники давали резко отличные 

друг от друга культурные остатки. Это 

заставило предположить, что развитие культуры 

в верхнем палеолите не было прямолинейным и 

экстерриториальным. В 1949 г., после кончины 

М.В.Воеводского, А.Н.Рогачеву, как знатоку костенковских 

памятников было поручено завершить 

раскопки Авдеевской стоянки, очень напоминающей 

по инвентарю верхний слой Костенок 

1, что он великолепно сделал совместно с 

ученицей Воеводского – М.Д.Гвоздовер [Рогачев, 

1953; ИА РАН Р-1, № 401]. Рогачев вернулся 

к работам в любимых им Костенках. Его наблюдения 

на многослойных памятниках, опровергающие 

стадиальную теорию, были налицо. 

Поскольку писать о миграциях древних племен 

и их своеобразии было опасно (обвинят в космополитизме!), 

миграционизм замаскировался 

под псевдонимом «конкретно-исторический 

подход». Конкретно-исторический подход делил 

верхний палеолит не на стадии, а на локальные 

культуры. Стадиальная теория опиралась на типологию 

изделий. Судя по многослойным памятникам 

Костенок, этот метод оказался неверным 

для установления относительной хронологии 

палеолита. В адрес Рогачева посыпались обвинения: 

он, де, безосновательно разрушает 

стройную систему взглядов. Для большей аргументированности 

Рогачев использовал методы 

естественных наук. В 1953 г. он продемонстрировал 

результаты раскопок многослойных памятников 

авторитетной ученой комиссии, подтвердившей 

его правоту. Теперь нужно было 

выйти за пределы Костенок. Летом 1955 г. исследователь 

организовал экспедицию по изучению 

расположения стоянок Среднерусской возвышенности. 

Вместе с А.Н. Рогачевым в работе 

участвовал молодой геолог А.А.Величко и ряд 

студентов и аспирантов. 5 В бассейне Десны экспедицией 

были обследованы стоянки Авдеево, 

Тимоновка, Супонево, Неготино, Елисеевичи, 

Юдиново, Пушкари, Мезин, Чулатово 1, 2, 3 и 

ряд других памятников. После комплексного обследования 

палеолита центра Русской равнины 

Рогачев окончательно утвердился в выводе о 

существовании локальных палеолитических 

культур, олицетворяющих отдельные социумы с 

индивидуальным обликом материальной культуры, 

дошедшей до нас в виде археологических 

источников [Рогачев,1957; ИА РАН, Р-1,№1206]. 

В 1960-х теория Рогачева получила в СССР почти 

всеобщее признание, даже П.П. Ефименко 

признал свою неправоту [Формозов, 2003]. Палеолитоведы 

бросили силы не на подгонку памятников 

к определенным эволюционным стадиям, 

а на выделение новых локальных культур, 

региональной специфики. Больше внимания 

стали уделять естественнонаучным методам в 

исследовании палеолита, что не замедлило принести 

результаты. Даже после того, как стадиальной 

схеме были нанесены сокрушительные 

удары, вечный оппонент А.Н.Рогачева – П.И. 

Борисковский продолжал оставаться ее убежденным 

сторонником, творчески развивая её. К 

1980-м гг. «конкретно-исторический подход» 

5 - среди них З.А. Абрамова, С.Н. Астахов, Л.В. Грехова, Ф.М. Заверняев. 

25

стал давать сбои. Оставалось неясным, какой 

уровень сходства каменной и костяной индустрий 

следует считать признаком принадлежности 

к одной культуре. За локальными археологическими 

культурами начинали теряться общие закономерности 

и единая картина развития палеолитического 

общества и материальной культуры. 

Часто культуры стали выделяться даже по 

одной, отдельно взятой, стоянке, выхваченной из 

хронологического и культурно-исторического 

контекста. Не случайно О.Соффер назвала период 

конкретно-исторического подхода «кризисом 

советского палеолитоведения» [Soffer, 1985]. 

Однако в 1950-х гг. новая парадигма только 

вступила в права, из ученика-бунтаря, восставшего 

против учителя, Рогачев сам стал превращаться 

в создателя научной школы. Категоричность 

в оценках и мнениях, свойственная А.Н. 

Рогачеву, иногда отталкивала людей (так произошло 

с Л.М. Тарасовым в 1959 г., или позже с 

геологом С.М.Цейтлиным), но число последователей 

быстро росло. 

К началу 1950-х гг. создалось ненормальное 

соотношение между широкой известностью 

Мезинской стоянки, попавшей в сводные работы 

и справочники по палеолиту во всем мире, и 

фактическими знаниями о ней как об историческом 

памятнике. Возникла необходимость вновь 

возвратиться памятнику, чтобы попытаться восстановить 

встреченные там древние жилищные 

комплексы, чем и занялся ученик Ефименко – 

И.Г.Шовкопляс. Однако ознакомление с сохранившейся 

документацией показало, что ее не 

достаточно для полного восстановления встретившихся 

на стоянке комплексов. Стала очевидной 

необходимость дальнейших исследований в 

Мезине. Такие раскопки были проведены Институтом 

археологии АН УССР в 1954-61 гг. под 

руководством Шовкопляса. Работы осуществлялись 

совместно с Институтом зоологии АН 

УССР (И.Г. Пидопличко) при участии Киевского 

и Черниговского исторических музеев и Киевского 

ГУ [Шовкопляс, 1954, 1955, 1956, 1957, 

1958, 1964, 1965; Пидопличко, 1969; ИА НАНУ, 

Отчеты и дневники]. В результате работы экспедиции 

вскрыто более 1000 м 2 культурного слоя, 

содержавшего большое число разнообразных 

предметов (включая уникальные произведения 

первобытного искусства), несколько ям, очагов и 

следы костно-земляного жилища. Разборке этого 

округлого скопления крупных костей было 

уделено основное внимание в 1954-56 гг. Результаты 

раскопок монографически опубликованы 

[Шовкопляс, 1965; Пидопличко, 1969]. Скопление 

орнаментированных костей мамонта с выбранной 

губчатой тканью было интерпретировано 

впоследствии академиком С.Н. Бибиковым, 

как один из древнейших ударно - музыкальных 

комплексов. По данным Мезинской 

стоянки Бибиков попытался провести палеоэкономическое 

моделирование. Изучение материалов 

и комплексов Мезина и сопоставление их с 

материалами и комплексами многих других 

верхнепалеолитических стоянок Восточной Европы, 

показало, по мнению Шовкопляса, их 

значительную общность. На основе этого он поставил 

вопрос об этническом родстве обитавших 

на них групп палеолитического населения. 

На базе исследований в Мезине И.Г. Шовкоплясом 

была защищена докторская диссертация. 

Кроме того, под руководством Шовкопляса были 

проведены раскопки стоянки Клюсы. Её в 

1964 г., в Щорском р-не Черниговской обл. обнаружил 

П.И. Толочко в урочище Цегельня на 

левом склоне большой древней балки, выходящей 

в долину р. Цаты. В древности приустьевой 

участок реки не существовал и, таким образом, 

можно говорить об отнесении стоянки к долине 

р.Снов. Культурные остатки встречались на 

площади более 2 га. И.Г. Шовкопляс, исследовавший 

Клюсы в 1965-66 гг., сравнивал материал 

с Пушкарями [Шовкопляс, 1967; Гладких, 

Толочко, Шовкопляс, 1967; ИА НАНУ, 1959, 

1963-1965/10, д.4677, 4678]. На последнем этапе 

исследований в Мезине развернулись разведки в 

окрестностях стоянки. В 1961 г. совместный отряд 

ИА АН УССР и Института геологических 

наук УССР предпринял работы в Черниговском 

Подесенье с целью геологической привязки палеолита. 

В процессе работ было выявлено 33 

местонахождения расщепленного кремня и ископаемой 

фауны. Среди них стоянки Медвежий 

яр и Мачун на окраине Новгород-Северского, 

стоянка Бужанка недалеко от г. Короп, местонахождения 

Хвойняк, Ложок, Комарня. В 1963 г. 

Ю.Г. Колосов провел дополнительные исследования 

стоянки Бужанка, которые расширили 

объем коллекции фауны и кремневого инвентаря 

[Колосов, Бачинский,1963; Колосов,1965; ИА 

НАНУ, 1961/14, д.4640, 4641]. 

Одним из учеников К.М.Поликарповича и 

А.Н.Рогачева стал В.Д.Будько, который продолжил 

исследования стоянок Елисеевичи и Юдиново, 

начатые в 1930-40-х гг. В 1963 и 1965 гг. 

26

новым раскопкам подверглись Елисеевичи. Финансирование 

этой и последующих экспедиций 

осуществлял Институт Истории АН БССР. В.Д. 

Будько ввел единую цифро-буквенную нумерацию 

сетки раскопа и общую нулевую линию, от 

которой в дальнейшем измерялся уровень залегания 

находок. Это было важным положительным 

шагом в методике исследований. В первом 

раскопе обнаружилась большая яма, наполненная 

крупными костями мамонта, второй вскрыл 

насыщенный кремнем и костями песца и волка 

культурный слой. Третий дал вытянутое скопление 

костей мамонта, видимо залегавшее по 

мерзлотной жиле. Похоже, что на этом участке 

были отмечены два культурных слоя, однако 

публикации на этот счет не появились [ИА РАН, 

Р-1, №№ 2511, 3110; Будько, 1965; Будько, Сорокина,1969]. 

В 1962, 1964, 1966-67 гг. экспедицией 

Ин-та Истории АН БССР под рук. Будько 

раскапывалась стоянка Юдиново. В 1962 г. были 

обследованы Юдиново 2 и 3 на мысах в глубине 

заплывшей балки, в устье которой лежит Юдиново 

1. Раскопы 1962 и 64 гг. дали новые сведения 

о планировке стоянки и доследовали второе 

костно-земляное жилище. В 1966-67 гг. исследовано 

еще одно жилище, но отчетов и внятных 

публикаций на сей счет нет [Будько,1967а,б; 

Будько,Сорокина, 1969]. За непредставление отчетов 

Будько лишили Открытого листа. Его материалы 

частью обесценены для науки, слабо 

опубликованы и депаспортизированы. 

Деснинский палеолит в рассматриваемый 

период изучала и участвовавшая ранее в экспедициях 

Рогачева и Будько сотрудница ГИМ Л.В. 

Грехова. ГИМ почти не занимался исследованиями 

палеолита после В.А.Городцова, поскольку 

сотрудники не проявляли интереса к 

этой эпохе. Только в 1960 г. в связи с открытием 

стоянки Карачиж была создана Деснинская экспедиция, 

которую и возглавила Л.В. Грехова. 

Стоянка была открыта Перигляциальным отрядом 

ИГАН СССР (А.А. Величко) в 1959 г. при 

зачистке обнажения в карьере кирпичного завода. 

В 200 м от трассы Брянск–Выгоничи (ныне 

пр-т Станке Димитрова в Брянске) сотрудники 

отряда ИГАН Т.Д. Морозова и М.В.Розанов нашли 

палеолитические орудия в осыпи, а затем и 

в разрезе обрыва [Величко, 1961]. В 1960 г. Грехова 

исследовала сохранившийся участок культурного 

слоя [ГИМ №97276]. Материалы весьма 

напоминали полученные в Тимоновке [Грехова, 

1966; ИА РАН, Р-1 №2062]. Ныне Карачиж 

уничтожен карьером. 

В 1965 г. Деснинская экспедиция ГИМ 

продолжила работу совместно с экспедицией 

ИГАН. На площади между ул.Ленина и Фокина 

в Тимоновке, Л.В.Греховой были собраны палеолитические 

кремни. Два шурфа подтвердили 

наличие культурного слоя, отделенного от Тимоновки 

1 отвершком оврага. Стоянка получила 

имя Тимоновка 2 [Грехова, Сорокина, 1965; ИА 

РАН, Р-1, №3025]. В течение 1966-68 гг. Грехова 

производила ее раскопки [Грехова, 1968; ИА 

РАН, Р-1, №№ 3279, 3595, 3685]. Совместно с 

нею продолжала работу группа палеогеографов, 

благодаря чему получены полноценные данные 

о природной среде времени обитания стоянки 

[Величко, Бердников, Грехова, Губонина, Маркова, 

Ударцев, 1974]. Раскопки в Тимоновке стали 

основой кандидатской диссертации Л.В. Греховой 

[1970]. Главным итогом этого исследования 

стал вывод о существовании в Подесенье 

особой культурной общности, включающей 

стоянки Тимоновка 1 и 2, Карачиж, Бугорок, 

Юдиново, Чулатово 2 [Грехова, 1969а,б, 1970, 

1977]. Монографически Тимоновка 2 опубликована 

в соавторстве с палеогеографами [Величко, 

Губонина, Грехова, 1977]. В 1981 и 1989 гг. на 

Тимоновке 2 были заложены шурфы для демонстрации 

памятника участникам международных 

научных симпозиумов [ИА РАН, Р-1,№10020]. 

Л.В.Грехова не только исследовала новую стоянку, 

но и по архивным материалам и коллекциям 

переосмыслила результаты раскопок В.А. 

Городцова. Ее работы, посвященные обработанной 

кости и планиграфии Тимоновки 1 – не менее 

важный вклад в археологию, чем раскопки 

[Грехова, 1977, 1988]. 

С 1970 г. Деснинская экспедиция ГИМ 

продолжила исследования стоянки Елисеевичи, 

начатые ранее Поликарповичем и Будько. Работы 

в 1970, 1972, 1974, 1979 и 1986 гг. вела уже 

сложившаяся команда археологов и палеогеографов, 

что позволило, как и в Тимоновке 2, 

изучить не только культурные остатки, но и 

природные процессы, происходившие на месте 

древнего поселения [ИА РАН, Р-1, №№ 4340, 

5179, 6024, 6640, 7591, 8020, 11950]. Предварительный 

итог исследований подведен в сборнике 

«Палеоэкология древнего человека» [Величко, 

Грехова, Ударцев, 1977]. Монографическое 

исследование вышло в свет 20 годами позже 

[Величко, Грехова, Грибченко, Куренкова, 1997]. 

Продолжение исследований Елисеевичей 1 

27

расширило представления о ключевом памятнике 

региона [Грехова,1985,1987,1993,1998; Величко, 

Грехова, Грибченко, Куренкова, 1997]. В 

процессе работ была усовершенствована методика 

полевых исследований памятников со слоем, 

нарушенным древней мерзлотой [Грехова, 

1990]. Елисеевичи – памятник сложный. Окончательно 

ответить на возникшие в процессе раскопок 

вопросы (оторванность ям с костями от 

насыщенного кремнем и поделками культурного 

слоя, сочетание абстрактного и реалистического 

искусства, разброс радиоуглеродных дат на три 

компактных группы, возможная многослойность 

памятника) могут лишь новые исследования. 

В 1979 г. удалось прийти к выводу, что кремень 

Елисеевичей имел местное происхождение, 

и добывался в оврагах в непосредственной 

близости от стоянки. Главным открытием сезона 

стала стоянка Елисеевичи 2. В 1980 г. она была 

исследована на площади ок. 20 м 2 совместно с 

отрядом ИГАН под руководством В.П.Ударцева 

[Грехова, 1980; ИА РАН, Р-1, №№ 8020, 8314]. 

По каменному и костяному инвентарю стоянка 

отличается от Елисеевичей 1, сближаясь с Тимоновкой 

[Грехова, 1985б, 1990в]. 

Еще при открытии Юдиновской стоянки, в 

1934 г. К.М.Поликарпович отмечал, что рядом 

имеется еще одно местонахождение, более удаленное 

от реки. В третьем же пункте еще в 1920- 

х гг. ископаемые кости находил местный житель 

И.Т.Колбаса. В середине 1970-х гг. работы в 

Юдиново были реанимированы В.Я.Сергиным, 

специалистом по жилищам палеолита. Брянский 

палеолитический отряд ИА АН СССР исследовал 

на небольшой площади местонахождения 

Юдиново 2 и 3. Небольшие раскопки 

1976, 1979-80 гг. подтвердили наличие культурных 

слоев, скрывающих костно-земляные конструкции 

[Сергин, 1977, 1980, 1981; ИА РАН, Р- 

1, №№ 6484, 7604, 7606]. Однако, несмотря на 

перспективность,средства на полномасштабные 

работы не выделили. 

Исследования Деснинского палеолита 

ЛОИА АН СССР в 1970-х гг. были начаты исключительно 

по инициативе старшего научного 

сотрудника ЛОИА Л.М.Тарасова. С 1971 г. его 

Среднерусский палеолитический отряд передислоцировался 

на верхнюю Десну, где в первый 

же год удалось открыть новую мустьерскую 

стоянку Бетово к западу от Брянска и Хотылево 

[Тарасов, 1972; ИА РАН, Р-1, №4558]. Оказалось, 

что культурный слой Бетово имеет значительную 

мощность – около метра, что требовало 

разработки специальной методики раскопок. В 

нее вошли расчленение культурного слоя на горизонты 

и анализ размещения различных групп 

остатков и их взаимосвязей. Важно отметить то, 

что небольшие, по 40-50 м 2 , раскопы позволили 

проследить множество продольных и поперечных 

разрезов, что оказалось незаменимым при 

анализе стратиграфии памятника. Методика исследований 

детально изложена Л.М. Тарасовым 

[1990, 1992б]. Сделанное на основании большой 

мощности культурного слоя первоначальное 

предположение о том, что он в Бетово нарушен 

и частично переотложен [Тарасов, 1977-б] не 

подтвердилось дальнейшими исследованиями. 

Раскопки Бетовской стоянки велись в 1972-74 и 

1977, 1979-83 гг. [Тарасов, 1973, 1977-б, 1980; 

ИА РАН, Р-1, №№ 4865, 5120, 7569, 8717]. В 

общей сложности на памятнике удалось 

вскрыть 500 м 2 ненарушенного, мощного, насыщенного 

культурного слоя. Складывается 

впечатление, что это почти всё древнее поселение. 

На периферии оставлен контрольный участок, 

который может быть изучен при появлении 

более совершенных методов исследований. Заметим, 

что Бетово – памятник, заслуживающий 

развернутой публикации, введен в оборот фрагментарно, 

что не позволяет составить полное 

представление о результатах исследований. Разведки, 

шедшие параллельно с раскопками Бетово 

позволили открыть ряд новых памятников: в 

1972 г. – стоянка Костица, в 1973 г. стоянки Чернетово 

и Городец (все три – верхний палеолит), в 

1974 – местонахождение финального мустье 

Лебедевка и многослойные стоянки Коршево 1 

и 2, в 1975 г.- мустьерская стоянка Коршево 3. 

[Тарасов,1974, 1975, 1976, 1977, 2002; ИА РАН, 

Р-1, №№ 4865, 5120, 5900, 6062, 6162, 9297, 

10124]. Коршевские стоянки, Косица и Чернетово 

впоследствии раскапывались, а Городец [Тарасов-Чубуру, 

25.09.1989] и Лебедевка – нет. Наличие 

двусторонне обработанного изделия в Городце 

заставляет обратить на стоянку внимание, 

ибо такие артефакты не характерны для Деснинского 

верхнего палеолита. В общей сложности 

Коршево 2 раскопано на площади 150 м 2 , а 

Коршево 1 на 162 м 2 , на обеих стоянках выявлены 

по 3 культурных слоя – раннего и позднего 

палеолита, а также мезолитический. Инвентарь 

Косицы, по мнению Тарасова, наибольшее сходство 

имеет с Елисеевичами и с верхнепалеолитическим 

слоем Коршево 2 [Тарасов, 1978, 

28

1981-б, 1987, 1989, 1994, 1995; ИА РАН, Р-1, 

№№ 6999, 8717, 8718]. В 1984 г. – последнем году 

исследований в Подесенье – Л.М. Тарасов 

организовал раскопки Чернетово [Тарасов, 1986; 

ИА РАН, Р-1, № 10240]. В 1975 г. Тарасов возобновил 

исследования Неготинского раннего 

палеолита. Он не только обследовал местонахождение 

Неготино, но и открыл новый пункт находок 

на ручье Руднянка, который копал в 1976- 

78 гг. В 1981 и 1983 гг. небольшие раскопки он 

производил на местонахождении Неготино [Тарасов, 

1979, 1983, 1985, 1992; ИА РАН, Р-1, №№ 

6062, 6162, 6999, 7569, 8718, 10124]. Тарасов 

[1987, 1989, 1994, 1995] считал Неготинские 

стоянки древнейшими в регионе. Заметим, что и 

Хотылево 1 он также «помещает» в переотложенную 

морену, что, на наш взгляд, абсолютно 

неверно: в Хотылево мы имеем дело с базальным 

горизонтом аллювия. Среднерусский Палеолитический 

отряд ЛОИА АН СССР выявил 

и исследовал запад Брянского палеолитического 

района. Там Л.М. Тарасов открыл и исследовал 

довольно компактную группу разновозрастных 

палеолитических памятников (от домустьерского 

времени до финального палеолита). Особая 

заслуга Тарасова в открытии и исследовании 

новых стратифицированных памятников раннего 

палеолита, что позволило детально охарактеризовать 

эпоху мустье рассматриваемого региона 

и поставить вопрос о формировании культур 

ранней поры верхнего палеолита на местной 

основе. Наличие разнотипных культурных слоев, 

способствовало совершенствованию методики 

исследований. Коллекции, собранные Л.М. 

Тарасовым в Подесенье памятниках, исключая 

материалы Косицы (хранятся в ГИМ), находятся 

в ИИМК. К сожалению, материалы до сих пор 

полноценно не изданы, хотя подготовлены исследователем 

к печати и легли в основу его докторской 

диссертации. Неизвестны и 14С даты 

исследованных памятников. 

Ученица М.В.Воеводского, исследовательница 

Авдеевской стоянки М.Д.Гвоздовер в 1971 

г. предложила ученику Рогачева, специалисту по 

памятникам виллендорфско-костенковской 

культуры Г.П.Григорьеву, посетить Авдеево на 

предмет возможности продолжения работ. С 

1972 г. совместной экспедицией Института антропологии 

МГУ и ЛОИА АН СССР под руководством 

Гвоздовер вновь начались раскопки 

Авдеевской стоянки. Толчком к этому были несанкционированные 

земляные работы на территории 

памятника: проложенная для нужд колхоза 

траншея прорезала новый жилой объект стоянки. 

В её стенках ученые обнаружили насыщенный 

культурный слой и на месте наибольшей 

концентрации находок заложили раскоп 

[Гвоздовер, Григорьев, Леонова, 1973]. С 1982 

года «бразды правления» экспедицией Гвоздовер 

передала Григорьеву, защитившему докторскую 

диссертацию, однако продолжала регулярно 

выезжать на раскопки. Для всех в Авдеевской 

экспедиции она навсегда оставалась харизматическим 

лидером, авторитет которого в экспедиции 

непререкаем. Многие палеолитоведы нового 

поколения – С.Н.Алексеев, Е.В.Булочникова, 

К.Н.Гаврилов, Н.Б.Леонова, Г.Г.Сорокина и др., 

прошли Авдеевскую школу. 6 Среди участников 

работ были не только студенты историки и антропологи 

МГУ и ЛГУ, но и школьники (члены 

археологического кружка, возглавлявшегося автором), 

студенты истфака и естгеофака КГПИ, 

аспиранты ИА РАН. Исследованный второй 

комплекс (Авдеево-Новое) представлял собой 

овальный 30х15 м объект с большими ямами и 

полуземлянками по периметру, линией из очагов 

по оси и многочисленными небольшими ямками 

на площадке [Гвоздовер, Григорьев, 1976, 

1977а,б, 1978, 1979, 1987; Григорьев, 1983, 1987, 

1992, Grigoriev 1995; ИА РАН, Р-1, №№ 4923, 

5259, 5454, 5585, 5829, 7430, 8170, 8294, 8791, 

9789, 10651, 10929, 11374, 13220, 14196, 14197, 

15142, 16696, 17103]. Авдеево отличается выразительным 

и своеобразным каменным и костяным 

инвентарем. Среди каменного инвентаря 

выделяются: 1) наконечники с боковой выемкой 

на широкой пластинчатой заготовке с ретушированными 

с брюшка основанием и острием; 2) 

два типа изделий с подтеской, объединенные в 

группу ножей костенковского типа. Костяной 

инвентарь и произведения искусства из кости - 

«тесла», браслеты, головные обручи, зооморфные 

булавки с ушками, ожерелья из зубов песца, 

мелкая пластика. В её числе древнейшая на Русской 

равнине женская статуэтка с проработанными 

чертами лица и прически, реалистичные и 

стилизованные женские изображения и изображения 

животных. Отметим богатство орнаментальных 

мотивов: косой крестик, косая и прямая 

клетка, короткая поперечная черточка, клиновидная 

насечка, прорезной зигзаг, шеврон. Многочисленны 

изделия из мергеля [Гвоздовер, 

1977, 1985, 1997, 1998; Gvozdover, 1995]. В авгу- 

6 - Автор участвовал в исследованиях сезонов 1980-1995 и 1999 гг. 

29

сте 1981 г. Авдеево посетили участники Советско- 

Французского полевого семинара [Археология 

и палеогеография, 1981]. Спорово - пыльцевые 

спектры анализировались З.П.Губониной 

[1977], ход раскопок регулярно наблюдался отрядом 

Лаборатории эволюционной географии 

ИГАН (ИГРАН) под руководством А.А.Величко. 

Фауна определялась Э.А.Вангенгейм, М.В. Сотниковой, 

В.Н.Калякиным [1991, 2001]. Своеобразие 

памятника, сложная микростратиграфия и 

наличие разновозрастных мерзлотных структур 

заставили в процессе раскопок усовершенствовать 

методику исследований, особенно в отношении 

углубленных в материк объектов. Насыщенность 

культурного слоя убедила исследователей 

в порочности метода больших площадей 

[Гвоздовер, Григорьев, 1990]. После того, как в 

1992 г. было завершено исследование второго 

жилого объекта, экспедицию возглавила Е.В. 

Булочникова, начавшая в 1995 г. новый этап работ 

при консультациях Г.П. Григорьева. Основная 

цель – изучение культурного слоя между 

Авдеево-Старым и Новым. Исследования поддерживались 

грантами РГНФ [ИА РАН, Р-1, № 

19245; отчеты Булочниковой]. 

Современный этап исследований каменного 

века (с 1980 г.) сходен в основных направлениях 

и методах (комплексность археологических 

и естественнонаучных исследований, сочетание 

планомерных разведок и широкомасштабных 

работ на отдельных памятниках) заложенные 

в 1970-е гг. При этом идут процессы 

децентрализации отечественной археологии, 

возникновение региональных археологических 

центров и школ. Одновременно этап связан и с 

ростом степени взаимодействия между столичными 

и региональными археологами - профессионалами, 

пришедшими на смену археологамкраеведам 

1950-70-х гг. В конце 1980-х гг. с ростом 

«демократизации» начались центробежные 

стремления. ЛОИА АН СССР де-юре являлось 

составляющей единого учреждения, однако дефакто 

в ЛОИА имелись свои научные школы, 

это был, по сути, институт самостоятельный в 

научном плане. В 1990 г. ЛОИА смогло обрести 

долгожданную юридическую самостоятельность, 

взяв прежнее историческое название: Институт 

Истории Материальной Культуры. «Отложение» 

от Москвы юридически закрепило 

сложившуюся ситуацию. Свой отпечаток наложили 

губительные экономические реформы. Их 

следствие отсутствие средств в академической 

науке и почти полный отказ государства от финансирования 

археологии. Отсюда – проведение 

исследований за счет грантов и пожертвований, 

включая средства самих исследователей. Злободневными 

стали археологическое браконьерство 

и торговля древностями. В менее образованном 

постперестроечном обществе возросло влияние 

лженауки. Она проникает в краеведение, в учебную 

и популярную литературу и борьба с профанацией 

– сегодня одна из важных задач наряду 

с продолжением исследований. 

Что касается совершенствования методик 

полевых и камеральных исследований, то, в 

полном согласии с мнением В.И.Беляевой можно 

сказать следующее: поскольку еще с 1960-х 

гг. обязательным стало комплексное исследование 

памятников и подробная фиксация всего материала, 

то произошло резкое увеличение объема 

полевой документации. «Документация становилась 

огромной и разносторонней, а способы 

её анализа оставались простыми. Таким образом, 

инструмент оказался проще предмета. 

Вместе с тем, без быстрого, не отложенного на 

десятилетия, анализа полевого исследования 

можно не заметить многие проблемы, возникающие 

в процессе самих раскопок. В связи с 

этим нам представляется, что совершенствование 

приемов анализа имеющегося полевого материала 

является одной из наиболее актуальных 

задач палеолитоведения» [Беляева, 2002, С.4]. 

Почти все исследователи новейшего периода 

ставили перед собой и в той или иной степени 

решали именно эту задачу. 

Исследования стоянки Хотылево 2 в 1992 г. 

продолжил К.Н.Гаврилов. После работ рекогносцировочного 

характера раскопки были начаты 

в 1994 г. Узнать о результатах Заверняев уже 

не успел – в июне его не стало. Финансирование 

работ 1994-97 гг. осуществлялось по долевому 

принципу за счет гранта РГНФ и полевой практики 

студентов БГУ. Отметим организаторскую 

роль преподавателей БГУ А.М.Дубровского и 

Е.А.Шинакова. Хотылевская экспедиция не состоялась 

бы, если бы работы не велись совместно 

с представителями региональной археологии 

Брянска. Работы в Хотылево носят комплексный 

характер. Сотрудники ИГРАН ведут естественнонаучные 

исследования. На дне раскопа в 1996 

г. был заложен стратиграфический шурф, позволивший 

проследить подстилающие культурный 

слой отложения до коренных пород меловой 

системы. Ниже культурного слоя были найдены 

30

расщепленные человеком кремни [наши набл.; 

Воскресенская, Гаврилов, 1995; Гаврилов, Шинаков, 

1997; Гаврилов, Воскресенская, Лопатин, 

2002]. В процессе работ выяснилось, что на глубине 

около 1,4 м залегает еще один палеолитический 

слой 1-а, наличие которого предполагалось 

ранее [Заверняев, Полевые дневники, 

БГОКМ]. Отметим, что раскопы были разбиты 

на сетку метровых квадратов с цифровой нумерацией. 

Они были вписаны в сетку раскопов Заверняева 

вплоть до стыковки объектов на планах. 

Работы в Хотылево продолжаются. 7 

С 1980 г. по предложению известного археолога 

из ЛОИА АН СССР Н.Д. Праслова и в 

связи с обращениями краеведа Л.И.Гришина, 

после многолетнего перерыва были возобновлены 

раскопки в Юдиново. Начальником экспедиции 

стала З.А.Абрамова. Геологию отслеживал 

отряд А.А.Величко. Подробно ход работ описан 

в монографии Абрамовой [1985], мы ограничимся 

краткими сведениями. Для привязки к 

старым раскопам заложили серию шурфов. При 

расчистке культурного слоя в раскопе 1981-84 гг. 

начало проявляться сначала одно, а затем и второе 

кольцевое ограждение из костей – следы костно-земляных 

жилищ [Абрамова,Грехова, 1981, 

1986; Абрамова, 1982, 1984, 1985, 1987а,б, 1995; 

Abramova, 1988; Abramova, Grigorieva 1991; ИА 

РАН, Р-1 №№ 8349, 8874, 9195, 10142, 10212]. 

Для определения костей мамонта в скоплениях 

был приглашен палеонтолог В.Е. Гарутт. В 1984 

г. председатель колхоза «Победа», на территории 

которого шли раскопки, Герой Соцтруда М.С. 

Баранюк и директор Юдиновского музея Л.И. 

Гришин предложили не переносить расчищаемые 

жилища для монтажа в музее, а на месте 

накрыть павильоном, защищающим от непогоды. 

Его сооружение финансировалось колхозом. 

Идею поддержал секретарь Погарского райкома 

КПСС Н.Д. Серый. Над раскопом в 109 м 2 было 

возведено перекрытие. В результате жилища 

Юдиново оказались третьим музеефицированным 

объектом такого рода в Европейской части 

СССР. До них были накрыты павильонами палеолитические 

жилища в Добраничевке и Костенках 

(Киевская и Воронежская обл.). Это первый 

и пока единственный опыт музеефикации 

палеолита в верхнем Поднепровье. Встала проблема 

консервации. Кости, пролежав в суглинке 

тысячи лет, стали хрупкими, покрывались налетом 

микрофлоры. Над проблемой в 1987-88 г. 

работали химики Е.П.Мельникова и И.М. Соскина 

и биолог И.В.Мамонова (Эрмитаж). Оптимальным 

консервантом оказался крем «Флорена» 

[Абрамова, Григорьева, Мельникова, Славошевская, 

Никитин, 1994]. В 1985 и 1987-89 гг. 

продолжались косметические работы в павильоне. 

Был заложен раскоп снаружи, его начальник 

Г.В. Григорьева с 1990 г. возглавила экспедицию 

8 [ИА РАН,Р-1, №№ 10815, 12507, 

12641]. В 1991-94 гг. средств на полевые исследования 

практически не выделялось, в это время 

удалось завершить камеральную обработку каменного 

и костяного инвентаря из раскопок 

1980-85 гг. и подготовить материалы к изданию 

по гранту РГНФ. Функциональнотрасологический 

анализ артефактов провела М. 

Кристенсен (Исследовательская лаборатория 

музеев Франции, Париж) [Абрамова, Григорьева, 

Кристенсен, 1997]. В различных лабораториях 

получена большая серия 14С дат, позволившая 

утверждать, что при разбросе 18-12 тыс.л.н. 

наиболее вероятное время обитания людей на 

стоянке около 14000 л.н. В 1995-97, 2000-04 гг. 

была продолжена работа за пределами павильона 

[Григорьева,1995, 1996, 2002а,б; Абрамова, 

1995а,б; Абрамова, Григорьева, 1993, 1997]. 

Г.В.Григорьева [2002в] впервые после 

П.П.Ефименко, на обновленной фактологической 

базе отнесла Юдиново к западноевропейской 

мадленской культуре, возвращаясь к отвергнутой 

полвека назад стадиальной схеме. Остановимся 

на методиках Юдиновской экспедиции. 

Все крупные кости при расчистке оставлялись 

на местах, при необходимости дальнейшей 

разборки окружающего культурного слоя – на 

останцах и наносились на план 1:10 с обязательной 

фиксацией в трех проекциях. В связи с 

большим количеством кремня Г.Г. Сорокиной в 

1984 г. была предложена фиксация кремня с 

учетом очертаний находок на отдельных планах, 

заведенных для каждого квадрата, с указанием 

номеров находок. На полях плана указывались 

нивелировочные отметки кремней. В упрощенном 

варианте (без абрисов) методика использовалась 

в Авдеевской экспедиции. Позднее методика 

Сорокиной применялась в Костенках, Быках, 

Зарайске. Обязательным условием исследований 

стала промывка культурного слоя, производящаяся 

с помощью мелких сит с фиксацией 

горизонта из которого взят грунт. Такой метод 

промывки совершенней применявшегося Поли- 

7 - в исследованиях 1994-1996, 2000-2004 гг. принимал участие автор. 

8 - в работах 1990 г. участвовал автор. 

31

карповичем, а, учитывая близость реки к раскопу, 

не требует больших трудозатрат. Он позволил 

выявить микротериофауну, мелкие украшения, 

чешуйки кремня и пр. Промывка слоя через 

сито использовалась в Зарайской, Хотылевской 

экспедициях и нами в Быках. Можно сожалеть, 

что она не применяется в Авдеево, где раскоп 

лежит еще ближе к реке. 

В новейшее время активизировали свою 

работу в области палеолита высшие учебные заведения. 

В 1983-89 гг. вел разведочные работы 

отряд Авдеевской экспедиции МГУ под руководством 

научного сотрудника НИИ и Музея антропологии 

С.Н. Алексеева, вскоре переименованный 

в Среднерусскую палеолитическую 

экспедицию. В ходе разведок СРПЭ открыты 

палеолитические местонахождения Малая Локня, 

Русское Поречное, Погребки, Первомайское, 

стоянка Октябрьское 2 [Алексеев, 1986,1987, 

1988; Алексеев, Григорьев, 1987; ИА РАН, Р-1, 

№№ 9494, 9893, 10930, 11759, 13757]. Поиск палеолита 

в верховьях Сейма успехом не увенчался. 

9 В 1987 г. исследования шли совместно с Лабораторией 

эволюционной географии МГУ, кафедрой 

физической географии КГПИ (Р.В. Кабанова, 

А.А. Чубур) и Юго-Западной геологоразведочной 

экспедицией НИИ «Гидропроект» 

(А.И.Скоморохов). В ходе раскопок стоянки Октябрьское 

2 (1986-89 гг., вскрыто более 200 м 2 ) 

обнаружены два культурных слоя. В 1988 г. отряды 

экспедиции вели работы также в Русском 

Поречном и на Курских стоянках. 

Современный этап изучения стоянки Пушкари 

1 начался в 1981 г. случайно и преследовал 

лишь демонстрацию культурного слоя участникам 

Советско-Французского полевого семинара. 

П.И.Борисковский одобрил возобновление исследований 

и предложил своей ученице В.И. 

Беляевой продолжить изучение шурфа 1939 г.. 

Поддержал начинание и профессор В.П. Любин. 

М.Д. Гвоздовер помогла определить последовательность 

и стиль полевых работ [Археология и 

палеогеография,1981; Беляева, 2002; Синицын, 

2003]. Раскопки показали, что исследуемая часть 

стоянки, включает площадку с очагом, обильно 

насыщенную кремневым материалом и обширную 

западину с крупными костями мамонта. Задача 

первых лет работ свелась к созданию методики 

полевого исследования и вскрытию всей 

линзы культурного слоя. Проблема состояла в 

оценке связи между объектами и в их макси- 

мальной фиксации [Беляева, 1999; Архив ИА 

НАНУ, отчеты В.И.Беляевой]. Работы велись 

при активном участии В.А.Безродина, Н.Н. Бойко, 

Е.Г. Матвеевой, А.Н. Махнёва, В.Г. Моисеева, 

И.В. Паненковой, Е.В. Филипенко, Г.А. Хлопачева, 

В.В.Щебуняевой и др., 10 объединенных 

талантливым руководством В.И. Беляевой. Кинофотолаборатория 

ЛГУ обеспечивала фотокинофиксацию 

раскопок, на базе Пушкаревской 

экспедиции снят учебный фильм о методике 

раскопок палеолита. Материалы исследований 

хранятся в Институте Археологии НАНУ. Геологическая 

характеристика памятника стала 

возможной благодаря исследованиям Лаборатории 

эволюционной географии ИГРАН. Палинологические 

данные опубликованы Е.Н. Новенко, 

особенности покровных отложений и палеоланшафты 

изучаются Ю.Н.Грибченко [Величко, 

Грибченко, Куренкова 1997 и др.]. Определение 

и описание фауны проведено Е.В.Урбанас, Н.В. 

Гарутт, М.В.Саблиным [1997]. Первые радиоуглеродные 

даты нового участка стоянки получены 

благодаря усилиям О.Соффер. Серия дат была 

представлена Л.Д.Сулержицким (ГИН). Анализ 

полученных в процессе раскопок материалов 

был направлен на решение нескольких задач: 

реконструкция палеорельефа стоянок группы 

Пушкари и их непосредственного окружения; 

оценка наполнения культурного слоя и степень 

его сохранности; изучение планиграфии 

культурного слоя, анализ костяного и каменного 

инвентаря [Беляева, 1994, 1997а-в, 1999, Беляева, 

Моисеев, Хлопачев, Махнев, Арсенъева,1999; 

Беляева, Моисеев, Хлопачев, Арсеньева, 

2002; Моисеев, 1997, 1998; Хлопачев, 1997; 

Паненкова, 1997; Щебуняева, 1997 и др.]. Перспективы 

исследования памятника не исчерпаны. 

Новый, участок раскопа сомкнулся с площадкой, 

прилегающей к трехочажному жилищу. 

Встал вопрос о степени территориальной и хронологической 

близости между разными зонами 

поселения. Задача эта может быть решена только 

после полного вскрытия периферии жилища. 

Возобновлены и исследования таких, еще загадочных 

памятников, как Погон и Бугорок. 

В Сумской обл. Украины, часть которой 

входит в бассейн Десны, долго не удавалось обнаружить 

палеолит. Лишь в конце 1980-х гг. сотрудница 

Сумского краеведческого музея Н.А. 

Милованова провела разведки, давшие находки 

нуклеуса у с.Пески, отщепов у с.Клепалы (Бу- 

9 - В 1986-87 гг. в исследованиях принимал участие автор. 

10 - В 1989-1990 гг. в исследованиях принимал участие автор. 

32

рынский р-н), отщепов, кварцитового наконечника 

с черешком и костей мамонта в с.Большая 

Бобылевка Глуховского р-на [Милованова, 1989, 

1990]. Увы, дальнейшие исследования угасли: 

Милованова оставила археологию, а другие археологи 

Сум не работают с каменным веком. 

Когда И.Г.Шовкопляс завершил исследования 

в Мезине, место раскопок завалили мусором 

и велели конюху А.И.Трохименко водить на место 

памятника группы туристов. Тот выдвинул 

идею «показа в витринах различных черепков, 

которые вымывает вода». Работа по сбору археологических 

материалов в окрестностях Мезина 

была продолжена создателем и директором 

Мезинского народного краеведческого музея 

В.Е. Куриленко. Ныне в музее, стоящем на месте 

первых находок, свыше 50.000 экспонатов. Куриленко 

продолжил изучение каменного века 

окрестностей с. Мезин. На правом берегу Десны 

в оврагах им были найдены еще 7 местонахождений 

костей мамонта и палеолитический памятник 

Костомахин колодец (500 м севернее 

Мезинской стоянки): на глубине 8 м, в лессе нашли 

линзу угля и орудие из кремня. В 50 м западнее 

на той же глубине нашли обломок подобного 

орудия. Кремневые изделия найдены и 

на холмах Памирки и Сокырки в с. Карасивка. 

Скопления костей мамонта обнаружены в обрыве 

на плато Залисна, здесь же найдено рубящее 

орудие из бивня мамонта. [Куриленко, Котова, 

2000; Чубур, 1993]. Кроме полевых изысканий, 

Куриленко [1992] дал интересную интерпретацию 

орнаментов Мезина, в которых он проследил 

лунную ритмику. 

Создание Сеймско-Деснинской палеолитической 

экспедиции (СДПЭ) автором было связано 

с изучением стратегии расселения палеолитического 

человека в центре Русской равнины. 

Финансирование осуществлялось из собственных 

скромных средств и в 1997-99 гг. из средств 

Курской АЭС. Работы шли на территории Брянской, 

Липецкой, Курской и Черниговской обл. В 

1990-92 гг. районом работ были Брянская и Черниговская 

обл. Отчасти это было повторение 

маршрутов К.М. Поликарповича 1930-31, 1937 

гг. Работы преследовали знакомство со строением 

долин рек и положением известных памятников. 

В процессе открыта стоянка Савлуково, 

обследованы Елисеевичи, Курово, Юдиново, 

Хотылево 1 11 и 2, Бетовская группа, Шакин ров, 

11 - В Хотылево 1 над раннепалеолитическим слоем в лессовидных суглинках 

встречен обработанный кремень верхнепалеолитического облика и 

костный уголь. 

ряд местонахождений фауны. Содействие в работе 

оказали В.И. Беляева, Г.В.Григорьева, В.А. 

Падин, В.Е.Куриленко. Шурфовка открытой 

Л.М. Тарасовым стоянки Городец показала наличие 

участков непереотложенного культурного 

слоя. В 1993-95 гг. обследованы реки Судость и 

Госома от устья Роши до с.Хотылево, включая 

проходную долину между верховьями (древний 

рукав Десны), где на значительном протяжении 

долины не сохранились террасы, где могли быть 

следы палеолита. В Хотылево открыт ряд палеолитических 

памятников (Сельцо 1, Хотылево 

8-12). Хотылево 8 раскопано на площади 20 м 2 . 

На 1996 г. на Сейме была открыта гибнущая 

стоянка эпохи палеолита Быки. До 1999 г. там 

велись спасательные работы. В процессе работ 

открыты стоянки Быки 2 и 3, 5 и ряд других памятников. 

В 2000 г. обследован ранний палеолит 

в Неготино и открыто местонахождение Неготино 

4. В 2004 г. был заложен после 30-летнего 

перерыва раскоп 8 на раннепалеолитическом 

местонахождении Хотылево 1, расширивший 

представления о древнейшем аморфном комплексе 

местонахождения. 

Итак, можно выделить ряд периодов в исследовании 

палеолита бассейна Десны (Табл.1). 

На протяжении всего периода академическая 

и региональная наука были взаимосвязаны. 

Наиболее плодотворных результатов исследований 

удается достичь при тесном и равноправном 

сотрудничестве академической и региональной 

археологии. Эти два направления при 

известной самостоятельности взаимодополняют 

друг друга. Академическая наука хорошо методически 

подготовлена и технически оснащена, 

но её представители выезжают в регионы на относительно 

короткие сроки и уже из-за этого не 

в состоянии реализовать исследовательские работы 

(часто носящие спасательный характер) 

самостоятельно. Местные исследователи не всегда 

обеспечены оборудованием и финансами, но 

досконально, знают свой регион в археологическом 

отношении и располагают большим временем 

для проведения работ. Что же касается 

уровня подготовки, то в начале XXI в. большинство 

региональных археологов имеют образование 

и опыт не меньший, чем представители столичных 

школ – это их существенное отличие от 

предшественников – археологов-краеведов. Таким 

образом, «два крыла» современной российской 

археологии – должны быть заинтересованы 

в максимально полном сотрудничестве и взаи- 

33

мопомощи. Опираясь на разработанную периодизацию, 

можно рассмотреть, как менялись 

представления об экономике, культуре, духовном 

мире людей палеолита Подесенья в течение 

ста лет исследований, проанализировать современную 

изученность палеолита в регионе, одновременно 

представив собственный взгляд на некоторые 

проблемы. 

Таблица 1. Периодизация исследований палеолита в бассейне Десны 

Наименование Хронологические 

Этапа 

рамки 

Этап первоначального 

накопления сведений 1881–1920 

Этап сотрудничества 

академической науки и 

краеведческих сообществ 

Этап широкомасштабных 

комплексных академических 

исследований 

1921-1934 

1935–1949 

Этап сосуществования 

краеведческой археологии 

и академических 

исследований 1950–1980 

Этап децентрализации 

археологических исследований 

. 

1980-ныне 

Краткая характеристика этапа 

Первые сведения о Российском палеолите. Открытие и изучение местонахождений 

плейстоценовой фауны и первых в Подесенье памятников палеолита 

(Дегтяревка, Умрихино, Мезин,) 

Массовое открытие палеолита и активное изучение совместными усилиями 

столичных академических институтов и местных краеведческих сообществ 

(Супонево, Тимоновка, Елисеевичи, Юдиново, Курово, Пушкари, Сучкино, 

Мезин). Возникновение в Белоруссии и на Украине национальных археологических 

школ. Этап насильственно прерван. 

Комплексное изучение регионального палеолита столичными учеными с 

ориентацией на основательное исследование отдельных ключевых памятников 

(Пушкари 1, Чулатово 1 и 2, Новгород-Северский, Елисеевичи, Юдиново, 

Курово, Авдеево). Попытки возрождения научного краеведения силами 

столичных ученых. 

Возобновление планомерных разведок палеолита в бассейне Десны. Широкомасштабное 

исследование уже известных (Юдиново, Елисеевичи, Авдеево, 

Мезин) и вновь открытых (Хотылево 1 и 2, Бетово, Коршево 1, 2, 3, Курск 

1 и 2, Пены, Тимоновка 2, Карачиж, Ветрено) памятников. Экспедиции возглавляют 

как столичные, так и местные специалисты. Первые и вторые работают 

независимо друг от друга. Выход в свет первых монографических 

описаний памятников. Появление обобщающих работ, основанных как на 

новых, так и на материалах предшествующих десятилетий. 

Формирование региональных научных школ (сообществ) археологов и их 

совместная работа с академическими исследователями. Исследования уже 

известных памятников с применением более совершенных методик (Юдиново, 

Хотылево 1, 2, Авдеево). Расширение планомерных разведок палеолита 

и исследование новых разведанных памятников (Октябрьское 2, Быки 1-5, 

Хотылево 8, Неготино 4). Активная обработка и анализ материалов, полученных 

исследователями предшествующих этапов. Создание локальных 

моделей эволюции культуры палеолита в регионе. Попытки реконструкции 

древнейших исторических процессов. 

ГЛАВА 2. ЭКОНОМИКА ПАЛЕОЛИТА БАССЕЙНА ДЕСНЫ 

Исследование экономики палеолита ставит 

целью изучение ранних этапов истории взаимодействия 

древнейшего общества и естественной 

среды. Не вызывает сомнений господство в палеолите 

исключительно присваивающей формы 

хозяйства. Основные его формы – охота, собирательство 

и, возможно, рыболовство. 

Непрерывно кочующие охотники и собиратели, 

подавленные непрерывной борьбой с природой: 

так представали перед взорами большинства 

историков и археологов рубежа XIX-ХХ 

столетий люди палеолита [Уваров, 1881; Городцов, 

1923]. Примитивные представления о первобытной 

экономике отразились, в частности, в 

произведениях художника В.М.Васнецова, выполненных 

по заказу ГИМ при консультациях 

В.А.Городцова. 12 В начале ХХ века палеолит 

стал предметом исследований палеоэтнологической 

школы, основателями которой были Д.Н. 

Анучин из Московского университета и открывший 

Мезинскую стоянку Ф.К.Волков из 

Петербурга. Анучин считал, что человеческая 

деятельность неразрывно связана с географическим 

фактором. Он поставил задачу комплексного 

изучения современного и древнего человека, 

считая антропологию наукой не только о 

биологии человека, но и о развитии его культуры 

в определенной природной среде. Среди 

12 - Фриз «Палеолит» расположен в Зале № 2 ГИМ, копия его украшает 

один из залов КОКМ. 

34

плеяды учеников Анучина самым одаренным 

был Б.С. Жуков. Прошедший «анучинскую» 

школу профессор Жуков в изучении древних 

культур понимал важность исследования природной 

среды: ландшафта, почв, животного и 

растительного мира. В этой точке зрения, как 

теперь выясняется, было много позитивного 

(особенно для палеолита). Однако Жукову не 

было суждено развить свои идеи – он умер в 

концлагере. В советской науке единственно возможной 

платформой стал марксизм. Многие советские 

историки 1920-30-х гг. восприняли его 

как набор догм, которым необходимо слепо следовать. 

Первобытную историю стали подгонять 

под жесткую схему, основанную на данных середины 

XIX в. С средней ступенью дикости с 

легкой руки П.П. Ефименко [1934] почему-то 

жестко связывали эпоху мустье и верхний палеолит, 

с высшей ступенью – мезолит. Такой 

схеме неотступно следовали десятилетиями, 

стараясь не замечать не укладывающихся в неё 

фактов [Ефименко, 1938, 1953; Поликарпович,1934; 

Равдоникас,1939]. 

Между тем, догматические построения в 

теории первобытного общества не мешали 

практической стороне. Важный для палеоэкономических 

реконструкций фактический материал 

продолжал накапливаться в процессе раскопок 

и в результате лабораторных исследований. 

В результате стали появляться попытки 

творчески развить взгляды, застрявшие в XIX в. 

Как попытки объективного анализа экономики 

палеолита следует назвать монографию Г.П. 

Григорьева [1968], а также сборник научных 

статей, вышедший под заголовком «Охотники, 

собиратели, рыболовы», где особое внимание 

также привлекает статья Григорьева [1972]. К 

важным достижениям этого периода в области 

исследований первобытной экономики следует 

отнести открытие А.Н.Рогачевым [1973] сложных 

форм собирательства в верхнем палеолите. 

Немалая роль уделялась и анализу охотничьей 

деятельности первобытного человека [Верещагин, 

1972]. Ряд авторов, в первую очередь украинских, 

обратился, тем временем, к смелым, но 

не вполне доказательным палеоэкономическим 

реконструкциям, основой которых служили 

подсчеты фаунистических остатков из раскопок 

[Шовкопляс, 1965; Пидопличко, 1969, 1976; Бибиков, 

1969; Сергин, 1974а]. У всех исследователей 

в центре внимания оказалась Мезинская 

стоянка. В этот же период вышла в свет единственная 

в отечественной историографии статья 

[Шовкопляс, 1965б], посвященная межплеменным 

связям и проблеме обмена в палеолите, написанная 

с опорой на Деснинские материалы. 

Очерк развития материальной культуры и хозяйства 

палеолита был сделан С.А. Семеновым 

[1964]. Его работа, одна из самых полных и обстоятельных 

в данной области, не устарела и в 

настоящее время. Более того, как ни печально 

констатировать, с той поры подобных обзоров, с 

привлечением уже новых научных данных, не 

создавалось. В своей работе, охватывающей материалы 

всего Старого Света, Семенов неоднократно 

обращался к Деснинским памятникам 

[С.162, 166, 168, 171]. В более поздних обобщающих 

работах по палеолиту, насыщенных 

фактами коллективных монографиях «Природа 

и древний человек» [1981] и «Палеолит СССР» 

[1984] - реконструкциям экономики палеолита 

посвящены скупые строки, упор сделан на 

«чистую» археологию и палеогеографию. 

Ярким явлением в исследовании экономики 

палеолита стала монография «Первобытная 

доземледельческая община» [Кабо,1986]. Шестая 

её глава целиком посвящена палеолиту, причем 

автор активно использует деснинские материалы. 

Рассмотрев особенности современных 

(по данным этнографии) и палеолитических (по 

данным археологии) первобытных общин, Кабо 

установил универсалии, сближающие все охотничье-собирательские 

общества: 1) Наличие 

обязательных компонентов социальной структуры: 

общины, семьи, хозяйственной группы, 

целевой группы. 2) Связь общины с территорией, 

которую она экономически осваивает (территория 

– интегрирующий фактор). 3) Зависимость 

численности и стабильности общины от 

природных условий, техники охоты и степени 

территориальности. 4) Вхождение общины в 

экосистему (социобиоценоз). 5) Общинная собственность 

на землю и ее ресурсы в сочетании с 

личной собственностью на объекты индивидуального 

или семейного пользования. 6) Преобладание 

коллективизма в добывании и распределении 

пищи в сочетании с индивидуальным 

ее добыванием и внутрисемейным распределением. 

Коллективизм и взаимопомощь – отличительные 

свойства первобытнообщинного строя. 

7) Сочетание равнообеспечивающего, но не 

уравнительного распределения (преимущества 

старшим и специалистам); отсутствие имущественного 

расслоения. 8) Внутриобщинное поло- 

35

возрастное разделение труда в сочетании с начатками 

индивидуальной специализации в сфере 

материального и духовного творчества. 9) 

Межиндивидуальный, межобщинный и межплеменной 

обмен деятельностью и продуктами. 

В новейший период началось повторное 

проникновение в историю первобытного общества 

и археологию палеолита этнологических и 

культурно-антропологических методологий. В 

первую очередь это проявилось в возврате к реконструкциям 

и моделированию палеолитической 

экономики, палеоэтнологическим построениям, 

но на этот раз с привлечением статистических 

методов [Soffer, 1985; Соффер, 1993а; Величко, 

1997]. Однако математическая статистика 

никак не повлияла на неполноценность исходных 

данных. В результате получившиеся модели 

оказались не менее спорными, чем на рубеже 

1960-70-х гг., хотя и дают немалую пищу для 

размышлений. Прав А.А.Величко, заметивший, 

что «эколого-хозяйственные реконструкции… 

относятся к решению задач со многими неизвестными» 

[Величко, Грехова, Грибченко, Куренкова, 

1997, С.153]. Возникли тенденции пересмотра 

роли и видов охотничьей и собирательской 

деятельности в первобытной экономике 

населения Подесенья [Сергин, 1991; Чубур, 

1993, 1998; Соффер, 1993б]. Концепцию стадиальности 

первобытной истории, принятую прежде, 

сменила перекочевавшая из этнологии и 

имеющая в основе своей системный подход к 

первобытной истории концепция хозяйственнокультурных 

типов [Зализняк, 1989, 1990; Аникович, 

1998]. Таким образом, отечественные исследования 

экономики палеолита в настоящее 

время оказались на рубеже смены парадигм. 

Анализ современной источниковой базы позволяет 

полагать, что ведущим в первобытной истории 

и археологии в настоящее время вновь 

становится палеоэтнологический подход, развитие 

которого было прервано на несколько десятилетий. 

Рассмотрим эволюцию представлений 

и современные знания о различных направлениях 

первобытной экономики в бассейне Десны. 

В палеолите охота, как один из основных 

видов направленной хозяйственной деятельности, 

играла особо важную роль в жизни человека 

и общества. Охота в силу большей зависимости 

от природной среды, чем свойственно производящему 

хозяйству, ведет к чрезмерной специализации 

общества. Но при этом охота – важный 

фактор развития социальных связей, она 

требует более организованных форм труда, чем 

собирательство, и, быть может, является первой 

историческая формой кооперации. Первоначальные 

представления об охоте в палеолите 

носили общий характер. Археологи мало интересовались 

составом добычи, считая, что его 

изменение, как и смена типологии орудий, носили 

исключительно стадиальный характер: выделялись 

эпохи пещерного медведя, мамонта и 

носорога, лошади и северного оленя [Монгайт, 

1972]. «Кучи пищевых отбросов» мало интересовали 

ученых XIX – начала ХХ вв., для них 

важны были лишь артефакты. Так, исследовавший 

Мезин Ф.К.Волков не уделил внимания остаткам 

охотничьей добычи обитателей поселения. 

Его интересовала типология орудий и произведения 

искусства [Volkov, 1913]. Фауна Мезина 

была обработана лишь в 1930-х гг. И.Г. Пидопличко 

[1935]. В начале 1930-х гг. в ГАИМК 

шла активная борьба с «биологизаторством», 

начисто отрицалось влияние природной среды 

на процесс эволюции человеческого общества. 

В связи с этим далеко не случайно, что результаты, 

следы древних охот первыми заинтересовали 

не историков и археологов, а палеонтологов 

(справедливости ради заметим, что Пидопличко, 

имея основное биологическое образование, был 

также и археологом, в то время – начинающим). 

С именем И.Г. Пидопличко можно связать начало 

серьезного обращения к фауне на памятниках 

Деснинского бассейна, а через неё не только к 

палеогеографическим реконструкциям, но и к 

реконструкциям палеоэкономическим. Поначалу 

он ограничивался лишь констатацией разнообразия 

фауны и реконструкциями природной 

среды на основе этого разнообразия. Однако, 

постепенно и Пидопличко, и геолог и палеонтолог 

В.И.Громов, также работавший в Деснинском 

бассейне, начали на основе определенной 

ими фауны и тафономических особенностей её 

залегания реконструировать характерные черты 

местной охотничьей экономики [Пидопличко 

1940,1951; Громов, 1948]. Археологов же к 1930- 

м гг. стали интересовать эволюция способов и 

орудий охоты. ГАИМК заявила плановую тему 

исследований «Охота в её значении основной 

формы производства верхнепалеолитического 

общества». В её рамках П.И.Борисковский дал в 

работе «К вопросу о стадиальности в развитии 

верхнего палеолита» полноценный, хотя и краткий 

обзор развития охотничьего вооружения и 

приемов охоты в ориньякско-солютрейскую и 

36

мадленскую эпохи в Европе [Борисковский, 

1932]. Правда на историю материальной культуры 

им наложен в духе времени пласт социологизаторских 

построений и идеологических выкладок 

и лозунгов, однако это не умаляет значения 

работы. На особенностях охот палеолита 

П.И.Борисковский не раз останавливался позднее, 

например, в монографии «Палеолит Украины» 

[1953, С.206-208], где речь идет именно об 

охоте на мамонта в бассейне Десны. Многие 

другие археологи также задерживались на этой 

проблематике, но вскользь, в рамках иных тем, 

касающихся материальной культуры и социальной 

структуры древних обществ. Детали не интересовали 

их, поскольку всё было ясно: охоты 

были коллективными, поскольку только так 

могли вести себя, согласно утвердившимся догмам, 

люди первобытнообщинной формации. 

«Авторы, которые пытаются даже в нашей советской 

литературе проводить взгляд на охоту 

той или иной ступени развития общества как на 

охоту индивидуальную, объективно смыкаются 

с буржуазными учеными, провозглашающими 

извечность существования индивида буржуазного 

общества, отрицающими первобытнокоммунистический 

способ производства, стоящий 

в начале человеческой истории» [Борисковский, 

1932, С.19]. 

Заметно большее внимание охоте в палеолите 

уже традиционно продолжали уделять 

представители естественных наук. В 1961 г. вышла 

в свет работа Н.Л.Корниец «О причинах 

вымирания мамонта на Украине», которую вместе 

с монографией И.Г.Пидопличко «О ледниковом 

периоде» [1951] можно считать знаковой. 

Основываясь на материалах раскопок памятников 

палеолита (в первую очередь – ставшего 

классикой Мезина) исследовательница пришла к 

выводу о том, что стада мамонта в десятки и 

сотни голов уничтожались во время охоты целиком. 

Основным аргументом для такого обвинения 

в адрес палеолитических людей стал возрастной 

состав мамонтов с Мезинской стоянки – 

много молодых особей. Позже аналогичные результаты, 

были получены и при анализе возрастной 

структуры останков с естественных «мамонтовых 

кладбищ» в Берелёхе, Севске и других 

местах [Мащенко, 1992,2000]. Доля неполовозрелых 

особей в культурных слоях базовых 

стоянок Подесенья оказалась близкой к проценту 

естественной убыли слонов в африканских 

национальных парках [Haynes 1991]. Но это 

стало предметом подробного рассмотрения и 

научного анализа в рамках отечественной историографии 

лишь в нашей кандидатской диссертации 

[Чубур,1997]. С подачи Н.Л. Корниец и 

И.Г. Пидопличко [Пидопличко, 1969, 1976] на 

десятилетия в отечественной науке утвердилось 

представление о варварской охоте, которая в 

итоге привела к уничтожению мамонта, как вида. 

Пидопличко [1951] даже подсчитал, что для 

полного уничтожения мамонтов человеку якобы 

потребовалось менее тысячелетия. От этих нелепых 

представлений поныне не в состоянии 

отказаться многие археологи и экологи [Пучков, 

1989; Грищенко, 2001], хотя невиновность предков 

в гибели мамонтового териокомплекса убедительно 

доказана [Чубур, 1998; Жегалло, Каландадзе, 

Кузнецова, Раутиан, 2001]. 

Наиболее значительный вклад в исследование 

древних охот внес палеонтолог и зоогеограф 

Н.К.Верещагин (ЗИН). В своей монографии 

«Охоты первобытного человека и вымирание 

плейстоценовых млекопитающих» он пришел 

к следующим выводам: основой существования 

первобытных охотничьих племен были 

крупные звери мамонтовой фауны. Добывание 

стадных животных при примитивном оружии 

было массовым и хищническим. Развитие индивидуального 

промысла зверя было обусловлено 

созданием наконечников дротиков и копий, 

способных пробивать тела толстокожих. К проблеме 

массовых вымираний Верещагин отнесся 

не столь однозначно, как Корниец и Пидопличко. 

Вымирание на рубеже плейстоцена и голоцена, 

по его мнению, было вызвано сменой 

ландшафтов в одних районах и истребительной 

деятельностью человека в других [Верещагин, 

1971]. Позднее, в книге «Почему вымерли мамонты», 

он делает акцент именно на ландшафтной 

катастрофе, как на основной причине некомпенсированного 

вымирания и распада мамонтового 

териокомплекса [Верещагин, 1979]. 

Значителен вклад Н.К.Верещагина и И.Е. Кузьминой 

в изучение древней охотничьей фауны 

бассейна Десны [Верещагин, Кузьмина, 1977]. 

Лишь на новейшем этапе развития науки, в 

1980-х гг. к проблемам охотничьего хозяйства 

древнего Подесенья всерьез обратились собственно 

археологи, взяв на вооружение системный 

подход. Это открыло широкие перспективы для 

изучения первобытности, поскольку подход к 

первобытному обществу как к системе взаимосвязанных 

элементов позволяет использовать 

37

достижения различных наук для реконструкции 

неизвестных ее компонентов на основании известных 

составляющих и их связей. Киевский 

исследователь Л.Л.Зализняк применил в археологических 

реконструкциях палеолита этнографическое 

понятие «хозяйственно-культурный 

тип» (ХКТ), введенное в этнографию и этнологию 

советскими исследователями М.Г. Левиным 

и Н.Н.Чебоксаровым [1955]. ХКТ – это комплекс 

особенностей хозяйства и культуры, складывающийся 

у различных социумов, находящихся 

на одном уровне социально - экономического 

развития и в сходных естественно - географических 

условиях. Реконструкция образа 

жизни первобытных охотников по их ХКТ стало 

успешным способом применения системного 

подхода для изучения первобытности. Единство 

законов развития человечества дало Л.Л. Зализняку 

основания для воссоздания древних социумов 

на базе данных этнографии о социумах 

того же типа и с аналогичным уровнем развития 

производительных сил и экологией. Особенно 

существенным в его работе стало выявление 

комплекса признаков, влияющих на сложение 

конкретных типов охотничьего хозяйства, и факторов 

преемственности культурных традиций 

[Зализняк, 1989, 1990]. Выяснилось, что существуют 

и исчезнувшие ХКТ, не находящие аналогий 

в современном мире. Один из них – ХКТ 

охотников на мамонта, получивший распространение 

в центре Русской равнины, включающем 

в себя бассейн Десны. Правда, нельзя 

забывать, что этот ХКТ не единственный, характерный 

для Подесенья и Посеймья. В палеолите 

природные условия регулярно менялись в широких 

пределах, и потому не должно удивлять, 

что на определенных этапах древнейшей истории 

региона вполне могли иметь место и сообщества 

степных охотников и собирателей, и 

охотники лесов умеренной зоны, и, наконец, 

охотники-собиратели тундры и лесотундры. Задача 

современной археологии и первобытной 

истории в том, чтобы связать с этими ХКТ определенные 

археологические культуры и определенные 

этапы изменения ландшафта. 

Существуют два направления охоты – мясное 

и пушное. Мясное направление традиционно 

считается более древним, обеспечивавшим 

существование предков человека. Впрочем, называть 

охоту мясной для палеолита не совсем 

верно. Пища, была главным, но далеко не единственным 

её результатом. Туша добытого животного 

утилизировалась практически полностью, 

включая даже кости. Судя по тому, что даже 

кость использовалась как топливо, первобытный 

человек был далек от приписываемой 

ему расточительности. Развитие охоты мясного 

направления происходило по линии разделения 

на коллективную и индивидуальную. Но независимо 

от характера охоты принцип раздела добычи 

оставался коллективным: лучшие охотники 

не имели преимуществ перед остальными 

членами коллектива. Это привело к возникновению 

обрядности, ориентированной на признание 

коллективом заслуг конкретного индивида 

путем наделения его вещественными и моральными 

свидетельствами этих заслуг. Подтверждают 

это обнаруженные на стоянках Гагарино 

и Хотылево 2 хвостовые позвонки мамонта в 

анатомической связи [Тарасов, 1979, наши 

набл.]. Такие находки имеют этнографическую 

аналогию в ряде племен Африки: большим почетом 

там пользуются охотники на слонов, а 

один из их амулетов – подвешенный на шею 

хвост слона [Вагнер, 1987]. 

Пушное направление выделяется в верхнем 

палеолите. Свидетельства тому обнаружены 

при раскопках Авдеево, Хотылево 2, Мезин, 

Юдиново, Елисеевичи, Быки 1 [Поликарпович, 

1968; Шовкопляс,1965; Григорьев, Гвоздовер, 

1977; наши набл.]. Поскольку тушки пушных 

хищников (песец, волк, реже лисица, росомаха) 

часто не представляли гастрономической ценности, 

то производилось только снятие шкуры с 

отчленением дистальных отделов конечностей 

или концевых фаланг от тела но, следов резания, 

связанных со снятием шкурки, на костях хищников 

не сохранилось. Особо много останков 

песца встречено на стоянках, расположенных на 

крупнейшем правом притоке Десны – Судости 

(Юдиново и Елисеевичи). М.В. Саблиным [2002 

а] отмечено эпизодическое употребление мяса 

хищников в пищу обитателями стоянки Юдиново. 

В начале развития пушного направления доминировала 

активная форма охоты, носившая 

как индивидуальный, так и коллективный характер. 

О ней в бассейне Десны свидетельствуют 

археологические находки. Назовем скелет 

волка с кремневым наконечником дротика или 

стрелы в грудной клетке на периферии второго 

жилого объекта в Авдеево, фрагмент позвоночника 

росомахи с вонзившимся наконечником 

дротика или стрелы на периферии стоянки Хотылево 

2. Однако, поскольку дротик или стрела 

38

Тип 

Охоты 

Активная 

Пассивная 

портили шкурку, приуменьшать роль пассивной 

охоты пушного направления неверно. О характере 

охоты на песца в Быках может свидетельствовать 

следующий факт: в то время как кости 

передних конечностей в подавляющем большинстве 

случаев не повреждены, бедренные и 

большие берцовые чаще всего сломаны. Возможно, 

это следы действия капканов. Интересен 

факт находки в Быках метаподий песца пораженных 

хроническим остеомиелитом – посттравматическим 

заболеванием, причиной которого 

могло быть попадание лапки в капкан. 

Одним из существенных в комплексе факторов, 

формирующих типы и виды охотничьего 

хозяйства, являются орудия активной и орудия 

пассивной охоты. Именно эта информация, как 

никакая иная, доступна по археологическим источникам 

(Табл.2). 

Издревле существуют две формы охоты – 

активная и пассивная. Активная предусматривает 

разыскивание, преследование и добычу зверя 

охотником с помощью орудий. Пассивная предполагает 

добычу животных с помощью различных 

ловушек, куда зверь попадает без прямого 

участия охотника и загон животных в естественные 

природные или искусственные западни. 

Форма охоты определяет тип применявшегося 

охотничьего орудия. С возникновением трасологического 

анализа данные типологии и трасологии 

по охотничьему вооружению стали иной раз 

входить в противоречие. Еще исследования основателя 

археологической трасологии С.А. Семенова 

показали, что наконечники с боковой 

выемкой из Авдеево и Костенок могли применяться 

и как «мясные ножи» [Семенов, 1957]. В 

настоящее время сходные данные получены для 

стрел со стоянки Быки: трасология рабочего 

края некоторых из них показала следы резания 

мяса. Но какие ещё следы должны оставаться на 

наконечнике, пронзающем живые ткани 

Древнейшим орудием охоты, вероятно, была 

палица (дубинка) появившаяся до изобретения 

копья или рогатины. Между тем основной 

материал для изготовления палиц – дерево – не 

позволил ни одному экземпляру этого орудия 

палеолита сохраниться до наших дней. Для па- 

Таблица 2. Орудия охоты в палеолите бассейна Десны 

Вид 

Памятники 

Тип орудий 

орудий мустье Развитая пора Поздняя пора 

палицы, 

Хотылево 2 Елисеевичи, Елисеевичи 2, 

 

кинжалы 

Юдиново 

ударные 

копья, Хотылево Авдеево, 

Быки, Юдиново, Елисеевичи, 

Супонево, Мезин 

рогатины 1 Хотылево 2 

копья, 

Авдеево, Хотылево 2, 

Бетово 

- 

дротики 

Пушкари, Погон 

Метательные 

Хотылево 2, Октябрьское 

2, Пушкари, Погон во 

Быки 1, 6, Мезин, Юдино- 

лук и стрелы - 

бумеранг 

Естественные – овраги, обрывы 

Стационарные 

искусственные – ямы 

силки, петли, сети 

Переносные 

Давилки Быки 1 

лиц мог использоваться и более плотный материал 

– кость. Единственная работа, посвященная 

проблеме палиц в палеолите «Ударные орудия 

в верхнем палеолите по материалам раскопок 

стоянки Елисеевичи» написана К.М. Поликарповичем 

и обнаружена нами в архиве ученого 

[ЮКМ, ф1 ,д.83/13]. Её фрагменты вошли в 

посмертно изданную монографию [Поликарпович, 

1968]. Предположение ученого об использовании 

в качестве палиц фрагментов бивней в 

Елисеевичах, Авдеево, Кирилловской стоянке не 

находит возражений, хотя и аргументированным 

его счесть нельзя. Что до использования целых 

бивней как ударных орудий, то их вес достигал 

15-20 кг и более. Использование столь массивных 

предметов в качестве ударного оружия маловероятно 

– их и носить-то было бы трудно. 

Увесистые дубинки, которыми иллюстраторы 

научно-популярных изданий оснащают своих 

персонажей, вряд ли имеют что-то общее с действительностью. 

Еще одним видом ударного оружия, появившегося 

заметно позднее палицы был кинжал. 

Кинжалы вряд ли использовались в качестве 

основного оружия охоты и могли быть предназначены 

для добивания добычи (как современный 

охотничий нож) и в качестве оружия 

защиты в ближнем бою (например, при нападе- 

39

нии хищника). Сразу заметим, что для разделки 

туши костяные кинжалы, обладавшие значительной 

хрупкостью, вряд ли были пригодны. 

Кинжалы из кости и бивня мамонта встречены в 

Подесенье на стоянках Елисеевичи 1 и 2, Юдиново, 

Мезин, Авдеево, Хотылево 2 [Величко, 

Грехова, Грибченко, Куренкова,1997; Gvozdover, 

1995; наши набл.]. Более широко, особенно на 

ранних этапах охотничьей деятельности человека, 

использовалось в качестве ударного оружия 

копье (рогатина). Известно, что копье может 

быть и ударным и метательным. Как отличить 

эти два типа О характере охоты позволяет судить 

форма наконечника. 

На ранних этапах развития охотничьей деятельности 

человека преобладали неметательные 

орудия активной охоты, что обусловлено способами 

добывания основных объектов охоты – 

крупных животных, которые требовали максимального 

сближения с добычей. Для этого применялись 

копья с длинными и узкими роговыми 

наконечниками, способными пробить толстый 

слой жировой и мышечной ткани и поразить 

жизненно важные органы. Такой наконечник 

мог применяться при охоте на стоящее или медленно 

передвигающееся животное с относительно 

расслабленной мускулатурой [Аникович, 

1985]. Исходя из этого, в данном случае наиболее 

вероятны не преследование животных, а такие 

методы охоты, как скрад либо «покол» забой 

животного, подвижность которого каким-либо 

образом ограничена (например, на переправе 

через реку). В качестве примера укажем на такие 

длинные наконечники, обнаруженные нами при 

раскопках стоянки Быки. Сходство с наконечниками 

Быков 1 имеют и наконечники из бивня 

мамонта с широким и неглубоким пазом в 

Юдиново 1 [Абрамова, Григорьева, 1993], имеются 

такие изделия и в коллекции из Елисеевичей, 

описанной К.М. Поликарповичем [ЮКМ, 

ф.1, картотека по Елисеевичам], в Хотылево 2, в 

Авдеево, Супонево. Есть в Юдиново и наконечники 

с прорезанными пазами, в которые, по всей 

видимости, помещались кремневые вкладыши 

[Абрамова, Григорьева, Кристенсен, 1997]. Размер 

наконечника, по всей видимости, зависел от 

размера добываемого животного. 

При охоте в открытых ландшафтах на 

стадных быстроногих копытных животных метательная 

функция копья усиливается. Наконечники 

здесь, напротив, должны быть широкими, 

предназначенными для разрубания напряженных 

мышц бегущего зверя [Аникович,1985]. 

Древнейшее метательное оружие такого рода в 

бассейне Десны известно по материалам Хотылево 

1 и Бетово. [Заверняев,1978; Тарасов,1999]. 

Классический наконечник метательного оружия 

– наконечник с боковой выемкой, наименование 

которого П.П. Ефименко в свое время ввел в типологию 

для описания артефактов Костенок. 

Позднее об этих орудиях писал П.И. Борисковский 

[1932, С.14]: «Имеются основания утверждать, 

что эти наконечники служили именно наконечниками 

метательного оружия. Как иначе 

объяснить их четко выработанную специализированную 

форму (в частности у наконечников с 

выемкой выемка образовывала бородку, препятствовавшую 

извлечению наконечника из раны)». 

НБВ встречены в бассейне Десны в Авдеево, 

Хотылево 2, Пушкарях 1, Погоне, Клюсах 

[Гвоздовер, 1998; Борисковский, 1953; Алексеев, 

1987; Заверняев, 1991; наши набл.]. Это говорит 

о широком распространении метательных копий 

в развитой поре верхнего палеолита и снижении 

их роли в поздней поре. Мы рассматриваем этот 

факт, как свидетельство распространения более 

совершенного вида метательного оружия. 

Еще в середине ХХ века оставались практически 

неизменными суждения о том, что лук 

появляется на «высшей ступени дикости», т.е. 

согласно воззрениям советских первобытных 

историков – не ранее мезолита. Сопоставление 

«ступеней дикости» Энгельса и Моргана с этапами 

палеолита и мезолита было произведено, 

причем весьма надуманно, П.П.Ефименко и 

В.И. Равдоникасом. Справедливости ради, отметим, 

что один из археологов-марксистов – ученик 

Ефименко П.И. Борисковский писал более 

взвешенно: «Ряд исследователей предполагают 

существование лука и стрел с начала верхнего 

палеолита. Рассуждать здесь более подробно на 

эту тему, при имеющихся у нас данных, значит 

вдаваться в область чистых спекуляций; такой 

же спекулятивный характер носят и рассуждения 

о возможности употребления в верхнем палеолите 

ядов для отравления охотничьего оружия». 

[1932, С.21]. «Вопрос о луке и стрелах 

стоит открытым для мадлена, также как для 

ориньяка-солютре. Однако наличие здесь ряда 

миниатюрных костяных наконечников, напр., из 

Альтамира, Гурдан и т. д., а также изображения 

зверей, проткнутых стрелами, наводят на мысль 

о возможности существования здесь лука и 

стрел» [там же, С.35]. К сожалению, эти слова 

40

остались незамеченными и только в 1980-х гг., 

специалисты заговорили о наличии лука на протяжении 

всего верхнего палеолита, опираясь на 

новейшие данные полевых исследований [Праслов, 

1991; Нужный, 1991]. В бассейне Десны 

это, например, миниатюрные наконечники со 

стоянки Октябрьское 2, Хотылево 2 [Алексеев, 

1987; наши набл.], Елисеевичи [Селезнев А.Б. 

устн.сообщ., 1996], Юдиново [Григорьева, 1995; 

Абрамова, Григорьева, Кристенсен, 1997, С.85, 

89, 94; Abramova, Grigorieva, 1995] и пр. Одним 

из важнейших свидетельств наличия лука в 

верхнем палеолите является, по нашему мнению, 

выразительная серия из десятков кремневых 

микролитов-треугольников в инвентаре поселения 

Быки 1, полученная в результате наших 

полевых исследований. Острия нескольких изделий 

имеют характерный излом, определенный 

Д.Ю.Нужным (ИА НАНУ), занимавшимся длительное 

время изучением характера износа метательного 

вооружения из камня, как образовавшийся 

при попадании стрелы в твердый 

предмет (кость, камень). Таким образом, владение 

луком уже 18000 лет назад не вызывает сомнений. 

Уже тогда лук и стрелы не были новшеством: 

в кремневом инвентаре Хотылево 2 

выявлены наконечники стрел с характерными 

следами износа [Гаврилов, устн. сообщ., 2000]. 

К древнейшим из орудий пассивной охоты 

можно отнести ямы, которые могли возникнуть 

по аналогии с естественными ловушками (оврагами, 

обрывами), используемыми в загонной 

охоте. Кроме ям, на финальных этапах палеолита 

могли применяться петли и силки для добычи 

мелких животных и, наконец, сети, поскольку, 

по крайней мере, некоторые племена палеолита 

владели технологией получения нити и растительных 

волокон [Soffer, Adovasio, 1997]. К сожалению, 

следы орудий пассивной охоты до нас 

практически не дошли, если не считать некоторых 

находок на удаленных от Подесенья, но 

культурно близких к деснинскому Хотылево 2 

моравских стоянок Павлов и Дольни Вестонице. 

Как детали силков для птиц рассматривает некоторые 

костяные изделия с днепровской стоянки 

Межиричи И.Г.Пидопличко [1976]. Сказывается 

и невозможность зафиксировать археологически 

ловчие ямы, и недолговечность основных материалов 

для силков, петель. При этом никто в настоящее 

время не ставит под сомнение их наличие. 

Об их наличии мы можем судить только по 

косвенным свидетельствам, таким как, например, 

следы работы ловушек на скелетах упоминавшихся 

песцов из Быков. 

Мы не отрицаем индивидуальной охоты в 

палеолите (погоня, скрад, и т.д.). Однако добыть 

большое количество стадных животных в условиях 

перигляциальной тундростепи было легче 

путем облавы или загона с участием практически 

всей общины, то есть коллективной охоты. 

«Систематическая массовая охота… требовала 

коллективных усилий группы охотников, а нередко 

и других членов общины, что возможно 

лишь при довольно высоком уровне интеграции 

всего первобытного производственного коллектива» 

- пишет В.Р. Кабо [1986]. Такая охота на 

копытных могла происходить несколькими способами, 

описанными различными исследователями. 

Первый – банальный загон к обрыву. Стадо 

можно напугать шумом, криком, зажженными 

факелами и оно, поддавшись коллективному 

безумию, обращалось в бегство. В этот момент 

важно было направить живой поток к обрыву 

[Борисковский, 1932, 1953; Пидопличко, 1951; 

Ефименко, 1953; Верещагин, 1971, 1979; и др.]. 

Второй вариант, казалось бы, более сложен, но 

при этом он наиболее вероятен. Мы, основываясь 

на анализе материалов раскопок и данных о 

поведении стадных животных, видим эту охоту 

следующим образом. Когда стадо копытных 

идет по речной долине, с обрыва их не сбросить, 

поскольку сначала их нужно было бы для этого 

загнать на коренной берег, рассеченгый балками 

и оврагами. Даже женщинам, детям и старикам 

нетрудно направить в широкое устье такой балки 

или овражка бредущее по лугу стадо или его 

часть. Животные рассчитывают спастись там от 

назойливых людей, но в верховьях зверей ждет 

западня: стенки становятся все круче и неприступней, 

овражек все уже, а на кромках обрыва 

оказываются затаившиеся охотники, вооруженные 

копьями. Передние животные, почувствовавшие 

неладное, разворачиваются, но неповоротливая 

махина стада движется дальше к своей 

гибели. Вероятно, именно так добывали бизонов 

обитатели стоянки Амвросиевка близ Донецка, 

где в верховьях овражка у р.Крынка найдены 

остатки десятков и сотен бизонов. Похоже, что 

овражек служил местом успешной добычи не 

раз [Борисковский, 1953; Кротова, 1994]. Третий 

вариант – массовый покол животных во время 

их переправы через водную преграду. Для этого 

не обязательно иметь средства передвижения по 

воде – можно бить обессиленного зверя и на вы- 

41

ходе из реки [Верещагин, 1971; Богораз,1991, 

С.71-72; Зализняк, 1989]. Иная ситуация с охотой 

на мамонта. 

Несомненно, что он играл важную роль в 

верхнепалеолитической экономике, но трудно 

предположить, что охота на него происходила 

так же, как и на бизона, лошадь, северного оленя. 

Вопрос охоты на мамонта подробно рассмотрен 

нами ранее [Чубур, 1997, 1998], поэтому 

позволим себе остановиться на основных тезисах. 

Чаще всего упоминается загон стад мамонта 

в болото или обрыву. В принципе такие 

истребления можно было бы допустить при 

коллективных усилиях многих десятков или сотен 

охотников. Население же палеолитической 

стоянки было заметно меньше. Неясно и как 

удавалось мамонтов – животных пойменного 

ландшафта – загнать к обрыву со стороны водораздельного 

плато. Наконец, в Авдеево, Октябрьском, 

Быках, Елисеевичах, Юдиново обрыва 

для сбрасывания стад мамонтов поблизости 

просто нет, а по мере удаления от поселения 

трудности с доставкой мяса и костей резко возрастают. 

Несмотря на это, допустим, что стадо 

мамонтов все же сброшено с обрыва. Перед 

фантастически удачливыми, но незадачливыми 

охотниками встаёт иная проблема: невозможно 

в короткий срок утилизировать даже 5-10 туш 

мамонта, каждая весом до 4 тонн. Сколько жестоких 

зим нужно было пережидать в легких чумах, 

ожидая мацерации туш для того, чтобы из 

костей убитого стада можно было построить хотя 

бы одно утепленное жилище Версия о загоне 

стада или отдельного зверя в болото или в водоем 

столь же далека от реальности. С одной 

стороны при этом тонула или становилась недосягаемой 

значительная часть добычи, с другой – 

строение стопы мамонта позволяло передвигаться 

по топким грунтам успешней охотников. 

Именно поэтому реконструкция охоты на мамонта, 

выполненная для Киевского научноприродоведческого 

музея под руководством И.Г. 

Пидопличко, представляется нам продуктом 

фантазии, как, впрочем, и большинство реконструкций, 

наполняющих различные музеи, научно-популярные 

издания и учебные пособия. 

Издавна П.И.Борисковский [1932, С.19] отстаивал 

не менее известный тезис: охота на мамонта 

с помощью ловчих ям. «Едва ли можно предполагать, 

что дошедшее до нас охотничье оружие 

ориньякско-солютрейской эпохи играло решающую 

роль при охоте на мамонтов, кости которых 

находят в очень большом числе в стоянках 

этой эпохи. По всей вероятности, мамонты 

ловились в ямы, которые или вырывались на их 

обычном пути, или же в которые они загонялись». 

Однако Борисковский нигде не пояснил, 

как он представлял выкапывание ямы для мамонта 

в мерзлом грунте с помощью костяных 

мотыг Изображения мамонтов в западнях, кочующие 

по популярным изданиям, учебникам и 

экспозициям музеев оставим на совести художников. 

Знание природноых условий в течение 

значительной части палеолита позволяет отвергнуть 

гипотезу применения ловчих ям, как 

основного метода добычи крупных животных. 

Как же в таком случае происходила охота 

на мамонта Она могла быть сходна с охотой 

африканских племен на слона, детально изученной 

этнографами. Метод подрезания ахилловых 

сухожилий, вряд ли применялся в палеолите, так 

как для подобной операции необходим железный 

нож, который не заменить небольшим 

кремневым. Два других вполне приемлемы для 

палеолита. Первый заключается в нападении на 

животное группы копейщиков. Зверь, истекая 

кровью от множества ранений, с поврежденным 

кишечником преследовался охотниками. На 

месте гибели животного создавался на время 

разделки туши и постепенной доставки мяса на 

поселение рейдовый охотничий лагерь. Наличие 

на многих стоянках длинных мощных наконечников-гарпунов 

позволяет найти другую, еще 

более вероятную аналогию. Вот как описывает 

охоту пигмеев на слона Ф.Фуэнте[1979]: «вождь 

пигмеев с удивительней осторожностью заползает 

под брюхо слона... Затем, схватив обеими 

руками копье с длинным наконечником, он изо 

всех сил вонзает его в грудь лона и молниеносно 

прыгает в сторону. В это время его товарищ 

вскакивает из зарослей и отвлекает раненое животное. 

Смертельно раненый зверь умирает в 

течение нескольких минут». Так, в сопоставлении 

с охотой на крупных морских млекопитающих, 

реконструирует охоту на мамонта И.И. 

Крупник [1991]: подвижность животного стремились 

ограничить «быстро наносимыми ранениями, 

отвлечением или испугом, сплошным 

окружением и т.п. Смертельный удар мамонту 

по-видимому, наносил, выждав момент, сильный 

и опытный охотник («гарпунер»), вооруженный 

тяжелым копьем с длинным штыковым 

наконечником из рога или мамонтового бивня». 

В свете рассмотренной реконструкции вспом- 

42

ним о хвостах мамонта в качестве амулетов. Носить 

подобный амулет мог удачливый «гарпунер», 

но никак не участник коллективной охоты. 

Гораздо чаще, чем орудия охоты, встречаются 

на памятниках палеолита следы разделки 

охотничьей добычи. Такие следы отмечены на 

всех стоянках с хорошо сохранившимся остеологическим 

материалом. 

Одним из первых в отечественной науке 

использовал костные остатки для реконструкции 

первобытной экономики геолог А.А. Иностранцев 

[1882], правда, это касалось эпохи неолита. 

Уже в 1960-х гг. палеонтолог И.Г. Пидопличко 

пришел к выводу, что по количеству костных 

остатков, обнаруженных на той или иной 

стоянке, зная вес животного и нормы потребления 

мяса и жира можно судить о продолжительности 

обитания на ней первобытного коллектива. 

По его расчетам Мезинское поселение существовало 

около 8 лет [Пидопличко,1969,С.149- 

152]. С.Н.Бибиков [1969, С.15] писал, что обитатели 

Мезинской стоянки, уничтожившие, якобы, 

116 мамонтов (247 т. мяса), должны были существовать 

здесь не 8 лет, как полагает Пидопличко, 

а 22-23 года. Суммарный вес копытных, остатки 

которых обнаружены в Мезине, по данным 

И.Г.Пидопличко [1969] превышал 25 тонн. 

Норма потребления мяса и жира в день на человека 

для арктических охотничьих народов составляет 

примерно 1,8 кг [Файнберг,1991]. Соответственно, 

по нашим расчетам, мезинское 

население стоянки (вероятно 2 семьи) могло 

существовать в течение почти 3 лет, вообще не 

охотясь на мамонта, хотя часть мамонтов в Мезине, 

конечно, была охотничьей добычей [Чубур, 

1997]. Аналогичные расчеты, проведенные 

по минимальному числу особей охотничьей 

фауны для стоянки Быки, исследованной нами в 

1996-99 гг. показывают, что обитавшие там три 

элементарных семьи могли существовать около 

150 суток, но иные данные свидетельствуют об 

обитании поселения в течение, как минимум, 

двух лет. Итак, мнения о сроках существования 

палеолитических поселений сильно расходятся. 

Если судить о количестве пищи съеденной на 

поселениях и о сроках их существования по обнаруженным 

в культурном слое костным остаткам, 

можно прийти к удивительным выводам. 

Получится, что раннесредневековые поселения 

(вроде селищ колочинской или зарубинецкой 

культур) существовали по 2-3 месяца, а мезолитические 

охотники вовсе были вегетарианцами. 

Кость истлевала, растаскивалась хищниками, 

сжигалась в очагах, наконец, выбрасывалась за 

пределы поселений. В таком случае чего стоит 

объективность многочисленных расчетов продолжительности 

существования поселений в 

удаленном от нас палеолите А.А.Величко считает, 

что на стоянках палеолита (в частности 

Елисеевичи) мы имеем дело далеко не со всеми 

костями животных, пошедших в пищу и предлагает 

свои расчеты, основанные на объемах хозяйственных 

ям, в которых, предположительно, 

хранились зимние запасы мяса [Величко, Грехова, 

Грибченко, Куренкова, 1997]. Но и эти расчеты 

далеки от убедительности. «Вычислить, как 

долго стоянка была заселена, оказывается даже 

более трудным, чем попытаться определить 

примерное число обитавших на ней индивидов», 

- пишет Д.Кларк [1977, С.90]. Ориентироваться 

на остатки фауны в суждениях о продолжительности 

обитания поселения, видимо, не 

имеет смысла. Фауна дает представление об 

иных сторонах жизни древних охотников: разнообразии 

дичи, особенностях древней природной 

среды, возможных способах охоты, в определенной 

степени – о сезонности обитания поселения. 

Именно костные остатки подтвердили гипотезу, 

высказывавшуюся еще в прошлом столетии: 

наличие у людей палеолита первого домашнего 

животного – собаки. Первым отметил 

наличие останков собаки в остеологической 

коллекции Елисеевичей И.М.Громов [Поликарпович, 

1968, С.50-52]. Сведения были подтверждены 

сначала В.В. Щегловой [Будько, Сорокина, 

1969], а затем М.В. Саблиным [2002-б]. Костные 

останки собаки известны в палеолите Подесенья 

также из материалов Мезина, где они 

выявлены И.Г. Пидопличко [1969]. Все авторы 

отмечали укороченность морды волкообразной 

собаки в сравнении с её диким собратом. На памятниках 

других регионов центра Русской равнины 

останки собаки отсутствуют. Упомянутые 

в литературе находки из Авдеево [Палеолит 

СССР, 1984] и Костенок 2 [Громов, 1948] не нашли 

подтверждения. Деснинское население 

можно считать пионерами в области доместикации 

животных на Русской равнине. 

Наличие рыболовства в палеолите не вызывало 

сомнений почти с момента открытия памятников 

этой эпохи, однако и доказательств в 

пользу такого суждения никаких, помимо наличия 

редких изображений рыб в первобытном 

43

искусстве, не приводилось [Обермайер, 1913; 

Спицын, 1915; Городцов, 1923]. Первым из отечественных 

исследователей критически подошел 

к рассмотрению этой стороны жизни первобытного 

населения П.И.Борисковский: «Рядом 

с охотой в ориньякскую эпоху впервые появляется 

рыболовство, на что указывают кости 

рыб, спорадически встречающиеся в ориньякских 

стоянках. Рыбу могли бить копьями, ловить 

сетками и корзинами, устраивать запруды и т.п. 

Но рыболовство в это время не приобрело еще 

существенного значения. На существование 

крючков нет никаких указаний. Судя по остаткам, 

рыбная пища не имела решающего значения... 

…Да это и понятно, исходя из того, что копья 

с более или менее широкими каменными 

наконечниками не были особенно удобны для 

рыбной ловли; сети не могли найти большого 

применения, так как материалом для них служили 

в основном продукты охоты — сухожилия 

и шерсть животных [Борисковский, 1932, С.22- 

23]. Далее исследователь говорит о росте роли 

рыболовства в следующую – мадленскую эпоху, 

называя его существенной отраслью хозяйства 

[там же, С.36]. Однако если коснуться сохранившихся 

материальных свидетельств этой 

«существенной отрасли», то выясняется, что их 

не так много. Изображения рыб известны нам в 

бассейне Десны исключительно по материалам 

Елисеевичей – это пресловутые «чуринги» [Поликарпович, 

1940, 1968], практически не встречающимся 

за пределами этого памятника. Чуринга 

6 и, возможно 2, 3 и 5 [Поликарпович, 

1968, Рис.38-42] возможно являют собой изображения 

рыб. Сотовый орнамент на этих чурингах 

«списан», скорее всего, с рыбьей чешуи, 

а на чуринге 6 хорошо проработано и изображение 

хвостового плавника.Однако изображение 

не есть свидетельство добывания рыбы – женщин 

в палеолите также изображали в виде статуэток, 

но никто даже не думал на них охотиться. 

Все может объясняться культовыми целями. 

Не все упомянутые в литературе изображения 

реальны: так П.П.Ефименко указывает на находки 

изображений рыб в Тимоновке [Ефименко, 

1938, С.505], однако в фондах ГИМ такие 

изображения отсутствуют. 

Так называемый «крючок» и другие предметы 

из Мезина, трактуемые, как рыболовная 

снасть [Пидопличко, 1947а; Борисковский, 1953, 

С.274] таковыми не являются. Что касается 

«крючка», на его опубликованном изображении 

2/3 предмета реконструировано совершенно 

произвольно [Борисковский, 1953, рис.136]. 

Костяные ланцетовидные предметы с этого же 

памятника могут, в сущности, быть чем угодно, 

например наконечниками стрел. Таким образом, 

критический анализ немногочисленных источников 

приводит нас к однозначному выводу: говорить 

о специализированных орудиях рыболовства 

в палеолите бассейна Десны мы не можем. 

Рыболовство этого периода следует рассматривать, 

как производную охоты – скорее 

всего для добычи рыбы использовались те же 

орудия: ударные и метательные копья, лук и 

стрелы. Не случайно С.А.Семенов [1964] в 

очерке материальной культуры палеолита на 

рыбной ловле внимания вовсе не акцентирует. 

Наиболее вероятно багрение рыбы копьем, причем 

более удачным в этом случае было бы применение 

метательных наконечников (например, 

с выемкой), благодаря имеющимся на них «бородкам», 

способным удерживать на копье, как 

на остроге, пойманную рыбу. Могла применяться 

и сеть, коль скоро доказано знание людьми 

того времени растительных волокон и плетения 

из них [Soffer, Adovasio, 1997]. Но всё это не выходит 

за рамки умозрительных предположений. 

И все же доказательства незначительной добычи 

рыбы в палеолите Подесенья имеются. Это скелетные 

останки рыб. Они встречены на стоянках 

Новгород-Северский, Чулатово 1 [Пидопличко, 

1947б,в], Мезин [Шовкопляс, 1965]. Кроме того, 

в Елисеевичах в результате тщательной промывки 

культурного слоя выявлено 26 глазных 

хрусталиков карповых рыб [Поликарпович, 

1968, С.53]. Если для Чулатово 1 и Мезина не 

удалось определить видовую принадлежность 

рыб, то в материалах Новгород-Северского выявлены 

кости лосося, плотвы, язя, леща, сома, 

судака, окуня, налима, карповых [Никольский, 

1952]. Проблема в том, что часть находок может 

быть погадками птиц, селившихся на навесе 

грота в древности [Громов, 1948], и к деятельности 

человека, в этом случае, отношения не имеет. 

Помимо рыб люди палеолита добывали съедобных 

моллюсков, но этот вид деятельности 

относится к собирательству. 

Собирательство, как форма хозяйственной 

деятельности было в палеолите наряду с охотой 

одной из важнейших отраслей присваивающего 

хозяйства. Это не только сам процесс собирания 

тех или иных продуктов, но и множество приемов 

их обработки и даже заготовки. В силу есте- 

44

ственного разделения труда, как правило, собирательством 

занимались женщины и дети. Наши 

представления о собирательстве в палеолите, в 

силу специфики этого рода деятельности, основываются 

на немногочисленных археологических 

источниках и, одновременно, на огромном 

множестве этнографических аналогий. Со временем 

исследователи осознают широту возможностей 

этого рода деятельности. Революционными 

эпизодами стали открытия отечественными 

специалистами мотыг и усложненного собирательства 

в палеолите. Успешное собирательство 

предполагает всестороннее знание естественных 

ресурсов и условий, свойственных району 

обитания общины. Об этом свидетельствуют 

данные, полученные этнографами в так называемых 

«примитивных обществах». Австралийцы 

не только различают сотни видов растений, 

но и классифицируют их, причем около 40 

видов используются с лечебными целями (значительная 

часть может применяться современной 

медициной) [Кабо, 1986]. К.Леви-Стросс 

сообщает, что индейцам наваха известно 500, а 

филиппинскому племени хануну 2000 видов 

растений. Хануну классифицируют птиц по 75, 

змей по 12, рыб по 60, раков, пауков и многоножек 

по 24, насекомых по 108, пиявок по 4, а 

моллюсков по 85 категориям. При этом в 108 

групп насекомых входит более 1000 видов, т.е. 

терминология «примитивных обществ» не уступает 

принятой К.Линнеем номенклатуре 

[Levi-Strauss, 1963, 1978]. Нет оснований утверждать, 

что в палеолите ситуация была иной. 

Спорово-пыльцевой анализ свидетельствует о 

наличии в перигляциальной зоне множества 

растений пригодных для употребления в пищу и 

в качестве лекарственных средств. Возможности 

использования растительной пищи в арктических 

условиях гораздо шире, чем это обычно 

считается [Богораз, 1991, С.130-132]. Растения 

не только сами были пищей, но и могли помогать 

сохранять запасы мясной пищи. Пример - 

пеммикан индейцев Северной Америки, состоящий 

из смеси сушеного мяса, жира и диких 

ягод [Файнберг, 1991]. Собиратели владели и 

разнообразными приемами приготовления из 

растений и грибов опьяняющих, одурманивающих 

напитков [Богораз, 1991, С.139-140]. 

Собирательство в конце палеолита, как установлено 

А.Н.Рогачевым, носило усложненный 

характер, то есть добытые крахмалистые 

корни (аир и пр.) и зерна злаков проходили 

предварительную обработку (перемалывание) 

перед приготовлением и последующим употреблением. 

Свидетельством этому является распространение 

своеобразных каменных пестовтерочников 

из песчаника в виде небольших таблеток 

и каменных терочных плит [Рогачев, 

1973]. Среди мест находок подобных изделий – 

стоянки Супонево, Чулатово 2 [Воеводский, 

1952б], Тимоновка, а также Юдиново [Абрамова, 

Григорьева, 1996, С.73-74; фонды БГОКМ, 

наши набл.] (Табл. 2.3). Полученная путем растирания 

пестом на терочном камне растительная 

мука из зерен и корневищ могла запекаться в 

специальных «пекарных ямках» у очагов, выявленных 

в Подесенье на стоянках Авдеево, Быки 

1 и ряде других памятников. Таким образом, уже 

в палеолите возникли некоторые стереотипы 

поведения, свойственные для земледельческих 

сообществ. Заметим, что все памятники Подесенья, 

на которых встречены терочники, оставлены 

одним населением. 

Пищевым ресурсом, добываемым с помощью 

собирательства, служили и представители 

животного мира, например моллюски. Конечно, 

на памятниках палеолита Подесенья нет раковинных 

куч, как на приморских стоянках, однако 

фрагменты раковин речных беззубок и перловиц 

встречены на мустьерской стоянке Чулатово 

3, а также на относящей к верхнему палеолиту 

Быки 5 и т.д (Табл.3). К.М.Поликарпович 

[1968, С.97-98] перечисляет встреченные в культурных 

слоях виды мелких грызунов, которые, в 

случае голода могли стать добычей людей. Для 

их добывания из нор могли применяться землекопалки 

из ребер мамонта. Впрочем, этим орудиям 

чаще находилось иное применение, нежели 

раскапывание мышиных нор (а если таковое 

делалось, то скорей для того, чтоб поживиться 

запасами, сделанными на зиму грызунами). Исключением 

был лишь сурок. Землекопалки использовались 

и для выкапывания съедобных 

растений, и для земляных работ (углубленные 

жилища, хозяйственные ямы, ямки-хранилища 

и пр.) на территории поселений. Землекопалки 

из ребер мамонта первым выделил в коллекции 

Елисеевичей К.М. Поликарпович, сообщив об 

этом в докладе, сделанном в Музее Антропологии 

и Этнографии АН СССР в Ленинграде (апрель 

1940 г.). С той поры аналогичные орудия 

были обнаружены и идентифицированы в Пушкарях, 

Авдеево, Быках, Хотылево 2, Елисеевичи 

2 и на многих других памятниках [Борисков- 

45

ский, 1953; Гвоздовер,1953; Поликарпович,1968, стала технической основой мотыжного земледелия. 

Такие предметы выделены С.А. Семено- 

С.97-101; Грехова, 1985б; наши набл.; ЮКМ, 

ф.1,д.61,л.1-36]. Непосредственно к копалкам из вым для Елисеевичей, имелись они в Юдиново 

ребер примыкают мотыги из бивня мамонта и и Авдеево [Семенов, 1957; Абрамова, Григорьева, 

1996; Gvozdover, 1995; наши набл.] (Табл. 3). 

все тех же ребер. В отличие от копалки мотыга 

крепилась в древности на рукояти и была более С помощью копалок и мотыг добывали из грунта 

не только съедобные корни, но и минеральное 

совершенным орудием. Появившаяся в палеолите 

как орудие собирательства, мотыга позднее сырье – основу каменной индустрии. 

Таблица 3. Орудия и следы собирательства на памятниках палеолита бассейна Десны 

Памятник 

Артефакт 

Чулатово 3 

Хотылево 2 

Авдеево 

Пушкари 1 

Елисеевичи 

Землекопалки (ребра) - + + + + + + - - + + + - - 

Мотыги из бивня - - + - - + - - - - + - - - 

Терочники - - - - - - - + - - + + + - 

Остатки моллюсков + - - - - - - + - - - + 

Главным видом такого сырья в бассейне 

Десны был кремень, лишь изредка применялся 

кварцит. В случае наличия выходов кремня в 

непосредственной близости от поселения процесс 

его добычи был предельно упрощен. Если 

же таких месторождений поблизости не было, 

то в теплое время года организовывались экспедиции 

к месторождениям. То же касается и сырья 

для минеральных красок – сферосидерита, 

лимонита и т.п. Краевед Н.И.Лелянов был одним 

из первых, кто уделил внимание месторождениям 

кремня в верхнем Подесенье. Он обследовал 

окрестности с. Хотылево и, основываясь 

на наличии там больших запасов минерального 

сырья, предположил наличие палеолита [ЮКМ, 

ф.1, д.49/2, л.3; Лелянов, 1935]. Уже после трагической 

гибели Лелянова поискам месторождений 

кремня в Подесенье уделили внимание 

К.М.Поликарпович и его ученик Ф.М. Заверняев. 

В 1930-х гг. Поликарпович в отношении происхождения 

кремня стоянки Елисеевичи, ограничился 

констатацией фактов наличия месторождений 

в различных пунктах Брянской обл. В 

1951 г. ему удалось при содействии Заверняева 

обследовать несколько месторождений кремня 

(Тимоновка и Супонево, Выгоничи, Дятьковичи 

и Вщиж). Во Вщиже и Дятьковичах оказались 

выходы черного кремня в желваках, имеющих 

форму цилиндров, очень похожего на Елисеевичский. 

Изучение всех выходов привело Поликарповича 

к выводу: «наиболее вероятным местонахождением, 

откуда происходят кремни 

Елисеевичской стоянки, следует считать с. 

Вщиж, расположенное к северу–северо-востоку 

Мезин 

Быки 1 

Супонево 


Елисеевичи 2 

Юдиново 

Тимоновка 


Быки 5 

от Елисеевичей на расстоянии 32-33 км» [ЮКМ, 

ф.1, д.23,25]. Лишь в 1970-х гг. в результате продолжающихся 

полевых исследований стало ясно, 

что население подавляющего большинства 

памятников палеолита в долине Десны расположено 

непосредственно близ кремневых месторождений. 

Не исключением оказались и 

Елисеевичи [Грехова, 1987]. Наиболее удалены 

от природных выходов стоянки в Юдиново, их 

обитатели могли ходить за кремнем в район 

Пушкарей и Новгород-Северского на расстояние 

1-2 дневных переходов (40-80 км) [Абрамова, 

Григорьева, 1997]. Иная ситуация сложилась в 

Посеймье. Долгое время считалось, что источником 

кремня для обитателей Авдеевской стоянки, 

как и для обитателей многих стоянок в 

Костенках на Дону, служили месторождения в 

Поосколье, отдаленные почти на 200 км. Решением 

проблемы авдеевского кремня занялись 

В.И.Беляева и С.Н. Алексеев, выявившие и обследовавшие 

месторождения кремня у с. Кремяное 

(Кореневский р-н Курской обл.) и несколько 

пунктов в окрестностях по рекам Крепна 

и Суджа, которые, вероятно служили основным 

источником минерального сырья в Курском 

Посеймье [Беляева,1980; Алексеев,1987а,б,1988; 

ИА РАН, Р-1, №6897]. Есть вариант, рассмотренный 

ещё в нашей курсовой работе (1985 г.) 

посвященной геологии палеолита Курской обл.: 

в период максимального врезания речных долин 

выходы кремня в Посеймье могли становиться 

доступными на больших пространствах. В период 

1990-2004 гг. нами были обследованы все 

известные местонахождения природного кремня 

46

в бассейне Десны. Выяснилось, что Вщижское и 

Выгоничское отличаются низким качеством сырья. 

Остальные месторождения (Бетово, Хотылево, 

Новгород-Северский, Елисеевичи) могли 

служить источниками качественного кремня. В 

бассейне Десны (включая и Посеймье, менее 

обеспеченное кремнем) проблема добычи высококачественного 

кремня не стояла столь остро, 

как на Дону. Не было необходимости совершать 

огромные переходы в поисках сырья для каменных 

орудий, часто поселения размещались прямо 

вблизи месторождений, что упрощало минеральное 

направление собирательства. 

Пытливый ум предков, собиравших минеральное 

сырье, был заинтригован остатками ископаемых 

организмов. Человек еще не мог объяснить 

их происхождение, но уже приносил их в 

жилища, пытался использовать застывшую в 

камне красоту минувших эпох для украшения 

места обитания и себя, наделяя таинственные 

предметы магическими и целительными свойствами. 

Фоссилии становились «палеоартом». 

На деятельность древних людей по сбору фоссилий 

археологи издавна обращали внимание. 

Исследование палеоарта может пролить свет на 

такие проблемы, как территории деятельности 

общин, пути миграций и связи древнейшего населения, 

ибо место обитания той или иной 

группы людей может не совпадать с местом добычи 

фоссилий. При этом не следует относить к 

палеоарту фоссилии в кремне. Хотя их известно 

множество, они доставлялись на стоянки лишь 

постольку, поскольку содержались в сырье для 

изготовления орудий. Иное дело – янтарь. Это 

не только минералогический, но и палеонтологический 

объект – видоизмененная смола меловых 

и палеогеновых хвойных. Он встречается 

при раскопках стоянок палеолита. Доставлялся 

янтарь из месторождений близ Киева на Днепре. 

Среди памятников с находками янтаря и изделий 

из него в бассейне Десны назовем Чулатово 

1, Мезин, Юдиново, Авдеево [Борисковский, 

1953; Шовкопляс,1965; Григорьева, 1996; Soffer, 

1985; Gvozdover, 1995]. Интересно найденное в 

землянке «Ь» Авдеево-Нового ожерелье из зубов 

песца с янтарной бусиной. Хорошо прослежена 

зона распространения янтаря, как предмета палеоарта 

на Русской равнине: среднее Поднепровье 

и Подесенье, включая Сейм. 

Часты находки в культурных слоях останков 

головоногих моллюсков белемнитов. Они 

принесены на стоянки людьми, хотя не всегда 

подвергались обработке. Фрагменты ростров 

Belemnitella sp. встреченные в Авдеево [наши 

набл.], могли добываться из выходов мергелей 

неподалеку от стоянки, либо из мела на месторождениях 

туронского кремня. Три фрагмента 

ростров найдены в Юдиново, конец одного из 

них затерт человеком [Абрамова, Григорьева, 

1996]. Г.В. Григорьева считает, что фоссилии искусственно 

расколоты вдоль, но заметим, что 

именно так ростры чаще всего распадаются в 

естественных условиях. В таком виде они могли 

быть доставлены на древнее поселение. Обломок 

ростра Belemnitella sp. найден нами в Быках 

1 среди остатков легких наземных жилищ. Два 

белемнита встречены П.И.Борисковским [1953, 

С.194,226] в яме-кладовой в полу жилища Пушкари 

1. Раковины морских брюхоногих моллюсков 

пользовались в палеолите особой популярностью. 

Чаще всего они были деталями ожерелий 

и нашивками, но иногда применялись иначе 

в качестве небольших сосудов. Ф.М. Заверняевым 

на поселении Хотылево 2 найдены 7 раковин 

Gryphaea dilatata, использовавшиеся как чаши, 

скребки и емкости для охры. По краю одной 

из раковин сделаны ритмичные нарезки. Происходят 

эти раковины из серых и черных глин келловейского 

яруса юрской системы и могли добываться 

вместе с сидеритом, использовавшимся 

для получения минеральной краски. Выходы 

юрских глин встречаются на левобережье Десны, 

в долине р.Болва. В Мезине найдены подвески 

из раковин Cerithium vulgatum Brug и 

Nassa reticulauta L. (тирренские и карангатские 

отложения причерноморья), Buccinium sp. и 

Cardium sp. (сарматские отложения, миоцен юга 

Украины) [Руденко, 1959; Шовкопляс, 1965; Пидопличко, 

1969]. В Юдиново в материалах раскопок 

определены Nassa reticulauta L. 43 экз., 

Teodoxus pallasi (семейство неритид) 2 экз. Отдельные 

раковины принадлежат Cyclope neritea, 

Pisidium amnium, Cerastoderma isthmium (определение 

Я.И.Старобогатова). В 42 экз. было 

проделано отверстие для подвешивания в ожерельях 

или нашивания на одежду [Поликарпович, 

1968; Абрамова, Григорьева, 1996]. В Тимоновке 

так же встречались раковины морских 

брюхоногих, просверленные для нанизывания. 

Они не сохранились в археологических коллекциях 

[Поликарпович, 1968]. Такие же раковины 

Nassa reticulate L. встречены и на стоянке Юдиново 

3 [Сергин, 1977; ИА РАН, Р-1, № 6484]. 

Заметим, что рельефный орнамент поверхности 

47

раковин мог наталкивать древних художников 

на сюжеты в косторезном деле [Борисковский,1972]. 

Остатки многощетинковых морских 

червей Polychaeta семейства Serpulidae встречаются 

на палеолитических поселениях заметно 

реже, чем раковины моллюсков. Известковые 

трубочки серпулид, использовавшиеся, как подвески, 

в количестве нескольких десятков известны 

со стоянки Елисеевичи. Поверхность краев 

большинства была заглажена от ношения в качестве 

ожерелья, часть еще не просверлена (заготовки) 

[Поликарпович,1968,С.130-131,Рис.53]. 

Подобные фоссилии известны и из ашело - мустьерского 

местонахождения Хотылево 1, но к 

последним следует отнестись осторожно: они 

могут происходить из подстилающих песков сеноманского 

яруса не имея отношения к стоянке. 

Таблица 4. Предметы палеоарта в палеолите 

бассейна Десны 

Фоссилии 

Стоянки 

Черви 

Дву ств орчатые 

Брю х оногие 

Гол ово ногие 

Позвоночные 

Янтарь 

Бетово - - - - + - 

Хотылево 1 - - - - - 

Авдеево - - - + - + 

Хотылево 2 - + - - + - 

Пушкари 1 - - - + - - 

Быки 1 - - - + - - 

Елисеевичи + - - - - - 

Мезин - + + - - + 

Чулатово 1 - - - - - + 

Юдиново - - + + - + 

Тимоновка - - + - - - 

Находки останков ископаемых позвоночных, 

не являвшихся современниками древнего 

человека, на стоянках палеолита редки. На мустьерской 

стоянке Бетово найдены зубы акулы, 

вероятно происходящие из меловых отложений 

в окрестностях древнего поселения [Тарасов, 

устное сообщ.,2002]. Эти находки – в числе 

древнейших предметов палеоарта на территории 

Русской равнины. Позвонок плезиозавра 

встречен Ф.М. Заверняевым при раскопках Хотылево 

2. Сходные предметы известны из Костенок 

18. Три позвонка плезиозавра, происходящие 

из песков сеноманского яруса меловой 

системы, непосредственно подстилающих культурный 

слой стоянки были несомненно собраны 

вместе в результате человеческой деятельности, 

так как лежали среди костей мамонта и других 

культурных остатков [Палеолит Костенок, 1982]. 

Подводя итог, можно сказать, что подавляющее 

большинство фоссилий ископаемых беспозвоночных 

использовались в палеолите в качестве 

подвесок, ожерелий, вероятно имевших с точки 

зрения палеолитического человека магическую 

силу, оберегающую, защищающую владельца. 

Нельзя не признать наличие у наших предков 

развитого эстетического чувства. 

Как янтарь, редкие морские раковины и 

прочие «диковины» попадали в бассейн Десны, 

где их заведомо невозможно найти Наиболее 

вероятный ответ таков: путем обмена с другими 

социумами, в зоне деятельности которых можно 

собрать подобные уникумы. Обмен как инструмент 

социальной интеграции в первобытном 

обществе по наблюдениям этнографов весьма 

многообразен. Это обмен не только материальными 

ценностями, иногда символическими, но 

и духовными – знаниями, мифами, обрядами и 

песнями, составляющими собственность индивидов 

или общин (диффузия культуры). Но существовал 

ли обмен в палеолите Начиная с 

ранних эпизодов изучения этого периода, мы 

наблюдаем в историографии вопроса две антагонистических 

позиции во взглядах на проблему 

обмена в палеолите: признание наличия межобщинного 

обмена в какой-либо форме и его 

полное и безоговорочное отрицание. Сторонником 

первой точки зрения был один из основателей 

палеолитоведения Гуго Обермайер [1913], 

полагавший, что уже в глубокой древности существовала 

меновая торговля. В смягченной 

форме поддерживает мнение Обермайера и П.И. 

Борисковский, считавший, что морские раковины 

попали в Мезин путем «редкого случайного 

обмена» [1953, С.273]. К аналогичным выводам 

склонялся И.Г. Пидопличко [1959]. Наконец В.Р. 

Кабо называет межобщинный обмен одной из 

важнейших универсалий первобытного общества 

охотников и собирателей [Кабо, 1986]. Вторую 

точку зрения отражает И.Г. Шовкопляс, 

ссылающийся на мнение Ф. Энгельса о том, что 

появление даже редкого обмена относится к периоду, 

предусматривающему временное разделение 

труда (т.е. временную работу мастеров за 

счет общества). Только поэтому Шовкопляс 

считает, что коль скоро такое разделение в палеолите 

невозможно, то любые предметы неместного 

происхождения могли быть получены 

лишь в процессе передвижения группы людей 

по различным территориям [Шовкопляс, 1965б]. 

В результате анализа сущности противоречий 

48

между двумя изложенными точками зрения, нам 

удалось прийти к следующим выводам. На наш 

взгляд, раковины из Приазовья и Причерноморья 

не могли попасть на деснинские стоянки непосредственно 

с места находки, и вот почему. 

Трудно предположить, что общины Мезина и 

Юдиново снаряжали «экспедиции» на 1000 км к 

югу, целью которых были исключительно раковины. 

Южнее бытовал совершенно иной хозяйственный 

уклад охотников на бизона. Жители 

тундростепи переселиться севернее на Десну 

вряд ли могли и хотели – их быт был адаптирован 

к окружающей среде, пищевых ресурсов 

хватало, а значит и не было нужды в реадаптации 

к иным природным условиям. Маловероятно 

и то, что мезинцы и юдиновцы были хорошо 

знакомы с лежащей южнее Днепра местностью, 

не связанной уже с их охотничьими потребностями 

(хозяйственно-культурный тип охотников 

на мамонта), а без такого знания их «бросок на 

юг» был обречен. Таким образом, допущение 

обмена в палеолите, причем достаточно регулярного, 

неизбежно для объяснения факта появления 

многочисленных морских раковин и янтаря 

на деснинских стоянках. 

Постепенный рост сходства инвентаря и 

поделок на все более широком круге памятников 

в конце верхнего палеолита, как в исследуемом 

регионе, так и на граничащих территориях, это, 

на наш взгляд, ещё одно из свидетельств постепенного 

увеличения роли межобщинного обмена 

в обществе палеолита (в том числе обмена 

уже в форме диффузии культуры). Обмену не 

должны были мешать приписываемые первобытным 

народам жесткие разграничения по 

принципу СВОЙ - ЧУЖОЙ. На наш взгляд, эта 

грань в палеолите лежала в первую очередь в 

области стереотипов поведения, а не в области 

типологии украшений. То есть запрет мог налагаться 

на изготовление «чужих» бытовых вещей. 

Украшения же и для более поздних периодов 

служат археологом в основном датирующим, 

а не культуроопределяющим источником 

[Тихомиров, 2005, С.22-23]. Именно украшения 

и предметы палеоарта, по нашему мнению, могли 

служить древнейшими предметами обмена 

наряду с пищей и минеральным сырьем. Готовность 

к обмену складывалась там, где уже на 

стадии первобытной общины коллектив начинал 

получать не только жизнеобеспечивающий, 

но и определенный избыточный продукт (пусть 

даже в виде предметов палеоарта). Вместе с 

этим избыточным продуктом и зародился обмен 

в межобщинной форме, при которой различные 

коллективы снабжали друг друга исключительно 

специфическими богатствами их природной 

среды (ценными сортами камня, дерева, раковинами, 

минеральной краской, янтарем и т.п.). Что 

касается редкости и случайности процессов обмена, 

на чем в свое время акцентировал внимание 

П.И.Борисковский [1953], следует заметить, 

что таковыми эти процессы мы могли бы считать, 

если бы имели дело с единичными находками 

на отдельных памятниках. Широкое же 

распространение определенных типов раковин в 

бассейне Десны и Среднем Поднепровье (это по 

сути дела массовая находка на ряде не всегда 

однокультурных памятников – Мезин, Юдиново 

1, Юдиново 2, возможно Тимоновка и др.) позволяет 

нам сделать даже предположение о появлении 

уже в конце палеолита определенного 

обменного эквивалента. Этому, кстати, имеется 

масса этнографических аналогий на островах 

Океании и Новой Гвинеи. Что можно было приобретать 

за такие раковинные «пра-деньги» в 

палеолите Конечно, не предметы первой необходимости. 

Как уже говорилось, предметом торга 

могли быть некоторые виды редкого сырья (к 

примеру, янтарь или минеральная краска), костяные 

и деревянные изделия, украшения. Можно 

предположить и наличие символических обрядовых 

компенсаций при заключении брака. 

Вернувшись к собирательству, рассмотрим 

с этой точки зрения гигантские костные скопления 

на древних поселениях. Еще на рубеже ХХ 

в., при раскопках палеолита в Пшедмости (Моравия), 

где было обнаружено костище из останков 

более 1000 мамонтов, встал вопрос: как первобытный 

человек с его примитивными орудиями 

охоты мог добыть такое количество гигантских 

животных. Ответ давала гипотеза, выдвинутая 

геологом Стеенструпом, считавшим, 

что человек не столько охотился на мамонтов, 

сколько употреблял в пищу уже погибших и замерзших 

животных [Обермайер, 1913]. Гипотеза 

оказалась весьма популярной. В России её приветствовал, 

в частности, В.А.Городцов [1923, С. 

230-232]. Развивал идею «мамонтового собирательства» 

В.И.Громов, участвовавший с К.М. 

Поликарповичем в раскопках стоянки Бердыж. 

Он писал о своем впечатлении от этого памятника: 

«Наличие большого числа костей без всяких 

следов деятельности человека, как и в некоторых 

других аналогичных пунктах, наводит на 

49

мысль о наличии здесь кладбища мамонтов, погибших 

без участия человека и позднее частично 

использованных человеком для своих хозяйственных 

целей» [Громов,1948, С.403-405]. Почти 

все памятники палеолита с массовыми скоплениями 

мамонтовых костей Громов, вслед за 

Стеенструпом и Городцовым считал располагавшимися 

близ таких «мамонтовых кладбищ», 

использовавшихся человеком по мере надобности. 

Сходного мнения о происхождении скоплений 

мамонтовых костей придерживались И.Г. 

Пидопличко [1947б], И.Г. Шовкопляс [1950]. 

Однако гипотеза Стеенструпа–Громова была категорично 

отвергнута отечественной школой 

палеолитоведения: П.П.Ефименко [1938, С.371- 

373], К.М.Поликарповичем [1968, С.180-182], 

П.И.Борисковским [1953, С.206-208] и другими 

историками и археологами. Присоединился к 

ним и прежний сторонник Громова – И.Г. Пидопличко 

[1951]: мерзлые трупы мамонтов не легли 

в его теорию «антигляциализма» (отрицание 

покровного плейстоценового оледенения). «Если 

допустить, что гибель мамонтов действительно 

имела массовый характер, - пишет Поликарпович, 

- и была весьма частым явлением, то 

все же необходимо согласиться и с тем, что при 

редкости верхнепалеолитического населения не 

все замерзшие мамонты могли быть людьми 

найдены и потреблены. Какая-то часть из числа 

этих трупов все же должна была уцелеть и остаться 

в тех местах, где они оказались замерзшими. 

Далее необходимо допустить, что с потеплением, 

наступившим в позднеледниковое 

время, мягкие части всех этих трупов должны 

были бы сгнить и исчезнуть бесследно, а все 

кости от этих трупов должны были уцелеть в 

ненарушенном анатомическом порядке. Вполне 

естественно было бы ожидать, что в современную 

эпоху должны были бы происходить хотя 

бы и редкие находки целых костяков мамонта. 

Безусловно, такие находки, если бы они имели в 

действительности место, обратили на себя внимание» 

[ЮКМ, ф.1, д.115/2 л.17-18]. Но эти «антигромовские» 

аргументы, за некоторым исключением, 

были бы убедительны, если бы речь 

шла об использовании павших мамонтов в первую 

очередь в пищу. Но необходимо взглянуть 

на проблему в иной плоскости: охота не в состоянии 

объяснить феномен костяной архитектуры, 

впервые открытой именно самим К.М. 

Поликарповичем на стоянке Юдиново. На сооружение 

одного дома уходили кости 20-30 мамонтов. 

Если все они были съедены, то следует 

допустить, что до сооружения жилищ даже 

очень прожорливые обитатели стоянки должны 

были провести не одну морозную зиму под открытым 

небом – до поры, пока накопится необходимое 

количество строительного материала. 

Для того чтобы выйти из интеллектуального 

тупика, следовало отказаться от представления, 

что все мамонты были съедены. В.Я. Сергин 

[1991] склонен считать, что при основании 

поселений костный материал все-таки мог быть 

результатом собирательства. Однако массивные 

кости мамонта не очень удобны для транспортировки. 

Неужели наши предки были обречены 

ходить многие километры то по морозной, то по 

заполненной тучами гнуса тундростепи в поисках 

очередной кости Маловероятно. Основа 

большинства костяных домов – выстроенные в 

круг черепа. Череп мамонта с бивнями весит 

более 100 кг. Реально ли доставить десятокдругой 

таких предметов с расстояния в несколько 

километров Строительство домов эпохи палеолита 

в таком случае начинает напоминать 

постройку египетских пирамид. 

Однако, к 1970-м гг. был открыт феномен 

«мамонтовых кладбищ» [Верещагин,1972, 1977] 

– природных скоплений останков мамонта. 

Предположение о «мамонтовом собирательстве» 

можно было убедительно обосновать, лишь 

допустив использование человеком таких «мамонтовых 

кладбищ», располагавшихся в непосредственной 

близости от поселения, что и было 

сделано нами в кандидатской диссертации «Расселение 

верхнепалеолитического человека в 

центре Русской равнины». Проанализированное 

нами пространственное распределение останков 

мамонта в центре Русской равнины говорит о 

том, что мамонтовые «кладбища» - явление не 

столь редкое, как представлялось большинству 

отечественных археологов, большая их часть 

приурочена к геологически определенным районам 

излома продольного профиля речных долин 

[Чубур, 1993, 1995, 1997]. К аналогичным 

выводам о расположении стоянок в местах массовой 

гибели мамонтов иным путем пришла О. 

Соффер [1993б, С.106-107], которая вопреки устоявшемуся 

мнению, давно рассматривает мамонта 

какобъект, в первою очередь, собирательства, 

а не охоты [Soffer, 1985; Соффер, 1993, а,б]. 

Известно, что решающим условием выживания 

людей в местности со средними зимними 

температурами ниже -20°С являются наличие 

50

капитального утепленного жилища и отопление 

этого жилища [Файнберг, 1991]. Таким образом, 

теоретически, решающими критериями для выбора 

места круглогодичного поселения должны 

быть запасы топлива и строительного сырья в 

ближайших окрестностях. Что могло служить 

источником этих запасов в перигляциальной 

степи со слабой облесенностыо и малоснежными 

зимами Постройка цельнодеревянных жилищ 

или снежных иглу невозможна. Остается 

вариант сооружения чумов, яранг, либо полуподземных 

домов, перекрытых, пологом из 

шкур. Для перекрытий таких жилищ современные 

северные народы – чукчи и эскимосы используют 

жерди, шкуры и дерн, а крупные камни 

и кости кита идут на создание массивного 

основания. В верхнем палеолите для фундамента 

часто использовались именно кости мамонта. 

В то время как шкуры-покрытия и каркас можно 

было без значительных трудозатрат транспортировать 

на значительные расстояния, кости мамонта 

не столь удобны для доставки издалека. 

Их источник должен был быть неподалеку. Основным 

видом топлива в течение последнего 

оледенения в центре Русской равнины была 

кость, причина чему – слабая облесенность территории. 

Кости, полученные в результате охоты, 

не могли обеспечить бесперебойное отопление. 

Необходим был более надежный источник. 

Могли ли им быть мамонтовые «кладбища» 

Свежая кость пригодна для растопки в сочетании 

с небольшим количеством сухих веток, травы, 

что проверено нами экспериментально. Сохраняла 

ли те же качества кость, пролежавшая 

на мамонтовом кладбище годы и десятилетия 

Полежавшие на открытом воздухе в Костенках 

кости слона, павшего Ленинградском зоопарке, 

оказались непригодными для растопки. Но чистота 

эксперимента не была соблюдена. Уложив 

кости на суглинок невозможно воссоздать климат 

ледниковья. Более чистый эксперимент поставила 

сама природа: кости мамонта из вечномерзлых 

грунтов Сибири поныне богаты органикой, 

способной поддерживать горение [Н.В. 

Гарутт, С.В.Томирдиаро, С.М.Цейтлин, устные 

сообщ.]. В резко континентальных условиях 

кость из скоплений оказывалась обезвоженной, 

что делало ее хорошим топливом. По нашему 

мнению, мамонтовые «кладбища» были основным 

источником топлива и строительного сырья 

в центре Русской равнины в перигляциальных 

условиях верхнего палеолита. 

ГЛАВА 3. СТРАТЕГИЯ РАССЕЛЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА В ПАЛЕОЛИТЕ ДЕСНЫ 

И ИСТОРИЗМ ПАЛЕОЛИТОВЕДЕНИЯ 

С экономикой каменного века связана стратегия 

расселения. В это понятие мы включаем 

перемещение населения в пространстве (как 

первоначальное заселение территории человеком, 

так и расселение конкретных групп населения) 

и собственно систему выбора мест для поселений. 

Длительное время основным вопросом 

в рамках указанной проблематики, рассматривавшимся 

историками, было первоначальное заселение 

человеком той или иной территории. 

Движение же населения в пределах освоенной 

территории привлекало исследователей куда 

меньше. Стратегия расселения человека связана 

с миграциями из одного региона в другой или 

изменением ареала различных человеческих 

общностей. Именно поэтому данной проблематике, 

по нашему мнению, отечественными специалистами 

долгое время и уделялось крайне 

слабое внимание. Всё дело в том, что в 1930- 

1940-х гг. в советской археологической и исторической 

науке почти безраздельно господствовал 

автохтонизм, порожденный «яфетическим 

учением» Марра. Академик Н.Я.Марр, учение 

которого вызывало сомнения у профессиональных 

лингвистов (которые опасались, впрочем, 

открыто высказываться на эту тему), вызывал 

огромные симпатии у специалистов в смежных 

с языкознанием областях науки: философов, археологов, 

историков, фольклористов. «Они, 

принимая "учение о языке" на веру, считали его 

ключом к решению занимавших их вопросов, 

особенно в связи с проблемами человеческой 

доистории» [Алпатов, 1993, С.273]. И позже, когда 

учение Марра было развенчано в процессе 

инициированной Сталиным дискуссии о языкознании, 

и когда многие специалисты каялись в 

том, что раньше усиленно «кадили» Марру и его 

бредовым идеям [Борисковский, 1953, С.27-29], 

51

от порожденных марризмом положений об автохтонном 

развитии первобытного общества 

они отойти опасались. Отход от автохтонизма в 

течение долгих десятилетий расценивался как 

переход на буржуазные позиции. Считалось что 

любое новое явление, фиксируемое с помощью 

археологических методов, носит исключительно 

стадиальный характер [Ефименко, 1931, 1938, 

1958; Борисковский, 1932, 1953]. Даже появление 

женских статуэток, рассматривалось как результат 

автохтонного развития под воздействием 

«общеисторических закономерностей». Никто 

даже не пытался заменить понятие «появление» 

иным понятием – «распространение». Несмотря 

на то, что «чистый» автохтонизм в отечественной 

науке ушел в прошлое очень и очень давно, 

проблемам миграций до сих пор не уделяется 

должного внимания. Как пишет М.В.Аникович 

[1999], сознательно или подсознательно, к ним 

продолжают относиться как к чему-то не существенному, 

не играющему принципиальной роли. 

Меж тем миграционные процессы играли и 

играют важную роль в историческом процессе. 

Пространственной динамике населения 

уделялось мало внимания почти по той же причине. 

О ней мы можем объективно судить, имея, 

как минимум, надежные датировки памятников. 

Пока речь шла об автохтонном развитии палеолитической 

культуры, все казалось ясным: население 

смещалось севернее или южнее вместе с 

краем ледника, то изгонявшего людей с заселенных 

мест, то вновь открывавшего территории 

для освоения. Датировки же памятников были 

привязаны к стадиальной схеме, поначалу общей, 

а затем детализированной [Борисковский, 

1953]. Когда выяснилось, что стадиальная схема 

не отражает реальный ход событий в палеолите 

Восточной Европы [Рогачев, 1953], оказалось, 

что и естественнонаучные датировки памятников 

часто оставляют желать лучшего. Взгляды 

В.И.Громова на геологические условия залегания 

памятников палеолита на Десне опирались 

на положение о том, что мустьерская эпоха и начало 

верхнего палеолита связаны с максимальным 

распространением днепровского оледенения. 

Громов и его коллеги (в первую очередь 

М.В.Воеводский) воспринимали свое понимание 

стратиграфии деснинского палеолита как 

победу над «реакционной, клерикальной» схемой 

М.Буля [Boule, 1946; Воеводский, 1940, 

1946; Громов, 1948]. Эта схема, как выяснилось 

позже, и была, как раз, верна. В итоге многие 

идеи В.И.Громова, пытавшегося создать палеонтологическое 

и археологическое обоснование 

стратиграфии четвертичных отложений, в частности 

и для бассейна Десны, были отвергнуты, 

как не отвечающие новым данным о плейстоценовых 

отложениях [Величко, 1961]. 

Наконец, процесс выбора места поселения, 

считался долгое время чем-то само собой разумеющимся: 

было ясно, что такие места должны 

быть, например, защищенными от ветров и от 

воды. Соответственно, данная тематика воспринималась 

большинством исследователей как 

мало перспективная. Попытки провести основательный 

анализ размещения поселений были 

предприняты лишь в конце 1980-х гг. и неожиданно 

привели к весьма интересным выводам 

[Сергин, 1988]. Так, оказалось, что выбор места 

поселения был обусловлен целым рядом разнообразнейших 

факторов, и здесь представляется 

важным установить факторы приоритетные и 

второстепенные, которые для различных периодов 

и групп населения могли быть разными. 

Рассмотрим историю взглядов и накопления 

источниковой базы по первичному заселению 

человеком территории Подесенья и Посеймья. 

Можно сказать, что неоспоримый положительный 

ответ на вопрос: обитали ли в бассейне 

Десны люди палеолита, был получен на заре 

отечественного палеолитоведения. В 1907 г. 

пришла весть об очередной находке костей мамонта 

в с. Мезин под Черниговом. Посетивший 

место находки Ф.К.Волков открыл там первое в 

бассейне Десны поселение палеолита, получившее 

всемирную известность [Раскопки, 

1908; Волков, 1909, Сергин, 1987-а]. Наши архивные 

исследования показали, что краевед из 

Брянска С.С.Деев еще в 1922 г. в беседе с П.П. 

Ефименко при встрече в Москве утверждал, что 

на территории Брянской губернии должен присутствовать 

палеолит. Мнение свое заведующий 

Брянским музеем серьезно аргументировал следующими 

практически бесспорными положениями 

[ИИМК, ф2, оп.1, 1926, д.199]: 1). К северу 

и к югу от Брянской губернии на Десне палеолит 

известен (к югу – Мезин, к северу – Гамково 

на Смоленщине, где впоследствии наличие 

палеолита не подтвердилось); 2). Вся Брянская 

губерния насыщена стоянками раннего неолита 

(так называли тогда эпипалеолит-мезолит), которые 

должны быть связаны с предшествующей 

культурой; 3). Брянск лежит вне границ максимального 

покровного оледенения. Пять лет, на- 

52

чиная с 1920 г., он искал палеолит. Многократно 

в Бараньем логу в с. Супонево находили ископаемые 

кости, вымываемые вешними водами 

[ИИМК, ф.2, оп.1, 1926, д.199]. В 1925 г. житель 

села В.И.Зайцев нашел такие кости и доставил 

их в возглавляемый Деевым музей. 13 С.С.Деев 

на месте находки открыл новую палеолитическую 

стоянку. Уже в 1927 г. во время раскопок в 

Супонево М.В.Воеводский [1929] выявил поблизости 

ещё одну стоянку – Тимоновка. С этого 

момента вопрос о заселеннии Десны и притоков 

стоял в иной плоскости. Было важно выяснить: 

Насколько плотно палеолитический человек 

заселял бассейн Десны Были ли им освоены 

притоки или только основная водная артерия 

Как далеко на север проник палеолитический 

человек в пределах Деснинского бассейна 

Дальнейшие разведки К.М.Поликарповича 

и М.Я.Рудинского в первой половине 1930-х гг. 

позволили выявить памятники верхнего палеолита 

не только на Десне (Пушкари), но и на ее 

притоке – Судости (Елисеевичи, Курово, Юдиново) 

[Рудинский, 1947; Поликарпович, 1968]. 

Одновременно С.Н.Замятнин подтвердил наличие 

палеолита на Сейме у х. Сучкино [1940]. 

Стало ясно, что Деснинский бассейн в палеолите 

был на протяжении верхнего палеолита заселен 

людьми. Теперь на повестку дня встала иная 

проблема: насколько рано появился в бассейне 

Десны палеолитический человек Общепринятым 

было мнение, что ранний палеолит не проникает 

в столь северные широты и его распространение 

на Русской равнине ограничивается 

лишь средним течением Днепра [Городцов, 

1923; Спицын, 1915]. Развернувшая работы на 

территории Подесенья комплексная экспедиция 

М.В.Воеводского в кратчайший период установила 

наличие только в окрестностях Пушкарей 

и Новгород-Северского более чем десятка стоянок 

и местонахождений палеолита. Значительная 

часть их относилась к верхнему палеолиту. 

Однако одним из главных результатов работы 

Деснинской экспедиции М.В.Воеводского, безусловно, 

стало открытие памятников раннего 

палеолита – эпохи, ранее в бассейне Десны вовсе 

неизвестной. 

Первые раннепалеолитические изделия 

Подесенья были встречены в 1938 г. на Средней 

13 - «Кости эти состояли из трех нижних челюстей, обломков бивней, частей 

таза, нескольких позвонков мамонта, черепной коробки носорога, ребра 

его же и нескольких плюсневых костей. Кроме того, три больших кости 

мамонта: бедренная, большая берцовая и плечевая. Из расспросов выяснилось, 

что во время работы ему попадались камешки, на которые он не обратил 

внимания» [ИИМК,ф.2,оп.1,1925,д.187,л.1]. 

Десне. В урочище Заровская круча у с. Чулатово 

Новгород-Северского р-на Черниговской обл. 

(местонахождение получило наименование Чулатово 

3) было найдено во вторичном залегании 

180 кремней со следами искусственного раскалывания 

и обработки. Тогда же Воеводский выявил 

местонахождение Подболотье у с. Пушкари. 

У выселок с.Араповичи сотрудники Деснинской 

экспедиции И.В.Погожева-Сизова и Т.Н. 

Тралло в 1939 г. нашли мустьерский остроконечник 

на осыпи склона оврага, ниже выхода 

морены. Близ с.Пушкари, в урочище Язви в том 

же 1939 г. В.И.Громов и В.А. Хохловкина нашли 

под мореной мустьерское скребло. В овраге 

Ореховый Лог, в тех же Пушкарях, был найден 

на поверхности обломок плоского ручного рубила 

или остроконечника. [Воеводский, 1939, 

1940, 1947, 1950, 1952; Громов, 1948]. Затем было 

сделано открытие, позволившее продвинуть 

край неандертальской ойкумены еще на 150 км 

к северу. Орловский отряд Деснинской экспедиции 

в составе В.А.Хохловкиной, Т.Н.Тралло и 

Т.С.Кулигиной летом 1939 г. осматривал обрыв к 

Десне у впадения в нее р.Руднянки в д.Неготино 

(ныне Жуковский р-н Брянской обл.). Там были 

обнаружены происходящие из перемытой днепровской 

морены и подморенных флювиогляциальных 

песков архаичные кремневые отщепы и 

зубчато-выемчатые орудия (14 предметов). Еще 

один отщеп нашел Т.Н.Тралло при повторном 

посещении местонахождения в 1940 г. [Воеводский, 

1947б, 1948в, 1950; Хохловкина, 1947]. 

Воеводский, посетивший местонахождение в 

1946 и 1947 гг. так оценил его значение: «Находки 

у д. Неготино полностью подтверждают данные, 

полученные в ряде пунктов Северной Черниговщины, 

где в сходных условиях были найдены 

типичные мустьерские орудия» [Воеводский, 

1950, С.220]. Это был научный прорыв в 

археологии Подесенья. Не все специалисты отнеслись 

к результатам работ М.В.Воеводского и 

его коллег с доверием. К.М.Поликарпович провел 

жесткий критический пересмотр всех местонахождений 

раннего палеолита и мустье в 

центре Русской равнины. Этот обзор, написанный 

в 1951 г. сохранился в виде рукописей в 

личном архиве ученого. Теперь в наличии раннего 

палеолита на Десне уже никто не сомневается, 

а документ воспринимается как предупреждение 

современным исследователям с гипертрофированным 

скептицизмом. Сам Поликарпович 

не случайно не опубликовал его, поняв, 

53

что скепсис заводит его в интеллектуальный тупик 

и заставляет в итоге отрицать собственные 

открытия, сделанные в верхнем Поднепровье. В 

период подготовки монографии «Палеолит 

верхнего Поднепровья», куда должен был войти 

цитируемый текст, стало известно о новых находках 

раннего палеолита на Десне, сделанных 

учеником Поликарповича – Ф.М.Заверняевым. 

Долгое время открытое им на верхней Десне 

местонахождение Хотылево 1 считалось самой 

северной известной точкой пребывания раннепалеолитического 

человека на Русской равнине 

[Заверняев, Шмидт, 1958; Заверняев, 1978а]. 

Многие аргументы Поликарповича сами по себе 

небесспорны. Переотложенная морена, вовсе не 

факт, свидетельствующий против искусственного 

происхождения оббитых кремней. В перемытой 

морене лежит большинство известных ныне 

находок раннего палеолита на Десне и Оке. В 

2000 г. нами на местонахождении Неготино 4 

расчищен промытый в песках древним водным 

потоком «карман», заполненный переотложенной 

мореной и скоплением находок наподобие 

описанного В.А. Хохловкиной. Нанесено оно, 

конечно, не ледником, а склоновыми процессами. 

В среднем лишь 1 из 20 кремней, встреченных 

в Неготино, носил признаки обработки (15 

артефактов), остальные были беспорядочно оббиты 

ледниковыми валунчиками. Такой же процент 

артефактов среди «дикого» кремня наблюдается 

и на местонахождении Хотылево 1 [Заверняев,1978а, 

наши набл]. Иначе и быть не может. 

Огромное количество дробленого природного 

кремня в аллювии и морене всегда наблюдается 

там, где есть его месторождения – а Подесенье 

ими весьма насыщено. Правоту М.В. 

Воеводского относительно наличия раннего палеолита 

на верхней Десне вполне подтвердили 

дальнейшие исследования [Заверняев, 1978а; 

Тарасов, 1989 и др.]. Ошибка Громова и Воеводского, 

как мы уже не раз отмечали выше, была в 

ином. Памятники раннего палеолита Десны они 

отнесли к дорисскому времени, то есть к периоду 

до днепровского оледенения – свыше 250 

тыс.л.н. Теперь вполне ясно, что датировки мустье 

не уходят ниже начала верхнего плейстоцена 

– микулинского межледниковья. 

Вернемся теперь к открытиям Ф.М. Заверняева 

в Хотылево. На возможность наличия в 

Хотылево палеолита указывал в своих письмах 

один из его учителей – краевед из Бежицы Н.И. 

Лелянов [ЮКМ, ф.1, д.49, №2]. По данным Заверняева, 

отложения Хотылево 1, содержащие 

артефакты, относятся к началу микулинского 

межледниковья, однако следует учесть, что в 

большинстве случаев артефакты переотложены, 

следовательно, поселение существовало еще 

раньше. Материал был разделен Ф.М. Заверняевым 

на два комплекса – аморфный и ашело - 

мустьерский. Ашело-мустьерский комплекс Заверняев 

справедливо считал неоднородным и 

выделял несколько групп находок. Основной 

комплекс датировал начальными этапами риссвюрма. 

Уже из предложенного Заверняевым названия 

явствует, что находки относятся к рубежу 

ашельской и мустьерской эпох. Комплекс из погребенной 

почвы раскопов 5-6 немногочислен, 

и, по мнению Заверняева, близок к материалам 

Бетово. Наконец, комплекс из галечника раскопов 

5-6 отличается от основного наличием листовидных 

орудий и малым числом типичных 

остроконечников. Заверняев [1978а] считал его 

наиболее древним среди ашело-мустьерских. 

Аморфный комплекс, локализующийся в центральной 

и восточной части местонахождения – 

типологически более древний. Для него характерна 

клектонская техника расщепления, в качестве 

заготовок для многих орудий использовались 

естественные фрагменты кремня. Наши 

наблюдения за аморфным комплексом во время 

раскопок 2004 г. совпадают с выводами Ф.М. Заверняева. 

Возможно, эти изделия датируются 

интеррисским потеплением, когда ледниковый 

покров на большей части Русской равнины отсутствовал. 

Тогда аморфный комплекс – один из 

древнейших на Русской равнине. 

Исследования Л.М. Тарасова в верхнем 

Подесенье позволили получить новые сведения 

о раннем палеолите региона. Главным его достижением, 

безусловно, является открытие стратифицированных 

мустьерских стоянок, культурные 

слои которых залегают in situ, то есть не 

переотложены позднейшими процессами – 

Коршево 1, 2, 3, Бетово [Тарасов, 1983, 1987, 

1989]. Это позволило впервые вести речь об 

обоснованной периодизации раннего палеолита 

приледниковой зоны. Выяснилось, что верхнее 

Подесенье было заселено в течение практически 

всей мустьерской эпохи. Ранние фазы отмечены 

нижними слоями Коршевских стоянок. Бетово 

отнесено к развитому мустье, Лебедевка – к финальному 

[Тарасов, 2003]. Анализ инвентаря Бетово 

привел исследователя к заключению о близости 

Бетово и стоянок костенковско-стрелецкой 

54

культуры [Тарасов, 1982б]. Еще одно достижение 

Л.М.Тарасова – открытие и исследование 

домустьерского местонахождения Неготино на 

Руднянке [1987]. По нашему мнению, Неготино, 

Неготино на Руднянке, и Неготино 4 – следы одного 

памятника, разнесенного в разные стороны 

склоновыми процессами. Об этом говорит не 

только геология, но и типологическое единство 

всех местонахождений. 

Долгое время «белым пятном» на карте 

раннего палеолита оставался бассейн крупнейшего 

притока Десны – реки Сейм. Стратифицированных 

памятников здесь пока не выявлено, 

однако наши исследования позволяют говорить, 

по крайней мере, о находках датирующих артефактов. 

Наиболее древние местонахождения относятся, 

по нашему мнению, к микулинскому 

межледниковью. Оба местонахождения расположены 

в Курчатовском р-не Курской обл., стратиграфической 

привязки не имеют. В 1982 г. нами 

на дамбе близ с. Дичня найдено крупное 

скребло. Находку сопровождали кости и зубы 

раннего мамонта, шерстистого носорога, большерогого 

оленя, мелкого подвида лошади и бизона. 

Строительная документация позволила установить, 

что намыв дамбы велся из подошвы II 

надпойменной террасы, датируемой микулинским 

– началом ранневалдайского времени. 

Вторая находка из бывшего с. Стародубцево датирована 

тем же временем типологически. Это 

изготовленный из черного мелового кремня листовидный 

бифас, находящий аналогии в материалах 

памятников, типа ашело-мустьепрского 

комплекса Хотылево 1. К позднему мустье, вероятно, 

относится находка у с.Поповка Рыльского 

р-на скребла и остроконечника, сделанная в 

1986 г. С.Н. Алексеевым. К сожалению, материал 

не опубликован. Нельзя исключать, что лакуну 

в мустьерской истории Посеймья закроют 

памятники из группы на р.Крепна у с. Кремяное 

и с.Ветрено. Исследовавшая её вместе с Ю.А. 

Липкингом в конце 1970-х гг. В.И.Беляева предполагает 

здесь наличие не только верхнего палеолита, 

но и стратифицированных мустьерских 

памятников [Беляева, устн. сообщ., 1999, 2003]. 

После чрезмерно удревненных В.И. Громовым 

и М.В.Воеводским датировок местного мустье, 

большинство отечественных палеолитоведов 

и палеогеографов, словно «испугавшись» 

поспешных прежних оценок, ударилось в другую 

крайность, пытаясь отнести почти все памятники 

Русской равнины к вюрмскому оледенению. 

Лишь С.Н.Замятнин [1961] продолжал 

отстаивать точку зрения о возможности заселения 

центральных и северных областей Европейской 

России в раннем палеолите, руководствуясь 

распространением на этой территории соответствующей 

фауны, в частности – хазарского мамонта. 

А.А.Величко [1997] отмечает, что на протяжении 

всей ашельской эпохи люди практически 

не покидали территории Кавказа, делая 

лишь редкие попытки выхода на равнину. Однако 

объективного объяснения того, почему процессы 

расселения в Западной и Центральной 

Европе столь резко отличались от таковых в 

Восточной Европе, пока нет. Материальная 

культура и доступные технологии были сходны. 

Что же так отличало обитателей этих территорий, 

что в одном случае они в среднем плейстоцене 

уже освоили Северогерманскую низменность 

и юг Британии (Боксгроу), а в другом – 

лишь робко спускались в предгорья Кавказа, едва 

заходя в Приазовье Более того, почти вся 

территория Центральной и Западной Европы 

была заселена уже в лихвинском межледниковье 

(более 250.000 л.н.), о чем свидетельствуют многочисленные 

памятники с материалами шелльского 

типа. Если мы обратим взор к Азии, то выяснится, 

что суровый климат и там совершенно 

не мешал расселению древнейших людей. Пример 

– местонахождение Диринг-Юрях в Якутии. 

Несмотря на дискуссионность датировок 

(от 2,5 млн. по мнению открывшего памятник 

Ю.И.Мочанова до 300.000 лет по оценке С.М. 

Цейтлина), нет сомнений, что люди, создававшие 

на Диринге галечные орудия жили здесь в 

условиях сурового климата [Мочанов, 1992]. 14 

Нельзя не упомянуть находку чоппера и клектонских 

отщепов в VI культурном слое грота 

Большой Глухой на р.Чусовая, датируемую 

средним плейстоценом [Guslitzer, Pavlov, 1993]. 

Объяснить это кратковременными выходами 

людей на равнину непросто. Известны находки 

раннепалеолитических изделий и в центре Русской 

равнины [Алексеев, Григорьев, 1985]. В.И. 

Громов и М.В. Воеводский, не приняв во внимание 

то, что Днепровская морена переотложена, 

ошиблись в датировке памятников эпох мустье 

и начала верхнего палеолита. Однако при 

этом они интуитивно верно наметили вероятное 

время появления самых первых людей в центральных 

областях Русской равнины, и это сле- 

14 - пользуясь случаем, искренне благодарю Ю.И. Мочанова и 

С.А.Федосееву за информацию и литературу о местонахождении Диринг- 

Юрях и других памятниках Северо-Восточной Азии. 

55

дует поставить в заслугу руководителям Деснинской 

экспедиции, как и развивавшему эти 

идеи С.Н.Замятнину. Нынешнее положение с 

ашелем в Подесенье напоминает ситуацию с находками 

мустье в 1930-50-х гг. Поиски стратифицированных 

ашельских местонахождений на 

территории бассейна Десны – одна из задач полевой 

археологии начала XXI века. 

Изучение первоначальное заселение человеком 

той или иной территории подводит нас к 

иной проблеме: стратегии расселения человека 

палеолита, и в первую очередь – о стратегии выбора 

мест поселений. Как мы уже отмечали, 

первоначально стратегия выбора мест древних 

поселений не рассматривалась как важный аспект 

жизни человека палеолита. Считалось само 

собой разумеющимся, что стоянки размещались 

в определенных местах, попыток систематизации 

и обобщения таких данных не предпринималось. 

Единственными указаниями на стратегию 

выбора мест поселений можно считать замечания 

В.А. Городцова об ориентации на месторождения 

минерального сырья [1923, 1929]. 

Летом 1955 г. А.Н.Рогачев организовал экспедицию 

по изучению геоморфологии, стратиграфии 

и топографии стоянок центра Русской 

равнины [ИА РАН, Р-1 № 1206]. Работы были 

начаты в бассейне Дона – в Костенковско - Борщевской 

группе и на лежащей севернее стоянке 

Гагарино, затем переместились в бассейн Сейма 

(Авдеево и Сучкино) и, наконец, в бассейн Десны, 

где были обследованы Тимоновка, Супонево, 

Елисеевичи, Юдиново, группы стоянок Чулатово 

и Пушкари. На всех памятниках закладывались 

шурфы или зачистки естественных 

геологических обнажений, в ряде случаев (например, 

в Авдеево, Пушкарях) бурились скважины. 

В результате удалось переосмыслить 

данные о ряде памятников и их предполагавшиеся 

ранее археологические и геологические 

датировки [ИА РАН, Р-1 №1206]. Что касается 

размещения поселений и сопутствующих древнему 

населению природных условий, в общих 

чертах результаты оказались следующими: излюбленными 

местами для заселения оказались 

мысообразные участки. Часто они заметны в современном 

рельефе, иногда снивелированы более 

поздними отложениями. Несомненно, что 

человека привлекал хороший дренаж и эрозионная 

устойчивость таких площадок. Отмечалась 

также хорошая защита большинства поселений 

от ветра с водораздела и от долинных 

ветров [Величко, Рогачев, 1969]. А.А. Величко 

также установил, что отличия в размещении 

деснинских и донских памятников (первые в 

основном на коренном берегу, а вторые преимущественно 

на низких надпойменных террасах) 

имеют относительный характер, и связаны 

преимущественно с неодинаковой морфологией 

речных долин. «Если в долине Дона в конце 

плейстоцена существовали достаточно широкие 

террасовые площадки, пригодные для поселений, 

то в долине Десны таких площадок не было, 

и крутой склон спускался непосредственно к 

пойме, где селиться было невозможно из-за 

сильной заболоченности, усугубленной криогенно-термокарстовыми 

процессами» [там же]. 

В последующий период стратегии размещения 

поселений уделялось незначительное внимание. 

В разных вариантах и интерпретациях в основном 

повторялись выводы Рогачева и Величко. 

Несколько расширила представления о топографии 

деснянского палеолита работа Ю.Г. Колосова 

[1965], предпринявшего разведки в окрестностях 

Новгород-Северского. В неизменном 

виде суждения о размещении палеолитических 

поселений сохранялись до середины 1980-х гг. 

[Рогачев, Аникович, 1984]. 

В 1985 г. вышла в свет монография О. 

Соффер, посвященная верхнему палеолиту центра 

Русской равнины, в которой она, пересматривая 

и анализируя накопленную ранее информацию, 

подтверждает выводы Величко и Рогачева 

и устанавливает преобладание памятников 

на склонах с южной экспозицией – более инсолируемых, 

хорошо прогретых [Soffer, 1985]. Ряд 

исследователей начинает отмечать связь стратегии 

выбора мест поселений с хозяйственнокультурным 

типом палеолитического населения. 

Так, Н.Д. Праслов [1989] пишет: «Охотники на 

мамонтов устраивали свои поселения в низких 

местах сильно расчлененного рельефа, на первой 

и второй надпойменных террасах, близ 

устьев ручьев и оврагов… Охотники на бизонов 

и стадных животных предпочитали селиться на 

высоких участках, откуда хорошо просматривались 

плато и равнина». В.Я. Сергин попытался 

систематизировать сведения о размещении долговременных 

поселений эпохи верхнего палеолита. 

При анализе расположения поселений было 

отмечено три типа геоморфологически различных 

участков местности: балки, долины рек 

и водораздельные пространства. Следующим 

параметром стала ветрозащита (по сторонам 

56

света). В результате все поселения с жилищами 

были разделены на: 1) открытые; 2) прикрытые; 

3) укрытые [Сергин,1988, С.6-7]. Заслуга Сергина 

в том, что он свел воедино и систематизировал 

разрозненные до этого сведения и отверг 

ветрозащиту, как один из главных критериев 

стратегии размещения поселений в палеолите. 

Поскольку тип поселения, его основное назначение, 

безусловно, должны были влиять на 

стратегию его размещения, параллельно с анализом 

стратегия выбора мест поселений и Сергин 

и Соффер предприняли попытки создания 

типологии поселений верхнего палеолита. О. 

Соффер [Soffer, 1985] делит памятники по сезонности 

на три группы: к теплому сезону относит 

стоянки-мастерские, лагеря охотников, лагеря 

собирателей. К холодному сезону – охотничьи 

базовые лагеря, комплексные базовые лагеря. 

К обоим периодам – обычные базовые лагеря. 

Круглогодично, по Соффер, Хотылево 2. Эта 

типология не бесспорна. Так, вызывает сомнения 

правильность использования статистики по 

фауне культурных слоёв. Если бы, как В.Я. Сергин 

[1988], исследовательница взяла за основу 

при анализе сезонности иной набор фактов, удалось 

бы избежать досадных несообразностей. 

Так, трудно представить кремнеобработку на 

открытом воздухе при температуре в – 40-50ºС. 

Учет даже одного этого фактора не позволил бы 

ей отнести к стоянкам холодного периода такие 

памятники, как Тимоновка 1 и 2, Елисеевичи, 

Пушкари 1. Напомним, что первооткрыватель 

Пушкарей М.Я.Рудинский [1947] считал этот 

памятник поселением теплого сезона. Нецелесообразно 

и выделение лагерей собирателей – 

мамонтовых «кладбищ» со следами их посещения. 

В.Я.Сергин предложил разделить памятники 

верхнего палеолита на поселения и стоянки. 

В свою очередь в категорию поселений он 

включал три типа: круглогодичные и поселения 

теплого и холодного сезона. Стоянки же – эфемерные, 

кратковременно обитаемые объекты за 

пределами базового поселения [Сергин, 1988]. В 

схеме Сергина, если рассматривать её применительно 

к Деснинскому бассейну, настораживает 

выделение поселений исключительно холодного 

сезона. Анализ, проведенный нами при работе 

над кандидатской диссертацией, показал, что 

для рассматриваемого региона можно обойтись 

двумя типами: круглогодичными поселениями и 

поселениями теплого сезона. Все они многофункциональны, 

т.е. здесь жили, занимались обработкой 

кости и камня, совершали отправления 

культов, разделывали принесенную добычу и 

т.д. Стоянки же, как объекты монофункциональные, 

разделены на стоянки-мастерские, где велась 

первичная обработка кремня вблизи его 

природных выходов, и на рейдовые охотничьи 

лагеря, где производился забой и первичная разделка 

туш животных. Мы исходили из того, что 

разные типы поселений требовали разлных условий 

размещения (Табл.5). 

Таблица 5.Типология верхнепалеолитических памятников басс. Десны 

Тип 

Стоянки (кратковременные) 

Поселения (долговременные) 

памятника Основной базовый Сезонный базовый 

мастерские Рейдовые охотничьи лагеря 

лагерь 

лагерь 

Сезонность теплый период охоты круглый год Теплый 

Функция первичная обработка 

кремня 

забой, разделка и частичная 

утилизация туши 

обширный спектр 

деятельности 

Обширный спектр 


Типичные памятники 

Коршево 1, 2 - 

средние слои 

Сучкино (Октябрьское 1), 

Курово 

Авдеево, Юдиново, 

Хотылево 2 

Чулатово 2, 

Хотылево 8 () 

Чтобы понять стратегию выбора мест 

стоянок и поселений нам пришлось смоделировать 

шкалу приоритетов критериев этого выбора. 

Монофункциональность стоянок приводила 

к тому, что имелся один основной критерий их 

размещения. Для кремнеобрабатывающих мастерских 

это было наличие выходов высококачественного 

минерального сырья, для рейдовых 

охотничьих лагерей – место добычи крупного 

животного или стада. Они возникали при отсутствии 

месторождений близ базовых лагерей. Базовые 

поселения полифункциональны и потому 

должны иметь ряд критериев размещения с различными 

уровнями значимости, которых выделено 

четыре:1)Необходимые (учтенные на 100% 

поселений). 2) Важные (75-99%). 3) Желательные 

(50-75%). 4) Несущественные (менее 50%). 

В размещении долговременных круглогодичных 

поселений к I уровню были отнесены наличие 

близ поселения или на его территории мамонтового 

«кладбища» и размещение площадки поселения 

на эрозионно-устойчивом и хорошо дренируемом 

мысообразном или возвышенном 

участке. К II уровню относится спасение от кровососущих 

насекомых, ради чего человек пренебрегал 

ветрозащитой площадки. К II же уров- 

57

ню относится размещение поселений на хорошо 

инсолируемых склонах. К III уровню отнесена 

ветрозащита. К низшему IV уровню – наличие 

близ поселений месторождений минерального 

сырья и защищенность от половодий. Причиной 

«беспечности» скорее всего, была попытка поместить 

поселение ближе к часто лежащему на 

пойме мамонтовому кладбищу. О влиянии мамонтовых 

кладбищ на стратегию расселения 

человека в палеолите остановимся ниже. Оказалось, 

что все поселения теплого сезона размещаются 

в пределах зон концентрации местонахождений 

останков мамонта, однако непосредственно 

вблизи мамонтовых кладбищ их немного: 

в теплое время года топлива требовалось 

меньше, а строительный материал для капитальных 

жилищ вовсе не был нужен. К IV уровню 

относятся и месторождения минерального 

сырья, однако их роль, по сравнению с критериями 

размещения круглогодичных поселений, 

возрастает. К I уровню значимости откосятся 

хорошо дренируемые, эрозионно-устойчивые 

площадки. Ветрозащита: закрытые поселения 

отсутствуют, прикрытых – менее половины, остальные 

– открыты, что, видимо, связано бегством 

от кровососущих насекомых, скапливавшихся 

в ветровой тени. На основании полученных 

данных были смоделированы алгоритмы 

выбора места долговременного круглогодичного 

и сезонного поселения восточноевропейскими 

охотниками на мамонта. Стратегия расселения 

восточноевропейских охотников на мамонта, 

как форма социокультурной адаптации, представляется 

уникальной, не находящей прямых 

этнографических аналогий. Восточноевропейские 

охотники на мамонта базировались с одной 

стороны на всестороннем использовании ресурсов 

животного мира и, с другой – на использовании 

мамонтовых «кладбищ», что позволяло 

вести оседлый образ жизни в экстремальных 

природноых условиях. 

Начав анализировать микростратиграфию 

и данные естественных наук для различных палеолитических 

поселений, специалисты столкнулись 

с двумя серьезными проблемами. Вопервых, 

памятники, по типологии культурного 

слоя можно было разделить на две разновидности: 

у одних памятников имел место лишь тонкий 

горизонт находок, иногда весьма насыщенный 

артефактами и следами человеческой деятельности, 

у других же культурный слой имел 

значительную мощность и весьма сложную 

микростратиграфию, хотя артефакты отражали 

единую культурную традицию. Во-вторых, памятники 

с мощными культурными слоями и, как 

правило, сложной микростратиграфией, давали 

серии радиоуглеродных дат, серьезно отличавшихся 

друг от друга. Обычно эти серии давали 

несколько пиков, отстоящих друг от друга во 

времени [Радиоуглеродная… 1997]. Ярким примером 

может служить серия дат для Елисеевичей, 

давшая неожиданно большой разброс, что 

вызвало даже сомнения в достоверности части 

из них. Л.В.Грехова [1990б] сгруппировала их в 

три «пакета», придя к выводу о большой длительности 

заселения мыса стоянки. Изучение 

данной проблемы привело к выводу о необходимости 

введения новой дефиниции – палеолитический 

микрорегион. Явление микрорегиональности 

способно объяснить обе проблемы 

«сложных памятников». 

Палеолитическим районом следует называть 

группу памятников относительно компактную 

(но уже не в пределах сотен метров, а даже 

в пределах 10-20 км), которые могут быть и разнокультурными, 

и разновременными. В пределах 

изучаемой территории имеется как минимум 

два палеолитических района включающих 

многочисленные следы человека палеолита от 

ашело-мустьерского до финальнопалеолитического 

времени: Брянский палеолитический район 

на верхней Десне (тянется от Неготино до 

Супонево), и Новгород-Северский палеолитический 

район, тянущийся от Пушкарей до окрестностей 

Мезина. В Курском Посеймье имеются 

два растянутых палеолитических района – Курский 

и Рыльско-Крепнянский, Восток его представляют 

Курские стоянки, центр – Авдеевская 

стоянка и местонахождения Сорокино, Дичня, 

Стародубцево, западная окраина – микрорегион 

Быки. Под микрорегионом мы понимаем компактную 

группу генетически связанных памятников 

– как синхронных, так и расположенных 

вдоль временной оси. Микрорегиональная 

структура весьма характерна для палеолита. 

Примеры таких археологических объектов мы 

можем наблюдать во многих местах: Юдиново; 

Тимоновка – Карачиж; Елисеевичи; Пушкари; 

Костенки 1, 13, 14, 18. Последний пример особенно 

интересен. Учитывая наличие в Костенках 

1 минимум трех многоочажных комплексов, 

в Авдеево – минимум двух, А.Н. Рогачев, приняв 

во внимание единство их планировки и целесообразность 

взаимоположения, предположил 

58

их синхронность, придя к выводу о существовании 

крупных «палеолитических деревень», 

включая в них не только соседние комплексы, 

но порой и соседние стоянки (Костенки 1, 13, 

18). Такие образования он считал «племенными 

поселками», сближая их по сути своей с большими 

раннеземледельческими поселениями 

[Рогачев,Величко, 1969]. Гипотеза Рогачева приветствовалась 

и исследователями Авдеево. М.Д. 

Гвоздовер рассказывала о двух комплексах Авдеево: 

«Это не два разных поселения, скорее – 

два дома на одной улице». Позднее тезис о синхронности 

комплексов Авдеево настойчиво повторялся 

[Григорьев,Гвоздовер, 1990]. При сравнении 

костенковско-авдеевских комплексов с 

поселениями среднеднепровского типа видно, 

что по своим параметрам (общая площадь, количество 

крупных хозяйственных ям, очагов, 

объем фаунистических остатков и т.д.) они являются 

аналогами самодостаточных поселений 

иного типа [Сергин, 1987а]. Если до недавнего 

времени этот вывод сторонники концепции «палеолитических 

деревень» оспаривали, то после 

исследований Зарайской стоянки с перекрывающими 

друг друга костенковско-авдеевскими 

комплексами утверждение, что каждый комплекс 

являл вполне самостоятельную поселенческую 

структуру, убедительно доказано [Амирханов, 

2000; Амирханов, Лев, Селезнев, 2001]. 

Типичный микрорегион Быки, уже упомянутый 

выше, был исследован нами в 1996-99 гг. 

в Курском Посеймье. Все культурные слои взаимно 

не перекрываются, располагаясь поблизости. 

Если бы пятна исследованных в Быках поселений 

были смещены ещё ближе друг к другу 

и перекрывались, восприятие их оказалось бы 

совершенно иным. Несколько поселений воспринимались 

бы как мощный культурный слой 

с единым, хотя и более разнообразным, чем для 

каждого памятника в отдельности (различия на 

фациальном уровне) вещевым комплексом и 

сложной микростратиграфией. Показателен был 

бы и значительный разброс восьми радиоуглеродных 

дат, который дал бы в этом случае совершенно 

типичное для многих памятников 

Русской равнины бимодальное распределение с 

пиками в районе 22-23 и 16-17 тыс. лет назад. В 

этом и состоит, по нашему мнению, разрешение 

загадки бимодального (а иногда тримодального) 

распределения радиокарбоновых дат в больших 

сериях для одного памятника с мощным и 

сложным культурным слоем (Елисеевичи, Хотылево 

2, Авдеево и др.). Можно согласиться с 

гипотезой Л.В.Греховой [1990] о неоднократности 

заселения стоянки Елисеевичи, одновременно 

приняв, что Елисеевичи микрорегион, в 

котором люди обитали с максимума поздневалдайского 

похолодания до позднеледниковья. 15 

Археологи не всегда четко и адекватно фиксируют 

такие сложные, близкие по инвентарю 

микрорегиональные многослойные поселенческие 

структуры, считая их остатками единого 

памятника со сложно структурированным в 

плане в профиле очень мощным культурным 

слоем. Внимательное наблюдение за микростратиграфией 

и четкая привязка к ней образцов для 

датировок позволяет получить потрясающие результаты. 

Яркие тому примеры – Зарайская стоянка, 

многослойный микрорегиональный характер 

которой был выявлен и убедительно доказан 

Х.А.Амирхановым [1997], Пушкари 1, где верхний 

и нижний горизонты основного слоя выявлены 

раскопками В.И. Беляевой [1997б]. Хотылево 

2 16 и ряд других памятников, нуждаются в 

рассмотрении с точки зрения концепции микрорегиональности. 

Итак, мы можем говорить не только об 

оседлости населения Подесенья в верхнем палеолите, 

но и о длительном обитании групп населения 

на определенных территориях, в определенных 

местах. Объекты, еще недавно воспринимавшиеся 

археологами как памятники со 

сложным и мощным культурным слоем, существовавшие 

не более 40-50 лет [Григорьев Г.П., 

устн.сообщ., 1982], а может быть и менее [Бибиков, 

1969], на деле могли быть заселены с перерывами 

на протяжении нескольких тысячелетий. 

В сравнении с ними даже такие «вечные» 

города, как Рим или Киев, оказываются достаточно 

недолговечными образованиями, а современные 

или средневековые сельские поселения 

и вовсе эфемерными. На наших глазах меняется 

одна из главнейших парадигм в палеолитоведении. 

Становится объяснимым и достаточно небольшое 

число памятников, на первый взгляд 

несопоставимое с отрезком времени, занимаемым 

палеолитом. Одной из причин возникновения 

палеолитических районов и микрорегионов 

могло быть наличие источников минерального 

сырья. Однако для окрестностей Брянска и Новгород-Северского 

этот критерий если и может 

15 - Так, мы видим и сложный культурный слой стоянки Авдеево 

16 - по данным А.Б.Селезнева (1998) особенности технологии первичного 

расщепления кремня Хотылево 2 на разных участках раскопа Ф.М. Заверняева 

свидетельствуют о нескольких этапах заселения. 

59

быть актуален, то в случаях с Юдиновской 

группой стоянок на Судости или с палеолитом 

Посеймья (а если рассматривать более широкую 

территорию – то и с Костенковско-Борщевским 

палеолитическим районом) наличие высококачественного 

минерального сырья в качестве основного 

критерия выбора мест поселений не 

срабатывает. Необходимо искать иные причины. 

Гипотеза образования палеолитических районов 

и микрорегионов близ активно использовавшихся 

естественных скоплений остатков мамонта 

(мамонтовых «кладбищ») – была обоснована 

нами ранее [Чубур, 1993а,б, 1998]. Наконец, 

А.А.Величко [2004, доклад на III антропологических 

чтениях, Москва] предполагает образование 

кустов поселений в районе зимних водопоев 

мамонтов, отмечая, что водопои в перигляциальных 

условиях были весьма редки. Плодотворным 

нам представляется объединение нашей 

гипотезы и гипотезы А.А.Величко. Несмотря 

на то, что использование человеком палеолита 

«мамонтовых кладбищ» и ориентация 

на них его стратегии расселения в центральных 

областях Русской равнины все ещё остается 

предметом регулярно возобновляющихся дискуссий, 

наиболее важной и перспективной в настоящее 

время можно считать проблему реконструкции 

долгосрочных миграций населения в 

палеолите. Это стало бы серьезным шагом к переходу 

от истории материальной культуры к истории 

первобытных социумов. Миграции населения 

палеолита можно разделить на три вида. 

1) Освоение Ойкумены. Этот вид миграций мы 

рассматривали, анализируя проблему первоначального 

заселения бассейна Десны. 2) Отток и 

приток населения, связанный с изменениями 

природно - климатических условий на той или 

иной территории – то есть динамика заселенности. 

Следы такого рода миграций легко установить 

при наличии точных датировок мест поселения 

человека. 3) перемещение конкретных 

групп древнего населения – самый дискуссионный 

и трудноопределимый вид миграций. 

Вопрос динамики населения Русской равнины 

(в т.ч. – бассейна Десны) на различных 

этапах палеолита очень долгое время оставался 

вне сферы серьезного внимания специалистов. 

О динамике населения в раннем палеолите ввиду 

достаточно ограниченного числа известных 

памятников действительно трудно говорить и в 

настоящее время. В этом случае речь ведется о 

первоначальном заселении территории. Однако 

верхнепалеолитических стоянок и местонахождений, 

в том числе надежно датированных к 80- 

м гг. ХХ столетия только в бассейне Десны имелось 

несколько десятков, что позволяло попытаться 

провести анализ не только заселенности 

территории в целом, но и динамики населения в 

течение верхнего палеолита. Несмотря на это, 

проблематика динамики населения, как правило, 

затрагивалась вскользь, в самых общих чертах, 

зачастую недостаточно аргументировано, на 

уровне предположений и умозрительных заключений. 

Так в главе фундаментального труда 

«Палеолит СССР», посвященной позднему палеолиту 

Русской равнины и Крыма, говорится: 

«в период наибольшего распространения ледника 

территория Русской равнины была необитаемой 

или малообитаемой» [Рогачев, Аникович. 

1984, С.169]. При этом не приводится ни одного 

факта, хотя бы косвенно подтверждающего такое 

предположение. Впрочем, гипотетичность 

своего мнения авторы и не отрицали: «ареал 

обитания человека в это время (максимум поздневалдайского 

похолодания - А.Ч.) очевидно, 

начинает сокращаться. У нас нет надежных данных 

о том, насколько сократился этот ареал в 

период климатического минимума, когда ледник 

достиг наибольшего развития. Не исключено, 

что большая часть Русской равнины не была заселена, 

что вторичное освоение ее центральных 

и северных регионов… происходит уже в позднеледниковье» 

[Там же]. Говоря о динамике населения 

той или иной территории в верхнем палеолите, 

многие авторы часто ориентируются не 

на археологические, а на палеогеографические 

данные [Лазуков,1981;Вознячук,1973]. При этом 

те же авторы подтверждают в своей работе 

спорность многих палеогеографических постулатов. 

Так, например, все еще дискуссионны 

масштабы ухудшения климата в период максимума 

похолодания на различных территориях, 

амплитуда климатических колебаний. Таким образом, 

в отношении заселенности центра Русской 

равнины в период последнего оледенения 

долгое время было ясно лишь одно: в период 

максимума похолодания мог иметь место отток 

населения к югу. 

Одной из первых оригинальное и, в определенном 

смысле аргументированное суждение 

о динамике населения Подесенья и Среднего 

Поднепровья высказала в фундаментальной монографии 

«Верхний палеолит центра Русской 

равнины» О.Соффер. Она считает, что верхне- 

60

палеолитический человек заселил центральные 

области Русской равнины лишь в период постмаксимума, 

то есть не ранее 18 тыс.л.н. К началу 

поздневалдайского похолодания (20-24 тыс. 

л.н.), и то под сомнением, американская исследовательница 

относит лишь несколько памятников. 

Период максимума похолодания был на ее 

взгляд периодом полной необитаемости региона 

[Soffer, 1985]. Основывается это суждение, однако, 

преимущественно на радиокарбоновых датах, 

многие из которых вызывают обоснованные 

сомнения. Широтный разброс памятников рассматриваемого 

региона в период постмакисмума 

Соффер объясняет сезонными миграциями 

за стадами мамонта на сотни километров, что 

даёт «одновременное существование ряда стоянок, 

которые использовались одной группой 

охотников-собирателей в разные сезоны» [Соффер, 

1993а, С.114]. Работы Соффер по сути дела, 

отвергли один из основополагающих тезисов 

отечественного палеолитоведения об оседлости 

верхнепалеолитического населения в рассматриваемом 

регионе [Soffer, 1985; Соффер, 1993а]. 

Но то, что она считает сезонными перемещениями 

населения за мамонтом, может быть изменением 

ареала Homo sapiens при климатических 

флуктуациях позднего Валдая. 

В 1990-х гг. исследование такого рода было 

предпринято нами [Чубур, 1997]. Было проанализировано 

широтное распределение памятников 

по выделенным нами хронологическим 

группам. Новые данные, полученные в течение 

последних десяти лет, заставляют нас пересмотреть 

отдельные положения предложенной тогда 

хронологии 17 , что не меняет, однако, основных 

выводов. Выяснилось, что начальные фазы похолодания 

сместили ареал человека к югу, в 

рамки 54° северной широты. Во время гмелинского 

интерстадиала наблюдается расширение 

ареала «восточноевропейских охотников на мамонта» 

практически до 56° с.ш. за счет проникновения 

в бассейн Оки. Наступление криохрона 

вызывает новый отток населения к югу, однако 

его масштабы часто преувеличиваются: не может 

быть и речи о незаселенности центра Русской 

равнины, и бассейна Десны в том числе в 

период максимума похолодания. Постепенное 

потепление постмаксимума вызывает новое 

расширение ареала до 56° с.ш., опять за счет 

17 - на наш нынешний взгляд в прежней схеме (1997) излишне удревнен 

возраст Юдиново и Елисеевичей, Межиричей. Оправданием может быть 

микрорегиональный характер этих поселений – в 1997 г. нами были учтены 

наиболее древние даты микрорегиона. 

проникновения в бассейн Оки. При этом с юга 

этот ареал, напротив, вновь сокращается до 50- 

51° с.ш. Нелепо было бы думать, что человека 

манили территории с менее благоприятными 

условиями! Г.И.Лазуков [1981, С.213] пишет: 

«Умственное, хозяйственное и социальное развитие 

его было таково, что он знал особенности 

природы обширных территорий и использовал 

эти знания себе на пользу», и далее: «Люди 

верхнего палеолита безусловно знали о южных 

территориях, где природные условия были благоприятные. 

Чем в таком случае можно объяснить 

тяготение человека именно к приледниковым, 

самым суровым ландшафтам» Парадоксальное 

сокращение ареала охотников на мамонта 

с юга во время оптимизаций климата было 

объяснено смещением населения не под давлением 

изменений климата, а вслед за основными 

стадами служившего основой экономики 

мамонта. Это подтвердили анализ широтного 

распределения местонахождений останков мамонта 

не связанных с палеолитическими местонахождениями 

и сопоставление его с распределением 

палеолитических памятников. С наступлением 

поздневалдайского похолодания угнетенные 

теплым периодом мамонтовые стада начали 

расти, популяция мамонта вышла из стрессового 

состояния. Стада мамонта, а за ними и 

часть центрально-европейского населения приходят 

в движение и «растекаются» по равнине. 

Расселение охотников на мамонта изначально 

шло по достаточно узкому коридору между 50 и 

54º северной широты около 450 км шириной. 

Именно с основным коридором расселения связан 

пик заселенности между 51 и 52º с.ш. (52% 

поселений центра Русской равнины) В пределах 

этого коридора протекают крупные широтные 

участки Вислы и Десны, Припяти, Сейма. Упирается 

«коридор» в Костенковско-Борщевский 

палеолитический район. 

Проблематикой динамики верхнепалеолитического 

населения центра Русской равнины 

занималась Лаборатория эволюционной географии 

ИГРАН под руководством А.А.Величко 

[Величко, 1997; Грибченко, Куренкова, 1997; Величко, 

Грибченко, Куренкова, 2003]. Основные 

выводы их почти не отличаются от наших. В середине 

валдайской ледниковой эпохи наступает 

фаза Брянского интерстадиала – относительного 

потепления. «В первой его половине (около 40- 

35 тыс.л.н.) даже в высоких широтах возросла 

роль древесной растительности. Именно в это 

61

узкое «окно» смягчения климата позднепалеолитический 

человек… совершает рывок на север 

Русской равнины, к Полярному кругу». Затем 

наступил максимум похолодания, и «можно 

предполагать, что 21-19 тыс.л.н., заселенность 

равнинных территорий сокращалась» [Величко, 

Грибченко, Куренкова, 2003]. После 19000 лет 

назад палеолитические поселения вновь существуют 

в различных регионах. «Вероятно, криоаридные 

условия последней ледниковой эпохи 

привели к существованию относительно устойчивых 

во времени ландшафтов, благоприятных 

для жизнедеятельности первобытных охотников» 

[Величко, Грибченко, Куренкова, 2003]. Во 

время заключительного этапа позднепалеолитического 

расселения (15-12 тыс.л.н.) число стоянок 

в Восточной Европе возросло [Грибченко, 

Куренкова, 1997; Величко, Грибченко, Куренкова, 

2003]. Как и мы, исследователи ИГРАН отмечают 

жесткую связь экономики и расселения 

палеолитического населения центра Русской 

равнины с мамонтом. 

До сих пор много неясностей в отношении 

возможной плотность и численности населения 

бассейна Десны в палеолите. Для данного региона 

расчетов практически никто не выполнял. 

Однако определенные выкладки по палеодемографии 

палеолита в целом в отечественной и зарубежной 

историографии имеются. Одним из 

первых в отечественной археологии подобными 

реконструкциями для палеолита занялся С.Н. 

Бибиков. Ориентируясь на то, что между Полесьем, 

Крымом, Прутом и Северским Донцом 

известно около 400 стоянок, а на каждой жило 

около 50 человек, он пришел к выводу, что общая 

численность населения этой территории составляла 

около 20000 человек [Бибиков, 1969]. 

Но все ли 400 стоянок функционировали одновременно 

в течение всего верхнего палеолита 

Нет! Все ли служили пристанищем числу людей, 

достаточно близкому к 50 особям Вряд ли. 

Таким образом, реконструкция Бибикова оказывается 

в большей степени умозрительной, чем 

научной. Между тем и позднее, уже при анализе 

крымского палеолита, Бибиков [1971] использует 

свою методику почти без изменений (4 семьи 

– 20 человек – на 400 км 2 ). Результаты же его 

расчетов без должной критики и поныне используются 

некоторыми специалистами [Воронцов, 

1999]. Похожей методикой, только усовершенствованной, 

учитывающей неравномерность 

расселения людей пользовался при оценке 

плотности населения в каменном веке В.В. Сидоров 

[1992]. По недоразумению методику Бибикова 

он называет «методикой оценки численности 

населения по биологической ёмкости 

ландшафта», но ход рассуждений – от числа 

стоянок к демографическим показателям – у 

Сидорова тот же, что и у Бибикова. Разница в 

том, что он не пытается убедить читателя, что 

все стоянки той или иной территории синхронны. 

Избежав этой ошибки В.И.Бибикова, исследователь 

пришел к иным результатам. По оценке 

В.В.Сидорова в верхнем палеолите на территории 

Среднерусской возвышенности обитали 

лишь 3-4 общины племени, каждая по 20-30 человек. 

Методику вычисления демографической 

ёмкости ландшафта использовал П.М. Долуханов. 

Демографическая ёмкость ландшафта – это 

«максимальное количество населения, которое 

может существовать на территории ландшафтной 

единицы при данном уровне производительных 

сил» [Долуханов, 1979, С.15]. Предполагая, 

что охотничье население потребляло не 

более 10% биомассы того или иного ландшафта, 

Долуханов попытался оценить предельно возможную 

плотность населения в различных природных 

условиях. Согласно его расчетам, для 

тундровой зоны предельная плотность охотничье-собирательского 

населения составляла 1,7 

человека на 100 км 2 , а, к примеру, для лесостепной 

– целых 17,3 человека на 100 км 2 [Долуханов, 

1979, С.16]. Но оценка населения по ёмкости 

ландшафта даёт нам предельные, а не реальные 

показатели. Проблема в том, что редко 

население достигало предельной численности. 

По оценке Э.Диви, численность населения Ойкумены 

в верхнем палеолите составляла 3,3 

миллиона человек, а в неолите уже свыше 5 

миллионов человек [Алексеев, 1984]. В.П. Алексеев 

давал иную предельную оценку численности 

населения для неолитической эпохи: не более 

2,5 млн. чел. на всей Ойкумене, а для палеолита, 

соответственно еще меньше [Алексеев, 

1997, С.254]. Нам представляется наиболее плодотворным 

и удачным именно его подход, в основе 

которого лежат сравнительно - демографический 

и сравнительно-этнологический методы. 

В.П.Алексеев [1972, 1997, С.254] выводил данные 

для неолита из сравнения со сведениями об 

аборигенном населении Сибири. Нам представляется, 

что ближайшей аналогией для расчетов 

по демографии палеолитического населения перигляциальной 

зоны, в которой Подесенье рас- 

62

полагалось большую часть палеолита, следует 

использовать сведения о заселенности арктической 

зоны – современного приледниковья. 

Плотность населения в арктической зоне по 

данным Л.А.Файнберга невелика – на 1 человека 

на Американском Севере в среднем приходится 

от 300 до 500 км 2 [Файнберг, 1991, С.48- 

49]. Природные условия в Подесенье в период 

плейстоценовых похолоданий были близки к 

условиям арктической зоны. При общей площади 

водосбора Десны 89000 км 2 мы получаем путем 

экстраполяции население всего лишь от 178 

до 297 человек. Иными словами, при допущении, 

что на поселении обитало 20-40 человек, 

одновременно в бассейне Десны могло существовать 

от 4 до 15 поселений палеолита. Заметим, 

что нами не учтен в расчетах такой важнейший 

демографический фактор, как более высокая 

средняя продолжительность жизни наших современников 

с американского Севера по сравнению 

с палеолитом, что также должно было бы 

отразиться на численности и плотности населения 

в сторону некоторого уменьшения показателей. 

Таким образом, иным путем мы пришли к 

выводам, близким к результатам В.В.Сидорова. 

Сходные результаты, полученные различным 

методом, заставляют полагать, что они скорее 

отражают истинное положение дел. 

Исходя из этого положения, на повестку 

дня встает новая проблема – проблема путей 

миграции локальных групп оказавшегося столь 

немногочисленным населения. Проблема эта, в 

отличие от проблем, рассмотренных выше, в 

принципе не может быть решена исключительно 

с помощью естественных наук. Она требует 

анализа хода развития и изменения верхнепалеолитической 

материальной культуры, ибо 

только по археологическим источникам мы можем 

судить о перемещении населения в глубокой 

древности. Еще задолго до становления советской 

школы палеолитоведения среди русских 

археологов имел место интерес к процессам 

межкультурных контактов в палеолите. В этом 

ключе представляют историографический интерес 

высказывания Л.Е. Чикаленко в письме в 

Кабинет антропологии и этнологии им. Вовка в 

1920-х гг. Из знакомства с западной археологией, 

бесед с А.Брейлем и другими археологами он 

пришел к выводу: «Горе наше в том, что на все 

вопросы нашей предыстории мы можем получить 

ответ только с запада, а нам его нужно с 

юга, юго-востока, а может, и с востока... Мне 

кажется, наше дело должно состоять в том, чтобы, 

получив школу или во Франции, или в Германии, 

как можно меньше потом смотреть на 

наши вопросы немецкими или французскими 

глазами. Должно знакомиться с наиболее близкими 

от нас землями, потому что доисторические 

культуры передавались только от соседей к 

соседям» [ИА НАНУ, ф10, №13, л.106]. Увы, 

многие десятилетия наша наука смотрела на 

мир глазами Западной Европы конца ХIХ в., сама 

себе в этом не признаваясь. Французская стадиальная 

схема, постепенно совершенствовавшаяся, 

дробившаяся на ступени, легла в основу 

автохтонизма в палеолитоведении [Ефименко, 

1958; Борисковский, 1953]. Культуры не привносились 

извне, население сходным путем развивалось 

на месте в разных регионах в силу загадочных 

«общеисторических закономерностей». 

«Построения миграционистов и последователей 

так наз. культурно-исторической школы не 

имеют под собой научных оснований. Они обусловлены 

классовой природой буржуазной науки, 

на своей настоящей стадии отказывающейся 

признавать даже эволюционное развитие общества» 

- гневно осуждал миграционизм П.И. Борисковский 

[1932, С.19]. 

С 1950-х гг. к миграционизму обращались 

М.Д.Гвоздовер [1958], А.Н.Рогачев [1953,1957], 

Г.П.Григорьев [1968]. Однако тогда имеющихся 

фактов хватило лишь на обоснование миграции 

носителей виллендорфско-костенковского культурного 

единства. Попыток рассмотрения миграций 

других групп населения практически не 

было, отмечалось лишь сходство удаленных 

друг от друга памятников. Одним из первых в 

современном отечественном палеолитоведении 

призвал обратиться к этой проблематике М.В. 

Аникович [1998, 1999]. Более того, он сформулировал 

методическое обоснование археологической 

фиксации миграций – направленных перемещений 

человеческих коллективов с одной 

территории на другую: «1.У археологов нет иного 

способа «выйти» на древние социумы, кроме 

как через систему традиций, воплотившуюся в 

материальной культуре этих социумов; иными 

словами, - через процедуры, ведущие к выделению 

археологических культур… Следовательно, 

первым и непременным условием рассуждений 

о миграциях населения является выделение такого 

комплекса археологических характеристик, 

который с наибольшей долей вероятности должен 

трактоваться как выражающий специфиче- 

63

ские культурные традиции; для интерпретации 

которого гипотеза о самопроизвольном (независимом) 

возникновении представляется мене вероятной. 

Необходимо подчеркнуть: миграцию 

населения, коллектива, можно очевидно предполагать 

лишь тогда, когда мы имеем дело 

именно с комплексом специфических характеристик. 

Когда же налицо распространение какого-либо 

одного, пусть даже очень яркого культурного 

явления в разных культурных комплексах, 

- речь может идти не о миграции населения, 

но о «миграции идей». Механизмы подобных 

«миграций идей» могут быть различными; это 

особый вопрос. 2.Далее требуется фиксация 

распространения этого комплекса археологических 

характеристик (комплекса культурных традиций) 

в определенном направлении. Неупорядоченное 

их распространение в пределах какойто 

более или менее ограниченной территории 

свидетельствует о явлениях несколько иного порядка: 

достаточно мобильное, быть может, сезонное 

перемещение населения из района в район 

и обратно… 3.Определенная направленность 

распространения комплекса культурных традиций 

должна подтверждаться: а) Разновозрастностью 

памятников: они должны быть древнее 

там, откуда идет миграция, и моложе там, куда 

она направлена. б) Следами культурного влияния: 

некоторые специфические культурные элементы 

мигрирующего комплекса могут быть 

зафиксированы в инокультурных комплексах, 

находящихся на пути миграций. Такого рода явление 

отмечается не всегда, но когда оно фиксируется, 

— это сильный аргумент в пользу миграции» 

[Аникович, 1999]. Отмечена Аниковичем 

и одна из основных сложностей определения 

путей и направлений миграций человека палеолита: 

«В распространении однокультурных 

памятников далеко не всегда удается установить 

определенную пространственно-временную направленность» 

[Аникович, 1999]. 

Казалось бы, дело за малым. Но обратимся 

к фундаментальной публикации по палеолиту 

Русской равнины и Крыма [Рогачев, Аникович, 

1984]. Верхний палеолит центра Русской равнины 

предстает перед нами как набор двух десятков 

археологических культур (АК), зачастую 

выделяемых по одному памятнику или их группе, 

размещенной на «пятачке» в 10-15 км 2 . Вместо 

стройной системы перед нами беспорядочная 

мозаика, среди которой особняком стоит 

лишь виллендорфско-костенковская культура. 

По нашим представлениям верхний и финальный 

палеолит центра Русской равнины это не 

бесконечно растущий по мере расширения источниковой 

базы набор АК, а следы лишь 3-4, 

пересекающихся и взаимовлияющих, конвергирующих, 

линий развития материальной культуры. 

Палеолитическая культура напоминает игру 

«Puzzle». Каждый памятник – одна из многочисленных 

деталей мозаики, стыкующаяся с соседними, 

представляющими собой иные хронологические 

и эволюционные эпизоды. Не все 

детали общей картины, хронологической непрерывности 

пока удалось собрать. Многие спят в 

плейстоценовых отложениях, ожидая исследователей, 

многие утрачены, а многие не вполне 

верно интерпретированы. Такая концепция, на 

наш взгляд, перспективна и способна вывести из 

тупика противопоставления или механического 

смешения теорий стадиальности и «конкретноисторического 

подхода». 

Несмотря на утверждения о том, что верхнепалеолитические 

культуры бассейнов Дона и 

Десны весьма отличаются друг от друга [Грехова, 

1994, С.17-18; Григорьева, 1997, С.131], между 

бассейнами главных водных артерий центра 

Русской равнины прослеживаются многочисленные 

связи. Зарождаются они, на наш взгляд, 

еще во время гляциала Валдай I. Стоянка Бетово 

на Десне близка по инвентарю к костенковскострелецкой 

культуре ранней поры верхнего палеолита 

[Тарасов, 1989, С.174, 1999, С.30-31]. 

Развитая пора верхнего палеолита большой 

территории Восточной Европы совпадает с граветтийским 

эпизодом, когда из центральной Европы 

на территорию Русской равнины вслед за 

многочисленными стадами мамонта расселились 

носители виллендорфско-костенковского 

культурного единства. В последнее время стало 

очевидным, что мигрировали несколько групп 

населения, отличающихся по традициям домостроения, 

обработки камня и кости. Одна группа 

представлена памятниками костенковско - авдеевского 

типа, вторая – памятниками близкими к 

моравской стоянке Павлов. Костенковско - Авдеевская 

АК отличается выразительным и своеобразным 

инвентарем. Основной формой кремневой 

заготовки служила крупная, широкая ножевидная 

пластина. В каменном инвентаре выделяются 

типичные наконечники с боковой выемкой 

(НБВ) на широкой пластинчатой заготовке 

с подретушированным с брюшка основанием 

и острием, листовидные острия, два типа изде- 

64

лий с подтеской, объединенные в технологическую 

группу ножей костенковского типа (НКТ), 

группа микропластинок с притупленным краем 

(МППК), присутствуют также многочисленные 

резцы (преобладают двугранные, меньше резцов 

на сломе и ретушных) и в малом количестве 

скребки, скребла, острия [Гвоздовер, 1998]. Расселение 

этой группы происходило, судя по всему, 

из Моравии по территории Польши (Краков, 

ул. Спадзиста) верхнего Поднепровья, затем через 

Посеймье на Дон и далее – расширение 

ареала или переселение в Окский бассейн (Зарайск). 

Костенковско-авдеевская АК успешно 

пережила поздневалдайский ледниковый максимум, 

и, вероятно, не только в бассейне Оки. 

Для верхнего горизонта стоянки Зарайск имеется 

серия дат 14 С в пределах 15.600-17.900 лет 

[Радиоуглеродная… 1998]. Резонен вопрос: почему 

не растянуть до рубежа 16.000 л.н. срок 

существования всей костенковско-авдеевской 

культуры, а не только Зарайска, воспринимаемого, 

как культурный изолят В таком случае обратят 

на себя внимание группы поздних, по сравнению 

с основным массивом, дат для стоянок 

Авдеево, Костенки 1, 18. Этот, вероятно весьма 

замкнутый социум, активно влиял на формирование 

традиций окружающего населения по мере 

продвижения на восток, сам, при этом, почти 

не меняясь. Финал Костенковско-Авдеевской 

АК неясен. Создается ощущение, что после переселения 

в Поочье это немногочисленное и 

компактное население просто исчезает. 

Относить костенковско-авдеевской АК 

донскую стоянку Гагарино, как это делалось не 

раз [Рогачев, Аникович, 1984; Тарасов, 1979], 

было бы опрометчиво. Мы, вслед за М.Д. Гвоздовер 

[1998, С.274-275] склоняемся к мнению, 

что Гагарино – памятник, не укладывающийся в 

рамки костенковско-авдеевского контекста, как и 

Хотылево 2. Кремневая заготовка Гагарино, в 

отличие от Костенок, Авдеево и Зарайска – узкая, 

хорошо ограненная пластина. НКТ – единичны, 

НБВ – атипичны и имеют вытянутые 

пропорции, велика (в отличие от Костенок и Авдеево) 

роль концевых скребков на пластинах. 

Гагарино не поздний памятник Костенковско- 

Авдеевской АК, ибо поздние слои Зарайска 

(около 16.000 л.н.) дают иную картину инвентаря. 

В целом его структура ближе к памятникам 

Моравии. В центре Русской равнины лишь один 

хорошо изученный памятник ближе к павловьену 

– Хотылево 2. О сходстве Хотылево и Гагарино 

говорят и близкие способы изготовления и 

построения фигур женских статуэток, отличающиеся 

от таковых в Костенках 1 и Авдеево 

[Гвоздовер, 1985; Хлопачев, 1998]. При этом в 

Хотылево и Гагарино отсутствуют изделия с орнаментацией, 

характерной для Костенковско- 

Авдеевской АК, хотя ряд форм костяных изделий 

(лопаточки, булавки) сходен. Это скорее заимствование, 

копирование. Гагарино, на наш 

взгляд, представляет следующий за деснинским 

Хотылево 2 этап развития павловьена, испытавшей 

влияние костенковско-авдеевского населения. 

Вероятно, Хотылевская традиция получила 

развитие и в Подесенье, дав Пушкаревскую 

культурную ветвь. В начале максимума 

похолодания ареал Деснинского населения сместился 

на юг – в среднее Подесенье. Отмечено, 

что серия радиоуглеродных дат Хотылево 2 заканчивается 

как раз там, где начинается серия 

дат стоянки Пушкари 1, на рубеже 22000 лет 

[Гаврилов, 1999]. Пушкаревская АК с узкой пластинчатой 

заготовкой в качестве базовой технологической 

группы, имеет черты сходства, и, вероятно, 

генетическую связь с более ранним Хотылево 

2. В Пушкарях 1 присутствуют ножи с 

подтеской, НБВ. Параллели просматриваются и 

в наличии конструкций с вкопанными черепами 

мамонта, в обширных зонах эвакуации зольной 

массы. При этом в инвентаре появляется ориньякоидный 

компонент, что позволяет предполагать 

влияние на облик индустрии традиций населения 

Волыно-Подолья. Ареал культуры пока 

ограничен треугольником Пушкари – Новгород- 

Северский – Клюсы, причем Клюсы, видимо, 

наиболее молодой памятник группы. Возможно 

на базе Пушкаревской АК, постепенно изжившей 

чуждые ориньякоидные элементы, сформировалась 

на Десне культура местного эпиграветта. 

Есть и иная гипотеза, в которой местный 

эпиграветт Подесенья выводится из стоянки 

Елисеевичи [Оленковский, 1999]. Какая гипотеза 

верна Связаны ли Елисеевичи и Пушкари 

Сказать трудно ввиду неполноты археологических 

источников. 

Синхронные Гагарино локальные варианты 

или дальнейшее развитие Донской линии 

павловьена мы можем наблюдать в памятниках 

Костенковско-Борщевского района. Это Костенки 

21-3 (Гмелинская стоянка), Борщево 1, 5 и 

ряд других поселений. В инвентаре Гмелинской 

стоянки наблюдается ряд аналогий с Гагарино: 

сходные микроострия граветт и НБВ (включая 

65

миниатюрные формы), серии МППК. Все это 

подталкивает к постановке проблемы генетической 

связи стоянок гмелинского типа (Костенки 

21-3, 5; Борщево 5 и др.) и Гагарино (возможно 

на правах синхронных локальных вариантов 

культурного явления с общими предшественниками). 

Количественное соотношение скребков и 

резцов не представляется существенным, а тем 

более культуроопределяющим показателем. На 

Гмелинской стоянке в материалах южного комплекса 

оно равно 1:1, а в северных комплексах 

1:3. Это проявление фациальности, а не различий 

в традициях. Не исключено, что в какой-то 

степени это соотношение может отражать гендерную 

структуру того или иного поселения или 

определенной зоны поселения (резцы традиционно 

считаются «мужскими» орудиями, а 

скребки – «женскими»). Единичные НБВ присутствуют 

и в материалах стоянки Мезин; ножи 

с горбатой спинкой имеются в Борщево 2, Быках 

1, Октябрьском 2, Мезине, Супонево; пластинки 

с плечиком, также встречают аналогии в материалах 

Мезина, Быков 1; наличие среди скребков 

форм с шипом на лезвии и со скошенными 

лезвиями, также распространенных на более 

поздних памятниках (Быки, Мезин, Супонево). 

Перечисленные особенности большей частью 

имеют место в явлении, еще не вполне ограниченном 

во времени и пространстве, получившем 

наименование «Мезинская АК» [Шовкопляс, 

1965; Аникович, 1998; Чубур, 2001]. Генетически 

связанной как с Гагарино, так и с Костенками 

21 может быть давно известная, но слабо 

изученная стоянка Борщево 1. Х.А.Амирханов, 

проводя кластерный анализ граветтоидных индустрий 

Русской равнины, отметил, что высокая 

степень сходства между Гмелинской стоянкой и 

Борщево 1 не случайна. Такую же степень сходства 

по Амирханову имеют явно оставленные 

одной и той же группой населения Авдеево и 

Костенки 1 [Амирханов, 1998, С.27, 32]. С другой 

стороны, еще С.Н.Замятнин, П.П.Ефименко 

и Е.А.Векилова [1953] отмечали сходство Борщево 

1 с Гагарино. Стоянка Ямы в бассейне Северского 

Донца близка к Гагарино с одной стороны, 

и к Борщево 1 и Быкам с другой [Кротова, 

2002, С.71-75]. Здесь представлены типично Гагаринские 

серии ППК и острий граветт, но есть 

и такой мезинский тип изделий, как проколки с 

плечиком и оттянутым жальцем. Они появляются 

еще в Хотылево 2, но там они еще немногочисленны, 

не стандартизированы. Стоянка Ямы, 

наряду с Борщево 1, занимает, как нам представляется, 

место между восточным граветтом с 

хотылевской традицией и мезинской АК. Еще 

большее сходство с Борщево 1 (и меньшее с Гагарино) 

имеет расположенная также в бассейне 

Северского Донца стоянка Говоруха [Кротова, 

2002, С.77]. Аналогии прослеживаются не только 

в каменном инвентаре, но и в наличии бус из 

перламутра. М.В.Аникович [1998, С.58-63] видит 

сходство инвентаря донского Борщево 1 и 

деснинского Мезина, включая в мезинскую АК 

два этих памятника. Оправдано называть так более 

широкую группу памятников, в их числе 

Пены, Октябрьское 2 слой 1, Быки 1 и 2, Говоруха, 

Миньевский яр, Мезин, Борщево 1, Кирилловская, 

Супонево, Чулатово 1, Бужанка. 

Формирование мезинской АК начинается в бассейне 

верхнего и среднего Дона, продолжается в 

Посеймье, а сложившиеся памятники относятся 

к деснинскому бассейну. При этом Перечисленные 

памятники следует воспринимать лишь как 

вехи в достаточно длительном эволюционном 

процессе, а не как звенья, связанные непосредственно 

меж собой в единую генетическую цепочку. 

Этот ряд – как бы портретная галерея некоторых 

представителей старинного рода, 

включая побочные ветви, а не полный набор семейных 

фотографий. Микрорегионы, такие как 

Быки, Хотылево, Тимоновка моут дать много 

сведений о прямой преемственности традиций. 

Главное – не сосредотачиваться на исследованиях 

одного памятника, а priori считая остальные 

аналогичными. Что, к примеру, мы можем сказать 

о степени сходства-отличия Юдиново 1, 2 и 

3 Вопрос далеко не праздный, его решение может 

помочь пониманию эволюции палеолитической 

культуры на ограниченных отрезках 

времени в пределах одного микрорегиона. 

К рубежу 15-16 тыс.л.н. Мезинская АК все 

больше напоминает развитый западноевропейский 

мадлен. Это не говорит о генетической связи 

индустрий Западной и Восточной Европы, а 

лишь в очередной раз показывает конвергентность 

эволюции культуры палеолита в разных 

регионах Европы и оправданность выделения 

стадий такой эволюции. В результате контактов 

вернувшегося назад мезинского населения и местного 

эпиграветта, сформировавшегося на базе 

пушкаревской АК, по нашим представлениям, 

происходит формирование среднерусской АК. 

Эта группа памятников уже давно выделена 

Л.В.Греховой [1997], З.А.Абрамовой и Г.В. Гри- 

66

горьевой [1997]. Мы лишь предлагаем, основываясь 

на сходстве каменных индустрий и орнаментальных 

мотивов, объединить в эту группу 

не только ряд памятников Подесенья (ядро культуры), 

но и часть стоянок Поочья, среднего Дона 

и Посеймья (отсюда и иное название, тогда как 

традиционно это единство называют «деснинской 

АК», что сужает территориальные рамки). 

В число стоянок, составляющих массив Среднерусских 

памятников, входят Юдиновские и Тимоновские 

стоянки, Карачиж, Бугорок, Чулатово 

2, Чернетово, Хотылево 6 и 10, Заозерье 1, Шатрищи 

1, Борщево 2, Курск 1 и 2, Быки 5, Октябрьское 

1 (Сучкино). Кремневый инвентарь 

ядра АК сходен, порой почти до идентичности. 

Детальный анализ этого сходства проведен З.А. 

Абрамовой и Л.В.Греховой [Абрамова, Григорьева, 

1997]. В своем суждении о генезисе среднерусской 

культуры мы не одиноки. Вот что по 

этому поводу пишет Н.Оленковский: «Вероятнее 

всего, генетической подосновой этой культуры 

являются предшествующие индустрии типа 

памятников Елисеевичи I, Мезин, в свою 

очередь произошедшие от индустрии восточного 

граветта деснянско-донского региона» [1999]. 

Да, в памятниках среднерусской АК уже почти 

ничего не осталось от традиций землепроходцев 

граветтийского эпизода. Поэтому права З.А. Абрамова, 

утверждающая, что поздние памятники 

Подесенья не могут быть названы эпиграветтийскими 

[Абрамова, Григорьева, 1997]. Действительно, 

у среднерусской АК иные прямые 

предки. Но они происходят от восточнограветтийского 

населения и в этом смысле термин 

«эпиграветт» оправдан. 

Детализировать предложенный вариант 

развития палеолитической культуры могут только 

дальнейшие исследования. При этом в равной 

степени представляются важными как поиск 

новых памятников, так и дополнительное изучение 

памятников уже известных (Борщево 1, 

Курск 1 и 2, Супонево и т.д.). Продуктивен был 

бы повторный типолого-технологический анализ 

уже собранных при раскопках обширных 

коллекций в свете новых археологических данных 

(Мезин, Супонево, Елисеевичи и др.). Тормозит 

исследования в данной области и неопубликованность 

некоторых ключевых, на мой 

взгляд, памятников. К примеру, до сих пор не 

увидели свет материалы многолетних раскопок 

С.Н.Алексеева в Октябрьском 2. Уточнить предложенную, 

пока еще интуитивную, картину мог 

бы сравнительный анализ первичного расщепления 

кремня на перечисленных поселениях, 

как наиболее консервативная черта технологии 

по сравнению с достаточно быстро эволюционирующими 

типами орудий. Положительный 

результат такого сравнительного анализа мог бы 

продемонстрировать внутреннее единство представленной 

группы памятников, либо отвергнуть 

нашу гипотезу. Особое внимание необходимо 

уделить расширению исследований микрорегионов 

(Елисеевичи, Юдиново, Хотылево, 

Курск). Все это способствовало бы созданию 

более стройной и полноценной картины развития 

палеолитической культуры региона. Это, в 

свою очередь, позволило бы говорить о действительно 

конкретно-историческом подходе: о 

реконструкции древнейших исторических процессов 

(миграций и трансляции культуры) для 

определенных групп палеолитического населения, 

а не «археологических культур» поныне остающихся 

«вещью в себе». 

Знание сторон света палеолитическим человеком 

и его умение ориентироваться в пространстве 

не вызывает сомнений. Люди палеолита 

были вынуждены систематически совершать 

маршруты по району обитания в силу специфики 

хозяйственно-бытовой и социальной 

деятельности: в поисках добычи, минерального 

сырья, места для сезонного или базового поселения 

и т.д. Без знания сторон света, и, более того, 

полноценного знания окружающей местности, 

невозможна полноценная пространственная 

ориентация охотников-собирателей. Они четко 

различали четыре основные стороны света. 

Подтверждает это IV жилище Межиричей, 

имеющее четкую ориентировку по сторонам 

света [Гладких, 1999]. Как свидетельствуют памятники 

палеолитического искусства, число четыре, 

как составная часть семеричного счета 

(3+4), известно человеку уже с позднего палеолита 

[Фролов 1974]. Так же (4+3) расположены 

нарезки, к примеру, на заготовке из бивня мамонта, 

обнаруженной в 2003 г. при раскопках 

Хотылево 2. Четко четверка выделяется по 

группам нарезок на изделиях Авдеевской стоянки 

[Фролов,1974, С.123]. Это неудивительно: 

носители виллендорфско-костенковского культурного 

единства, по-видимому, преодолели тысячекилометровые 

пространства и имели богатый 

географический опыт. Наиболее древние 

прямые свидетельства познания и фиксации 

географического пространства – охотничьих 

67

территорий, ареалов расселения общин и племен, 

иных определенных мест – являются примитивные 

планы местности, которые уже неоднократно 

обнаруживали археологи при раскопках. 

«К наиболее ранним географическим схемам 

можно отнести условные изображения святилищ, 

расположенных на территории общины, 

вырезанные на австралийских чурингах и копьеметалках» 

[Кабо, 2002]. На стоянке Елисеевичи 

во время раскопок К.М. Поликарповича были 

обнаружены крупные отщепы из бивня, названные 

исследователем «чурингами» по аналогии с 

австралийскими культовыми дощечками. На одной 

из «чуринг» явственно читается древняя 

«карта» местности [Поликарпович, 1968, Рис.44, 

С.124-125]. Заполненные зигзагом участки, разделенные 

двойными прямыми линиями, могут 

обозначать какие-то территории (рассеченную 

сеткой криодеформаций пойму, сами реки). Над 

зигзагами расположены три дуги, видимо, символизирующие 

три жилища (место обитания 

трех семей), параллельные линии с насечками 

выше и правее «жилищ» могут быть изображением 

леса. Нельзя исключать, что на кажущемся 

примитивным рисунке нет ни одной лишней 

линии – каждая могла иметь для жителей поселения 

ясный, конкретный смысл, обозначая, например, 

расстояние в дневных переходах. 

Еще одной такой «схемой местности», 

«древнейшим пейзажем» по предположению 

Л.В.Греховой может быть пластина бивня из материалов 

Тимоновки 2 [Величко, Грехова, Губонина, 

1977]. Сетка нарезок, по мнению исследовательницы, 

может отражать мерзлотный ландшафт 

и излучину Десны, которые могли 14.000 

лет назад наблюдаться со стоянки, с уступа коренного 

берега. Поскольку некоторые нарезки, 

будто бы изображающие мерзлотный рельеф, 

образуют ромбы, Грехова усматривает в сетке 

полигональных мерзлотных трещин возможный 

источник генезиса ромбического орнамента. 

Рассмотрим возможные версии генезиса и семантики 

типичного для деснинского каменного 

века (причем не только для палеолита, но и для 

неолита и более поздних исторических периодов) 

орнамента из ромбов. Заметим, что ромб в 

Подесенье встречается двух типов. В одном 

случае его образует косая решетка нарезок (орнамент 

восточного граветта – Авдеево и Хотылево 

2, похожим способом получен орнамент в 

Быках 1) [наши набл.]. В другом случае каждая 

сторона ромба тщательно проработана резцом. 

Таков орнамент на изделиях из Юдиново, Тимоновки 

1 и 2. Однако, несмотря на отличия в 

исполнении, генезис и семантика ромба в обоих 

случаях, по всей вероятности, едины или, по 

крайней мере, сходны. А.К.Амброзом [1965] 

прослежены ромбические знаки с земледельческой 

семантикой известные с энеолита; более 

ранний орнамент палеолита и неолита исследователь 

объяснить не смог, ибо к нему понятие 

земледелия неприменимо. В.И.Бибиковой было 

подмечено, что срез мамонтового бивня образует 

на поверхности любого изделия ковровый 

узор, составленный из соприкасающихся и надвигающихся 

друг на друга естественных ромбов 

дентина. Исследовательница убедительно доказала, 

что и ромбы, и ромбический меандр, и серии 

параллельно идущих зигзагов (а, значит, и 

близкий к ним шеврон) являются сознательным 

воспроизведением первобытным художником 

естественного облика мамонтовой кости [Бибикова, 

1965, 1966]. Нам неоднократно приходилось 

наблюдать на срезах и сколах бивня подобные 

первичные ромбики дентина (до 1,5 мм по 

большой диагонали), группирующиеся в крупные 

ромбические или зигзагообразные системы 

(до 10-12 мм по диагонали). Стремление художника 

подчеркнуть естественный рисунок бороздами 

гравировки не подлежит сомнению. Так 

современный ребенок обводит карандашом понравившийся 

ему рисунок или орнамент. Бибикова 

осмыслила ромбический орнамент как ассоциировавшийся 

с выражением «представлений 

о мощи, силе, благоденствии», связанных с 

мамонтом как главным источником пищи [Бибикова, 

1965], а в свете данных о «мамонтовом 

собирательстве» – топлива и строительного материала 

– то есть полного благоденствия. Таким 

образом, ромб появился в палеолитическом искусстве 

задолго до основания Тимоновских 

стоянок и до закладки многолетней мерзлоты 

последнего валдайского оледенения. Он возник, 

как сознательное воспроизведение рисунка мамонтовой 

кости, затем стал обобщенным символом 

«мамонта-блага» и потому вряд ли имеет 

топографический генезис. Скорее наоборот, известный 

ромбический мотив был использован 

при создании тимоновского «пейзажа». Попутно 

заметим, что у ряда этносов ромб является солярным 

знаком, а Солнце олицетворяет верховное 

божество языческого пантеона. Не означает 

ли это, что «знак божественной власти» перешел 

к Солнцу по наследству от мамонта, бывшего 

68

главным объектом поклонения обитателей Деснинского 

бассейна К правомочности гипотезы 

В.И.Бибиковой заставляет склоняться и тот 

факт, что на исследованной нами стоянке Быки 1 

ромб на изделиях иногда образуют параллельные 

нарезки, пересекающие линии естественной 

текстуры бивня: явный намёк на происхождение 

орнамента. Такова, например, чуринга 1, 

где первобытный резчик по кости использовал 

сочетание прорезанных линий и естественной 

текстуры бивня. 

Остановимся на восприятии времени древними 

обитателями Подесенья. Если мифологическое 

время непрерывно и обратимо, то дискретное 

реальное историческое время могло измеряться 

только по астрономическим и фенологическим 

явлениям. Фенологические явления 

могли давать сбои (особенно в эпохи глобальных 

климатических изменений, которые, по нашему 

мнению, происходили на памяти одного 

поколения, а не в течение тысячелетий, ибо выведенная 

из равновесия система циркуляции 

воздушных масс Земли должна была быстро переходить 

в новое устойчивое состояние – отсюда 

отражение глобальных катаклизмов в древнейших 

мифологических пластах всего мира), 

астрономические же (смена дня и ночи, фаз луны, 

лунные месяцы) – никогда. Фазы Луны, наложенные 

на меандр и ромб мамонтового бивня, 

дали в итоге древнейший в Подесенье лунный 

календарь, запечатленный первобытными астрономами 

в орнаментированных браслетах и 

статуэтках Мезинской стоянки [Фролов, 1974, 

С.131-134; Куриленко, 1992]. При этом скульптуры 

из Мезина интерпретировались как стилизованные 

женские фигурки, изображения птиц, 

фаллосы. Возможно, это синкретические образы, 

и тогда в них воплощена одновременно идея 

смерти и улетающей души в образе птицы, и 

оплодотворения, рождения в образе женщины и 

фаллическом символе: статуэтки отражают в себе 

круговорот жизни и смерти, характерный для 

первобытного мифологического мировоззрения. 

Нанесенный на них меандр – лунный календарь 

– отражает периодическую «гибель» и «возрождение» 

светила. 

ГЛАВА 4. ЖИЛИЩА И ПОСЕЛЕНИЯ ПАЛЕОЛИТА БАССЕЙНА ДЕСНЫ 

КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК 

Неотъемлемой частью культуры палеолита 

являются жилища и образованные ими поселения. 

Строительство жилищ было одним из основных 

элементов адаптации к неблагоприятной, 

как правило, приледниковой окружающей 

среде. Опираясь на сведения о жилищах и 

структуре древних поселений можно не только 

выявлять особенности древнего быта, но и косвенно 

судить о структуре древнего социума, о 

духовной жизни людей палеолита. «Поселения 

и жилища с самого своего возникновения являлись 

главными центрами производственной, 

домашнехозяйственной, общественной и духовной 

жизни» [Рогачев, 1970, С.76]. С древнейших 

времен жилище было одним из важнейших 

компонентов функционирования человеческого 

общества. История жилища восходит еще к дочеловеческому 

периоду, поскольку жилище, как 

убежище, обеспечивает важную биологическую 

функцию и человека, и животных: защита во 

время восстановления функций организма в период 

сна [Семенов, 1964, С.169]. В этом смысле 

жилище – биологический способ приспособления 

к окружающей среде (с учетом, естественно, 

определенного уровня социальности, присущего 

формирующимся людям). Однако в процессе 

социогенеза функции жилищ становятся более 

многообразными, это уже не просто убежища, 

как лисья нора или бобровая хатка, но и объекты, 

отражающие социальную форму приспособления 

к окружающей среде. Таким образом, 

жилища должны рассматриваться в историческом 

контексте, в их становлении и развитии, в 

процессе постоянного усложнения их функций 

параллельно с формирующимся социумом. В 

XIX в. Э.Тэйлор [1939, С.127] писал: «Из сделанного 

нами обзора всемирной архитектуры 

мы видим, что её возникновение относится к 

древности слишком далекой, чтобы история 

могла сообщить о её начальном и раннем развитии». 

В настоящее время об этом этапе истории 

человеческой культуры известно гораздо больше. 

В течение палеолита эволюция жилищ 

прошла сложный путь от естественных убежищ 

69

к сооружениям сложной архитектуры. 

Что же мы понимаем под, казалось бы, общеизвестными 

терминами «жилище» и «поселение». 

Имеется целый ряд определений. Наиболее 

емкое и краткое дал известный исследователь 

каменного века Леруа-Гуран: «Жилище – 

это сконструированное пространство, в котором 

живут» [Leroi-Gourhan, 1984, р.9]. Однако такое 

определение имеет философско-позитивистский 

характер. Удачное определение дал К. Баумгартен 

[Материальная культура, 1989, С.36]: «Жилище 

- естественное или искусственное убежище 

человека для защиты от непогоды, различным 

образом устроенное в соответствии с климатическими 

условиями, для удовлетворения 

общих человеческих потребностей в жилье 

(преимущественно для приготовления и приема 

пищи, отдыха и сна)». Далее Баумгартен выделяет 

несколько типов жилищ по степени сложности: 

естественные убежища (пещеры), архаичные 

формы, отличающиеся наличием только 

крыши и отсутствием стен (шалаши, навесы, 

хижины), и дома – жилища, имеющие не только 

искусственную крышу, но и стены. Таким образом, 

юрту с плетеными стенами Баумгартен считает 

уже примитивным переносным домом, тогда, 

как ярангу и чум - только лишь производными 

от хижины. Так ли это Юрта и яранга 

сходны, и первая и вторая имеют невысокие 

стены [Богораз, 1991, С.103-104]. Полуземляночное 

жилище эпохи палеолита также имеет 

земляные стены (возможно, укрепленные плетеным 

каркасом). Это уже примитивные формы 

дома. Связано появление примитивного дома 

отнюдь не с изобретением топора и развитием 

земледелия и скотоводства, а с попытками создать 

удобное для длительного обитания отделенное 

от внешнего мира пространство с относительно 

комфортным внутренним микроклиматом. 

Именно на этом этапе, скорее всего, 

формируется окончательно и разделение абстрактных 

понятий жилища, как обособленного 

мира, места обитания с одной стороны, и остального 

внешнего мира с другой. При этом в 

верхнем палеолите еще оба типа жилищ – и хижина, 

и примитивный дом – прекрасно соседствуют 

иногда даже на территории одного поселения, 

как мы убедимся в дальнейшем. По мнению 

М.И. Гладких [1999], имеется еще один 

критерий, отделяющий жилище от убежища: 

«Искусственные сооружения… становятся жилищами 

в завершенной форме со времени появления 

архитектуры как самостоятельного вида 

человеческой деятельности», что уверенно улавливается 

методами археологии. 

Жилище и прилегающая к нему и связанная 

с ним хозяйственная округа мы будем по 

традиции называть хозяйственно-бытовым комплексом. 

Один такой комплекс или их группа 

могут образовывать поселение. Простейшее 

представление о поселении – это долговременное 

одиночное жилище или группа долговременных 

жилищ. Таким образом, жилище (одно 

или группа) – неотъемлемая часть поселения. 

Там, где мы не можем вести речи о жилищах, 

нельзя уверенно говорить и о поселении, а лишь 

о временном стойбище. Однако лишь жилище 

или их группа не может быть названа поселением. 

Поселение, по мнению Х.Ю.Рах [Материальная 

культура, 1989] – это место пребывания 

человека, выбранное на долгое время и оснащенное 

жилыми и рабочими помещениями, с 

относящимися к нему как собственной, часто 

искусственно созданной площадкой для жилья, 

так и окружающей его хозяйственной территории. 

Применительно к палеолитической эпохе 

такое этнологическое определение так же, как и 

определение жилища, нуждается в некоторых 

поправках, поскольку специализированные рабочие 

помещения в палеолите отсутствовали, но 

уже имели место определенные сооружения хозяйственного 

назначения (например, хозяйственные 

ямы). Кроме того, на поселениях имелись 

специализированные участки, где занимались, 

например, преимущественно кремнеобработкой 

или обработкой кости – то есть производственные 

центры под открытым небом или в 

пределах пространства жилых сооружений. Таким 

образом, поселение палеолита – это место 

пребывания группы людей, выбранное на относительно 

долгое время и оснащенное жилищами 

и связанными с ними хозяйственными сооружениями 

и производственными центрами, 

расположенными в пределах более или менее 

четко ограниченной площадки для жилья и хозяйственной 

деятельности. Уточнив основные 

понятия, мы можем перейти сначала к истории 

изучения палеолитических жилищ и структуры 

палеолитических поселений на территории бассейна 

Десны, а затем и к анализу формирования 

и особенностей современных взглядов на эту 

проблематику. 

В XIX в. доминировали взгляды на первобытного 

человека, как на дикаря, способного 

70

использовать в качестве убежищ лишь естественные 

укрытия (гроты, пещеры). Поэтому, когда 

были открыты первые на Русской равнине 

палеолитические стоянки, их исследователи не 

рассчитывали встретить при раскопках какихлибо 

сооружений за исключением очагов (то, 

что предки были знакомы с огнем, сомнений не 

вызывало). Все, что обнаруживалось при раскопках 

– скопления костей, кремневых отщепов 

и осколков – воспринималось как свалки пищевых 

отходов и следы жизни «первобытного табора» 

под открытым небом. Отсюда исходила и 

методика раскопок: если памятник представляет 

собой лишь беспорядочное нагромождение 

культурных остатков, то нет смысла пытаться 

разобраться в этом хаосе. А значит, главной задачей 

исследователя становилось извлечение из 

культурного слоя артефактов. Именно так раскапывались 

поначалу Мезинская стоянка. Работы 

велись траншейным способом, «вперевал», с 

последовательным продвижением вверх по 

склону. Рабочие снимали грунт, сотрудники экспедиции 

разбирали культурный слой. В последующую 

задачу входило обозначение на планах 

наиболее интересных находок и нивелирование 

древней поверхности. И эти необременительные 

требования полевой фиксации не всегда выполнялись. 

Что же касается структуры поселений, 

то в полевой документации отмечались лишь 

кострища и очаги, скопления расщепленного 

кремня, костей, воспринимавшиеся, как «кухонные 

отбросы» кочевых охотников. 

Начало второго этапа исследований палеолита 

Десны не внесло существенных изменений 

в ситуацию. В середине 1920-х гг. исследование 

открытой под Брянском стоянки Супонево велось 

с более прогрессивной методикой фиксации, 

но в глубинной сущности не отличавшееся 

от раскопок Мезина. Целью так же оставалось 

изучение в первую очередь находок и отдельных 

объектов (очагов, кострищ, ям). Общая картина 

исследуемых участков ускользала от исследователей. 

Лишь скрупулезная обработка чертежей и 

дневниковых записей, проведенная в 1948 г. И.Г. 

Шовкоплясом[1950,1951,1952;ИА НАНУ,№877] 

а затем В.Я.Сергиным [2003] позволила трактовать 

скопления культурных остатков в некоторых 

раскопах Супоневской стоянки, как остатки 

легких и долговременных жилищ. Между тем, 

П.П. Ефименко еще в 1923 г. отмечал в дневнике 

большую вероятность открытия палеолитических 

жилищ [Палеолит Костенок, 1982, С.11]. В 

1931 г. он констатировал: «Наши знания памятников 

палеолитической культуры продолжают 

страдать неполнотой и односторонностью… мы 

не знаем о такой важной стороне проблемы палеолита, 

как характер поселений, вид палеолитических 

жилищ» [Ефименко,1931,С.9]. Постепенное 

совершенствование методики раскопок 

заставило обращать внимание на детали вскрываемых 

объектов, что не замедлило дать положительный 

результат. Первое палеолитическое 

жилище на Русской равнине – округлую полуземлянку 

– открыл в 1927 г. в с.Гагарино на 

верхнем Дону С.Н. Замятнин [1929]. Несколько 

позже П.П.Ефименко [1931] открыл огромный 

жилой комплекс в Костенках и пришел к выводу 

об оседлости населения в верхнем палеолите, 

сломав тем самым стереотип «кочевой первобытной 

орды». Это было одним из наиболее 

значительных достижений советского палеолитоведения. 

После этих открытий советские археологи 

резко пересмотрели свои взгляды на образ 

жизни наших далеких предков и начали активно 

искать новые следы жилых сооружений. 

Первым исследователем, попытавшимся 

представить результаты своих раскопок палеолита 

в бассейне Десны, как выявление следов 

древнейших жилищ, был В.А.Городцов, исследовавший 

поселение в Тимоновке. Траншея 1 

1928 г. выявила объект прямоугольной формы, 

названный Городцовым «землянкой». Прогиб 

слоев в просадку культурного слоя он объяснил 

обрушением кровли, сделанной из бревен в накат 

[ИИМК, ф.2,оп.1,1928,д.226]. Траншеи 2 и 3 

в 1929 г. позволили доследовать «землянку 1» и 

обнаружить «землянку 2», заполнение которой 

было очень бедно культурными остатками, а сама 

она простиралась вглубь более чем на 2 метра. 

В.А. Городцов продолжал раскопки, выявив 

мелкие углубленные объекты, названные им 

«кладовыми». В 1929 г. раскопки посещал геолог 

Б.М.Даньшин. Он дал общую геологическую 

характеристику района стоянки, но не распознал 

в «землянках» и «кладовых» объектов 

геологического характера. В 1931 г. Городцов в 

восточной части поселения вскрыл участки с 

насыщенным культурным слоем. Севернее, у 

оврага был встречено довольно много истлевших 

костей мамонта, причем расположенные 

попарно зубы позволили предположить, что они 

происходят из несохранившихся челюстей и черепов. 

«Кости переплелись так, что разделить 

слои было невозможно» [ИИМК,ф.2, оп.1, 1932, 

71

д.11]. Возможно, здесь располагалось нераспознанное 

и сильно разрушенное костно-земляное 

жилище. Уточнить это невозможно из-за неимоверно 

плохой сохранности кости и ввиду несовершенной 

методики раскопок. В южной части 

была исследована «землянка» 4. Летом 1932 г. 

были заложены три траншеи. На западном участке 

поселения серией траншей и шурфов были 

выявлены «землянки» 5 и 6 [ИИМК,ф2,оп1, 

1932,д11,98]. В 1933 г. Городцов доследовал 

часть выявленные ранее скопления костей и 

«землянку 6» (для этого к траншее прирезали 

треугольный раскоп) [ИИМК, ф.2, оп.1, 1933, 

д.272]. В процессе раскопок выявлены «кладовые» 

1-3, а также кострище небольшого размера, 

и кремнеобрабатывающие мастерские. Так в 

траншее 12 Городцов отметил 1300 кремней, 20 

сложенных рядом нуклеусов и очаг в котлообразном 

углублении диаметром 100 и глубиной 

60 см. Здесь же лежали попарно, коронками 

вниз зубы из нижних челюстей мамонта. Городцов 

смело предположил, что челюсти – не что 

иное, как древние стулья, на которых восседали 

первобытные мастера [ИИМК, ф.2, оп.1, 1933, 

д.272]. В 1929 г., после обнаружения «землянок» 

в Тимоновке, Городцов решил поискать нечто 

подобное в Супонево, но обнаружил лишь остатки 

старого деревенского погреба. Итак, раскопав 

огромные ямы прямоугольной формы, заполненные 

культурными остатками, Городцов 

пришел к выводу, что обнаружил древние жилища, 

напоминающие по форме блиндажи. Ничего 

подобного археологи не встречали. Сведения 

о Тимоновских «землянках» укрепились в 

учебных и фундаментальных изданиях [Всемирная 

история т.1., М.,1956, С.61; Береговая, 

1960; Ефименко,1953; Мартынов,1973; Sklenár, 

1976], в экспозициях музеев. И все же, данные 

Городцова вызвали недоумение: «данные о жилищах 

в Тимоновке представляются чем-то особенным 

и оригинальным, не вяжущимся логически 

со всем комплексом научных знаний о 

верхнем палеолите» [ЮКМ, ф.1, д.11; Поликарпович, 

1968, С.59-60]. Сам В.А.Городцов опубликовал 

результаты своих раскопок в серии статей 

и брошюре [1929, 1930, 1932, 1935б]. В 1955 

г. А.А. Величко [1961] удалось окончательно доказать, 

что в Тимоновке встречены не жилые сооружения, 

а следы древней мерзлоты – огромные 

трещины с заплывшим культурным слоем, 

принятые за жилища и замки мерзлотного микрорельефа 

(пересечения нескольких трещин), 

отмеченные, как «кладовые». Таким образом, 

раскопки В.А.Городцова не дали материала, 

подтверждающего существование и проясняющего 

устройство палеолитических жилищ в Подесенье. 

Относительно реалистичный анализ 

планиграфии вскрытых Городцовым участков 

стоянки с большим трудом удалось проделать 

лишь к концу 1980-х гг. сотруднице ГИМ Л.В. 

Греховой[1988]. В определенной степени ошибки 

Городцова, связанные с неверной интерпретацией 

следов мерзлоты, повторил при довоенных 

раскопках стоянки Елисеевичи на р.Судость 

и сам К.М. Поликарпович. Отсутствие в экспедиции 

профессиональных геологов не позволило 

Поликарповичу выявить мерзлотные деформации. 

Он воспринял одну из трещин как следы 

части сооружения – углубленного «хода» длиной 

более 6 м из вертикально поставленных 

плоских и трубчатых костей мамонта [Поликарпович, 

1968]. В 1976 г. Л.В.Греховой удалось повторно 

вскрыть участок с «ходом». Выяснилось, 

что часть крупных костей была оставлена исследователем 

на месте. Они являли собой остатки 

цоколя какого-то наземного сооружения, разрушенного 

мерзлотными жилами [Грехова, 1977 

б, 1998; ИА РАН; Р-1, №6640]. Раскапывавший 

Пушкари М.Я. Рудинский исследовал на вскрытой 

площади два объекта, названные им «кострища», 

однако не интерпретировал их, заметив 

только, что имеет дело явно со следами сезонного 

поселения теплого периода [Рудинский, 

1947], что противоречило тезису П.П. Ефименко 

о долговременности поселений палеолита. Таким 

образом, еще в середине 1930-х гг. вопрос о 

наличии и типологии палеолитических жилищ в 

бассейне Десны оставался открытым. 

Первые верно интерпретированные исследователями 

палеолитические жилища были выявлены 

в бассейне Десны в конце 1930-х гг. Эти 

открытия связаны с третьим этапом исследований 

Деснинского палеолита – с этапом планомерных 

крупномасштабных комплексных исследований, 

и, в первую очередь, с работой отрядов 

Деснинской экспедиции М.В. Воеводского. 

Отряд под рук. И.Г. Пидопличко в 1936-38 гг. 

исследовал Новгород-Северскую стоянку. Древнее 

поселение располагалось в гротах, образовавшихся 

в обрыве коренного берега Десны и 

впадающей в нее балки Северная под плитой 

бучакских песчаников [Пiдоплiчко, 1947а; Борисковский, 

1953, С.291-299]. Это до настоящего 

времени единственный случай палеолитическо- 

72

го поселения в естественном укрытии во всей 

центральной части Европейской России. Наши 

поиски следов палеолита в гротах заповедника 

Галичья гора (верхний Дон) оказались безрезультатными. 

К сожалению, после обрушения 

плиты песчаника, являвшейся потолком гротов, 

культурные остатки были частично переотложены 

и потому не могут поведать ничего о структуре 

пещерных жилищ на Русской равнине. Тот 

же отряд исследовал в 1935-36 гг. стоянку Чулатово 

1 [Пидопличко, 1940, 1947б; Воеводский, 

1947а,б; Борисковский,1953,С. 299-304]. По нашему 

мнению, на участке раскопа 1 исследованы 

следы двух наземных жилищ с очагами, обозначенных 

пятнами зольной массы, содержавшей 

основную часть артефактов, включая обломки 

чаши, изготовленной из человеческого 

черепа. Исследователем эти следы жилищ распознаны 

не были – он принял их за обширные 

кострища. Чулатовские «кострища» - пятна окрашенного 

костным углем, золой и сажей насыщенного 

культурного слоя. Огонь в них если 

и горел, то лишь в небольших очагах (один из 

них отмечен Пидопличко в пределах кострища 2 

в кв.2). Об этом говорит то, что только небольшая 

часть кремней и костей из так называемых 

«кострищ» побывала в огне, основная же масса 

не несет следов термического воздействия, хотя 

порой испачкана сажей. Слоистость культурного 

слоя подсказывает, что накопление его происходило 

с перерывами, что в свою очередь может 

косвенно свидетельствовать о сезонности поселения. 

Учитывая то, что территория поселения 

затапливалась полыми водами Десны в период 

обитания [Пидопличко, 1940], можно предполагать 

летний сезон, как основное время функционирования. 

Второй отряд под руководством П.И. Борисковского 

в 1937-39 гг. исследовал на стоянке 

Пушкари 1 слегка углубленное в землю длинное 

жилище 12х4,5 м с тремя очагами, располагавшимися 

по оси. Результаты раскопок стали основой 

для серии публикаций, для главы фундаментальной 

монографии и докторской диссертации 

Борисковского о палеолите Украины. При 

изучении устройства жилища впервые было установлено 

использование костей мамонта в архитектуре. 

Отдельные вкопанные черепа мамонта 

играли роль фундамента, а переплетенные 

концами бивни применялись в конструкции 

перекрытия [Борисковский, 1953, С.183-202; 

ИИМК Ф.35, п.1, д.160, 161, 201, 1938, д.201, 

1939]. Реконструкция трехчастного трехочажного 

жилища вызвала критику со стороны М.В. 

Воеводского[1952г], считавшего его единой конструкцией, 

и со стороны И.Г.Шовкопляса [1965]. 

П.И.Борисковский попытался также интерпретировать 

как не распознанные жилые полуземлянки 

и скопления костей и черепов мамонта в 

раскопе 1935 г. в Елисеевичах и на стоянке Гонцы 

на Полтавщине [Борисковский, 1953, С.202]. 

Если в Гонцах впоследствии при вскрытии 

В.Я.Сергиным старых раскопов было обнаружено 

костно-земляное жилище, правда, наземное, 

то результаты раскопок 1935 г. в Елисеевичах 

поныне не имеют однозначной, бесспорной 

интерпретации. Третий отряд под руководством 

Д.З.Галича и самого Воеводского в 1936-1938 гг. 

исследовал стоянку Чулатово 2 (Рабочий ров). 

Применение новой методики раскопок позволило 

детально проследить микрорельеф древней 

дневной поверхности и границы скоплений обработанного 

кремня. По результатам раскопок 

Воеводский сделал вывод о наличии на поселении 

теплого сезона следов легкого наземного 

жилища, напоминавшего чумы народов крайнего 

севера [Галич, 1947; Воеводский, 1948, 1952- 

в]. Его основанием были несколько вертикально 

вбитых костей. Благодаря раскопкам на широкой 

площади была установлена структура поселения. 

Уже в 1970-х гг. при изучении планиграфии 

кремня гипотеза о наземном жилище в Чулатово 

2 получила дополнительные подтверждения 

[Леонова, 1977]. 

Основным объектом послевоенных исследований 

стала Авдеевская стоянка. Поначалу 

М.В.Воеводский и М.Д. Гвоздовер считали, что 

имеют дело с переотложенным памятником. Это 

не удивительно – низкое, почти пойменное положение 

культурного слоя в Авдеево по сей день 

удивляет геоморфологов. Лишь в 1947 г. обнаружились 

следы сооружения – группа вертикально 

вбитых в материк костей мамонта. Стало 

ясно, что остатки древнего поселения не переотложены, 

но часть площадки к этому времени 

была уже снесена [Воеводский, 1949-а; Гвоздовер, 

1955]. Завершал исследования Авдеево в 

1949 г. А.Н. Рогачев, именно он раскопал углубленные 

объекты (ямы и полуземлянки) по периметру. 

В целом жилой комплекс напоминал 

многоочажный объект, исследованный в Костенках 

1 [Ефименко,1958; Рогачев, 1957]. Комплекс 

представлял собой овальную площадку с 

крупными хозяйственными ямами и небольши- 

73

ми полуземлянками по периметру, а так же многочисленными 

небольшими ямками на площадке. 

Размеры овала 45х 20 м, но треть его к началу 

раскопок была размыта р.Рогозна. Культурный 

слой мощностью до 30 см даже вне искусственных 

углублений часто был окрашен. Он отличался 

сложной микростратиграфией, которую 

дополняли многочисленные мерзлотные деформации, 

впервые отмеченные в Авдеево А.И. 

Москвитиным [1950]. 

В послевоенные годы исследования палеолитических 

памятников Подесенья с жилищами 

продолжил и К.М.Поликарпович. В 1946 и 1948 

гг. в Елисеевичах ему удалось выявить следы 

жилищно-бытовых сооружений: работы 1946 г. 

выявили насыщенный культурный слой с частично 

разрушенной конструкцией из костей, получившей 

условное наименование «круг». Под 

одним из двух выявленных скоплений бивней 

отмечено очажное скопление угля округлой 

формы, которое было окружено конструкцией 

из трубчатых и плоских костей. Раскоп 1948 г., 

прирезанный с юга к изученной территории, дал 

огромное скопление зольной массы, интерпретированное 

как следы наземного жилища со 

спальной ямой в центре [Поликарпович, 1968]. 

В 1947 г. К.М. Поликарповичем были проведены 

раскопки стоянки Юдиново, заставившие 

переосмыслить и расширить представления о 

жилищах эпохи палеолита. Первоначально раскоп 

был заложен в яме старого колхозного погреба, 

но оказалось, что там культурный слой 

разрушен. К востоку был заложен раскоп 2, который 

после серии прирезок вскрыл скопление 

костей мамонта. В костяном сооружении, внутри 

которого были выявлены очажные пятна, 

Поликарпович распознал следы не просто жилища, 

но древнейшей, известной к тому времени 

архитектурной конструкции. Он считал, что 

жилище состояло из нескольких помещений. 

Исследователь обратил внимание на такую важную 

и характерную деталь костно-земляных 

жилищ, как наличие лопаток мамонта с пробитыми 

отверстиями [Поликарпович, 1968; Абрамова, 

1995; ЮКМ, ф.1, Полевой дневник 1947 г.; 

ИА РАН, Р-1, № 2377]. В.П.Левенок, чертивший 

план и профили костяных выкладок раскопа 2, 

пришел к выводу, что в северной стенке раскопа 

1 наблюдалось сходное нагромождение костей: 

«поленница» по его меткому выражению. Поликарпович 

принял решение прирезать туда раскоп 

3. Так были выявлены следы второго овального 

костяного сооружения, срезанного картофельной 

ямой [Поликарпович,1968; Абрамова, Григорьева, 

1997; ЮКМ,ф.1,д.113]. Подробное описание 

конструкции сделано не было – раскоп законсервировали. 

Предварительную, но емкую 

оценку полевого сезона 1947 г. К.М. Поликарпович 

дал в заметке в стенгазете Института Истории, 

выявленной среди архивных документов. 

Приведем ее в части, касающейся стоянки 

Юдиново: «…Особенно важные результаты получены 

в Юдиново. Тут выявлены массовые остатки 

четвертичной фауны (около 50 мамонтов, 

песцы, бык, северный олень), изделия из кремня 

и кости. Большой интерес представляют откопанные 

в двух местах остатки основ жилья. Одна 

из них, овальной формы, имеет диаметр до 20 

м, другая, круглая – до 5 метров. Техника строительства 

выявленных фундаментов одна и та же: 

снаружи они состояли из правильно уложенных 

крупных костей мамонта, внутри – из ряда приставленных 

один к другому больших черепов 

мамонта, врытых вертикально альвеолами бивней 

в землю. Затем были найдены три очага 

(один – внутри малого жилья) с диаметрами до 

1,5 м, целиком из костного угля» [ЮКМ,ф1,д41, 

№13]. Следует признать приоритет К.М. Поликарповича 

в открытии костно-земляных жилищ 

эпохи палеолита. Ранее подобные конструкции 

вскрывались в Мезине и Супонево, но не были 

должным образом зафиксированы и верно интерпретированы. 

Итак, результаты раскопок 1930-40-х гг. 

подтверждали мнение П.П.Ефименко об оседлости 

верхнепалеолитического населения региона. 

Вскоре после открытия первых палеолитических 

жилищ встал вопрос об их систематизации 

и классификации. Представление о разнообразии 

жилищ пока сочеталось с единичностью 

их разновидностей, а потому выявленным 

жилым объектам подбирались лишь осторожные 

аналогии из других регионов, и речи о создании 

какой-либо типологии не велось. Некоторые 

объекты и вовсе оставались загадочными, 

не до конца понятыми – к примеру, стоянка Елисеевичи, 

или же костенковско-авдеевские комплексы, 

имевшие площади в сотни квадратных 

метров. Открытия подвигли археологов к повальному 

увлечению выделением жилищ на 

раскопанных ими или предшественниками поселениях. 

Почти в каждом скоплении находок, 

углублении, причудливой куче костей исследователи 

хотели теперь непременно видеть остат- 

74

ки древнего жилища. Примером такого научного 

поиска может быть анализ И.Г. Шовкоплясом 

[1950; ИА НАНУ, № 877] результатов раскопок 

Супоневской стоянки, где исследователь попытался 

выделить 7 жилых объектов, отнесенных 

минимум к 3 разным типам. Идентичных жилищ 

почти не было, и более того, даже на одном 

поселении встречалось по 2-3 и более видов 

«жилых сооружений». Лишь для Подесенья 

были выделены в разное время: 1) естественные 

убежища (Новгород-Северский); 2) округлые 

однокамерные костно-земляные жилища (Юдиново); 

3) многокамерные костно-земляные жилища 

(Юдиново); 4) длинные костяные жилища 

(Супонево); 5) камера, огражденная плоскими 

костями (ход в Елисеевичах); 6) яма с костяной 

обкладкой внутри, вдоль стенок (Елисеевичи); 

7) линза насыщенного культурного слоя со 

«спальной ямой» посередине (Елисеевичи); 8) 

линза насыщенного культурного слоя округлой 

или иной формы (Супонево); 9) слабоуглубленное 

многоочажное жилище с использованием 

вбитых и вкопанных костей (Пушкари 1); 10) 

легкие наземные жилища с использованием 

вбитых костей (Чулатово 2); 11) полуземлянки с 

использованием костей мамонта (Супонево); 12) 

землянки с перекрытием «в накат» (Тимоновка); 

13) гигантские многоочажные жилища сложной 

структуры с наземными и полуземляночными 

элементами (Авдеево). Такая хаотическая классификация, 

основанная на неустойчивых, подчас 

единичных критериях и нестрогом подборе 

аналогий, не могла устроить палеолитоведов. 

В этой связи П.И.Борисковским была предложена 

предварительная типология и, одновременно, 

хронология жилищ верхнего палеолита 

[1953, С.202]. В тот период времени он был 

склонен считать, что небольшие округлые одноочажные 

жилища (как наземные, так и полуземляночные) 

были более ранней формой жилья. 

Более поздними он считал многоочажные жилища, 

образовавшиеся при «соединении» нескольких 

одноочажных. Ответ же на вопрос о 

том, почему многоочажные жилища Пушкарей 

с одной стороны и Авдеево и Костенок с другой 

так отличаются, был прост: «Примитивная, 

только что возникшая техника домостроительства 

еще не выработала наиболее удобной формы 

большого общинного жилища» [Борисковский, 

1953, С.202]. Важно, что в качестве базового 

типологического признака П.И. Борисковский 

взял фундаментальную характеристику – 

план жилища. Эту типологию взял за основу 

своей схемы уже в 1970-х гг. чешский исследователь 

К.Скленарж, назвав первый тип центральным 

(с очагом в центре), а второй – осевым 

[Sklenár, 1976]. Высказался П.И.Борисковский и 

относительно структуры некоторых Деснинских 

поселений. В Пушкарях 1 он убедительно связал 

три кострища к северу и к востоку от раскопанного 

им жилища с самим трехочажным жилищем, 

считая все перечисленные объекты деталями 

единого жилищно-бытового комплекса, 

обитаемого круглогодично [Борисковский, 1953, 

С.201]. Он полностью согласился и с интерпретацией 

Чулатово 2, исследованного и опубликованного 

М.В.Воеводским, как сезонного летнего 

поселения с группой легких наземных жилищ и 

окружающими их зонами активной обработки 

кремня [Воеводский, 1952; Борисковский, 1953, 

С.290]. Устройство Мезинской стоянки П.И. Борисковский, 

не вдаваясь в детали, сближал, по 

имевшимся у него данным с исследованными 

П.П. Ефименко, М.В.Воеводским и А.Н. Рогачевым 

гигантскими комплексами Костенок 1 и 

Авдеево [Борисковский, 1953, С.250]. Главной 

причиной для такого вывода, судя по всему, послужило 

наличие реконструированного им ряда 

очагов в раскопах 1913-1916 гг. [Борисковский, 

1953, Рис.120]. Эта аналогия показывает важный 

штрих к характеристике восприятия палеолитических 

жилищ на рассматриваемом этапе исследований. 

Поскольку первобытнообщинный 

строй с точки зрения главенствующей идеологии 

характеризовался отсутствием парных семей 

и исключительно общественной формой 

собственности, археологи стремились выделять 

большие общинные жилища (по аналогии с 

длинными домами ирокезов), порой доводя их 

реконструируемые размеры до фантастических 

пределов. Классический пример – жилище из 

Костенок 1, в котором, согласно П.П.Ефименко 

[1958], размер утепленной части достигал 35х17 

м. Сходно реконструировал А.Н.Рогачев [1957] 

жилой объект в Авдеево, имевший еще большие 

размеры. Даже в настоящее время возведение 

таких крупных утепленных помещений – сложная 

инженерная задача. Однако этот довод ничуть 

не смущал палеолитоведов 1930-40-х гг. 

Более того, подобная «мегаломания» и в последующий 

период исследований продолжала оказывать 

отрицательное влияние на научный поиск. 

Реконструкции покрытых шкурами колоссальных 

«ангаров» протяженностью десятки 

75

метров до сих пор кочуют по научным, популярным 

и учебным изданиям. 

Новые полевые исследования позволили 

значительно расширить источниковую базу по 

проблематике жилищ палеолита. Не рассмотрев 

кратко их ход, трудно будет перейти к рассмотрению 

теоретических выкладок и анализу типологических 

схем, созданных с учетом этих материалов. 

В 1954 г. И.Г. Шовкопляс продолжил 

раскопки Мезинской стоянки в первую очередь с 

целью выявить на ней ранее неизвестный жилищно-бытовой 

комплекс. Поставленная задача 

была успешно реализована: раскоп открыл скопление 

костей мамонта округлой формы, в котором, 

учитывая результаты недавних исследований 

К.М. Поликарповича в Юдиново и собственных, 

Шовкопляса, в Добраничевке близ Переславля-Хмельницкого, 

легко были распознаны 

следы капитального долговременного костноземляного 

жилища. Разборке этого костного 

скопления было уделено основное внимание. 

Накануне раскопки посетила комиссия в составе 

С.Н.Бибикова, И.Г.Пидопличко, П.И. Борисковского, 

Н.К.Верещагина, А.Н.Рогачева, А.П. Черныша, 

В.И. Бибиковой, принявшая участие в обсуждении 

вопроса о характере скопления и плане 

его разборки [Верещагин, 1982]. Работа производилась 

путем последовательного снятия 

костей. Сначала были выбраны рога северного 

оленя и отдельные небольшие кости мамонта, 

занимавшие центральную часть скопления, а затем 

разборка последовательно производилась на 

всей его: площади. После разборки, внутренней 

части скопления на его месте остались лишь 

крайние наиболее крупные кости ограждения, 

указывавшие на форму и размеры древнего сооружения. 

Тогда был применен способ частичной 

реконструкции сооружения на месте раскопок: 

часть наиболее хорошо сохранившихся 

крупных костей внешнего ограждения была поставлена 

в предполагаемое первоначальное положение, 

что упростило понимание устройства 

древнего жилища. Всего на постройку жилища 

пошло 300 костей животных, в том числе 273 

кости мамонта от 30 особей. Итак, обложенное 

18 черепами и тяжелыми костями мамонта жилище 

площадью около 25 м 2 было округлым, наземным, 

с очагом внутри. Нижнюю часть жилища 

покрывала завалинка из земли. Жилище 

было с севера защищено стенкой из костей мамонта, 

поставленных вертикально, служившей 

заслоном от ветра и от водных потоков со склона 

[Шовкопляс, 1957, 1965; Пидопличко, 1969]. 

Шовкопляс [1965] часть находок отнес к нижнему 

горизонту стоянки, включавшему шесть 

ям-хранилищ диаметром около метра, заполненных 

костями животных. Раскопки в Мезине 

завершлилсь в 1961 г. По итогам раскопок И.Г. 

Шовкопляс предпринял реконструкцию площадки 

поселения с привлечением архивных материалов. 

Он по дневникам, зарисовкам и чертежам 

выявил еще одно крупное костно - земляное 

жилище округлой формы и три скопления 

костей, интерпретированных, как остатки небольших 

овальных жилищ – также центров хозяйственно-бытовых 

комплексов. Реконструкция 

структуры поселения была большим шагом 

вперед в понимании жизни человека палеолита. 

В 1960-х гг. «эстафету» в исследованиях 

палеолитических жилищ Подесенья принял 

В.Д. Будько. Он продолжил раскопки стоянок 

Елисеевичи и Юдиново. В 1963 и 1965 гг. новым 

раскопкам подверглись Елисеевичи. В первом 

раскопе обнаружилась большая яма, наполненная 

крупными костями мамонта. В.Д. Будько 

интерпретировал ее как остатки жилой полуземлянки 

[ИА РАН, Р-1, № 2511; Будько, 1965; 

Будько, Сорокина, 1969]. В 1962, 1964 и 1966-67 

гг. В.Д. Будько изучал стоянку Юдиново. Раскопом 

1962 г. были вскрыта часть скопления костей 

мамонта и часть зольника [ИА РАН, Р-1, № 

2943]. Не исключено, что при дальнейших работах 

мы столкнемся здесь с еще одним костноземляным 

сооружением. исследование может 

быть осложнено тем, что перспективный участок 

уходит под дорожное покрытие улицы села 

Юдиново и под усадьбы. В 1964 г. Будько исследовал 

остатки костно-земляного жилища 2, что 

было не доследовано еще Поликарповичем в 

1947 г. Жилище, наконец, полностью расчистили 

и сняли [ИА РАН, Р-1, №3115; Будько, 1966 

а,б], кости вывезли в Минск: планировалось 

смонтировать найденное сооружение в Гос. Историческом 

музее БССР, но идея так и не была 

осуществлена. По свидетельству Н.К. Верещагина 

[апрель 2001], минская коллекция фауны из 

Юдиново и Елисеевичей из-за плохих условий 

хранения погибла, зубы и кости рассыпались. 

Сам Верещагин и его коллеги успели отчасти 

обработать эти материалы. Отчетов и публикаций 

о раскопках 1966-67 гг. нет. Известно, что 

было исследовано еще одно жилище. Раскоп 5 

не был ни доследован, ни полностью засыпан, 

его заросший кустарником и деревьями котло- 

76

ван до сих пор виден. Будько туманно указывал 

на то, что часть объектов в раскопе 5 относится к 

нижнему горизонту поселения, отделенному от 

верхнего стерильной прослойкой суглинка. 

[Будько, 1967а,б; Будько, Сорокина, 1969]. 

На момент, когда раскопки Будько прервались, 

исследования, связанные с изучением палеолитических 

жилищ и поселений начала в 

Подесенье Л.В.Грехова. Стоянка Тимоновка 2, 

как Юдиново и Елисеевичи дала следы костноземляной 

архитектурной конструкции: нечто 

типа заслона из крупных костей мамонта, в основном 

черепов [Величко, Губонина, Грехова, 

1977]. Кроме этого раскопки выявили такие 

структурные элементы площадки поселения, 

как две хозяйственные ямы, размытый очаг и 

несколько пятен очажной массы. Разведанная 

шурфами площадь стоянки составила 500 м 2 . 

Раскопом же было вскрыто 163 м 2 культурного 

слоя (около 1/3 территории памятника), а потому 

собственно долговременное жилище могло располагаться 

в неисследованной части. Как и в 

Тимоновке 1, культурный слой оказался нарушенным 

криодеформациями, однако накопленный 

научным сообществом опыт уже не позволил 

ввести себя в заблуждение. По особенностям 

нарушений культурного слоя палеогеографы 

пришли к выводу, что поселение существовало 

в период между затуханием морозобойных 

процессов и началом вытаивания мерзлотных 

клиньев. Дата 14 С по зубу мамонта оказалась 

равной 15110+530 лет. Возможно, Тимоновка 2 

несколько древнее Тимоновки 1. [Грехова, 1971]. 

Последовавшие затем раскопки Л.В.Греховой в 

Елисеевичах также выявили костно-земляные 

конструкции и крупные скопления зольной массы 

на территории стоянки. В 1970 г. на площади, 

примыкавшей с запада к раскопам 1946 и 1948 

гг., отмечены зона эвакуации очажной массы 

2х1,5 м и яма с заполнением из костей и бивней 

мамонта с примыкающим к ней зольным пятном 

с затёком золы внутрь. В этом же раскопе 

оказалось разрушенное мерзлотой скоплений 

костей мамонта, вероятно являвшее собой основание 

навеса [Грехова, 1971-б, 1998; ИА РАН, Р- 

1, №4340]. Раскоп 1972 г. оконтуривал исследованную 

площадь с юга [ИА РАН, Р-1, №5179]. В 

1974 г. тремя раскопами удалось точно увязать 

раскопы 1936, 1946, 1963 и 1972 гг., что позволило 

скорректировать ход исследований. На 

вскрытой площади выявлена новая – 3-я по счету, 

учитывая раскопки В.Д. Будько, яма с костями 

мамонта [Грехова, 1975; ИА РАН, Р-1, 

№6024]. Итог первых сезонов подведен в статье 

«Новые данные по археологии, геологии и палеогеографии 

стоянки Елисеевичи» [Величко, 

Грехова, Ударцев, 1977]. В 1972 и 1974 гг. удалось 

проследить в раскопе ряд криодеформаций, 

но наиболее интересными объектами оказались 

остатки конструкций из костей и бивней мамонта 

в ямах. Л.В. Грехова [1985] видела в них аналоги 

малой полуземлянки из Павлова (Моравия), 

а А.А.Величко [1997б] – хранилища мяса. 

Версия Величко представляется более достоверной, 

поскольку в ямах практически отсутствуют 

артефакты. В 1976 г. в северо-восточной 

части поселения было открыто 4-е скопление 

костей в яме. Все четыре «землянки» выстроились 

по дуге, обращенной вогнутой стороной к 

«зольнику» раскопа 1948 г. и месту находки статуэтки 

[ИА РАН, Р-1, №7591]. 

Во второй половине 1970-х В.Я.Сергин, 

специализирующийся в изучении палеолитических 

жилищ, продолжил раскопки в Юдиново с 

целью поиска и изучения новых конструкций из 

костей мамонта. В 1976 г. основные работы были 

сосредоточены на пункте Юдиново 3, который 

связан с местом, ориентированном не на 

долину реки (как Юдиново 1), а на древнее карстовое 

озеро. Хронологически и по материальной 

культуре памятник оказался похожим на 

Юдиново 1: об этом говорили геологические условия 

и сходный инвентарь (кремень, бусина из 

морской раковины, лопатка мамонта с искусственно 

пробитым отверстием, череп мамонта, установленный 

альвеолами бивней вниз) [Сергин, 

1977; ИА РАН, Р-1, №6484]. В 1979 г. самый 

большой в Юдиново 3 шурф 4 с вкопанным черепом 

мамонта, был превращен в раскоп. Открывшаяся 

конструкция представляла собой 

выкладку из специально отсортированных костей 

мамонта, тянущуюся через весь раскоп с 

юго-востока на северо-запад. В.Я.Сергин пришел 

к выводу, что это край костно-земляного 

жилища, имеющего в основании черепа мамонта 

[Сергин, 1980; ИА РАН, Р-1, №7606]. В следующем 

году в раскоп был расширен шурф 3 в 

10 м к северо-западу, где удалось расчистить северо-западный 

край жилого комплекса [Сергин, 

1981; ИА РАН, Р-1, №7604]. Ввиду отсутствия 

дальнейшего финансирования Сергин был вынужден 

приостановить работы. Исследование 

новых костно-земляных жилищ осталось нереализованным. 

Однако рано или поздно изучение 

77

новых весьма перспективных памятников в 

Юдиново будет продолжено. На наш взгляд, для 

более полного понимания обследованных Сергиным 

памятников, необходимо дополнительно 

изучить их геолого-геоморфологические условия, 

получить по костям из культурных слоев 

серию радиоуглеродных дат, чтобы уточнить 

хронологическое положение Юдиново 3 относительно 

Юдиново 1 и других памятников. Что 

касается костно-земляной конструкции, предпочтительнее 

не вскрывать ее до совершенствования 

методики исследования таких объектов. 

В конце 1960-х гг. в исследования палеолитических 

жилищ и поселений Подесенья активно 

включился Ф.М.Заверняев. Он открыл и исследовал 

стоянку Хотылево 2. Хотылевский 

комплекс, по мнению Заверняева, отличается от 

площадок синхронных стоянок. В процессе исследований 

были вскрыты два скопления зольной 

массы (по Заверняеву – зольники А и Б), соединенные 

узким перешейком, которые Заверняев 

интерпретировал, как следы долговременных 

наземных утепленных жилищ, соединенных 

«лазом». В южной части зольника Б была 

вскрыта очажная яма подквадратной формы. 

Окрест «зольников» располагались многочисленные 

ямки с различным содержимым, несколько 

очагов и кострищ, округлые хозяйственные 

ямы – по Заверняеву – следы хозяйственных 

сооружений. В некоторых ямках имелись 

вертикально и наклонно вбитые кости, которые 

исследователь считал следами легких наземных 

конструкций, где клинья из трубчатых костей 

удерживали в грунте деревянные опоры построек. 

[Заверняев, 1970, 1974, 1993, 2001]. Чаще для 

этих целей использовались нижние части плечевых, 

верхние части локтевых и верхние и нижние 

части бедренных костей, реже большие и 

малые берцовые. Лучевые кости практически не 

использовались. Это, видимо, связано с наличием 

или отсутствием удобной площадки сустава 

для вбивания клиновидно расщепленного диафиза 

в грунт. Инструментом для забивания костей 

могли служить массивные зубы мамонта. 

Такой элемент архитектуры Хотылево 2, как отдельно 

стоящие вкопанные черепа мамонта находит 

ближайшие аналогии в Пушкарях 1. Несколько 

черепов было установлено близ очагов. 

Ряд объектов интерпретирован Заверняевым как 

следы шалашеобразных жилищ. В юговосточном 

углу раскопанной площади это наземный 

круглый очаг, окруженный ямками [Заверняев, 

1993,2001; ИА РАН, Р-1, №8296]. На юго-западе 

раскопанной площади, в отрыве от жилой площадки, 

выделено скопление костей, преимущественно 

ребер мамонтов. Оно имело округлую 

форму, вокруг сохранилось почти пустое пространство 

шириной около 1 м, опоясывавшее 

все скопление. И у Заверняева, и у посетившего 

раскопки в 1981 г. Тарасова создалось впечатление, 

что скопление – следы завалинки еще одной 

шалашеобразной легкой постройки [ИА 

РАН, Р-1, №8859]. О структуре поселения в целом 

Заверняев признал: «Нам не удалось установить 

общую планировку древнего поселения. 

…Его северная сторона была разрушена при 

образовании деснинского склона, восточная — 

при образовании бокового оврага. Западная сторона 

еще не полностью раскопана и, видимо, 

тоже в значительной мере окажется разрушенной» 

[Заверняев, 2001]. Важно, что Заверняев на 

территории одного поселения выделил два типа 

синхронных жилищ: легкие теплого сезона и 

отапливаемые зимние. До него к подобным выводам 

приходил лишь И.Г. Шовкопляс [1950, 

1965] в отношении Супонево и Мезина. 

С 1972 года начались новые раскопки стоянки 

Авдеево. Ещё разведочные работы М.В. 

Воеводского позволяли судить о наличии на памятнике 

ещё неисследованных объектов. К изучению 

нового комплекса приступили М.Д. Гвоздовер 

и Г.П.Григорьев. Он получил условное название 

Авдеево–Новое в противоположность 

раскопанному ранее Авдееву–Старому. Вскоре 

стало ясно, что археологи имеют дело с традиционным 

овальным объектом с линией очагов 

по центру и ямами и полуземлянками по периметру, 

однако детали его планировки оставались 

неясными. Причина объективна: ввиду роста 

требований к фиксации, сложности микростратиграфии 

памятника и скудного финансирования, 

работы шли намного меньшими темпами, 

нежели раскопки 1940-х гг., но при этом результаты 

были на порядок информативней. [Гвоздовер, 

Григорьев, Леонова, 1973; Гвоздовер, Григорьев, 

1976, 1977-а, б, 1978, 1979, 1990; Археология 

и палеогеография… 1981; ИА РАН, Р-1, 

№№ 4923, 5259, 5454, 5585, 5829, 7430, 8170]. В 

течение 1970-х гг. было вскрыто около половины 

нового комплекса. 

Исследования 1970-х гг. позволили выявить 

в Подесенье следы не только жилищ верхнего 

палеолита, но и раннепалеолитических жилищ. 

В 1971-1980 гг. Л.М.Тарасов исследовал мусть- 

78

ерскую стоянку Бетово к западу от Брянска и 

Хотылево. Анализ планиграфии и распределения 

находок в толще культурного слоя позволил 

исследователю прийти к выводу о том, что на 

вскрытой площади имелись округлое наземное 

жилище поперечником около 5 м и мастерская 

по обработке кремня [Тарасов, 1990]. Это, по сути 

дела, единственный случай фиксации жилища 

на раннепалеолитическом памятнике в бассейне 

Десны. Большая часть культурных слоев 

смещена и переотложена и об обнаружении в 

них следов жилищ не может быть и речи. Единственный 

мустьерский памятник бассейна Десны, 

кроме Бетово, где отмечены детали поселенческой 

структуры – это нижний слой многослойной 

стоянки Коршево 2, в котором Л.М. Тарасовым 

выявлен очаг, наполненный золой и 

древесным углем [Тарасов, 1989]. 

Итак, полевые исследования палеолитических 

жилищ и структуры поселений Деснянского 

бассейна в 1950-1970-х гг. характеризуется 

следующими особенностями: а) развитие методики 

исследований, сделавшее раскопки намного 

более информативными и достоверными, чем 

в предшествующий период; б) открытие следов 

примитивных жилищ на памятниках раннего 

палеолита бассейна Десны (Бетово); в) открытие 

на целом ряде верхнепалеолитических стоянок 

сложных архитектурных конструкций с использованием 

большого числа костей мамонта (Мезин, 

Юдиново 2, Елисеевичи, Тимоновка 2); г) 

исследование ряда поселений на широких площадях, 

что позволило судить не только об отдельных 

элементах поселений (ямах, жилищах, 

очагах, производственных центрах), но и о 

структуре хозяйственно-бытовых комплексов, а 

порой и структуре поселений. 

А.Н.Рогачев [1964, 1970], систематизировав 

сведения о раскопанных к моменту написания 

его работы жилищах палеолита, создал первую 

объективную типологию палеолитических жилищ 

центра Русской равнины, выделив следующие 

их устойчивые типы: 

1) Аносовско-мезинский: округлое в плане 

наземное костно-земляное жилище с двумя - четырьмя 

окружающими его ямами кладовыми; 

2) Костенковско-авдеевский: длинное наземное 

жилище с очагами в центре, окруженное 

небольшими землянками в сочетании с ямамикладовыми; 

3) Александровско-пушкаревский: длинное 

наземное жилище с рядом очагов по центру; 

4) Александровско-тельманский: округлые, 

углубленные в землю жилища с очагом в центре, 

сооруженные без использования крупных 

костей в качестве конструктивных элементов; 

5) Аносовско-гмелинский: небольшие наземные 

округлые в плане жилища с очагом в 

центре, сооруженные без использования крупных 

костей мамонта. 

Типология Рогачева не претерпела существенных 

изменений и спустя время [Рогачев, 

Аникович, 1984, С.189 и далее]. Отметим, что 

А.Н.Рогачевым и его учеником Г.П.Григорьевым 

были предложены новые реконструкции костенковско-авдеевских 

комплексов. Если П.П. 

Ефименко включал полуземлянки и хозяйственные 

ямы периметра в конструкцию стен, то Рогачев 

и Григорьев считали их самостоятельными 

объектами соединенными [Рогачев, 1953] или не 

соединенными [Grigoriev, 1967] с основным жилищем. 

Рогачев затронул и проблематику структуры 

палеолитических поселений, хотя и оговорился, 

что судить о ней сложно, поскольку крайне 

малая часть известных памятников раскопана 

на значительной площади. Он отмечал сочетание 

костно-земляных жилищ с крупными хозяйственными 

ямами, заполненными костями 

мамонта. Следует заметить, что не все выделенные 

Рогачевым типы жилищ на момент создания 

типологии были выявлены в бассейне Десны. 

Так, в Подесенье ещё не было отмечено ни 

одного жилища александровско-тельманского 

типа. Такое сооружение было исследовано нами 

лишь в 1996-97 гг. [Чубур, 1999, 2001]. С другой 

стороны нельзя сказать, что типология, разработанная 

Рогачевым, и базировавшаяся преимущественно 

на костенковских материалах, отразила 

все многообразие жилых структур. В одной 

выделенной А.Н.Рогачевым категории в бассейне 

Десны наблюдались особо серьезные разночтения. 

Костно-земляные жилища (аносовскомезинский 

тип по Рогачеву), в том виде, в каком 

они были описаны их исследователями, являли 

собой группу довольно разнородных объектов, 

объединенных исключительно многочисленными 

костями мамонта, как элементом архитектуры. 

Это были и крупные округлые жилища (жилище 

1 в Мезине по Шовкоплясу), и небольшие 

жилища без использования черепов мамонта в 

цоколе (жилища 4 и 5 в Мезине, также по Шовкоплясу), 

и «многокомнатные» дома (жилище 1 

в Юдиново по Будько). Неясно было часто даже 

наземные это жилища или нет. Так, Юдинов- 

79

ские жилища В.Д.Будько неоднократно характеризовал, 

как полуземлянки, аналогично, в виде 

полуземлянки воспринимал утепленное жилище 

Супонево И.Г. Шовкопляс. Назрела проблема 

унификации сведений о костно-земляных 

жилищах, приведения их описаний к единой 

схеме, тем паче, что почти все их Шовкопляс 

уже включил в единую культурную область и, 

даже в единую среднеднепровскую археологическую 

культуру. По итогам своих исследований 

И.Г.Шовкопляс [1965] обосновал наличие среднеднепровской 

этнокультурной области, для которой 

разработал «внутреннюю» типологию костно-земляных 

жилищ. Он выделил их раннюю 

форму с использованием отдельных костей мамонта 

в конструкции (Пушкари 1, Радомышль) 

и развитую – собственно «среднеднепровские 

жилища» (Мезин, Супонево, Юдиново и т.д.). 

Еще одну попытку обобщающей работы 

предпринял И.Г.Пидопличко. В 1969 г. увидела 

свет его монография «Палеолитические жилища 

из костей мамонта» [Пидопличко, 1969]. К сожалению, 

исследование охватывало исключительно 

территорию Украинской ССР (стоянки 

Гонцы, Киевокирилловская, Добраничевка, Межиричи, 

Мезин), и из Деснинских памятников 

рассмотрен был лишь Мезин. Впрочем, в оправдание 

следует тут же сказать, что материалы по 

Юдиново и Елисеевичам были опубликованы за 

полгода до выхода в свет его монографии [Поликарпович, 

1968]. Итак, все жилища с перечисленных 

поселений, включая относящиеся к 

Деснинскому бассейну жилище из Мезина, Пидопличко 

отнес к одному типу - «жилища из 

костей мамонта». Обосновывая свои взгляды на 

типологическое единство, он предпринял натурную 

реконструкцию Мезинского и Межиричского 

жилищ из костей мамонтов в основанном 

им Научно- природоведческом музее АН УССР 

в Киеве. В процессе реконструкции он, основываясь 

уже на этнографических материалах по 

традиционным жилищам охотников и собирателей 

крайнего севера, проанализировал функции 

отдельных костей в сооружении, выделив опорные 

кости жилой конструкции и кости, придавливающие 

кожаное покрытие. Одновременно 

была разработана терминология для конструктивных 

элементов сооружений (цоколь, забутовка 

и обкладка цоколя, надцокольная обкладка, 

крыша, входы, ограда у входа и др.) [Пидопличко 

1969, 1976, Гладких, 1999]. Работы И.Г. Пидопличко 

являлись основополагающими для 

ставшей постепенно традиционной концепции 

жилого характера сооружений из костей мамонтов. 

Новейшие исследования уточняют элементы 

реконструкций Пидопличко, но не затрагивают 

заложенных им основных принципов. 

Идеи Пидопличко были подхвачены московским 

исследователем В.Я.Сергиным, решившим 

провести ревизию опубликованных и 

архивных сведений о жилищах, построенных с 

применением костей мамонта. В процессе работы 

над кандидатской диссертацией «Палеолитические 

жилища Европейской части СССР» 

[Сергин, 1974-в] он предпринял беспрецедентную 

попытку унифицировать типологию всех 

костно-земляных жилищ на поселениях среднеднепровского 

типа. По мнению К.М. Поликарповича 

полезная площадь раскопанного им первого 

Юдиновского жилища составляла 47 м 2 , 

планировку исследователь не уточнил. По мнению 

его ученика В.Д. Будько, в Юдиново раскопано 

углубленное зимнее жилище 17х10 м, состоявшее 

из 6 секций, в которых помещались 

отдельные семьи общины. Седьмая секция у 

входа была занята большим очагом [Будько, Сорокина, 

1969, С.133]. Изучение сведений о планиграфии 

поселения Юдиново 1 привело Сергина 

к выводу о том, что настоящим жилищем 

был имевший внутренний диаметр около 5 м 

округлый объект, ограниченный выкладкой из 

черепов мамонта. Внешние же конструкции из 

костей, принятые за стены многокомнатного дома 

– не что иное, как ветровой заслон и заслон 

от стекающих по склону талых и дождевых вод 

[Сергин, 1974б]. Мы уже упоминали выводы 

И.Г.Шовкопляса [1965] о наличии на Мезинской 

стоянке следов пяти хозяйственно-бытовых 

комплексов. Сергин и эти выводы подверг пересмотру, 

убедительно доказав отсутствие следов 

«малых жилищ» долговременного характера. 

Согласно данным Сергина мы имеем дело с остатками 

лишь двух костно-земляных сооружений 

аносовско-мезинского типа и двух хозяйственно-бытовых 

комплексов: одно раскопано 

Шовкоплясом, второе не было распознано при 

раскопках Волкова и Ефименко в начале ХХ в. 

[Сергин, 1987б]. Остальные «жилища», по мнению 

В.Я.Сергина – остатки хозяйственных ям, 

наполненных костями. 18 Супоневская стоянка с 

её семью жилищами [Шовкопляс,1950] в рассмотрении 

Сергина [1979, 2003] обладает лишь 

18 - Нам представляется перспективным рассмотреть данную проблему с 

точки зрения выявления следов легких наземных жилищ на раскопанной 

территории Мезинской стоянки. 

80

одним исследованным раскопками долговременным 

капитальным жилищем, конструктивно 

весьма сходным с мезинскими и юдиновскими. 

Впрочем, это мнение не опровергает доводов о 

наличии в Супонево легких недолговременных 

жилищ, что имеет место на ряде других памятников. 

Попытки унификации жилищ «среднеднепровских 

поселений» не всегда приносили 

плоды. Увлечение процессом приводило порой к 

необъективным выводам и непреднамеренной 

подгонке фактов под результат. В частности, это 

касается стоянки Елисеевичи [Сергин, 1975]. 

Одной из практически непременных деталей 

конструкции аносовско-мезинских (среднеднепровских) 

жилищ из костей мамонта являются 

кости с преднамеренно пробитыми отверстиями. 

Есть они и в Мезине, и в Супонево, и в 

Юдиново. В Елисеевичах таких артефактов не 

наблюдалось, и уже потому нет оснований говорить 

о наличии там жилища, сходного с Юдиновским 

и Мезинским. Более того, реконструкция 

размещения этого жилища также надумана 

и не соответствует ни опубликованным К.М. 

Поликарповичем данным, ни обнаруженной 

нами в архиве Поликарповича схеме размещения 

черепов мамонта в раскопе 1935 г. [ЮКМ, 

ф.1, д.125], ни реконструкциям Л.В.Греховой 

[1993]. Елисеевичи выпадают из круга «среднеднепровских 

памятников». В.Я. Сергин посвятил 

много сил и изучению таких структурных 

элементов поселений палеолита, как большие 

хозяйственные ямы, присутствовавшие как в 

среднеднепровских, так и костенковско - авдеевских 

комплексах. Такие объекты основную 

часть срока служили хранилищами мясных запасов, 

а к концу существования использовались 

как свалка [Сергин, 1983]. 

Возвращаясь к попыткам унификации источниковой 

базы по жилищам палеолита в период 

1950-70-х гг., можно подытожить: решение 

проблемы серьезно продвинулось по сравнению 

с предшествующим этапом исследований. Исчез 

хаос в восприятии типов жилищ, удалось уточнить 

назначение отдельных структурных единиц 

хозяйственно-бытовых комплексов, однако 

полностью снять проблематику с повестки дня 

не удалось. Нерешенные вопросы все еще оставались 

в типологии, охватившей не все известные 

жилые объекты, а избранный путь укладки 

этих жилищ в прокрустово ложе единой схемы 

далеко не во всех случаях себя оправдал. 

В 1980-90-х гг. в бассейне Десны продолжались 

археологические исследования палеолита, 

в процессе которых изучались и следы жилищ. 

Главенствующими были два противоположных, 

но при этом взаимодополняющих вектора. 

С одной стороны – от общего к частному – 

намного более детально, комплексными методами, 

стали изучаться особенности каждой 

структурной единицы поселения: жилища, очага, 

кострища, хозяйственного сооружения и т.д. 

С другой – от частного к общему – раскопки 

были направлены не на изучение отдельных 

объектов (жилищ, хозяйственно-бытовых комплексов), 

но и, по мере расширения раскопанных 

площадей, на понимание структуры древних 

поселений в целом. За последние два десятилетия 

ХХ века в бассейне Десны велись полевые 

исследования, связанные с изучением жилых 

структур палеолита, как собственно на Десне 

(Пушкари 1, Хотылево 2), так и на её притоках 

– Судости (Юдиново) и Сейме (Авдеево, 

Быки). Раскапывалось заметно большее число 

поселений, однако не на всех выявлены однозначно 

трактуемые структурные элементы, а тем 

более – жилища. 

З.А.Абрамова и Г.В.Григорьева с 1980 г. 

приступили к раскопкам в Юдиново именно с 

целью поиска новых костно-земляных жилищ. 

На вскрытой площади уже в 1981 г. начало проявляться 

кольцевое ограждение из костей – следы 

третьего жилища [Абрамова, Грехова, 1981; 

Абрамова, 1982, 1984, 1987, 1995; ИА РАН, Р-1, 

№ 8349, 8874, 9195]. В 1983 г. исследователи по 

проявившимся в раскопе новым скоплениям 

костей сделали вывод, что к западу от первой 

лежит и вторая конструкция [Абрамова 1985, 

1987а,б, 1995; Абрамова, Грехова 1986; ИА РАН, 

Р-1, №№ 10142, 10212]. Она исследована лишь 

на 2/3, ибо её западная часть оказалась под стеной 

возведенного над раскопом музейного павильона. 

В 1991 г. сотрудниками Юдиновской 

экспедиции Е.К. Зайцевым и К.Н. Гавриловым, 

по завершении полной расчистки жилищ, были 

составлены точные окончательные чертежи скопления 

костей в конструкциях жилищ. Подробнейшие 

описания этих жилищ опубликованы 

[Абрамова, Григорьева, 1996], и потому мы ограничимся 

самыми краткими сведениями. Жилище 

3 имеет диаметр около 5 м, пол несколько 

углублен в материк, в конструкции использовано 

150 костей, включая 32 черепа мамонта. Аналогично 

по размерам и четвертое жилище, полностью 

наземное. Его особенностью является 

81

«лаз» со стенками из черепов, трубчатых костей 

и лопаток мамонта. Впрочем, некий «тамбур» 

ясно прослеживается и у входа в жилище 3. К 

жилищам прилегают заполненные костями хозяйственные 

ямы, перекрытые зольным скоплением 

[Абрамова, Григорьева, 1996]. Это находит 

аналогии с хозяйственными ямами комплекса 1 

в Мезине, поверх которых отмечены очагизольники, 

и опровергает вывод В.Я.Сергина 

[1983] об отсутствии ям в Юдиново, подтверждая 

при этом его взгляд на единство структуры 

среднеднепровских поселений. 

К 1992 г. Г.П.Григорьев и М.Д.Гвоздовер 

завершили исследование второго комплекса Авдеевской 

стоянки (Авдеево–Новое). Он представлял 

собой овальный объект размером 30х15 

м с крупными хозяйственными ямами и небольшими 

полуземлянками по периметру, линией 

из 5 очагов по центральной оси, а так же многочисленными, 

перекрывающими друг друга 

небольшими ямками на площадке внутри периметра. 

Жилой комплекс был рассечен мерзлотными 

структурами, что в ряде случаев усложнило 

понимание формы краевых ям и полуземлянок 

[Гвоздовер, Григорьев, 1987; Григорьев,1983,1992, 

Grigoriev, 1995; ИА РАН, Р-1, №№ 

8791, 9789, 10651, 10929, 11374, 13220, 14196, 

14197, 15142, 16696, 17103]. Ближайшие аналогии 

известны из Костенок 1, самого Авдеево и 

стоянки Зарайск [Амирханов, 2000]. Таким образом, 

раскопки еще раз подтвердили сходство 

планировки костенковско-авдеевских комплексов. 

У автора настоящего исследования, участвовавшего 

в раскопках Авдеево в течение 8 сезонов, 

сложилось впечатление, что порой мерзлотные 

структуры использовались человеком 

для сооружения краевых объектов комплекса. 

Прерванные неожиданной смертью М.В. 

Воеводского раскопки в Пушкарях возобновились 

в 1981 г. усилиями В.И.Беляевой. Её работы 

продолжаются с этого момента до настоящего 

времени и уже дали интереснейшие результаты 

по различным направлениям исследования 

палеолита бассейна Десны, включая и проблематику 

палеолитических жилищ [Беляева, 

2002]. К северо-востоку от знаменитого трехочажного 

жилища в Пушкарях 1 была исследовано 

жилище, конструкция которого оказалась 

схожей с его секцией. «Малая жилая западина» 

(по терминологии Беляевой) 3х3 м занимала 

восточную часть раскопа V. По её краям располагались 

вкопанные черепа (5 экз.) и кости конечностей 

мамонта. По мнению Беляевой все 

они служили упорами для внутренних подпорок, 

а не фундаментом стен, что в корне отличает 

их от черепов в обкладке аносовско - мезинских 

жилищ. В центре располагался очаг. Окружали 

западину шесть ям с вбитыми костями 

мамонта и отдельные кости, вбитые в материк 

[Беляева, 2002, С.53-113]. В западной части раскопа 

располагался «комплекс объектов внешнего 

очага», включающий собственно очаг сложной 

конструкции (с вбитыми костями), зону эвакуации 

зольной массы и группу ямок и скоплений 

кремня и угля [Беляева, 2002 С.113-131; Паненкова, 

1997]. По нашему мнению этот объект 

может быть остатками легкого наземного жилища. 

Описанные Борисковским три внешних 

кострища, связанных с трехочажным жилищем, 

по результатам раскопок Беляевой предстают 

выбросами зольной массы. В этой связи исследовательница 

делает вывод о том, что «трехочажное 

жилище» Пушкарей 1 имело три входа 

и, по сути, было тремя плотно стоящими округлыми 

жилищами, аналогичными исследованной 

ею жилой западине [Беляева, 2002, С.136-138]. 

Если исследования стоянки Елисеевичи к 

началу 1980-х гг. практически замерли, то открытая 

Л.В.Греховой в 1979 г. новая стоянка 

Елисеевичи 2 принесла новые сведения о костно-земляной 

архитектуре. В 1980 г. исследование 

небольшого сохранившегося от разрушения 

участка стоянки показало наличие сегмента костно-земляной 

конструкции диаметром более 4 

м. Выкладка из костей, скорее всего, окружала 

жилое пространство наземного утепленного 

жилища сходного с жилищами Юдиново, отчасти 

разрушенного мерзлотой [Грехова, 1985б; 

Величко, Грехова, Грибченко, Куренкова, 1997]. 

С 1992 года К.Н.Гаврилов возобновил раскопки 

стоянки Хотылево 2. В течение нескольких 

сезонов изучалась периферия поселения, 

что принесло сведения, важные для понимания 

структуры данного поселения и особенностей 

жилых объектов, входящих в его состав. Вопервых, 

удалось отвергнуть предположения Заверняева 

о наличии в раскопе 11 следов наземного 

шалашеобразного жилища из ребер мамонта. 

Наши наблюдения на месте данного костного 

скопления в 1994-96 гг. свидетельствуют 

о том, что участок был переувлажнен и вряд ли 

мог быть местом обитания людей. В 1997-99 гг. 

К.Н. Гаврилов выявил углистое пятно овальной 

формы, а в его пределах – округлое скопление 

82

минеральной краски и много каменных изделий 

– вероятно следы легкого наземного жилища. 

Раскопки стоянки Быки 1 произведены нами 

в 1996-99 гг. Изучены следы полуземлянки и 

трех наземных жилищ. Остатки полуземлянки 

представляли собой котлован диаметром около 5 

м и глубиной около 1 м, с центральным очагом. 

Можно полагать, что утепленная полуземлянка 

возвышалась не более чем на метр над поверхностью. 

Об этом свидетельствует и форма стенок 

– в нижней части они вертикальны, а в 

верхней слегка наклоняются к центру. Таким 

образом, реконструируется куполообразная 

яранга. Изнутри свод могли поддерживать деревянные 

опоры, упиравшиеся в неглубокие ямки 

и во вбитую в грунт большую берцовую кость 

мамонта. Свод, вероятно, представлял собой 

конструкцию из жердей, обтянутую шкурами, 

придавленными крупными костями. На неё был 

нанесен утеплитель – слой сохранившегося в 

виде прослойки в заполнении глинистого грунта. 

Небольшая высота и обтекаемость такого 

жилища способствовали оптимальной защите 

от северных и долинных ветров и снижению теплоотдачи 

в окружающее пространство. Примечательно 

наличие двух входов. Первый был связан 

с южной стороной жилища и читается по 

трем ступеням. Сохранность заставляет думать 

об укреплении супесчаных уступов и стенок 

плетеным каркасом. Второй вход представлял 

собой углубленный 0,5 м в материк «лаз», тянущийся 

к западу на 1,5 м и заканчивающийся 

расширением со ступенями. Согласно типологии 

Рогачева, жилище Быков относится к александровско-тельманскому 

типу. С жилищем 

Тельманской стоянки полуземлянку из Быков 

объединяет и наличие глубокой колоколовидной 

ямы под центральным очагом [Рогачев, Аникович, 

1984; Чубур, 2001]. Кроме утепленного жилища 

в Быках 1 отмечены три скопления культурных 

остатков, интерпретированные, как следы 

наземных сезонных легких жилищ. 

Среди аналитических исследований новейшего 

времени по проблемам типологии жилищ 

и структуры поселений отметим серию работ 

В.Я.Сергина, обобщающую работу З.А. Абрамовой, 

статьи К.Н.Гаврилова и Ф.М. Заверняева, 

раскрывающие альтернативные взгляды 

на планиграфию и структуру стоянки Хотылево 

2 и, наконец, коллективную монографию о стоянке 

Елисеевичи. Кратко рассмотрим их основные 

результаты. 

В.Я.Сергин, ранее акцентировавший внимание 

преимущественно на костно-земляных 

жилищах и структуре поселений «среднеднепровского 

типа», продолжая исследования, уделил 

внимание детальному рассмотрению костенковско-авдеевских 

комплексов и другим типам 

жилищ на памятниках «восточного граветта». 

Первый очень важный для наших дальнейших 

построений его вывод, уже был упомянут 

ранее, и гласил, что костенковско-авдеевские 

комплексы, традиционно реконструировавшихся, 

как огромные многоочажные дома с «пристройками» 

жилого и хозяйственного назначения, 

являются не отдельными жилищами, а аналогами 

самодостаточных поселений иного типа 

[Сергин, 1987а]. Во-вторых, детальное рассмотрение 

особенностей размещения культурных 

остатков в первом жилом комплексе Костенок 1 

позволило Сергину [1998, С.163-166, Рис.10-12] 

дать свой аргументированный вариант реконструкции 

центральной части жилого комплекса в 

виде узкого и длинного многоочажного жилища. 

Анализ и сопоставление друг с другом остальных 

жилищ на стоянках «восточного граветта» 

оказались непродуктивными и не позволили 

сделать серьезных выводов. Восприятие костенковско-авдеевских 

комплексов, как отдельных 

поселений с одной стороны, и подробное изучение 

структуры среднеднепровских поселений с 

другой, привели В.Я. Сергина [1988] к необходимости 

решения задачи по классификации палеолитических 

поселений на территории СССР, 

включая и ряд деснинских памятников. А.Н. Рогачев 

и М.В.Аникович [1984, С.189] утверждали, 

что для классификации палеолитических 

поселений, как правило, имеется недостаточный 

объем материала и почти ни одно поселение не 

может быть рассмотрено, как единое целое, поскольку 

крайне малое число памятников исследовано 

на полной площади. В.Я. Сергин [1988, 

С.6] для реализации этой задачи выбрал выделяющиеся 

из общего массива стоянки с жилищами, 

а затем рассмотрел наиболее важные и 

информационно обеспеченные классификационные 

аспекты: 1) расположение поселений на 

местности; 2) форму поселений; 3) сезонную 

приуроченность поселений. Из Деснинских поселений 

в матрицу вошли Мезин, Супонево, 

Авдеево, Елисеевичи, Юдиново 1 и 3, Пушкари 

1 и Тимоновка 1 и 2. Расположение поселений 

на местности по Сергину рассмотрено нами в 

третьем разделе настоящего исследования, здесь 

83

же мы коснемся того, что касается собственно 

структуры поселений. Единственное, что следует 

здесь отметить, это разработанную Сергиным 

классификацию поселений по ветрозащите. 

Форма поселений по Сергину – взаиморасположение 

жилищ. Им выделены следующие виды 

планировки: 1) свободная (кажущаяся случайной); 

2) дугообразная; 3) линейная; 4) овально-замкнутая; 

5) случайная. Этот раздел работы 

представляется не вполне убедительным по 

причине, названной А.Н.Рогачевым и М.В. Аниковичем 

и упомянутой нами выше. Если, к примеру, 

с овально-замкнутой планировкой костенковско-авдеевских 

комплексов все относительно 

ясно, то в остальных случаях возникают резонные 

вопросы. Во-первых, все ли объекты (по 

крайней мере, жилища) учтены, во-вторых, все 

ли учтенные объекты существовали синхронно 

Без ответа на них разговор о типологии планировки 

теряет смысл, равно как построение хронологии 

возникновения различных типов. Между 

прочим, согласно представлениям Сергина 

[1988, С.9], развитие планировки шло в направлении 

«последовательной попытки установить 

контроль над участком местности, выбранном 

для поселения». В таком случае наиболее поздней 

формой поселений должны быть замкнутые 

костенковско-авдеевские комплексы, что противоречит 

современным знаниям о хронологии 

верхнего палеолита. Наиболее убедительным и 

плодотворным, на наш взгляд, стал анализ сезонной 

приуроченности поселений. Для решения 

этой задачи Сергин использовал матрицу 

разнообразных признаков, которые могут свидетельствовать 

о присутствии или непрерывном 

пребывании людей на поселении в тот или иной 

сезон, о сезонной приуроченности объектов 

охоты, согласно археозоологическим данным. В 

частности, круглогодичным признаны деснинские 

поселения Елисеевичи, Юдиново 1, Мезин. 

Не вполне ясно, почему исследователь игнорировал 

изученные на значительных площадях 

поселения бассейна Десны, как Авдеево, Пушкари 

1 и, наконец, Чулатово 2. В заключение 

своей работы Сергин наметил пути дальнейшего 

исследования: 1) классификация поселений 

по культурному признаку (достаточно ли однокультурные 

поселения своеобразны по отношению 

к инокультурным); 2) классификация в зависимости 

от основных направлений хозяйственной 

деятельности обитателей поселения 

[1988,С.17-18]. Итогом работы В.Я.Сергина стала 

докторская диссертация на тему «Палеолитические 

поселения Европейской части СССР 

(памятники с жилым обустройством)» [1992]. 

Свой подход к проблеме типологии поселений 

палеолита в бассейнах Десны и Днепра 

нашла американская исследовательница О. Соффер. 

Ею выделено семь видов памятников, разбитых 

по сезонности на три группы. К теплому 

сезону относятся стоянки-мастерские, лагеря 

охотников и лагеря собирателей. К холодному 

сезону О.Соффер относит охотничьи базовые 

лагеря и комплексные базовые лагеря. К обоим 

периодам были отнесены обычные базовые лагеря 

[Soffer, 1985]. Данная классификация представляется 

громоздкой и спорной. Сезонности 

памятников палеолита бассейнов Десны и 

Днепра Соффер [1993] посвятила также статью, 

в которой с помощью так называемых «индексов 

разнообразия» охотничьей фауны исследовательница 

пыталась определить сезонность ряда 

поселений, в числе которых Мезин, Супонево, 

Хотылево 2, Чулатово 1 и 2, Елисеевичи, 

Юдиново и др. Получилось, что ни одна стоянка 

не была заселена круглый год. Таким выводам, 

однако, противоречат факты, учтенные при анализе 

сезонности В.Я. Сергиным. Несмотря на 

увлечение статистическими методами, пренебрежение 

элементарной логикой местами сделало 

работу неубедительной. Представляется нецелесообразным 

и выделять лагеря собирателей, 

под которыми подразумеваются «мамонтовые 

кладбища» со следами посещения их человеком. 

При таком подходе к древним поселениям следовало 

бы относить поле, где осталось поломанное 

рало, или место потери наконечника 

стрелы. О несовершенстве типологии говорит и 

наличие «аномальной» стоянки Хотылево 2, не 

уложившейся в её «прокрустово ложе». 

Работа З.А.Абрамовой [1997] посвящена 

критическому анализу имеющихся источников 

по аносовско-мезинским жилищам из костей 

мамонта в свете новых сведений, полученных 

при исследованиях третьего и четвертого жилищ 

в Юдиново. Рассмотрены основные параметры 

аносовско-мезинских жилищ: размеры, 

количество и качественный состав использованных 

костей, углубленность пола, форма, особые 

детали конструкции, расположение входа, наличие 

очага. В результате их анализа Абрамова отметила 

следующие тенденции: 1) намечаются 

общности для жилищ, расположенных на одном 

поселении; 2) в меньшей степени могут по ряду 

84

признаков быть признаны сходными жилища 

разных поселений, в частности к Юдиновским 

жилищам признаны наиболее близкими костноземляные 

дома из Костенок 2 и Мезина; 3) подтверждается 

правота Рогачева в выделении этого 

наиболее выразительного типа палеолитических 

жилищ [Абрамова, 1997, С.61-62]. К сожалению, 

при анализе не были учтены сведения по 

таким ключевым объектам бассейна Десны, как 

первое жилище из Мезина и жилище из Супонево, 

хотя сведения о них были уже выверены и 

опубликованы В.Я.Сергиным [1979, 1987б]. 

Несомненно, одним из ключевых памятников 

бассейна Десны является стоянка Хотылево 

2. Те, кто относил Хотылево 2 к виллендорфскокостенковскому 

культурному единству, надеялись 

увидеть на планах знакомые линии очагов, 

большие хозяйственные ямы и полуземлянки. 

Отсутствие этих элементов на поселении вызывало 

недоумение у специалистов. Почти одновременно 

вышли в свет посмертная публикация 

Ф.М.Заверняева [2000] и статья К.Н. Гаврилова 

[1998]. Заверняев, подводя итоги своим исследованиям, 

писал: «вскрытая площадка по своей 

планировке и внутренним конструкциям представляет 

довольно редкое и оригинальное, если 

не совсем новое, явление в известной нам 

строительной практике палеолитического человека. 

Исследованные здесь два зольника с хорошо 

утрамбованной поверхностью, по его мнению, 

не что иное, как остатки полов зимних жилищ. 

Вокруг центрального «зольника А» в несколько 

рядов располагались очаги с обособленными 

приспособлениями и навесами, какие-то 

небольшие наземные сооружения для летних 

условий жизни, кладовки и хранилища хозяйственно-бытового 

и культового назначения.… Хотылевская 

жилая площадка в значительной мере 

отличается от других, известных науке, палеолитических 

площадок» [Заверняев, 2000]. К.Н. 

Гаврилов, проанализировав по данным отчетов 

Заверняева структуру Хотылево 2 [Гаврилов, 

1998], пришел к выводу, что тот воспринимал 

памятник, словно на фотонегативе: зоны эвакуации 

зольной массы из жилищ он счел следами 

двух обширных жилых сооружений. Ориентируясь 

на вбитые в землю кости, вкопанные черепа 

мамонта, а также скопления минеральной 

краски и очаги и кострища, К.Н. Гаврилов выделил 

на изученной территории следы трех наземных 

сооружений, находящих, по его мнению, 

аналогии с малой жилой западиной Пушкарей 1. 

Кроме того, он отметил несколько внешних очагов 

[Гаврилов, 1998, Рис.6], часть которых явно 

не была синхронна жилищам. К сходным выводам 

пришли и мы, анализируя распределение 

различных категорий костных останков мамонта 

по площади стоянки: внутри периметра, ограниченного 

ямками с вбитыми костями, встречается 

крайне мало разрозненных зубов мамонта. 

Здесь их плотность не превышает 0,08 на м 2 тогда 

как в среднем она составляет около 0,3 на м 2 . 

Создается впечатление, что территория внутри 

периметра сознательно расчищена от разрозненных 

зубов и обломков костей. Плотность зубов 

резко увеличивается за периметром, представлявшим, 

на наш взгляд, закрытое жилое 

пространство. Особенно высока плотность зубов 

в скоплениях зольной массы, видимо являющейся 

выбросом из жилища – ок. 0,5 на м 2 . 

Нельзя не остановиться на коллективной 

монографии, посвященной поселению Елисеевичи. 

В ней Л.В.Грехова аргументировано отвергла 

реконструкции жилищ, сделанные К.М. 

Поликарповичем [1968] и В.Я.Сергиным [1975], 

и собственные предположения о том что «зольник 

был центральной конструкцией стоянки» 

[Грехова, 1980, С.7] тоже. К сожалению, несмотря 

на детальное описание костно-земляных конструкций, 

новой реконструкции она не предлагает, 

говоря лишь о возможном наложении нескольких 

горизонтов обитания, нарушенных 

мерзлотой [Величко, Грехова, Грибченко, Куренкова, 

1997, С.121]. 

Теперь, рассмотрев и проанализировав историю 

изучения жилищ и структуры поселений 

палеолита в бассейне Десны и изменений взглядов 

на них на протяжении более чем столетия, 

перейдем к изложению наших взглядов на данную 

проблематику. Современные данные позволяют 

реконструировать не только элементы материальной 

культуры и экономики первобытного 

общества, но и вплотную подводят нас к истории 

первобытного общества,социальным особенностям 

населения палеолита. Для того чтобы 

судить о дальнейших путях исследования данной 

проблематики, мы должны для начала попытаться 

ответить на следующие вопросы: 

• насколько объективно мы выделяем жилища 

по археологическим материалам 

• устраивает ли нас на современном этапе существующая 

типология жилищ палеолита 

• можем ли мы, основываясь на современной 

источниковой базе, судить о хронологическом 

85

распределении различных типов жилищ в палеолите 

бассейна Десны 

• имеют ли различные типы жилищ жесткую 

связь с конкретными археологическими культурами 

палеолита (читай – с определенным 

первобытным социумом) 

• есть ли поселения, о структуре жилой площадки 

которых можно полноценно судить 

Этнографическое определение жилища, к 

сожалению, немногим может помочь, если, руководствуясь 

им, мы попытаемся выделить остатки 

жилищ на древних человеческих поселениях. 

Ведь в этом случае мы имеем дело не с 

жилищем, как таковым, а с составляющей культурного 

слоя – геоархеологического объекта, 

сформировавшегося под воздействием совокупности 

антропогенных и природных факторов. 

Но имеются и определения палеолитического 

жилища (точнее – его следов), опирающиеся не 

на этнографические, а на археологические критерии. 

Такое определение дал А.Н.Рогачев. Следы 

жилища, по его мнению, это «скопление 

культурных остатков, сгруппированных вокруг 

преднамеренно устроенного очага или группы 

очагов. На местах древнейших жилищ вместе с 

линзой культурного слоя, обычно над ней и по 

ее окраинам, сохраняются остатки строительных 

материалов в виде камней, каменных плит, 

костей мамонта и крупных костей других животных. 

Люди палеолита строи жилища типа 

полуземлянок и часто использовали землю для 

утепления стен и кровли. Таким образом, после 

разрушения жилища культурный слой, заполнявший 

яму-основание дома, оказывался погребенным 

под развалинами, что и обеспечивало 

сохранность его и некоторой части строительного 

материала» [Рогачев, 1964, С.5]. 

В настоящее время известно, что очаг не 

является обязательной деталью интерьера древних 

жилищ – часто отопление осуществлялось 

жировыми лампами, а в течение тёплого сезона 

могло вообще становиться ненужным. Кроме 

того, далеко не все жилища были углубленными 

в землю, а это значит, что определение А.Н. Рогачева 

чересчур конкретизировано, из-за чего не 

охватывает всех возможных вариантов. Что же 

остается от определения Примерно следующее: 

«Скопление культурных остатков, часто с 

остатками строительных материалов в виде 

камней, каменных плит, костей мамонта и крупных 

костей других животных по краям и над 

ним». Достаточно ли его для того, чтобы выделить 

при раскопках остатки жилищ Ведь, исходя 

из урезанного определения, к каждому локализованному 

в пространстве участку насыщенного 

культурного слоя мы должны относиться, 

как к возможным следам жилища и делать 

окончательный вывод, ориентируясь уже на 

конкретную ситуацию. Наиболее распространены 

и при этом наиболее трудно интерпретируемы 

в пределах культурного слоя легкие наземные 

палеолитические жилища. А.Леруа - Гураном 

на базе исследований мадленской стоянки 

Пенсеван была разработана модель жилищ этого 

вида с очагом и несколькими зонами с различной 

концентрацией находок – зоной домашней 

деятельности, резервной зоной (спальные 

места), зонами ближней и дальней эвакуации и 

отдельных находок – то есть зоны разлета, разноса 

материала [Leroi-Gourhan, 1984]. Такая модель 

помогает выделять в культурном слое следы 

легких наземных построек, однако и это далеко 

не единственный вариант. Так Л.Бинфорд, 

основываясь на собственных исследованиях, 

считает, что веерообразный разнос находок у 

очага, говорит о том, что сам очаг находился под 

открытым небом, а концентрация находок в жилище 

должна носить иной характер [Binford, 

1983]. Наконец, как уже говорилось, нельзя утверждать, 

что очаг – непременный атрибут легкого 

наземного жилища. Часто ли имеются очаги 

внутри переносных чумов и летних яранг северных 

народов Такие сооружения можно выявить 

исключительно по ограниченным по 

площади, резко выделяющимся среди окружения 

участкам насыщенного культурного слоя. 

Иными словами, нет и, видимо, не может быть 

четкой методологии выявления остатков легких 

наземных сооружений. Все сказанное означает, 

что многие жилища, в особенности легкие наземные, 

на исследованных раскопками стоянках 

палеолита, вероятно, остаются нераспознанными. 

Распознать их можно подробно анализируя 

результаты полевых исследований по архивным 

материалам и коллекциям. Но из этого не следует, 

что имеются какие-либо сомнения относительно 

правомерности выделения уже известных 

жилищ. Такого рода сомнения существуют 

лишь касательно типологической атрибуции. 

А.Н.Рогачев, систематизировав сведения о 

раскопанных к моменту написания его работы 

древнейших жилищах Русской равнины, выделил 

ряд устойчивых типов [1964, 1970]. Типология 

была удобна, однако в процессе исследова- 

86

ний накопились факты, не укладывающиеся в 

рамки устоявшейся схемы (кстати, сам Рогачев 

настаивал на предварительном её характере: Рогачев, 

Аникович,1984, С.189). Работы В.И. Беляевой 

в Пушкарях выявили новое жилище, 

конструкция которого оказалась сходной с секцией 

знаменитого трехочажного «дома», раскопанного 

и реконструированного П.И. Борисковским. 

«Жилая западина» с центральным очагом 

имела размер ≈ 3х3 м, по краям располагались 

вкопанные черепа и кости конечностей мамонта, 

служившие упорами для внутренних опор, а не 

фундаментом стен, что в корне отличает их от 

черепов в обкладке аносовско-мезинских жилищ. 

Окружали западину 6 ям с вбитыми костями 

мамонта и отдельные кости, вбитые в материк 

[Беляева, 2002, С.53-113]. Объекты, описанные 

Борисковским как три внешних кострища у 

трехочажного жилища, по результатам раскопок 

Беляевой предстали как зоны эвакуации зольной 

массы. На основании этого сделан вывод, что 

«трехочажное жилище» имело три входа, и было 

de-facto тремя плотно стоящими округлыми 

жилищами, аналогичными вновь открытой [Беляева, 

2002, С.136-138]. Жилищу из Пушкарей 

не находится места в типологии Рогачева. Если 

Пушкаревское «многоочажное жилище» стало 

тремя одноочажными, то в длинных жилищах 

нижнего слоя Костенок 4 очаги расположены 

столь плотно, что реконструкция в виде ряда соприкасающихся 

одноочажных хижин невозможна. 

Александровско-Пушкаревский тип 

распался. Исчез и Александровско-Тельманский 

тип: жилища верхнего слоя Костенок 4 имеют 

больше черт сходства с Аносовско- Гмелинскими, 

а не с капитальной полуземлянкой Тельманской 

стоянки. Характер культурного слоя [Рогачев, 

1955, С.21-33 Рис.6, 8] позволяет считать, 

что жилые западины лишь местами преднамеренно 

углублены человеком. Нет места в типологии 

Рогачева и для сооружений Елисеевичей. 

Нам представляется, что типология должна 

быть многоуровневой. Учитывая следы обитания 

в гротах (Новгород-Северский и др.) для начала 

следует разделить жилища Русской равнины 

на искусственные сооружения и обустроенные 

естественные убежища. 

В.Я.Сергин [1987] счел костенковско- авдеевские 

комплексы самостоятельными поселениями, 

но не отверг и их восприятия, как огромных 

жилищ со сложной структурой. Назовем 

это явление «жилища-поселения». Их антипод – 

«элементарные жилища» с прилегающими хозяйственными 

структурами. Их на поселении, 

как правило, несколько. «Длинные дома» Александровской 

стоянки с десятками очагов не могут 

быть отнесены к «элементарным жилищам». 

Их размеры (35х5 и 23х5,5 м) сопоставимы с 

многоочажным сооружением верхнего слоя 

Костенок 1 – 25х3 м [Сергин,1998, Рис.11,12]. 

Нет убедительных доказательств синхронности 

«длинных домов» Костенок 4. Их, как костенковско-авдеевские 

комплексы, следует считать 

«жилищами-поселениями». По нашим представлениям, 

Александровский тип – это «усеченный» 

костенковско-авдеевский, лишенный 

обрамления из углубленных объектов. Еще один 

тип «жилищ-поселений» представлен в Елисеевичах, 

где небольшие полуземлянки с костноземляными 

конструкциями (из раскопок В.Д. 

Будько и Л.В. Греховой и раскопа 1935 г. К.М. 

Поликарповича) как в Костенках и Авдеево обрамляют 

жилую площадку поселения [Величко, 

Грехова и др., 1997]. Протяженность площадки, 

ограниченной ямами-землянками с запада на 

восток более 20 м (точнее судить трудно, ибо какие-то 

объекты с множеством костей мамонта 

были размыты рекой в XIX в.). Вписывается в 

«овал» яма, интерпретированная К.М. Поликарповичем, 

как «спальная», с которой, судя по 

опубликованному плану [Поликарпович, 1968, 

вклейка] связаны крупные кости мамонта. Эта 

ранняя структура перекрыта горизонтом обитания 

связанным с «зольником» из раскопов 1935 

и 1948 гг., находящим аналогии в Хотылево 2 и 

Пушкарях. Во всех случаях это зона эвакуации 

очажной массы и мусора из жилищ – свидетельство 

стереотипа бытового поведения. Именно 

из-за наличия более позднего горизонта обитания 

не наблюдается четкой границы распространения 

культурного слоя на исследованной 

площади. В нижнем горизонте наблюдается 

структура, похожая на костенковско-авдеевский 

комплекс, лишенный центральной линии очагов. 

По мнению В.Я.Сергина [1998] такая линия 

отсутствовала и в комплексе Авдеево-Старого. 

Если так, то Авдеево-Ст. ближе к Елисеевичам, 

чем остальные костенковские комплексы. 

В типологии элементарных жилищ главным 

критерием может быть широкое использование 

или, напротив, отсутствие крупных костей 

мамонта в конструкции. Но применение костей 

в различных сооружениях неодинаково. В Пушкарях 

1 и Хотылево 2 это отдельные вкопанные 

87

черепа и вбитые в грунт кости конечностей мамонта, 

служившие опорами для конструкции 

перекрытия. В Мезине, Юдиново и др. из костей 

мамонта созданы сложные архитектурные конструкции. 

Фундамент из черепов мамонтов, вкопанных 

по кругу, служил основой перекрытия 

из лежащих на жердях и (или) связанных ребрах 

и придавленных плоскими костями шкур. И.Г. 

Шовкопляс [1965] называл эти варианты соответственно 

«ранним» и «развитым» типами 

среднеднепровских жилищ. Учитывая датировки, 

мы могли бы с этим согласиться, однако 

нельзя проследить и доказать генетическую 

связь первых и вторых. Поэтому предложены 

дефиниции в традициях А.Н. Рогачева: 1) Пушкаревский 

тип; 2) Аносовско-Мезинский (Юдиновский) 

тип (традиционное наименование по 

Рогачеву; дублирующее предложено нами, поскольку 

впервые жилища этого типа распознаны 

в 1947 г. К.М.Поликарповичем в Юдиново, а не 

в Аносовке и Мезине). Делить каждый тип на 

углубленные и неуглубленные жилища не имеет 

смысла. И жилая западина в Пушкарях 1, и углубленный 

пол в третьем жилище Юдиново находятся 

лишь на 20–30 см ниже древней дневной 

поверхности. Такое углубление могло возникнуть 

при выравнивании пола, при вытаптывании, 

и даже при регулярном удалении из жилища 

мусора и золы вместе с частью материка. 

Вывод подтверждают наши многолетние актуалистические 

наблюдения за установкой палаточного 

лагеря Хотылёвской экспедиции, где 

столовая с земляным полом постепенно трансформировалась 

из наземного сооружения в углубленное. 

Степень углубленности могла быть 

связана с наличием и глубиной залегания вечной 

мерзлоты: подтаивающую грязь из сооружения 

следовало регулярно удалять, что не могло не 

приводить к «погружению» пола. Напротив, основной 

признак, разделяющий элементарные 

жилища, построенные без широкого применения 

костей – именно отношение уровня пола к 

уровню древней дневной поверхности. Углубленность, 

при прочих равных параметрах (четко 

локализованная округлая в плане форма, диаметр 

5-6 м, центральный очаг), отличает Тельманский 

тип от Аносовско-Гмелинского. Можно 

ли объединить их Видимо, это было бы неверным 

шагом. Локкальная или небольшое понижение 

уровня пола порой характерно и для гмелинских 

жилищ, особенно если мы включим 

сюда верхний слой Костенок 4. Полуземлянки 

же Тельманского типа углублены более чем на 

0,7 м. и имеют почти вертикальные стенки. 

Сильное углубление пола – их неотъемлемая 

конструктивно-архитектурная деталь. Утверждения 

о принадлежности к одной археологической 

культуре Гагарино и костенковско- авдеевских 

памятников заставляли искать аналогии в 

системе домостроения. По Рогачеву, жилище 

Гагарино – это сочетание костенковско- авдеевских 

полуземлянки и ямы-кладовой с округлым 

углубленным жилищем. Отсюда родилась идея 

«встроить» объект, подобный Гагаринскому, в 

структуру I-го комплекса Костенок 1 [Рогачев, 

Аникович, 1984, С.190], отвергнутая современными 

исследователями [Сергин, 2003]. В действительности 

материальная культура Гагарино 

ближе к Хотылево 2, а ближайшую аналогию 

жилища Гагарино нам удалось исследовать на 

стоянке Быки. Оба сооружения (Быки и Гагарино) 

имеют в основе углубленное до метра округлое 

помещение с центральным очагом [Тарасов, 

1979; Чубур, 2001]. Оба жилища являются вариантами 

Тельманского типа. Наземные «тамбуры» 

обложенные костями мамонта, имеются и в 

некоторых жилищах Юдиново. 

Не вошли в типологию А.Н.Рогачева элементарные 

легкие наземные жилища, сходные с 

чумами северных народов. От аносовско- гмелинских 

их отличают отсутствие центрального 

очага, меньшая площадь и размытость пятна 

культурных остатков на месте жилища. Чем 

больше сезонов существует поселение, тем в 

большей степени сезонные следы таких жилищ 

перекрывают друг друга, превращаясь в протяженную 

область насыщенного культурного слоя. 

И все же вычленить такие объекты удается. 

Примеры – следы жилища в Чулатово 2 [Воеводский, 

1952; Леонова, 1977], три пятна культурных 

остатков в Быках [Чубур, 2001] и др. 

Следуя традиции, назовем тип Чулатовским. 

Предложенная типология палеолитических 

жилищ обобщена в Таблице 6. Что касается типологии 

поселений, проблема эта была рассмотрена 

ранее, здесь мы отметим только то, что 

далее будем вести речь исключительно о долговременных 

базовых поселениях. После рассмотрения 

предложенной типологии резонно 

поставить вопрос: является ли определенный 

тип жилища особенностью той или иной археологической 

культуры Важно также понять, являются 

ли выделенные типы жилищ относительно 

синхронными или же сменяют во време- 

88

ни друг друга в определенном порядке, как утверждали 

многие сторонники стадиального подхода 

к истории палеолитического общества 

Начнем с культурной принадлежности. Если 

Костенковско-Авдеевский тип жилища- поселения 

можно вполне определенно привязать к широко 

известной и самобытной костенковскоавдеевской 

культуре, то с остальными типами 

жилых сооружений дело не обстоит столь гладко. 

Такие типы как Александровский и Елисеевичский 

оказываются представленными лишь 

одним поселением каждый, при этом и материальная 

культура каждого из этих поселений не 

находит достаточно полных аналогий в рассматриваемом 

регионе. 

Таблица 6. Типология жилищ верхнего 

палеолита Восточной Европы 

Костенковско-Авдеевский тип 

Александровский тип 

Елисеевичский тип 

Искусственные 

Пушкаревский тип 

Элементарные жилища 

Аносовско-Мезинский (Юдиновский) тип 

Естественные 

Жилищапоселения 

Костноземляные 

Углубленные 

Тельманский тип 

без широкого 

применения 

костей 

Наземные 

с центральным 

очагом 

Гмелинский тип 

без очага 

Чулатовский тип 

гроты, 

пещеры 

Новгород-Северский тип 

Единственные в своем роде по материальной 

культуре памятники, как Тельманская стоянка 

(Костенки 8-1) и Александровская стоянка 

(Костенки 4-1) из бассейна Дона, объединены 

лишь типом жилища. Точно такой же тип жилищ 

выявлен нами в Быках 1, а С.Н. Замятниным 

и Л.М. Тарасовым в Гагарино на Дону [Тарасов, 

1979; Чубур 2001]. Быки отнесены нами к 

мезинской археологической культуре, а Гагарино 

традиционно считается близким с одной стороны 

к Костенкам 1 и Авдеево, а с другой – к 

Хотылево 2. Деснинские стоянки Хотылево 2 и 

Пушкари 1 со сходными типами жилищ также 

памятники разнокультурные, хотя и относящиеся 

к единому кругу восточного граветта. То же 

можно сказать о Мезинской стоянке, Юдиново, 

Аносовке 2 с костно-земляными жилищами 

аносовско-мезинского типа. С другой стороны в 

рамках одной археологической культуры возможно 

наличие на разных поселениях разных 

типов долговременных жилищ. В качестве примера 

можно привести мезинскую культуру. Если 

на Мезинском поселении, а также, судя по всему 

в Супонево и Борщево 1, имели место костноземляные 

конструкции, то в Быках, атрибутированных 

нами как один из памятников данной 

культуры – типичная Тельманская землянка. Вероятно, 

выбор типа сооружения зависел и от наличия 

строительного материала. В Быках источника 

костей мамонта, видимо, не имелось. Наличие 

на одном поселении разнотипных жилищ 

также не должно вызывать удивления. Так, в 

Быках сосуществовали тельманская полуземлянка 

и легкие наземные жилища. Есть тому этнографические 

аналогии. Размещение на одном 

поселении жилищ, предназначенных для двух 

сезонов – зимнего и летнего – характерно для 

современных народов Севера [Кабо, 1986]. Есть 

ли смысл привязывать те или иные типы жилищ 

к определенной археологической культуре, если 

ряд культур выделен по 1-2 памятникам 

Такие «общности» являют собой лишь вырванный 

из хронологической непрерывности 

культурно-исторический срез. Но может быть 

тогда разные типы жилищ – это этапы определенного 

эволюционного процесса Если не вызывает 

сомнений, что искусственные сооружения 

появились позже естественных убежищ, то 

вопрос по поводу относительной древности жилищ-поселений 

и элементарных жилищ не находит 

ясного и однозначного ответа. Когда датировка 

древних поселений базировалась исключительно 

на типологии, все казалось ясным. Как 

мы помним, П.И.Борисковский [1953] считал, 

что простые округлые жилища предшествовали 

длинным многоочажным жилищам, возникшими 

при их слиянии, группировке. Однако применение 

методов естественных наук серьезно 

изменило подход к ситуации. Датировки памятников 

начали производиться по их положению в 

толще осадочных пород. И тут выяснилось, что 

многие многоочажные комплексы и одноочажные 

жилища синхронны. Первые вовсе не вытекают 

из вторых [Рогачев,1953]. Говорить о жесткой 

связи типов жилищ с археологической куль- 

89

турой не приходится, хотя некоторые типы были 

порой предпочтительны для той или иной культуры. 

То же самое можно сказать и об отсутствии 

закономерностей в хронологическом распределении 

типов жилых сооружений в палеолите. 

К аналогичным выводам пришли З.А. Абрамова 

и А.А.Синицын [2002,С.167]. Вероятно, 

грань между жилищами - поселениями и группами 

элементарных жилищ в поселках палеолита 

также проходит не в плоскости хронологии. 

В базовые функции жилища по Ю.Н. Лапину 

входят: защита от внешних условий 

(включая информационную защиту); труд, культура, 

отдых; воспитание детей; осуществление 

физиологических процессов; хозяйственные 

процессы; социальное общение [Лапин, 1998]. 

Интересно, что каждая из функций имеет в 

большей или меньшей степени социальную окраску, 

включая и основную функцию любого 

человеческого жилья – защиту от внешних условий, 

если рассматривать её как информационную 

защиту, то есть если граница жилища является 

гранью, проходящей между понятиями 

«свой–чужой». Особенностью размещения элементарных 

жилищ на площадке поселения является 

то, что они вместе никогда не образуют 

собой замкнутого, отгороженного от окружающего 

мира пространства. Это одно из основных 

отличий от жилищ-поселений, объединяющих 

очаги и полуземлянки в плотные, замкнутые на 

себя группы. Какова причина этого явления 

Попробуем поискать решение проблемы в сфере 

взаимоотношений древних социумов. 

Развитая пора верхнего палеолита на большой 

части Восточной Европы совпадает с таким 

явлением, как граветтийский эпизод. В это время 

из центральной Европы на территорию Русской 

равнины расселились носители новых традиций 

в обработке камня и кости. Часть из них 

получила название костенковско-авдеевской 

культуры. Такая миграция не была единовременной, 

напротив – она растянулась на тысячелетия. 

Наиболее логичным представляется связывать 

ее с постепенным выходом из стрессовой 

ситуации популяции мамонтов в Центральной 

Европе и последующим продвижением их многочисленных 

растущих стад в Восточную Европу 

по долинам крупных рек. Мамонт был основой 

экономики следовавшего за ним центральноевропейского 

населения [Чубур, 1993, 1998]. 

Итак, создатели костенковско-авдеевских комплексов 

не являются автохтонным населением 

центра Русской равнины. Богатая материальная 

культура Елисеевичской стоянки не находит 

аналогий нигде в пределах центра Русской равнины, 

кроме памятников восточного граветта. 

Обильная и своеобразная обработанная кость, 

наличие реалистичной женской статуэтки и статуэтки 

мамонта – все это напоминает скорее 

центральноевропейские памятники, такие, как 

Павлов, Дольни Вестонице. Не случайна и аналогия, 

проведенная Л.В.Греховой [1980] между 

елисеевичскими полуземлянками и малой полуземлянкой 

стоянки Павлов. Установить генетическую 

связь Елисеевичей с местными памятниками 

пока не удалось, культурное своеобразие 

заставляет считать население стоянки пришлым, 

как и население костенковско-авдеевских комплексов. 

Весьма любопытна в интересующем 

нас аспекте характеристика относящейся к 

Александровскому типу жилищ-поселений стоянка 

нижнего слоя Костенок 4 (лежит вне рассматриваемого 

нами Деснинского бассейна), 

данная А.А.Синицыным. «Среди граветтийских 

памятников здесь (в Костенках – А.Ч.) есть такие, 

которые, будь они найдены в Аквитании, ни 

у кого бы не вызвали удивления» [1997, С.61]. 

Иными словами, по мнению исследователя, по 

признакам материальной культуры мы имеем 

дело с типичным памятником «западного граветта» 

- явления, распространенного на территории 

Франции. С другой стороны, близких 

аналогий этому памятнику на Русской равнине 

нет [Палеолит Костенок,1982,С.83]. Налицо еще 

одна стоянка «пришельцев», хотя, конечно, вряд 

ли население длинных домов прибыло непосредственно 

из Западной Европы. 

Все пришлые группы населения должны 

были испытывать сходные неудобства, в том 

числе – проблемы психологического характера. 

Жизнь на чужой территории, в окружении иноплеменников 

(пусть до ближайших из них и были 

десятки километров) могли заставлять стремиться 

к замкнутой, компактной планировке поселения-жилища, 

дававшей ощущение надежности, 

контроля над заселенным пространством. 

В этом смысле костенковско-авдеевские комплексы 

в некотором смысле – прообраз острогов 

сибирских землепроходцев и фортов пионеров 

Северной Америки. Такой подход способен, на 

наш взгляд, объяснить невероятную в сравнении 

с другими археологическими культурами стабильность 

традиций не только домостроения, но 

и обработки кремня и кости у костенковско- 

90

авдеевского населения на протяжении длительного 

срока (согласно данным радиоуглеродного 

анализа речь идет об отрезке времени в 5-6 тысячелетий). 

Это – способ выживания и сохранения 

родоплеменного самосознания в чужеродной 

этносоциальной и этнокультурной среде. 

Что же касается расположения элементарных 

жилищ на поселениях палеолита, то можно сказать, 

что они расположены так, будто их обитатели 

воспринимали свое поселение как часть 

окружающего их мира, а не противопоставляли 

себя ему. Итак, мы приходим к выводу, что жилища-поселения, 

по всей видимости, являются 

следами пришлых групп населения (причем 

прибывших из другого географического региона), 

группы же элементарных жилищ – это, в таком 

случае, остатки поселений местного, автохтонного 

населения. Поэтому П.И. Борисковский, 

утверждая, что «малые одноочажные хижины 

и длинные многоочажные жилища не 

представляли собой нечто противоположное 

друг другу» [Борисковский, 1977, С.41], на наш 

взгляд, не вполне прав. Представляли, причем на 

самом глубинном уровне – на социально - психологическом. 

Такой вывод заставляет глубоко 

задуматься о том, является ли следами пришлого 

населения ключевой для Деснинского бассейна 

памятник – Хотылево 2. Ведь пока исследованная 

часть жилой площадки не обнаруживает там 

ничего, хотя бы отдаленно напоминающего костенковско-авдеевские 

комплексы. Г.П.Григорьев 

[устн.сообщ.,1995] полагал, что произведения 

искусства и костяные орудия Хотылево 2 близкие 

к костенковско-авдеевским изделиям – не 

более чем результат заимствования. Г.В. Григорьева 

[2002г, С.64] высказала мнение об автохтонности 

развития палеолитической культуры 

бассейна Десны, считая местным, в том числе, 

Хотылевский палеолит. Подобной версии придерживался 

и первооткрыватель памятника 

Ф.М. Заверняев [устн.сообщ., 1987]. 

Жилище, как мы уже говорили, с момента 

своего появления, несло не только утилитарную 

(убежище, укрытие), но и социальную функцию. 

Она двуедина, включает в себя воспитание 

детей и социальное общение. Какие свидетельства 

социальной функции жилищ палеолита 

Подесенья мы видим по археологическим источникам 

Начнем с того, что сооружение позднепалеолитических 

жилищ требовало достаточно 

совершенных, согласованных форм организации 

труда. Отличительная черта развалов костей 

на месте палеолитического жилища – «четко 

выраженная ритмика и симметрия в укладке 

костей… Значение такой симметрии, вероятно, 

разное в зависимости от места ее проявления. 

Она может иметь эстетический характер или 

обуславливаться производственными причинами. 

Нельзя также исключать возможность ритуального 

значения симметричного и ритмичного 

расположения костей в сооружении, так как бытовые 

и религиозные аспекты жизни и мышления 

первобытного человека не были еще четко 

разграничены» [Гладких, 1999]. Жилища, несомненно, 

были зонами наиболее активного социального 

общения, обмена опытом, информацией. 

Об этом свидетельствуют данные этнографии, 

но четких археологических свидетельств 

этому мы могли бы и не обнаружить, если бы не 

одна из высших форм социального общения, 

основанная на религиозных чувствах. Жилища 

были и местами культовых отправлений их обитателей. 

Несомненно, в числе таких культовых 

действ и обрядов, проводившихся как на территории 

поселений, так и непосредственно в жилых 

объектах, присутствовали музыка и танец. 

С.Н.Бибиковым доказано, что группа орнаментированных 

костей из второго Мезинского жилища 

– не что иное, как древнейший известный 

нам ударный музыкальный инструмент. Его костяные 

резонаторы были настроены на разные 

частоты звука [Бибиков, 1978]. Среди находок в 

Авдеево особый интерес в этом плане представляет 

орнаментированная трубочка из птичьей 

кости длиной 31 см. Вероятно, что это не игольник 

(последний, как правило, намного короче), а 

духовный музыкальный инструмент – флейта 

[Гвоздовер, 1953]. Похожий инструмент обнаружен 

Ф.М.Заверняевым при раскопках стоянки 

Хотылево 2 и экспонируется в Брянском краеведческом 

музее. Можно предположить, что некоторые 

элементарные жилища и участки жилищ-поселений 

принадлежали шаманам, колдунам, 

игравшим в первобытном обществе одновременно 

роль жрецов, целителей, и учителей, 

передающих накопленные предшественниками 

знания. В «доме шамана» могли проводиться 

какие-то фазы обрядов инициации. В пространстве 

жилищ мы встречаем предметы и группы 

предметов, свидетельствующие о воспитании и 

обучении подрастающего поколения. Одним из 

основных способов развития ребенка является 

игра. В раскопе 5 в Хотылево 2 в пределах сооружения, 

ограниченного вбитыми костями ма- 

91

монта, были сложены рядом разноразмерные 

лопатки мамонта, волка, песца и птицы [ИА 

РАН, Р-1, №4935; Заверняев, 2001]. Это явно не 

случайное сочетание имеет, на наш взгляд, скорее 

игровое (закрепление понятия «больше– 

меньше»), чем культовое значение. Многие 

кости с ритмичными насечками и нарезками, 

часто обнаруживаемые именно в пределах жилищ, 

могут быть следами обучения счету и простейшим 

математическим операциям. Как обучение 

или детское подражание можно расценить 

то, что на одних изделиях четкий орнамент явно 

выполнен опытным мастером, а на других (как 

правило – обломках, а не законченных изделиях) 

– подобие орнамента нанесено нетвердой рукой. 

Нельзя исключать того, что встречающиеся миниатюрные 

формы кремневых орудий, аналогичные 

обычным орудиям – не что иное, как 

детские игрушки, приучающие ребенка к использованию 

того или иного предмета в быту, а 

вовсе не особый тип «микроорудий». Жилище с 

момента возникновения являлось основной средой 

для воспитания будущего члена общества, 

поскольку в отличие от животных, человек 

взрослеет не 1-2 года, а минимум 12-14 лет. Растянутость 

формирования личности во времени и 

невозможность её воспитания вне общественной 

среды являются одними из основополагающих 

черт, отличающих человека от остальных 

животных. И именно жилище при наличии 

неблагоприятных природных условий в первую 

очередь обеспечивает возможность длительного 

воспитания человека в социальной среде. Продолжительное 

и тесное общение группы людей 

на поселении предполагало развитие социальных 

связей, дальнейшую консолидацию первобытного 

социума. Вероятно, еще больше о 

древних социумах, в первую очередь – об их 

структуре, могли бы поведать не только и не 

столько жилища, сколько именно поселения в 

целом, точнее – особенности их структуры. Но 

при решении такой задачи необходимо задаться 

вопросом: вправе ли мы, основываясь на существующей 

источниковой базе, судить о структуре 

поселений. В целом, еще при анализе работы 

В.Я.Сергина [1988], мы уже пришли к неутешительным 

выводам на этот счет. И все же имеющихся 

данных в ряде случаев достаточно для 

попыток реконструкции некоторых особенностей 

социальной структуры палеолитического 

населения в бассейне Десны, то есть для очередного 

перехода от «чистой археологии» к социальной 

истории первобытного общества. Но 

прежде чем перейти к попыткам решения поставленной 

проблемы, остановимся на вопросе 

отражения духовного мира человека в его жилых 

структурах. 

Толчком к изучению духовного мира людей 

каменного века на территории нашей страны и, 

в частности, в Подесенье, послужили найденные 

в 1908 г. на Мезинской стоянке костяные 

«птички» и другие орнаментированные изделия. 

Вслед за этим в 1920-х гг. были открыты женские 

статуэтки в Костенках и Гагарино, затем, в 

1930-х – уникальные произведения искусства в 

Елисеевичах. Искусство палеолита Русской равнины 

уже в довоенные годы заняло прочное место 

в мировой культурной сокровищнице [Ефименко, 

1931]. Накопленный к 1960-м гг. объем 

информации позволил уже не просто вводить в 

оборот новые находки, но и произвести анализ 

как искусства палеолита Русской равнины в целом, 

так и антропоморфной пластики. Две монографии 

З.А.Абрамовой [1962,1966] поныне 

остаются основополагающими по данной проблематике. 

Более популяризаторский характер в 

отношении палеолита, носят, на наш взгляд, работы 

А.А.Формозова [1980] по первобытному 

искусству, хотя в них выдвинут ряд интересных 

концепций – например, наличие в отдельных 

культурах палеолита утилитаризма, подавившего 

искусство. Исследованию проблем палеолитического 

искусства посвящены также работы 

О.Н.Бадера, П.И.Борисковского, М.Д. Гвоздовер, 

В.Е.Ларичева. Одна из версий происхождения 

изобразительного искусства досконально рассмотрена 

учеником Борисковского – А.Д. Столяром 

[1985] в его фундаментальной монографии. 

Его гипотеза становления изобразительного 

искусства как исторического процесса усложнения 

символического действия остается в 

настоящее время основной в отечественной науке, 

в противовес ещё господствующей на Западе 

доктрине «художественного ледникового чуда» - 

спонтанного возникновения искусства. 

Наскальная живопись не получила распространения 

на Русской равнине по вполне понятным 

причинам. Однако о наличии живописи говорит 

наличие в культурных слоях целой палитры 

минеральных красок. Они были неотъемлемой 

частью повседневного быта и, надо полагать, 

различных ритуальных действ. Наряду с 

окрашенностью слоя, на многих палеолитических 

памятниках часто наблюдаются ямки, 

92

сплошь заполненные минеральной краской. 

Предположительно, это были специальные хранилища 

для красителей. Так, в кв.72 Авдеево- 

Старого обнаружена масса охры диаметром 30 

см и мощностью 10см [Рогачев,1953]. В 1981-82 

гг. в Авдеево-Новом исследовано образование 

большего размера, получившее название «красное 

пятно», где среди ярко окрашенного заполнения 

находились отборные кремневые и костяные 

изделия [наши набл.]. Окрашенность культурного 

слоя, включения минеральной краски, 

её следы на костях и изделиях встречены и на 

других поселениях палеолита бассейна Десны: 

Мезин, Елисеевичи, Юдиново, Супонево, Тимоновка 

2, Хотылево 2, Октябрьское 2-1, Курск 1 

и 2, Пены, Быки 1 и 5. Долгое время, однако, не 

шло дальше констатации факта наличия краски 

в культурном слое. Как правило, сама она не 

бралась в коллекции, а лишь фиксировалась в 

дневнике и отчете, причем охрой её называли 

независимо от цвета. Во время раскопок 1920- 

40-х гг. в бассейне Десны учет и членение по 

цвету таких находок вел лишь К.М. Поликарпович 

[ф.2, ЮКМ]. Лишь в 1980-х гг. исследователи 

задались целью изучения древней палитры, 

способов её получения и химического состава. 

Отличный (и долго единственный в отечественных 

изданиях) обзор использования, типов и 

способов изготовления красок в палеолите Русской 

равнины дал Н.Д.Праслов, вначале – в виде 

вставки в главу коллективной монографии «Палеолит 

СССР» [Рогачев, Аникович, 1984], а затем 

– в виде отдельной публикации [Праслов, 

1992]. Для получения большинства минеральных 

красителей человек должен был освоить 

проведение окислительно-восстановительных 

химических реакций с природными соединениями 

железа. Материалы, полученные нами в 

1996-99 гг. при раскопках поселения Быки 1 в 

Посеймье дополняют данные Н.Д. Праслова. В 

Быках помимо участков окрашенного слоя, в 

жилой полуземлянке встречены многочисленные 

«очажки» с краской: темно-вишневой, 

красновато-бурой, желтой разных оттенков, черной, 

светло-желтой, белой, охрой разных оттенков. 

Все они связаны с придонным заполнением 

полуземлянки. Такие «очажки» могут быть не 

просто случайными скоплениями или емкостями 

с запасом краски. Так, на западном краю очага 

находилось скопление охры, помещенное в 

углубление, связанное с периодом до начала использования 

очага. Не исключено культовое 

значение скопления: охра – символ огня и жизни 

– могла быть в этом случае магической заменой 

очага на период, пока жилище покинуто обитателями. 

На месте одного из наземных жилищ, 

найден «карандаш» из железистой конкреции. 

Он мог обжигаться в костре до появления на поверхности 

рыхлого гематита и использоваться 

при художественных работах. 

Нельзя утверждать, что палитра первобытного 

художника ограничивалась только перечисленными 

(уже немалыми) возможностями. 

Часть красок могла быть изготовлена на растительной 

основе. Пример – красители на основе 

ольхи у современных северных народов, использующиеся 

при одновременном дублении и 

окраске шкур. Такие красители недолговечны, 

как и вся органика, и не становятся археологическими 

объектами. Однако их наличие у палеолитических 

людей, обладавших значительными 

практическими познаниями и навыками 

получения всего необходимого из природной 

среды не вызывает сомнений. Охра и другие 

краски теплых тонов играли более важную роль 

для обрядов. Судя по этнографическим аналогиям, 

именно эти оттенки олицетворяли огонь, 

солнце и кровь – носитель жизни. 

Очевидно, что широкую палитру красок 

использовали и при обрядах (например, при погребении), 

и в повседневной жизни. Вероятно, 

краску наносили на тело в качестве татуировки 

и защиты от кровососущих насекомых, на кожаные 

одежды и на сделанные из шкур стены жилищ 

как охранительные символы. Краской расписывали 

изделия, статуэтки, и, наконец, детали 

костяных конструкций древнейших архитектурных 

сооружений. Что же касается непосредственных 

следов применения красок в палеолите 

бассейна Десны, то наиболее ярким примером 

являются уже упоминавшиеся кости мамонта из 

Мезинского жилища, расписанные сложным 

геометрическим орнаментом [Шовкопляс,1965]. 

Это свидетельствует не только о наличии в регионе 

следов первобытной живописи, но и о 

развитом абстрактном мышлении её создателей. 

Устройство древних жилищ может многое 

рассказать о духовном мире его обитателей. 

Многочисленны факты культового назначения 

некоторых деталей первобытной архитектуры. 

Так, в первобытной архитектуре нашел яркое 

отражение культ черепов. Черепа различных 

животных часто венчали кровлю [Рогачев, 1957; 

Елинек, 1982]. Работы И.Г.Шовкопляса [1965] в 

93

Мезине показали, что крышу одного из домов 

венчали оленьи рога, а другую украшал череп 

волка. В Авдеево-Старом у северного края землянки 

«Г» вместе с провалившимися с кровли 

бивнями мамонта находился его череп, явно 

венчавший перекрытие [Рогачев,1953]. На крыше 

жилища стоянки Быки 1, исследованной нами, 

были установлены черепа мамонта, северного 

оленя, над основным входом – череп бизона, а 

чуть в стороне, над «зимним входом» – череп 

шерстистого носорога. На стоянке Хотылево 2 

близ ямы 45 раскопа 7, служившей очагом, Ф.М. 

Заверняев выявил конструкцию из двух обработанных 

черепов мамонта, близ которой располагались 

череп медведя и окрашенная коричневой 

минеральной краской отрезанная максилярная 

часть черепа росомахи. Все объекты располагаются 

в пределах наземного сооружения, ограниченного 

вбитыми костями мамонта, в культурном 

слое которого присутствует большое количество 

минеральной краски [ИА РАН, Р-1, № 

5504]. Это, скорее всего, комплекс культового 

назначения, что не отрицает и одновременного 

использования его в качестве жилья. Нельзя исключать 

простейшее объяснение этого явления: 

черепа олицетворяли наиболее удачные трофеи 

живших на стоянке охотников. Даже в таком 

случае не подлежит сомнению факт, что мы 

сталкиваемся с эстетическим осмыслением 

оформления жилища. И все же более вероятно, 

что черепа на кровле жилищ палеолита, равно 

как и в их фундаментах, несли сакральный 

смысл. По данным этнографии и археологии 

более позднего периода в основаниях множества 

славянских жилищ устанавливались черепа коня 

или быка. Вместо известного всем «конька» на 

крышу также часто ставились настоящие черепа 

лошадей или оленьи рога. Зачастую в качестве 

«жертвы» использовался череп давно умершего 

животного. Люди считали, что в таких черепах 

остается жизненная сила, способная отгонять 

зло [Байбурин, 1979]. Как знать, не зародились 

ли эти поверья еще в эпоху палеолита 

А.Д.Столяр [1985] иначе подошел к объяснению 

этого явления, объяснив его следующим 

образом: «Жилище, увенчанное головой избранного 

зверя, и, по-видимому, нередко покрытое 

его же шкурой, скорее всего, символизировало 

мифического первопредка, под защитой 

которого, словно в его чреве, протекала внутренняя 

жизнь общности, тотемистически объяснявшей 

свое происхождение». Необходимо отметить, 

что в художественном творчестве верхнепалеолитического 

человека, согласно А.Д. 

Столяру, зачастую в качестве самостоятельного 

компонента использовалось изображение отдельных 

частей тела (голов, туловищ, рук) — по 

принципу «часть вместо целого». Таковы, на 

наш взгляд, «подвески-калачики» из мергеля, 

обнаруженные как при раскопках Авдеевской 

стоянки [Gvozdover, 1995; наши набл.], так и во 

время исследований стоянки Быки, и представляющие 

собой изображения вульвы – «усеченный» 

образ женщины. Часто и поклонение животному 

переносилось на отдельные части тела: 

использование зубов в качестве амулетов-оберегов, 

намеренное хранение черепов, хвостов, лапок. 

Ожерелья и подвески из зубов хищных животных 

(песец, реже – волк) отмечены в Хотылево 

2, Авдеево, Елисеевичах и некоторых других 

памятниках Подесенья. Несколько черепов 

на кровле жилища в Быках и рога оленя и череп 

волка на Мезинских жилищах могут быть, в 

случае правоты А.Д.Столяра, свидетельством 

того, что еще не установился один тотемный 

вид. Иными словами, имел место политеротеизм: 

поклонение различным животным и, через 

них, разным мифическим первопредкам – «палеолитическому 

пантеону», попытка получить 

через образы животных на крыше жилища определенные 

их качества и покровительство, защиту. 

Помещение на одном жилище нескольких 

черепов может означать набор тотемов входящих 

в общность семей, проживавших под одной 

крышей. В качестве косвенного подтверждения 

представлений людей палеолита о первопредках-животных 

можно привести находки в пределах 

жилищ бассейна Десны разнообразных 

скульптурных изображений (Табл.7). 

Таблица 7. Зооморфная скульптура 

Деснинского бассейна 

Вид К-во Памятники 

Мамонт 3 Авдеево(2) Елисеевичи (1) 

Носорог 1 Быки 

Лошадь 1 Авдеево 

Сурок 1 Быки 

Птица 3 Быки (2), Юдиново (1) 

Рыба 4 Елисеевичи 

Всего: 13 

Наиболее популярным объектом, вдохновлявшим 

древнейших художников бассейна Десны, 

как и на Дону и в Центральной Европе, был 

мамонт. Часты изображения птиц. Первые и 

вторые обозначают явно два различных круга 

94

памятников – мамонты относятся к поселениям, 

тяготеющим к восточному граветту, птицы – к 

памятникам эпиграветта. Рассматривая вопрос 

рыболовства, мы уже упоминали о рыбоподобных 

чурингах Елисеевичей. После возобновления 

исследований стоянки Л.В.Греховой недалеко 

от места обнаружения знаменитой женской 

статуэтки была найдена стилизованная фигурка 

мамонта, вырезанная из известковой конкреции 

[Грехова, 1980]. Ряд зооморфных скульптур дала 

Авдеевская стоянка, эти находки стали классикой 

и опубликованы М.Д.Гвоздовер [1952,1953 и 

др.; Gvozdover, 1995]. При раскопках Авдеево- 

Старого обнаружена фигурка мамонта из губчатого 

вещества кости: стилизованное изображение 

с отчетливо выделенной шеей, хоботом, характерным 

изгибом спины. Авдеево-Новое в 

1975 г. дало вторую фигурку, выполненную в 

той же манере, но из песчаника. Ещё одно изображение 

животного из бивня мамонта обнаружено 

в 1978 г. в Авдеево-Новом: скорее всего 

лошадь. Точно определить вид трудно, ибо голова 

статуэтки повреждена [Гвоздовер, Григорьев, 

1979]. Заметим, что в Елисеевичах и в Авдеево 

зооморфные скульптуры соседствовали с антропоморфными. 

Раскопки в Юдиново, производившиеся 

В.Д.Будько принесли новую зооморфную 

скульптуру – орнаментированную 

сеткой ромбов фигурку птички из рога оленя 

[Будько, Сорокина, 1969], единственный такого 

рода артефакт на данном памятнике. 

Представлена мелкая зооморфная пластика и 

на исследованной нами стоянке Быки 1. В заполнении 

полуземлянки обнаружена фигурка, 

изображающая сидящего зверька. Несколькими 

надрезами на кусочке мергеля переданы голова с 

ушками, передние лапки, которые зверек держит 

перед собой, и задние, на которых он сидит. Наибольшее 

сходство фигурка имеет с сурком – типичным 

представителем палеолитической фауны. 

Фигурка, как и мамонт из Елисеевичей имеет 

общие черты с мобильным искусством Костенок 

1-1, Костенок 11-2, Костенок 4-1 [Ефименко, 

1958; Рогачев, 1955]. Другие зооморфные 

изделия из Быков – птички – представляют собой 

два артефакта выполненные из одинаковых 

эпифизов северного оленя. Основой в обоих 

случаях послужила естественная форма кости. 

Проработаны лишь клювы, выполненные путем 

строгания кости. Резкий, четкий переход от туловища 

к клюву достигнут посредством строгания 

не только в направлении кончика клюва, но 

и к основанию с последующей перпендикулярной 

подрезкой костяной стружки по границе головы 

и клюва. Кроме клюва на восприятие образа 

работает исключительно естественная 

форма кости. Примеров подобного использования 

естественной формы немало, ярчайшие – 

слегка подработанные для придания антропоморфности 

метаподии мамонта и волка в Авдеево 

[Гвоздовер, 1953, 1985, Gvozdover, 1995]. 

Несмотря на скупость обработки можно говорить 

даже о видовой принадлежности – изображен 

ворон. Ворон связан с охотничьими поселениями, 

видимо, еще с палеолита [Калякин, 1991] 

и играет значительную роль в мифологии самых 

разных народов. Он выступает в роли демиурга, 

его связывают со смертью и миром мертвых, 

наделяют шаманским могуществом. Ворон нередко 

является посредником между мирами, летом 

и зимой, водой и сушей. У коряков и ительменов 

он первопредок. У чукчей создает горы, 

животных, первых людей, учит их говорить и 

есть мясо, добывает небесные светила, существовавшие 

раньше лишь в верхней вселенной. В 

мифах коряков ворон добывает пресную воду у 

хозяев моря, похищает небесные светила. По 

представлениям ительменов, ворон Кутх с сестрой 

(пара, как в Быках) сместил землю с неба, 

где и сам раньше находился, или же сотворил ее 

из своего сына. Горы и долины – следы пребывания 

воронов на Камчатке. Ворон побеждает 

злых духов шаманскими силами и хитростью, 

как могучий шаман защищает от них свое семейство 

и людей. У эскимосов ворон выступает 

в качестве культурного героя. Он создал мужчину 

из бобового стручка, из глины вылепил животных, 

а затем – женщину, жену первого мужчины, 

и вдохнул в них жизнь. Ворон научил эскимосов, 

как жить на земле, как добывать пищу. 

В якутской мифологии ворон имеет демонический 

характер. Он является атрибутом Улу Тойона 

– мифического главы черных шаманов. В 

эвенкийских мифах эта птица – непослушный 

помощник бога-творца. [Легенды, 1985]. 

Наиболее яркое изделие из Быков – зооморфный 

амулет, обнаруженный вертикально 

вонзенным в дно полуземлянки. Это плоская 

фигурка бегущего животного выполненная из 

бивня мамонта. В районе предполагаемой головы 

животного имеется ушко для подвешивания. 

Судя по экстерьеру, это шерстистый носорог: 

именно у него массивность сочетается с лошадиной 

статью, характерен для него и плавный 

95

изгиб нижней челюсти на задранной голове. С 

помощью многочисленных нарезок по поверхности 

амулета художник передал шерсть и, одновременно, 

стремительность движений, на 

месте рта и носа – ушко для подвешивания. Передняя 

лапа фигурки носорога из Быков 1 еще в 

древности была обломана, однако амулет получил 

вторую жизнь. Переделка последовала после 

поломки, а не была запланированным актом, 

ибо место излома заполировано от долгого ношения, 

однако не подправлено. После облома 

лапки заданные изначальным изображением 

формы звдней части при развороте на 90º (вниз 

ушком) были с минимальной дополнительной 

обработкой преображены в голову носорога. 

Именно так, вверх рогом, амулет был вонзен в 

пол полуземлянки перед окончательным уходом 

обитателей (типичное положение для антропоморфных 

амулетов в Костенках, Хотылево 2). 

На одной стороне читается паз, который при повороте 

фигурки в вертикальное положение (как 

она была найдена) разделял новые «ноги» фигурки, 

«дав» новой носорожьей голове человеческий 

торс. Прием обозначения ног с помощью 

прорези известен. Так изготовлена, например, 

одна фигурка в Хотылево 2 [Заверняев, 1978б]. 

Носорог из Быков – не единственное антропозооморфное 

изображение в бассейне Десны. 

Определенные М.Д.Гвоздовер [1985] и Ф.М. Заверняевым 

[1978б] как антропоморфные, «лопаточки» 

и «подвески с ушками» из Авдеево и Хотылево 

2 несут и несомненные зооморфные черты. 

«Лопаточки», изготовленные из ребер мамонта, 

имеют иногда навершие в виде стилизованной 

головы животного, а в единичном случае 

– двух противолежащих кошачьих голов с ушками 

[Gvozdover, 1995; наши набл.]. Вторая 

группа – поделки подтреуголъной формы, отдаленно 

напоминающие булавки и имеющие в 

верхней части вырезанные ушки – округлые или 

же заостренные. По мнению М.Д.Гвоздовер это 

может быть изображением мамонта в «фас» и 

одновременно несут женскую семантику [Гвоздовер, 

1953, 1985]. По нашему мнению – антропоморфные 

(об этом говорят подтреугольная 

«лобковая» форма и отмеченный Гвоздовер характерный 

орнамент) «булавки с ушками» изображают 

также хищников: волков и лисиц с 

острыми ушами, песцов и кошачьих с округлыми. 

Еще один предмет с сочетанием звериных и 

человеческих черт – не имеющее аналогий острие 

с навершием из Хотылево 2 [Заверняев, 

1974, 1978]. Орнаментированное острие имеет 

навершие с личиной, где читаются брови, нос, 

борода. Однако венчают человеческую голову 

острые уши или рога. Острие было найдено 

вонзенным в пол жилища – как и человекносорог 

из Быков. Сочетание головы зверя с телом 

человека часто встречается в западноевропейском 

мадлене. В гравюре и рисунке («дьяволята» 

на «жезле начальника» в Тейжа, гравюры 

людей-львов и людей-медведей на гальках из 

пещеры Ля-Мадлен, «колдун» с оленьими рогами 

и человек-бизон на композиции из пещеры 

«Три брата»), в скульптуре (человеколев со стоянки 

Хохленштейн, Баден-Вюртемберг, Германия). 

Появление аналогичных композиций на 

восточноевропейских памятниках подтверждает 

закономерность, расширяет ее ареал и позволяет 

говорить о единстве структуры мифологии в 

конце палеолита на значительной территории. 

В пределах жилищ обнаружены и все «палеолитические 

Венеры» - фигурки из кости и 

камня, изображающие обнаженных, как правило, 

беременных, женщин. Какова была их роль в 

жизни первобытного человека В западноевропейской 

литературе с начала ХХ века бытовала 

теория, сторонники которой видели в статуэтках 

отражение «эстетического идеала» людей 

прошлого или объясняли их появление эротическими 

переживаниями [Absolon, 1949]. Часть 

исследователей при этом признавала связь статуэток 

и иных женских изображений с культом 

плодородия, называя этот образ «матерью - богиней» 

[Обермайер,1913; James,1959]. П.П. 

Ефименко [1931] считал женский образ центральным 

в первобытном искусстве. Появление 

и существование «женского культа», согласно 

этой гипотезе, связывало женские изображения 

с материнско-родовой организацией, и было вызвано 

той важной ролью, которую женщина играла 

в общественной и хозяйственной жизни 

первобытной общины, в продлении рода. С другой 

стороны это образ женщины-хозяйки стихийных 

сил природы, владычицы животных, от 

обилия которых зависела жизнь и благополучие 

общины. По мнению 3.А.Абрамовой [1962, 

1966] обезличенность фигурок позволяет предположить, 

что их образы не связаны с реальной 

натурой, а имели культовый подтекст, магическое 

значение. Напротив, Н.Д. Праслов, анализируя 

иконографию и характер формы множества 

статуэток со стоянок эпохи «восточного граветта», 

в том числе из Авдеево, Хотылево 2, 

96

Костенки 1-1, вновь вынес на повестку дня 

идею Буше де Перта о портрете современников 

в исполнении первобытных художников. Он 

подметил, что определенные каноны скульптурных 

изображений, как правило, касаются только 

сюжетной схемы, а не трактовки содержания художественного 

произведения в целом. Жесткие 

каноны не противоречат созданию художественного 

образа, в основе которого мог быть конкретный 

прототип со своими неповторимыми 

чертами. Таким образом, Праслов предлагает 

видеть в палеолитических антропоморфных 

скульптурах изображения конкретных лиц, донесенные 

до нас резцом мастера через тысячелетия, 

не отрицая религиозно - магического назначения 

фигурок [Праслов,1995]. Л.Р. Мак- 

Дермотт выдвинул экзотическую версию «самоизображения»: 

по его мнению, женщины палеолита 

сами изображали себя, благодаря чему 

на этих «автопортретах» отсутствует лицо и искажены 

некоторые пропорции тела [McDermott, 

1996]. Причины такого «автопортрета» остаются 

неясными, как и приписываемая статуэткам 

«дидактическая» роль. С.Н.Замятнин [1936, 

1960] предположил, что женские фигурки изображают 

исполнительниц охотничьих магических 

обрядов. Однако предположение не подкреплено 

этнографическими аналогиями и имеет 

умозрительный характер. Недавняя находка 

статуэтки бизона в Зарайске со следами ударов 

острым предметом в область сердца, свидетельствует 

о наличии охотничьей магии в палеолите 

[Амирханов, Лев, 2003], но не проясняет роли 

женских статуэток в этом процессе. С.А.Токарев 

[1961] полагал, что женские палеолитические 

скульптуры представляли собой хранительниц 

семейного очага. Для многих народов, сохранивших 

пережитки родового быта, - писал 

Токарев, - характерны религиозное почитание 

родового и семейного очага как средоточия и 

материального воплощения жизни рода, семьи. 

Соответственно характерно олицетворение очага 

в образе его «хозяйки». Одновременно он 

указывал, что в этнографии не известны случаи 

почитания женщины-родоначальницы. 

Итак, «палеолитическая Венера» это: а) воплощение 

эротических чувств людей палеолита 

(Абсолон); б) богиня плодородия, владычица 

животных (Обермайер, Джеймс, Абрамова); в) 

праматерь (Ефименко, Абрамова); г) исполнительница 

обрядов охотничьей магии (Замятнин); 

д) портрет соплеменницы (Праслов); е) автопортрет 

(Мак-Дермотт); ж) хранительница, божество 

семейного очага (Токарев). Не исключено 

и синкретическое толкование, например, образу 

хозяйки очага мог быть придан облик реальной 

соплеменницы скульптора. Чем все же 

были статуэтки, попробуем судить исходя из 

знаний о семье в верхнем палеолите. 

Вопрос наличия и структуры семьи и надсемейных 

структур социума на заре человеческой 

истории издавна волновал исследователей. Долгое 

время было принято считать, что парная семья 

возникла только к неолиту. Как правило, при 

этом делалась ссылка на труд Ф. Энгельса, относившего 

этап становления парной семьи к рубежу 

высшей ступени дикости и низшей ступени 

варварства [Энгельс, ПСС, т.21, С.130-133]. 

Однако доисторическое прошлое не всегда является 

слепком с этнографических аналогий. 

Что же касается реконструкции социальной 

структуры, то для палеолита археологические 

источники являются, единственными, доступными 

для исследователя. Основанием для такой 

реконструкции могут служить в первую очередь 

жилища и структура поселения. Первая попытка 

научного анализа структуры древнего социума 

для палеолита Подесенья на базе данных археологии 

была реализована в середине 30-х гг. ХХ 

в.. В.А. Городцов [1935], исследовавший стоянку 

Тимоновка, пытался, исходя из парного расположения 

обнаруженных им «землянок» сделать 

социально - экономическую реконструкцию, которая 

теперь не представляют научной ценности, 

ибо базировались на ложном отправном тезисе. 

К.М. Поликарпович, основываясь на материалах 

раскопок в Елисеевичах и Юдиново, утверждал 

вслед за столпом стадиальной теории 

П.П. Ефименко, что в верхнем палеолите Подесенья 

имел место материнский род с обитавшей 

в больших жилищах групповой семьей. В такой 

семье «группа мужчин считалась состоящей в 

браке с группой женщин того же поколения» 

[Поликарпович, 1968, С.133-135]. О малой вероятности 

наличия в палеолите парных семей писал 

П.И. Борисковский [1953, С.201]: «Едва ли 

парная семья уже возникла в позднем палеолите». 

Позднее он уже более осторожно подходил 

к данной проблеме, допустив в принципе наличие 

у верхнепалеолитических людей непрочной, 

легко расторжимой и отягощенной групповыми 

пережитками парной семьи с второстепенными 

хозяйственными функциями [Борисковский, 

1980]. С крушением стадиальной теории акти- 

97

визировались попытки пересмотра устаревших 

взглядов на палеолитический социум. Г.П. Григорьев 

[1968, С.154-155; 1970, С.59], опираясь на 

анализ верхнепалеолитических жилищ и структуры 

поселений, первым в СССР сделал вывод, 

что первичной социальной ячейкой верхнепалеолитической 

эпохи была парная семья; общины 

состояли из 5-20 таких семей. Со сходными 

предположениями выступили исследователь 

Мезинской и Добраничевской стоянок И.Г. 

Шовкопляс [1972], а также С.Н.Бибиков [1969]. 

Важно, что Бибиков [1969, С.9] не просто высказал 

мнение о наличии простых семей, но и 

отметил, что простые семьи, которые образовывали 

относительно автономные производственные 

группы, летом переселялись из зимних жилищ 

в летние. В качестве аналогии приводились 

северные народы. В зимних жилищах часто жило 

несколько семей, а летом семьи расселялись 

по отдельным чумам или ярангам. 

Что же в настоящее время мы можем сказать 

о структуре населения долговременных базовых 

стоянок палеолита Археологические данные по 

раннему палеолиту бассейна Десны в настоящее 

время недостаточны для каких-либо достоверных 

социальных реконструкций, поэтому основное 

внимание уделим верхнему палеолиту. 

Базисом дальнейшей реконструкции станут следующие 

положения: 1). Чем меньший срок существовало 

поселение, тем легче судить о 

структуре его населения, так как кратковременные 

поселенческие структуры легче читаются 

археологическими методами. 2). Сходная структура 

поселения должна отражать сходную социальную 

структуру обитающей на нем группы 

людей. 3). К палеолитическому жилищу применимы 

нормы числа обитателей, зафиксированные 

этнографами у охотников и собирателей. 

Если до недавнего времени разнообразные 

гипотетические построения на этот счет можно 

было оспаривать и отвергать в угоду прежней 

парадигме, то замкнутый комплекс пещеры 

Машицка (Польша), благодаря множеству останков 

людей, дал, наконец, возможность на археологических 

материалах изучить структуру и 

размеры основной социальной группы верхнего 

палеолита. В пещере Машицка имел место каннибализм: 

её жители были съедены захватившими 

их врасплох врагами. Это трагическое событие 

дало уникальную возможность изучения 

возрастной структуры естественной популяции. 

Кости принадлежат минимум 5 взрослым, 2 молодым, 

1 подростку и 8 детям. Лишь 8 старших 

определены по полу: 2 мужчины, подростокмальчик, 

3 женщины (включая одну 30-40 лет) и 

2 девушки [Kozlowski, Sache-Kozlowska, 1995, 

p.170-172]. Речь идет о двух-трех семьях, включающих 

представителей трех поколений. 

Исследованное нами полностью поселение 

Быки 1 дало, благодаря однослойности и синхронности 

жилых объектов, а также ограниченному 

сроку существования (несколько лет) уникальный 

материал для объективного анализа социальной 

структуры. Устройство жилища из 

Быков имеет этнографическую аналогию: валькары 

приморских чукчей и эскимосов. В них 

было два входа – зимний в виде длинного подземного 

прохода и летний в верхней части стены. 

Последний имел вид отверстия, закрывавшегося 

плечевой костью кита. На зиму этот вход 

плотно замуровывался костяной крышкой, камнями 

и травой. В середине валькара располагалась 

подставка для очага, над которой в крыше 

находилась отдушина из китового позвонка. Вокруг 

располагались спальные места [Богораз, 

1991]. Описывает валькары и Л.А.Файнберг 

[1991, С.51-52], упоминая, что мясо часто хранили 

не в отдельных ямах, а в расширениях лаза 

у выхода из него. Это объясняет как отсутствие 

ям-хранилищ в Быках, так и еще одну функцию 

«лаза». В юго-западной части Быков выявлены 

три скопления находок интерпретированных, 

как остатки переносных не отапливаемых чумов, 

округлых в плане с диаметром основания 

2–2,5 м. Наличие трех легких жилищ в Быках 

позволяет думать, что на поселении обитала 

группа из 3 нуклеарных семей, в холодный период 

переходивших под общий кров в капитальное 

жилище. Немаловажна этнографическая 

параллель: С.П. Крашенинников [1949], наблюдая 

за бытом камчадалов, замечал, что вблизи 

зимней юрты столько летних жилищ, сколько 

семей в поселке. Общая численность населения 

вряд ли превышала 15-20 человек, включая детей. 

Площадь землянки около 20 м 2 , что, согласно 

данным этнографии, могло обеспечить ночлегом 

не более 12 чел (из расчета минимальной 

спальной площади 1,8 м 2 на взрослого), взрослых 

могло быть меньше, ибо в число спящих 

входили дети [Cook, Heizer, 1968, p.90-91]. В наземном 

чуме теплого сезона могла жить лишь 

одна нуклеарная семья из 3-5 человек, включая 

детей. Несмотря на полное отсутствие антропологических 

остатков, стоянка Быки 1 дает воз- 

98

можность сопоставления с Машицкой пещерой, 

свидетельствующих о сходном подходе к компоновке 

поселений и, вероятно, о сходной социальной 

структуре обоих поселений (Табл.8). 

Возможность наличия двух типов жилищ в 

структуре поселения заставляет иначе взглянуть 

на имеющиеся реконструкции поселенческих 

комплексов палеолита. Вероятно, группы легких 

летних жилищ имелись и на других памятниках 

бассейна Десны. В большинстве случаев из-за 

длительности обитания границы легких конструкций 

смазались, стали нечитаемы, в то время 

как в Быках, где жилища существовали 2-3 теплых 

сезона, их удалось зафиксировать. На Мезинском 

поселении подобные легкие жилища 

могли располагаться к юго-востоку от капитальных 

сооружений из костей мамонта, на территории, 

не отнесенной В.Я. Сергиным к «основной 

части поселения». Судя по планам, там располагались 

несколько производственных участков и 

компактных кострищ или зольных шлейфов. 

С.Н.Бибиков, первым предположивший наличие 

летних жилищ в Мезине, располагал их в 

районе «открытых очагов», окружавших капитальные 

«дома» из костей мамонта. «У народов 

с тенденцией к прочной оседлости летние и 

зимние жилища размещаются в одном стойбище» 

- аргументировал он свою гипотезу [Бибиков,1969,С.11]. 

Наличие ряда сходных жилищ 

можно предположить в Хотылево 2. «Комплекс 

у открытого очага» в новых материалах Пушкарей 

1 [Паненкова,1997] так же может быть следами 

такого сооружения. Что касается зимних 

утепленных домов, то в Пушкарях 1 П.И. Борисковским 

и В.И.Беляевой исследованы 4 жилища 

холодного сезона. Вся их совокупность, по 

нашему мнению, рассчитана на 4 нуклеарных 

семьи, т.е. на 16-24 человек. Значит не всегда во 

время холодного сезона вся община или расширенная 

семья собиралась у одного очага, под одной 

крышей. Три костно-земляных жилища в 

Юдиново (2, 3 и 4) имеют внутреннюю площадь 

9-12 м 2 не сильно отличающуюся от легких чумов 

из Быков (особенно если вычесть площадь 

центрального очага), однако это уже утепленные 

зимние дома, как и в Пушкарях [Абрамова, Григорьева, 

1997]. Служили капитальные жилища 

из Юдиново местом круглогодичного обитания, 

или же только зимниками – сказать трудно, однако 

известно, что на площадке поселения возле 

них протекала активная деятельность под открытым 

небом, что косвенно свидетельствует в 

пользу первого варианта. В Юдиново, вероятно, 

одновременно жили, как в Быках, три нуклеарных 

парных семьи, но время их обитания намного 

превышало по продолжительности время 

существования поселения Быки. При этом все 

же существует дом, рассчитанный на всю общину 

– большое жилище 1, исследованное К.М. 

Поликарповичем в 1947 г. Его внутренняя площадь 

составляет примерно 25 м 2 , а архитектура 

отличается большей сложностью – в частности, 

наличием дополнительного ограждения. Нельзя 

Таблица 8. Сравнение структуры обитаемого 

пространства Машицкой пещеры (Польша) и 

стоянки Быки 1 (Россия, басс. Десны) 

Поселение Машицка 

Быки 1 

Объект 

Основное 

жилище 

Зона хранения 

запасов 

полуземлянка с тотемом 

в виде черепа 

бизона над 

главным входом и 

спальным пространством 

на 12-15 

чел. 

в камере «лаза», 

над ним – 2-й тотем 

– череп носорога 

перед входом в полуземлянку, 

не менее 

20 м 2 , 

Зона индустриальной 


Летние 

Жилища 

пещера 

пещера с тотемом 

в виде окрашенного 

черепа сайги 

у входа и спальным 

пространством 

для 20 чел. 

в задней камере 

пещеры, там же – 

2-й тотем – череп 

бизона 

на террасе, напротив 

входа в пещеру, 

20-30 м 2 . 

Неизвестны. Возможно, 

на др. 

участке кормящего 

ландшафта 

отделены от основного 

жилища 

зоной индустриальной 

деят-сти 

исключить, что первоначально был построен 

именно он, а затем уже на месте легких наземных 

летних жилищ возвели остальные капитальные 

костно-земляные дома для нуклеарных 

семей. Большое жилище могло после этого играть 

функцию культового центра. Аналогично, 

вероятно, развивалась ситуация и в Мезине: 

наиболее старый и крупный дом был превращен 

в окруженный легкими наземными жилищамичумами 

культовый центр с музыкальными инструментами 

[Бибиков, 1969]. Что касается костенковско-авдеевских 

комплексов, то назначение 

их частей до сих пор дискуссионно. Если мы 

примем один очаг осевой линии поселения за 

место одной нуклеарной семьи, то получим 

численность населения стоянки несколько 

большую, но не сильно отличающуюся от вычисленной 

для Быков и Юдиново. Пять-восемь 

очагов соответствуют населению в 20-40 человек. 

Что же касается полуземлянок, площадь их 

пола – 6-8 м 2 – вряд ли позволяла постоянно 

99

проживать там даже нуклеарной семье, функции 

их, как жилищ, были усечены. Сходную площадь 

(2х4 м) имеет внутреннее спальное помещение 

чукотского жилища [Богораз, 1991, 

С.104-105]. Скорее всего, полуземлянки костенковско-авдеевских 

комплексов были утепленными 

спальными помещениями, тогда как в сооружении 

над осью очагов происходила основная 

часть общественной жизни и производственных 

процессов. Это объясняет слабую насыщенность 

культурного слоя внутри полуземлянок 

в Костенках, Авдеево и Елисеевичах. 

Итак, новейшие результаты исследований палеолита 

бассейна Десны и ревизия прежних источников, 

позволяют признать, что основной 

ячейкой социума в верхнем палеолите уже была 

нуклеарная (простая) семья, состоящая из представителей 

двух поколений (родители и не состоящие 

в браке дети). Остатки поселений бассейна 

Десны, дошедшие до нас, принадлежали 

состоящим из нуклеарных семей самодостаточным 

группам. Пока сложно сказать, были это 

просто расширенные семьи (родственно связанные 

индивидуумы, представлявщие три и более 

поколений) или общины, построенные не на 

кровнородственной, а на иной социальной связи. 

Предварительное решение этой проблемы 

могла бы дать генетический анализ антропологического 

материала Машицкой пещеры. Такая 

группа обеспечивала себя всем необходимым и 

была самодостаточна. Контакты с другими 

группами ввиду экзогамии были необходимы в 

первую очередь для создания новых семей. Количество 

нуклеарных семей в группе зависело, 

помимо прочих условий, от возможностей кормящего 

ландшафта и от сезона обитания, но 

вряд ли превышало в большинстве случаев 5-6. 

Из всего изложенного «не следует, что семья в 

позднепалеолитических обществах была замкнутой 

производственной группой. Как и в общинах 

современных охотников и собирателей, 

хозяйственная и социальная автономия отдельных 

семей была условной, семьи были прочно 

связаны с общиной» [Кабо, 1986]. Свидетельство 

тому разнообразная коллективная деятельность, 

например строительство жилищ. Вопреки 

распространенному мнению, сбор стройматериала 

для костно-земляных жилищ осуществлялся 

из мамонтовых «кладбищ», а потому не 

требовал гигантских трудозатрат [Чубур,1998]. 

Несколько нуклеарных семей совместными 

усилиями могли возвести капитальное жилье в 

несколько дней. Более того, большое население 

неизбежно вело бы к критическому уровню экологического 

давления на кормящий ландшафт. 

Возвращаясь к «палеолитическим Венерам», 

можно сказать, что в свете сказанного, наиболее 

обоснованной нам представляется не версия 

П.П. Ефименко («праматерь»), а синтетическая 

гипотеза, сочетающая идеи С.А.Токарева («хранительница 

семейного очага», поскольку в 

верхнем палеолите уже существовали парные 

семьи) и З.А.Абрамовой («богиня плодородия»). 

Такой синкретизм мог быть характерен и для 

глиняных фигурок женщин с более поздних 

раннеземледельческих трипольских поселений. 

В земледельческом обществе благополучие семьи 

было жестко связано с получением хорошего 

урожая. В охотничье-собирательском обществе 

– с успешной охотой, обусловленной обилием 

объектов охоты. Что же касается функции 

первопредка, то в палеолите им было, по всей 

видимости, уже не женское божество, а тотем, 

часто изображавшийся в виде существа, сочетавшего 

признаки человека и зверя. 

100 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 

Исследования палеолита Подесенья длятся 

уже столетие. При этом их история (а это весомая 

часть историографии отечественной исторической 

науки) в полной мене пока не систематизирована 

и не обобщена. Между тем, последние 

годы исследований палеолита в центре Русской 

равнины свидетельствуют о тенденции к 

расширению работ в этом направлении, как полевых 

исследований, так и углубленного анализа 

полученных за столетие материалов. Такое расширение 

немыслимо без предшествующего 

полноценного и всеобъемлющего анализа истории 

исследований палеолита на территории бассейна 

Десны, равно и как без обобщения результатов 

этих исследований. Мы сформулировали 

ряд рекомендаций, реализация которых могла 

бы положительно повлиять на дальнейшее развитие 

палеолитоведения и существенно дополнила 

бы наши познания в этой области: 

1) Необходимо в ближайшее время обработать 

с использованием современных методик и 

опубликовать, по возможности монографически, 

ряд археологических и палеонтологических 

коллекций, собранных на ключевых памятниках

региона: а) из раскопок стоянки Юдиново 1947 г. 

(К.М.Поликарпович), 1962, 1964, 1966-1968 гг. 

(В.Д.Будько). Коллекции хранятся в Институте 

Истории НАН Беларуси. б) из раскопок стоянки 

Елисеевичи 1946 и 1948 гг. (К.М. Поликарпович), 

и в 1963 и 1965 гг. (В.Д.Будько). Коллекции 

хранятся там же. в) из раскопок стоянки Октябрьское 

2 1985-1988 гг. (С.Н.Алексеев). Коллекция 

хранится в НИИ и Музее Антропологии 

им. Д.Н.Анучина в МГУ. г) из раскопок стоянки 

Клюсы 1964-1966 гг. (И.Г.Шовкополяс). Коллекция 

хранится в ИА НАНУ и в Черниговском историческом 

музее. 

2) Необходима повторная локализация ряда 

пунктов, отнесенных археологами-краеведами 

(Ф.М.Заверняевым, Ю.А.Липкингом и др.) к палеолиту, 

но небрежно ими зафиксированных. 

Сюда, в частности, относятся стоянка Курск 3, 

местонахождения на территории г. Почепа 

(Ильинский храм и пр.) и на территории г. Брянска 

(Курган Бессмертия, «у старого музея» и 

т.п.). Не исключено, что в данных пунктах скрываются 

важные для понимания древнейшей истории 

региона памятники. Опыт такой повторной 

локализации стоянок палеолита в окрестностях 

с. Хотылево Брянского р-на Брянской обл. у 

нас уже имеется. 

3) Необходима публикация дневников полевых 

исследований как археологов-краеведов 

(например, полевые дневники Ф.М.Заверняева), 

так и ряда академических исследователей (например, 

полевые дневники К.М. Поликарповича 

по раскопкам в Юдиново в 1947 г.). Этот источник, 

часто содержит более полноценные сведения, 

нежели помещенные в научных отчетах, 

хранящихся в архиве ИА РАН, а значит, полезен, 

без сомнения, для исследователей, продолжающих 

работы в регионе. Не менее важны эти 

дневники как источник для проведения историографических 

исследований, без них иной раз 

просто невозможно установить подлинный ход 

событий, имена их участников, ход мыслей того 

или иного исследователя в процессе работы. 

4) Резерв в исследовании жилищ и поселений 

палеолита Десны мы видим в следующих 

направлениях: а) выделение отдельных разновременных 

горизонтов обитания на поселениях, 

существовавших длительный срок; б) детализация 

структуры поселений по архивным данным; 

в) полевой поиск и выделение по архивным материалам 

на долговременных поселениях следов 

легких наземных жилищ теплого сезона; г) 

исследование отдельных поселений на возможно 

большей площади, включая периферию, бедную 

находками, для лучшего понимания их 

структуры; д) переход от чистой археологии, к 

познанию аспектов истории первобытного общества 

путем попыток реконструкций социальной 

структуры поселений по архивным и новым 

археологическим источникам. 

5) Основными задачами на современном 

этапе исследований раннего палеолита бассейна 

Десны являются, на наш взгляд: а) систематический 

поиск стратифицированных домустьерских 

памятников; б) поиск антропологических 

останков на известных памятниках раннего палеолита, 

в первую очередь на колоссальном по 

масштабам местонахождении Хотылево 1. 

6) Созданию более стройной и полноценной, 

лишенной кажущейся мозаичности, картины 

развития палеолитической культуры региона 

способствовали бы: а) поиск новых памятников; 

б) детальное полевое изучение известных памятников, 

особенно в рамках микрорегионов, 

что уточнит пространственно-временную направленность 

изменений материальной культуры; 

в) повторный типолого-технологический 

анализ уже собранных при раскопках обширных 

коллекций в свете новых знаний. 

7) Уникальное археологическое богатство 

(в первую очередь именно палеолит) центральной 

для бассейна Десны Брянской обл. заставляет 

задуматься о необходимости создания специализированного 

Археологического музея, который 

являлся бы одновременно центром археологических 

исследований в регионе и популяризации 

археологических знаний. Положительный 

опыт создания подобных учреждений 

уже имеется (например, создание Курского государственного 

областного музея археологии). 

Если говорить о месте материалов по палеолиту 

бассейна Десны в палеолите России, 

Европы и мира, то его значение трудно переоценить. 

Многие памятники региона стали эталонными, 

вошли в учебники по археологии всего 

мира. Хочется надеяться, что это часть мирового 

культурно-исторического наследия удастся сохранить 

для потомков, а дальнейшие исследования 

каменного века в регионе будут достойным 

продолжением более чем столетних работ в этом 

весьма перспективном и многообещающем, направлении. 

101

БИБЛИОГРАФИЯ 

Абрамова З.А. Роль палеолитического искусства в 

выделении местных особенностей верхнепалеолитической 

культуры Восточной Европы // СА 1960 - № 3. 

Абрамова З.А. Палеолитическое искусство на территории 

СССР. САИ А-4-3. М.–Л. 1962. 

Абрамова З.А. Изображения человека в палеолитическом 

искусстве Евразии. М.–Л. 1966. 

Абрамова З.А. Раскопки стоянки Юдиново 1 // АО 

1981. М., 1982. С.47. 

Абрамова З.А. Жилище из костей мамонта на берегу 

Судости // Природа № 5 – 1984, С.52-53. 


1982. М., 1984. С.41. 

Абрамова З.А. Раскопки стоянки Юдиново // АО 

1983. М., 1985. С.41. 

Абрамова З.А. Новые исследования стоянки Юдиново 

1 // КСИА, вып.189, М., 1987. С.72-75. 


1985. М., 1987. С.49. 

Абрамова З.А. Использование костей мамонта для 

сооружения жилищ в палеолите // VI координационное 

совещание по изучению мамонтов и мамонтовой 

фауны. Л., 1991. С.3-4. 

Абрамова З.А. Юдиново 1. // АО 1993. М. 1994. С. 

Абрамова З.А. Верхнепалеолитическое поселение 

Юдиново. Выпуск 1. СПб, 1995. 130 с. 

Абрамова З.А. Особенности сюжетного искусства в 

палеолитических памятниках Верхней Десны // Деснинские 

древности. Материалы 1-й межгос. научн. 

конф. памяти Ф.М. Заверняева. Брянск, 1995. C.18-20. 

Абрамова З.А. Жилища верхнепалеолитической 

стоянки Юдиново (Россия) // Деснинские древности. 

Вып.2, Материалы 2-й межгос. науч. конф. памяти 

Ф.М. Заверняева. Брянск, 2002. С.41-45. 

Абрамова З.А., Грехова Л.В. Раскопки стоянки 

Юдиново 1 // АО-1980. М., 1981. С.40. 

Абрамова З.А., Грехова Л.В. Стоянка Юдиново 1 // 

АО 1984. М., 1986, С.39. 

Абрамова З.А., Григорьева Г.В. Слоновая кость в 

умелых руках наших далеких предков // Природа № 4 

– 1992, С.70-71. 

Абрамова З.А., Григорьева Г.В. Некоторые особенности 

деснинских позднепалеолитических памятников 

// Историческое познание: традиции и новации. 

Ижевск, 1993. С.72-74. 

Абрамова З.А., Григорьева Г.В. Обработка бивня на 

палеолитическом поселении Юдиново // Археологические 

вести, № 2. СПб, 1993. С.5-12. 

Абрамова З.А., Григорьева Г.В. Верхнепалеолитическое 

поселение Юдиново. Вып.3, СПб, 1997. 150 с. 

Абрамова З.А., Григорьева Г.В., Кристенсен М. 

Верхнепалеолитическое поселение Юдиново. Вып.2. 

СПб. 1997. 162 с. 

Абрамова З.А., Григорьева Г.В., Мельникова Е.П., 

Славошевская Л.В., Никитин М.К. Консервация костей 

мамонта на примере позднепалеолитической стоянки 

Юдиново. // Тез. док. Междунар. конф. по применению 

методов естественных наук в археологии, т. 

2, СПб., 1994. С.99. Там же, с.100 на англ.языке. 

Абрамова З.А., Синицын АА. Искусство в контексте 

проблемы периодизации верхнего палеолита Костенок 

// Особенности развития верхнего палеолита 

Восточной Европы (Тр.Костенковской экспедиции 

ИИМК РАН, Костенки в контексте палеолита Евразии: 

исследования). СПб.,2002. С.167-177. 

Академическое дело. М., 1993. 

Александрова М.В. «Идеология раскопок и приоритеты 

археологического исследования (у истоков 

советской методики раскопок палеолитических поселений) 

// Восточный граветт. М., 1998. С.142-150. 

Алексеев В.П. Палеоантропология СССР // СА 

1972 - №1. 

Алексеев В.П. Становление человечества. М., 1984. 

Алексеев В.П. Расселение и численность древнейшего 

человечества // Человек заселяет планету Земля. 

М., 1997. С.247-254. 

Алексеев С.Н. Некоторые итоги разведок 1985- 

1986 гг. памятников палеолита на Среднерусской возвышенности 

// Задачи советской археологии в свете 

решений XXVII съезда КПСС. М., 1987. 

Алексеев С.Н. Разведки палеолита в Курской области 

// АО-1985, М., 1987б. 

Алексеев С.Н. Исследование палеолитической стоянки 

Октябрьское 2 // АО-1986. М., 1988. 

Алексеев С.Н., Григорьев Г.П. Нижнепалеолитическое 

местонахождение у с. Погребки Курской обл. // 

ВА, вып.79. М., 1987. 

Алихова-Воеводская А.Е., Воеводский М.В. Авдеевская 

палеолитическая стоянка (по материалам раскопок 

1948 г.) // КСИИМК, вып.31, М., 1950, С.7-16. 

Алпатов В.М. Марр, марризм и сталинизм // Философские 

исследования, 1993 - № 4, С.271-288. 

Амброз А.К. Раннеземледельческий культовый 

символ («ромб с крючком») // СА 1965 - № 3. 

Амирханов Х.А. Восточный граветт или граветтоидные 

индустрии Центральной и Восточной Европы 

// Восточный граветт. М., 1998. С.15-34. 

Амирханов Х.А. Стратиграфическое значение погребенных 

мерзлотных структур для членения культурных 

отложений Зарайской стоянки // Особенности 

развития верхнего палеолита Восточной Европы. Тез. 

док. Междунар. конф., посв. 120-летию открытия палеолита 

в Костенках. СПб., 1999. 

Амирханов Х.А. Зарайская стоянка. М., 2000. 

Амирханов Х.А., Лев С.Ю., Селезнев А.Б. Проблема 

«палеолитической деревни» костенковской культуры 

в свете исследований Зарайской стоянки // 

КСИА, вып.211, М., 2001, С.5-16. 

Амирханов Х.А., Лев С.Ю. Работы Зарайской экспедиции 

// АО 2001. М., 2003. С.90-92 и 1 с. обложки. 

102

Аникович М.В. О характере охотничьего вооружения 

в памятниках Костенковско-Стрелецкой культуры 

// СА 1985 - № 4. 

Аникович М.В. Днепро-Донская историко - культурная 

область охотников на мамонта: от «восточного 

граветта» к «восточному эпиграветту» // Восточный 

граветт. М., 1998. С.35-66. 

Аникович М.В. О миграциях в палеолите // 

STRATUM plus, 1999 - №1, Кишинев. 

Армашевский П.Я. Геологический очерк Черниговской 

губ. // Записки Киевского общества естествоиспытателей, 

т. VII, вып.1, Киев.1883. 

Археология и палеогеография позднего палеолита 

Русской равнины. Путеводитель сов.-франц. полевого 

семинара «Динамика взаимодействия между естественной 

средой и доисторическими обществами». 

М.,1981. 

Афанасьев А.Н. Древо жизни. Избранные статьи. 

М.1982. 

Бадер О.Н. Памяти Бориса Сергеевича Жукова // 

СА 1968-№4, С.234-238. 

Байбурин А.К. «Строительная жертва» и связанные 

с нею ритуальные символы у восточных славян // 

Проблемы советской этнографии. Л., 1979. 

Беляева В.И. Поиски стоянок каменного века на западе 

Курской области // АО 1978. М., 1980. 

Беляева В.И. Поделки из кости на Пушкарях I // 

Проблемы археологии. Вып. III. СПб., 1994. С. 53-59. 

Беляева В.И. Исследования нового участка поселения 

на палеолитической стоянке Пушкари 1 // Пушкаревский 

сборник, вып.1, СПб, 1997. С.5-18. 

Беляева В.И. Жилище Пушкарей I и возможности 

его реконструкции // Развитие культуры в каменном 

веке. Краткое содерж. докл. междун. конф., посв. 100- 

летию отдела археологии МАЭ. СПб., 1997. С.67-69. 

Беляева В.И. Новый участок поселения на палеолитической 

стоянке Пушкари I // Археология и экология 

Восточной Европы. Материалы и исследования. 

Одесса, 1997. 

Беляева В.И. Граветтийские элементы в индустрии 

Пушкарей 1 // Восточный граветт. Тез. док. М. – Зарайск, 

1997, С.13-15. 

Беляева В.И. Единицы культурного слоя: теория и 

практика // Локальные различия в каменном веке. 

СПб., 1999. С. 63-66. 

Беляева В.И. Палеолитическая стоянка Пушкари 1 

(характеристика культурного слоя). СПб., 2002, 154 с. 

Беляева В.И., Майстренко С.А. Поиски памятников 

эпохи камня на юго-западе Курской области // АО 

1977. М., 1978. 

Беляева В.И., Моисеев В.Г., Хлопачев Г.А., Махнев 

А.Н., Арсенъева Д.Ю. Методы исследования Пушкаревских 

стоянок // Особенности развития верхнего 

палеолита Восточной Европы. Тез. док. междунар. 

конф., посв. 120-летию открытия палеолита в Костенках. 

СПб., 1999. С.15-16. 

Берг Л.С. Краткий предварительный отчет о физико-географических 

наблюдениях в Суражском, 

Мглинском, Стародубском и Глуховском уездах Черниговской 

губ. В 1912 г. // Предварительный отчет о 

работах по изучению естественноисторических условий 

Черниговской губ. М., 1913, С.13-25. 

Береговая Н.А. Палеолитические местонахождения 

СССР. М.–Л., 1960. 220 с. 

Береговая Н.А. Палеолитические местонахождения 

СССР. Л., 1984. 172 с. 

Бибиков С.Н. Некоторые аспекты палеоэкономического 

моделирования палеолита // СА, 1969 - № 4. 

Бибиков С.Н. Плотность населения и величина 

охотничьих угодий в палеолите Крыма//СА, 1971-№4 

Бибиков C.Н. Древнейший музыкальный комплекс 

из костей мамонта. Очерк материальной и духовной 

культуры палеолитического человека. Киев,1981.108с 

Бибикова В.И. О происхождении мезинского палеолитического 

орнамента // СА, 1965 - № 1, С.3-8; 

Бібікова В.I. Про джерела геометричного стилю в 

палеолітичному мистецтві СхідноЇ Европи // Sbornik 

Narodniho Muzea v Praze. Praha,1966, t.XX, в.1/2,s.7-15 

Богораз В.Г. Материальная культура чукчей, М., 

1991, 224 с. 

Борисковский П.И. К вопросу о стадиальности в 

развитии верхнего палеолита (Изв.ГАИМК, т.14, в.1). 

Л., 1932. 36 с. 

Борисковский П.И. Пушкаревское палеолитическое 

жилище // КСИИМК Вып. VII.. 1940. С. 81-86. 

Борисковский П.И. Некоторые многослойные палеолитические 

памятники бассейна р. Десны // 

КСИИМК. 1950. Вып.31. 

Борисковский П.И. Палеолит Украины. МИА № 

40. М.-Л., 1953. 464 с. 

Борисковский П.И. Палеолитические стоянки на 

территории г. Курска // Материалы сессии, посв. итогам 

археологических и этнографических исследований 

1964 г. в СССР. Баку, 1965. 

Борисковский П.И. Несколько слов о мезинском 

орнаменте // КСИА. Вып. 131. М., 1972. 

Борисковский П.И. Возникновение человеческого 

общества // Возникновение человеческого общества. 

Палеолит Африки. (Палеолит мира) Л., 1977, С.11-42 

Борисковский П.И. Палеолитические стоянки на 

территории Курска //БКИЧП, в.55. М.,1986. С.64-81 

Будько В.Д. Палеолит Белоруссии. Автореф. канд. 

дис. Л. 1962. 

Будько В.Д. Елисеевичское верхнепалеолитическое 

поселение // Доклады АН БССР, т.9, № 10, Минск, 

1965, С.705-707. 

Будько В.Д. Юдиновское верхнепалеолитическое 

поселение // Тез. док. конф. по археологии Белоруссии. 

Минск, 1969. С.16-19. 

Будько В.Д. Верхний палеолит северо-запада Русской 

равнины // Доклады и сообщ. археологов СССР. 

VII международный конгресс доисториков и протоисториков. 

М., 1966, С.38-40. 

Будько В.Д. Верхний палеолит северо-запада Рус- 

103

ской равнины//Древности Белоруссии. Минск, 1966, 

С.6-21. 

Будько В.Д. Юдиновское верхнепалеолитическое 

поселение // АО-1966, М. 1967. С.27-29. 

Будько В.Д. Новое сооружение из костей мамонта в 

пункте Юдиново 1 // Доклады АН БССР, т.11, № 7, 

1967 б, С.651-653. 

Будько В.Д., Исаенко А.С. Кремневый инвентарь 

Юдиново (по материалам раскопок 1966 г.) // Гистарычна-археалагычный 

сборник, вып.7 Минск, 1996. 

Будько В.Д., Вознячук Л.А. Палеолит Белоруссии и 

смежных территорий (итоги исследований за годы 

Советской власти) // Древности Белоруссии. Минск, 

1969. С.16-22. 

Будько В.Д., Сорокина Р.А. Поздний палеолит северо-запада 

Русской равнины // Природа и развитие 

первобытного общества на территории Европейской 

части СССР. М., 1969. С.127-136. 

Вагнер Й. Африка – рай и ад для животных. М., 

Мир, 1987. 

Векилова Е.А. Палеолитическая стоянка Борщево 1 

// МИА № 39, Палеолит и неолит. М.- Л., 1953. 

Величко А.А. О физико-географических условиях 

эпохи верхнего палеолита в бассейне Средней Десны 

// Тез. док. IV конф. молодых ученых Института Географии 

АН СССР. М., 1957. С.9-11. 

Величко А.А. Палеогеография эпохи верхнего палеолита 

бассейна средней Десны. Авт. дис. канд. 

геогр. наук. М., 1957. 

Величко А.А. Геологический возраст верхнего палеолита 

центральных районов Русской равнины. М., 

1961. 

Величко А.А. Глобальное инициальное расселение 

как часть проблемы коэволюции человека и окружающей 

среды // Человек заселяет планету Земля. 

Глобальное расселение гоминид. М., 1997. С.255-275. 

Величко А.А., Рогачев А.Н. 1969. Позднепалеолитические 

поселения на среднем Дону. // Природа и 

развитие первобытного общества на территории европейской 

части СССР. М., 1969. 

Величко А.А., Бердников В.В., Грехова Л.В., Губонина 

З.П., Маркова А.К., Ударцев В.П. Палеогеография 

верхнепалеолитической стоянки Тимоновка 2 // 

Первобытный человек, его материальная культура и 

природная среда в плейстоцене и голоцене. М., 1974, 

С.133-137. 

Величко А.А., Грехова Л.В., Ударцев В.П. 1977. Новые 

данные по археологии, геологии и палеогеографии 

стоянки Елисеевичи // Палеоэкология древнего 

человека. М. С.96-105. 

Величко А.А., Грехова Л.В., Губонина З.П. Среда 

обитания первобытного человека Тимоновских стоянок. 

М., 1977. 

Величко А.А., Грибченко Ю.Н., Маркова А.К., 

Ударцев В.П. 1977. О возрасте и условиях обитания 

стоянки Хотылево 2 на Десне // Палеоэкология древнего 

человека. М. С.41-50. 

Величко А.А., Грехова Л.В., Грибченко Ю.Н., Куренкова 

Е.И. Первобытный человек в экстремальных 

условиях среды. Стоянка Елисеевичи. М., 1997. 

Величко А. А., Грибченко Ю.Н., Куренкова Е.И. 

Стратиграфическое положение стоянок Пушкаревской 

группы // Пушкаревский сборник, Вып.1, СП6., 

1997. С. 19-30. 

Величко А.А., Грибченко Ю.Н., Куренкова Е.И. 

Позднепалеолитический человек заселяет Русскую 

равнину // Природа, 2003 - № 3. 

Верещагин Н.К. Охоты первобытного человека и 

вымирание плейстоценовых млекопитающих в 

СССР // Тр. ЗИН, т.69, Л., 1971. 

Верещагин Н.К. О происхождении мамонтовых 

кладбищ // Природная обстановка и фауны прошлого, 

вып.6. Киев, 1972. 

Верещагин Н.К.Почему вымерли мамонты. Л. 1979 

Верещагин Н.К. Записки палеонтолога. Л., 1982. 

Верещагин Н.К., Кузьмина И.Е. Остатки млекопитающих 

из палеолитических стоянок на Дону и 

верхней Десне // Тр. ЗИН, Т.72, Л., 1977. 

Воеводский М.В. Тимоновская палеолитическая 

стоянка. // Русский антропологический журнал, т.18, 

№ 1-2, 1929, М., С.59-68. 

Воеводский М.В. Важнейшие открытия советской 

археологии в 1938 г. // Вестник древней истории 1939 

- № 1(6), М., С.248-252. 

Воеводский М.В. Обзор полевых археологических 

исследований в 1939 г. // Вестник древней истории, 

1940 - № 2(11), С.178-191. 

Воеводский М.В. Работы Деснинской экспедиции в 

1939 г. // КСИИМК, вып.4. М.-Л., 1940, С.34-36. 

Воеводский М.В. Результаты работ Деснинской 

экспедиции по изучению палеолита (1936 и 1937 гг.) 

// БКИЧП № 6-7. М.-Л., 1940, С.54-57. 

Воеводский М.В. Находки раннего палеолита на р. 

Десне. // Краткие сообщ. о научн. работах Научноисслед. 

института и Музея антропологии при МГУ за 

1937–1939 гг. М., 1941, С.64-65. 

Воеводский М.В. Палеолитические стоянки «Аникиев 

ров» и «Бугорок» // Рефераты научноисследоват. 

работ за 1944 г. М.–Л., 1945, С.39-40. 

Воеводский М.В. Деснинская археологическая 

экспедиция 1940 г.// КСИИМК, вып.13., М.–Л., 1946, 

С.89-94. 

Воеводский М.В. Крем’яни i кістяні виробі 

Палеолітичної стоянки Чулатiв 1. // Палеолiт i неолiт 

України, т.1, Киев, 1947, С.107-115. 

Воеводский М.В. Кремневые изделия из сборов 

Орловского отряда Деснинской экспедиции. // 

БКИЧП № 9. М. – Л., 1947б. С.81-83. 

Воеводский М.В. Результати робіт Десняньскоi 

експедиції 1936-1938 рр. // Палеолiт i неолiт України, 

т.1, Киев, 1947в. С.41-57. 

Воеводский М.В. К методике раскопок открытых 

палеолитических стоянок // Доклады и сообщ. Исторического 

факультета МГУ. Вып.7, М., 1948. С.82-86. 

104

Воеводский М.В. Важнейшие итоги Деснинской 

экспедиции 1946 г. // КСИИМК, Вып.20.М–Л., 1948б. 

С.36-44 

Воеводский М.В. Ранний палеолит Русской равнины. 

// УЗ МГУ, вып.115. М., 1948в. С.127-168. 

Воеводский М.В. Результаты работ Деснинской 

экспедиции // КСИИМК,Вып.21.М.–Л.,1948г.С.45-46. 

Воеводский М.В. Новая палеолитическая стоянка 

на р. Сейм // БКИЧП № 14. М.–Л., 1949.С.132-137. 

Воеводский М.В. Памятники каменного века на 

Десне // КСИИМК, вып.26, М., 1949-б. С.22-26. 

Воеводский М.В. Короткий звіт Десняньскоi експедицii 

про результати вивчення пам’яток кам’яної доби 

в 1945-1946 рр. // Археологічни пам’ятки УРСР, 

т.2, Київ, 1949-в. С. 277-282. 

Воеводский М.В. Находки раннего палеолита в 

бассейне р. Десны // СА, в.12, М.–Л., 1950.С.237-250. 

Воеводский М.В. Палеолитическая стоянка Погон 

// КСИИМК, вып.31, М., 1950. С.40-54. 

Воеводский М.В. К вопросу о Пушкаревском палеолитическом 

жилище (стоянка «Пасека») // Ископаемый 

человек и его культура на территории СССР. 

УЗ МГУ, вып.158. М., 1952. С.71-74. 

Воеводский М.В. Палеолитическая стоянка Рабочий 

ров (Чулатово 2) // Там же, С.101-132. 

Воеводский М.В. Ранний палеолит Русской равнины 

// Там же. С.9-47. 

Воеводский М.В. 1952-г. Стоянка Аникиев ров 

(Пушкари 2) // Там же, С.75-85. 

Воеводский М.В. Стоянка Бугорок//Там же, С.87-99 

Вознячук Л.Н. К стратиграфии и палеогеографии 

неоплейстоцена Белоруссии и смежных территорий // 

Проблемы палеогеографии антропогена Белоруссии. 

Минск, 1973. 

Волков Ф. К. Палеолитическая стоянка в с. Мезине 

Черниговской губернии // Тр. XIV Археол. съезда. М., 

1911. Т.3. С.262-265. 

Волков Ф.К. (Вовк) Палеолiтичнi знахiдки в с. 

Мiзинi на Чернiгiвщинi // 3аписки Украiшського наукового 

товариства. Киев, 1909. Кн.4. С.90-92. 

Воронцов Н.Н. Экологические кризисы в истории 

человечества // Соросовский образовательный журнал, 

1999 - № 10, С.2-10. 

Волков Ф.К. Палеолит в Европейской России и 

стоянка в селе Мезине Черниговской губернии // Записки 

Отделения русской и славянской археологии 

Русского археологического общества, т.9, СПб, 1913, 

С.299-306. 

Гаврилов К.Н. О хронологии и периодизации Поднепровских 

стоянок средней поры верхнего палеолита 

// Особенности развития верхнего палеолита 

Восточной Европы. Тез. док. СПб., 1999, с.21-23. 

Гаврилов К.Н. Хотылевская верхнепалеолитическая 

стоянка // Восточный граветт. Тез. док. М. – Зарайск, 

1997, с.25-28. 

Гаврилов К.Н. Структура Хотылевского верхнепалеолитического 

поселения // Восточный граветт. М., 

1998. С.177-190. 

Гаврилов К.Н., Воскресенская Е.А. Новые исследования 

верхнепалеолитической стоянки Хотылево II 

// АО-1994, М., 1995. С.79-80. (клон статьи в выпуске 

1 Деснинских древностей, Брянск, 1995). 

Гаврилов К.Н., Лопатин Н.В., Воскресенская Е.В. 

Изучение верхнего палеолита в окрестностях села 

Хотылёво // АО 2001. М., 2003. С.120-127. 

Гаврилов К.Н., Шинаков Е.А. 1997. Археологические 

исследования в районе Хотылево // АО 1996. М., 

С.91-93. 

Гвоздовер М.Д. Палеолитическая стоянка Бугорок 

// КСИИМК, вып.15, М., 1947, С.92-97. 

Гвоздовер М.Д. О раскопках Авдеевской палеолитической 

стоянки в 1947 г. // КСИИМК, вып.31, М., 

1950, С.17-27. 

Гвоздовер М.Д. Скульптурное изображение мамонта 

из Авдеевской палеолитической стоянки близ 

Курска // Ископаемый человек и его культура на территории 

СССР, УЗ МГУ, вып.158. М.,1952, С.211-215. 

Гвоздовер М.Д. Обработка кости и костяные изделия 

Авдеевской стоянки // Палеолит и неолит СССР, 

МИА № 39, М-Л., 1953, С.192-226. 

Гвоздовер М.Д. История одной находки // Культурно-просветительная 

работа, № 4. М., 1955, с.52-56. 

Гвоздовер М.Д. Авдеевская стоянка и ее место среди 

памятников позднего палеолита. Авт. канд. дисс. 

М, 1958. 

Гвоздовер М.Д. Специфические черты кремневого 

инвентаря Авдеевской палеолитической стоянки // 

КСИА, вып.82, М., 1961. 

Гвоздовер М.Д. Новые изображения человека из 

Авдеева и их место среди статуэток костенковской 

культуры // ВА № 57. М., 1977. 

Гвоздовер М.Д. Новые находки из Авдеева // ВА, 

вып.71, М., 1983, С.42-63. 

Гвоздовер М.Д. Типология женских статуэток костенковской 

палеолитической культуры // ВА, № 75, 

М., 1985. С.27-66. 

Гвоздовер М.Д. Орнамент на поделках костенковской 

культуры // СА 1985 - № 1. С.5-22. 

Гвоздовер М.Д. Кремневый инвентарь Авдеевской 

верхнепалеолитической стоянки // Восточный граветт. 

М., 1998, С.234-278. 

Гвоздовер М.Д., Григорьев Г.П., Леонова Н.Б. Работы 

на Авдеевской палеолитической стоянке // АО- 

1972, М., 1973. 

Гвоздовер М.Д., Григорьев Г.П. Итоги трех лет работы 

на Авдеевской палеолитической стоянке // Новейшие 

открытия советских археологов. Ч.1. Киев, 

1975. С.54-55. 

Гвоздовер М.Д., Григорьев Г.П. Работы Авдеевской 

экспедиции // АО-1975. М., 1976. 

Гвоздовер М.Д., Григорьев Г.П. Исследование Авдеевской 

палеолитической стоянки. // АО-1976. М., 

1977. 

Гвоздовер М.Д., Григорьев Г.П. Авдеевская палео- 

105

литическая стоянка // Палеоэкология древнего человека. 

М., 1977. 

Гвоздовер М.Д., Григорьев Г.П. Очередной год работы 

на Авдеевской палеолитической стоянке близ 

Курска // АО-1977, М., 1978. 

Гвоздовер М.Д., Григорьев Г.П. Исследования Авдеевской 

стоянки // АО-1978, М., 1979. 

Гвоздовер М.Д., Григорьев Г.П. Новое в методике 

раскопок открытых стоянок верхнего палеолита // 

Полевая археология палеолита. КСИА Вып.202. М., 

1990. 

Гвоздовер М.Д., Сулержицкий Л.Д. О радиоуглеродном 

возрасте Авдеевской палеолитической стоянки 

// БКИЧП, № 49, М., 1979, с.144-146. 

Генинг В.Ф. Очерки по истории советской археологии. 

Киев, 1982. 226 с. 

Гладких М.И. Древнейшая архитектура по археологическим 

источникам эпохи палеолита // Vita 

Antiqua, 1999 - № 1. С. 29-34. 

Гладких М.И., Толочко П.И., Шовкопляс И.Г. 1967. 

Археологические исследования на Черниговщине в 

1965 г. // Археологические исследования на Украине, 

вып.1. Киев, с.204-208. 

Городцов В.А. Археология. Каменный период. М., 

Пг., 1923. 

Городцов В.А. Брянский палеолит // Хочу все знать, 

1929 - № 13. 

Городцов В.А. Техника и типологическая классификация 

кремневых резцов Супоневской и Тимоновской 

палеолитических стоянок из раскопок 1928 и 

1929 гг. // Тр. Секции Археологии Российской ассоциации 

институтов общественных и исторических 

наук, 1930, вып.5, с.14-43. 

Городцов В.А. Тимоновская палеолитическая стоянка. 

Раскопки 1931 г. // Вестник АН СССР, 1932-№6 

Городцов В.А. Социально-экономический строй 

древних обитателей Тимоновской палеолитической 

стоянки // СЭ, 1935 - № 3. 

Городцов В.А. Тимоновская палеолитическая стоянка: 

результаты археологических раскопок в 1933 г. 

// Тр. Института Антропологии и Этнографии, вып.3. 

М.–Л., 1935. 

Граб В.И., Супруненко О.Б. Доля Михайла Рудинського 

// Археологiя, 1992 - № 4, С.91-100. 

Грехова Л.В. Верхнепалеолитическая стоянка Карачиж. 

// Археологич. сборник. Тр.ГИМ, вып.40. М., 

1966. С.7-10. 

Грехова Л.В. Раскопки в с. Тимоновка // АО 1968 

года. М., 1968. 

Грехова Л.В. Поздний палеолит бассейна Средней 

Десны // Природа и развитие первобытного общества. 

М., 1969. С.88-96. 

Грехова Л.В. Экспедиция Государственного Исторического 

музея // Доклады на сессии ученого совета 

ГИМ 5-7 февраля 1969 г. М., 1969. С.63-70. 

Грехова Л.В. Тимоновские стоянки и их место в 

позднем палеолите Русской равнины. Авт. канд. дис. 

М., 1970. 

Грехова Л.В. Кремневый комплекс стоянки Тимоновка 

2 и однотипные памятники Деснинского бассейна. 

// История и культура Восточной Европы по 

археологическим данным. М., 1971. С.3-22. 

Грехова Л.В. Работа Деснинской экспедиции Государственного 

Исторического музея // АО-1970. М., 

1971-б. С.46-47. 

Грехова Л.В. Деснинская экспедиция Государственного 

Исторического музея // АО-1974. М., 1975. 

С.54. 

Грехова Л.В. Раскопки в Елисеевичах // АО-1976. 

М., 1977. 

Грехова Л.В. Обработанная кость Тимоновской 

стоянки. // Проблемы палеолита Центральной и Восточной 

Европы. Л., 1977б. 

Грехова Л.В. Бивень с нарезками из стоянки Елисеевичи 

// СА 1978 – № 2. С.249-253. 

Грехова Л.В. Фигурка мамонта со стоянки Елисеевичи 

// История и культура Евразии по археологическим 

данным. Тр. ГИМ, Вып.51, М., 1980. С.4-7. 

Грехова Л.В. Раскопки Елисеевичской стоянки // 

АО-1980. М., 1981. 

Грехова Л.В. Костно-земляные конструкции на 

позднепалеолитической стоянке Елисеевичи // Новые 

материалы по истории племен Восточной Европы в 

эпоху камня и бронзы. Тр. ГИМ, вып.60, М., 1985. 

С.5-26. 

Грехова Л.В. Позднепалеолитическая стоянка Елисеевичи 

II // СА 1985 - № 1. С.131-142. 

Грехова Л.В. Кремневый комплекс стоянки Елисеевичи 

// СА 1987 - № 4. С.123-139. 

Грехова Л.В. Планиграфия Тимоновской стоянки // 

Наследие В.А. Городцова и проблемы современной 

археологии. Тр. ГИМ, вып.68, М., 1988. С.74-85. 

Грехова Л.В. Археологический аспект радиоуглеродных 

дат стоянки Елисеевичи // БКИЧП, Вып.59. 

М., 1990. С.111-115. 

Грехова Л.В. Методика изучения древних нарушений 

культурного слоя палеолитических стоянок Подесенья 

// КСИА, вып.202. М., 1990-б. С.37-44. 

Грехова Л.В. Орнаментированная поделка из бивня 

мамонта с палеолитической стоянки Елисеевичи II // 

Проблемы археологии Евразии. Тр. ГИМ, вып.74. М., 

1990-в. С.10-14. 

Грехова Л.В. Хронология и периодизация позднего 

палеолита Деснинского бассейна // Теория и методика 

исследований археологических памятников лесостепной 

зоны. Липецк, 1992. С.55-57. 

Грехова Л.В. Опыт реконструкции по архивным 

данным утраченного плана 1935 г. палеолитической 

стоянки Елисеевичи // РА 1993 - №4, С.173-182. 

Грехова Л.В. Место стоянок Окского бассейна в 

системе палеолита Русской равнины // Древности 

Оки. Тр. ГИМ, вып.85, М., 1994. С.7-19. 

Грехова Л.В. О формах скоплений костей на позднепалеолитической 

стоянке Елисеевичи // Археоло- 

106

гический сборник. Тр.ГИМ,вып.96, М.,1998. С.60-69. 

Грехова Л.В., Сорокина Р.А. Разведывательные работы 

у с. Тимоновка в 1965 г. // КСИА, в.117, М., 1969 

Грибченко Ю.Н., Куренкова Е.И. Условия обитания 

и расселения позднепалеолитического человека в 

Восточной Европе // Человек заселяет планету Земля. 

М., 1997. С.127-142. 

Григорьев Г.П. Начало верхнего палеолита и происхождение 

Ноmo sapiens. Л., 1968. 

Григорьев Г.П. Восстановление общественного 

строя палеолитических охотников и собирателей // 

Охотники, собиратели, рыболовы. Л. 1972. 

Григорьев Г.П. Исследования Авдеевской палеолитической 

стоянки // АО-1981. М., 1983. 

Григорьев Г.П. Работы Авдеевской палеолитической 

экспедиции // АО-1985, М., 1987. 

Григорьев Г.П. Итоги исследования Авдеева и проблемы 

Костенковской культуры // Новые открытия и 

методические основы археологической хронологии. 

СПб., 1992. 

Григорьева Г.В. Работы на верхнепалеолитической 

стоянке Юдиново в 1995 году. СПб, 1995. 

Григорьева Г.В. Орудия охоты позднепалеолитической 

стоянки Юдиново // Деснинские древности. Материалы 

межгос. научн. конф. памяти Ф.М. Заверняева. 

Вып.1., Брянск, 1995, С.31-33. 

Григорьева Г.В. Исследование поселения Юдиново 

в 1995-1996 гг. // Деснинские древности. Вып.2, Материалы 

2-й межгос. научн. конф. памяти Ф.М. Заверняева. 

Брянск, 2002, С.36-41. 

Григорьева Г.В. Исследования верхнепалеолитического 

поселения Юдиново в 2000 г. // Археологический 

вестник, вып.9, СПб, 2002б. С.24-30. 

Григорьева Г.В. К вопросу о существовании Днепро-Донской 

историко-культурной области // Особенности 

развития верхнего палеолита Восточной Европы 

(Тр. Костенковской экспедиции ИИМК РАН, Костенки 

в контексте палеолита Евразии: исследования). 

СПб., 2002-в. С.63-67. 

Григорьева Г.В., Абрамова З.А. Работы на верхнепалеолитической 

стоянке Юдиново // АО-1995. М., 

1996. С.119-120. 

Григорьева Г.В., Абрамова З.А. Исследование верхнепалеолитической 

стоянки Юдиново // АО-1996. М., 

1997. С.98-100. 

Грищенко М.Н. Опыт геологического сопоставления 

верхнепалеолитических стоянок Авдеево на 

Сейме и Костенки 1 (Полякова) на Дону // БКИЧП, 

Вып.16. М., 1951 

Грищенко М.Н. К геологии Хотылевского палеолитического 

местонахождения // МИА, № 173 (Палеолит 

и неолит), М., 1971. 

Грищенко М.Н.. О геологических условиях залегания 

палеолитических стоянок на территории Курска. 

// БКИЧП, Вып.55, М., 1985. 

Грищенко В.Н. Новые мифы о главном: первобытный 

человек и природа // Гуманитарный экологический 

журнал. Т. 3. Вып. 2. 2001. С. 56-74. 

Громов В.И. Палеонтологическое и археологическое 

обоснование стратиграфии континентальных 

отложений четвертичного периода на территории 

СССР (млекопитающие, палеолит). Тр. Геологич. Инта 

АН СССР, серия геологическая, № 17, вып. 64, М., 

1948. 521 с. 

Громов В.И. Работы М.В. Воеводского и изучение 

истории четвертичного периода // КСИИМК, вып.31. 

М., 1950, С.3-4. 

Деев С.С. Раскопки в Супонево // «Брянский рабочий» 

от 12.6.1926; от 8.7.1926; от 17.6.1926. 

Деев С.С. Доисторическая жизнь Брянского края 

под охраной краеведов// Брянский край Вып.1. 

Брянск, 1926. 

Ефименко П.П. Каменные орудия палеолитической 

стоянки в с. Мезине Черниговской губ. // Ежегодник 

Русского антропологического общества при Санкт- 

Петербургском университете. СПб., 1912. Т.4. С.72. 

Ефименко П.П. Экспедиция для изучения палеолитических 

культур. Сообщ.ГАИМК,в.1,1927.С.319-320 

Ефименко П.П. Палеолит СССР. Некоторые итоги 

и перспективы изучения // Сообщ. ГАИМК, 1931-№3 

Ефименко П.П. Значение женщины в ориньякскую 

эпоху. Известия ГАИМК, т.11, вып.3-4, Л., 1931. 

Ефименко П.П. Маркс и проблемы древнейшего 

периода первобытно-коммунистического общества // 

Известия ГАИМК, вып.81. М.-Л., 1934. 

Ефименко П.П. Первобытное общество. Л., 1938. 

Ефименко П.П. Первобытное общество. Киев, 

1953. 663 с. 

Ефименко П.П. Костенки 1. М., - Л., 1958. 

Ефименко П.П., Борисковский П.И. 1953. Палеолитическая 

стоянка Борщево 2 // МИА № 39, М-Л. 

Жегалло В.И., Каландадзе Н.Н., Кузнецова Т.В., 

Раутиан А.С. Судьба мегафауны Голарктики в позднем 

антропогене // Мамонт и его окружение: 200 лет 

изучения. М., 2001. С. 287-306. 

Жуков Б.С. Очерк трехлетних работ Антропологической 

комплексной экспедиции по ЦПО Антропологического 

научно-исследовательского института 

(1925-1927) // Изв. ассоциации НИИ при физико - математическом 

факультете МГУ. Т.1, вып.1-2 М. 1928. 

Заверняев Ф.М. Хотылевское нижнепалеолитическое 

местонахождение. Брянск, 1961. 

Заверняев Ф.М. Новая верхнепалеолитическая стоянка 

в районе г. Брянска // АО-1969. М., 1970. 

Заверняев Ф.М. Нижнепалеолитическое местонахождение 

у с. Хотылево на Десне // Палеолит и неолит 

СССР, вып.6, МИА № 173, М., 1971. 

Заверняев Ф.М. Памятники каменного века в районе 

с. Хотылево // БКИЧП № 39, М., 1972. 

Заверняев Ф.М. Хотылевское палеолитическое местонахождение 

// СА 1972 - № 1. 


на р. Десне // Брянский краевед, вып.VII, Брянск, 

1974, С.267-277. 

107


на р. Десне // СА 1974 - № 4. 

Заверняев Ф.М. Новые археологические находки у 

с. Хотылево // Брянский краевед, вып.8, Брянск, 1976. 

Заверняев Ф.М. Кремянi заготовки среднепалеолiтичного 

мiсцезнаходження Хотильове // Археологiя, 

вып.23, 1977. 

Заверняев Ф.М. Антропоморфная скульптура Хотылевской 

верхнепалеолитической стоянки // СА 

1978 - № 4 

Заверняев Ф.М. Хотылевское нижнепалеолитическое 

местонахождение. Л., 1978. 

Заверняев Ф.М. Гравировка на кости и камне Хотылевской 

верхнепалеолитической стоянки // СА 

1981- № 4 

Заверняев Ф.М. Техника обработки кости из Хотылевской 

верхнепалеолитической стоянки // СА 1987 - 

№3. 

Заверняев Ф.М. Из дневника сотрудника музея // 70 

лет Брянскому историко-революционному музею. 


Заверняев Ф.М. Кремневый инвентарь Хотылевской 

верхнепалеолитической стоянки // РА 1991 - № 4 

Заверняев Ф.М. Остатки жилищно-бытового и хозяйственного 

комплексов на Хотылевской верхнепалеолитической 

стоянке // РА 2001 - № 2. 

Заверняев Ф.М., Шмидт Е.А. Археологические памятники 

бассейна Верхней Десны // Материалы по 

изучению Смоленской обл. Смоленск, 1959. 

Заверняев Ф.М., Шмидт Е.А. Новая находка нижнего 

палеолита на верхней Десне // СА 1961 - № 1. 

Зализняк Л.Л. Население Украинского Полесья в 

финальном палеолите и мезолите. Авт. докт. дис. Киев, 

1989. 

Зализняк Л.Л. Реконструкцiя первiсних суспiльств 

за iх господарськокультурним типом // Археологiя, 

1990 - № 4, (Киев) С.3-12. 

Замятнин С.Н. Экспедиция по изучению культур 

палеолита в 1927 г. // Сообщ. ГАИМК, т.2, Л., 1929. 

Замятнин С.Н. Раскопки у с. Гагарина // Палеолит 

СССР. Материалы по истории дородового общества. 

Известия ГАИМК, вып. 118, 1936, С.73-77. 

Замятнин С.Н. Первая находка палеолита в долине 

Сейма // КСИИМК, вып.8. М.-Л., 1940 

Замятнин С.Н. Некоторые вопросы изучения хозяйства 

в эпоху палеолита // Проблемы истории первобытного 

общества. Тр. Института этнография АН 

СССР, новая серия, т. 54, М.-Л., I960. 

Замятнин С.Н. Очерки по палеолиту. М.-Л., 1961. 

Зорин А.В. Ю.А.Липкинг: факты биографии // 

Ю.А. Липкинг и археология Курского края. Курск, 

2005, С.5-12. 

Иностранцев А.А. Доисторический человек каменного 

века побережья Ладожского озера, СПб,1882 

Кабо В.Р. Первобытная доземледельческая община. 

М., 1986. 

Кабо В.Р. Круг и крест. Канберра, 2002. 

Калякин В.Н. Материалы к изучению орнитофауны 

Курской области периода позднего палеолита. // 

Материалы 10-й всесоюзной орнитологической 

конф., ч.2, кн.1, С.260. Минск, 1991. 

Калякин В.Н. Палеоэкологическая интерпретация 

находок птиц позднепалеолитической стоянки Авдеево 

(Курская обл.) // Бюлл. МОИП. Отд. Биол. 2001. 

Т. 106. Вып.2. С.22- 30. 

Каншин В.П. Умрихинский мамонт и следы человека 

палеолитической эпохи // Тр. Курской губ. архивной 

комиссии, вып.1. Курск, 1911. 

Кашкин А.В. Археологическая карта России. Брянская 

область. М.,1993. 304 с. 

Кларк Дж. Д. Доисторическая Африка. М., 1977. 

Колосов Ю.Г. К изучению палеолита бассейна 

среднего течения Десны // Материалы по четвертичному 

периоду Украины. Киев, 1965, С.321-328. 

Кононенко Ж.А. Из небытия // Археологія, 1992 - 

№ 1, Киев. С.105. 

Корниец Н.Л. Про прiчiни вимiрання мамонта на 

террiторii Украiни // Викопнi фаунi Украiнi i сумiжних 

территорiй, Киев,1961. 

Крашенинников С.П. Описание Земли Камчатки. 

М.-Л., 1949. 841с. 

Кротова АА. Виробництво та суспiльнi вiдносини 

неселення Пiвнiчного Причорномор’я в добу 

пiзнього палеолiту // Археологiя, 1994 – № 1, С.19-31. 

Кротова А.А. Связи позднепалеолитического населения 

бассейна Северского Донца и центра Восточноевропейской 

равнины // Особенности развития 

верхнего палеолита Восточной Европы (Костенки в 

контексте палеолита Евразии. Тр. Костенковской экспед. 

ИИМК РАН. Вып.1). СПб,2002 С.68-80. 

Крупник И.И. Древние эскимосские китобои в 

Арктике: «бойни детенышей» или интуитивная экология 

// Экологические аспекты палеоантропологических 

и археологических реконструкций. М., 1991, 

С.161-178. 

Кудрявцев Н.С. Геологический очерк Орловской и 

Курской губ. СПб., 1892. 

Куриленко В.Е. Об архитектонике мезинских браслетов 

// Теория и методика исследований археологических 

памятников лесостепной зоны. Липецк, 1992. 

С.61-63. 

Куриленко В.Е., Котова Н.С. Неолит Мезинского 

Подесенья. http://www.arch.lg.ua/DSDA4/kk/kk.htm 

Кухарчук Ю.В. Ранній палеоліт Українського 

Полісся. Авт. канд. дис. К., 1993. 

Кухарчук Ю.В. Новые данные о каменной индустрии 

мустьерского местонахождения Чулатово III // 

Археологический альманах. № 5. Донецк, 1996. 

Кухарчук Ю.В. Про культурну належність 

мустьєрського місцезнаходження Чулатове-III у 

Подесенні // Vita Antiqua, 2-1999. С. 3-7. 

Лазаревский А.М. Описание старой Малороссии. 

Т.1: Полк Стародубский. Киев, 1888. 

Лазуков Г.И. Взаимодействие палеолитического 

108

человека и природы // Природа и древний человек. 

М., 1981. 

Лапин Ю.Н. Экожильё – ключ к будущему. М., 

1998. 168 с. 

Лебедев Г.С. История отечественной археологии. 

СПб., 1992. 

Легенды и мифы севера. М., «Современник», 1985. 

Лелянов Н.И. Палеолитический человек на территории 

Западной обл. // Геология и полезные ископаемые 

Западной обл.. Смоленск. 1935. 

Мiзiн. Визначнiшi серii кiстяних виробiв мiзiнськоi 

палеолiтичноi стацii в осветленнi Федора Вовка. Под 

ред. М.Я. Рудинского. Киев, 1931. 

Мартынов А.И. Археология СССР. М., 1973. 

Материальная культура. Свод этнографических 

понятий и терминов. М., 1989, 225 с. 

Мащенко Е.Н. Структура стада мамонтов из Севского 

позднеплейстоценового местонахождения, Брянская 

обл.//История крупных млекопитающих и птиц 

северной Евразии. Тр. ЗИН, т.246, СПб, 1992. С.41-59. 

Мащенко Е.Н. Последние мамонты Русской равнины 

// Химия и жизнь, 2000 - № 8, С.32-37. 

Мельниковская О.Н. Памятники палеолита Новгород-Северского 

района (Материалы к археологической 

карте бассейна р. Десны) // КСИИМК, вып.31, 

М.-Л., 1950, С.185-192. 

Милованова Н.А. О заселении территории Сумской 

области в палеолите // Питання археології Сумщини 

(Матеріали наук. конф. “Проблеми вивчення і 

охорони пам`яток археології Сумщини”). Сумы, 1990. 

Мирчинк Г.Ф. О соотношениях речных террас и 

стоянок палеолитического человека в бассейнах рек 

Десны и Сожа. // Бюлл. МОИП, отдел геологический, 

т.7, вып.1-2, новая серия, т.38, № 1-2, М., 1929. С.3-19. 

Мирчинк Г.Ф. Геологические условия нахождения 

палеолитической стоянки в дер. Тимоновка под 

Брянском // Русский антропологический журнал, т.18, 

№ 1-2, М., С.57. 

Михаил Вацлавович Воеводский // Ископаемый 

человек и его культура на территории СССР. УЗ МГУ, 

вып.158. М. 1952. С.5-8. 

Моисеев В.Г. Опыт статистической обработки элементов 

культурного слоя // Пушкаревский сборник. 

Вып. I. СПб., 1997. С. 44-51. 

Моисеев В.Г. Планиграфия культурного слоя и методы 

многомерной статистики// Поселения, среда, 

культура, социум. СПб., 1998. С. 49-51. 

Москвитин А.И. О геологических условиях Авдеевской 

верхнепалеолитической стоянки // КСИИМК, 

вып.31, М.-Л., 1950, С.28-33. 

Мотуз В.М. Четвертичные моллюски нижнепалеолитического 

местонахождения Брянской области // 

БКИЧП, № 33, М., 1967. 

Мочанов Ю.А. Древнейший палеолит Диринга и 

проблема внетропической прародины человечества. 

Новосибирск, 1992. 253 с. 

Нiкольскiй Г.В. Риби Новгород-сiверськоi пiзньочетвертинноi 

фаунi // Збiрник праць Зоологiчного музею 

Академii наук УРСР, №25, Киев,1952, С.94-95. 

Нужный Д.Ю. Дистанцiйнi мисливскi знаряддя у 

кам`яному вiцi // Археологiя, 1991 - № 3, С.3-14. 

Обермайер Г. Доисторический человек. СПб, 1913. 

Оленковский Н.П. Центральноевропейский эпиграветт 

и восточно - граветтийские культуры Украины 

// STRATUM plus, 1999 - № 1. Кишинев 

Падин В.А. Далекое–близкое//70 лет Брянскому историко-революционному 

музею.Брянск,1991.С.31-35 

Палеолит Костенковско-Борщевского района на 

Дону. Некоторые итоги полевых работ в 1879-1979 гг. 

Л., 1982. 285 с. 

Паненкова И.В. Внешний очаг нового участка стоянки 

Пушкари I и связанные с ним объекты// Пушкаревский 

сборник. Вып. I. СПб., 1997. С. 35-43. 

Пидопличко И.Г. Нахождение «смешанной» тундровой 

и степной фауны в четвертичных отложениях 

Новгород-Северска // Природа, 1934 - №5, С.82-86. 

Пидопличко И.Г. Итоги изучения фауны Мезинской 

палеолитической стоянки // Природа, 1935-№ 3, 

С.79-81 

Пидопличко И.Г. Новые данные о Новгород- 

Северской «смешанной» фауне//Природа, 1938-№ 4, 

С.116-119 

Пидопличко И.Г. Палеолитическая стоянка Чулатово 

I (по материалам 1935 г.). СА, вып.5, М.-Л., С.65-80 

Пидопличко И.Г. Кремневые «гигантолиты» из 

Новгород-Северска // Палеолит и неолит СССР. МИА 

№ 2, М.-Л., 1941, С.26-30. 

Пiдоплiчка I.Г. Дослiдження палеолиту в УРСР // 

Палеолiт i неолiт Украiни, т.1, Киев, 1947, С.7-39. 

Пiдоплiчка I.Г. Палеолiтична стоянка Чулатiв I 

(Крейдяний майдан). (Звит про розкопки 1935-1936 

pp.) // Там же, С.123-148. 

Пiдоплiчка I.Г. Пiздньопалеолiтична стоянка Новгород-Сiверськ. 

(Звiт про розкопки 1937-1938 pp.) // 

Там же. С.65-107. 

Пидопличко И.Г. О ледниковом периоде.Киев,1951. 

Пидопличко И.Г. Новые данные о фауне Мезинской 

стоянки // КСИА АН УССР, Вып.8, Киев, 1959. 

Пидопличко И.Г. Позднепалеолитические жилища 

из костей мамонтов на Украине. Киев, 1969. 164 с. 

Пидопличко И.Г. Межиричские жилища из костей 

мамонтов. Киев,1976. 240 с. 

Палiкарповiч К.М. Палеолiт на р.Судасьцi (вадазбор 

р. Дзясны) // Працы секцыi археалогii АН БССР, 

т.3, Минск, 1932, С.153-162. 

Поликарпович К.М. Палеолит и мезолит БССР и 

некоторых соседних территорий Поднепровья // Тр. 

Междунар. конф. Ассоциации по изучению четвертичного 

периода Европы. Вып.5. Л., 1934. С.75-87. 

Поликарпович К.М. Палеолит верхнего Поднепровья. 

Минск, 1968. 

Праслов Н.Д. Отражение культурной адаптации к 

природной среде в материалах позднего палеолита 

Русской равнины // Проблемы культурной адаптации 

109

в эпоху верхнего палеолита. Тез.док. Л., 1989. 

Праслов Н.Д. Орудия охоты в палеолите Костенок 

// VI координационное совещание по изучению мамонтов 

и мамонтовой фауны (тез. док.), Л., 1991. 

Праслов Н.Д. Использование красок в палеолите // 

Проблемы палеолита Восточной Европы. КСИА, 

Вып.206. М., 1992. 

Праслов Н.Д. Об одной головке женской статуэтки 

из Хотылево 2 или К вопросу о портрете в палеолитическую 

эпоху // Деснинские древности. Материалы 

межгосударственной научной конференции памяти 

Ф.М. Заверняева. Брянск, 1995. С.21-22. 

Пряхин А.Д. Археология… наследие. Воронеж, 

1988, 184 с. 

Пучков П.В. Некомпенсированные вымирания в 

плейстоцене: предполагаемый механизм кризиса. 

Некомпенсированные вымирания в плейстоцене: региональные 

аспекты (Препринт АН УССР, Институт 

зоологии, 89.7 и 89.8), Киев, 1989. 

Равдоникас В.И. История первобытного общества. 

Ч.1, Л., 1939. 

Радиоуглеродная хронология палеолита Восточной 

Европы и Северной Азии. Синицын А.А., Праслов 

Н.Д, Свеженцев Ю.С., Сулержицкий Л.Д. СПб., 1997. 

142 c. 

Раскопки мамонта в с. Мезине Кролевецкого уезда 

// Каталог выставки XIV Археологического съезда в г. 

Чернигове. Чернигов, 1908. 

Рогачев А.Н. Исследование остатков первобытнообщинного 

поселения верхнепалеолитического времени 

у с. Авдеево на р. Сейм в 1949 г. // Палеолит и 

неолит, МИА № 39, М.-Л., 1953. С.137-191. 

Рогачев А.Н. Костенки IV. Поселение каменного 

века на Дону. МИА № 45. М.-Л., 1955. 

Рогачев А.Н. Многослойные стоянки Костенковско-Борщевского 

района на Дону и проблема развития 

культуры в эпоху верхнего палеолита на Русской 

равнине //Палеолит и неолит МИА №59, М-Л., 1957. 

С.9-134 

Рогачев А.Н. Палеолитические жилища и поселения 

в Восточной Европе (VII Международный конгресс 

антропологических и этнографических наук). 

М., 1964. 12 с. 

Рогачев А.Н. Палеолитические жилища и поселения 

// Каменный век на территории СССР. МИА № 

166, М.-Л., 1970, С. 64-77. 

Рогачев А.Н. Об усложненном собирательстве как 

форме хозяйства в эпоху палеолита на Русской равнине 

// Антропологическая реконструкция и проблемы 

палеоэтнографии. М., 1973. 

Рогачев А.Н., Аникович М.В. Поздний палеолит 

Русской равнины и Крыма // Палеолит СССР. 

М.,1984. С.162-271. 

Рогович А. Заметка о местонахождениях костей ископаемых 

млекопитающих животных Юго-Западной 

России // Записки Киевского общества естествоиспытателей, 

т.4(I), Вып.1, Киев, 1875. 

Руденко А.С. Морские моллюски из Мезинской 

стоянки // КСИА АН УССР. Вып.8. Киев, 1959. 

Рудинский М.Я. Пушкари. Материалы к истории 

изучения палеолитических стоянок у с. Пушкари 

Новгород-Северского района Черниговщины // СА, 

вып.9, М.-Л., 1947, С.171-198. 

Рудинский М.Я. Пушкарiвськiй палеолiтичний 

постiй i його мiсце в украiньскому палеолiту // 

Археологiя, вып.1. Киев. 1947. С.7-22. 

Саблин М.В. Остатки млекопитающих из позднепалеолитического 

поселения Пушкари I // Пушкаревский 

сборник. Вып.1. СПб., 1997. С.35-43. 

Саблин М.В. Палеозоология стоянок верхней Десны: 

новые данные //Верхний палеолит – верхний 

плейстоцен: динамика природных событий и периодизация 

археологических культур. СПб, 2002. С.107- 

109 

Саблин М.В. Фауна крупных млекопитающих центра 

Русской равнины в позднем плейстоцене, среднем 

голоцене // Особенности развития верхнего палеолита 

Восточной Европы (Тр. Костенковской экспедиции 

ИИМК РАН, Костенки в контексте палеолита 

Евразии). СПб., 2002. С.213-217. 

Саран А.Ю. Орловский аспект «дела краеведов» // 

Реквием. Книга памяти жертв политических репрессий 

на Орловщине. Т.4. Орел, 1998. С.335-345. 

Селезнев А.Б. Технология расщепления кремня на 

стоянке Хотылево 2 // Восточный граветт. М., 1998. 

С.314-225. 

Семенов С.А. Первобытная техника. Опыт изучения 

древнейших орудий и изделий по следам работы. 

МИА № 54. М.-Л., 1957. 

Семенов С.А. Очерк развития материальной культуры 

и хозяйства палеолита // У истоков человечества, 

М., 1964. С.152-190. 

Сергин В.Я. О хронологическом соотношении жилищ 

и продолжительности их обитания на палеолитических 

поселениях // СА, 1974 – № 1, С.3-11. 

Сергин В.Я. О размере первого палеолитического 

жилища в Юдинове // СА, 1974 - № 3, С.236-240. 

Сергин В.Я. Палеолитические жилища Европейской 

части СССР. Авт. канд. дис. М., 1974. 

Сергин В.Я. О первом жилищно-хозяйственном 

комплексе Елисеевичей // КСИА, вып.141, Каменный 

век. М., 1975. С.58-62. 

Сергин В.Я. Раскопки в Юдиново // АО-1976. М., 

1977, С.70. 

Сергин В.Я. Палеолитические поселения среднеднепровского 

типа и их историко-культурное значение 

// Памятники первобытной культуры. КСИА, 

вып.157, М., 1979, С.15-20. 

Сергин В.Я. К фаунистической характеристике Супоневского 

поселения // БКИЧП № 49, М., 1979, 

С.134-136. 

Сергин В.Я. Работы Брянского палеолитического 

отряда // АО-1979. М., 1980. С.75-76. 

Сергин В.Я. Раскопки палеолитического поселения 

110

Юдиново 3 и пункта Юдиново 2 // АО-1980. М., 1981. 

С.80. 

Сергин В.Я. О сущности костенковско-авдеевских 

комплексов. // Каменный век. КСИА № 189. М., 1987. 

Сергин В.Я. Структура Мезинского палеолитического 

поселения. М.,1987, 104 с. 

Сергин В.Я. Классификация палеолитических поселений 

с жилищами на территории СССР // СА1988 

- № 3, С.5-20. 

Сергин В.Я. 1990. Исследование поселений среднеднепровского 

типа // Полевая археология палеолита. 

КСИА, вып.202. М., С.49-53. 

Сергин В.Я. Скопления костей мамонта на палеолитических 

поселениях // РА 1991 - № 4. 

Сергин В.Я. Жилища на памятниках «восточного 

граветта» Русской равнины // Восточный граветт, М., 

1998. С.151-176. 

Сергин В.Я. Супонево: общие сведения, остатки 

жилища // РА, 2003 - № 2, С.5-16. 

Сидоров В.В. Оценка численности населения лесной 

зоны в неолите // Теория и методика исследований 

археологических памятников лесостепной зоны. 

Липецк, 1992. С.73-76. 

Синицын А.А. «Западный граветт» Восточной Европы 

// Восточный граветт. Тез. Док. М.,1997.С.60-63. 

Синицын А.А. Пушкари. Третий этап исследования. 

Традиции и синтез подходов // Пушкаревский 

сборник. Вып.2, СПб, 2003, С.29-33. 

Смоличев П.И. «Скарб» палеолітичної доби: 

Кремінне начиння сховане в кістці мамонта з 

Мізинської палеолітичної стації // Чернігів і Північне 

Лівобережжя: огляди, розвідки, матеріали // УАН. 

Істор. секція.- Київ, 1928. С.36-41. 

Сообщения ГАИМК, 1931 - № 3. 

Сорокина Г.Г. Новые находки орнаментированных 

поделок в Юдиново 1 // РА 1993 - № 2, С.130-139. 

Соффер О.А. Экономика верхнего палеолита: продолжительность 

заселения стоянок на Русской равнине 

// РА 1993 - №3. С.5-20. 

Соффер О.А. Верхний палеолит средней и восточной 

Европы: люди и мамонты // Проблемы палеоэкологии 

древних обществ, М., 1993, С.99-118. 

Столяр А.Д. Происхождение изобразительного искусства. 

Л., 1985. 

Тарасов Л.М. Раскопки в Масловке и Бетово // АО- 

1972. М., 1973. С.93-94. 

Тарасов Л.М. Мустьерская стоянка Бетово на верхней 

Десне // Тез. док. сессии, посвященной итогам 

полевых археологических исследований 1972 г. в 

СССР. Ташкент, 1973, С.202-203. 

Тарасов Л.М. Раскопки в Бетово // АО-1973. М., 

1974. С.80-81. 

Тарасов Л.М. Новые раннепалеолитические стоянки 

на Десне // АО-1974. М., 1975. С.81-82. 

Тарасов Л.М. Исследования палеолита на Десне в 

районе Бетово // АО-1975. М., 1976. С.91-92. 

Тарасов Л.М. Раскопки палеолитических стоянок 

на верхней Десне // АО-1976. М., 1977. С.74-75. 

Тарасов Л.М. Мустьерская стоянка Бетово и ее 

природное окружение // Палеоэкология древнего человека. 

М., 1977. С.18-31. 

Тарасов Л.М. Раскопки в Бетово и Косице // АО- 

1977. М., 1978. С.89. 

Тарасов Л.М. Раскопки стоянки Неготино на Руднянке 

// АО-1978. М., 1979. 

Тарасов Л.М. Гагаринская стоянка и ее место в палеолите 

Европы. Л., 1979. 167 с. 

Тарасов Л.М. Исследование мустьерской стоянки 

Бетово // АО- 1979. М., 1980. 

Тарасов Л.М. Изучение палеолита верхней Десны 

// АО-1980. М., 1981. С.84. 

Тарасов Л.М. Позднепалеолитическая стоянка Косица 

// КСИА, вып.165. М., 1981. С.50-55. 

Тарасов Л.М. Исследование мустьерских стоянок 

на Десне // АО-1981. М., 1982. С.92. 

Тарасов Л.М. Палеолит бассейна Верхней Десны // 

XI конгресс INQUA. Тез. док. Т.3. М., 1982. 

Тарасов Л.М. Исследование деснинских палеолитических 

стоянок // АО-1982. М., 1984. С.90. 

Тарасов Л.М. Результаты работ Деснинской экспедиции 

// АО-1983. М., 1985. 

Тарасов Л.М. Раскопки стоянки Чернетово // АО- 

1984. М., 1986. С.75-76. 

Тарасов Л.М. Палеолитическая стоянка Коршево 1 

// Палеолит и неолит, Л., 1986. С.46-53. 

Тарасов Л.М. Мустьерское местонахождение Неготино 

на Руднянке // КСИА, вып.189. М., 1987.С.65-69. 

Тарасов Л.М. Периодизация палеолита бассейна 

Верхней Десны // Четвертичный период. Палеонтология 

и археология. Кишинев, 1989, С.166-175. 

Тарасов Л.М. Методика изучения культурного слоя 

большой мощности // КСИА в.202, М.,1990, С.43-48. 

Тарасов Л.И. Палеолит бассейна Десны. Авт. докт. 

дис. СПб. 1991. 

Тарасов Л.М. Мустьерское местонахождение Неготино 

// Проблемы палеолита Восточной Европы. 

КСИА, вып.206. М., 1992. 

Тарасов Л.М. Мустье восточноевропейского приледниковья 

// Историко-культурное наследие. Памятники 

археологии центральной России: охранное изучение 

и музеефикация. Рязань, 1994. С.63-65. 

Тарасов Л.М. Мустьерские стоянки верхней Десны 

// Деснинские древности. Материалы межгос.научн. 

конф. памяти Ф.М. Заверняева. Брянск, 1995. С.15-18. 

Тарасов Л.М. О переходе от мустье к позднему палеолиту 

// Археология Центрального Черноземья и 

сопредельных территорий. Липецк,1999. С.26-31. 

Тарасов Л.М. Мустьерское местонахождение Лебедевка 

// Деснинские древности. Материалы 2-й межгос. 

научн. конф. памяти Ф.М.Заверняева. Вып.2. 

Брянск, 2002. С.31-37. 

Татищев В.Н. Сказание о звере мамонте, о котором 

обыватели сибирские сказуют якобы живет под землей, 

с их о том доказательствы и других о том раз- 

111

личные мнения (1730) // Природная обстановка и 

фауны прошлого, вып.8. Киев, 1974. С.11-28. 

Тихомиров Н.А. Социологические аспекты анализа 

материальных культур // Ю.А. Липкинг и археология 

Курского края. Курск, 2005, С.22-24. 

Токарев С.А. К вопросу о значении женских изображений 

эпохи палеолита // СА 1961 - № 2, С.12-20. 

Труды Орловской ученой архивной комиссии за 

1904 и 1905 гг. Орел. 1906. 

Труды Черниговской ученой архивной комиссии. 

Вып.6, Чернигов, 1905. 

Тэйлор Э. Первобытная культура. М., 1939. 

Уваров А.С. Археология России. Т.1. Каменный период. 

М. 1881. 

Федоров Н. Власть рассудила иначе // «Дмитровский 

вестник» № 134 от 30.10.2001. 

Формозов А.А. Некоторые итоги и задачи исследований 

в области истории археологии //СА,1975-№ 4, 

С.5-13 

Формозов А.А. Памятники первобытного искусства 

на территории СССР. М., 1980, 136 с. 

Формозов А.А. Начало изучения каменного века в 

России. М., 1983. 

Формозов А.А. О периодизации истории отечественной 

археологии // РА, 1994 - № 4, С.219-225. 

Формозов А.А. Русские археологи и политические 

репрессии 1920-1940-х гг. // РА, 1998 - № 3. С.191-206. 

Формозов А.А. Рассказы об ученых. Курск, 2004б, 

124 с. 

Фосс М.Е. М.В. Воеводский (1903-1948) // 

КСИИМК, вып.25, М.-Л., 1949. С.103-105. 

Фролов Б.А. Числа в графике палеолита. Новосибирск, 

1974. 239 с. 

Хайкунова Н.А. Нуклеусы верхнепалеолитической 

стоянки Супонево // СА, 1984 - № 4. С.109-118. 

Хайкунова Н.А. Кремневый инвентарь стоянки 

Супонево и ее место в палеолите бассейна Десны. 

Авт. канд. дис. М. 1985. 

Хайкунова Н.А. Резцы верхнепалеолитической 

стоянки Супонево (опыт классификации) // РА, 1992 - 

№ 2. С.123-135. 

Хайкунова Н.А. Скребки и скребковидные предметы 

в кремневом инвентаре стоянки Супонево // Археологический 

сборник. Тр. ГИМ, вып.96. М. 1998. 

С.70-87. 

Хлопачев Г.А. Обработанная кость Пушкарей I 

(раскопки 1981-1997) // Пушкаревский сборник. Вып. 

I. СПб., 1997. С. 59-64. 

Хлопачев Г.А. Два подхода к построению фигуры 

женских статуэток на восточно-граветтийских стоянках 

Русской равнины // Восточный граветт, М., 1998, 

С.226-233. 

Хлопачев Г.А. Стоянки Погон и Бугорок (раскопки 

1997-1999, 2001 гг.) // Пушкаревский сборник, вып.2. 

СПб, 2003, С.42-45. 

Чеплянская Е.А. Археологическая коллекция Брянского 

музея и некоторые вопросы развития археологии 

на Брянщине // Брянская земля, вып.1, Брянск, 

1993. 

Черниговский соединенный исторический музей: 

каталог. Чернигов, 1915. 

Черниговщина. Энциклопедический справочник. 

Чернигов, 1990. 

Чикаленко Л.Е. Археологические раскопки // Черниговское 

слово. 1912. 14 сент. № 1669. 

Чубур А.А. Система человек-мамонт в бассейне 

Десны: культурная адаптация в верхнем палеолите. 

Курск,1993. 

Чубур А.А. «Мамонтовое собирательство» в бассейне 

Десны // Природа 1993 - № 7. С.54-57. 

Чубур А.А. К вопросу о «мегатеории» и миграциях 

верхнепалеолитического человека в центре Русской 

равнины // Археологические памятники Среднего 

Поочья. Вып.3. Рязань, 1993. С.3-19. 

Чубур А.А. О тектонической и геоморфологической 

приуроченности местонахождений остатков 

мамонта в центре Русской равнины // I международное 

мамонтовое совещание. Тез.док. СПб. с.652. 

Чубур А.А. Расселение верхнепалеолитического 

человека в центре Русской равнины (географический 

аспект). Авт. канд. дис. М., 1997. 

Чубур А.А. Роль мамонта в культурной адаптации 

верхнепалеолитического населения Русской равнины 

в осташковское время // Восточный граветт. М., 1998, 

С.309-329. 

Чубур А.А. Первый жилой комплекс стоянки Быки 

1 и его место в палеолите Курского Посемья // Археология 

Центрального Черноземья и сопредельных территорий. 

Липецк, 1999. С.32-33. 

Чубур А.А. Жилище верхнепалеолитической стоянки 

Быки 1 // Особенности развития верхнего палеолита 

Восточной Европы. Тез.док. межд. конф., 

посв. 120-летию открытия палеолита в Костенках. 

СПб., 1999. 

Чубур А.А. Быки. Новый верхнепалеолитический 

микрорегион и его место в палеолите Русской равнины. 


Чубур А.А., Шпилев А.Г. и др. Курский край. Том 

1: Каменный век. Курск. 1999. 384 с. 

Шовкопляс I.Г. Супоневсьска палеолітична стоянка 

// Археологія, т.4, Київ, 1950. 

Шовкопляс I.Г. Житла Супоневскої палеолітичної 

стоянки // Археологія, т.5, Київ 1951. 

Шовкопляс I.Г. Кістяні вироби Супоневської 

палеолітичної стоянки // Археологія, т.6, Київ, 1952. 

Шовкопляс И.Г. Палеолитическая экспедиция 1954 

г. // КСИА АН УССР, Вып. 5 Киев, 1955. С.7-12. 

Шовкопляс И.Г. Жилища Мезинской стоянки // 

КСИА АН УССР, Вып.6, Киев, 1956. С.3-12. 

Шовкопляс И.Г. Раскопки Мезинской палеолитической 

стоянки: предварительное сообщение о раскопках 

1954 г. // КСИИМК, Вып.63, М., 1956, С.31-39. 

Шовкопляс И.Г. Некоторые итоги исследования 

Мезинской позднепалеолитической стоянки в 1954- 

112

1955 гг. // СА, 1957 - № 4, С.99-115. Abramova Z.A., Grigorieva G.V. Yudinovo Le Paleolithique 

superiur europeen // Rapport Quin quennal 1986- 

Шовкопляс И.Г. Нижний горизонт Мезинской палеолитической 

стоянки // КСИА АН УССР, Вып.8, 1991. ERAVZ, 52, September 1991, p.11-12. 

Киев, 1958. С.92-103. 

Absolon К. The Diluvial Anthropomorphic Statuettes 

Шовкопляс I.Г. До питания про характер жител and Drawings Especially the So-Called Venus Statuettes, 

пiзнього палеолiту // Вестник АН УРСР, 1958, № 2, Discovered in Moravia, A Comparative Study. Artibus 

С.39-49. 

Asiae, Institute of Fine Arts, N.Y. University,тXII,3,1949, 

Шовкопляс И.Г. Мезинская стоянка на Десне: к истории 

Среднеднепровского бассейна в позднепалео- 

Binford L. In pursuit of the past. Decoding the archaeo- 

p.204-208 

литическую эпоху. Авт. докт. дис. Киев,1964. 37 с. logical record. London. Thames and Hudson. 1983. 

Шовкопляс И.Г. Мезинская стоянка. Киев, 1965. Boule M. Les Hommes fossiels. 3-me edition par H.V. 

328 с. 

Шовкопляс И.Г. О характере связей населения в 

позднем палеолите // Материалы по четвертичному 

периоду Украины. Киев, 1965, С.312-319. 

Шовкопляс И.Г. Новая палеолитическая стоянка на 

Черниговщине // АО-1966. М., 1967. С.187-189. 

Шовкопляс И.Г. Палеолитическая экспедиция в 

1965-1966 гг. // Археологические исследования на 

Украине. Вып.1, Киев, 1967. С.56-61. 

Щавелев С.П. Деснинская экспедиция М.В. Воеводского 

и ее вклад в археологическое изучение Курского 

края // Деснинские древности. Матер. межгос. 

научн.конф. памяти Ф.М. Заверняева. Брянск, 1995. 

С.12-15. 

Щавелев С.П. Первооткрыватели курских древностей. 

Очерки истории археологического изучения 

южнорусского края. Выпуск 3: Советское краеведение 

в провинции: взлет и разгром (1920-1930-е гг.). 

Курск. 2002а 

Щавелев С.П. Судьбы исторических древностей 

южной России и их место в её провинциальной культуре 

XVII–XX вв.(по материалам археолого - этнографического 

изучения Курского края).Авт. докт. дис. 

Курск. 2002 

Щавелев С.П., Стародубцев Г.Ю. Историки Курского 

края. Биографический словарь. Курск, 1998. 

Щебуняева В.В. Элементы микростратиграфии и 

микроструктуры культурного слоя нового участка 

стоянки Пушкари I // Пушкаревский сборник. Вып. I. 

СПб., 1997. С. 69-73. 

Щеглова В.В. 1965. К вопросу о мелком мамонте и 

подвидовой принадлежности елисеевичского мамонта 

// Доклады АН БССР, т. IX № 11. 

Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности 

и государства // К.Маркс и Ф. Энгельс, Собрание 

сочинений; изд. 2, М., 1987 , т. 21, с. 28-178. 

Abramova Z.A. Yudinovo. Dictionnare de la Prehistoire. 

Paris. 1988. 

Abramova Z.A., Grigorieva G.V. Utilization de l’ivoire 

du site d’Yudinovo sur la Plaine russe // Le travail et et 

l’usage du Paleolithique superieur. Actes de la Table 

Ronde, Ravello, 29-31 mai 1992. Roma, 1995,p.221-231. 

Vallois, Paris, 1946. 

Guslitzer B.I., Pavlov P.Y. Man and Nature in Northeastern 

Europe in the Middle and Late Pleistocen // From 

Kostenki to Clovis. New York, 1993. 

Gvozdover M. Art оf mammoth hunters. The finds 

from Avdeevo. Oxbow Monograph 49. Oxford, 1995. 

Grigoriev G.P.A New Reconstruction of the aboveground 

Dwelling of Kostenki//Current Anthropology, V.8, 

№4, 1967. 

Grigoriev G.P. Ivory vorking in Avdeevo // Le travial et 

l`usage de l`ivore au paleolithique superieur, Roma. 1995. 

Haynes G. Mammoths, mastodonts & elephants. Biology, 

behavior, and the fossil record. Cambridge, 1991. 

413 p. 

Kozlowski S.K., Sache-Kozlowska E. Magdalenian 

Family from the Maszycka Cave. A Magdalenian Site in 

Southern Poland. Jahrbuch des Rômisch-Germanischen 

Zentralmuseums Mainz. 40. Jahrgang 1993. Teil 1. 

Mainz, 1995, p. 115-205. 

Leroi-Gourhan A. Demeure: “espace construit dans lequel 

on vit”. Corps ĕcrit, 9, Paris, 1984, p.9-13. 

Levi-Strauss C. Structural Anthropology. N.Y.,1963. 

Levi-Strauss C. Tristes Tropiques. Harmondsworth, 

1978. 

McDermott Le R. Self-Representation in Upper Paleolithic 

Female Figurines // Current Anthropology, University 

of Chicago Press, 1996. 

James E.O. The Cult of the Mother-Goddess. London, 

1959. 

Soffer O. The Upper Paleolithic of the Central Russian 

plain. Academic press, 1985. 

Soffer O., Adovasio J.M. The genesis of the gravettian: 

insights from perishable technologies // Восточный граветт. 

Тез. док. М., 1997, С.84-86. 

Sklenár K. Paleolithic and Mezolithic Dwellings: an essay 

in classification. Pamatky archeoligické, 67, Praha, 

1976, p.249-340. 

Volkov Th. Nouvelles découvertes dans la station 

paléolithique dé Mézine (Ukraine) // Congr. In-tern. 

d'Anthropol. et d'Archéol. Préhist. Genève, 1913. Vol.1. 

113

Архив Института Истории Материальной 

Культуры РАН (Санкт-Петербург): 

З.А.Абрамова: Отчеты о работе Брянской археологической 

экспедиции (отряда) за 1980-1985, 1987- 

1989, 1991, 1993 гг. (Юдиново): ф.35, оп.1. 

П.И. Борисковский: Дневники раскопок стоянки 

Пушкари I в 1938 г. // ф.35.оп.1.дд.160, 161, 201. 1938; 

Дневники раскопок стоянки Пушкари I в 1939 г. // 

ф.35,оп.1, д.201.1939. 

М.В. Воеводский: Раскопки в Тимоновке: ф.2. оп.1, 

1929, д.212. Деснинская экспедиция: ф.2, оп.1, 1937, 

д.251; 1937, д.252; ф.35, оп.1, 1939, д.25; д.80; ф.35, 

оп.1, 1940, д.19. 

Ф.К. Волков: О раскопках Ф.К.Волкова и Л.Е. Чикаленко 

в Черниговской губ. в 1913 г. ф.1.оп.1. 1916, 

дд.154, 366. 

В.А. Городцов: Раскопки Тимоновской и Супоневской 

стоянок: ф.35, оп.3, д.4; ф.2, оп.1, 1928, д.226; 

ф.2. оп.1, 1928. д.7; 1929, д.212; 1930, д.166; 1932, 

д.11, д.98; 1933, д.8; 1934, дд.143-144. 

С.С. Деев: ф.2. 1925, д. 101, л.8; 1925, д. 131; 1926, 

д.218. 

П.П. Ефименко: Раскопки в Мезине: ф.1. 1909. 

д.58; Раскопки в Супонево: ф.2. 1926 д.102, дд.232- 

237, д.243. 

Б.С.Жуков: Раскопки Супонево: ф.2. 1927, дд.194, 

204, 229, 232. 

Н.И. Лелянов: ф.2. оп.1, 1928, д.200. 

К.М. Поликарпович: Раскопки в районе р. Ипути и 

г. Суража, по Судости и по правому берегу Десны в 

Брянском округе, ф.2, оп.1, 1930,д.146.; Раскопки в 

Клинцовском и Брянском округах Западной обл. в 

1930 г., ф.2,оп.1, 1931 д.789.; Работы по р. Десне в 

1931 г., ф.2, оп.1, 1932, д.99.; Отчет об археологич. работах 

в 1935 г. в Западной обл. ф.2,оп.1, 1935. д.103.; 

Отчет об археологич. работах в Западной обл. в районе 

р. Снови, стоянки Елисеевичи Почепского р-на и 

д. Курово Погарского р-на, и д. Герасимово Шаблыкинского 

р-на в 1936 г., ф.2, оп.1, 1936,д.265.; Об обследовании 

правого берега р. Десны между г. Брянском 

и Трубчевском в 1937 г. ф.2,оп.1,1937, д.224.; 

Отчет об обследовании палеолита в Курской обл. в 

1937 г. ф.2, оп.1, 1937,д.225. 

Архив Института Археологии РАН (Москва), 

фонд Р-1: 

З.А. Абрамова: № 8349, 8874, 9195, 10212 Отчеты 

Брянского палеолитического отряда ЛОИА; № 

10142, 10815 Отчет Брянской палеолитической экспедиции; 

№12507 Отчет Брянского палеолитического 

отряда об археологических раскопках поселения 

Юдиново 1 в Погарском р-не; №12641 Отчет о полевых 

исследованиях Брянской палеолитической экспедиции 

в Погарском р-не. 

С.Н. Алексеев: №9494. Отчет о разведке памятников 

палеолита отрядом Авдеевской экспедиции в 

114 

Архивные источники 

1984 г.; № 9893 Отчет о работе отряда Авдеевской 

палеолитической экспедиции в Курской и Белгородской 

обл. в 1983 г.; №10930 Отчет о разведке палеолитических 

памятников отрядом Авдеевской палеолитической 

экспедиции НИИ и музея антропологии 

МГУ в Курской обл. в 1985 г.; №11759 Отчет о раскопках 

верхнепалеолитической стоянки Октябрьское 

2 и разведках памятников палеолита отрядом Авдеевской 

палеолитической экспедиции НИИ и Музея антропологии 

МГУ в 1986 г.; №13757 Отчет об исследовании 

верхнепалеолитич. стоянок Октябрьское 1 и 

2, Русская Поречная, Курск 1, Курск 2 Среднерусской 

палеолитической экспедицией в Курской обл. в 1988 

г.; № 14523 Отчет о раскопках верхнепалеолитич. 

стоянок Октябрьское 1 и 2 и разведках памятников 

палеолита Среднерусской экспедиции НИИ и музея 

антропологии МГУ в Курской обл. в 1987 г. 

В.И.Беляева: №6897 Отчет о полевой работе Авдеевского 

разведывательного отряда ЛОИА в 1977г. 

П.И.Борисковский: №2526 Отчет о рекогносцировочных 

раскопках в г. Курске в 1962 г.; № 2788 Отчет 

о работе Курского палеолитического отряда в 1963 г.; 

№3085 Отчет о работе Курского палеолитического 

отряда в 1964 г. 

В.Д. Будько: № 2493 Отчет об исследовании Юдиновской 

верхнепалеолитической стоянки, расположенной 

на правом берегу р. Судости; №2511 Отчет о 

раскопках верхнепалеолитического поселения Елисеевичи 

в 1963 г.; №2656 Отчет о раскопках верхнепалеолитич. 

поселения Юдиново; №3110 Отчет о 

раскопках Елисеевичского поселения в 1965 г.; 

№3115 Отчет об археологических раскопках Юдиновского 

верхнепалеолитического поселения. 

Е.В. Булочникова: № 19245 Отчет о раскопках Авдеевской 

палеолитической стоянки в 1995 г. 

М.В. Воеводский: №72 Отчет о полевых исследованиях 

(1946 г.); № 115 Деснинская экспедиция (1948 

г.); № 156 Отчет о полевых работах Деснинской экспедиции, 

(1947 г.); № 291 Работы Деснинской экспедиции 

(1948 г.). № 1296 Палеолит СССР. Карта. 

К.Н. Гаврилов: Отчеты о работе Хотылёвской археологической 

экспедиции за 1994-2002 гг. 

М.Д. Гвоздовер: № 4923, 5259, 5454 Отчеты об исследованиях 

Авдеевской палеолитической стоянки в 

1972, 1973, 1975 гг.; № 5585, 5829 Отчеты о раскопках 

Авдеевской палеолитич. стоянки в 1974, 1976 гг.; № 

8294 Отчет об исследованиях Авдеевской верхнепалеолитич. 

стоянки в басс. р. Сейм в 1977 г. 

Л.В. Грехова: №2962 Отчет о работах Деснинской 

экспедиции ГИМ. 1960 г.; №2253 Отчет о работах 

Орловской экспедиции ГИМ летом 1961 г.; №3025 

Отчет о работе Деснинской археол. экспедиции 1965 

г.; №3279 Отчет о работе Деснинской экспедиции 

ГИМ. 1966 г.; № 3595 Отчет о работе Деснинской 

экспедиции ГИМ. 1967 г.; №3685 Отчет о работе

Деснинской экспедиции ГИМ. 1968 г.; №4340 Отчет 

о работе Деснинской экспедиции ГИМ. 1970 г.; № 

5179 Отчет о работе Деснинской экспедиции ГИМ в 

1973г. №6024 Отчет о работе Деснинской экспедиции 

ГИМ в 1974 г.; №6640 Отчет о работе Деснинской 

экспедиции ГИМ в 1976 г.; № 5916 Отчет о работе 

Деснинской экспедиции ГИМ в 1978 г.; №8020 Отчет 

о работе Деснинской экспедиции ГИМ в 1979 г.; 

№8314 Отчет о раскопках палеолитич. стоянки Елисеевичи 

2; №10020 Отчет о работе Деснинской экспедиции 

ГИМ в 1981 г.; №11950 Отчет о работе Деснинской 

экспедиции ГИМ в Брянском р-не.1986 г. 

Г.П. Григорьев №7430, 8170 Отчеты о раскопках 

Авдеевской экспедиции в 1978, 1980 гг.; №8791. Отчет 

о работе Авдеевской палеолитической экспедиции 

в Октябрьском р-не Курской обл. в 1981 г.; № 

9789 Отчет о раскопках Авдеевской экспедиции в 

Курской обл. в 1983 г.; №10651 Отчет Авдеевской палеолитической 

экспедиции в 1982 г.; №10652 Отчет о 

раскопках Авдеевской палеолитической стоянки в 

1984 г.; № 10929 Отчет о раскопках Авдеевской палеолитической 

стоянки в Курской обл. в 1985 г.; № 

11374 Отчет о раскопках Авдеевской экспедиции в 

Курской обл. в 1986 г.; №13220 Отчет Авдеевской 

экспедиции ИА АН СССР и Института антропологии 

МГУ о раскопках в Октябрьском р-не Курской 

обл. в 1988 г.; №14196 Отчет Авдеевской экспедиции 

о раскопках в Курской обл. в 1987 г.; №14197 Отчет о 

раскопках Авдеевской палеолитической стоянки в 

1989 г.; №15142, 16696, 17103 Отчеты Авдеевской 

экспедиции за 1990-1992 гг. 

Г.В. Григорьева: № 3175. Отчет о работе Курского 

палеолитического отряда в 1964 г.; Без номеров. Отчеты 

о работе Юдиновской экспедиции ИИМК РАН 

1990, 1995-1997, 2000-2004 гг. 

Ф.М. Заверняев: №№2067, 2298, 2554, 2803, 2993 

Отчеты об археологич. исследованиях Хотылевского 

нижнепалеолитического местонахождения; № 3786 

Отчет об археологич. исследованиях Брянского обл. 

краеведческого музея в 1968 г.; №4018 Отчет об археологич. 

исследованиях Брянского обл. краеведческого 

музея в 1969 г.; №4318 Отчет об археологич. 

исследованиях Хотылевской верхнепалеолитич. стоянки. 

1970 г.; №4413 Отчет об археологич. исследованиях 

Хотылевской верхнепалеолитич. стоянки в 

устье Кладбищенской балки и Хотылевского селища 

в устье р. Госомы. 1971 г.; №4935 Отчет об археологических 

исследованиях Хотылевской верхнепалеолитич. 

стоянки в урочище Кладбищенская Балка в 

районе с. Хотылево близ г.Брянска; №5156 Отчет о 

раскопках Хотылевской палеолитич. стоянки; №5504 

Отчет об археологич. исследованиях Брянского обл. 

краеведчегого музея в 1974 г.; №5826 Отчет об археологич. 

исследованиях, проведенных Брянским обл. 

краеведческим музеем в 1975 г.; № 6344. Отчет об археологич. 

исследованиях Брянского обл. краеведческого 

музея за 1976 г.; №6800 Отчет об археологич. 

исследованиях Брянского обл. краеведческого музея в 

1977 г.; № 7351. Отчет об археологич. исследованиях 

Брянского обл. краеведческого музея в 1978 г.; № 

8296. Отчет об археологич. исследованиях отдела дореволюционной 

истории Брянского гос. Историкореволюционного 

музея; № 8859. Отчет о раскопках 

Хотылевской верхнепалеолитич. стоянки Хотылево2, 

произведенных отделом дореволюционной истории 

Брянского гос. Историко-революционного музея. 

В.П. Левенок: №45 Отчет об археологич. работах 

на р. Десне и р.Судости в пределах Брянской обл. 

№1256 Отчет о работе Деснинского отряда за 1956 г.; 

№1569 Отчет об археологич. работах в верхнем и 

среднем течении р.Десны; №1709. Отчет об археологических 

разведках на Верхнем Сейме и Среднем 

Дону в 1958 г.; №2117 Отчет о работах Деснинского 

отряда Палеолитич. экспедиции на территории западных 

окраин Среднерусской возвышенности. 

К.М. Поликарпович: № 653. Отчет об археологическом 

обследовании Брянской обл.; № 2377. Отчет об 

исследовании Юдиновской палеолитич. стоянки; № 

2511 Отчет об исследовании Елисеевичской стоянки 

А.Н. Рогачев: № 401. Отчет об исследовании остатков 

первобытнообщинного поселения верхнепалеолитического 

времени у с. Авдеево на р. Сейм; № 

1206. Отчет о работе в 1955 г. по изучению геоморфологических 

условий стоянок Среднерусской возвышенности. 

В.Я. Сергин: № 6484. Разведочные раскопки палеолитич. 

местонахождений в с.Юдиново Погарского 

р-на Брянской обл. в 1976 г.; № 7604. Раскопки палеолитич. 

памятников Юдиново 2 и 3 в Погарском р-не 

Брянской обл.; № 7606. Разведка на палеолитическом 

поселении Юдиново 3; № 8172. Отчет о разведочных 

работах Брянского палеолитич. отряда. 

Л.М.Тарасов: №4558, 4865, 5120, 5900, 6062, 6162 

Отчеты о работе Среднерусского палеолитич. отряда 

в 1971-76 гг.; №6999 Отчет о полевых исследованиях 

Среднерусским палеолитич. отрядом стоянок Коршево-1, 

Неготино в Брянском р-не Брянской обл.; 

№7569,8717 Отчеты о полевых исследованиях Среднерусского 

палеолитич. отряда; №8718 Отчет о полевых 

исследованиях Деснинской экспедиции в Брянской 

обл.; №9297 Отчет о полевых исследованиях 

Деснинской экспедиции; №10124,10240 Отчеты о 

полевых исслед. Деснинского отряда в 1983, 1984 г. 

А.А. Чубур: Отчеты о работе Курского палеолитического 

отряда (Сеймско-Деснинской палеолитич. 

экспедиции) за 1990-93, 1995-99, 2001-02 гг.; Прилож. 

к Отчетам В.В. Миненко за 2000 г., В.Н. Гурьянова за 

2001 г., к отчетам К.Н. Гаврилова за 2000-2003 гг. 

Брянский государственный объединенный 

краеведческий музей 

Заверняев Ф.М. Дневники и архивные материалы 

(1950-81). Рукописи, фото, чертежи, переписка. 

Государственный Архив Брянской обл.: 

Ф.85/302, оп.1, д.130; Дневники В.А. Восинского 

115

Государственный Архив Курской обл.: 

Ф.Р-3139, оп.8, д.20; Ф.Р-3139, оп.8, д.128; Ф.Р-3139, 

оп.1, д.148. Губернские ведомости. 

Архив Музея Антропологии и Этнографии 

РАН им. Петра Великого: 

К-1, оп.2, № 734-735 Поликарпович К.М. Опись 

предметов, найденных при раскопках палеолитической 

стоянки в дер. Елисеевичи Почепского района 

Западной обл. 14 августа – 25 сентября 1935 г. 

Архив Юдиновского краеведческого музея 

(Брянская обл.): 

Архив К.М. Поликарповича. НА ЮКМ ф.1. 

Архив Института Археологии НАНУ (Киев): 

Беляева В.И. Отчеты о раскопках палеолитической 

стоянки Пушкари 1 (1982-2003 гг.) 

Колосов Ю.Г. Звiт про археологiчни розвiдки 

Украiньскоi геологiчноi четвертинноi експедiцii в 

1961 р. 1961/14. №№ 4640, 4641. 

Поликарпович К.М. Заметка об обследовании правого 

берега р. Снови в 1935 г.; Фонд научных работ, 

13.07.1936; маш.;рос.;2; 

Рудинский М.Я. Звiт та дослiди Мiзинськоi 

палеолiтичноi експедициi в 1912,1913,1930,1932 рр. // 

ф.10, №13; Краткое сообщ. о раскопках в Мезине в 

1930 и 1932 гг. 

Смоличев П.И. Палеонтологические находки на Черниговщине. 

ф.6, д.12, 12 марта 1925 г. 

Чикаленко Л.Е. Розкопки 1912 року // Ф.А, В/41 

Шовкопляс И.Г. Полевые дневники. Отчет о работе 

палеолитической экспедиции Института Археологии 

АН УССР // 1954, 1955, 1956, 1957, 1958, 1959, 1960, 

1961, 1963-1965/10, №№ 4677, 4678; Супоневская палеолитическая 

стоянка. Канд. дисс. Киев, 1949. №877. 

Воронежский центр документации по новейшей 

истории (ВЦДНИ): 

Дело краеведов. Ф.9353, Оп.2,д.169676. 

Архив Управления ФСБ РФ по Смоленской обл. 

Архивно-уголовное дело № 13313. 

Принятые сокращения 

АО – Археологические открытия (ежегодник) 

БГУ – Брянский гос. университет им. ак. И.Г. Петровского 

БКИЧП – Бюллетень комиссии по изучению четвертичного 

периода 

ВА – Вопросы антропологии 

ВГУ – Воронежский гос. университет 

ВУАН – Всеукраинская Академия наук 

ГАБО – Гос. архив Брянской обл. 

ГАИМК – Гос. Академия Истории материальной культуры 

ГАКО – Гос. архив Курской обл. 

ГИМ – Гос. Исторический Музей 

ГИН – Геологический Институт АН СССР-РАН 

ЗИН – Зоологический Институт АН СССР-РАН 

ИА – Институт Археологии 

ИГАН – Институт Географии АН СССР 

ИГРАН – Институт Географии РАН 

ИИМК – Институт Истории Материальной Культуры РАН 

КГОМА – Курский гос. обл. музей археологии 

КГПИ – Курский гос. педагогический институт 

КОКМ – Курский гос. обл. краеведческий музей 

КСИА – Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях 

Института Археологии 

КСИИМК – Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях 

Института Истории Материальной культуры. 

ЛГУ – Ленинградский гос. университет 

ЛИФЛИ – Ленинградский институт филологии, литературы 

и искусства 

МАИ – Московский Археологический Институт 

МАЭ – Музей Антропологии и этнографии РАН 

МГУ – Московский гос. университет им. М.В. Ломоносова 

МИА – Материалы и исследования по археологии СССР 

МОИП – Московское общество испытателей природы 

НАНУ – Национальная Академия наук Украины 

ПИН – Палеонтологический институт РАН 

РА – Российская археология 

СА – Советская археология 

СЭ – Советская этнография 

Тр. - Труды 

УЗ – Ученые записки 

ур. – урочище 

х. - хутор 

ЮКМ – Юдиновский краеведческий музей 

Чубур Артур Артурович 

Деснянский палеолит: проблемы истории исследований, историографии, источниковедения. Москва - Брянск, 

РГСУ, 2005. – 116 с. Гарнитура Times New Roman. Объем – 13,2 уч.-изд.(авт.)л., Тираж – 200 экз. Сдано в набор 

23.02.2005. Подписано в печать 16.07.2005. Отпечатано ООО «Мир копий». Ризограф. Зак.№2518. 

116

Ð³Ð»Ð°Ð²Ð° 2.ÑÐºÐ¾Ð½Ð¾Ð¼Ð¸ÐºÐ° Ð¿Ð°Ð»ÐµÐ¾Ð»Ð¸ÑÐ° Ð±Ð°ÑÑÐµÐ¹Ð½Ð° Ð´ÐµÑÐ½Ñ

You also want an ePaper? Increase the reach of your titles

Delete template?

Save as template?

Ð³Ð»Ð°Ð²Ð° 2.ÑÐºÐ¾Ð½Ð¾Ð¼Ð¸ÐºÐ° Ð¿Ð°Ð»ÐµÐ¾Ð»Ð¸ÑÐ° Ð±Ð°ÑÑÐµÐ¹Ð½Ð° Ð´ÐµÑÐ½Ñ