Кают-Компания. Морской исторический альманах. СПб 1997

Антон Щ ербаков оторвался от прицела
и, указывая рукой в сторону корабля
капудан-паши, пояснил:
- Выжидаю, Ваше благородие. Аккурат
хочу книпелем в грот-брам-стеньгу угодить.
- А ты чего ждешь? - поворачиваясь к
наводчику соседней карронады Ивану Л и­
сенко, прокричал Новосильский. - Чего
тянешь - стреляй!
- Да я тоже книпелем мечу в ватер-штаг.
Ежели перлинь перерублю, бушприт-то
и пойдет наверх, фок-мачта зашатается...
Лицо говорящего все это канонира оставалось
спокойным, и в его темных
глазах, прямо глядящих на офицера, было
столько уверенности в правоте своего
дела, что Новосильский не стал спорить,
только спросил:
- А попадешь ли?
- Кабы не было так дымно, попал бы.
Поближе надо подойти, тогда уж точно
срежу.
Узнав от Новосильского, что задумал
Лисенко, Казарский сразу же оценил
то огромное преимущество, которое даст
«Меркурию» один этот выстрел...
Наиболее уязвимыми на парусниках всегда
были такелаж, стоячий и бегучий, и
рангоут. Еще Ушаков, поняв это, приказывал
у движущегося противника сбивать
такелаж и рангоут, стреляя книпелями
и кницами. Ведь все эти многочисленные
канаты, толстые и тонкие, с
помощью которых крепились мачты, реи
и паруса, были теми же сухожилиями,
что позволяют двигаться и человеку. Если
они повреждены - безжизненно повиснут
руки. Подогнутся в коленях ноги.
Точно так же и какое-то малозаметное
крепление, всего-навсего один натянутый
как струна канат, - перебей его - противник
лишится маневра. Вот таким важным
местом на судне были ватер-штаги
- толстые канаты - перлини, оттягивающие
бушприт к форштевню. Перебей
книпелем или кницей один из них, и,
не выдержав нагрузки, лопнут остальные.
И пойдет вверх получивший свободу
бушприт. И, не чувствуя более
натяжения, откачнется назад фок-мачта.
И белыми простынями заполощутся на
ветру передние паруса. И потеряет корабль
и ход, и маневр. И вынужден
будет лечь в дрейф, чтобы ликвидировать
повреждение.
Вот что обещал удачный выстрел канонира.
И ради этого стоило рискнуть.
Корабль капудан-паши и бриг сходились.
Положив бриг круто вправо, Казарский
знал, что в запасе у него несколько
минут.
Тех самых минут, которые понадобятся
турецким артиллеристам, чтобы банниками
прочистить и охладить стволы, чтобы
заложить в пушки картузы с порохом,
чтобы плотно забить прибойниками пыжи
и вкатить ядра, чтобы вернуть пушки
в порты, прицелиться, вставить в запальное
отверстие камышинку с порохом,
поднести к ней фитиль...
Только эти несколько минут отделяли
бриг от ужасного продольного залпа, который
мог стать последним для «М еркурия»,
но Казарский знал, что если
сейчас откажется от риска, то это, возможно,
станет отказом от спасения.
Правда, о спасении он не думал. Просто
эта мысль еще не окончательно угасла
в его сознании, она еще пульсировала
в нем, как пульсировала кровь. Он и
сам, наверное, не знал, на что надеется,
но надеялся и поэтому шел на риск.
Удивленные поведением русского брига,
который вдруг сам пошел на сближение,
турки сбежались на левый борт. В руках
у них сверкнули ружья, и над низкими
бортами «М еркурия» запели пули.
«Две минуты... полторы... минута...» - отсчитывал
в уме Казарский. Он твердо
решил, что скомандует к повороту только
после произведенных выстрелов, но канониры
все оттягивали этот миг.
Они выстрелили из своих карронад почти
одновременно - Лисенко и Щ ербаков.
И тут же дружно рявкнули семь остальных
карронад. «Теперь за турками очередь»,
- подумал Казарский, понимая,
что бриг уже не успеет отвернуться.
Он почувствовал, как холодная испарина
покрыла лоб, - до залпа турецкого корабля
оставались секунды.
«Сейчас все решится», - мелькнуло в
мозгу.
Капитан все еще не оборачивался, чтобы
взглянуть на преследующие корабли.
«Сейчас все решится», - снова подумал
он и обернулся.