1988 МАРТ

погибая, человек хватается за золото, хочет унести с собой. Да, беспредельна
власть «презренного металла». Он снова подкинул кисет
на руке.
— Твое состояние хранится в шахте? Завтра у тебя ночь пожога.
Забери его. Потом возьмешь это. Перед спуском в шахту зайди ко
мне. Обсудим план ухода. Сейчас выпей, ложись спать...
Самсонов уходить с прииска пока не собирался: не видел реальной
угрозы для себя. Однако он не ощущал и прежней безопасности.
Впервые за восемнадцать лет почувствовал тот отчаянный страх, что
испытал, уходя от чоновцев, которые день и ночь, не давая отдыха,
шли по пятам через всю тайгу. Теперь, правда, не целили в спину
дула винтовок, были только такие необъяснимые факты: задержка
связника из Читы, появление Кучумовой, приезд следователя Наливаева.
Каждый из них в отдельности, может быть, не имел рокового
значения, но в общей цепи они представляли не простое совпадение...
Сцепив жесткие пальцы, Самсонов ходил по комнате, словно в сумеречной
яме; останавливался, вперивал неподвижный глаз в бригадира,
который, точно нашкодивший пес, скрюченно лежал на диване,
трусливо вздрагивая и поскуливая во сне. Шавырин разжигал в нем
ненависть и усиливал страх. Его начинал бить озноб. Он едва справлялся
с собой, ходил опять, думал... Будь эта девчонка действительно
из органов, она бы, наверное, не стала так грубо, нахально лезть в
глаза. Следователь Наливаев, с которым Митька столкнулся у Луковой,
не зацепился за прииск, поехал дальше. А чутье у этого орочона
почище собачьего...
Может, верно говорят: у страха глаза велики?.. Есть одна реальная
угроза—болтливость бригадира. Только ему известен секрет
прибора, только он может навести на Жоржа. Поэтому спровадить
его туда, откуда не возвращаются,— единственный выход. Для этого
требуется немного: стакан спирта, противогаз с дефектом, остальное
довершит подземелье...
Самсонов поглядел на скрюченного бригадира, которого, видно,
бил хмельной озноб, открыл один из комодов, вытащил клетчатый
шерстяной плед, встряхнул, расправил. Движения его были замедленны,
худощавое лицо выражало скорбь, что невольно обозначается
при виде покойника. Он на цыпочках подошел к дивану, бережно укрыл
Шавырина пледом, постоял, склонив голову. Решение сложилось
в древнюю формулу: «Виновен — многое знает!»
6
Тимофей зажился на таборе Улгурова. Однако поиски и наблюдения
ни к чему не приводили. Хозяин по-прежнему вел себя гостеприимно,
но замкнуто, разговоров избегал. Да и виделся Тимофей с ним
лишь вечерами. Он уходил каждое утро, едва вставало солнце, и охотник
Васька Дорожков еще блаженно похрапывал у затухшего костра,
с головой закутанный в заиндевевшее меховое одеяло. Утра, как это
бывает в бесснежье, стояли морозные, звонкие. Льдистый иней покрывал
тайгу. Обнаженные деревья казались стеклянными, и чудилось,
стоит налететь ветерку — они рассыпятся с дребезгом, и мох
под ногой хрустел звонко.
Тимофей снова пришел к скалистой горе, на место, где, по заверениям
Ганюгина, которого он привозил сюда, произошло нападение.
Место здесь было тесное, узкое: тропа, обходя каменистую кручу,
жалась к самой воде. Тут двоим дай бог разминуться. А ведь нападали
трое, притом сзади! Надо быть без головы, чтобы искать там следы —
это все равно, что пытаться найти на березе сосновую шишку.
16
Секретарь по какой-то причине неправильно указал место!