1988 МАРТ

Разум, как нерас .срспный пожарник, поспевае; лишь на пепелище и
с запоздалым рвением роется в останках...
Наконец в памяти Петра ясно, четко возникла та несчастная мучительная
ночь.
Да, ночь после пурги была такая же лунная, студеная, безмолвная,
когда он спешно приехал сюда. Так же искрился свет на заметанных
льдом окнах фактории, ставшей скорбным пристанищем Клима.
Он лежал на сдвинутых лавках в окровавленной, истерзанной пулями
шинели, умытый и причесанный. Правая рука, подвернутая за спину,
замерзла в последнем движении, судорожно сжимая рукоять маузера.
Белое, как снег, лицо было по-детски чистым, безмятежным, словно
смерть не только избавила его от необходимости постоянно выглядеть
строгим, но и открыла что-то светлое, о чем, казалось, и хотели
оповести ь мир его полураскрытые губы...
Клима вынесли из ущелья рабочие — строители поселка, они его
и помыли. Он пролежал там почти двое суток в закоченевших объятьях
русской девушки Милки, которая закрыла его, уже мертвого, от
пули брата—Артамоиа Останцева, Э га чистая душой девушка, похожая
на ангела, любила Клима больше, чем он, родной дядя Петр
Гориулов, Да, она отдала за Клима свою жизнь. А он, брат матери
Клима, не дал даже руки, когда Клим уходил с. берлогу врага! Это
последнее невыносимо мучило Петра. Всю долгую ночь он видел
одно и то же: Клим выходит из исполкома, останавливается, долго
глядит на окно, будто прощается...
И теперь, спустя одиннадцать лет, Петр в изморози окна видел
его лицо, испытывая ту же мучительную боль: сын старшей сестры
ушел навсегда, а он не попрощался с ним...
Петр вздрогнул, когда за спиной глухо стукнула дверь, резко
обернулся: вошли Прокопий Цыпкин и Павел Силин. Он, стряхивая
оцепенение, шагнул навстречу, молча пожал руки. Пока они раздевались,
Петр мельком оглядел их. Цыпкин выглядел сильно усталым,
лицо опухло и покраснело. Силин, казалось, постарел — широкая спина
горбилась, плечи обвисли, в русой бороде густо змеилась блеклая
седина, и вся она, вислая, клочкозатая, напоминала космы выцветшей
ветоши на кечке...
•— Так ч _
о докладываю, товарищ председатель, порядок на столе,—
вдруг раздался, как показалось Петру, ехидный голос Ганюгина,
о котором он успел как-то позабыть. Действительно, на столе уже не
было кружки с ложкой, газеты были расправлены, бумаги лежали
стопкой.
Петр кивнул:
— Будешь вести протокол совещания,— распорядился привычно.
Он сел за стол Аяны, жестом показал Прокопию и Павлу на широкую
лавку у стены,— Так, тунгусяры,— произнес негромко и замолчал.
Это любимое слово Цыпкина — так он называл эвенков — прозвучало
многозначительно, будто Петр хотел подчеркнуть, что они старые
товарищи и должны хорошо понимать друг друга. Так оно и было.
Многие годы сн, Прокопий, Павел прошли вместе, прокладывая тропы
НОЕОЙ жизни, не за страх, а за совесть работая на благо народа.
У каждого за спиной, как говорит Аюр, была тяжелая котомка, называемая
жизнью, в которую годы навалили разного груза. Силин
когда-то работал на здешнем прииске, бунтовал против царя, защищал
революцию в гражданскую, после незаметно для себя, по причине
кровной привязанности к земле, угодил в разряд зажиточных мужиков,
был выслан в эти края вллесте с подлинными кулаками. Словом,
оказался на положении пса в стае волков, вожаком которой был
Артамон Останцев. Дрался, грызся, себя и свою жизненную линию отстоял,
но жены лишился и едва не потерял единственную дочь Настю.
Ее спас Прокопий Цыпкин. Цыпкин из своих сорока с небольшим лет
31