1988 МАРТ

су», цвету, например, мог предсказать наводнение, по первым каплям
дождя определить, пройдет он тучей или обернется ненастьем, и все
это увидеть зримо, ярко... Не в эти часы утомительного ожидания все
усилия были отданы трем неизвестным — он старался представить себе,
как они появятся, поведут себя и как будут выглядеть... Он многое
предугадал и кое в чем ошибся. Гости, верно, появились близко к
полудню, спустились по ключу, подошли настороженно, как волки,
ступая след в след. Их было двое. Угрюмый, бандитского обличья
парень в ватнике и легких ичигах, и толстый, флегматичного вида мужик
в военном полушубке, неряшливо подпоясанный ремнем, в высоких
яловых сапогах и шапке-ушанке со звездой. При гиде этого второго
Тимофей даже вздрогнул от азарта, точно борзая, наконец
учуявшая желанную дичь. Е милицейскую одежду рядился в свое
время Останцев! Его почерк, значит, Артамон где-то здесь, только не
показался... Он не сводил глаз с медлительного неряшливого толстяка,
которого тут же окрестил росомахой, возмущаясь его тупой леностью.
Лишь разгромленный табор всколыхнул толстяка малость. Он
боязливо заозирался, взмахнул руками, хватаясь за ватник спутника.
Тот дернулся, бросил громко, зло:
— Зверюга побывала! Росомаха, вон след.
Парень вел себя с настороженной угрюмостью, однако спокойно.
Увидев рюкзак в целости, сразу же заинтересовался флягой со спиртом.
Толстяк уныло обшаривал табор, заглядывая под валежник. Ясно,
искал пистолет. Только такой человек способен таскать оружие в смазке,
завернутое в тряпку! Увидев наган в кобуре, он взял его безразлично,
сунул за пазуху, потянулся к фляге. Парень отпихнул его
локтем, приложился к горлышку еще раз, отдал с явной неохотой...
Тимофей усмехнулся: делят «медвежью болезнь», кому больше достанется!
Ведь в спирт он подбавил хорошую порцию слабительного
порошка, который взял у Еремея, якобы для своей Мурушки. В этом
не было злой забавы, был расчет. Он хотел уменьшить ход того, кто
пойдет на прииск, чтобы Василька мог опередить его. Теперь он наверняка
знал — на прииск отправится молодой, толстяк двинется к Улгурову.
Так и было. Парень закинул на плечи рюкзак, приподнял кожаную
шапку, сказал громко:
— Привет Ястребу, Копейка!
— Валяй, Франт,— вяло откликнулся толстый.
Он поглядел вслед парню, который уходил через ключ в направлении
прииска, постоял, почесался и, словно чем-то напуганный,
торопливо затолкнув за пазуху банку консервов и флягу, бросился через
завалы с треском, точно кабан. Он пошел не в сторону жилища
Улгурова, как следовало ожидать, он пошел вверх по ключу, обратной
дорогой на Читу. Тимофей привязал тряпицу на рябину — условленный
знак Ваське,— спустился к лесу, где стоял наготове олень.
Тимофей не стал преследовать человека по прозвищу Копейка.
Он поехал параллельно верхом сопок, а тот пробирался распадком по
берегу ключа. Сперва он шел ходко, шумно, поглядывая на пасмурное
небо, затем убавил шаг, согнулся, хватаясь за ЖИЕОТ, вскоре остановился,
торопливо скинул ремень...
Лекарство Калана начинало свою работу!
К концу дня толстяк уже не шел, а брел, держа штаны в руках.
Наконец, совсем обессилел, свалился у валежины, катался по земле,
пыхтя и взвизгивая, точно раненая росомаха. Очухался немного, ползком
насобирал хворост, подгреб к валежине, зажег.
Тимофей тоже стал готовиться к ночлегу...
55