Сергей Волконский О декабристах. По семейным воспоминаниям. Париж 1921

Конечно, то были маленькие клавикорды на четырех ножках, на
которых можно было скорее тренькать, нежели играть, но какая радость,
сколько горькой услады принесло оно ей в одинокие часы сибирских
сумерек ...
Совсем отдельно от всего стоят письма отца, старика Николая
Николаевича Раевского. Он писал мало. Княгиня приехала в
Благодатский рудник в начале марта, а первое письмо от отца получила в
половине июня. Он писал мало, но его письма, столь удивительные по
почерку и по складу речи, — как литые бронзовые доски. И как она их
ждала! Что был отец для нее, видно из таких подробностей: она просит
сестер, чтобы на их письмах хотя адрес был написан рукою отца; она
просить прислать ей для Сергея табаку, того, что курит отец, и просит с
этим вместе мундштук, такой, какой она видала во рту отца ... Да, он мало
писал, но видно, что всегда перед ним носился образ той, которая, как
тучка, ночевала на груди утеса великана, умчалась рано, и остался
влажный след.
И тихонько плачет он в пустыне...
На смертном одре он указал на ее портрет и сказал: «Вот самая
замечательная женщина, которую я знал». Со взором, устремленным на
Сибирь, угасал суровый воин... На его могиле, в деревне Болтышка,
Киевской губернии, вырезан стих Жуковского:
Он был в Смоленске щит, в Париже меч России.
{77} Над могилой висит изображение Сикстинской Мадонны Рафаэля,
которое княгиня Мария Николаевна. вышивала бисером в Чите.
Таковы были письма, которые княгиня получала из России. И вот,
когда сопоставить все это, скупость того, что она получала, скудость
того, что ее окружало, изумляться приходится богатству внутреннего
содержания, на котором она строила свою скромную, убогую жизнь;
преклоняться приходится перед той стойкостью, тем мужеством и
постоянством, с какими она противупоставляла свою личность
окружающим условиям. В этой стране, где по нескольку месяцев подряд
морозы в 40°, она занимается садоводством; в этой обстановке, где,
казалось бы, всякие духовные интересы должны отступить перед
непрестанной борьбой за материальное существование, она занимается
музыкой, и ноты, которые ей присылает Зинаида из Италии, она
переписывает и пересылает своей сестре Софье в Малороссию. Она
собирает гербарий сибирской флоры для какого-то доктора Даулера в
Петербурге, составляет минералогический кабинет для Николеньки,
когда он, вырастет.
В этой обстановке, где, казалось бы, всякое сознание своей
личности должно поникнуть перед постоянным гнетом бесправия, она
всегда выше обстоятельств, всегда приодета, аккуратна, всегда в
перчатках и вуалетке. Там, в этой нескончаемо одинаковой, длительно
безнадежной смене дней, она с каким-то религиозным этикетом
соблюдает семейные годовщины рождений, именин. Она вспоминает в
июле 1827 г., что в первый раз после замужества проводить 5-е число,
день именин Сергея, в его обществе: в 1825 году он был в отъезде по
службе, в 1826 году он сидел в крепости, а в этот год 5-е число как