Гуманизмвнимания писателя оказалось экзистенциальноеизменение человека. Его героирешительно заявляют: пора изменитьсебя: «сделать себя» тем, чем онидолжны быть. Они готовы обесценитьдаже божественную волю, утратившуюдля них своё сакральное значение: так,братья Иван и Алёша Карамазовы отвергаютмир, созданный Богом, «почтительнобилет Ему возвращая». Небытиедля человека есть Ничто. Оностановится антитезой, противоположностьюБытия. Две эти категории не существуютдруг без друга. «Бытие толькотогда и есть, — утверждает Ф. М.Достоевский, — когда ему грозит Небытие».Небытие есть «ничто».«Бытие и Ничто» упорно настаивал нагуманистическом характере экзистенциализма,уверенный в том, что существуюттолько Люди и только от них зависитхарактер мира, в котором мы живём.Другой виднейший западный мыслительМ. Хайдеггер эту автономностьчеловека понимал иначе. В своей работе«Бытие и время» он говорит о том,что анализ бытия надо начинать с самихсебя, что сущее — это «мы сами». Интереснаи мысль М. Хайдеггера о том, чточеловек обнаруживает себя уже заброшеннымв этот мир. Феномен «заброшенности»является ключевым моментомбытования, ибо человек открываетФилософское осмысление индивидуально-личностногоопыта и специфическогопереживания отдельно взятогочеловека получило признание толькона Западе. Так, Ж. П. Сартр в работе36#17 [155] *2011для себя то, что Его бытие есть совокупностьвозможностей, среди которыхнужную для себя он должен «выбратьСам».Главный императив, по М. Хайдеггеру,— «слушать бытие». Услышать и понять«зов бытия» — это всегда Выбор.Откликаясь на зов, человек принимаетнекий вызов, выбирает самого себя. Зоввырывает человека из состояния сна,неподлинного существования. «Зову совести,— пишет он, — отвечает возможноеслышание». Зов призывает человекак Самости, но звучит он толькотогда, когда человеку становится тревожно,когда он обращается к Совести,к Жизни. М. Хайдеггер считал, что совершеннонекорректным и преждевременнымставить вопрос о неких новыхморальных нормах, не пройдя чрез горнилоэкзистенциального анализа человеческогобытия.В СССР непрагматичная, далёкая отматериализма и невидимая экзистенцияоказалась проигнорированной литературой,придерживающейся канона социалистическогореализма. Не случайнопоследовали изъятия и уничтоженияпроизведения философов Николая Бердяева,Льва Шестова, писателей ФёдораДостоевского, Андрея Платонова, МихаилаБулгакова и других.С появлением произведений АлександраСолженицына и Варлама Шаламовав 1950–60-е годы начинается новыйвиток экзистенциального анализа бытиячеловека. И опять же пока только влитературе. Происходит показ человека«нульмерного» — человека в тюрьмах, вколониях, в бараках, в урановых рудниках,на лесоповалах. Люди, истерзанныевопросами: «Кто я? Зачем я? Какойсмысл во всем этом?», стоящие на краюмрачной бездны Небытия, не могли получитьна них ответы, ибо уже былипревращены в лагерную пыль, в номерсо значением не выше нуля.Александра Солженицын можно назватьодним из самых экзистенциальныхписателей современности. В условияхпостоянных гонений он создал рядпроизведений, выдвинувших его впоследователи Ф. М. Достоевского. Длявсех его персонажей «стены мира резкосдвинулись» до размера барачных нар,тюремной камеры, до койки в «раковомкорпусе», до всего только «Одного дняИвана Денисовича». Экзистенция сталанабирать обороты — речь зашла о правахчеловека, сохранении людьми человеческогообраза, преодолении огра-
Гуманизмничений человеческой личности кем быто ни было..Найти и обрестиподлинного читателяОбнаружить суть и смысл бытия отдельногочеловека — дело сложное, апорой даже зряшное в силу индивидуальнойнеповторимости личности читателя.Глубокая эгоистическая замкнутостьчеловека не позволяет чужомупроникнуть в его бытие. В чужое бытиене войдёшь, оно противится вмешательствуизвне. Но ведь жизнь заключаетсяво взаимодействии живых существ. Прочитаннаякнига, книга, героям которойчитатель сопереживал, не может вернутьсяв библиотеку безмолвно. Пустьуже не стало проницательных читателейс их вечным вопросом: «Что делать?»,но, уверен, ещё сохранилисьпроницательные <strong>библиотека</strong>ри, и потому,как утверждал В. Дильтей: «Жизнь исопереживаемое обладают специфическимотношением элементов к целому.Элементы значимы для целого. Наиболееявно это отношение представленов воспоминании».Разве этого мало для думающего<strong>библиотека</strong>ря? Отдаться во власть воспоминаний,обратиться к истории, к прошлому— всё это тоже сущности бытования.Библиотека обязана откликнутьсяна «зов бытия». Библиотекарь лучшемногих других сознаёт важность сохранениямногомерности человека как читателя,как потребителя культурныхценностей. Библиотека быстрее чем какой-либодругой социальный институтспособна отреагировать на происходящиев обществе и с человеком процессы.Вполне по силам ей участвовать и вэкзистенциальном измерении читателя,помочь ему выжить в этом мире, предупредивего об опасности вырождения,душевной депрессии, одиночества, ненужности.Итак, бытие человека — это его существование.Но на какие же преждевсего сущности мог бы обратить внимание<strong>библиотека</strong>рь? Журнал «Библиотечноедело» неоднократно отвечал наэтот вопрос, в том числе в номере на тему«Что наша жизнь!» Признаюсь, поводомнаписания данной статьи послужиликак раз работы Славы Матлиной,Светланы Езовой, Дмитрия Равинского,Ирины Тихомировой, Марии Черняк идругих не менее интересных авторов, слюбовью написанные редакторские передовыестатьи. Несложный контентанализстатей этого журнала за последниегоды уже поможет составить небольшойтезаурус сущностей бытования.Какие это могут быть сущности? Конечно,это сама Жизнь со всеми её категориями:длительность, переживания,значение, ценности. Истина, Забота, Логос,Выбор, Смерть, Время, Пространство,Прошлое, Понимание, Смысл жизни,Свобода и многие другие. Каждая изних по-своему просвечена Тревогой, вызваннойдефицитом человечности, необходимостьюбороться за безопасностьследующего поколения.А что же читатель? Он, конечно, распознаётсятолько тогда, когда начинаетвсматривается в перипетии жизни, в образыгероев прочитанных книг (или хотябы телепередач). Перемещаясь от экранногополя к текстовому, он попадаетво власть подлинных переживаний, насыщенныхего личными, онтологическимичувствами. Переживание этихчувств не сразу трансформируется вподлинный читательский интерес. Емупока нет дела до понимания своего статусакак читателя: он ещё не переживаетпотребность в чтении столь же остро,как потребность во сне, в пище и т. д.Ему ещё только предстоит обрести себяв книжности, пережить в ней свою Самость,без которой нет его как читателяподлинного.Одной из важнейших составляющихэкзистенции является понимание — феномен,практически не исследованный вполной мере философской наукой. Пониманиятекста, например, — это всегда#17 [155] *2011творческая акция. Но ведь есть и непонимание.Невольно возникает мысль отом, что именно непонимание книги,текста вызвать у читателя растерянность,раздражение, отчуждения от чтениявообще. Какое хрупкое это явление— отношение к чтению!В недавнем прошлом отношение кчтению в обществе было совершеннодругим. Чтение строго контролировалосьгосударством, укладывалось в прокрустоволоже жёсткой идеологии. Государствонеусыпно пеклось о массовомчтении, только вот забота эта была какая-томрачная, наподобие «мрачной заботы»Горация, от которой он не мог избавиться,куда бы ни ехал. Такая заботанам не нужна. Даже относительное равнодушиесо стороны государства к вопросамчтения намного лучше, чем линейноеуправление читательским процессом,порождающим толпы одномерныхиндивидов.О подлинностии не подлинности читателяВыбор в пользу чтения сегодня делаетсяабсолютно свободно: к тому не побуждаетни государство (оно не испытываетособой тревоги по поводу будущегопоколения), ни семья (чтение пересталобыть семейным делом, да и саминститут серьёзно подорван). Междутем «истинное чтение», «подлинный читатель»— всё это элементы сущностибытия. Как отмечал М. Хайдеггер, «истинуне открывают» , «в истине живут».37