Новак Джокович

ради него, поэтому ни за что бы не сказал: „Нет, я не хочу переключаться с Петровича
на Пьятти“».
Так был ли Срджан чудовищем? Почти наверняка нет, хотя его поведение зачастую
казалось окружающим действительно чудовищным.
Сам Срджан никогда не давал интервью на английском и редко дает интервью
на сербском языке. Однако он согласился на интервью продолжительностью один час
с сербским телеканалом В92 через два месяца после того, как в декабре 2010 г. сербская
сборная выиграла Кубок Дэвиса. Недовольный руководством Джорджо Антели и Слободана
Живоиновича Сербской федерацией тенниса, Срджан принял участие в «дворцовом
перевороте» с целью смещения промышленника и бывшего полуфиналиста «Уимблдона».
Большая часть интервью касается Федерации и этого переворота, но на последних минутах
Срджан говорит о себе и о той роли, которую он сыграл во благо старшего сына:
«Я не считаю себя заносчивым. Не считаю себя неприятным в общении. Я просто говорю
то, что считаю правильным и справедливым. Говорю то, что думаю. Нам как семье нечего
стыдиться. Нечего стыдиться и мне как главе этой семьи. Нечего скрывать. Если меня что-то
задевает, я говорю об этом, и ожидаю, что люди правильно воспримут мои слова. Можете
мне поверить, простые люди в городах по всей Сербии воспринимают это не только
правильно, но и с воодушевлением, потому что я честно говорю то, что думаю. Я не прячусь
за вычурными заявлениями какого-нибудь маркетингового агентства. Люди знают,
как трудно жилось нашей семье последние 17 лет. Мы снимали квартиру, нам приходилось
брать деньги в долг, потому что их нам не хватало, хотя временами у нас и был приличный
доход. Затраты на карьеру Новака превосходили наши финансовые возможности.
Мы занимали деньги у ростовщиков-грабителей под 10, 12, 15 % в месяц. И старались
выплатить эти ссуды, а это было чертовски тяжело. Много раз бывало, что нам не хватало
денег даже на покупку хлеба насущного. Тогда мы с женой продавали золотые украшения
и десять лет спали на диване в гостиной съемной квартиры. Мы не могли позволить себе
новый матрас, поэтому застилали диван старыми одеялами, чтобы прикрыть пружины,
впивающиеся нам в грудь и спину».
Когда Срджана спросили, стоило ли так мучиться, он ответил: «Конечно. Никакой
помощи мы не видели. Ни от кого – ни от государства, ни от городских властей,
ни от теннисной федерации».
Здесь требуются пояснения. В начале XXI в. Сербия оправлялась от кровопролитной
гражданской войны и от потери ведущего положения в стране, где она была самым
влиятельным из шести субъектов федерации. Само собой, далеко не все деловые операции,
имевшие место в Сербии, были совершенно чистыми, во многом бизнес велся подпольно,
и многие жители страны, преуспевавшие в то время, избегали излишне пристального
внимания к своим делам. Вот в такой ситуации Срджан и был вынужден выполнять свою
задачу – финансово обеспечить стартовую площадку для карьеры сына. Ему пришлось
продать свой белградский ресторан, чтобы высвободить наличные и финансировать
юниорские поездки Новака. В конце концов он избавился и от пиццерии в Копаонике,
но лишь после длительной судебной тяжбы из-за того, что много лет пользовался
помещением, не внося арендной платы. Это упоминание – вовсе не намек на допущенные
нарушения, а попытка объяснить, в каких трудных экономических условиях вынужден был
работать Срджан и как несправедливо было бы обвинять тех, кто стремился действовать
так же, как и все вокруг.
Беда в том, что своей резкостью Срджан не только наживал врагов, но и приобретал
соответствующую репутацию. Он рассказывал, как однажды обратился за деньгами к какому-