Vyigotskiyi_vyi_L_Psihologiya_Iskusstva.a6

сто животных употребляем не просто человека, а какого-нибудь
определенного человека, скажем, бедного
и священника, о стяжательстве которого мы знаем
по обычным рассказам о духовенстве, басня ничего
не потеряет в определенности своих характеров, но
при этом обнаружится, как показывает Лессинг, вторая
причина употребления животных: именно басня
вызовет в нас слишком сильное эмоциональное отношение
к рассказу и тем самым затемнит его истинный
смысл. Таким образом, животные нужны для того,
чтобы затемнить эмоцию. Опять здесь с чрезвычайной
резкостью выступает разница между поэтической
и прозаической басней. Совершенно верно, что
оба эти соображения не имеют ничего общего с задачами
поэтической басни. Чтобы это обнаружить, проще
всего остановиться на тех конкретных примерах,
которые приводят и Лессинг и Потебня. Потебня говорит:
«Если бы действующие лица басни привлекали
к себе наше внимание и возбуждали бы наше сочувствие
или неудовольствие в той степени, в какой
это имеет место в обширном произведении: в повести,
романе, эпической поэме, то басня перестала бы
достигать своей цели, перестала бы быть сама собой,
то есть быстрым ответом на предложенный вопрос…
Возьмем, например, обширную общеизвестную поэму
«Илиаду», или не самую поэму, а тот крут собы-