Vyigotskiyi_vyi_L_Psihologiya_Iskusstva.a6

цев, и что «образ… рассказанный в басне, – это поэзия;
а обобщение, которое прилагается к ней баснописцем,
– это проза» (92, с. 58).
Но и это решение вопроса, казалось бы, совершенно
противоположное Лессингову, столь же неверно
для поэтической басни, как и предыдущее. Уже Лафонтен
указал, что, хотя он придал эзоповским басням
только форму, их следует оценивать, однако, вовсе
не за это, а за ту пользу, которую они приносят. И
здесь он говорит: «Они не только нравственные, они
дают еще и другие знания. Здесь выражены свойства
животных, их различные характеры и т. д.».
Уже достаточно сопоставить эти естественноисторические
сведения о характере животных с моралью,
для того чтобы увидеть, что в поэтической басне они
занимают одно и то же место, как правильно указывает
Лафонтен, или, иначе говоря, не занимают никакого
места.
Вслед за этой самозащитой и воздавая должное
морали как душе басни, он, однако, должен признаться,
что часто вынужден предпочесть душе тело и
обойтись вовсе без всякой души там, где она не может
уместиться так, чтобы не нарушить грациозности,
или там, где она противоречила форме, говоря проще,
там, где она была просто не нужна. Он признает,
что это есть грех против правил древних. «Во време-