Ссылка на файл в формате pdf - Вторая литература

следней войны, до тоталитаризмов и железных занавесей. Потому
что «лишних» слез при разлуке навечно не бывает.
Чего бы не отдал я за одну только слезу, которая капнула бы
мне на щеку с другой, прижавшейся щеки, когда я уезжал из
Москвы. Не было такой слезы. Ни лишней и никакой. Что меня
никто не провожал, получилось довольно просто: к тому
времени из близких оставалась у меня в Москве только сестра,
готовясь эвакуироваться куда-то до или еще дальше Урала. У
нее было достаточно своих печалей и я, прощаясь, оставил ей
кое-какие бумаги и рукописи (и неоконченную повесть свою
тоже оставил, надеясь, что, может быть, зайдет Женя) и сам
отговорил провожать. А многие из друзей — с ними раньше
простился — думали, вероятно, что не надо мешать другим
«задушевным» проводам, которые подозревали и которых не
состоялось. Да и мудрено было это — проводить на фронт: никто
не знал, когда и куда повезут нас со сборного пункта.
Меня привезли на Киевский вокзал, неуютный и словно
всегда недостроенный, но милый, мой вокзал, с которого я езживал
на дачу столько веселых и невеселых, беспечных и озабоченных
раз.
Громадная коробка ожидального зала была сейчас — в каждом
уголке и на каждой паркетинке — ареной расставаний, и
воздух в ней всхлипывал. Лица морщеные, в слезах по морщинам,
и свежие — в мокром румянце, разгоревшемся и от
горя разлуки, и от первых, на людях, объятий с любимым;
лица, смятые отчаянием, и лица с отвердевшими слезами в
глазах и надрывно бодрыми улыбками... Сколько их! и как
тесно! — я с трудом проталкивался к выходу на перрон, сам
не зная зачем спеша. То же было и на перроне: матери, бабушки,
дети, подруги, тоскливого тембра разлуки глухой расставальный
гул, и детские выклики: «Папа, а ты...»
«А когда...».
Поезд был третьеклассный. Переполнен, головы из окон
торчали гроздьями. Но именно поэтому я легко нашел себе
место у противоположной стены, в тылу налипших на окна
спин.
«Дальние проводы — лишние слезы». Помню, когда за окном
по перрону пропечатали твердые чьи-то шаги, а другие,
нетвердые, табунком, затоптались, зашаркали, и кто-то в голос
заплакал, и спины, совавшиеся в окна, совсем налегли
друг на дружку, — я не выдержал: протискался сквозь кори-