Ссылка на файл в формате pdf - Вторая литература

Алексей приподнялся — ему казалось не под силу выслушивать
все это сейчас, но — нет, нельзя не дать ей выговориться,
обидеть, — и он снова сел, опустив голову, глядя на
лупившийся, как кожа от загара, крашенный масляной краской
пол.
Она выговаривалась долго, во всех подробностях. — И на
какой именно крюк («от зеркала — тяжелое у них зеркало —
антик, в серебряной раме») зацепил профессор шнур, и как
должен был стать на колени, чтобы затянуть петлю, и как
«обмерла» профессорша, войдя к нему утром с кофеем, и как
Вера («в одной как есть сорочке») билась у телефона, вызывая
уже ненужную скорую помощь...
Потом она перешла к прениям:
— Мы так думаем, жильцы, что он уже был тронувшись,
профессор. Уже с тех ден, как из тюрьмы выпустили. В санатории
приглядывали, а тут, дома, никому невдомек, вот он и
суродовал этакое. Неделю только и пожил, подумать только!
А кто говорит: это от гордости. Там ведь... — она перешла на
шепот — как допрашивают... ух, не приведи Бог! Потом хоть
и обелили, а не мог вынести. Гордый...
Она снова колыхнулась во вздохе. Помолчала. Ее немного
смущала безучастность собеседника.
— Чтой-то вы уж очень бледный какой — сказала она,
всматриваясь. — Ничего, все перейдет! Обратно с Верой встречаться
будете. Она к вам душевна, я знаю, был раз разговор.
Ну а сейчас, конечно, себя не помнит. И с матерью горе ей —
рыхлая она у них, и тоже вроде как не в себе сделалась. Такое
вдруг пережить. Ведь как радовались тогда!..
— Когда радовались
— Ну, когда отпустили из предварилки. В больницу перевели.
В январе это было. Помню, вдруг Верочка — шасть в
кухню с мороза. Щеки горят, глаза горят, едва дух переводит
— так бежала. «Освободили папу!» — кричит нам и мимо
идет. Мы примуса побросали. — Как Что Постой, расскажи
толком! — Куда там! — топ-топ каблучками... Я за ней, в
коридор. Шпиц ихний забрехала навстречу. Она дверь в комнату
— толк, а не закрыла плотно. Я в щель вижу: «сама»
поднялась, лицо белое... Вера к ней на шею... Вроде ничего
и не сказала, только слышу, она — бух на колени, а ведь грузная,
весь дом ходуном пошел, и — в голос: «Отче наш, иже
еси... Услышал ты наши молитвы»... Слов-то уж не помню,