Повний текст - Інститут проблем сучасного мистецтва

Даже, если бы… Страшная сказка для очень старших научных сотрудников
Алексей БОСЕНКО
превращаюся в антагонизм и тоже доводятся до разрешения. Разрушенная пустота,
которая самая невидимая и невидная вызревает в зримое, но именно она сохраняет
тайну и акустическое пространство, которое только может быть, но оставляет надежду,
для берущей на голос современности: «а вдруг!»
Добавление к примечанию. В отместку за небрежение прошлым мертвое его
время начинает шантажировать настоящее, поскольку отрицание обоюдоострое, в обе
стороны, — которые и создает. Можно только представить, чем чревата эта взаимная
ненависть. Но это все же лучше, чем безразличие и равнодушие.
В условиях, когда настоящее охвачено сознательным порывом к низменному (под
видом упрощения и омассовления), все возвышенное унижается, по крайней мере,
его хотят видеть оплеванным и униженным, но остается недосягаемым. Только здесь,
в точке распада (множественность распада мнима), он унифицирован.
Все становится злом без альтернативы. (Никакой диалектики Добра и Зла не было
и быть не могло — это кажущееся противоречие, но за эту иллюзию, прикрываясь
этикой, слишком дорого заплатили; заплатили, чтобы иллюзия обрела реальную
власть, впрочем, этика догладывает остатки самой себя.) И, озлясь, сущностные силы
человека начинают его уничтожать где только можно. Искусство, сбросив маскарадные
одежды свободы, покушается на человеческую жизнь, чтобы быть вместо нее.
Если отбросить ветхие словеса, то современная наука, философия и особенно
искусство, все без исключения есть ее воплощения: массовое, элитарное,
аристократичное, плебейское носят репрессивный характер, выполняя роль заплечных
дел мастеров, и если бы по принуждению, а то добровольно, за имущество казнимых
чувств человека. Искусство в этом премного преуспело.
Причем, это тот случай, когда все ясно, и ошибиться невозможно. То, что искусство,
наука и философия подчинены определенной идеологии, очевидно. Его якобы
протестный характер — фикция. Так, отражение противоположно, где правое —
там левое, но если фашизм смотрится в зеркало, его отражение вовсе не становится
автоматически антифашизмом. То, что сейчас и под видом фальшивого негодования
и под видом поучения, а то и в открытую идет реабилитация, мифологизация
и реставрация фашизма, в этом нет сомнения. Фашизм — сущность идеологии
мелкого лавочника, семенная вытяжка из среднего класса, его абсолютизированная
серединность и серость, которая требует искусство под стать себе и создает,
и оплачивает услуги, и пользует. Фашизм не страшен. Он пошл и сер до тошноты — вот
в чем мерзость. И все делает собой, проникая, как грибок, как плесень, превращая в себя
даже великие достижения человеческого духа.
Современное искусство требует нечеловеческих усилий, но и само становится
сверхчеловеческим или недо… — в любом случае бесчеловечным. Оно больше
не делается — искусство выделывается. Сохраняя интенции к индивидуальности
и приходя к индивидности как эквиваленту уникальности, искусство превращается
в идеологию унифицированной толпы, уничтожая личность. Манифестация античеловеческого
превращается в самоцель — вот подлинная подоплека лозунга «искусство
для искусства» (а «ацидофильное молоко — для ацидофилов»).
Искусство пытается сохранить невинность, стараясь быть только «правдивым
отражением», и при всей своей беспомощной виртуозной и уже и виртуальной
59