Повний текст - Інститут проблем сучасного мистецтва

Даже, если бы… Страшная сказка для очень старших научных сотрудников
Алексей БОСЕНКО
это отделяет ее от тотальной войны всех против всех. Война на уничтожение носит
частный, локальный, точечный характер.
Поэтому вот уже сто лет сплошь и рядом звучащие призывы, что надо бы все это, это
«оно», поскольку оно уже не искусство, назвать по-другому, наивны до безобразия. Дело
не в названии. Как ни назови. Хоть контемпорарностью, хоть сверх-авангардом, хоть…!
2. Кроме того, одна из проблем нынешних служащих пера, давящих на «клаву»
и шлепающих опусы в несметном количестве, вытягиваясь в длину, заключается не в
том, чтобы написать просто о сложном, но наоборот, сложно о простом, потому что
куда уж проще простого наше время, — все однозначно и не имеет ни символического,
ни просто никакого значения. Эта обертка, упаковка производится другим предприятием.
Да и о чем писать Вот только что с упоением и восторженные заштатные и столичные
«СМИ» взорвались сообщением, что наконец-то нашли кости Микеланджело Меризи,
известного как Караваджо. «Сейчас они выставлены на всеобщее обозрение в Равенне!»
«Караваджо погубили сифилис и малярия!» Вопрос, зачем ворошить могилы Это, говоря
современным языком не вопрос, чтобы не сказать грубее. И вот уже умные дяди и тети,
которые в глаза не видели его произведений, начинают глубокомысленно рассуждать,
как важно, что нашли кости и выставили, это заставит многих и многих задуматься
и потянуться к великому гению. Это спишем на издержки профессии. «Четвертая власть»,
она же «шестая» — власть подневольная. Такая себе невинная жизнь по наущению,
аки голуби, эти «летающие крысы городов» (Рембо) гадят, разносят орнитоз и болеют
птичьим гриппом. Но ведь и в элитарной, я не касаюсь расхожей, брезгую, даже там такое
впечатление, что играют во взрослой песочнице, дипломированные мужи и мужихи,
лепя бабки и куличи, но особенно «бабки» из пепла добытого в крематории истории,
и это отнюдь не «Диалог на пепле» Джордано Бруно. И этот пепел не стучит в сердце,
ввиду отсутствия такового. (А еще его можно использовать вместо песка в песочных
часах, или рисовать на экране вместо вулканического, на удобрения тоже хорошо, как
американцы, которые в двадцатых годах использовали египетские мумии именно для
этой цели. Да мало ли, чего добру пропадать…)
3. Такое не передашь, да и не предашь, когда я, в том возрасте, когда положено увлекаться
Н. Гу милевым, прочитав, «О пожелтевшие листы, в тиши вечерних библиотек, где
краски… что-то там… чисты. И пыль пьянее, чем наркотик…». В старом в потрескавшейся
коже фолианте «Единобеседовании души с Богом…» Августина Блаженного, издания
чуть ли не 17-го какого-то года, сидя в библиотеке Лавры обнаружил цветок, выгоревший
от времени, но аккуратно переложенный корпией. И долго с восторгом сидел
в оцепенении, а потом аккуратно положил его на место между 122 и 123 страницами.
Какое же это было издание Потом я часто находил такие штуки в старых книгах, —
по закону жанра я должен сказать, «но больше никогда»… или «но всегда помнил», нет
ничего подобного — но всегда это ощущение, сходное с благоговейным удивлением,
даже сейчас возникает при чтении самозабвенных и честных книг, которые теперь хотят
отнять у меня вместе с памятью. Могут сказать: «Это старость, хватит маньячить старый
пень. Кому ты нужен». Да, это старость, но не моя, а которой заражаются от нынешнего
времени. Оно — плесень, грибок, убивающий и книги, и картины, и мысли, и души. И это
как шашель, грибок и плесень надо вымораживать. Свертывающиеся формы, стремятся
к упрощению, но это не та простота, в которую по-пастернаковски впадаешь как в ересь,
61