Академія мистецтв України - Інститут проблем сучасного ...

Алексей Босенко
Чувство прошлого
дорожат самим по себе, не потому, что всё уже было, а как до слёз знакомым
«никогда». Оно не поддается описанию, его невозможно отразить мемуарной
литературой, разве что коснуться своими чувствами. Эти со-прикосновения —
исповеди, истории бедствий, путешествия в Арзрум, былое и думы, повести о
жизни, жили-были, города и годы, горькие лимоны, — они освобождены от
ошибок не по слабости духа, их можно изменять, но им нельзя изменить. Все
эти «теории прозы» как письма без адреса самому себе. Прошлое начинают
любить и добиваться от него взаимности как объективную и единственную причину,
чтобы быть, его усиленно пытаются обосновать, как опосредствующую
апологию настоящего. К чему только время не припрягали. Прошлое, настоящее
и будущее, были Царством Отца, Сына и Духа Святого (как учили в еретической
секте VI в. тритеиты), замусоленным Единством истины, Добра и Красоты;
необходимым, прибавочным и свободным временем, и т. д. хотя все это
триединство лежит в начале (только не надо нам берешит — др.-евр. в начале)
бытия, которое по-прежнему «в деянии», заставляющего восходить время в
возгонке саморазвития по формам движения материи. Это не новая теогония.
Tres relation in una substantia — три отношения в одной субстанции, хотя и это
то же. (История любви к прошлому времени, она ведь как барыня в повести
Н. С. Лескова, которая любила троих: офицера — «из любви», мужа — «из чувства
долга», а кучера «из удовольствия».) Главное в этом отношении — ухитриться
не раскрыть «mysterium imperscrutabile» — неисследимую тайну, не наследить.
Оставить все как есть, ne distrahantur, neve confundatur, чтобы не разделялось
и не сливалось.
(Использование мертвых языков как живых, без знания оных — вещь, тоже
порожденная спецификой абстрактной любви к прошлому. Остановленное
время, обновить его, остановить мгновение и использовать их каверны, как искусственные
ласточкины гнезда в монолитной стене базальта прошлого (о чем
с таким упоением написано у Бориса Ерофалова в статье, посвященной современному
архитектору Хансу ван Бееку [10]. Но ведь селятся и живут…)
Дискретность и «сплошность» времени, рожденная самовоспроизведением
практики, позволяет не путать специфику времени и его качество, когда оно выступает
пространством. Пространство и время — атрибуты одной субстанции,
но в нынешнем являются скорее инструментами, нежели целями развития. Это та
формируемая и формирующая природа, которая привносится в действие воли,
как вкус и запах в дистиллят движения как такового. Нарастающая стремительность
настоящего, когда жизнь более не длится, а почти мгновенна, прошлое использует
будто замедлитель, увязнув в котором, преодолевая свободное сопротивление
прошлого как агрессивной среды, настоящее может себя узреть, как
сохраняющийся за кормой след. Смысл прошлого не в его неотвратимости и не-
28
избежности, а в том, что оно — создаваемая даль, в которой только и можно
быть собой-другим. Истинная любовь — неразделенная. Чувство прошлого —
любовь-в-себе-и-для-себя. История как абсолютное произведение таит в себе
все возможные чувства, даже те, которых еще нет. Она архитектурна, поскольку
мы входим под своды ее, пластична, развертываясь скульптурой в танце времен,
обращаясь вокруг нашего движения медленной паванной, храня все бывшие и
будущие ритмы, рифмы истории создают шаг поэзии, ее мгновенные озарения
высвечиваются фресками и живописью, а игра света графикой, она философична,
но главное — история — протомузыка, она прототип (в старогреческом значении
этого слова), первообраз, не имеющий границ и пределов, кроме настоящего,
но светит отраженным светом, изменяясь в лице во всей полноте как quo
maius nil fieri potest — то, больше чего ничто не может свершиться.
1. Я не люблю цитат, но очень уж лихо выразился, комментируя философскую конференцию в
рамках Второй московской биеннале (Москва, 2006) Сергей Хачатуров, назвав свой опус «Забег водомерок»:
«Правила бал французская традиция современной гуманитарной мысли и языковой критики.
И вот, что интересно, слушая доклады именитых философов (политологов, культурологов, социологов),
я вдруг подумал о главном и самом обаятельном свойстве французской культуры: умении тестировать
натяжение поверхности бытия» (ей-богу, я не читал этого до того, как мне пригрезился тот же
образ «натяжения поверхности», хотя поверхность — то, на что можно опереться, но водомерки —
необходимо много воды и легковесности. — А. Б.). И дальше: «Слушал я звезд левого дискурса и
вдруг вспомнил про водомерок. Эти чудесные насекомые ходят по воде, аки посуху, и изумительно
точно выверенным балансом сил испытывают на прочность натяжение Вселенной. Вспомнил конструкцию
готических соборов с ребрами-лапками, что развоплощает плотность и утверждает энергию
касания. То же и в неклассической философской традиции. Скользя по разным доктринам, мысль измеряет
их поверхностную протяженность, проверяя по ходу дела наличие порезов, щелей, дыр, конструктивных
просчетов и мусорных наслоений. О первостепенном значении поверхности писали и
Делёз, и Деррида. Деррида элиминировал границу между поверхностью и глубиной. Делёз утверждал,
что любая наука продвигается вдоль занавеса, вдоль границы. Симондон считал, что живое живет на
пределе самого себя, на собственном пределе: полярность жизни существует на уровне мембраны» и
т. д. (Сергей Хачатуров. «Забег водомерок». Время новостей, 24 июля 2006 г.) Все это очень точно отражает
ситуацию с той только разницей, что автор видит в этом восхитительную легкость, и пусть себе,
однако стоит ли человеку заботиться об опоросе множащихся явлений и довольствоваться необходимой
и достаточной для современного существования философией мушек дрозофил, плодящихся
в неимоверных количествах, что вполне пригодны и даже необходимы для лабораторных исследований
мутаций, периферических чувствительностей для возможного вживления генома мухи в дальнейшем,
просто так ради эксперимента.
2. В общем, это следует читать целиком, как еще один образец отказа от свободы во имя стратегии
потребления. Достаточно типичный и распространенный случай «научного» оправдания убогости
29