не верь лукавым сновиденьям - Інститут проблем сучасного ...

ничто, следы которого показывает Моррисон. «Decasia», впрочем, явно или неявно, сознательно
или нет, отсылает к одному из этапных фильмов первого поколения американского
авангарда (тем самым давая понять, что диалог с традицией существует) — «H 2 O» Ральфа
Штайнера, с его скрупулезным изучением воды во всем многообразии ее движения (сам по
себе этот фильм Штайнера интересно коррелирует с «Дождем» голландца Ивенса того же,
1929‐го года, в котором показан не конкретный дождь, но «то, каким дождь предстает, когда
— безмолвный и непрерывный — он стекает с одного листа на другой, когда зеркало прудов
становится серым, словно куриная кожа, когда одинокая капля нерешительно сползает
по оконному стеклу, когда жизнь большого города отражается на мокром асфальте...» [Цит.
по: 65]). Создается впечатление, что снятые на пленку события у Моррисона проступают на
дне реки времен, иногда дающей пену дней в местах крутых берегов и водоворотов истории.
Моррисон показывает буквально Лету, воды забвения — безымянные люди, ставшие «героями»
фильма через много лет после того как их отражения были словлены камерой. Так
фильм становится еще и символическим указанием на беспамятство современного общества,
для которого история — гомогенный и однородный материал, «безымянный», лишенный
каких бы то ни было качеств, и — судя по состоянию пленок — не очень ценимый.
Фильм, рассматриваемый как архив, позволяет перейти к изложению контраргументации,
опровергающей логику Адорно с присущим ей акцентом на тождественности фильма и
общества, заложенной в природе самого медиума, и происходящей отсюда тождественности
фильма любому другому, «тому же самому». Архив — подобно музеям, библиотекам, зеркалам,
садам — является гетеротопией, «другим пространством». Охватывающая эти пространства
классификация создана Фуко в эпоху «эрозии нашего времени и нашей истории»,
когда «остервенелые обитатели пространства» одержали победу над «благочестивыми обитателями
времени» [79]. Этот триумф обеспечивает важность категории местоположения:
существуют местоположения которые «приостанавливают, нейтрализуют или переворачивают
всю совокупность отношений», противоречат всем остальным местоположениям и,
вместе с тем, находятся в связи с ними: утопии («местоположения без реального места 42
, пространства, основополагающим образом нереальные» [79]) и гетеротопии, контрместоположения,
в которых весь существующий порядок пространств оспаривается, представляется,
переворачивается 43 . Своеобразное место «серединного опыта» между утопией и гетеротопией
занимает зеркало: «Зеркало в конечном счете есть утопия, поскольку это место
без места (англ.: «placeless place», фр.: «lieu sans lieu»; прим. мои — И.И.). В зеркале я вижу себя
там где меня нет, в нереальном пространстве, виртуально открывающемся за поверхностью
, своего рода тень доставляет мне мою собственную видимость, которая позволяет
мне смотреть туда, где я отсутствую: утопия зеркала. Но это еще и гетеротопия в той мере, в
VI
42 Англ.: «Utopias are sites with no real place» [80]; французский первоисточник: «Les utopies, ce sont les
emplacements sans lieu réel» [81].
43 Гетеротопии «чаще всего связаны с «раскроем» времени, т. е. они открыты в сторону того, что … можно
было бы назвать гетерохронией; гетеротопия начинает функционировать в полной мере, когда люди оказываются
в своего рода абсолютном разрыве с их традиционным временем» [79, с. 200]. Время гетерохроний —
не то безжизненное «t», что присутствует в воззрениях физиков от Галлилея и Ньютона и до Эйнштейна включительно
[68] и которое, в конечном счете, ставится обществом себе на службу с единственной целью — извлечения
прибыли, становясь однородным временем нашего ежедневного существования, лишенного возможности
приобретения опыта. В качестве гетерохроний «существуют гетеротопии накапливающегося до
бесконечности времени; например музеи, библиотеки; музеи и библиотеки являются гетеротопиями, где время
нагромождается и взгромождается на вершину самого себя, тогда как в XVII в. — до самого конца XVII в. —
музеи и библиотеки служили выражением индивидуального выбора. Зато идея накопить, сформировать своего
рода всеобщий архив, запереть в одном месте все времена, все эпохи, все формы, все вкусы; идея образовать
место всех времен, которое само находилось бы вне времени и было бы неуязвимо для его уколов, проект
организовать своего рода перманентное и бесконечное накопление времени в навеки застывшем месте — все
это принадлежит нашей современности. Музей и библиотека являются гетеротопиями, характерными для западной
культуры XIX века» [79, с. 201].
37