не верь лукавым сновиденьям - Інститут проблем сучасного ...

социологии, как ее понимает Адорно, то могущего преодолеть ее, оказывается замечание
Делёза: «Пространство уже не является определенным и детерминированным, оно превращается
в «какое­угодно­пространство» (Паскаль Оже). Оже ищет истоки экспериментального
кинематографа именно в них. Но можно возразить, что они также стары, как и само кино (курсив
мой ‐ И.И.). «Какое‐угодно‐пространство» не есть некая универсальная абстракция, характеризующая
любое место и время. Однако же это в высшей степени сингулярное пространство,
всего лишь утратившее свою гомогенность, то есть принцип собственных метрических отношений
или связность частей, так что монтажные согласования могут осуществляться всевозможными
способами. Это пространство виртуальной сочетаемости, воспринимаемое как место «чисто»
возможного. То, что фактически показывают неустойчивость, разнородность и отсутствие
связности в таком пространстве, можно назвать богатством потенциала или сингулярностей,
напоминающих условия, предваряющие любую актуализацию и всякое обусловливание.
Как построить «какое‐угодно‐пространство» (в павильоне или на натурных съемках) Как извлечь
«какое‐угодно‐пространство» из данного положения вещей, из детерминированного
пространства Прежде всего с помощью тени, теней: пространство, наполненное или покрытое
тенями, становится «каким‐угодно». Мы видели, как экспрессионизм работает с мраком и
светом, непрозрачным черным фоном и светозарным началом: эти две силы сцепляются,
сжимают друг друга в объятиях, подобно борцам, и наделяют пространство выразительной
глубиной, подчеркнутой и деформированной перспективой, и эти глубина и перспектива
заполняются тенями в форме то постепенной градации светотени, то чередующихся контрастных
полос. Таков «готический» мир, который затопляет или ломает контуры, наделяя
вещи неорганической жизнью, где они утрачивают индивидуальность, — и который потенциализирует
пространство, превращая его в нечто неограниченное. Глубина является
местом борьбы, иногда втягивающим пространство в бездну черной дыры, а порою тянущим
его к свету. И, само собой разумеется, случается и противоположное: персонаж становится
до странности и ужаса плоским и показывается на фоне светящегося круга, или же тень его
утрачивает всякую густоту и дается против света и на белом фоне; но происходит это благодаря
«инверсии светлых и темных валеров», посредством инверсии перспективы, выдвигающей
глубину на передний план» [66, с. 135‐137].
Как и «киноархив», Spielraum фильма также является гетеротопией, игровой площадкой,
в которой выражается игровой характер культуры и, одновременно, — пространством
Tagträumen, дневных грез. На родство Traum — сна, грезы и Raum, пространства, указывает
сам немецкий язык, а генетическая связь фильма и игры засвидетельствована, в т.ч., тем,
что большинство историй кино начинаются с восточного театра теней, распространение которого
в Европе в конце XVIII века на несколько десятилетий опередило изобретение другой
игры света и теней — фотографии. Родство игры с художественным творчеством также может
быть найдена в самом языке: «язык закрепил это родство детской игры (Spiel) и литературного
творчества, назвав такие произведения писателя, имеющие надобность в опоре
на осязаемые объекты и способные быть представленными зрелищем (Spiel), комедией
(Lustspiel) и трагедией (Trauerspiel), — а лиц, которые их изображают, — актерами
(Schauspiel)» [85].
Согласно Фрейду, дневные грезы укоренены в прошлом, в воспоминании «о раннем,
чаще всего инфантильном переживании, в котором было исполнено желание», и «желание
использует сиюминутный повод, чтобы по образцу прошлого начертать эскиз будущего».
Грезы тогда «вторичны» по отношению к снам, «грезам ночным»: «наши ночные сны
есть не что иное, как эти же мечты, подобные тем, которые мы в состоянии сделать явными
путем толкования сновидений. Язык в своей бесподобной мудрости издавна решил вопрос о
сути сновидения, назвав воздушные творения фантазеров «снами наяву»» 44 , так как «неудовлетворенные
желания — движущие силы мечтаний, а каждая фантазия по отдельности
44 В немецкоязычном оригинале статьи Фрейда можно прочесть о «дневных грезах [Tagträumen] или фантазиях»
[86]. В английском переводе встречаем «daydreaming» [87], исчезающее в переводе на русский: «дневные
грезы» заменены словосочетанием «сны наяву» [85].
39