не верь лукавым сновиденьям - Інститут проблем сучасного ...

этот характер: лишь в том, что сегодня он открыто и намеренно признается, и в том, что искусство
отрекается от своей собственной автономии, гордо встает в ряды товаров широкого
потребления, состоит прелесть новизны. Искусство как обособленная сфера с самых давних
пор было возможно лишь в качестве буржуазного. Даже сама его свобода в качестве отрицания
социальной целесообразности в том виде, в каком берет она верх над рынком, остается
сущностно связанной с предпосылками товарной экономики. Чистые произведения искусства,
отрицавшие товарный характер общества уже одним только тем, что следовали своему
собственному закону, всегда были одновременно и товаром: поскольку, вплоть до восемнадцатого
столетия, покровительство заказчиков защищало художников от рынка, они попадали
взамен того в зависимость от заказчиков и их целей. Бесцельность новейшего великого
произведения искусства всецело порождается анонимностью рынка. Его требования являются
столь многократно опосредованными, что это избавляет художника от необходимости
следовать определенным условиям, правда, только в известной мере, ибо его автономии,
как всего только снисходительно терпимой, на протяжении всей буржуазной истории
сопутствовал момент неистинности, в конечном итоге приведший к социальной ликвидации
искусства» [3]. В этих условиях можно говорить, вторя Джулиану Сталлабрассу, только о
заклейменных, маркированных брендами «марочных пространствах» («branded spaces»), в
которые почти полностью превратились музеи и биеннале [140].
«Обещание», содержащееся в каждом произведении искусства, оказывается приказом
подчинения и свидетельством невозможности бегства. «Пространство грезы», ведущее к
Утопии, взорвано, будущее доступно в осколках, лишь как след, который позволяет покончить
с его инкогнито и четко зафиксировать образ грядущего, попутно распродавая его по
цене входных билетов на выставку, мало отличимый от образа настоящего: дурная бесконечность
осуществляется в соответствии с точно установленными алгоритмами, поэтому
мы можем быть уверены в том, с чем нам предстоит столкнутся (именно столкнутся, ведь
нет необходимости участвовать в его становлении — все автоматизировано). Пожалуй, действительно
пророческими тут являются работы Я. Кусамы «Последствия уничтожения вечности»
и «Следы будущего». Платоновская истина, которой приличествует — отнюдь не метафорически
— красота [14], взорвана (впрочем, взрывали давно, и знал об этом событии
еще Ницше), и свет на стену пещеры отбрасывают тени людей, проходящих не перед светом
идеи блага, но перед тысячью светлячков — ее осколков. Создаваемое таким образом пространство
есть иллюзия глубины — «глубокая плоскость», в которой отсутствие смысла задрапировано
зеркалами, преумножающими блики раздробленного луча безумного Ratio,
впавшего в неразумие. В конечном счете, отсутствие самоочевидности становится бичом
самой реальности, которой необходимо уже быть «дополненной» с помощью специальных
устройств, превращающих ее в энциклопедию подобно тому, как в рассказе великого аргентинского
слепого некие имперские картографы пытались создать карту, покрывающую всю
территорию: так сбывается пророчество Мориса Бланшо об опасностях пространств мысли
Борхеса, для которого весь мир являлся книгой.
Настоящая подоплека выставки — это не демонстрация того, как современное искусство
использует прошлое для представлений о будущем, как пишет об этом куратор мероприятия
Дэвид Эллиотт [141], но монотонный рассказ вечного настоящего о самом себе, не
прерывающий его глубокого сна. Из четырех заявленных основных идей, вокруг которых
группируются выставленные композиции («Неутомимый Дух», «Во Имя Порядка», «Плоть»,
«Неспокойный Сон»), важна лишь одна — так как сама выставка проходит во имя порядка,
который несет с собой крупный капитал, и не инвектива — ее пафос, как то заявлено («исследование
того, как под прикрытием рационального власть пытается доминировать над
культурой посредством создания меркантильных иерархий» [141]), но апологетика. Катилину
просят продолжать, ведь сегодня в цене такие, как он, поставляющие людям хлеб современного
искусства — камень стереотипа. Ведь именно искусство сегодня в такой институционализированной
форме оказывается сопричастно структурам власти, но таким образом,
что нарушенной оказывается основная черта Западной цивилизации — изменение правил
игр истины свободными индивидами, организующими определенный консенсус. Ры‐
64