Ссылка на файл в формате pdf - Вторая литература

24 ДЖЕЙМС ДЖОЙС
СИРЕНЫ 25
дык его глотки мягко прохрипел. Мягко пел он пыльной марине:
Последнее прости. Мыс, судно, парус над стремниной.
Прости. Очаровательная девушка, ее платок развевается под
ветром на мысу, ветер вокруг ее.
Каули пел:
— M'appari tutti amor:
II mio squardo I'incontr...
Она махнула, не внимая Каули, платком уходящему в море,
любимому, ветер, любовь, поспешающий парус, возврат.
— Продолжай, Саймон.
— Ах, я уже отплясал свое, Бен... ну...
М-р Дедалус упокоил трубку возле камертона, и, сев, коснулся
послушных клавиш.
— Нет. Саймон, отец Каули повернулся. Играй как положено.
В бемоль.
Клавиши, послушные, взвились, раскрылись, сбились, признались,
растерялись.
К намостию шествует отец Каули.
— Сейчас, Саймон. Я саккомпанирую, сказал он. Вставай.
Мимо ананасовой горы Грэхэма Лимона, мимо слона Элвери
бричка бряцала. (18) Мясо, почки, печень, пюре, трапеза
под стать принцам сидели принцы Блюм и Голдинг.
Принцы за трапезой они подняли и выпили "Пауэр" и сидр.
Самая восхитительная ария для тенора, которую когда-либо
сочинили, сказал Риччи: Sonnambula. Он слыхал. Джо Маас
пел это однажды. Ах, этот МакГакин! Да. На свой манер. Как
мальчик на клиросе. Маас был мальчиком. На мессе. Лирический
тенор, если вам угодно. Никогда не забуду этого. Никогда.
Пекущийся Блюм над беспеченной ветчиной видел сжавшиеся
черты напряглись. Поясница у. Супочек из почек. Следующим
номером нашей программы. Сколько в дудочку ни дуй.
Пилюли, диетические хлебцы, гинею за коробку. Все же отсрочка.
И поет тоже: Там среди мертвецов. Подходит по смыслу.
Пирог с почками. Сладость. Радости в этом мало. Дешево
и сердито. Похоже на него. "Пауэр". Пьет c разбором. Стакан
с изъяном, свежая вода "Ватри". Лямзит спички со стойки,
чтобы сэкономить. Затем разбазарит суверен на дребедень. А
когда нужно — ни копья. Схлопотал отказался заплатить извозчику.
Забавные типы.
Никогда не забудет Риччи этого вечера. До гробовой доски
не забудет. Среди кумиров старого Королевского театра с Малюткой
Пиком. И когда первая нота.
Речь застыла на Риччиных устах.
Сейчас выдаст небылицу. Рапсодии с любым гарниром. Верит
собственной лжи. Правда, верит. Чудный лгун. Но память
подкачивает.
— О какой арии идет течь? спросил Леопольд Блюм.
— Все утрачено.
Риччи надул губы. Низкой вводной нотой милый леший ухнул
все. Дрозд. Жаворонок. Его дыхание птицесладости, хорошие
зубы, предмет гордости, засвистали со щемящей тоской.
Утрачено. Речи Риччи. Две ноты сразу. Черного дрозда я
слышал среди кустов крыжовника. Подхватывая эти мотивы,
он перепевал и переиначивал их. Все вновь зов утрачен все.
Эхо. Сладость ответа. Как это делается? Сейчас все утрачено.
Сетуя он высвистел. Пала, сдалась, утрачена.
Блюм прямил леопардовым ухом, выпрямил складку салфетки
под блюдом. Порядок. Да, я помню. Чудесная ария. Со
сна она пришла к нему. Невинность под луной. Все же удержал
ее. Смелые, не понимают опасности. Окликнул по имени.
Коснулся воды. Бренчит бричка. Слишком поздно. Стремилась
уйти. Вот почему.. Женщина. Легче остановить море. Да:
все утрачено.
— Прекрасная ария, сказал Блюм утративший Леопольд. Я
ее хорошо знаю.
Никогда в жизни не испытал Риччи Голдинг.
Он тоже хорошо ее знает. Или чувствует. Все время наигрывает
на его дочери. Мудрое дитя своего отца знает, сказал Дедалус.
Меня?
Блюм искоса над беспеченной видел. Лицо всего утраченного.
Риччи хват когда-то. Шутки старые заплесневели сейчас.
Поводит ухом. Кольцо от салфеток вместо монокля. Сейчас
шлет сына с просьбами о помощи. Косой Уолтер, сэр, испол-