«Время и мы». № 38. 1979. EBook 2010 - Вторая литература

156 B.C. ЯНОВСКИЙПОЛЯ ЕЛИСЕЙСКИЕ 157Я знал, что Буткевич исчез, растворился в Марселе, нотакой дикий, "поволжский" конец меня ошеломил. Действовали тон статьи: там были настоящая любовь, забота о человеке,соотечественнике, студенте, офицере, поэте, и в то жевремя полное отсутствие сентиментальности.— Кто автор статьи? — допытывался я у знакомых.И наконец Евгения Ивановна Ширинская-Шихматова мнеобъяснила:— Это мать Мария. Бывшая эсерка, террористка, поэтесса,ставшая теперь монахиней особого толка: монахиней в миру!Она обставила дом и будет там содержать, кормить убогих.И даже похоронит их приличным образом. Вот какой это человек!— восхищалась Евгения Ивановна, вечная институтка.От нее же я услышал, что мать Мария, для того чтобы прокормитьсемью, ходила по эмигрантским квартирам и выводилаклопов. Давала объявление в "Последних Новостях":"чищу, мою, дезинфицирую стены, тюфяки, полы, вывожу тараканови других паразитов".По словам матери Марии, это была творческая работа: ейбыло даже приятно уничтожать личинки насекомых.— Вот какой это человек! — ликовала Евгения Ивановна,которую мы в шутку называли княгиней Савинковой.Активная революционерка, сестра боевика эсера, спасшегоиз крепости ее будущего мужа Бориса Савинкова и погибшегозатем на виселице, Евгения Ивановна была типичнымпредставителем своей эпохи. Особенностью тех людей являлось,что они довольно часто совершали подвиги, но никогдане трудились сорок часов в неделю, пятьдесят недель в году,до третьего пота.Евгения Ивановна самолично привозила из Финляндии вПетербург динамит, дружила с невестой Сазонова, терпеть немогла запаха селедки и представляла из себя некую смесьхорошего тона и подполья, конспирации и утомительнойболтовни.Мы жили тогда рядом, на стыке Кламар-Ванв и Исси-Ле-Мулино, часто встречались, и все вели переговоры о новомочередном литературном журнале. Я изредка сотрудничал впореволюционных изданиях Ширинского... А по ночам слушалрассказы Юрия Алексеевича о псовой охоте, о лошадях,о георгиевском "червячке", который труднее достается офицерупехоты, чем артиллерии.Позже князя Юрия Алексеевича Ширинского-Шихматова,по доносу его бывших пореволюционных или предреволюционныхсоратников, арестовали и сослали в немецкий лагерь.Передают, что там он вступился как-то за избиваемого соседаи был аккуратно расстрелян.Разумеется, настоящих свидетелей такого рода деяний нети не может быть. Как и подвига матери Марии, якобы поменявшейсяместами с другой, отправляемой в "печку" заключенной...Замечательно, как молва создает эти благодатныемифы. Ибо душа наша жаждет святого подвига, верит в присутствиерядом духовных воинств И ищет их земного воплощения.Что само по себе уже является чудесной реальностью.10Итак, с матерью Марией меня познакомили Ширинские изатем, в продолжение многих лет, я встречал ее в разных местах...Крупная, краснощекая, очень русская, близорукоулыбающаяся и всегда одинаково ровная: как бы вне нашихсмут, вне шума, вне движения. Хотя сама она очень дажедвигалась, шумела тяжелыми башмаками и длинными, темнымиодеждами, громко пила чай и спорила.Монументальная, румяная, в черной рясе и мужских башмаках— русское бабье лицо под монашеской косынкой! Добрыелюди ее подчас жалели именно за эти неизящные сапоги,нечистые руки, за весь аромат добровольной нищеты, капусты,клопов, гнилых досок, наполняющий целиком ее странноприимныйдом. Благодаря румянцу на щеках (собственно,сетке алых жилок) она казалась всегда здоровой и веселой.У себя, на заседаниях или лекциях, мать Мария вдобавокеще всегда занималась каким-нибудь рукоделием, никогдане сидя во время беседы просто так, без дела. Вязала, чинилатемные, грубые облачения, перекусывая нитку, по-видимому,крепкими зубами.