«Время и мы». № 38. 1979. EBook 2010 - Вторая литература

160 B.C. ЯНОВСКИЙПОЛЯ ЕЛИСЕЙСКИЕ 161дарностью принимаем все, что она дает! Но... В таком духевысказались многие члены редакции. Однако Фондаминскийположил конец нашим досужим толкам:— Какой тут может быть разговор: это ее личный опыт,чего вам еще надобно!То что Фондаминский мог такими доводами защищатьматериал для журнала, доказывает, как далеко он уже успелотойти от своих бывших сверстников типа Руднева-Вишняка.Статья "Мистика Человекообщения" была напечатана в нашемальманахе, и я по сей день ее не дочитал до конца. Вина,вероятно, моя.11На какой-то год очередной пятилетки в России наступиллютый голод. Тогда Ю.А. Ширинский-Шихматов — человекблестящих идей и даже не без способностей к интригам, но,я бы сказал, слабый организатор, что ли, — задумал "мобилизоватьобщественное мнение на Западе" и, собрав необходимыесредства, зафрахтовать пароход, нагрузить его крупой,жирами и отправить в подарок Ленинграду!Собрание, посвященное этому вопросу, состоялось у материМарии: весною, вечером, когда весь грязный Париж благоухали любовно содрогался, как только свойственно ему.Думаю, что был май: все цвело на шумных бульварах.В большой, пахнущей мокрыми полами трапезной, за длиннымдеревянным, часто скобленым столом, сидело человекдвадцать пять эмигрантов, неопределенного возраста и прошлого.Жена Фондаминского еще хворала, и его я тогда невстречал.Мать Мария пристроилась сбоку, слегка на отлете — черная,крупная и спокойная — вязала что-то молча. Только к концуона произнесла несколько слов, заявив, что одобряет начинание,но примет ли прямое участие, она еще не знает, ибо должнапосоветоваться с одной особой (я понял, с о. Булгаковым).В комнату то и дело вбегали загадочно посмеиваясь тридевицы, этакие тургеневские барышни, но полегче, пощуплее,в белых весенних кофточках, они щебетали и чему-то радовались,то выбегая на улицу, то возвращаясь в серые, нищиекомнаты. Одна из девиц, дочь матери Марии, вскоре уехалав Москву, по ходатайству Алексея Толстого; там она погиблав самое непродолжительное время, при не совсем ясныхобстоятельствах. Эренбург, повествующий в своих воспоминаниях,с чужих слов, о деятельности матери Марии в Европе,поступил бы честнее, если бы сообщил подробности смертиее дочери в Москве.Между тем, собрание по "мобилизации западного общественногомнения" начало заметно оживляться. На Ширинского,к моему наивному изумлению, посыпался ряд горчайшихупреков самого неожиданного оттенка. Одни уверяли, чтопоявление корабля с хлебом на ленинградском рейде вовремя голода может вызвать восстание, а Ширинский воспользуетсяэтим для установления своей диктатуры... Страстиразгорались, еще немного и сокровенное словцо "подлец"или "диверсант" эхом прокатится под сводами.12В "Круге" мать Мария выступала с докладами; один, помню,— о Блоке, личные воспоминания. И опять непонятно:о поэте мог рассказать Ремизов, Адамович, Мочульский...Почему она занимается такими темами?Иванов в кулуарах пускал язвительные шуточки относительнонаружности Марии Скобцовой в пору ее встреч сБлоком.Я часто спорил с матерью Марией или в ее споре с другимиприсоединялся к "другим". Признаюсь в этом с грустью:мне хотелось разделять ее взгляды, но на практике не получалось!Жив во мне разговор, происходивший за чаем у Фондаминского:после Мюнхена, когда все чувствовали уже близостьконца. Мать Мария, в общем, была вместе с нами, молодежью,против Мюнхена. Но когда это свершилось, она вдругначала вспоминать прошлую войну в тонах скептических,