М. А. Алданов. Загадка Толстого. Берлин. 1923 ... - TopReferat

124 Глава X Iчувствуя того, отрекался от земной жизни. Все, всех любить,всегда жертвовать собой для любви значило — никогоне любить, значило — ие жить этою земною жизнью»(V II, 50). В последние свои годы Толстой любил всех ивсе, вплоть до Азефа, вплоть до крыс. Жил ли он «этоюземною жизиыо ?»«В словах, в тоне его (князя Андрея), в особенности вовзгляде этом — холодном, почти враждебном взгляде —чувствовалась страшная для живого человека отчужденностьот всего мирского. Он, видимо, с трудом понималвсе живое»... (V II, 47). А сам Толстой? Любя людейсвоей нездешней любовыо, он вместе с тем был недалек отмысли, что все они умственно больные. Он и говорил снами, как психиатр со своими пациентами: мягко, осторожно,стараясь приноровиться к нашим мыслям, избегаяраздражений, отводя наши помыслы от тяжелых пли острыхпредметов, которыми можно поранить себя и других. «ЕслиЕвгений Иртеиев», замечает Толстой в заключительнойфразе «Дьявола», «был душевно-больной тогда, когда онсовершал свое преступление, то все люди также душевнобольные.Самые же душевно-больные это, несомненно, те,которые в других людях видят признаки сумасшествия,которых в себе не видят» . . .Шопепгауер говорил, что быть одному здоровому средитысячной толпы душевио-больпых — то же самое, чтоиметь верные часы в городе, где все часы идут неверно.Участь в этом роде выпала на долю Л. Н. Толстого. Можетбыть, его часы верны, а наши — отстают на сто, натысячу лет. Но у пас нет других часов, да мы и /не моглибы жить по другим. Человек способен делать свое дело притусклом свете грошовой свечи, по ои еще пе научился работатьпри ослепительном блеске молнии. А толстовскоеразмягчение — та же молния, мгновенная, яркая, бесследная. . . Князь Андрей уверовал па Аустерлицком полев «высокое, справедливое, доброе небо» п по сравнениюс ним жалок ему показался маленький Наполеон с мелкимтщеславием и радостью победы. По когда прошло «ослаблениесил от истекшей крови», когда исчезло «близкое