От Камбоджи до Камчатки оставляем отпечатки

свои, то настенные взглядом опалит - что-то с переводчицей бурно
обсуждают.
Остальные тоже заразились нервозностью макаронника, будто
всем лететь с ногастой переводчицей через Москву в Вечный город.
Референт, наш главный бухгалтер, Альберто с переводчицей к окну
в нетерпении прилипли, я тоже занял место на наблюдательном пункте
- уставился на проспект.
За пятнадцать минут «одна нога здесь, другая на Долгирева» не
получилось. Двадцать проходит - нет «тойоты», двадцать пять - не
показалась... Одному Разину хоть бы хны, продолжает твердить про
«кипяток». Наконец, наблюдательный пункт, и я в том числе, хором
закричал: едет! «Тойота» подлетела на всех парах, водитель выходит,
открывает заднюю дверцу и вытаскивает Сонина. Тот ни петь, ни
свистеть. Голова мотается, одет в светлый, помятый-препомятый
плащ, физиономия блаженная, рот до ушей - ну очень хорошо человеку.
Альберто, стоя на наблюдательном пункте, увидел красочное
явление Сонина и тоже расцвёл в улыбке, догадавшись: вот он долгожданный
человек с печатью. Но через минуту Джованни итальянским
пулемётом затарахтел: куда уводят нужного человека? Водитель
и, выскочивший ему на подмогу, референт подхватили под руки
Сонина и поволокли не в заводоуправление, а в обратную сторону -
через проспект к проходным завода. Итальянцу откуда знать, что
заветный ключ от печати, согласно инструкции, как и все ключи от
важных замков предприятия, хранится под вооружённой охраной в
здании проходных.
Референт и водитель - мужчины крепкие, тащат Сонина почти
навесу, у того ноги едва земли касаются... Разин переводчице объяснил
идею маневров, та Джованни пытается растолковать. Наконец
троица, побывав в проходных, пошла к заводоуправлению, Сонин в
правой руке крепко держал связку ключей.
Референт зашёл в кабинет и с порога доложил: «Сонина привезли,
ходит плохо, ещё хуже говорит!» На что Разин, не подбирая
дипломатических слов: «Мне, мать его, не вальс-бостон с ним танцевать!
Быстро тащи сюда!»
Сонин ввалился в измятом плаще, его тёмно-синие брюки
тоже отглаженными нельзя было назвать. Заплетающимся языком
доложил: «Иваныч, всё путём!» Разин в нетерпении: «Печать!