Станиславский на репетиции

образа, Станиславский был строг и неумолим в своих требованиях,
решительно и настойчиво отвергая путь компромисса.
О н был максималистом в искусстве. По признанию актеров
М Х А Т «работать с ним было мучительно и радостно, но чаще
мучительно, пока не поймешь того пути, по которому он увлекал,
куда он манил для достижения намеченной цели». О н добивался
всегда простого, ясного, логически-последовательного,
органического поведения актера на сцене, полного слияния
актера с образом. Н о именно эти, казалось бы, такие простейшие
задания оказывались в то же время трудно выполнимыми,
так как требовали от актеров совершенной артистической техники,
предельной правдивости, искренности и глубины реалистического
воплощения.
В своем стремлении к благородной, художественной простоте,
являющейся результатом высокого мастерства, артистического
вкуса и сложнейшей техники, Станиславский всегда нетерпимо
относился к проявлению всего фальшивого, искусственнотеатрального,
что калечит актера, мешает ему, задерживает его
творческий рост. О н проводил резкую грань между искусством
и ремеслом, ненавидел дилетантизм, рутину, актерский наигрыш,
самсуспокоенность. О н добивался глубокого и всестороннего
раскрытия артистической индивидуальности и безжалостно
уничтожал все то, что засоряет и губит талант, что составляет
так называемое «проклятое ремесло актера», искоренить которое
он так страстно стремился.
Верный заветам Щ епкина, К . С. Станиславский требовал от
актера постоянного самоусовершенствования, систематического и
упорного труда в течение всей жизни. Работать со Станиславским,
ищущим высших задач в искусстве, было делом нелегким,
но те, кто прошел его суровую школу, кто, не боясь трудностей,
выдержал, говоря словами Топоркова, эту «чистку огнем», те
выходили творчески преображенными, закаленными, испытав
высокую творческую радость. «Верьте мне, все то, что кажется
Ва.м сейчас таким трудным, — в действительности пустяки.
Имейте терпение вникнуть, подумать и понять эти пустяки.
И вы познаете лучшие радости в жизни, которые доступны
человеку в этоМ' мире», — писал К . С . Станиславский
О . Л . Книппер-Чеховой, смущенной и взволнованной необычностью
его нового метода, впервые применявшегося на репетициях
«М есяца в деревне». «М олю Вас быть твердой и мужественной
в той артистической борьбе, которую ВаМ' надо одолеть,
— писал он ей далее, — не только ради Вашего таланта,
который я всем сердцем люблю, но и ради всего нашего театра,
который является смыслом всей моей ж изни...» Т ак было и в
первые годы применения системы, когда Станиславский требо-