Станиславский на репетиции

го. Ритм № 6 — уже говорят вместе, друг друга не слуш ая, на
высоких голосах, темп речи скачущий, синкопирующий. Ритм
№ 7 — предельно е ы с о к и й звук, предельные синкопы, ннкто друг
друга не слушает, каждый только добивается, чтобы его выслушали,
и т. д. и т. д. П раво, это походило скорее на занятия музыкой,
а не на репетицию в драматическом театре. И это было
замечательно, это увлекало. Н икто не мог остаться инертным,
все невольно втягивались в общий ритм, нее поддавались его
обаянию и оправдывали его.
Я уже к тому времени! имел некоторое представлсшю о ритме,
но с такой ясностью и конкретностью я его ощутил впервые. Это
было для меня ново. М еня удивляло, как чисто мехапичоткое, казалось
бы, упражнение порождает в результате такую живую, органическую,
тончайшую, разнообразную по краскам линию человеческого
поведения. Н о было бы ошибкой думать, что нритти
к таким результатам легко и просто, для этого, мол, стоит
только сделать ритмовую шкалу и начать двигаться. М не часто
позже приходилось видеть на сцене изображение напряженных
моментов средствами чисто внешнего ритма. Э то никогда не производило
должного впечатления, если это оставалось чисто внешним.
Умение подвести актера к внутреннему оправданию ритма,
создать подлинное напряжение, живую, органическую активность
является одной из труднейших сторон режиссерского мастерства
и потому так часто в режиссерской практике заменяется условностью.
Развсрты~ая дальнейшие работы по постановке губергпатсрского
бала, Константин Сергеевич все более и более уточнял отдельные
ее детали, отводил каждом1у ооответствующее место в
сцене. М ного времени и упорного труда отдавал он совершенствованию
чисто внешних приемов поведения участвующих в губернаторском
бале: как должен лакей внести блюдо и предложить
кушанье гостю, как гость в свою очередь предложит это
кушанье даме, как кавалер пригласит даму на танец, как подставит
стул, поведет к ужину, как гости едят, пьют, чокаются, как
держат нюжи, вилки и т. д. и т. д. Иногда он часам!И бился над
одним из таких, казалось бы, пустяков, добиваясь от актера четкости,
ловкости и целесообразности в выполнении этих действий.
О н не успокаивался до тех пор, пока манеры действующего лица
не были доведены до совершенной формы, отвечающей стилю
эпохи и характерности образа. Работая таким образом, тренируя
актеров то в одном, то в другом направлении, объединяя их в
общей задаче, Станиславский создал в конце концов тот прекрасный,
точный режиссерский рисунок, в границах которого актеры
делают свои прекрасные импровизации и который в продолжение
стольких лет сохраняет свою яркость и свежесть.