Том 69 Книга 2. Лев Толстой.

И З Д Н Е В Н И К А М. С. СУ Х О ТИ Н А 207
наполняется жизнь близких ему людей. А кругом его бушуют страсти,
разгораются ненавистничанья, кипят взаимные пререкания. Интерес
дня — фельетон Меньшикова, письмо по этому поводу С. А. и ответ
Меньшикова 147. Ругают Меньшикова и не хотят видеть, что Меньшиков
тут не при чем, а кругом виноват Чертков, затеявший этот бестактный
сбор фонда на выкуп Ясной Поляны у детей Толстого для раздачи земли
мужикам
23 августа. Л . Н. действительно возвращается к жизни, на короткое,
вероятно, время, но возвращается. Очень, очень он мягок и трогателен.
Он и раньше часто напускал на себя мягкость, но всегда чувствовалось,
что это результат внутренней работы, напряженной перестройки своего
нутра, победы над своей природой. Поэтому в этой мягкости всегда чувствовалась
некоторая деланность, и сквозь эту мягкость нет-нет, а прорывалась
старая властность, старая гордость, старая требовательность. Теперь
этого нет. Очевидно, как а Гогсе с1е 1ог§ег оп йеу^еп! 1ог§егоп*, так
постепенно по мере работы над собой не только получаешь внешний окрас
вырабатываемых качеств, но эти качества к конце концов во всей своей
полноте просасываются на самое дно души и вытесняют своих антиподов.
Не говорит Л . Н. больше о смерти, не старается больше убедить
окружающих, что он смерти не боится. И это хороший признак. Это признак
того, что он действительно победил всякий страх смерти и ему незачем
больше убеждать в этом ни себя, ни других.
Но живучесть его изумительна. Он ведь был еще несколько дней тому
назад очень плох. Кроме закупорки вены на ноге, большая слабость,
перебои, ослабление сердечной деятельности, начало какого-то процесса
в легких, и даже начало отека (81с!) легких, все это было весьма угрожающе,
и все это прошло и проходит
Л. Н. очень интересно рассуждал на тему о сновидениях. По его
мнению, во время сна могут действовать все стороны человеческого духа,
кроме одной: совести. Человек может и мыслить (сам Л. Н. иногда
сочинял во сне, а затем, проснувшись, записывал им сочиненное), и соображать,
и любить, и радоваться, но только не может делать одного:
чувствовать нравственную ответственность за свои поступки
Мих. Стахович старается. И острит, и комплиментами сыплет, и находчивость
свою выказывает, словом, чаще, чем когда-либо, приходит на
память сравнение, когда-то сделанное Л . Н ., Стаховича с обойщиком.
Как обойщик во время своей работы держит за щекой много мелких
гвоздиков, которые он по мере надобности вынимает изо рта и ловко и
быстро вгоняет туда, куда нужно, так Стахович поступает с целым запасом
острот, любезностей, намеков, которые он то и дело легко и ловко пригоняет
именно туда, куда следует
28 августа. Приехав сюда, в Ясную, после полудня, мы попали
в самый разгар юбилея: подарки, письма, телеграммы, сыновья (кроме
Левы) с женами, несколько толстовцев, гостей чужих немного. Общий тон
более семейный и мало политический, показной, что очень приятно.
По случаю слабости юбиляра никого к нему из чужих не пускали, исключение
сделано было для Мг. Ш§Ъ1148, привезшего адрес от 700 английских
литераторов. Нехорошо было то, что никто не подумал о тех людях, которые
большею частью пешком шли к дому из Тулы или со станции и ни
с чем, даже без ласкового слова, возвращались назад. Юбиляр мне оченьпонравился
своей особенной простотой и ласковостью. К обеду его вывезли
в кресле. Он сидел за отдельным столом. Когда подали шампанское, он
просил к нему не подходить с поздравлениями, а сам произнес маленькое
приветствие, в котором выразил радость, что всех нас видит. Нас за столом
привычка ковать делает кузнецом (франц.).