Том 69 Книга 2. Лев Толстой.

ВОСПОМ И Н А Н И Я Т. Л . СУХОТИ Н О Й -ТО ЛСТО Й 255
семья не могла последовать за ним. Это была семья, воспитанная в определенных
традициях, в определенной атмосфере, и вот вдруг глава семьи
отказывается от привычного для нее уклада жизни ради отвлеченных идей,
не имеющих ничего общего с прежними его взглядами на жизнь.
Однако он не считает себя вправе сразу разрушить то, что сам же
создал.
Он женился на 18-летней девочке. Он сформировал ее характер, и его
влияние пустило в ней глубокие корни. Это он прежде не позволял ей
ездить иначе, как в первом классе, это он заказывал ей и детям платья
и обувь самого лучшего качества и в самых лучших магазинах. А теперь
он же требует, чтобы они жили, как крестьяне. Зачем? Зачем теперь
отказываться от праздного и радостного существования ради трудовой
жизни, полной лишений? Вот вопросы, которые задавала себе моя
мать.
Вначале она пробовала его понять. Вот что писала она ему однажды:
«Я вчера ехала с тобой и все думала, что бы я дала, чтоб знать, что у тебя на
душе, о чем ты думал; и мне очень жаль, что ты мне мало высказываешь
свои мысли; это бы мне морально хорошо было бы и нужно. Ты верно думаешь
обо мне, что я упорна и упряма, а я чувствую, что многое твое хорошее
потихоньку в меня переходит, и мне от этого всего легче жить на
свете» 42.
Я хочу подчеркнуть одну черту отца: он не только никого не поучал,
никому даже из членов своей семьи не читал наставлений, но он и вообще
никогда никому не давал советов. Он очень редко говорил с нами о своих
убеждениях. Он трудился один над преобразованием своего внутреннего
мира. Мы не видели, как проходил процесс этого развития, и в один
прекрасный день оказались уже перед результатом, к которому не были
подготовлены.
В те годы мы не понимали его. Его взгляды пугали нас, но не убеждали.
Возможно, что ему была присуща какая-то застенчивость, которая
мешала ему говорить с нами о самых дорогих ему мыслях. Может быть, он
боялся принуждать нас, насиловать нашу совесть. И мы, дети, научились
лучше понимать нашего отца скорее с помощью его учеников.
Через шесть недель после свадьбы моя мать писала в своем дневнике:
«Странно, я его ужасно люблю, а влияния чувствую еще мало» 43.
Разногласие между отцом и семьей проявилось особенно сильно после
переезда нашего в Москву. Интересы родителей все более и более расходились.
Устройство дома, подыскание учителей, помещение детей в.
школы, покупка экипажей и лошадей, наем прислуги, — все лежало на
матери.Надо было также подумать о нашей одежде. А мать опять в скором
времени ожидала ребенка. Отец жалел мать, и хотя ее хлопоты по дому не
представляли для него интереса, он старался ей помочь. Он писал ей
в Москву: «Ты не поверишь, как меня мучает мысль о том, что ты через
силу работаешь, и раскаяние в том, что я мало (вовсе) не помогал тебе
< ...) Оправдание мое в том, что для того, чтобы работать с таким напряжением,
с каким я работал, и сделать что-нибудь, нужно забыть все.
И я слишком забывал о тебе и каюсь. Ради бога и любви нашей, как можно
береги себя. Откладывай побольше до моего приезда; я все сделаю с радостью,
и сделаю недурно, потому что буду стараться» 44.
И действительно, отец поторопился приехать в Москву, чтобы помочь
матери. Он занялся определением мальчиков в гимназию, устроил меня в
художественную мастерскую и занялся многими другими мелочами нашей
жизни. Но он очень тяготился московской жизнью, и его угнетенное душевное
состояние отражалось на нас. «Но все, несмотря на то, что похвалили
дом, — писала моя мать своей сестре, —пришли сейчас же в уныние, и
это уныние и тоска шли три дня, усиливаясь. Дом оказался весь, как