Том 69 Книга 2. Лев Толстой.

258 Д О Ч Ь ТОЛСТОГО ОБ ЕГО У Х О Д Е И СМ ЕРТИ
мы отправлялись в коляске или в санях на вечера и балы. Такой образ
жизни временами доставлял матери удовольствие, а временами она чувствовала
всю его пустоту. Она так пишет своей сестре: «Теперь мы совсем,
кажется, в свет пустились < ...) Веселого, по правде сказать, я еще немного
вижу < ...) Назначили мы на четверг прием. Вот садимся, как дуры, в
гостиной, Лелька юлит у окна, кто приехал, смотрит. Потом чай, ром,
сухарики, тартинки, все это едят и пьют с большим аппетитом. И мы едем
тоже и так же нас принимают но приемным дням». А в другом письме к
ней же: «Левочка очень спокоен, работает, пишет какие-то статьи, иногда
прорываются у него речи против городской и вообще барской жизни.
Мне это больно бывает, но я знаю, что он иначе не может. Он человек
передовой, идет впереди толпы и указывает путь, по которому должны
идти люди. А я — толпа, живу с течением толпы, вместе с толпой вижу
свет фонаря, который несет всякий передовой человек, и Левочка, конечно,
тоже, и признаю, что это свет, но не могу идти скорее-, меня давит толпа
и среда и мои привычки» 50.
«Левочка, очень спокоен. Он пишет какие-то статьи...» Вот что она
находила возможным писать, вот что она думала, не догадываясь о тех
душевных муках, которые он испытывал, размышляя над своим положением
и ища из него выхода. Его мучения легко понять. Возвращаясь и»
ночлежного дома к себе, он находит накрытым белоснежной скатертью
стол с апельсинами, пирожными... Два лакея усердно обслуживают
здоровых молодых бездельников. Он видит на стенах драпри и повсюду ковры.
Десять человек можно было бы одеть этим. Его сердце сжимается от
боли и негодования. Он не мог примириться с тем, что рядом с людьми,
гибнущими от нужды, мы живем праздно и беззаботно.
Вспомним, что он пишет в «Так что же нам делать?»: «Каким образом
может человек < ...) не лишенный совершенно рассудка и совести, жить
так, чтобы, не принимая участия в борьбе за жизнь всего человечества,
только поглощать труд борющихся за жизнь людей и своими требованиями
увеличивать труды борющихся и число гибнущих в этой борьбе?» 61.
Он понимал, что вместо того, чтобы жить исключительно для личного
блага, человек должен участвовать в добывании благ для других людей.
Он видел в этом естественный закон, исполнение которого только и могло
обеспечить человеку счастье. Но он видел, что этот закон нарушен: как
пчелы-трутни, люди отказываются от работы и живут за счет чужого труда
и так же, как эти пчелы, погибают оттого, что посягнули на закон. Эти
обреченные пчелы-трутни — это я, думал он, я и моя семья. Это не моглотак
продолжаться.
Он ясно сознавал, что жена была неспособна его понять. Страдания,
мучившие его, она рассматривала как проявление болезни, она боялась
за его рассудок, она желала только одного, чтобы это прошло. Так называла
она то, что, но ее мнению, было кризисом, который, она надеялась,
будет преходящим. Она совершенно не чувствовала величия того, что
совершалось в душе ее мужа. Вот что она пишет сестре: «В кабинете спит
Левочка, и у него бессонницы, он иногда ходит по комнате до трех часов
ночи»; «Духом он спокоен, и мы дружны и почти веселы»; «Мы очень дружны
и во все время очень слегка один раз поспорили» 52.
Они жили бок о бок, как добрые друзья, но чужие друг другу, полные
большой и искренней взаимной любви, но все более и более сознающие,
как много их разделяет. И в его голове зарождается мысль, которая становится
все навязчивее: порвать с этой жизнью и начать новую, более соответствующую
его убеждениям.
В 1879 г. моя мать пишет сестре: «Левочка все работает, как он выражается,
но увы! он пишет какие-то религиозные рассуждения, читает и думает
до головных болей, и все это, чтоб показать, как церковь не сообраэ-