Том 69 Книга 2. Лев Толстой.

И З Д Н Е В Н И К А М. С. СУХОТИНА 221
чаемых Л . Н ., она пишет: «Стоило только ему найти в них свою излюбленную
нотку, чтобы восхищаться самой непроходимой чепухой» (стр. 38).
Чрез 20—30 лет после того, как это было написано, мы видим Л. Н .,
отличающегося той же падкостью на то, чтобы повторяли его мысли и слова,
и уже самый факт повторения исключает вопрос об искренности или
неискренности повторяющего. На этой особенности Л. Н. основана снисходительность
к Сергеенко и расположение к Буланже, с забвением всех
его низких проделок < ...)
В предисловии А. А. не раз возвращается к гордости Л. Н. Не могу
я вполне с этим согласиться. Во всяком случае гордость, которая будто
бы руководила всем духовным переворотом Л. Н ., весьма преувеличена.
По этому поводу интересно одно письмо Л. Н. к А. А., приводимое в
предисловии, в котором Л . Н. весьма смиренно убеждает ее, что ее вера
несравненно приятнее, удобнее, покойнее, чем его вера, и если он отказался
от возможности признать столь спасительное и столь удобное искупление,
то, конечно, оттого, что решительно не мог больше его признавать.
Я не спорю, что гордость у Л. Н. велика, но нельзя все и вся объяснять
этой гордостью. Доброта Л. Н. тоже, по-моему, преувеличена.
Я думаю, что та доброта, которая теперь весьма ярко выступает, не есть
свойство его природы, а приобретена той духовной работой, которая вот
уже лет 30 наполняет его жизнь. Раньше вряд ли Л. Н. был добр, по крайней
мере, когда в нем проглядывает его ветхий Адам, то не добротой этот
Адам отличается. Интересно у А. А. описано ее свидание с Достоевским,
приходившим к ней, чтобы потолковать с ней о духовном перевороте Л. Н.
Она ему читала письма Л . Н. по этому поводу, причем он хватал себя за
голову и вскрикивал: «Не то! не то!» Письма эти Достоевский унес с
собой, кажется думая писать Л . Н ., но через пять дней А. А. увидала
Достоевского уже на столе. Передан интересный разговор с Тургеневым,
не имевшим никакой религии и не интересовавшимся религиозными вопросами.
Перелом в литературной деятельности Толстого приводил Тургенева
в негодование. Язык, которым стал писать Толстой со времени своего
обращения, Тургенев сравнивал с «непроходимым болотом». В этом есть
доля правды. Мне часто дает Л. Н. поправлять внешний облик своих новых
произведений, и я нередко удивляюсь, как может знаменитый писатель,
увлеченный какой-либо идеей, столь небрежно относиться к стилю,
причем эта небрежность зачастую вредно отзывается и на ясности выражаемой
мысли.
В заключение скажу еще раз, что я читал предисловие А. А. с волнением,
а местами и с восторгом. Видно, что она всю душу положила на то,
чтобы описать своего дорогого Льва и те страдания, которые она вынесла
из-за него.
Письма Л . Н ., бесспорно, крайне интересны, но они, конечно, сдержаннее
тех страстных строк, что вылились из-под пера А. А.
16 марта. Последние письма Л. Н. и А. А. не столь интересны, как
первые. Заметно утомление от переписки и вместе с тем желание не прерывать
окончательно отношений со старым другом, с которым различие в
религиозных взглядах с каждым годом все более и более увеличивало то
разъединение, тот овраг, который образовался, зародившись с малозаметной
трещины. В письмах Л . Н . я внимательно следил не только за
его религиозными эволюциями, но также и за всем тем, что он писал о
своей жене. Не говоря о первых годах страстной любви и искреннего
восторга, но даже и 80-е года, т. е. года семейного разлада, поражают
тем, что он искренно любит свою Соню, с которой у него так мало осталось
общего. Как это ни странно, но полное охлаждение Л . Н . к жене можно
заметить, и то человеку, живущему в доме, лишь за последние годы, и
особенно за текущий год. Уж не происходит ли это по мере того, как плоть